Текст книги "Белые ночи, черная месть"

Автор книги: Алина Егорова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

– Завтра, – Инна прошептала чуть слышно. И фантазия нарисовала ей отрадную картину, как завтра любимый мальчик встретит ее после школы, и они вместе пойдут гулять в сквер, а, может быть, в кино. «Это не беда, что сегодня все так скомкано вышло, – успокаивала себя девочка. – Даже хорошо. Все равно неудобно разговаривать при такой толпе».

Весь день Инна витала в облаках. Учителя так и говорили. Она чуть не схлопотала двойку по физике – совсем замечталась. Еле дождалась следующего дня – проснулась за пол часа до будильника, потом перемеряла весь гардероб, выбирая подходящую одежду. Наконец, выбрала. Инна одела нежно бирюзовую блузку с рюшами (Воланы и рюши – мамин любимый фасон. Она всегда старалась покупать для Инны такие наряды.). К блузке подошла темно-синяя плиссированная юбка, и заколка в виде розы, а-ля Кармен.

День был пасмурным. Еще с утра небо затянули низкие серые тучи, грозясь вот-вот залить город дождем. Инна не замечала ненастья. В ее душе светило солнце, и девочка улыбалась всем встречным знакомым. Сегодня она увидит Максима, не мимолетно на переменке, когда пересекаются дороги их классов при переходе из кабинета в кабинет, а по-настоящему. Он подойдет сегодня именно к ней. Перемены тянулись медленно, еще медленнее проходили уроки. Инна поминутно заглядывала на часы – электронные в форме сердца. Сердце пульсировало в такт двоеточию, что мигало на циферблате. До конца занятий оставалось два урока.

Перед биологией Инна обнаружила на своей парте общую тетрадь. Ту самую, которую Максим должен был ей сегодня вернуть, и которая служила тем самым тоненьким мостиком, что до настоящего момента их связывал.  Мост рухнул прямо на глазах, погребая под собой мечты и последующие планы на день. Инна чувствовала себя разбитой и обманутой самой собой, по ее надеждам прошелся бульдозер.

– Девичьи грезы, – прокомментировал Костров и захлопнул тетрадь, но в блокноте сделал пометку: «Макс». – Что у нас тут дальше? – Он выудил со дна коробки общую тетрадь, на обложке которой не осталось чистого места – все было разрисовано цветочками, сердечками и бантиками. На первой странице во всю длину было написано: «Анкета». В тетради, среди детской чуши, Миша отыскал кое-что любопытное: как он понял, «Анкета» давалась для заполнения только самым близким друзьям хозяйки, данные которых указывались тут же. Оперативник поколебавшись: переписывать адреса школьных друзей Инны или же взять тетрадь с собой, остановился на последнем.

Миша сидел за своим стареньким рабочим столом и угрюмо смотрел в окно. На список людей, с которыми Вишнева общалась в детстве, Кострову смотреть не хотелось. В нем вместе с пока непонятным Максом насчитывалось девять человек. Их всех предстояло отработать, причём в спешном порядке – так велел Атаманов. А где взять на это время? Миша сегодня вечером собирался на свидание, а теперь выходило, что встреча не состоится. Никакой личной жизни с этой работой!

Пробив по базе адреса из списка, Миша облегчённо вздохнул – их количество заметно сократилось: на сегодняшний день из девяти шестеро в Петербурге не проживали. Молодое поколение предпочитало заграницу, в крайнем случае, первопрестольную.

– Это другое дело, – радостно потер руки Миша. – Всего-то два субъекта: Наташа Карамышева и Юля Веникова. Учитывая, что с Карамышевой мы уже общались, остаётся одна Веникова. Ну, ещё Макс бесфамильный, но он не в счет.

Миша прикинул, что, пожалуй, на свидание успевает. Набрал телефон Юли и договорился о встрече.

Юлия Веникова была одноклассницей Вишневой. Она рано вышла замуж и уже успела обзавестись тремя малышами, которые с гамом носились по квартире, отвлекая маму от беседы с оперативником.

– После школы мы с Инной виделись всего однажды – в позапрошлом году на дне встречи выпускников, поэтому вряд ли я смогу вам чем-нибудь помочь, –  развела руками Юля.

– С кем Инна общалась после школы?

– Даже не знаю. Мы ведь дружили только до восьмого класса, а после – у каждой появились свои интересы и наши компании стали разными.

– Вы знали кого-нибудь из окружения Вишневой по имени Макс? Возможно, так звали её школьную симпатию?

– Макс? – переспросила Юля. – Кажется, был такой мальчик в параллельном классе. Максим Колесников. Инна была в него влюблена, а он в неё – нет. Так у них ничего и не вышло. Да и не пара он ей – Инка отличницей была, а Колесников – с двойки на тройку перебивался, он считался «позором школы». В коллективе не без урода, как о нем говорили учителя. В общем, парень не перспективный.

– Адреса Максима вы, конечно, не знаете.

– Нет, – покачала головой Юля.

На этом Михаил раскланялся. Он по телефону сделал запрос на Колесникова и с чистой совестью свой рабочий день посчитал законченным.

***

«Сибелиус» бесшумно подкатился к платформе и мягко остановился. Из динамиков Финляндского вокзала грянула музыка, оповещающая о прибытии поезда из Хельсинки. Из финских вагонов вальяжно выходили пассажиры. В большинстве своем прилично одетые, без баулов и тележек, чем сильно отличались от толпы, спешащей к электричке, что пыхтела на соседнем пути. Павел Сандалов для путешествий предпочитал поезда. Он полторы недели пробыл в Финляндии и за это время полностью подстроился к размеренному, спокойному ритму жизни этой уютной страны. Его еще не поглотила суета вокзала и городской площади, на которую предстояло выйти, чтобы поймать такси, поэтому настроение у Павла пока оставалось умиротворенным. Но уже через минуту ему пришлось изменить свое мнение об окружающей действительности и вспомнить проблемы, которые остались дожидаться его на родине.

– Павлуша! – неизвестно откуда перед ним возникла Нина. В нарядном модном платье, изящных туфлях, с аккуратной прической – свежевыкрашенные и накрученные крупными кудрями волосы – она улыбалась, смущенно теребя ремешок сумочки. Нина бросилась к нему с объятиями, но, не встретив ответного энтузиазма, стушевалась.

– Зачем ты здесь? – растерянно произнес Павел. Он еще не осознал, как некстати их встреча.

– Я соскучилась, вот и пришла.  Думала, тебе будет приятно. Разве ты не рад?

Павел промямлил что-то среднее между «рад» и «какого черта?».

К стоянке такси они следовали молча. Павел шел размашистым матросским шагом, не обращая внимания на свою спутницу. Он был так недоволен появлением Нины, что даже не попытался нарисовать на своей физиономии более подходящее для встречи с любимой женщиной выражение. Нина спешно семенила за ним на высоких каблуках, смешно переставляя ноги.

– Я сейчас в офис, – пробурчал Павел, укладывая в багажник «Волги» спортивную сумку. Он собирался поехать домой, чтобы отдохнуть с дороги, но тогда Нина обязательно увязалась бы за ним.

– У тебя неотложные дела?

– Да, работы много, – сказал он отстраненно и уселся на заднее сиденье.

– Ты приедешь ко мне сегодня?

– Не обещаю.

Машина проворно тронулась с места и растворилась в большом потоке, движущемся на север. Нина осталась одна в нарядном платье и при новой прическе. Ей было невыносимо обидно – она так готовилась к приезду любимого! Наготовила столько блюд, даже баранину по-чешски осилила – весь вечер у плиты стояла. Думала, поедут сразу к ней, а он.… С работы для такого случая отпросилась, на салон красоты кучу денег потратила. Да, что там салон красоты! Она такое дела для него сделала, вернее, для них обоих.

Нина не сомневалась, Павел сегодня не придет. Она прождала его до девяти, надеясь неизвестно на что. «Может, он поехал домой и сейчас отдыхает?» Ей очень захотелось поговорить с Павлом, чтобы не чувствовать себя такой одинокой. Звонить первой Нина не любила, считала это вешаньем на шею. Но ей так хотелось услышать его голос, что она все же решила позвонить. Набрала номер домашнего телефона Сандалова – долго никто не отвечал. «Еще не пришел», – подумала она. «Или у очередной пигалицы», – противненько подсказала интуиция. «О, нет! – отмахнулась от неприятных мыслей Нина,– достаточно с меня одной лохудры. Мне теперь с этим грузом на душе всю жизнь маяться». Она уже собралась положить трубку, как вдруг неожиданно послышался голос Павла: «Здравствуйте! В данное время я не могу подойти к телефону. Если вам есть что сказать, оставьте сообщение после звукового сигнала».

Автоответчик. Как досадно. Но все равно, хоть так можно поговорить с Пашей.

– Пашенька, любимый! Я ужасно соскучилась! Когда тебя нет рядом, я схожу с ума. Приезжай скорее, мне надо кое-что тебе рассказать. Нам никто больше не сможет помешать быть вместе. Той, которая тебя не отпускала, больше нет. Ты слышишь? Ее больше нет! Я позаботилась об этом ради нас. – Нина в безумии исповедовалась телефонной трубке, пока не раздался писк, извещающий об окончании записи.

Ее знобило, руки дрожали и не слушались. За последнее время несчастная женщина так истрепала себе нервы, что была на грани тяжелейшей депрессии. Она открыла бар и достала, припасенную для гостей «Слезу люцифера».  Плеснула вино в высокий бокал и тут же осушила его. По телу разлилась приятная теплая волна, и на душе стало легче. Нина забралась с ногами на кресло и укрылась шерстяным одеялом. Потом потянула руку к торшеру и выключила свет. Теперь она ждала от Сандалова хотя бы звонка.

Она так и проспала в кресле до утра. На часах начало седьмого. Суббота, на работу идти не надо, можно перелечь на диван и поспать еще. Но спать Нине совсем не хотелось. Всю ночь ей снились кошмары. Она от кого-то убегала по жутким  развалинам, потом оказалась в горах, где ее больше никто не преследовал. Нина была уверенна, что опасность миновала, но, обернувшись, увидела своего преследователя совсем близко – он смотрел на нее немигающими, как у змеи глазами. В его образе было что-то очень знакомое, но понять, кто это она не смогла. От ужаса Нина закричала и бросилась бежать. Стоило ей сделать шаг, как она полетела в пропасть.

Нина не верила в сновидения, но почему-то решила заглянуть в сонник.

«Руины, развалины – разбитые мечты;

убегать от кого-либо – предательство, измена;

пропасть – смерть».

Женщина захлопнула сонник и забросила его подальше на полку. Ничего хорошего книжка не обещала. Настроение и без того не веселое, стало еще более скверным. Тело болело от долгого лежания в неудобной позе, особенно ныли спина и шея. Чтобы как-то отвлечься, Нина решила заняться уборкой квартиры. Это немного помогло – тягостные мысли рассеялись, и Нина даже стала напевать. Вытирая пыль под шкафом, она наткнулась на маленький полиэтиленовый пакетик с бумажкой в нутрии. Ею оказался товарный чек на ювелирное изделие, точнее на кольцо с бриллиантом. Стоимость, дата. Сумма была внушительной – в лучшие времена Паша и восьмой части от стоимости этого кольца на нее не тратил. Семнадцатое мая. Если быть наивной дурой и предположить, что Сандалов купил это кольцо своей матери – при всем желании, не сходится. Ее день рождения в октябре. Мать у Павла живет в Тернополе, и был он у нее в последний раз четыре года назад. Нина отшвырнула мерзкий чек и вытерла пальцы о фартук, словно только что держала в руках что-то отвратительно грязное. Она села на пол. В висках стучало, к голове подкатила тяжелая удушливая волна.

«Да он просто издевается надо мной!», – разрыдалась Нина. «Столько времени мне голову морочил, а я верила, как последняя идиотка. И ведь знала, что врет, а все равно, сама себя обманывала, никак не хотела терять надежду на счастье. Все, с меня хватит. Пусть только позвонит, я ему устрою!». Что-то подсказывало Нине, что Павел звонить не станет, по крайней мере, в ближайшее время. Ее душа требовала поставить точки над i прямо сейчас, сию же минуту. Нина приняла решение, и ей было просто необходимо заявить о нем Павлу, сказать ему, какое он чудовище и насколько он противен. Пока она этого не сделала, Нина не могла ощутить себя свободной от чувств, которые лелеяла в своей душе столько лет. Очень тяжело разом отказаться от человека, который стал частью жизни. Она хорошо знала себя и поэтому сомневалась, что не поддастся слабости и не простит Павла, стоит тому только сказать ей что-нибудь нежное. Дело надо было доводить до конца – навсегда порвать отношения, у которых нет будущего.

Нина решила срочно позвонить Сандалову, но, сколько она ни пыталась связаться с ним по мобильному, кроме равнодушной фразы: «абонент временно недоступен», ничего не услышала. «Где его носит?». Тут ее осенило: «у него же телефон с фильтром, подавляет нежелательные вызовы».

«Ах, вот ты со мной как!», – Нина стала превращаться в разъяренную фурию. Догадка о том, что ее могли занести в «черный список» добила ее окончательно. – «Хорошо же, я устрою тебе контракты! Ты еще у меня увидишь небо в алмазах!».

Оставшийся вечер Нина строила планы, как лучше расправится с Павлом. Воображение рисовало отрадные картины: бизнес Сандалова летит в тартарары вместе с ним. Вот он погряз в долгах, продал свой автомобиль и вынужден ездить на трамваях, но этого оказалось мало – Сандалов расстался с квартирой и ютится в коммуналке. Одевается на рынке, нет, в секонд–хэнде, пьет самое дешевое пиво в прикуску с сомнительными пельменями. Когда в фантазии Нины Павел докатился до бомжа, она удовлетворенно хмыкнула: «туда тебе и дорога».

Нина твердо решила ступить на тропу войны и с понедельника перейти к боевым действиям – обратиться к одному из влиятельных чиновников, с которым у нее сложились фривольные отношения.

***

Установить, кто проживает в квартире в Рабфаковском переулке, для Максима не составило труда. Открыл пиратскую базу данных жителей города, ввел адрес, и, пожалуйста – список проживающих с паспортными данными и телефонами. В данном случае список состоял лишь из одного жильца – Панасенко Нины Александровны тридцати шести лет.

Что-то кольнуло в области сердца и тут же в памяти возникли забытые образы. Для Максима эти воспоминания были неприятны, и он всегда прикладывал усилия, чтобы они исчезли. Это ему почти удалось, он считал, что навсегда расстался с прошлым, но это имя.…Еще одно совпадение? Нет, это вряд ли. Тем более, что предполагаемый курьер – беспокойная сухонькая тетка,  которая вывела его на квартиру в Рабфаковском, показалась ему чем-то знакомой.

«Чем же тебе Вишнева так сильно мешает, разлюбезная Нина Александровна?», – в том, что заказчик именно она, Максим теперь не сомневался – заказ на Инну он получил с почтового ящика Панасенко. Был еще вариант: настоящий заказчик нарочно писал по почте от имени этой тетки, а она всего лишь винтик в механизме, который наверняка используют в слепую.

«Нет, все не так, – решил Макс, – слишком мудрено получается. Если бы заказчик перестраховывался, он не стал бы связываться с этой суматошной и бестолковой теткой. И роль курьера как-то не вяжется с Панасенко – она та еще штучка, с претензиями». Зато в роли заказчицы Нину Максим представил легко. «Злая, как собака, жестокая и беспощадная, – охарактеризовал он. – Что ж, дорогая Нина Александровна придется нам встретиться и обо всем поговорить.

Весь оставшийся день Максим ходил хмурый и задумчивый. Он снова вспомнил Инку.

Школу будоражило: после второго урока на общем стенде там, где висят портреты выпускников – медалистов и время от времени вывешивают поздравительные адреса педагогам, появился огромный, красочный плакат. В центре – мальчишеский портрет с медалью на шее и надпись золотыми буквами: «Максим Колесников, ученик 7 «Б» класса – победитель городских соревнований по кун-фу среди юниоров». Плакат был оформлен мастерски, не, как обычно, в местном кружке «изо» нарисован,  а словно его изготовили на заказ с специальной студии. Подумать только – столько чести какому-то ученику. Но не это было главной причиной волнений – всех шокировала личность спортсмена. В школе Максим считался самым глупым, самым блеклым, самым пассивным, самым ущербным – словом: самым-самым со знаком минус. Учителя поставили на нем жирный крест, и с видом великомучеников несли его, пока не представиться возможность вытолкнуть Колесникова в ПТУ. Сверстники исключили из своего круга, что не мешало им под настроение издеваться над изгоем. Над Максимом смеялись даже малыши.

– Это тот самый Колесников?!

– Кто бы мог подумать!

– А парень, оказался молодцом.

– Это чей-то розыгрыш.

Вокруг плаката продолжался ажиотаж.

– Вот наглец! – зазвенел нервный голос Нины Александровны –  учительницы математики и по совместительству классного руководителя седьмого «Б». Она больше остальных не терпела Макса. – Устроил тут балаган!

Нина хотела сорвать плакат, но поостереглась – вдруг его повесил не Колесников, а кто-нибудь из учебной части.

– Я этого так не оставлю! – пообещала математичка и гордо удалилась в учительскую.

Мнения педагогов разделились: кто-то удивлялся неожиданному успеху непутевого ученика, кто-то равнодушно пожимал плечами, кто-то порадовался. Убедить коллектив в том, что победа Колесникова – не что иное, как его же выдумка, классной не удалось, но за то она смогла сформировать общественное мнение: скромнее надо быть, не смотря на то, что ты – чемпион.

На своем  уроке Нина от души пропесочила Колесникова, пытаясь принизить его спортивные достижения. Ей хотелось восстановить статус-кво: это ничтожество не может иметь никаких успехов, оно должно сидеть в своем болоте и не высовываться.

– Зачем ты повесил этот плакат?! Отвечай, я кого спрашиваю?!

Максим  стоял молча и равнодушно глядел в окно. Класс затих, наблюдая привычную сцену: «разбор разгильдяя». Только в этот раз никто из ребят не выкрикивал с места обидные для Максима реплики.

– А я знаю зачем. Ты ничего в своей бесцельной жизни не достиг и ни когда достигнешь. Вот и решил искупаться в ложной славе. Только ложь твоя белыми нитками шита – я тебя выведу на чистую воду. Лучше сам признавайся, паршивец!

Максим по-прежнему не произнес ни слова. Ему даже не было обидно за то, что его несправедливо обвиняют во лжи. Он не сомневался, что классная это делает нарочно – ведь ей известно, о том, что в прошлом году он занял первое место в районных соревнованиях – он приносил справку от тренера за пропуск занятий.

– Какой из тебя чемпион?! С таким хилым организмом борцов не бывает. Не позорился бы, Колесников. Значит, так, – она гневно посмотрела на Максима, – сейчас ты пойдешь и снимешь эту карикатуру.

– Не я вешал, не мне и снимать, – твердо произнес подросток.

– Что?! Ты еще пререкаться будешь?! Вон! – заорала Нина. – И пока не снимешь плакат, не смей здесь появляться!

Словесная атака не принесла нужных результатов: ребята теперь смотрели на Максима с уважением.

После уроков к нему подошла Инка.

– Я за тебя очень рада.

– Да ладно, – отмахнулся Макс. – Чего тебе надо?

– Так, ничего, – смутилась девочка. – Хочешь, я сниму плакат. Это я его принесла.

– Ты?! Зачем?

– Хотела, чтобы все знали о твоей победе.

– Зачем?

– Ну… чтобы порадовались за тебя. У меня тетя художница, я попросила, чтобы она нарисовала плакат. Тебе не понравился? Я знаю, что у тебя из-за этого были неприятности. Хочешь, я твоей классной скажу, что это я во всем виновата?

– Не надо.

– Почему? Ты обиделся?

– Нет. Никому ничего не говори, слышишь? Иначе и тебя… в общем, спасибо, Инка.

– Спасибо, Инка, – чуть слышно произнес Макс. Тогда, в тринадцать лет, он еще не понимал, как много для него сделала Инна тем своим поступком. Дело даже не в том, что в глазах ребят и учителей он стал другим человеком, главное, что случилось – это то, что он впервые за многие годы почувствовал свою значимость.

***

Сказать, что Андрей Атаманов был не в духе – ничего не сказать. Он вернулся от полковника Малкина, как водится, с намыленной шеей. Как обычно, речь шла о раскрываемости, и Вениамин Михайлович Малкин был очень ею недоволен. Придя с ковра, Атаманов узнал неприятную новость: в «Камее» очередной труп.

Когда Атаманов с Шубиным приехали на место происшествия, тело Мараклиева уже увезли. Как явствовало из протокола, Кирилл Андреевич был обнаружен в своем кабинете за рабочим столом в девять сорок. По предварительному заключению судебного медика, причиной смерти послужил яд.

– Я захожу, а он лежит на столе, словно спит, – сбивчиво рассказывала уборщица Дарья Александровна. Она первая обнаружила труп, когда пришла убирать в кабинете Мараклиева. – Я, чтобы не тревожить, подошла и тихо забрала мусор из корзины. Потом, минут через двадцать, вернулась пол протереть, а он все лежит. Вот я тогда и решила, что, может, с сердцем чего.

– А мусор, который в урне был, вы куда дели?

– Так, в коридоре, в общем пакете. Кабы я знала, что он вам понадобится…

– Хоть что там было помните?

– Бумажки всякие, пакетики из-под чая, обертки конфетные… Мусор он и есть мусор.

В какой именно пакет был выброшен мусор из кабинета Мараклиева, Дарья Александровна не помнила, поэтому для тщательного изучения  были взяты все три больших пакета со всем мусором «Камеи».

Еще не дождавшись результатов экспертизы, Андрей был уверен: Мараклиева отравили тем же ядом, что и Вишневу. Вот только кто и зачем? О Кирилле Андреевиче слишком мало было известно, чтобы делать какие-либо предположения.

Собранные сведения о Мараклиеве показали, что он был фигурой весьма одиозной. Старик имел резкий характер, отличался редкостной бескомпромиссностью и независимостью суждений. Причем заявлял свою точку зрения даже тогда, когда следовало воздержаться. Ссорился Кирилл Андреевич в дым, но был отходчив: стоило только противнику раскаяться, как  Мараклиев сразу забывал о пробежавшей мимо них кошке. Главное, чтобы раскаяния были подлинными, а притворство Кирилл Андреевич не терпел и распознавал его за версту. Надо признать, что сам Мараклиев мог прилюдно признать свою неправоту и принести извинения. Такое бывало не часто, но все же случалось. Он был принципиален,  и ничто его не могло заставить поступиться принципами. Одних Кирилл Андреевич раздражал, у других вызывал уважение, но все знали – Мараклиев непререкаемый авторитет в своей области. Лауреат государственной премии, автор нескольких книг по архитектуре, ряда научных статей, он, несомненно, был заслуженным человеком. Его имя, ничего не говорящее обывателю, было достаточно громким в профессиональной среде. За квалифицированной помощью Мараклиева обращались не только соотечественники, но и зарубежные специалисты. О Кирилле Андреевиче говорили: он жил работой. Работа для него была всем, и так было всегда, с тех пор, когда он юношей пришел учиться в архитектурно-строительный институт. Вопреки расхожему мнению: или работа, или семья – Кирилл Андреевич умудрился совмещать эти понятия. Женился он три раза и столько же разводился, помимо официальных браков у него было несколько гражданских. В результате бурной личной жизни он имел трех законных детей и одного на стороне. Со всеми родственниками он давно разругался и жил один в огромной квартире, за которой помогала следить приходящая домработница.

– Хорош фрукт, – высказал свое впечатление об ученом Атаманов, – чувствую, не к добру это.

– Жил со всеми в контрах, не мудрено, что кто-то с ним расквитался. Нам то теперь как убийцу искать, если у него каждый второй в неприятелях ходил? – возмутился Юрасов.

– Меня больше беспокоит другое, – Андрей задумчиво смотрел куда-то в сторону. Лицо его приобрело скорбное выражение: губы вытянулись в струнку и плотно прижались друг к другу. – К нашему несчастью, личность убиенного достаточно известная.

– Так радоваться надо, дело Мараклиева Главк заберет, а с ним и дело Вишневой уйдет прицепом.

– Если бы. В Главке тоже работы хватает, да и не того масштаба этот ученый, чтобы им заниматься. А вот дело под контроль взять и нам хвосты накрутить – это, пожалуйста.

Послышался  тяжелый вздох Шубина. Капитан живо представил, как опять объявят аврал и придется носом рыть землю, чтобы предъявить результат.

– Думаю, что дело в наследстве, – сказал Анатолий. – Кому достанется квартира покойного?

– Надо полагать, детям, – отозвался Юрасов. – Их трое: Татьяна Архипова, Илья и Ростислав Мараклиевы. Незаконнорожденная дочь Ольга умерла пять лет назад.

Версию наследства, за неимения других, Атаманов решил считать наиболее перспективной. Майору не давала покоя неведомая связь между Мараклиевым и Вишневой. Что могло быть общего у молоденькой хваткой девчонки и маститого архитектора преклонных годов? По поверхностным данным, они вместе не работали и никогда не общались. Все, что их объединяло – широкий коридор «Камеи», по которому они проходили мимо друг друга. «Должно быть что-то общее, раз отравили обоих»,  –   подумал Андрей, и вслух сказал:

– Вот и займитесь наследниками.

Андрей быстро разогнал подчиненных работать и отправился готовить отчет для полковника.

***

Домработница Кирилла Андреевича, Полина Никитична Ларенцева, была допрошена одной из первых. Следователь Валентин Михайлович Мостовой, который вел дело Мараклиева, пригласил ее в свой кабинет. Обычно собранная, сегодня женщина выглядела растерянной. Она сильно сутулилась, чего раньше никогда не было – Полина Никитична всегда старалась за собой следить и для своих сорока семи лет выглядела очень хорошо. Толи на нее так подействовала смерть Мараклиева, толи она сильно переживала, что осталась без работы, Ларенцева отвечала на вопросы медленно и часто вздыхала.

– Кому он мог помешать? – сокрушалась Полина Никитична. – Жил человек по совести, все своим трудом создал.

– Как вы думаете, кто мог желать ему смерти?

– Даже не знаю… Плохих людей, завистников до чужого добра хватает. За кем–нибудь конкретно дурного не замечала, а наговаривать не хочу.

– Полина Никитична, вы часто бывали в доме Мараклиева, скажите, в последнее время при вас к нему в гости кто-нибудь заходил?

– Нет. Кирилл Андреевич вообще был нелюдим, и приемы у себя не устраивал. За те четыре года, что я у него работала, в его доме видела только одного Женю. Женя Дорохов – это его родственник. Очень приличный молодой человек, – пояснила Ларенцева.

О Евгении Дорохове Мостовой уже слышал от детей Мараклиева, когда утром их допрашивал.

– Ну, может, Мараклиев по телефону с кем-нибудь разговаривал. Вы случайно не слышали, о чем шла речь?

– Он обычно из своего кабинета разговаривал. Я никогда не подслушивала.

– Бог с вами, Полина Никитична, я вовсе не то имел в виду. Никто не сомневается в вашей порядочности.… Поймите, сейчас любая мелочь имеет значение. Вспомните, с кем он общался, что его тревожило?

На широком лице Полины Никитичны отразилась задумчивость. После небольшой паузы женщина произнесла:

– Мне кажется, он это чувствовал.

– Что чувствовал?

– Скорый конец. Он очень изменился в последнее время: болезненным стал – то простудится, то аппетит потеряет. Я раньше лекарств совсем не покупала, а за минувший месяц три тысячи в аптеках оставила. Знаете, что Кирилл Андреевич начал принимать? «Модафинил».  –  Полина Никитична выразительно посмотрела на следователя. По ее мнению, название лекарственного препарата должно было произвести на собеседника впечатление, но должного эффекта не получилось. Мостовой еще не дожил до того возраста, в котором медицинский справочник становится настольной книгой. Он был еще молод и полон здоровья. Валентин чиркнул что-то в своем блокноте и спросил?

– Мараклиеву «модафинин» выписал лечащий врач?

– Он к врачам не обращался, хотя следовало. Кирилл Андреевич врачей не жаловал, говорил: «Одни двоечники в поликлиниках сидят, никто учиться не хочет. А в дорогих клиниках те же двоечники, только более оборотистые». Он мать похоронил – ей диагноз неверно поставили. Вот с тех пор Кирилл Андреевич и невзлюбил всю медицинскую братию. Но все-таки «модафинин» – не зеленка, а сильнодействующий антидепрессант. Тут и с сердцем проблемы могут возникнуть и с печенью, да мало ли еще какие последствия. Сейчас полно всяких лекарств и никакого рецепта не надо, только деньги плати.

Когда за Ларенцевой закрылась дверь, Валентин набрал номер судебного медика Калягина.

– Здорово, – поприветствовал он приятеля и сразу перешел к делу. – Паша, тебе знакомо название «модафинин»?

– Ну, знакомо, – как всегда равнодушно ответил Калягин.

– И что ты можешь про него сказать?

– Сильнодействующий лекарственный препарат, содержащий в своем составе: кофеин, сорбитол.…

Павел начал перечислять названия химических соединений, но Мостовой его перебил:

– Ты проще изъясняться можешь? Не на консилиуме.

– Как с вами, дилетантами, тяжело, – посетовал Паша. – Таблетки для маразматиков это.

– Чего? – удивился Мостовой. – Ты не ошибаешься?

– Я не ошибаюсь. А если ты ставишь под сомнение мою компетентность в медицинских вопросах, нечего тогда обращаться, – демонстративно обиделся Калягин. Он любил играть на публику, и это у него получалось с блеском. Мостовой прекрасно знал эту черту характера судебного медика.

– Ты хочешь сказать, что это лекарство выписывают слабоумным?

– Не надо искажать мои слова. Во-первых, не слабоумным, а страдающим болезнью Альцгеймера, что не одно и то же. А, во-вторых, не всегда выписывают – «модафинин» продается без рецепта. Хотя я бы запретил это безобразие.

– Почему?

– Я же уже объяснял. «Модафинин» содержит ряд компонентов, которые могут оказать пагубное воздействие на организм.  Прежде, чем его применять, нужно посоветоваться с врачом.

– Ясно. Спасибо, что просветил.

– Ерунда какая-то, – сказал Мостовой, после того, как положил трубку. В то, что Мараклиев был маразматиком, Валентин верить не хотел. У него старческий маразм ассоциировался с  выжившим из ума пенсионером, на которого уважаемый ученый никак не походил.

***

Евгений Дорохов проживал в очень неудобном с точки зрения транспортного сообщения месте – в самом конце Расстанной улицы. Поэтому туда отправили Мишу Кострова, как самого молодого. Мрачный трехэтажный дом, как и ожидалось, сплошь состоял из коммуналок. Евгения в квартире не оказалось – как, сообщили соседи, он вторые сутки там не появлялся. Кострову пришлось возвращаться ни с чем. Оставалось надеяться, что фигурант проявит сознательность и придет по повестке.

Высокий, худощавый, с очками в старомодной оправе на клювообразном носу, Женя Дорохов выглядел, как бедный студент прошлого века. Он зашел в отделение на следующий день рано утром. В кабинете сидели двое: Миша Костров и Анатолий Шубин.

– Проходите, – Миша жестом указал на стул возле своего стола. Посетитель, робко переминающийся с ноги и на ногу, отлип от двери и суетливо прошел в кабинет.

  – Дорохов Евгений Васильевич. Очень хорошо, – прокомментировал Миша, листая паспорт Евгения. Он что-то записал сначала  в блокнот, затем на бланке протокола. Допрос вел Костров, Шубин сидел в углу, занимаясь своими делами, но, как водится, слушал, о чем идет речь.