Текст книги "Осенние сказки "

Автор книги: Алина Чинючина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

Он подарил ей шелковый платок – цвета глубокой морской волны, мягкий и переливающийся в руках, почти невесомый. Яса было вспыхнула, засияла от удовольствия, осторожно касаясь шелка тонкими пальцами. Но потом посерьезнела вдруг и сказал строго:

– Спасибо, господин Ярр, но только… не нужно такого больше. Такой только благородным носить, а я… кто вы – и кто я, – и вздохнула едва слышно.

Ярр обиделся бы, если б не понимал, что она права. Гордая…

Он боялся коснуться ее руки, боялся сказать лишнее слово, чтобы не обидеть девушку. Таких, как она, княжич мог бы взять десятками – на день, на два, как игрушки, и никто бы слова ему не сказал. Он знал это, но никаких прав ему это знание не давало, потому что Яса – одна такая на всем свете. И не девчонка-простолюдинка она – благороднее, чем у иных дам, каждое ее движение, и наклон головы, и строгие взгляды. Подумать лишь, что несколько дней назад, он не знал, где живет его счастье. За одно ее слово он мог бы достать звезду с неба, как те царевичи, о которых она рассказывала…

Возвращаясь домой уже в темноте, Ярр, не зажигая свечи, бросался на кровать и блаженно закрывал глаза – перед внутренним взором вставало ее лицо. Рукава его рубашки, казалось, хранили слабый аромат ее волос и рук – запах сухой, нагретой солнцем травы на закате. Потом вскакивал и хватался за кисти.

Теперь он рисовал стремительно и ярко – словно пел, и каждый его рисунок дышал радостью. За несколько дней Ярр похудел, глаза его светились счастливым огнем, и только слепой мог бы не заметить этого…

– Зачем она тебе? – недоумевая, спросил его Бор.

Брат знал, конечно, обо всем – у них не было секретов друг от друга. И – Ярр видел – силился понять, но не мог. Кажется, впервые в жизни не мог понять… а может, посчитал очередной причудой спятившего братца. Ярру было почти все равно.

– Девчонок в городе пруд пруди… не одна, так другая… на два дня – не все ли равно, кто?

– Ты не понимаешь, – тихо сказал Ярр. – Она не такая, как все…

– Актерка, – пожал плечами Бор. – Какая разница-то – актерка ли, прачка ли, кухарка? Ты ведь не жениться на ней собрался…

– Молчи, брат, – едва слышно промолвил Ярр. – Молчи…

Бор помолчал. А потом проговорил только:

– Ох, смотри, Ярр, смотри. Зная тебя…

И ушел, не желая продолжать разговор.

В прежние времена Ярр, наверное, озадачился бы, а может, и обиделся вовсе. Но не сейчас. Сейчас его несла, словно на крыльях, та необыкновенная легкость, что снова вернулась в его душу после знакомства с Ясой. Давно, как давно не чувствовал он ничего подобного…

Это были самые длинные и самые короткие дни в его жизни. Пролетели они – всего пять – стремительно, словно пять мгновений.

На шестой день Ярру удалось освободиться только к вечеру. Солнце стояло уже низко, и от деревьев на траву протянулись тени, когда он, оседлав коня, привычным маршрутом двинулся по улицам города. Сегодня он обещал им нарисовать афишу; следовало поторопиться, пока опять не зарядили дожди и достаточно света. Коробочки с красками побрякивали в притороченной к седлу суме.

По обыкновению, на постоялом дворе было людно, и если кто и обратил внимание на неброско одетого юношу, то скорее как на владельца красавца-коня. Ярр опасался не застать актеров – мало ли, может, уже началось выступление. Но хозяин кивнул ему, и Ярр с облегчением увидел на заднем дворе знакомый яркий фургон.

У костерка на корточках сидел Агель и что-то помешивал в котелке над огнем. От котелка поднимался пар. Ярр принюхался и поморщился. Клей.

– Добрый день, Агель, – поздоровался он.

– И вам не хворать, – буркнул старик мрачно.

– А Яса где? – весело спросил Ярр, не обращая внимания на мрачность клоуна. – Мы… я обещал ей рисунок сегодня закончить.

– На рынок она пошла, – сообщил Агель. – И Тис с нею...

– Жаль, – огорчился Ярр. – Я всего на пару часов смог выбраться.

Старик покряхтел и поднял на него темные глаза. Ярр поежился – таким пристальным и оценивающим показался ему этот взгляд.

– Вот что… господин Ярр, – Агель похлопал рукой рядом. – Присядьте-ка… разговор у меня к вам.

Ярр послушно опустился прямо на землю. И улыбнулся мягко:

– Я слушаю вас…

Агель опять покряхтел, пожевал губами. Отвернулся.

– Вот что… господин Ярр. Дело такое… деликатное. Словом… просить я хотел…

Ярр усмехнулся про себя. Этого можно было ожидать, странно лишь, что старик так долго медлил. Чего, интересно, он попросит? Денег? Уладить дела с хозяином? Бумаги выправить? Коня нового?

– Дело такое… – повторил Агель. – Вы… уж не обижайтесь, господин… вы перестали бы к нам ходить.

– Что? – не понял Ярр.

– Не ходите, говорю, к нам больше, господин. Не в обиду вам будь сказано, но… мы ведь для вас как игрушка. А мы… тоже люди живые. Не за себя я прошу, господин Ярр, – за Яску.

– Ч-что? – ошеломленно проговорил Ярр.

– За Яску, да. Я ведь вижу, какая она ходит все эти дни. На себя не похожа. То смеется, то плачет… а спросишь – огрызается в ответ. Она гордая, слова мне не скажет, но глаза-то есть у меня. Полюбила она вас, не иначе. А ведь она вам не пара, господин Ярр, и вы это знаете. И Яска это знает, оттого и молчит. У вас, поди, и невеста есть или скоро будет… вы поиграетесь с ней и бросите, а она… как бы не вытворила что. Она ведь как дитя… но если полюбит, так на всю жизнь. Мать ее такая же была. Забыть вас не сможет. А вы… Не дело это, – старик говорил сбивчиво и хрипло, торопливо. – Пока еще не поздно, пока можно поправить – уйдите вы ради Бога, не мучьте ее… и себя, – вырвалось вдруг у него. – Вы ее забудете… и Яска – сможет. Мы поможем, я и Тис. Может, потом хорошего человека встретит. А так…все равно у вас жизни не будет. Она вам не пара…

Ярр молчал, стискивая пальцы.

– Вы же никогда не полюбите ее так, как равную. Она всю жизнь вам игрушкой будет, потому что ровней вам никогда… никогда. Да, наверное, и батюшка ваш не одобрит. Уж не знаю, кто вы, господин Ярр, но вижу, что птица не из простых. Так зачем вам позор на себя навлекать – актерку в жены? Богом молю, оставьте вы нас в покое. Вы и так уже для нас сделали столько, что… вовек не забудем. Мы уедем завтра… днем отыграем последний раз и уедем. Пока не поздно, уходите вы, и мы будем вас вспоминать добрым словом, молиться за вас будем. Чтобы не пришлось проклинать вас… уйдите!

Агель неожиданно всхлипнул и вытер рукавом глаза.

– Простите, господин Ярр… Правда, уйдите лучше…

Ярр медленно поднялся. Ошеломленный, он смотрел на старика, потом попытался что-то сказать, но горло свело неожиданной судорогой. Резко развернулся и бросился к воротам. Вскочив в седло, пришпорил коня – пыль взвилась из-под копыт.

Старик грустно посмотрел ему вслед – и выругался. В котелке выкипал забытый клейстер.

Уже затемно, самым последним, Ярр въехал в закрывающиеся городские ворота. Стражники с удивлением посмотрели на измученного коня, облитого мыльной пеной, на взъерошенного, не меньше измотанного всадника, но, признав в скудном факельном свете княжеского сына, не сказали ни слова. Впрочем, если б и сказали, тот едва ли в состоянии был им ответить.

Несколько часов он гонял вскачь по полям вокруг города, останавливаясь лишь на краткие мгновения, чтобы дать передых коню. Встречный, рвущийся в лицо ветер пытался и никак не мог сдуть мелькающие перед глазами разноцветные искры. В голове едва слышно звенело, мысли путались. Ему хотелось то кричать во весь голос, то молиться, то смеяться взахлеб.

Она любит его? Любит, нет никаких сомнений! Господи, он и мечтать не смел… ясные серые глаза, звонкий голос, спокойствие, что снисходит на его душу при одном только появлении этой девочки. За что ему это счастье? Любит!

Любит ли? А если старик ошибается?

К черту, сегодня же, сейчас он помчится к ней, прямо посмотрит в глаза и все, все скажет. Ему жизнь не мила без нее… только бы Агель не ошибся! Плевать на все, на чужие сплетни, на недоверие, на… Он придет к ним, возьмет Ясу за руку и скажет ей все, что собирался сказать все эти несколько таких долгих дней. Он сделает ее своей женой и княгиней.

Уже начинало смеркаться, когда Ярр опомнился. Если он не успеет в город до закрытия ворот, то ночевать ему придется в лесу. Не самое лучшее место, если честно. Он пустил коня галопом. Прямо сейчас кинуться туда, на постоялый двор… к ней…

Ярр поймал на себе недоумевающие взгляды стражников и опомнился, оглядел себя. Усмехнулся. Хорош. Сам облеплен грязью и пылью с ног до головы, конь едва дышит, глаза, наверное, шальные. И очень хочется есть…

Завтра, сказал ему разум. Завтра с утра.

Сейчас, закричало сердце. Прямо сейчас.

Конские копыта звонко стучали по мостовой. Темнота скрадывала очертания домов, делала улицы совсем незнакомыми… а может, это возбуждение играло с ним злую шутку. Ярр даже не удивился, когда из переулка послышался такой же стук копыт – наверное, это волшебник какой-нибудь из детской сказки – вот сейчас покажется высокая фигура в белом плаще до пят и остроконечной шляпе.

Но фигура оказалась совершенно обыкновенной, лишь закутанной в темный плащ. Всадник рысью проскакал совсем рядом с ним – и вдруг резко осадил коня.

– Ярр!

Бор оказался рядом мгновенно, перехватил поводья его коня.

– Где тебя носит? – голос его был уставшим и встревоженным.

– Что-то случилось? – Ярр все никак не мог вернуться со счастливых небес в этом странный мир, где всем от него что-то нужно.

– Отец тебя ищет, – негромко проговорил Бор, выпуская его поводья. – Давно ищет… и, кажется, гневается. Я знал, что ты будешь там, – он мотнул головой в сторону предположительно постоялого двора. – Езжай… Я хотел предупредить тебя, поторопись… и, знаешь, не перечь ему. Все потом.

– Спасибо, брат… – Ярр тронул коня.

– Погоди, – Бор придержал его за рукав, вгляделся в лицо и хохотнул. – Ты прежде, чем к отцу идти, лимон, что ли, съешь.

– Зачем? – не понял Ярр.

– У тебя рожа сияет – луны не надо. Что, сладилось дело?

– Иди ты… сам знаешь куда.

– Сам иди, – опять хохотнул Бор. – Тоже знаешь куда…

В тереме, против ожидания, все было спокойно, словно никто и не хватился, не заметил его долгого отсутствия. Во дворе, освещенном светом факелов, звонко гоготала сменившаяся стража; пахло свежим хлебом и конским потом. Ярр бросил поводья служке, торопливо простучал сапогами по темной лестнице. В коридоре было пусто.

Стянув мокрую от пота рубашку, Ярр крикнул, чтобы подали умыться, торопливо, шипя сквозь зубы, пригладил гребнем темные, растрепанные пряди. Сапоги пыльные… ладно, ничего. Зачем, интересно, он нужен отцу?

Подходя к покоям князя, Ярр столкнулся с молоденькой служанкой – та торопливо посторонилась и хихикнула, прикрываясь рукавом. Неужели правда у него «рожа сияет – луны не надо?». Ярр пригладил волосы, коротко вздохнул. За дверью слышались негромкие, явно раздраженные шаги – Ираан почти бегал по комнате из угла в угол. Ярр коротко постучал, шагнул…

– Звали, отец?

– Звал… – князь раздраженно махнул рукой. – Заходи.

Ярр сделал несколько коротких шагов – и оперся рукой о край стола. Вдруг сразу кончились силы. Навалилась усталость, ноги стали ватными. В большой комнате горело лишь несколько свечей, углы терялись в темноте. Едва уловимый запах каких-то трав и вина витал в воздухе.

– Сядь, – бросил князь, пристально глядя на сына. – Что бледен так?

Ярр пожал плечами. Говорить не хотелось.

– Устал от трудов праведных? – ехидно осведомился князь. – Или от иного чего?

Ярр вскинул глаза на отца.

– Что, не догадываешься, зачем я звал тебя?

Ярр молча покачал головой, пытаясь скрыть предательскую краску, расползающуюся по щекам.

– Нет, значит. Ладно. На, читай.

Он швырнул на стол перед сыном два листа бумаги, исписанных мелким, неразборчивым почерком.

Некоторое время в комнате было тихо. В закрытое окно с жужжанием билась муха, со двора неразборчиво и глухо доносились голоса. Наконец Ярр отодвинул листы. И легко улыбнулся.

– Можешь ты мне объяснить, зачем ты туда таскаешься? – хмуро, но пока еще мирно поинтересовался князь. – Ну, я понимаю, приглянулась девка… ну, раз… ну, два. Но что ты там каждый день делаешь? Да еще на виду у всех… подарки ей даришь…

«И это донесли», – подумал Ярр. Неожиданно накатил смех, и он закашлялся, чтобы скрыть неуместную веселость.

– Смешно тебе? – уже закипая, прищурился князь. – Черт те чем занимаешься, позоришь меня и себя – и смешно тебе! А мне вот не смешно ни капли. Дожили… тайный приказ донес! На постоялом дворе ошиваешься… и это мой сын, будущий князь! Накануне помолвки!

Яр поднял голову и прямо и твердо взглянул князю в глаза.

– Отец, я люблю ее.

От неожиданности князь поперхнулся – и изумленно взглянул на сына:

– Ч-что?!

– Я люблю ее, – тихо и упрямо повторил Ярр.

– Молчать! – тяжелый кулак с грохотом впечатался в столешницу. – Чтоб я больше об этом не слышал! Щенок! Скажите, пожалуйста, любовь у него! Сказать тебе, как она называется, любовь твоя? Ты не об этом должен думать теперь, не об этом! До приезда Ирайны – три дня, а ты… И думать не смей! Мне плевать, поимей ты хоть всех прачек и шлюх в городе, но не сейчас, сын, не сейчас… подожди немного! У тебя, кроме того, что между ног, еще и голова должна быть на плечах.

– Я люблю ее, – опять повторил Ярр. Кончились слова, осталось лишь упрямое: будет так.

Князь резко развернулся и, тяжело ступая, подошел к сыну, схватил его за ворот.

– И не думай даже, – выговорил тихо и зловеще. – К тебе невеста едет. Узлом завяжи, если невтерпеж, но до приезда посольства – со двора чтоб ни шагу. А эта девка… сгною, – пообещал он.

Ярр отшвырнул отцовскую руку. Молча, коротко поклонился, развернулся на каблуках и стремительно вышел, бешено хлопнув дверью.

Свеча, потрескивая, оплывала, воск скользил к основанию и застывал на вычурных завитках подсвечника причудливым узором. Ярр молча следил за ним, вырисовывая на бумаге завитушки. Рука набрасывала контуры сказочных химер, замков, башен, диковинные цветы… вот в завитках волос проступило угловатое плечо и вздернутый нос. Ярр скомкал исчерканный листок.

Окно было распахнуто, снаружи изредка доносились звуки колотушки и крик ночного сторожа: «Спите, добрые люди! Все спокойно!». Спокойно, ага. Очень. И на душе у сына князя совсем спокойно. И твердо.

Резкий стук в дверь прервал его мысли, заставил вздрогнуть. Из коридора донесся негромкий голос:

– Не спишь, брат?

Бор стремительно ввинтился в дверной проем, захлопнул тяжелую створу и заложил засов.

– Свечу потуши, – скомандовал он шепотом. – И окно прикрой.

– Что случилось? – Ярр послушно выполнил его приказ.

– Случилось, – Бор – очень похоже на князя – мрачно усмехнулся. – Ты чего нынче отцу наговорил?

Ярр вопросительно посмотрел на него.

– Не понимаешь… – Бор снова усмехнулся. – Ну, конечно.

– Что случилось? – повторил Ярр.

– Да ничего особенного, – язвительным полушепотом откликнулся брат. – Довел ты отца здорово. Завтра утром будет объявлен приказ – всем бродячим актерам, музыкантам и прочему сброду для выступления во всем княжестве нужно будет специальное разрешение. Сроду такого не бывало! А эту твою… актерку… в общем, арестуют их завтра утром. Но! – он поднял ладонь, – я тебе этого не говорил.

Ярр стоял, не шевелясь.

– Езжай давай, если хочешь, – Бор мотнул головой. – Стража на воротах – моя, они их выпустят. Предупреди этих акробатов, пусть мотают куда подальше да побыстрее. Это все, что я могу сделать…

– Понятно, – выговорил Ярр наконец.

Решение пришло мгновенно и казалось теперь единственно верным и правильным – так, что смешным казалось, что он мог сомневаться несколько минут назад. Да, все верно. Иного пути и быть не может.

Видно, что-то отразилось на его лице, потому что Бор, словно испугавшись, схватил его за руку:

– Что ты задумал?

– Все просто, – отозвался Ярр почти весело. – Все совсем просто.

Он шагнул к сундуку, с резким скрипом откинул крышку. Пара рубашек, краски и кисти, матушкин медальон да теплая куртка – невелика ноша. Одеться потемнее и попроще… а хлеба и мяса можно утянуть с кухни. Деньги… ладно, сколько есть, им много не нужно.

– Что ты задумал… – прошептал Бор, понимая. – Ты соображаешь, что делаешь?

– Так будет лучше, – отозвался Ярр. – Ты ведь хочешь княжить, брат?

– Ты…

– Да, – кивнул Ярр. – И ты мне поможешь. Нам нужно уехать до утра как можно дальше от столицы. А отцу я напишу… И… вот еще что…

Присев к столу, он вытянул лист из кипы, валявшейся на столе, придвинул к себе чернильницу. Перо летало по бумаге, не останавливаясь, – слова ложились быстро и безошибочно, словно диктовал кто-то. И по тому, как точно находил он, раньше мучавшийся над письмами по часу, нужные слова, Ярр чувствовал, что прав. Он не смог бы объяснить, но знал это. Единственно верный путь.

Бор стоял неподвижно.

– Смотри, – Ярр протянул ему три листа. – Вот эти два ты найдешь в моей комнате завтра утром… как можно позже. А это – это нужно будет объявить публично… ну, ты знаешь.

Бор пробежал глазами четкие строчки – и отступил.

– Да ты спятил! – крикнул он, бросая листы на стол.

Ярр улыбнулся.

– Ты не первый, кто говорит мне об этом сегодня, – сообщил он весело.

– Брат, ты рехнулся! – Бор, оглянувшись, наглухо закрыл окно, точно боялся, что обезумевший брат выскочит прямо сейчас. – Зачем тебе эта девчонка? У тебя будет еще сотня таких же… да ты только прикажи…

– Не надо мне сотню, – покачал головой Ярр. – Она одна… Ты ведь сам знаешь… Ну, кому еще я могу доверять на этом свете, кроме тебя?

Некоторое время Бор молчал.

– Ты хоть понимаешь, что отец сделает с тобой, если вас поймают? И с ней тоже?

– Нас не поймают, – почти весело отозвался Яр. – Если ты сейчас не станешь медлить и причитать, как девица, а поможешь мне, то – не поймают. У меня хороший конь.

Бор молчал.

– Брат… – Ярр придвинулся совсем близко, взял его за локти. – Подумай лучше о том, что остается тебе! Ты ведь всегда этого хотел, правда?

Бор опустил глаза.

– Не надо, – ласково проговорил Ярр. – К чему нам врать друг другу? Ты будешь достойным правителем, гораздо более достойным, чем я. И ты всегда это знал. И я тоже знаю. И отец… так будет лучше, поверь! Для всех – для отца, для тебя, для княжества. Ну, что поделать, не гожусь я в короли. Так я лучше сам уйду, чем потом меня будут проклинать… и сам я буду проклинать себя, если не уйду сейчас. Князь разозлится, но потом… он поймет, что я прав. И... так будет лучше для всех. Честно…

– Что я должен сделать? – тихо, с усилием выговорил Бор.

Ночные сквозняки колебали неровное пламя факелов, и лица тех, кто ехал по городским улицам этой ночью, могли остаться неузнаваемыми – темнота играла с ними причудливые шутки. Лошади ступали шагом, но колеса фургона, в темноте казавшегося черным, грохотали слишком громко.

Ворота распахнулись со слабым скрежетом, и звук этот полоснул ножом п осердцу. Из темного провала там, впереди, пахнуло теплым воздухом со слабой примесью трав.

– Ну что… – Бор остановился, спешился и передал брату поводья. – Держи…

Ярр, соскочив с козел фургона, кивнул. Одернул куртку, поправил притороченный к седлу коня узелок.

– Ты ничего не знаешь, Бор, ладно? Я ничего, совсем ничего тебе не говорил. Все бумаги, что нужно закончить, я сложил отдельной стопкой, их немного там. Меч и пояс – ты знаешь где. А лук я забрал, он… пригодится. И… поклонись от меня матушке. Она простит, я знаю.

– Удачи тебе… – неловко проговорил Бор. – Всегда…

Ярр кивнул снова.

Братья обнялись. Слова не шли, с губ сорвалось лишь похожее на молитву:

– До встречи!

– До встречи, Ярр. И… если что… ты знаешь, где можно искать помощи.

– Спасибо… Ты будешь хорошим князем, брат.

Теплый язычок факельного света разгонял темноту лишь на пару шагов вокруг. Света этого явно не хватало, чтобы озарить фигуру всадника рядом с темной громадой фургона. Мгновение – и фургон, и всадник канули во мрак.

Утреннее солнце догнало старый фургон уже далеко от города. Отдохнувшая кобыла бежала резво и на удивление послушно, хотя у нее, как и у всей труппы, выдалась весьма беспокойная ночь. Запасной конь рысил рядом; богато отделанное седло еще хранило тепло тела седока.

Дядюшка Агель мрачно сидел на козлах, ворча под нос что-то весьма нелестное в адрес нынешних молодых, князя, княжеского сына, торговцев овсом, кого-то еще – Тис не разобрал. Мальчишка с весьма сосредоточенным видом штопал старый занавес, изо всех сил стараясь не прислушиваться к звукам в глубине повозки. Там – он знал, – свернувшись клубочком на груде тряпья, спал Ярр, и на губах его плавала слабая улыбка. Яса сидела рядом, прислушиваясь к ровному дыханию юноши, ставшего ей теперь – кем? Пальцы ее, едва касаясь, перебирали его темные пряди.

Мальчишке Тису очень хотелось обернуться. Но он считал себя взрослым, а потому не сделал этого.

24-28.03.2009.

Игрушка

Каждое утро под мое окно прилетает соловей. Он прилетает уже давно – с тех пор, как я была девочкой, когда еще был жив отец, и покойная матушка очень любила слушать, распахнув окно, его песни. А может, это был другой соловей, и теперь на ветку ко мне опускается его внук или правнук. Мне в целом неважно. Я лежу, запрокинув руки, наслаждаясь прохладой, и думаю о том, откуда в нашей жаркой, засушливой стране могут взяться соловьи. Наверное, они прилетают с севера, из тех мест, где цветут леса и летом грохочут грозы. Не знаю, не знаю… у нас летом дождей не бывает совсем.

Я слушаю соловья, распахнув окно. До тех пор, пока рассвет окончательно не вступит в свои права, небо не нальется высокой, бесконечной голубизной, за дверями не загомонят служанки. Я понимаю, что пора вставать, но лежу, потягиваясь негибким со сна телом. А потом резким движением скидываю легкие простыни и вскакиваю – прыжком пантеры.

И подхожу к огромному зеркалу в глубине комнаты. И оглядываю свое отражение. И улыбаюсь – хищной довольной улыбкой сытой кошки.

Что и говорить, мне не приходится стыдиться той, что смотрит на меня из зеркальной глубины. Я, Тамира иль-Хеалль, по праву считаюсь одной из красивейших женщин столицы, и подтверждений тому масса – от ежедневных букетов, едва ли не десятками доставляемых посыльными, до надушенных писем, которые тоже десятками приносят слуги, и в каждом – просьбы, мольбы, уверения. А я могу выбирать. Или не выбрать вовсе, сославшись на дурное настроение или скуку. Сказать по совести, это случается все чаще – мне надоели эти мужчины, их жадные взгляды, потные руки и лживые слова. Я хочу чего-то иного… а чего – и сама не знаю.

Впрочем, на внешности мое настроение пока что не сказывается. И молва, поющая обо мне как о первой красавице, не врет. В двадцать шесть мне завидуют пятнадцатилетние девчонки-невесты. Черные кудри – без единого седого волоска, гибкое смуглое тело безупречно в каждой линии, черные глаза – большие, с поволокой, руки и шея – на зависть юным красавицам. И все это богатство не заперто в душных комнатах, как у большинства моих прежних подруг. Я могу сутками носиться верхом по степи, умею стрелять из лука, плаваю, как простой мальчишка, и великолепно танцую. Завистницы говорят, что негоже женщине из рода иль-Хеалль вести себя как простолюдинке. Мне все равно. А брат лишь смеется и гордится мной. И дарит мне то седло, украшенное серебром, то чеканный наруч на правую руку, то изукрашенный драгоценными камнями пояс.

Мой брат, Тейран иль-Хеалль, нынче в милости у славного Кайрина Великого, да продлит Великая Богиня его дни, и может позволить себе не обращать внимания на сплетников. Когда пять лет назад умер мой муж, брат – вопреки обычаю, по которому жена должна жить в доме мужа – увез меня в свой дом. Отца и матери не было уже в живых, а на сплетни соседей Тейрану было, да и сейчас наплевать. Он любит меня. Он громко хохочет, когда я в порыве гнева швыряю об пол то драгоценную вазу, когда-то привезенную отцом из Сеттии, то хрустальный сервиз, то бесчисленные безделушки, которых у меня множество. Он покупает мне наряды, от которых у подруг-завистниц разбегаются глаза.

А еще он доверяет мне. Мало ли какие тайны могут быть у советника, правой руки Кайрина Великолепного, и конечно, не все они доступны для ушей женщины. Но, вопреки мнению мужчин, ум женщины бывает и больше наперстка с ее правого мизинца. И брат мой иногда делится со мной дворцовыми секретами. Так повелось еще с детства: отец воспитывал нас с братом, не делая разницы; вместе мы учились счетному делу, вместе скакали верхом, вместе стреляли из лука. И делились друг с другом всем-всем. Мы остались одни друг у друга, когда умерла мать. И до сих пор – вдвоем на этом свете.

Впрочем, я отвлеклась.

Совершив утреннее омовение, я на минуту задумалась, какое платье надеть нынче. Сегодня мне нужно выйти из дома утром, значит, нужно что-то поскромнее. Я остановила выбор на светло-сиреневом, плотного шелка, с вышивкой на правом плече. К нему не нужны ни колье, ни серьги, оно красиво само по себе. А легкий газовый шарф можно заколоть аметистовой брошью, и спрятать под него локоны. Сегодня я хозяйка, почти замужняя женщина. До вечера еще далеко…

Летнее солнце уже успело раскалить мостовую, и жар ощущался даже сквозь тонкие туфельки, когда я ступила на землю из прохладной глубины паланкина. Вход на невольничий рынок был уже открыт; в воздухе висела ругань торговцев, гомон рабов, изредка раздавался свист бичей. Впрочем, последнее редко – выставленных на продажу старались не калечить, если только это не отъявленные смутьяны.

Конечно, порядочным женщинам нечего делать в таком месте. Порядочные женщины не то что не выбирают рабов сами, а даже не подходят к воротам невольничьего рынка. Полуголые рабы, вонь, грязь… да ничего подобного! Здесь довольно чисто, в отличие от мясных рядов, и даже есть навесы от солнца. Я всегда выбираю рабов сама, не доверяя это домоправителю. Так повелось с детства, так учила меня мать. Потому что, во-первых, надо знать тех, кто тебе служит. А во-вторых, – и это я узнала уже сама – здесь порой попадаются любопытные экземпляры.

Я медленно шла вдоль рядов, с любопытством всматриваясь в «товар». Как-то довелось мне с отцом путешествовать в провинции, и неожиданно заболела моя служанка. В городке был маленький невольничий рынок, и отец взял тогда меня с собой. Я, помнится, едва не свалилась в обморок, как изнеженная барышня. Вонь, мухи, солнце, полуголые, выставленные на солнце люди… Нет, в столице все прилично. Дети, красавицы и старики прячутся от солнца в глубине дощатых сараев, и воды у них вдоволь. Даже крепкие мужчины стоят под навесами и в любое время могут сесть на землю. Товар надо беречь. Может, оттого и не бывает у нас никогда ни драк, ни побегов. Впрочем, про последнее я могу и не знать…

Так или иначе, а я медленно шла вдоль рядов, и Ахари, моя служанка, семенила чуть сзади, придерживая в руке шкатулку с ароматными солями и платком. Сегодня мне нужна белошвейка – прежнюю брат отправил в деревню за неподобающее поведение… «Поведение» не заметить мог только слепой, оно уже лезло буквально на нос. А еще нам нужен второй конюх. И может быть, удастся найти хорошую повариху – Майти совсем уже старенькая и не справляется с работой.

Увы, придется, наверное, Майти какое-то время потерпеть, подумала я через час. Ничего приличного мне не попадалось. Женщины, выставленные на продажу, были большей частью неопрятны, непричесаны и тупы, как пробки. Умница Майти заслуживала лучшей помощницы.

А белошвейку найти удалось. Худенькая, русоволосая девчонка с тонкими, почти прозрачными пальцами смотрела исподлобья, но на вопросы отвечала внятно, разборчиво, и даже показала вышивку на подоле юбки. Если правду говорит – мастерица редкостная, даже странно, что за нее так дешево просят – всего двадцать золотых… может, оттого, что молода слишком? Хорошая мастерица стоит от тридцати. Девчонка, как сказал торговец, досталась как военная добыча... с Севера, из Эльрии.

Да, из Эльрии. Северный сосед, полудруг-полувраг, исправный поставщик рабов – военной добычи, пленников, женщин-невольниц. Брат часто рассказывал, посмеиваясь, что по ценам и лицам рабов на невольничьем рынке можно предсказать, кто на кого войной пошел: Эльрия на Сеттию, Сеттия на Эльрию или Верхана на них обоих. Маленькие княжества никак друг с другом не ладили; стычки на границах были для них обычным делом. Мы посматривали и на тех, и на других, и на третьих с величием великана, греющегося на солнышке возле копошащихся лилипутов. Да продлятся дни Кайрина Великолепного, на нас уже очень давно никто, никто не решается нападать.

Расплатившись с торговцем, я спросила девчонку:

Как тебя зовут?

Поколебавшись, она ответила:

Сения…

«Госпожа», – сквозь зубы поправила я и кивнула ей. – Пойдем…

Девочка как-то съежилась и затравленно оглянулась на недавнего соседа, стоящего рядом раба – высокого мужчину в ручных кандалах. Мне показалось, что в зеленоватых глазах ее промелькнула мольба. Дружок, что ли? Любопытства ради я взглянула на него повнимательнее.

И замерла.

Редко приходилось мне видеть таких – здесь. Такие мужчины в других местах водятся.

Он был очень молод – совсем юнец. Высок ростом, еще по-мальчишески худ, но руки – очень крепкие… из всей одежды на нем были лишь полотняные штаны, чтобы покупатели могли по достоинству оценить сильное тело и гладкую, совсем светлую кожу. Светло-русые волосы острижены коротко, как у рабов, но видно было, что совсем недавно он носил другую прическу, и стригли его наспех и неумело – надо лбом торчала непослушная прядка. Серо-голубые, как придорожные камни, глаза смотрели спокойно, и не было в них ни затравленности, ни ненависти, как у других, – только упрямство. И разглядев это упрямство, я поняла, откуда синяки на плечах и спине, отчего он скован ручной короткой цепью – видно, не из покорных. И – осанка… разворот плеч… взгляд – прямой, внимательный. Странный… словно не рабом родился, а князем.

Это кто? – спросила я, небрежным кивком головы указав на раба.

Торговец подошел ближе.

Военная добыча. Из Эльрии. В бою взяли, вместе вот с этой… – он кивнул на девчонку. – Я его уже недалеко от столицы перекупил. Говорит, что солдат… может, и врет. – И добавил угрюмо: – Смутьян, еще не обломали. Бежать пытался по дороге, потому и скован, и палки отведать успел. Потому дешево стоит, но… – он поколебался, – госпожа, я честен и скажу прямо – не лучшей покупкой он будет. Не хочу обманывать.

Я еще раз всмотрелась в лицо раба. И… ох, как же сладко заныло у меня внутри! Серые глаза, ямочки на щеках – совсем еще детские, нежный пушок над верхней губой. Ах, как могут обнять эти сильные руки, как его можно целовать – еще нецелованного… Как с ним можно поиграть – как кошке с мышкой… Мне давно уже приелись опытные, всезнающие, развратные. Ах, как бы подчинилась я ему, неумелому, чему бы я научила его! Сладко заныло внизу живота.