Текст книги "Маленькая страна (СИ)"

Автор книги: Алина Борисова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 28 страниц)

А длинные шелковые волосы разметались по его спине, и я не выдержала, обняла его, прижимаясь к нему сзади, зарылась носом в волосы, вдыхая их аромат.

– Ты пахнешь лесом, – прошептала.

И он шевельнулся. Повернулся, обнял, взглянул в глаза.

– Правда?

– Правда. А ты, оказывается, уже можешь говорить? Переборол свою жажду?

– Я Высший. Жажда не управляет мной, я управляю своей жаждой. И если я сказал, что не буду пить твою кровь, пока мы в больнице, пока ты не восстановилась после болезни, не пришла в себя, не подписала все необходимые документы – тебе меня не соблазнить. Никак, – он пригладил мои, наверное, растрепанные волосы, легко поцеловал меня в лоб. – Я люблю тебя, Лариса. Я хочу тебя. Но я себя уважаю. То, что сейчас с тобой происходит... Мне приятно быть с тобой, ты волнуешь меня, возбуждаешь, но это не ты. Это совсем другая девочка, я едва тебя узнаю.

– Но зачем ты тогда говорил...ты просил...

– Я хотел услышать ответ. Могу я позволить себе помечтать? Мы сейчас спим и видим сны, Лариска. А в жизни – все не так, все совсем не так. И я знаю, что ты мне скажешь, когда проснешься. И не знаю, что тебе ответить. Я не знаю, что мне делать с тобой. Правда не знаю.

– А вариант "любить" тебе не подходит?

– Тебе не нужна моя любовь, Ларис. Больше того. Она тебя погубит. Но и без меня тебе не выжить, я уверен. Уже уверен... Тебе понравились мои цветы?

– Да, – ответила без энтузиазма. Он явно не верил в мою любовь, и явно менял тему, не желая даже слушать о ней. – Где ты нашел их в Пахомовке?

– В Пахомовке таких не найти. Мне привезли их из дома. Специально для тебя.

– Из дома? В смысле – оттуда, из Города?

– Из Города. Он называется Илианэсэ, не так уж сложно запомнить. Мне в любом случае каждую ночь привозят оттуда пищу. Попросил, чтоб захватили еще и цветы. У меня там большой сад, один из лучших, наверное, не только в городе, но и в стране. Не самый лучший, конечно, есть еще к чему стремиться, но и гордиться есть чем. Так что эти цветы тебе – действительно от меня, из моего дома, моего сада.

– Спасибо. А та лилия в номере турбазы – она тоже была от тебя?

– Тоже от меня, – он улыбнулся и коснулся губами моего виска. – Лилия хороший цветок, чистый. Ее ты можешь всегда принять, не задумываясь, от любого вампира.

– То есть? – не поняла я.

– То есть дарится от чистого сердца, без намеков и задних мыслей. Без подтекста. Просто цветок.

– А что, бывают цветы "не просто"? И надо хорошенько подумать, прежде, чем их принимать?

Он улыбнулся и чуть отстранился, натягивая на себя футболку, старательно застегиваясь и заправляясь.

– Цветы, Лариска, в культуре вампиров занимают особое место. У вас такого нет. У нас вообще немного разное отношение к живой природе. Изначально было. Сейчас все несколько упрощается. Но какие-то вещи остались. Отношение к цветам – из их числа. У тебя есть расческа?

– Не знаю, в тумбочке посмотри.

– Ну, что ты не знаешь, что это, я вижу, – заявил он, находя-таки в тумбочке искомое. Вот ведь гад, сам же меня разлохматил! Судорожно провела рукой по волосам, но вряд ли что-то кардинально улучшила. Анхен же невозмутимо расчесывал моей расческой свои черные блестящие пряди, продолжая разговор о ботанике.

– С очень давних времен, уже почти позабытых, каждый цветок наделен определенным смыслом, чувством, эмоцией...

– Погоди, но это язык цветов, у нас что-то такое есть, – прервала я его.

– Что-то такое, кто-то где-то слышал, – передразнил он меня, кладя расческу на подоконник и закалывая свой хвост весьма замысловатой заколкой. – Перепевы, отголоски, не более. И значения у вас другие, да и не знаете вы их толком, и никогда не пользуетесь.

Я взяла было расческу, намереваясь и себя привести в порядок, коль уж приспичило ему прихорашиваться, но он отобрал:

– Дай, сам расчешу. Ты ж небось в последний раз еще в Светлогорске причесывалась. Забыла уже, наверное, как это делается.

Да? Хорошо, что тут нет зеркала. Это что ж у меня на голове, если он позволяет себе так высказываться? Покорно повернулась к нему спиной. Не нравится – вот пусть и делает, как нравится.

– В культуре же вампиров знания о цветах и их смысле – у каждого в крови. Мы не просто знаем, мы это чувствуем, поэтому, даже не задумываясь об этом, любой вампир всегда выберет именно тот цветок, который отражает его настроение, его отношение, его чувства и намерения. Любой цветок, подаренный любым вампиром всегда имеет смысл. Поэтому – да, иногда стоит и задуматься.

– Так расскажи конкретно, чтоб мне было о чем задумываться. А то любуюсь я на твои тюльпаны, а может, надо срочно их тебе возвращать.

– Оставь. Я же сказал, это от души. Тюльпаны означают нежность. Хрупкость, быстротечность. Уязвимость. Особенно, когда цветут среди зимы. Не их время года.

– Что-то я не очень понимаю твои ассоциации...

– Даже нежность?

– А почему только нежность? А почему не любовь? И, кстати, что у вас обозначает любовь? Роза?

– Разная бывает любовь. Разные цветы, разные оттенки. Роза тоже в чем-то любовь. Но вот ее надо сто раз подумать, прежде чем принять от вампира.

– Почему?

– Потому, что согласно поверью, с красотою розы может сравниться лишь красота девы. И если кто-то срезал для тебя розу, то лишь для того, чтобы срезать взамен твою красоту. Тебя. Роза означает смерть, Лариса. Достойным ответом на подаренную розу может быть только подаренная жизнь. Держи, – он протянул мне расческу. – Косы плести не буду. Не умею и учиться не собираюсь. Охота вам себя уродовать – так делайте это без моей помощи.

– Тебе не нравятся косы? – я была шокирована едва ли не больше, чем рассказом о розе. – Но это же красиво!

– К сожалению, не одна ты так думаешь. Поэтому приходится терпеть. Основы традиционной культуры, куда ж деваться. Так что заплетай свою красоту, нам сейчас еще визит вежливости наносить.

– Кому? – удивилась я. К такому я как-то готова не была.

– Да надо попрощаться. Потом поедем домой. Ты вполне здорова, так чего и место занимать.

– К тебе домой? – он все-таки возьмет меня с собой, совсем, навсегда!

– К тебе домой, Лариса. К маме с папой. Я дарю тебе тюльпаны, а не розы. И я не готов передумать.

– Но почему?

– Почему? Наверное, потому, что я не только Высший, но и Древний. Из тех, кто еще сохранил способность любоваться красотою сада, а не только срезать в нем все цветы, на которые наткнешься.

– Древний? То есть ты, все-таки, очень старый? Даже по вампирским меркам?

– Да нет, не старый. Я стал Древним, еще будучи довольно молодым. Так у нас называют тех, кто...видел другое солнце. Понятнее объяснить не могу, прости. Но между нами и теми, кого принято называть Новыми, почти что пропасть. Они уже не растят садов, просто не могут, не чувствуют землю, не ощущают биение жизни. Они могут только брать, создавать у них уже не выходит. Вот и бродят по моим оранжереям мои молодые друзья с садовыми ножницами, выклянчивая мои розы, да еще обвиняют меня, что я жадный, цветочки мои берегу. А я – да, жадный. Потому что все еще умею смотреть, не срывая. Так что пока цвети, мой цветочек, а там посмотрим, как оно обернется... Заплела свои косы? Есть, чем завязать?

– Только заколка твоя.

– Заколи хоть заколкой. Может и впрямь – разрезать ее тебе на две, в одну косу вы же волосы не плетете.

– Не надо! – я даже испугалась. Как это можно! Резать, да по живому! – Ты испортишь узор!

– Он бессмысленен.

– Он красив. Он живой. Он – это ты.

– Вот уж не думал, что ты сможешь это так почувствовать, – Анхен покачал головой, провел рукой по моим волосам. – Ну, пойдем друга твоего навещать.

– Какого друга?

– Да некоего Петю Ковалева. Помнишь еще, кто это?

– Петьку? А где он? Что с ним? – странно, до сего момента мысли о Петьке меня не посещали. Вообще.

– А он, Лариска, на другом конце коридора. Здесь, знаешь ли, очень традиционное размещение палат: девочки налево, мальчики направо.

– Он что, тоже заболел? – испугалась я. – Но ведь все обойдется, ты же ему поможешь?

– Ну, шансов не заразиться у него просто не было. А помощь ему моя не нужна, болезнь не смертельная. Проблема с лекарствами решена. Так что, через пару недель поправится.

– Вампирскими лекарствами?

– Да вашими, обычными. От этой болезни они вполне эффективны. Тут просто была небольшая техническая проблема, но с ней уже разобрались. Не ожидали столь сильной вспышки инфекции так далеко от Бездны.

– Так мне не нужна была твоя кровь? Не было необходимости?

– Не было бы необходимости, заболей ты, как твой Петька, в легкой форме. Но тебе же надо все до крайности доводить. И отношения, и болезни. Приедешь домой, возьми книжку, посмотри, что такое ИТШ, и сама решай, нужна ли тебе была моя кровь, или это я так, на почве сексуального маньячества поразвлекся.

– А что такое ИТШ? И что ты злишься, я же просто спросила.

– Инфекционно-токсический шок. А я не злюсь, я так. Предвкушаю наши последующие встречи. Пойдем уже к твоему Петьке.

Пошли. Сидевшая на посту сестра не то, чтобы попыталась нас не пустить (это как бы у нее получилось – не пустить куда-то вампира?), но, верная долгу, она все же намекнула на недопустимость разноса инфекции по больнице и за ее пределы. В связи с чем походы из палаты в палату крайне не рекомендованы.

– Я все понимаю, и вы совершенно правы, – мягко произнес вампир, склоняя голову и опуская глаза. – Но, если можно, один раз, под мою ответственность, – голова поднимается, взгляд нежный, просящий, улыбка – сердце потеряешь.

– Да, конечно. Только, если можно, не долго.

– Спасибо вам.

Мы проходим дальше, и я начинаю ржать. Даже не смеяться, а именно ржать. Плечи ходуном ходят, остановиться не могу.

– А ты учись, Лариска, учись, – подмигивает мне Анхен, – в жизни пригодится.

Мы останавливаемся у дверей палаты.

– Так, все, успокаивайся. Лариса, бери себя в руки. Мы не в цирк, мы больного друга навещать пришли. Твоего, кстати.

Я честно пытаюсь угомониться. И почти справляюсь с выражением лица. Но то, что он мог бы ей приказать, просто приказать, а он предпочел улыбнуться, греет душу, и вылезает глуповатой улыбкой на щеки. Я слишком люблю его.

– Глаза вниз. На меня не смотришь. Смотришь на Петю, – продолжает он инструктировать.

– Зачем?

– Затем. У тебя, когда ты на меня смотришь, глаза начинают блестеть абсолютно нездоровым блеском. Сейчас не время и не место это демонстрировать. Идем.

Он решительно открывает дверь и заходит. Я за ним. Ой! Огромная палата, восемь мужиков. Как-то я не рассчитывала...

– Добрый день, мальчики. Вы позволите на пару минут заглянуть к вам в гости?

Мальчики в возрастной категории от 18 и до бесконечности дружно роняют челюсти, подбирают челюсти, в глазах проясняется даже у тех, кому их давно заволокло туманом. Лица светлеют на глазах. В ответ на его теплую улыбку улыбками расцветают все.

– Здравствуйте.

– Конечно, проходите.

– Будем рады.

Смотрю на это шоу, позабыв о цели визита. Анхен тихонько толкает меня в направлении одной из кроватей. Петька! Подхожу к нему, сажусь рядом.

– Неужели мне перед смертью настоящего вампира увидеть довелось! – слышу за спиной восторженный старческий голос.

– У вас очень ровное дыхание для умирающего. И пульс я слышу даже отсюда. Так что, я бы сказал, что перед выпиской.

Мне даже не надо было оборачиваться, я в голосе его все это читала – и взгляд, и улыбку, и заботу, и внимание. Знала, что подойдет и присядет. И чуть коснется руки. Заведет разговор, и будет чутко прислушиваться к ответам. И дед вернется домой в блаженном восторге, и рассказами о прекрасном вампире будет заполнен не один вечер. И не в одном доме.

Даже Петька смотрел сейчас не на меня – на него.

– Это правда Анхенаридит? – сипло произносит наконец. – Что он тут делает? Откуда?

– Да он разве скажет? Как ты, Петька? Выглядишь не очень.

Не очень – это еще слабо сказано. Мраморно-бледный, с синюшным носогубным треугольником и распухшей шеей.

– Да я в порядке. Как ты? Ты ж не только меня, ты, похоже, всех врачей перепугала. Видела бы ты, с какими лицами они тебя в машину грузили.

– Ну, врачей перепугать невозможно, они и не такое видели. Скорее решали, в отделение меня, или сразу в морг везти.

– Эй, ты сама врачом еще не стала, а цинизма уже понабралась, – Петька закашлялся громким лающим кашлем. – Я испугался за тебя, Ларка, правда. Первый день все спрашивал, отвечали: состояние крайне тяжелое. А потом вон и сам слег.

Петька дышал тяжело, и говорить ему явно было трудно. Но во взгляде была радость. Я наклонилась и поцеловала его в щеку.

– Ларка, ты чего, я же заразный!

– Не для меня. Меня вылечили, со мной все хорошо. Выписывают сегодня. Анхенаридит обещал домой отвезти. К тебе вот привел. Нас пускать не хотели, а он уговорил. Он же у нас обая-ательный! – вспомнила сцену в коридоре и вновь пробило на хихиканье.

– Лара, я же слышу, – обаятельный подкрался незаметно. Видно, всех остальных уже успел обаять.

– Так я что, я же комплимент, – все же вскинула на него глаза, и улыбка расползлась от уха до уха. Поспешно отвернулась к Петьке. Но тот и сам смотрел сейчас только на вампира.

– Здравствуй, Петя! Как твои дела?

– Лучше всех, как и всегда. Только вот кашель совсем замучил, да и сердце порой побаливает.

– Да, с сердцем могут быть осложнения. Ты, когда в университет вернешься, зайди ко мне, я послушаю. Возможно, понадобится хороший специалист, я помогу найти. Обязательно зайди, не запускай. Геологу нужно хорошее сердце, иначе как в разведки ходить? – он улыбнулся, и Петька кивнул, не сводя с Анхена обожающего взгляда. – Вы в поход-то летом идти не планируете?

– Да, думали сплав устроить, – просипел в ответ Петька, здорово оживившись. – Но с маршрутом еще не определились. Либо по Верье, либо по Андае.

– Верья более порожистая, нужен опыт, чтоб пройти без потерь, Андая поспокойней. Но природа красивая и там и там.

– Ты там бывал? – удивилась я.

– Сплавляться не доводилось. А мимо пролетал часто. А сверху многое хорошо видно. Как лодки на порогах переворачиваются – в том числе.

– Здорово, наверно, летать, – вздохнул Петерс.

– Когда-нибудь и люди научатся, – Анхен сказал это так, будто ни секунды не сомневался. И Петька кивнул, соглашаясь. Научимся, мы же люди.

– Петя, я Ларису заберу сегодня домой. Она тебе здесь ничем не поможет, сам понимаешь. Это для меня исключение сделали, а так визитов здесь нет. Лучше уж пусть она дома, под присмотром родителей поживет. А ты мужчина, ты справишься.

– Да, Анхенаридит, конечно, я все понимаю. Мне и самому будет спокойней.

– Можно просто Анхен, мы вроде договаривались. Лариса, я подожду в коридоре, у тебя пара минут, и нам надо уже идти. Всего хорошего, Петя, выздоравливай. Всем скорейшего выздоровления! – и он выходит, и словно свет меркнет. И, судя по лицам, не одна я это чувствую.

Когда я вышла от Петьки, он мило болтал с медсестрой, и, судя по ее взгляду, она готова была болтать с ним вечно.

– И почему ты такой обаятельный? – сотрясаю воздух по дороге обратно.

– Долгие годы тренировок и самоистязаний обязательно дают результат, – неожиданно отвечает он.

– Каких самоистязаний? – поражаюсь я.

– А ты как думала? Я таким не родился. Чтобы быть в ваших глазах "обаятельным", пришлось многое в себе ломать. Перешагнуть через родовую и видовую гордыню, снобизм, высокомерие. Заставить себя видеть в вас личность – в каждом встречном, заставить себя забыть, что вы просто еда, научиться понимать ваши интересы и принимать ваши жизненные ценности. Это далось мне совсем не просто. А теперь – да, большинство вопросов я решаю улыбкой, а не ментальным приказом.

– Но зачем? В смысле: зачем тебе было это надо – себя ломать?

– Трудно объяснить в двух словах. Скажем так: я отчетливо увидел, каким я НЕ хочу стать, хотя у меня есть все шансы. И попытался от этого уйти. Увы, получилось не все. Но что-то все-таки получилось.

– Ты самый лучший!

– Не все с тобой согласятся. Но слышать приятно. А теперь я пойду, принесу твою верхнюю одежду, а ты пока переодевайся, – он завел меня в палату и попытался покинуть.

– Погоди! Мне не во что переодеться, меня же среди ночи привезли, я уже в ночнушке была.

– Я ж тебе все принес. Лежит на стуле. Даже не заметила?

– Ой, – на стуле действительно лежал сверток.

– В твоих вещах рыться не стал, хотя с базы чемодан забрал, он сейчас в машине. Просто купил все в ближайшем магазине. До дома доехать можно, а там... не понравятся – выкинешь.

Вот что-то не думала я, что стану выкидывать купленные им вещи, но сообщать ему об этом не стала. Едва за Анхеном закрылась дверь, вытряхнула все на кровать, принялась изучать. Белье обычное, простенькое. Нда, не такое возлюбленным дарят. Но это, видать, подчеркнуто без намеков. "Чистое", что та лилия. А вот размер вполне мой, глазомер хороший. Бежевый свитер, однотонный, гладкой вязки. И...брюки. Нет, они, конечно, женские, но вот только сразу вспомнилась наша школьная директриса, что очень любила строить нас по поводу одежды. Длинные тирады о том, что приличные девушки носят только юбки, вся школа помнила наизусть. А уж фраза о том, что на девушку в брюках ни один вампир не взглянет, слетала с ее языка столь часто, что стала притчей во языцех. А тут вот...так. Не то директриса у нас ничего не понимала в вампирах, не то на меня кто-то глядеть не хочет.

Впрочем, взгляд, брошенный им на меня по возвращении, все вопросы снял мгновенно. Хотя, понятно, по любому лучше, чем в ночнушке. Одела принесенные им сапоги, застегнула куртку.

– Вещи все собрала? Идем.

Протянула ему свой жалкий пакетик, забрала цветы из вазы.

– А разве не надо с врачом пообщаться?

– Я уже пообщался. И попрощался. У них и без тебя дел по горло, все будут только рады, если мы как можно быстрее их покинем.

И вновь я сижу в его машине, и она взмывает все выше, выше. А мне уже не страшно, я только смеюсь радостно. Мне ничего не страшно, когда я с ним! И мы несемся над снегами, городами, дорогами. Я не смотрю вниз, я смотрю только на него. И понимаю, что люблю его. Люблю, люблю, люблю!

Мы приземляемся на крыше моего дома. Я смотрю на нее и не верю. Вот что, он сейчас выпустит меня из машины – и все? Все кончится?

– Не грусти. Я все еще с тобой, – он открывает двери, выходит сам, помогает вылезти мне. Достает мой чемодан из багажника. – Идем, поздороваюсь с родителями.

Он спускается со мной на второй этаж, доводит до двери, и уже тянет руку к звонку. Затем чуть качает головой, опускает руку и прижимает меня к стене.

– Дай хоть поцелую напоследок.

Мы целуемся. Целуемся так долго, что не хватает дыхания, но все не можем оторваться – он от меня, я от него.

– Мне надо идти, – он все же отстранился.

– Ой! Цветы помялись, – конечно, я же держала их в руках, но разве о цветах я думала при поцелуе? Несколько лепестков, отломившись, упали на пол.

– Как я и говорил: хрупкость и быстротечность, – Анхен нагибается, подбирает лепестки и кладет мне их на ладошку.

– А цвет?

– Что цвет, Ларис?

– Цвет подаренных цветов что-нибудь значит?

– Конечно. Всегда. Только это уже личные ассоциации. Понятные только дарителю и тому, кому подарили.

Он поднимает руку и нажимает звонок. И я уже не успеваю спросить, что же имел в виду именно он, потому что дверь почти сразу открывается, и на пороге стоит мама, и лицо у нее... странное, я не могу понять его выражения.

– Здравствуйте, Лидия, – вежлив, обаятелен, прекрасен. – Встретил в горах вашу дочь, не смог не подвезти до дома. Тем более, мне было по пути.

Мамино лицо проясняется, на губах появляется неуверенная улыбка.

– Все хорошо, – заверяет он ее, – вот только Петя немного приболел, но я надеюсь через пару недель увидеть его в университете.

Мама, наконец, сдвигается, и позволяет нам войти. Из гостиной подходит и папа.

– Добрый день, Сережа. Я бы хотел поговорить с вами. Всего пара слов, если можно.

– Да, конечно, прошу вас, – папа делает широкий приглашающий жест.

– Благодарю, но лучше вы меня немного проводите. Всего хорошего, Лидия. Лариса, не грусти, еще обязательно встретимся.

– Завтра? – я хватаю его за руку. – Ты ведь придешь ко мне завтра?

– Завтра не получится, милая. Меня не будет в городе. Много дел. Но как только вернусь – обязательно к тебе загляну. Договорились? – он подносит мою руку к губам и целует ее. Затем отпускает ее и выходит. Папа выходит за ним.

Он не возвращается довольно долго. Я успеваю раздеться и отволочь чемодан в свою комнату. И даже найти вазу и поставить туда цветы. Оторванные лепестки зажимаю между страницами книжки и убираю ее в полку, вставив в плотный ряд прочих книг.

И все пытаюсь отмахнуться от мамы, которая рвется узнать от меня последние новости, но я не понимаю, о чем она меня спрашивает.

– Лара, он что, тебя простил? У вас все хорошо?

– За что он был должен меня прощать? Мама, ты о чем? Мы, вроде, не ссорились. Да, все хорошо, он помог мне доехать, и в больнице помог.

– В какой больнице?

– Ну, я же болела. А Анхен приехал и... в общем, теперь я здорова, вот только Петька еще болеет, но Анхен сказал, что с ним все будет хорошо, и он тоже скоро приедет...

Рассказывать маме про кровь и любовь совершенно не хотелось, завтра же раструбит всем подружкам, а это не для всех, это только мое!

К счастью, возвращается папа.

– Что он тебе сказал?

– Да, в общем, ничего. Рассказал, что ты заболела. И как он тебя вылечил. Попросил присмотреть за тобой, пока его не будет. Все же я немного в курсе особенностей вампирской медицины.

– Каких особенностей? Как он ее лечил? Сережа, вы о чем? – мама сгорает от нетерпения.

А мне интересно только одно:

– Он сказал, когда он вернется?

– Через пару дней. Он и сам пока точно не знает. Но, как вернется, обязательно зайдет. Пойдем, Лида, пусть девочка отдохнет с дороги. И я все тебе расскажу.

Я бросаюсь папе на шею.

– Все не надо, – шепчу ему прямо в ухо.

– Все я и не буду, – шепчет он мне в ответ. – Разве я тебя подводил?

Следующие несколько дней помню смутно. Я не грустила, нет. Мне не было больно от его отсутствия. Я знала, что он вернется. И я ждала. Все остальное было просто не интересно. Занятия в универе уже начались, и я честно их посещала. Надеть в универ брюки я бы не решилась, а вот бежевый свитер носила не снимая. Он грел меня, как грела мысль о любви. Его любви.

А потом...я проснулась очень рано, рассвет только занимался. Но и в неярком свете мне были видны тюльпаны. Еще несколько лепестков облетело, подтверждая мысли о хрупкости и скоротечности. Я вдруг поняла, что помню, где я видела Вампирский камень. И знаю ответ на вопрос, на который так и не успел ответить вампир. Вампирский камень, сиреневый цвет – ОБМАН!!!

Прижав руки к ушам я кричала так, что дрожали стекла.

***

Я вспомнила. Я все-все вспомнила. Как он бил меня, унижая, растаптывая. Как рвал волосы, обещая убить – за единое слово, не к месту сказанное. Черные провалы его глаз, его ненависть, струящуюся по квартире. Застывшее белое лицо в обрамлении непроглядной тьмы. Смертный ужас, не дающий вздохнуть. Вакханалию крови и плоти в больнице, рассуждения о необходимости смерти надоевших любовниц... Вот он, Анхен. Авэнэ Анхенаридит, что бы это не значило. Во всей красе. И нет другого. Нет и не было никогда. Все остальное – ложь, обман, сиреневые цветы, Вампирский камень! «Забавник он у нас. Коллекционер»...

Я выла от стыда, вспоминая больницу. Как вешалась на него, умоляя о любви, о смерти в его объятьях. Как Алла! Как жалкая крашенная блондинка, которую я презирала, втайне гордясь своим превосходством. Вот мне и объяснили. Доходчиво так объяснили, что я ничто, что со мной тоже можно так – унизить, растоптать, изувечить, а потом заставить умолять о любви и сгорать от страсти! К нему – насильнику, убийце, вампиру! Вымаливать собственную смерть! А я еще удивлялась, что он не взял. Да зачем? Убил, и нету. А можно же издеваться. Долго, с наслаждением. "Отпускать", класть в чужую постель, забирать из нее в свою, но и там только мучить. Дарить цветочки с оскорбительными намеками, рассуждать о соловьях и розах, проявлять трогательную заботу о человеке, чью возлюбленную он только что отымел – и морально, и физически. Вот он, вампир! Во всей своей вампирской красе! Любуется он! Цветочками своими! Да тот же Лоу в миллиарды раз честнее: засыпал розами и убил тут же, потому как люди – еда, и нет никакой любви, только жажда и похоть! А этому нравится любоваться. Манипулировать – и любоваться результатами. Годами учился, сам признал, самосовершенствовался. Потому как скучно – приказом. А вот когда все, что ты не захочешь, делается "добровольно", вот тут да, сплошное любование. Есть на чем тренировать созерцательность.

На крик, понятно, прибежали родители. Ничего не могла им объяснить. Даже плакать не могла. Просто сидела, сжавшись в комок на кровати, обхватив руками коленки и глядя в пустоту расширенными от ужаса глазами. В ужасе от того, что было. В ужасе от того, что будет. Ведь он придет за мной, он так от меня не отстанет, он придет!

– Он не придет, Лариса, – папа осторожно присел рядом со мной на кровать. – Ты не принесешь воды, Лидусь? У девочки просто кошмар.

Едва ли мама поверила, но послушно ушла за водой.

– Придет. Ты не понимаешь, он еще не наигрался. Вот с делами своими закончит, вернется в город и придет. Он же сам тебе говорил.

– Он говорил мне другое, дочка.

– Что? Но ты же сам... Зачем ты?..

– Я знаю, что такое кровавое опьянение. И я понимаю, что ты чувствовала. И Анхенаридит прекрасно это понимает.

– Ну еще бы! Сам вызвал, сам и попользовался!

– Да что-то слабовато он попользовался, Лар, уж ты прости за откровенность. Он же все что угодно мог с тобой сделать за эти дни, а он домой отвез при первой возможности. И ушел.

– Да просто занят он сильно. Мир спасает. Кроме него ж некому. Сейчас вернется и продолжит. Делать со мной все, что угодно. И никто мне не поможет: ни ты, ни мама. Даже ты его сейчас защищаешь!

Вернулась мама, протянула мне стакан воды. Как ни странно, прохладная вода успокаивала. Даже если просто держать стакан в руках.

– Все хорошо, Лариса? – мама присела с другой стороны от меня.

– Все плохо. Меня мучают кошмары, и мне никак от них не избавиться.

– Ничего. Ночь уже прошла, а при свете дня все кошмары исчезают.

– Он же не Дракос, чтоб исчезнуть при свете. Некоторые кошмары лишь при свете дня и появляются.

– Я посижу с Ларисой, Лида, ты иди. Поспи, пока есть время.

Мама ушла досыпать. Счастливая. Она никогда не была нужна ни одному вампиру. И вряд ли уже понадобиться.

– Он не уезжал из города, Ларис. Нет у него никаких дел. И он не придет. Он прекрасно понимает, что вам незачем больше встречаться.

– Ну вот с чего ты это взял?

– Он мне это сказал. Сказал, что у тебя будет очень тяжелое пробуждение. Попросил присмотреть, успокоить. Оставил свой телефон на случай экстренной необходимости. И рабочий, и домашний. Просил звонить в любое время. Но сам он не придет, тебе не стоит этого бояться. Он знает, что ты не хочешь его видеть. Да он и сам, как я понял, отнюдь не жаждет с тобой общаться. Так что просто выкинь этого вампира из головы, и постарайся жить дальше.

– Выкину. Непременно. Вот сейчас и начну.

Встала, открыла окно. Вышвырнула туда цветы вместе с вазой. Ваза глухо охнула, разбиваясь о землю. Папа промолчал. Открыла шкаф, стада выгребать оттуда одежду. Свалила в большой пакет все, что он мне купил, от халата и до свитера. Сунула туда же свою расческу, которую он испоганил, водя по своим мерзким лохмам. И вообще держал в руках. Затем оделась и лично вынесла пакет на помойку. С наслаждением высыпала содержимое в мусорный бак.

Вернулась домой, и поняла, что энергия кончилась. Забралась обратно в кровать и накрылась с головой. Спать не хотелось. Вообще ничего не хотелось. Будильник проигнорировала, завтракать не стала, в универ не пошла. Так и лежала до самого вечера. Я не знала, как жить дальше, я боялась жить дальше, я не хотела жить дальше. А впрочем, дражайший вампир зря беспокоился. Сводить счеты с жизнью я тоже не хотела. Просто потому, что для этого надо хоть что-то сделать. А мне не хотелось ничего.

Вернулись с работы родители, заставили меня поужинать. Голод я уже чувствовала, способность принимать человеческую пищу вернулась ко мне на третий день. Вот только прилагать силы, чтоб этот голод утолить, мне сейчас совершенно не хотелось.

Прилагать силы пришлось родителям. Сначала – чтоб заставить меня поесть, потом – чтоб заставить пойти в универ, затем оказалось, что у нас и билеты в театр на вечер куплены. Или в кино. Или на концерт. А тут вот еще выставка открылась очень модного художника. И вот в этом музее мы очень давно что-то не были. А в этом и вовсе не были. Они не оставляли меня одну. Они все время были со мной – то мама, то папа. Уж не знаю, как они там решали проблемы с работой, но работали они в эти дни явно не часто.

Я ходила. Вот куда велели – туда и ходила. В универ – так в универ, в театр – так в театр. Разницы не было. Вот только в субботу в больницу ехать отказалась наотрез. "Хирургический уход"? Нет уж, спасибо. Знавала я одного хирурга и его методы ухода за больными. А уж за персоналом родной больницы как он ухаживал – до конца дней не забыть.

Наверное, глупо, но в универе я встретить его не боялась. Его кабинет был далеко, мы в том крыле не учились. А вот в больнице... войти туда после Нового года, да еще на тот самый этаж, и ходить там взад-вперед мимо его кабинета я была просто не в состоянии. Родители настаивали. Уговаривали, упрашивали, кричали, даже волоком тащить собирались. Я не пошла. Лежала на кровати, глядя в потолок, и думала о розах.

Интересно, какие они, розы в его саду? Много ли кустов? И какой высоты? И какого цвета? А Лоу – это тот молодой друг, что бродит там с ножницами? И для Лизки он там розы срезал? Или купил в магазине? А для меня – если бы кто-то из них, хоть молодой, хоть старый, срезали розы для меня – то какого бы они были цвета?

А в воскресенье у нас появилась Регинка. Я не видела и не слышала ее со школы, и подозреваю, родители просто попросили ее зайти. Но визит ее, как ни странно, меня порадовал. Отличница и умница, она теперь училась на мехмате, была старостой группы, являлась членом кучи каких-то студенческих организаций, еще и танцевала в местной студии художественной самодеятельности, и даже ездила вместе с этой студией по каким-то там конкурсам и гастролям.

– Ну вот, а в конце апреля мы едем в Новоград, там будет общенациональный конкурс танца среди студенческих коллективов, это грандиозный праздник, народ со всей страны съезжается! – продолжала делиться своими новостями Регина. И я по горящим глазам ее видела, что она уже там, на этом конкурсе, на этом празднике. А мне почему-то подумалось, что даже если бы я поехала с ней, то никакого праздника там не обнаружила, просто безразмерную толпу гомонящих людей, бестолково знакомящихся с таким видом, будто они теперь друзья на всю жизнь, и забывающих друг о друге уже на утро.