Текст книги "По следам невыученных уроков (СИ)"
Автор книги: Алиса Евстигнеева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)
Глава 21
Назвать то, что происходило между нами, банальным словом “отношения” у меня никак не получалось. И дело тут заключалось даже не в отсутствии каких-либо объяснений или статусов, хотя какой-никакой ясности, безусловно, хотелось. Мне упорно казалось, что однажды Савицкий случайно ввалился в мою жизнь и под настроение решил в ней остаться. Должно быть, понравилось.
У нас не было никаких разговоров о жизни, будущем, планах. Не было никакой системности наших встреч, общего быта или же чего-то ещё, что обычно из двух людей образует пару. Просто по вечерам он заявлялся ко мне домой, усталый, колючий, но до ужаса свой и родной.
И это меня пугало. Нет, не отсутствие гарантий и определённости, а моё отношение к Савицкому. Я влюбилась. Сильно, страстно и бесповоротно. Как последняя дура, готовая растаять от одного только взгляда голубых глаз.
Я даже не могла сказать, что чувствовала себя использованной. Если бы всё сводилось к банальному сексу или же удовлетворению каких-то иных потребностей, типа постирать носки, погладить рубашку и т.д. Господи, да если бы он приезжал ко мне просто пожрать, мне было бы в разы легче, ведь тогда бы я хоть что-то понимала. Но нет, происходящее не вписывалось и сюда. Мы могли часами просто сидеть на диване в обнимку и болтать – обо всём на свете, разве что за исключением “нас”, в существовании которых я до сих пор сомневалась. Мы могли не вылезать из постели, растворяясь в жарких объятиях друг друга, или же под настроение целую ночь напролёт бродить по ночным улицам города, элементарно держась за руки и наслаждаясь тишиной. Или же вовсе не видеться несколько дней подряд без всякой гарантии на то, что это не конец.
Но совершенно точно мы были друг у друга. Просто были, без всяких условностей и «если». И несмотря на все привычные ритуалы, такие как знакомство с моими родителями, обмен ключами от квартир и моей привычкой каждый вечер готовить сытный ужин в надежде на то, что есть сегодня я буду его не одна, мы вряд ли вписывались в привычную всем модель взаимоотношений.
Паша предсказуемо ничего не рассказывал, хоть мы оба и понимали, что его что-то беспокоит. Но я, впечатлённая тем скандалом, который закатила на фоне появления Женьки, училась помалкивать и наслаждаться теми редкими минутами, что нам с капитаном удавалось провести вместе. Получалось со скрипом. Мы оба были людьми настроения, и нам обоим было сложно мириться с этой общей недосказанностью.
–Ну не хочу я на тебя свои проблемы вываливать, хватит уже того, что я о них знаю, – в один из вечеров начал Пашка, заметив, что моя бренная тушка опять тревожно шатается по квартире, не зная, за какое дело схватиться. – А то начнёшь меня опять на путь истинный наставлять, – в итоге гоготнул эта зараза, – поругаемся, а кому это надо?
Правда что, кому? Пришлось сделать вид, что принимаю правила игры, и, состроив возмущённый вид, посильнее ущипнуть Савицкого за бок. Пашка, воодушевлённый моей реакцией, продолжил путь надо мной потешаться, отвлекая от лишних дум, но в конце концов крайне серьёзным голосом пообещал:
–Ксюнь, клянусь, всё это… не несёт тебе никакой угрозы.
В этот момент он смотрел так искренне, так понимающе, так пронзительно, что мне не оставалось ничего, кроме как поверить.
***
Мы оба вернулись к своей работе. Вернее, вернулся Пашка, я всё ещё вроде как была в отпуске, но продолжала бегать по ученикам. Дни у обоих обычно были забиты под завязку, поэтому не было ничего удивительного в том, что оба практически полностью перешли на ночной образ жизни, начиная дышать полной грудью только после того, как Савицкий приезжал ко мне домой, вымученный и уставший, но обязательно – улыбающийся. Улыбок у него было много: дежурные, искренние, ласковые, саркастические, извиняющиеся, довольные, дурные, напряжённые, счастливые. Неизменным оставалось только одно – каждая из них была моя. И каждый раз, встречая его в дверях, я понимала, что очередной прожитый день, проведённый в ожиданиях, стоил того. Пашка переступал порог моей квартиры, перед этим громко позвонив в дверь и проигнорировав всякое наличие ключей у себя в кармане, небрежно скидывал обувь, подхватив с пола орущего кота, свободной рукой притягивал меня к себе и просто прижимался своими губами к моему виску. Я же щурилась от переполняющего меня счастья, вдыхая терпкий запах сигарет и одеколона, и начинала чувствовать себя по-настоящему дома.
Два раза в неделю я как по расписанию ездила за город к Женьке, который исправно запрыгивал в электричку на той самой станции, где мы уже однажды с Пашей сидели в высокой траве и молчали каждый о своём.
Занимались мы у Корчагиных. Напроситься в дом к Женьке я так и не рискнула, впрочем, он и не звал. А Пашка со свойственной ему простотой фыркнул и постановил, что за своим “мамонтом” я могу поехать к Петровичу. И я поехала, откинув от себя всякий стыд и волнение. К тому времени я уже была бегло знакома с их краткой биографией и не могла не восхищаться этими людьми. И если про Павла Петровича Савицкий рассказал мне ещё до нашего с ними знакомства, то новость о том, что Римма Борисовна в прошлом была одним из сильнейших следователей нашего города, оказалась для меня открытием. Пашка утверждал, что ей даже в своё время пророчили прокурорскую должность, но она отказалась, в итоге выбрав семью.
У Корчагиных была дочь Катя, которую я безошибочно определила на фотографиях. Катя с семьёй жила где-то на юге страны, а заскучавшие в городской среде Корчагины пару лет назад перебрались в район, полностью отдавшись домашнему хозяйству. Они были очень привязаны к Пашке, на что тот и отвечал им сторицей. Только за одно это я была готова расписаться в своём вечном уважении к ним, но уже буквально за пару поездок обнаружила, что и сама всем сердцем рвусь сюда. Наверное, потому что именно здесь, в абсолютной семейной обстановке, мы с Пашкой расслаблялись сами. С моими родителями так не получалось, может быть потому, что те всё время пускали в нас ожидающие взгляды, будто мы вот-вот должны были объявить о своей скорой свадьбе. Это заметно выматывало.
Наши занятия с Женькой проходили нахрапом по несколько часов, запас знаний у него оказался нулевой, зато упорства – хоть отбавляй. Правда, каждый раз это всё происходило с таким боем, что мне порой начинало казаться, что было бы легче пойти работать грузчиком. Парень очень болезненно относился к своим неудачам, и когда выяснилось, что он даже толком читать на английском не умел, меня едва не послали в пеший сексуальный поход, благо что он вовремя одумался и даже сухо извинился под строгий взгляд Павла Петровича.
Но я, уже наученная нелёгким опытом общения с Женькиным взрослым прототипом в лице капитана Савицкого, понимала, что раз ворчит – значит, переживает, а раз переживает, значит, ему не всё равно. И это действительно помогало набираться терпения, что в итоге не могло не дать скромных, но таких желанных результатов.
Уже через три недели наших занятий парень не просто начал читать и составлять коротенькие элементарные предложения, но и делать это настолько чисто, практически без всякого акцента, что я заподозрила у него наличие чуть ли не идеального музыкального слуха.
Женька радовался, хоть и делал вид, что ему по барабану, но хорошо нацепленная на лицо маска была не способна сдержать рвущуюся наружу улыбку.
Домой мы с ним возвращались поздно. Обычно этим вопросом занимался Пал Петрович, но иногда и самого Пашки хватало на то, чтобы приехать за мной. И тогда мы могли остаться ночевать в доме Корчагиных. Иногда удавалось уговорить и Женьку задержаться вместе с нами, но чаще всего он неизменно рвался домой, переживая за мать. Паша, как всегда, во всём оказался прав.
***
Была ночь пятницы, и мы с Савицким вновь ночевали в гостях у Корчагиных. Вопреки тому, что на календаре была уже середина августа, за окном стояла ужасная жара, не желающая спадать хотя бы в тёмное время суток. Поэтому мы с Пашкой просто валялись на отведённом нам диване, мокрые и потные без всяких лишних телодвижений. Сон не шёл.
Паш, – в темноте позвала я его. – Расскажи мне что-нибудь?
–Господи, Ксюшка, только не говори, что я зря поверил на слово Маркову и лично не проверил у тебя паспорт. Он-то утверждал, что ты взрослая!
–Не издевайся, – вяло попросила капитана, уже привыкшая к его манере балагурить на ровном месте.
–Ну а что за просьбы детские-то? Ну что я тебе рассказать должен?
–Не знаю…
–Ну вот и я не знаю.
Я тяжко вздохнула достаточно жалостливо, чтобы Пашка вдруг пошёл на уступки.
–Тему хоть задай, что тебе рассказывать. Ужасы? Сказки? Романтик? Хотя нет, романтик отменяется, ты же меня потом первая в изращениях и обвинишь.
–Ты когда-нибудь любил? – вырвалось у меня. Не скажу, что само собой, ибо в последнее время я много об этом думала, а вот спросить никак не решалась.
Савицкий резко замолк, а я напряглась, жалея, что в комнате было темно. Многое сейчас бы отдала, чтобы увидеть его лицо. Секунды молчания вышли до безобразия гнетущими, и я уже подумала сказать, что можно не отвечать, раз это так сложно, но Паша всё-таки отозвался.
–А полегче у тебя вопросов не было? – меня это покоробило. В тайне надеялась на совсем другой ответ.
–Разве это сложный вопрос? – встала в позу я.
–Не знаю, – странным образом растерялся капитан. – А ты любила?
В голове проскочила мысль, что следователю Маркову нужно было всё-таки лучше проверять мой паспорт, потому что страдать такой фигнёй могла исключительно я: задавать такие вопросы, на которые сама не горела желанием отвечать.
Пашка, правильно разгадавший мою заминку, понимающе хмыкнул, назидательно заметив:
–То-то же.
Я нахмурилась, порицая себя за малодушие. Что ж мы с ним такие недоразвитые-то оба? И панически зажмурившись, как перед затяжным прыжком, еле слышно просипела:
–Нет.
Мужчина рядом со мной завис, после чего вполне искренне удивился:
–Не понял, – выдал Пашка и замялся, скорее всего, подбирая слова. – Я же у тебя... не первый.
Прозвучало наивно. И эта наивность, совершенно несвойственная тридцатидвухлетнему Пашке, повидавшему в этой жизни если не всё, то многое, вызывала жгучее желание обнять его или как минимум погладить по голове.
–Наверное, я просто никого не подпускала близко… – пояснила несмело. – Душевно. А без этого любить сложно.
–Ты не подпускала? – зачем-то переспросил капитан, словно не веря услышанному.
–Я.
–Да брось. Ты хоть и колючая, но у тебя по жизни всё на лице написано большими буквами, ты же абсолютно не умеешь отстраняться или отгораживается.
–Оказывается, умею.
Он завошкался на месте, а потом извлёк из-под подушки свой телефон, пару раз провёл по экрану пальцами и, оставив слабо мерцающий дисплей включённым, положил трубку между нами так, что теперь можно было разглядеть лица.
–Рассказывай.
–Да нечего там рассказывать, – попыталась увильнуть, уже жалея, что начала весь этот разговор. – И вообще – это я от тебя историю просила, а не наоборот.
Но Савицкий умеючи проигнорировал последние слова, проведя ладонью по моей щеке, убирая с лица разметавшиеся волосы.
–Ксюшка…
О этот шёпот, выворачивающий всю душу наизнанку, которому я не умела сопротивляться.
–Да там и рассказывать-то нечего, честно.
Но Пашка выжидающе молчал, продолжая водить пальцами по моему лицу. И я вдруг поняла, что хочу… Сама хочу ему всё рассказать. Хочу чтобы хоть раз в жизни кто-то понял всё то, что я нагородила у себя в голове.
–Я же тебе уже говорила, что была своеобразным ребёнком? – спросила и почувствовала, как пересохло в горле. Интересно, если я сейчас сбегу на кухню за водой, воспримет ли он это как трусость?
–Тебя обижали?
–Да нет. На самом деле у меня было много друзей. Просто мне всё никак не удавалось найти своего места среди них. Ну… как тебе объяснить? Наверное, я просто была одной “из”, не имея ничего примечательного, а мне очень хотелось быть… кем-то. А ещё я росла слишком стеснительной, слишком удобной, слишком правильной. Этакая девочка-одуванчик с надеждой, что все вокруг поступают по совести. Это как у Стругацких: “Счастья всем даром и пусть никто не уйдёт обиженным”. Меня до сих пор тянет рыдать, если я сталкиваюсь с мировой несправедливостью.
–И это плохо?
–А ты вспомни. Сам же говорил, что люди всегда поступают исключительно в соответствии со своими интересами. А я… Нет, я не такая дура, чтобы верить во всеобщее равенство и честность. Но это не мешает мне переживать. Я, наверное, поэтому и чувствовала себя какой-то не такой. Когда вокруг считалось нормой думать о себе и своих выгодах, я неожиданно стеснялась своей доброты.
–И при чём тут любовь?
–При том, что мальчики с такими не встречаются, с такими дружат, и то… потому что это удобно. Я же всегда поддержу, помогу, выслушаю. А мне очень хотелось нравиться. Но вечно это заканчивалось какой-то глупостью – несмешными шутками, детским лепетом, неумелыми заигрываниями или ещё чем-то… странным. Каждый раз, когда мне нравился какой-то мальчик, я думала лишь об одном: как выглядеть адекватной в его глазах. Со временем это превратилось в установку не показывать своих чувств, не демонстрировать своей симпатии, потому что это уж точно не взаимно. Знаешь, так-то я была очень влюбчивой, но никогда не позволяла себе увлечься кем-то по-настоящему, поскольку боялась, что ему, ну, мальчику, это не понравится. Как если бы мои чувства к человеку могли чем-то опорочить его.
Странно, но говорилось легко. Вернее на душе-то как раз было тяжело, но откровения будто сами просились наружу.
–Бред не говори, – вдруг строго потребовал Паша, вызвав у меня ещё один приступ острого желания прижаться к нему.
–Да, ты прав, бред, – улыбнулась я мягко, – но переживалось это вполне реально.
–Вечно ты себе проблем насочиняешь, – проворчал Савицкий, после чего с жаром добавил. – Ксень, да для любого будет честью, если ты обратишь на него внимание!
Наверное, это должно было ободрить меня, но это его “для любого” сильно резануло слух. Для любого, не для него. Но я не позволила разрастись этой мысли, запихав её куда подальше.
–А потом? Ты же выросла.
–Выросла, но если ты думаешь, что это что-то меняет, то зря. Потому что со временем эта фигня становится лишь сильнее, только принимает иную форму.
Продолжать оказалось сложнее, поэтому я невольно зависла, окончательно заблудившись в своих чувствах. Из ступора вывел Савицкий, коснувшийся моих губ нежным поцелуем, словно делясь своими силами.
–Его звали Юра, и мы повстречались уже после университета, – продолжила я, когда смогла восстановить своё дыхание после Пашкиного приступа нежности. – А ведь он мне толком даже не нравился. Скорее… просто был не противен. Он проявлял знаки внимания, такие прям классические. Ужин в кафе, букет цветов… Все вокруг оживились. Мол, смотри, Ксюша, какой хороший парень. Не пьёт, работящий, за тобой ухаживает. Присмотрись. И я правда старалась. Старалась найти в нём плюсы, и их действительно было не мало. Но больно уж на арифметику походило. И всё вроде бы было так… И да, я согласилась встречаться, потому что так надо было, потому что пора было, потому что… мне самой хотелось. Вот только я не учла одного – мне хотелось абстракции, а не конкретного человека.
–Ты себя заставила? – с напряжением в голосе догадался капитан.
–Не то чтобы… Скорее убедила, что это правильно, что так надо. И знаешь, что самое стрёмное? Я не почувствовала вообще ничего, даже стыда не было. Я лежала под Юркой, ощущая его касания, движения, и всё ждала, что вот сейчас должно накрыть, хоть что-то же должно прийти? А мне пусто. Ещё и притворяться надо было, что всё хорошо, что… мне понравилось. Короче, Паш… Я такая дура.
И разревелась. Неожиданно и абсолютно беззвучно, лишь уткнувшись в Пашину шею. Ну точно идиотка. Клиническая. Попыталась отвернуться, но он не дал, всё сильнее прижимая к себе.
–Ты ушла от него?
Вместо ответа коротко отрицательно мотнула головой.
–Ох, – только и смог, что выдохнуть Савицкий.
–Нет, ушла, конечно же, – поторопилась объясниться я. – Но не сразу. Полгода я убеждала себя, что всё хорошо. Что это в принципе нормально – строить отношения на доводах разума.
–А потом?
–А потом мы с мамой как-то гуляли по магазинам, и она пошутила, что пора готовить приданое. Я представила, что вот так вот… всю жизнь в этой пустоте и проживу… аж дышать забыла как правильно. В общем, с Юриком я рассталась уже на следующий день. Причём в глазах окружающих это выглядело как моя глупая блажь. Ибо чего мне ещё не хватило? А ведь и он меня не любил, я это в момент расставания очень чётко определила. Когда он весь такой уравновешенный поинтересовался: “А что, собственно, было не так? Может быть, обсудим?”. Я не специалист в чувствах, но по-моему, так быть не должно. В общем, поклялась я, что больше ничего из себя изображать не буду, поднапряглась и через пару лет взяла ипотеку, купила квартиру, кота завела. И опять все сказали, что лучше бы мужика, только мне уже всё равно было. Я вроде как научилась считать себя нормальной. Взрослая. Самостоятельная. Женщина.
И вновь молчание, разбавленное Пашкиным тяжёлым дыханием и моим периодическим шмыганьем носом.
Я была готова отдать всё что угодно, лишь бы узнать, о чём он сейчас думал. Но при этом сильно сомневаясь в том, хочу ли этого на самом деле. Его рука беспрерывно гладила меня по волосам, успокаивая, укачивая, поддерживая. Экран телефона уже давно погас, мне казалось, что я просто растворяюсь в этой темноте, поражённая одной элементарной мыслью. Что Пашкино мнение сейчас… вторично. Главным итогом этой ночи было то, что я сама приняла свою историю.
–Ксюшка.
–М?
–Ты… замечательная. Самая-самая.
Мои губы дёрнулись в подобии улыбки.
Для Пашки эти слова значили многое, и с моей стороны было бы нечестно ждать от него большего. Но я знала, что однажды мне и этого станет мало. А пока… пока можно было свернуться калачиком у него под боком и уснуть долгожданным сном.
Глава 22
Лето подходило к концу, как и мой отпуск. На душе поселилась лёгкая грусть с предчувствием неминуемости надвигающихся перемен. И скорое возвращение в школу тут было вовсе ни при чём. Но осени я так или иначе опасалась, словно лето было гарантом наших с Пашей отношений, и стоит мне лишь выйти на работу, то есть вернуться к обычной рутинной жизни, как всё случившееся рассеется, подобно дымке.
Савицкий, каким-то образом прекрасно понимающий моё состояние, на это лишь ухмылялся и между делом ставил перед фактом, что никуда он деваться не собирается, ибо его и тут неплохо кормят. А меня каждый раз подмывало задрать голову кверху и поинтересоваться: “Почему он?!”. Ответов не было, в отличии от Пашки, такого единственного и такого невозможного.
***
В то утро он опаздывал. Мы проспали, и если бы не голодный кот, скорее всего, проспали бы ещё сильнее, а так… А так Пашка всего лишь раздражённо метался по квартире, отсвечивая своим задом в очередных плавках с Суперменом. Мы же с Филей, который таки получил свой завтрак (покормить кота в этом доме считалось святым), продолжали валяться в постельке и наблюдать за разворачивающимся действием.
Накануне Паша приехал поздно, непростительно поздно, когда я уже и не ждала, а позвонить… так и не решилась. До сих пор не научилась показывать то, насколько нуждаюсь в нём. То ли остатки гордости пыталась сохранить, то ли уязвимость перед ним раскрыть не хотела.
Сидела перед ноутом и пыталась готовиться к занятиям. Послезавтра меня ждала очередная встреча с Женькой, который уже начинал страдать на тему, что я подкидываю ему исключительно детские задания: видите ли, читать сказки – не солидное мужское занятие. У меня была идея купить ему хорошие подростковые учебники как раз уровня “Beginner”, но нужно было определиться, какие именно. Взгляд всё время сам соскакивал на часы в углу экрана, заставляя гадать: “придёт-не придёт”. Уже в районе десяти решила, что всё-таки нет. А потом сама же на себя разозлилась, что я такая идиотка, себя не уважающая и вечно ждущая чего-то. И на грани принятия фатальных решений, написала Аньке, не хочет ли она устроить загул в какой-нибудь бар. Анька высказала мне много всего хорошего на тему, что так-то будний день и в отличие от некоторых ей завтра рано на работу и что таки да, она с радостью поддержит мой приступ алкоголизма. Одевалась я быстро, собирала сумку ещё быстрей, и всё это под назидательный взор кота, который явно не одобрял мой поспешный побег.
–Только Паше не говори, – попросила я Фильку. – А сдашь – на диету посажу!
Рыжий тряхнул своей широкой мордой и нахмурился ещё сильнее. И опять оставалось только радоваться, что он не умеет разговаривать, а то как пить дать сдал бы меня с потрохами, и не только Савицкому, но и родителям.
–Предатель! – заключила я и выскочила за дверь.
В баре было немноголюдно, всё-таки Анька оказалась права, когда высказывала мне про будний день. Впрочем, и мы сюда приехали не знакомиться, по крайней мере я. Мне бы со старыми знакомствами что-то решить.
Напивались мы методично, то есть тщательно и обстоятельно, перепробовав половину барной карты, иногда прерываясь на душевные разговоры и редкие танцы. Коктейли были вкусными, музыка громкой, обстановка расслабляющей. И если откинуть в сторону ненужные мысли, то получалось почувствовать себя нормальной, и даже собственная жизнь начинала казаться не столь ограниченной и пресной. Хотя если быть абсолютно честной, то после встречи с Пашей и Женькой, я вообще запрещала себе жаловаться хоть на что-либо. Да, было не идеально, но ведь всегда могло быть и хуже.
Уже после одиннадцати позвонила мама. Вообще-то, это было нормально: я обычно ложилась поздно и мы любили с ней болтать по вечерам. Но моя новость о том, что я в баре, явно не обрадовала родительницу.
–А как же Паша? – с упрёком поинтересовалась мама.
Я начала было оправдываться, что Паша пропадает неизвестно где и так-то я не обязана сидеть на месте и чинно ждать его дома.
–Ксюша, ну что за детский сад! – вздохнула мама, на что я вдруг разозлилась. – Куда тебя на ночь глядя понесло?
–Мам, сама разберусь, – неожиданно для всех отрезала я и, с напором сухо пожелав спокойной ночи, сбросила звонок, а для надёжности ещё и трубку отключила.
Детский сад? Ну и пусть. Надоело быть для всех удобной.
–А ты изменилась, – авторитетно заключила Аня. Мы с ней виделись не так уж и часто, но зато каждая наша встреча проходила достаточно метко, правда, инициатором наших сабантуев была по большей части она.
–Окончательно стала унылой домоседкой? – самокритично уточнила я.
–Ну это из тебя уже ничем не вытряхнуть, – пьяно хохотнула подруга. – Хотя... Ты какая-то более свободная стала. Вон, матери перечишь.
–В чём свободней-то? – не поняла я. В голове уже вовсю гулял алкоголь, мешая улавливать чужую логику.
–Во-первых, ты сегодня сама предложила собраться, да ещё практически ночью.
–Грустно было, – отмахнулась я.
–Ну да, а раньше ты бы отделалась обычным звонком или мытьём окон.
–А во-вторых?
–А во-вторых, ты перестала крутить головой по сторонам и высматривать знакомых. А вдруг дети? А вдруг родители?
–Ну как ты себе это представляешь? Откуда они здесь посреди ночи возьмутся?
–Поверь, тебя раньше и это не останавливало.
Под такие разговоры и прошёл наш вечер, плавно перетекший в ночь. Домой я вернулась в странном расположении духа. Вроде как и расслабившись, а вроде и ещё больше загрузившись. У кого как, а меня пьянки вечно на всякие рассуждения наводили.
У подъезда неожиданно нашёлся Пашка, который курил, сидя на капоте своей машины. На улице было темно, но фонарь, висящий у входной двери, отлично освещал его хмурое и заросшее за день щетиной лицо. Он был в джинсах и светлой ветровке.
Я же, только-только выгрузившаяся из такси с грацией, далёкой от изящества дикой лани, заметно так опешила, обнаружив знакомую фигуру. Растерялась, да. Но стыдно не было, даже уже привычная радость, что поднималась в душе от одного только вида Савицкого, забыла зашевелиться в груди.
–Привет, – достаточно весело поздоровалась я с капитаном, всем своим видом демонстрируя, что всё у меня замечательно и без него.
Он не ответил, лишь затянулся поглубже, после чего неторопливо выпустил огромное сизое облако дыма. И как только не закашлялся?
Стояла напротив него под пристальным колючим взглядом. И, несмотря на попытку изобразить улыбку до ушей, всё равно чувствовала себя неуютно, переступая с ноги на ногу. Наконец-то капитан изволил молвить, недовольно поинтересовавшись у меня:
–Ты время видела?
–А ты? – с вызовом вздёрнула я голову.
Наверное, моё поведение в его глазах выглядело странным бзиком, но я правда так больше не могла. Измотанная невозможностью в полной мере выразить свои чувства к нему, я сгорала изнутри.
Пашка мрачнел прямо на глазах. Пауза затягивалась, заставляя меня с каждым мгновением чувствовать себя всё более нервозно. Счастливый алкогольный дурман уже начал выветриваться, оставляя вместо себя тяжесть и горечь.
–С телефоном что? – после очередной затяжки поинтересовался Савицкий.
–А тебе-то что? – пожала плечами. – Ты же всё равно не звонишь.
И не дожидаясь Пашкиной реакции на мою колючку, двинулась к подъезду. Ключи находиться не желали, заставляя меня дёргаться и сумбурно трясти свой клатч. Савицкий докурил, не спеша оторвался от машины, после чего со всё той же ленцой в движениях подошёл ко мне, мазнув по магнитному замкну ключами, которые я вручила ему несколько недель назад, и дёрнул дверь, пропуская вперёд.
Я буквально взлетела вверх по ступенькам, гонимая Пашкиным присутствием за моей спиной. К счастью, мои ключи наконец-то обнаружились на дне клатча, и мне не пришлось ждать, пока Савицкий нагонит меня. Когда он зашёл в квартиру, я уже успела поймать кота и, прижимая его мягкую тушку, попыталась отгородиться от сурового мужского взгляда.
Паша не торопился, медленно и обстоятельно стянул с себя туфли, после чего расстегнул ветровку. И, наверное, я бы даже поверила в это напускное спокойствие, если бы не пальцы, которые он поочередно сгибал-разгибал, явно сдерживая рвущуюся во вне злость.
С верхней одеждой было покончено, и он вновь тяжело глянул на меня, с явным неодобрением пройдясь по моему платью, которое было короче всего того, что я носила обычно. Никого провоцировать я не планировала, но и с потребностью почувствовать себя женщиной, что снедала меня этим вечером как никогда, я ничего поделать не могла.
Он сделал глубокий вдох и вдруг на удивление рассудительно спросил:
–Итак, Ксюш, давай заново. Что случилось? Что не так?
Если бы он просто начал меня отчитывать, я бы, наверное, элементарно психанула и сделала бы всё возможное, чтобы выставить его за дверь. Но этот гад неожиданно для нас обоих решил быть взрослым, позволяя вместе разобраться в том, что происходит.
–Я устала, – пояснила, жалобно шмыгнув носом.
Его брови предостерегающе сдвинулись к переносице.
–Устала от…?
–Устала от постоянного ожидания! Устала от того, что не знаю, есть ли ты в моей жизни или нет?! Устала сидеть и просто ждать.
–Ксюш, это работа, – достаточно жёстко и строго отозвался капитан.
И тут меня подорвало окончательно.
–Да при чём тут твоя работа?! Можешь хоть жить на ней! Я же понимаю, что для тебя это важно! И не требую, чтобы ты всё время был со мной! Со мной не нужно нянчиться, развлекать или ещё что-нибудь! Я вообще самодостаточная!
Кажется, была когда-то.
Пашино раздражение как-то слишком быстро сменилось растерянностью.
–Подожди, тогда что?
Я психанула на его недогадливость и выпустив рвущегося из рук кота, крутанулась на месте и скрылась в комнате, чтобы не видеть, как Филька-предатель рванёт к чужим ногам.
Савицкий появился почти сразу, но этого времени мне хватило, чтобы окончательно утратить контроль над собой и разреветься.
–Ксения Игоревна, – вздохнул он особенно обречённо, будто я тот самый ребёнок, что всё время норовит сунуть пальцы в розетку, и достаточно проворно сгрёб меня в охапку, хотя видит бог, я сопротивлялась.
–Пашка, я не могу так больше! Правда, не могу! Каждый раз задаваться вопросом, есть ты у меня или нет! Придёшь или нет. Вот кто я тебе? Кто? Летний курортный роман? Очередная любовная интрижка?!
–Очередная?
–А кто тебя знает?! Ты же толком ничего не рассказываешь, это я всё чего-то треплюсь!
Моя первая в жизни пьяная истерика протекала достаточно забавно. И пусть я всеми силами отбивалась от Пашки, но на деле выходило так, что лишь сильнее цеплялась за него, завывая ему в самое ухо и пуская многочисленные слезы на его рубашку. Рот мне в этот раз никто не затыкал, и прооравшись, я повисла на его шее. Паша гладил меня по волосам и раскачивал из стороны в сторону как маленькую, разве что не приговаривал, что всё будет хорошо. А может быть, и приговаривал, я просто не слышала.
–Ну и чего ты ревёшь? – уже после всего, заглядывая в мои покрасневшие глаза с размазанной тушью, спросил капитан, ласково проведя большими пальцами по моим щекам, стирая беспрерывный поток слёз.
–Я тебя люблю, а тебя вечно нет, – видимо, ничего не соображая, разобиженным голосом сообщила ему.
Паша замер, даже дышать перестал. И я вместе с ним тоже, резко переставая реветь и трезвея буквально на глазах, судорожно пытаясь сообразить, что же натворила. Рука сама метнулась к губам в попытке поймать сказанное.
–Любишь? – как идиот переспросил он, явно офигевая от происходящего.
–Мммм, – промычала я что-то нечленораздельное и, воспользовавшись его замешательством, поспешно замотала головой. – Тебе показалось.
–Не показалось.
–Показалось!
–Нет, я точно слышал, – настаивал Паша, даже чуть отодвинулся назад, чтобы лучше видеть мою физиономию.
–Ну мало ли… И вообще. Ты что, не видишь?! Я – пьяная, – решила, что нападение в данной ситуации – самая лучшая защита. – Пьяная, уставшая и истеричная. Нашёл кого слушать! Не слушай. Слышишь? Не смей слушать меня!
Остапа несло так, что даже мой неадекватный мозг понимал, что эту историю нам с ним теперь не замять никогда, и просто так показаться на глаза Паше я теперь не смогу. Придётся брать кота и иммигрировать как минимум в Канаду, хорошо что хоть язык знаю.
–Ты понял? – зачем-то переспросила я, расстроенная мыслью о том, что в отличие от меня Филе в Канаде вряд ли понравится.
–Да, – расплылся Пашка в противной улыбке, явно развеселившись из-за моих невнятных речей.
–Что именно? Повтори! – потребовала у него, надеясь на то, что он сделает акцент на моей неадекватности.
–Ты меня любишь! – засияв на всю комнату, сообщил мне эта скотина.
–Неееееет, – простонала я. – Ты должен был сказать, что не слушаешь меня.
