Текст книги "Осенние сказки "

Автор книги: Алина Чинючина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)

Бабкины сказки. Дайран тихо засмеялся. Вот она тебе, сказочка – доигрался. История чужой страны лежит с ним рядом. И в твоих руках правильный ответ. А ты его не знаешь, ответ этот…

Дайран поднялся на локте и посмотрел на спящую девушку. Взять бы ее на руки, прижать к себе и послать все эти сказочки к черту. Оборотень, лесное чудо… да плевать он хотел на все это! Пусть даже обернется в его руках серой птицей – он отпустил бы ее в небо, только б она хоть ненадолго возвращалась на землю, к нему. Пусть себе летает в поднебесье. Тяжелые, холодные браслеты на ее руках отливали синевой. Что, девочка, к земле тянут, да?

Дайран выругался, встал. Старые половицы заскрипели под ногами – Регда пошевелилась, что-то забормотала во сне, но не проснулась.

В тесной кухне настежь распахнуто окно, но табачный чад слоями висел в воздухе. Ежась от утреннего холода, Дайран зачерпнул ковшом воды из кадки в углу, жадно выпил. И поперхнулся от сдавленного кашля – Карис сидел в углу, мрачно глядя на него, в компании бутыли изрядных размеров.

– Что, не спится? – мрачно и хрипло спросил хозяин. – Садись, выпей.

Он пододвинул к капитану огромную кружку.

Дайран помотал головой.

– Не стану. И тебе не советую.

Карис захохотал зло и неприятно.

– Мне твои советы, приятель… сам знаешь где.

Дайран пригляделся к нему.

– Когда ж ты успел… – проговорил он почти сочувственно. – И зачем….

Что, профессор, отходняк, да? Немудрено, что развезло так быстро и сильно. Не под силу тебе, книжному червю, убийство, пусть даже и несостоявшееся? Это тебе не в архивах сидеть…

– Набрался, да? Перед девочкой не стыдно? – вырвалось у него.

Карис выдохнул тяжело и устало.

– Девочка, – пробормотал он про себя. – Я ведь ее помню – малявкой еще. Маленькая девочка с длинной косой; она умела оборачиваться уже в четыре года – маленькая такая птичка с серыми крыльями. И пела так чудесно. И так хохотала, когда я пытался ей уши надрать, а она у меня из рук улетала. Только перестала она оборачиваться, капитан… когда на глазах у нее погибли – мать, отец, два брата. Ваши тогда взяли их хутор в кольцо; не иначе, навел кто, потому что кому бы еще – там заклятия стояли, несложные, конечно, от чужака, но все же… Когда ее привезли ко мне, она была на зверька похожа, а не на птицу… на имя свое откликаться перестала. Одна выжила из всех – и то потому лишь, что не было ее там, она с утра в лес ушла за ягодами. Ей пятнадцать было тогда. С тех пор ни разу не видел я, чтобы она… вот тебе и Серая Птица – одно имя осталось. А… что ты знаешь про это, капитан…

Карис махнул рукой.

– Отца ее, мать, братьев – всех в одном костре сожгли. Война только началась тогда, семь дет назад. Вот и смекни, с кем война-то была, капитан… с нами или с ними? – он мотнул головой в сторону. – Видно, у вас там на Юге умные люди живут… тоже читать умеют… старые летописи.

Он снова приложился к бутыли.

– За одно судьбе спасибо говорю – что меня уберегла. Знаешь, от чего? От предательства. – Он впечатал кулак в столешницу. – Меня ведь пытали, капитан… и чего я под пыткой орал – не помню. Счастье, что сам не знал тогда, где девчонка скрывалась, а то бы… – он умолк.

Дайран подошел и выхватил у него из рук бутыль.

– Поди проспись, – сказал он жестко, едва сдерживая отвращение. – Ей тебя таким видеть радости мало…

Тупо болело слева – там, где сердце. Маленькую кухоньку заливали яркие солнечные лучи.

* * *

Этот день пути должен был стать последним для них. Завтра к закату, если все будет хорошо, они доберутся до Юккарома, и капитан Ойолла сдаст, наконец, пленницу с рук на руки Особому отделу. Вот только кто бы знал, как ему этого не хочется…

Они не стали останавливаться на ночлег в деревне, а, купив хлеба и молока, отъехали подальше, углубились в лес. Уже привычно разожгли костер. Ни Регда, ни Дайран не говорили об этом вслух, но ночевать среди людей им почему-то не хотелось.

Весь этот день Регда молчала. Дайран знал, почему. И мог только догадываться о том, что ждет ее завтра вечером и после. Он сам, своими руками отдаст ее на смерть. О, проклятье! Если бы он мог умереть за нее сам. Но не может… и присягу нарушить не может тоже.

Дайран уже не скрывал от себя самого, что он чувствует к этой чужой, в общем-то, девушке. И не знал, что делать ему с этим внезапно свалившимся чувством. После истории с Элис он поклялся себе, что никогда не доверится ни одному существу женской породы. А та, что смогла растопить лед, сковывавший его все эти годы, стоит по другую сторону разделившей их полосы. И от ее смерти (ну, или не смерти – что, легче от этого?) зависит его возвращение домой. Было отчего хотеть напиться…

Он сидел у костра, смотрел в огонь и молчал.

Этот вечер выдался ясным и теплым, не в пример всему прошлому пути. Регда сбросила свой темно-зеленый плащ; глаза ее поблескивали, как искры, летящие из огня, тускло отблескивало железо кандалов. Дайран не мог смотреть ей в глаза. Завтра… завтра…

Ладно, – он решительно поднялся. – Поздно уже. Давай я тебя перевяжу, и будем ложиться…

Стоит ли… – тихо отозвалась девушка.

Сноп искр выстрелил из костра. Небо было уже совсем черным.

Стоит, стоит…

Бинты, целебную мазь и немного продуктов им дал с собой Карис. Привычными движениями пальцы Дайрана втирали пахучий бальзам в уже совсем затянувшуюся ссадину, а сам он боролся с желанием приложить ее ладонь к губам – и больше не отпускать никогда. Затянув бинт, поднял голову – и увидел ее лицо. По щекам девушки бежали слезы.

Острая жалость сдавила его сердце. И что-то подсказало: не от страха или тоски эти слезы, от другого чего-то… чего?

Ну что ты плачешь… – пробормотал Дайран беспомощно.

Ты закончил? – спросила Регда, не глядя на него. – Надевай железо…

Успеется… – он повертел кандалы в руках и отложил в сторону. – Отдохни чуток…

Снова взял ее руку в свои, осторожно коснулся пальцами ее мокрых щек.

Ну не плачь… Пожалуйста, не плачь. Все обойдется…

Дайран… – Регда смотрела прямо на него, и глаза ее казались совсем черными. – Скажи, что мне делать?

А что…

Я люблю врага и не знаю, как сказать ему об этом. Дайран…

Медленно, медленно он поднес ее пальцы к своему лицу. И прижался к ним губами.

…. Как пела эта птица над головой! Захлебываясь, не умолкая ни на минуту… да и была ли она, эта светлая северная ночь, или едва догорел закат, сразу наступило утро? Дайран плавал в ленивой полудреме на границе сна и яви, и сердце его пело в такт с этой птицей, и золотые блики плясали в темноте перед закрытыми веками. Ладонь еще ощущала тепло и мягкость густых волос, рассыпанных по старому плащу – наспех сделанному ложу. Что нужно для счастья солдату?

Не открывая глаз, Дайран вспоминал, как они целовались ночью – отчаянно, неистово, до головокружения. Регда, оказывается, целовалась впервые в жизни, что немало его позабавило – лечить и хоронить умеет, а любить – нет. Но, впрочем, все это неважно, и он ласкал ее с самозабвением умирающего от жажды, добравшегося, наконец, до кружки с водой. Наверное, даже звезды завидовали им…

Какие у нее губы – мягкие, нежные, как лепестки цветков... Каким горячим и упругим стало враз ее тело... Он шептал ей нелепые и смешные признания – а она целовала его пальцы.

Я люблю тебя… Я тебя люблю…

Муж мой…

Я тебя никому не отдам…

Любимый…

Дайран протянул руку, чтобы погладить ее снова, но рука ощутила пустоту. Он лениво приоткрыл один глаз. Рядом лежит ее пояс, вышитый странным тревожным узором – ломкие линии, словно узор из трав. Ну, все ясно – одевается, наверное, в стороне или отошла умываться. Дайран тихонько погладил жесткие кожаные кольца.

Он не отдаст ее никому, никому. Он увезет ее в столицу, подаст в отставку, и они поженятся. Плевать, что скажут друзья и родичи – отец не осудит, а большего ему не нужно. Если будет надо, они уедут на юг и выстроят там дом. И у них родится дочь – маленькая девочка с такими же мягкими, как у Регды, волосами… и она тоже будет уметь оборачиваться – хоть птицей, хоть маленьким лисенком, какая разница…

Тихо как… Ни шороха, ни звука…

Регда… – позвал Дайран, приподнимаясь на локте.

И вдруг вскочил.

Тихо как, тихо. Ну, конечно. Валяются у костра кандалы, на его плаще – ее пояс. А его пояса нигде нет. Она ушла. И этим оставленным ему подарком – простилась. Дайран рванулся было в чащу, крикнул: «Регда!». Где вы видели дочь леса, которая растеряется в лесу? Она ушла, когда он так непростительно дрых… Она не заблудится, найдет дорогу. Слава Богу, она ушла. Господи, почему она ушла? Они никогда не увидятся больше…

Рядом с поясом лежало птичье перо – серое, с темно-фиолетовой полосой у основания. Словно пролетала здесь птица… серая птица…

Дайран поднял перо и тихо погладил пальцами, сунул за пазуху. Поднял с земли пояс и дернул в сердцах, словно тот был виноват во всем, что теперь придется пережить ему – арест, суд, приговор, клеймо государственного преступника. Потом плюнул и стал неторопливо одеваться.

Эпилог

А мне плевать на то, что ты по званию старше, понял? Имел я твое звание с тобой вместе в том самом…

Рядовой Ойолла!

Да пошел ты…

Брен Дин-Ханна привык к такому разговору. Он уже давно ко всему привык. И к тому, что разжалованный из капитанов в рядовые Дайран Ойолла не пьет только на дежурстве или во время тревоги. И к тому, что из опасных вылазок его приходится едва ли не за уши вытягивать. Друг ротного командира Дин-Ханы искал смерти. Он искал ее с тех самых пор, как… с того проклятого задания, будь оно неладно. Брен знал, разумеется, обо всем достаточно подробно – до того момента, как Дайран обнаружил исчезновение своей пленницы и явился в Юккарем один. О том, что было после, слышал кратко или вовсе только догадывался. Арест, суд, лишение гражданских прав и лямка рядового навечно. Но вот почему Ойоллу не сослали еще дальше на север или не упекли на юг, на галеры, а оставили в этой хоть и дыре, но все-таки уже привычной, не знал. То ли родители вмешались. То ли суд решил, что все-таки достаточно… что вряд ли.

Дайран вернулся – и не вернулся. Он стал другим – совсем. Язвительный и беспечный парень превратился в молчаливого старика с пустыми глазами. На попытки разговорить – отмалчивался. На выговоры за излишнюю горячность или плевал, или матерился – вот как сейчас. Казалось, он ни минуты не желает находиться наедине с собой и ни секунды не терпит отдыха. Или пахать, чтобы ни о чем думать времени не было. Или свалиться, чтобы думать о чем-то уже не было сил. Или пить.

У него сейчас было восхитительное положение – дальше фронта не пошлют. Что могут сделать ему за пьянство? Разжаловать? Дальше некуда. Сослать? Так дальше тоже не особо есть куда, и так дыра. На гауптвахту посадить? Тоже мне, испугали…

Дайран знал это все прекрасно, и оттого или пил, или нарывался – на что угодно, на драку, в заварушку, на скандал. А в ответ на уговоры посылал Бренна по известному всем адресу.

Четвертые сутки Дайран сидел под арестом. Брен, разозленный, доведенный до отчаяния, пригрозил, что еще одна такая выходка – и он пишет рапорт, и пусть рядового Ойоллу или переводят, или он сам отдаст его под суд. Дайран ответил ему длинной матерной тирадой и отвернулся к стене.

Так, у стены, он и лежал в то утро, когда Брен вновь зашел к нему в «камеру» – так высокопарно называли у них в гарнизоне комнатки, в которых провинившиеся солдаты отбывали срок наказания. Дайран даже не повернулся. Брен постоял немного, придвинул к себе единственный табурет, сел.

– Спишь? – спросил он после паузы.

– Тебе какое дело… – не оборачиваясь, ответил Дайран.

– Да мне-то, в общем, никакого, – хмыкнул Брен. – Только тут у нас история приключилась…

– Отвяжись, – процедил Дайран. У него болела голова.

– Слушай, ты, – взорвался Брен, – ты выслушать меня можешь, мать твою? Дело, между прочим, тебя касается.

– Отвяжись, – процедил Дайран.

Брен пару секунд боролся с желанием развернуть его к себе и съездить, наконец, по физиономии (о, как ему хотелось этого! А нельзя, пока на службе). Потом достал из кармана сверток, швырнул на кровать.

– На, держи. Твое ведь?

Дайран соизволил, наконец, повернуться, лениво развернул узел… и ошалело вскочил?

– Ты… откуда??!

– От верблюда, – буркнул Брен, остывая, наслаждаясь проступившей на лице друга растерянностью и ужасом. – Выслушай сначала. Сядь. И не бросайся на меня…

– Ну?!

– Поймали сегодня ночью двоих… партизаны, мать их так… похоже, что из лесных. Склад пытались поджечь. И откуда узнали только, мерзавцы. Ну, словом, ребята их повязали… пока ты тут прохлаждался. – Брен помолчал.

– Ну?!

– С одного из этих двоих сняли вот это, – Брен поднял с кровати, повертел в руках тонкий плетеный пояс, принадлежавший когда-то Дайрану и унесенный два года назад пленницей по имени Регда.

Дайран встал.

– Где он?

Брен помолчал.

– Я тебя спрашиваю – где этот?

– Не ори, – ответил тот. – Оба они сидят через стенку от тебя. Но входить к ним строжайше запрещено. Всем, кроме меня и лейтенанта Кларса. А тебе, между прочим, тут вообще прохлаждаться до вечера.

– Брен…

– Погоди. Эти двое до завтрашнего утра никуда не денутся, а Кларс ночью уедет. Ты меня понял?

– Да… Брен, спасибо.

– Но помни – я тебе ничего не говорил. Разбирайся с ним сам и тихо.

До вечера Дайран то метался по своей каморке, то недвижно сидел на кровати, обхватив голову руками. Ничего нельзя сделать до ночи – хоть вой. Так медленно текут минуты, так медленно. Он обещал не делать глупостей. Нельзя.

Уже стемнело, когда скрипнула дверь его камеры. Вместо сторожившего его сержанта Дворы в дверь, пригнувшись, вошел Брен, хмуро махнул рукой:

– Выходи давай…

Они вышли во двор, и Брен толкнул Дайрана в сторону казармы.

– Иди…

– Но…

– Иди, я сказал! – прошипел Брен. – Кларс еще здесь, ясно тебе? Вот уедет, тогда…

Еще полтора часа Дайран пролежал в казарме, уткнувшись в подушку. Очень хотелось выпить, но пить было нельзя. Тик да так – так долго… Уже казарма угомонилась, уже развели караулы, уже луна выплыла на середину неба, а он не спал, лежал, вцепившись в подушку, и ждал. Брен не мог обмануть. Значит, скоро.

Когда ждать так и молчать больше не стало сил, дверь скрипнула. Дайран вскочил. Высокая фигура маячила в дверях.

Брен едва держался на ногах от усталости. Лицо его даже при неярком свете фонаря было осунувшимся и бледным. Он взял Дайрана за плечо и несколько секунд постоял так на крыльце.

– Что с тобой? – спросил его Дайран.

– Устал… – невнятно пожаловался Брен. – Устал, как собака. Кларс этот, погань…

Отчего погань, объяснять не стал. Дайран не спросил, его сейчас одно жгло – нетерпение. И Брен почувствовал это…

Они пересекли двор, приблизились к тесному сарайчику гауптвахты. Брен отпер дверь, сунул Дайрану в руки ключ и фонарь.

– На, держи… Я спать пошел, иначе сдохну. Только, Дайран… не подведи меня, ладно?

– Иди, иди… – прошептал Дайран и шагнул внутрь.

Двое лежали на соломе в углу и зашевелились при звуке его шагов. Дайран какое-то время пристально разглядывал их. Двое. Да, двое мужчин. Глупо было надеяться… Один – его ровесник, второй – почти старик. Оба связаны. Одежда таких же бурых, неприметных цветов, темные волосы, глубокие серые глаза. Похожи, но не сильно. И чем-то неуловимым напоминают, как и Регда, жителей его родины – такие же чистые и резкие лица.

Дайран поставил фонарь на пол, пошарил за пазухой, вытащил пояс, развернул, встряхнул.

– У одного из вас, – он удивился, как хрипло звучит его голос, откашлялся, – нашли вот это. Чье это?

– Ну, мое, – отозвался после короткой паузы молодой пленник. – Тебе что за дело?

Дайран подобрал фонарь, уселся возле него на пол поудобнее.

– Где она?

– Кто? – неподдельно удивился пленник.

Дайран вскочил, сгреб его за шиворот, подтянул к себе.

– Не знаешь, тварь? Где Регда? Та, чей пояс на тебе нашли…

– Отпусти… – прохрипел пленник. – Придушишь – не узнаешь.

Дайран с отвращением выпустил его, отряхнул ладони. Пленник помотал головой, отдышался.

– Значит, ты – тот самый капитан… – хмуро сказал он.

– Что ты знаешь о ней, мразь? – вскинулся Дайран,

– Не ори, – проворчал пленник. – Сначала руки развяжи.

– Обойдешься…

– Ну, как знаешь. А связанным говорить не буду.

– Тьфу, мразь, – сплюнул Дайран, но все-таки вытащил нож. – Повернись…

Несколько минут парень, кусая губы, растирал затекшие кисти. Дайран молча ждал. Пленник глубоко вздохнул, поднял на него глаза и чуть улыбнулся.

– Жива она, Регда твоя. Жива и здорова, все с ней в порядке.

– Откуда ты ее знаешь? – спросил Дайран. – Где она? Почему на тебе пояс? Это мой…

– Да понял я, понял, что твой, – очень спокойно ответил парень. – Где – не скажу, ни к чему тебе. А откуда знаю все… сестра она мне… названная.

Дайран едва фонарь не выронил.

– Она сама мне его отдала перед… перед тем, как я уходил. На удачу. Талисман вроде. А вот не к удаче обернулось-то дело…

– Расскажи мне о ней, – тихо попросил Дайран.

– Зачем тебе? – искоса глядя на него, поинтересовался парень. – Все равно встретиться вам не судьба, да и будущего нет у вас… кто ты и кто она. Забудь. Вам вместе не быть… Хотя, конечно, тебе спасибо… за нее…

– Что мне твое спасибо… – процедил Дайран.

– Это не мое, это ее спасибо. Любит она тебя, капитан…

– Не капитан я больше, – сообщил Дайран. – Как раз после этого…

– А… ну да, дело понятное. Тем более спасибо.

Они помолчали.

– Что с ней дальше будет? – спросил Дайран.

– Не знаю, – темнея лицом, ответил пленник. – Я вряд ли это узнаю, у нас теперь дорога недолгая. Бог даст – выживет… может, сына вырастить успеет.

– Кого? – глупо спросил Дайран.

Пленник несколько минут разглядывал его, потом хмыкнул.

– Сын у нее родился, капитан… тьфу, извини. В общем… похоже, что твой. Хороший мальчонка, крепкий. Ему сейчас чуть больше года. На нее не похож совсем, значит, выходит, что на тебя. Дайран зовется…

– О, черт, – прошептал Дайран потерянно. – Как же так…

Пленник усмехнулся:

– А то ты не знал, как дети получаются…

Дайран размахнулся, чтоб съездить ему по уху, но парень легко перехватил его руку и тихо сказал:

– Не буянь. Ты сам виноват…

– В чем я виноват?! – процедил Дайран, морщась от боли в вывернутой руке.

Пленник отпустил его. Прямо взглянул в глаза:

– Если полюбил ее – зачем вез в Юккарем? Ушел бы с ней.

– Куда?

– К нам…

– Ага… щаз…

– Вот и я говорю, что дурак…

– Заткнись!

– Да мне-то… Я заткнусь. Это ты ко мне ворвался и орать начал, а не я к тебе. Я тут вообще сторона, мне главное – она жива и в безопасности.

Дайран спросил почти шепотом:

– Мальчик… сын… он – кто?

Парень понял.

– Пока не знаю, – очень мягко ответил он. – Это только лет в шесть будет ясно. Но она мальчишку зовет Лисенком, так что… может быть, будет – Лис.

Чуть помедлил, усмехнулся.

– Регда… вот, значит, как ты зовешь ее…

– А как ее зовут на самом деле? – едва слышно спросил Дайран.

Парень помолчал несколько секунд. И сказал – несколько протяжных, гортанных звуков.

– Так ее имя звучит по-нашему…

Дайран коротко и резко вздохнул и попросил – почти умоляюще:

– Скажи мне, где она?

– Нет…

– Да почему?!

Пленник вздохнул, потянулся, лежа на соломе.

– Слушай… Ты или дурак, или прикидываешься. Вот смотри – скажу я тебе сейчас, где твоя Регда, дальше что? Ты помчишься к ней? Во-первых, ты не знаешь дороги…

– Найду, – упрямо сказал Дайран.

– Во-вторых, – терпеливо продолжал пленник, – как ты отсюда уйдешь? Насколько я понимаю, в подразделении дисциплина строгая, а отпуска тебе не положено, иначе ты бы тут не торчал, так? Дальше. Ну, даже если ты ее разыщешь, что будет потом? Ты хочешь забрать ее с собой? А куда? В эту вот дыру? Или сам останешься? Тогда тебя будут ловить, как беглого, потому что – опять же, насколько я понимаю – тебе отставка не светит. Ну? Правильно я рассуждаю?

Дайран молчал.

– А теперь подумай вот еще о чем. Если ты будешь знать, где твоя жена, – Дайран вздрогнул при этих словах, – ты будешь знать не только это. Ты будешь знать, где укрывается преступница, которую ищут. За которую обещана награда, так ведь? Где гарантия, что ты не проговоришься?

– Да ты… – начал Дайран, закипая, но парень успокаивающе поднял руку.

– Погоди. Я же не говорю – сдашь. Но ведь есть Особый отдел. Есть… сам, наверное, догадываешься, какие у них методы. Тебя просто заставят сказать, понимаешь?

– Твою мать… – пробормотал Дайран.

– То-то вот и оно. Поэтому не скажу я тебе ничего, уж прости… Хочешь – пытай. Постараюсь не выдать, хотя, впрочем, не уверен до конца.

– Придурок…

– Может, и придурок. Только я хочу, чтоб она уцелела. И твой сын, кстати, тоже…

Дайран посмотрел на него и спросил:

– Да ты ее сам, что ли, любишь?

– А это уже не твое дело, – отозвался пленник.

Они помолчали. Трещал, оплывая, фитилек лампы.

– Как тебя зовут? – спросил Дайран.

– Тебе зачем, – ответил парень неохотно. – Зови, как хочешь…

– Скажи, а почему ты говоришь – жена? Она ведь… ну, мы же не официально…

– По нашим законам, – отчужденно проговорил пленник, – двое, избравшие друг друга и признавшиеся в этом, считаются мужем и женой по закону. Тем более, ребенок… – Он засмеялся. – Так что, парень, можешь передать всем своим поклонницам: я, мол, потерян теперь для общества…

Дайран фыркнул.

– Найдешь тут поклонниц, как же. Лейтенанта Кларса, разве что… – и захохотал, представив себе эту картину.

Оба пленника тоже засмеялись. Старик, лежавший в стороне, повернулся к ним, лицо его осветилось улыбкой, и Дайран понял, что этот человек – не старик вовсе, так, лет под сорок, а может, и того меньше. Но улыбка угасла, резкие и суровые черты снова стали отчужденными.

Дверь скрипнула. Дайран оглянулся – на пороге стоял молоденький солдат из второго отделения – видимо, часовой.

– А… Ойолла, ты? Я думал, командир тут. Ты чего… здесь?

– Сгинь! – рявкнул Дайран, и солдатика вмиг ветром сдуло. Но появлением своим этот мальчишка напомнил ему, что пора уходить. Пора. Но он совсем ничего еще не узнал.

– Расскажи о сыне… – попросил умоляюще Дайран. Пленник чуть улыбнулся.

– Хороший пацан. Маленький еще, но уже характер чувствуется. – Парень вгляделся в лицо Дайрана, потом прикрыл на мгновение глаза. – Действительно, на тебя похож – и губы такие же… хотя что там можно сейчас еще понять – сто раз переменится, пока вырастет…

– Слушай, а ты не врешь? – неожиданно перебил его Дайран.

Пленник покачал головой, но ответить не успел – дверь скрипнула, отворяясь, снова. На этот раз за ней снова маячил тот молоденький часовой, но уже в сопровождении Брена, заспанного и злого.

Брен, не церемонясь, схватил Дайрана за рукав и вытащил вон. Отбирая ключ от двери, прошипел:

– Ты что, мать твою, не соображаешь совсем? Ты хоть понимаешь, как ты меня подставляешь?

– Брен! – умоляюще сказал Дайран, вцепившись в ключ. – Я тебя очень прошу! Ну пожалуйста! Ну… хочешь, я тебе завтра сапоги почищу? Или пить больше не буду? Или…

Брен посмотрел на него чуть более внимательно.

– Что, все так серьезно?

– Брен!

– Ладно, хрен с тобой. Через десять минут ключ принесешь мне. И смотри, Дайран, ох, смотри… Пошли, – кивнул он часовому, и оба скрылись за углом.

– Спасибо… – запоздало пробормотал Дайран.

Дайран, нагнувшись, вновь шагнул в низкий сарай. Решение пришло мгновенно.

– Встали оба, – отрывисто сказал он.

Пленники недоуменно посмотрели на него.

– Ты, – это относилось к тому, кто постарше, – руки дай. – Резким ударом кинжала Дайран перехватил связывавшую пленника веревку. Морщась от понимания того, что делает, так же отрывисто и резко сказал: – У нас десять минут. Я выведу вас через калитку в лес. Дальше – дорогу найдете?

– А ты? – спросил старший.

– Вам какое дело, – буркнул Дайран. – За мной, оба…

Пройти, держась вдоль стен и в тени, к забору не составило труда – благо, сарай находился почти у самой ограды. В заборе была выломана доска – это Дайран знал, через дыру солдаты бегали в деревню за самогоном. Дайран первым выскользнул в щель, за ним бесшумно и молча просочились оба пленника. Тропинка, незаметная в темноте, нашлась под ногами легко, и через пару секунд три тени растворились в ночной тишине.

Они отошли от части совсем недалеко, но Дайран остановился. Оглянулся. Пока все было тихо. Брен еще не хватился его, еще есть время, очень мало, но есть.

– Все, – сказал Дайран. – Дальше – сами. Если повезет – уцелеете.

– Постой, – парень шагнул к нему. – Идем с нами.

– Зачем? – угрюмо спросил Дайран.

– Ты понимаешь, что тебе будет за нас?

– Тебе-то что… Дальше фронта не пошлют…

– Расстреляют…

– Да и черт бы с ним, – устало сказал Дайран. Ему было уже все равно. Он прекрасно понимал, что совершил сейчас воинское преступление, и знал, что за этим последует, но устал настолько, что оставалось только одно желание: вот прямо сейчас лечь в мокрую от росы траву и уснуть. И будь что будет.

– А в Особый отдел попасть – тоже черт с ними? – спросил его старший. Дайран махнул рукой и, развернувшись, шагнул было обратно, но пленник удержал его.

– Погоди… Мы проведем тебя к жене, если ты этого захочешь.

Дайран замер.

– Ну? Ты идешь с нами или возвращаешься?

Ночную тишину разрезали крики – и звуки рожка. Боевая тревога. Значит, его все-таки хватились…

– Куда идти? – спросил Дайран угрюмо.

– Следуй за мной и не отставай, – бросили хором оба, ныряя в темные заросли.

Дайран выругался и последовал за ними.

2008

Актерка

Июнь выдался не по времени дождливым и зябким. Мелкая морось сводила с ума своей монотонностью; хорош шелест дождя после долгой жары – тогда он несет отдохновение. Но если с неба каплет не пойми что весь месяц, если хлеб, едва поднявшись, грозит не поспеть к сроку из-за холодов и сырости – поневоле все проклятья на погоду сложишь. Мокрые крыши домов сиротливо чернели под низким небом.

Впрочем, на базарной площади в торговый день людно. Дождь там или не дождь, а соли или хлебу все равно, в какую погоду быть купленными. День перевалил за половину, но толпа не редела. К полудню, вдобавок, дождь перестал, в тучах иногда проглядывала синева. Зазывные крики торговок смешивались с гомоном покупателей, над рядами носился, дразня, запах свежего хлеба и мяса.

Двое темноволосых юношей, смеясь, протискивались сквозь толпу. Купив два пирожка с черемухой у краснолицей тетки («Кушайте, господин, на здоровьичко!»), они вертели головами, порой засматриваясь на диковины, выставленные на продажу. Вот машут головами деревянные петухи, если дернуть их за веревочку. Вот мужик на липовой ноге колотит дубиной медведя. Вот вышитое полотенце – подсолнухи расцвели так ярко, что глаза радуются… один из юношей остановился, засмотревшись, и засмеялся от удовольствия. Второй потянул его за рукав:

– Неймется тебе… Идем же.

Они были похожи почти до неразличимости и чертами лица – братья! – и богатой, расшитой золотыми нитями одеждой. Властная осанка выдавала в обоих привычку повелевать, руки – холеные и белые – явно не привычны были к тяжелой работе. В ином месте прохожие кланялись бы им в пояс, едва завидев на них медальоны с выточенными соколами: княжичи. Такие же соколы виднелись на рукоятях привешенных к поясу кинжалов. Но в такой толкучке, как здесь, поклонись поди попробуй…

Братья выбрались, наконец, из толпы и огляделись. Старший – чуть выше ростом, чуть мягче черты тонкого лица – снял с головы берет, вытер мокрый лоб.

– А жарко…

– Говорил же – делать тут нечего, – пробурчал под нос младший.

– Не ворчи, – улыбнулся брат. – Не все сиднем дома сидеть… так и закиснуть недолго.

– Ну, разве что, – вздохнул брат. – Хотя, право слово, надо было верхом поехать… – и, помолчав, спросил: – Лучше скажи, зачем ты нынче утром отцу понадобился? Случилось что?

– Понадобился, – махнул рукой старший. – За чем бы путным, так нет…

– Жениться, что ли, заставляет? – пошутил младший.

Брат искоса глянул на него.

– Угадал…

– И на ком? – уже без улыбки, сочувственно.

Юноша невесело усмехнулся.

– А то сам не догадываешься…

И поморщился – вспоминать нынешнее утро ему не хотелось.

Этим утром старые клены понуро заглядывали мокрыми листьями в окна княжеского терема, терлись растопыренными ветками о расписные маковки крыш. Распахнутое окно богато убранной комнаты под самой крышей облюбовали сразу две тонкие веточки, жались к людям, словно прося поделиться теплом.

Мокрая резная ограда; стражники у мокрых ворот – волосы облепили мокрые лица, пахнет сырым деревом. Дождевые капли стучат по резным перилам высокого крыльца, по узорчатым ставням. Ежатся и взвизгивают, выскакивая на улицу, дворовые девки. Непогода загнала под крышу многих из тех, кто толчется обычно на княжеском дворе – по делу и без дела; просители, сменившиеся стражники, слуги. Нахохлившись, похожий на аиста, прошествовал на длинных ногах княжеский казначей – капли залетали ему за шиворот.

Князь Ираан Ир-Лхор погладил узловатыми пальцами светло-зеленые мокрые листья, просунувшиеся сквозь узорную решетку окна, и вздохнул. Высокий, костлявый, обычно стремительный в движениях, сегодня он морщился, потирая плечо, – ныли на непогоду старые раны. Поежился… июнь июнем, а сыро в комнатах, зябко. Рассеянно погладив шрам на виске, он обернулся и строго посмотрел на стоящего перед ним старшего сына.

– Сегодня я получил весть с почтовым голубем. К празднику середины лета к нам пожалует князь Ингор… а с ним – его дочь, княжна Ирайна.

– Да, отец, – отозвался Ярраан Ир-Лхор, сын и наследник князя, надежда и опора княжества в будущем, пока же – головная боль и досада отца, вон как сошлись на переносице седые брови.

– Надеюсь, ты понимаешь, что это означает?

Ярраан тихонько вздохнул про себя, отвел взгляд. Еще б ему не понимать! Уже целый год как понимает – княжна Ирайна, дочь правителя соседнего государства, девушка, которую прежде он в глаза не видел, должна стать его женой. Потому что такова воля князя. Потому что этого требуют государственные интересы. Потому что его долг как наследника… долг, честь и все такое – вот только почему-то никто не удосужился спросить, а чего же он сам хочет.

– Ты понимаешь, надеюсь, что должен вести себя подобающим образом? – продолжал отец.

О, и это Ярр понимает. Подобающим образом – значит, не забивать себе и гостям головы всякими бреднями, вычитанными в толстых, пыльных фолиантах, которые нормальный человек и в руки не возьмет. Подобающим образом – значит, показать себя как мужчину, воина и охотника, а не чудака сродни тем бродягам, что ходят по дорогам и бормочут невесть что. Князь прекрасно знал, с какой неохотой его сын принимает участие в охоте и прочих забавах, но – интересы княжества превыше личных желаний. Подобающим образом – значит, очаровать девушку и ее отца, сиятельного князя Ингора так, чтобы у них и мысли не возникло, что наследник соседнего маленького государства может стать неподходящей партией. Худой мир лучше доброй ссоры, а с таким сильным и богатым соседом ссориться тем более не следует.