Текст книги "Маленькая страна (СИ)"

Автор книги: Алина Борисова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 28 страниц)

– Перестань уже рыдать, будь так любезна. В чем суть проблемы: тебе не предложили поучаствовать? Так подходила бы сама, мне было все равно, взял бы и тебя.

– Сволочь!

– Думаешь? Знаешь, Ларис, я давно живу среди людей. Последние лет сто я на вашей стороне Бездны бываю значительно больше, чем на нашей. Но вашу убогую, ущербную мораль, хоть убей, понять не могу.

– НАША мораль ущербна? И это мне говорит сейчас существо, у которого она вообще напрочь отсутствует?

– Ваша, Лариса, ваша. Это вы простейшие и естественнейшие эмоции и действия обернули в саван запретного деяния, которое совершать надо непременно в строжайшей тайне, непременно вдвоем и чуть ли не самих себя стесняясь. Что порочного и запретного вы нашли в естественном желании обнять, приласкать, подарить и получить наслаждение? С какого перепугу вы пришли к выводу, что пожелать приласкать можно только кого-то одного, да причем за всю жизнь. Кто и зачем вложил в твою глупую детскую голову, что видеть, как разумные существа дарят друг другу самые яркие и положительные эмоции – отвратительно? Наблюдать за скандалом, за дракой – это нормально, а за тем, как кто-то получает сильнейшее наслаждение – это, по-вашему, аморально!

– Ты все опять выворачиваешь наизнанку!

– Я говорю, что думаю. И действую, как считаю правильным. А теперь о моей отсутствующей морали. Я что, по-твоему, делаю в этой больнице? В распутстве и разврате погрязаю? Так секс с вампирами, смею тебя заверить, и насыщенней, и интересней. И безопасней: там уж точно никого не убьешь, слегка увлекшись укусом. А мальчик я – вот разве что тебе не глянулся – а для соплеменников своих весьма привлекательный, проблем с досугом не возникает. А я безвылазно сижу здесь. В вашей больнице. И спасаю жизни вашим людям. В условиях наступившего кризиса – без сна и отдыха. Понимая, что всех нам все равно не спасти, но кого сможем – по максимуму. Потому, что я могу их спасти, потому, что у меня есть опыт, потому, что я выносливее любого человеческого врача. И пользы от меня – вот в этих, кризисных условиях – тоже, соответственно, больше. Это меня отсутствующая мораль на такие поступки подвигает? Или еще какие отсутствующие у меня качества? Далее. Чем питаются вампиры? Ну?

– К-кровью, – не сразу поняла, чего он от меня хочет.

– Чьей кровью, совесть ты моя глазастая?

– В смысле? В основном – животных своих...

– Ай, какая умная, начитанная девочка. Садись, пять. И питаться нам требуется каждый день. Всего раз в сутки – но каждые сутки. Чтобы держать свою жажду в узде. Чтобы находиться рядом с людьми, и не мечтать вцепиться вам в горло. И не вцепляться в голодном безумии. Знаешь, почему только Высшим вампирам разрешено пересекать Бездну? Потому что только мы в состоянии контролировать свою жажду даже в отсутствии регулярного питания. До рези в животе, до красных кругов перед глазами – мы способны себя контролировать, это наша честь, это наша гордость, это наше право называться Высшими. И эта человеческая страна – наша страна, страна, созданная теми, кто не позволил себе опуститься. Да, волею Богов мы вампиры, но мы – не чудовища. До тех пор, пока мы сами себя уважаем. А мы – себя уважаем. И мы спасаем вас, помогаем вам, порой отказывая себе – во многом. Где, бездна тебя забери, ты видела животных по эту сторону Бездны?! Где они тут пасутся, в подвалах больницы?! Чем я, по-твоему, должен тут питаться, если у меня времени нет выйти воздухом подышать, не то, что до дома доехать?! И даже при регулярном питании вампиру за один раз нужно очень много крови. Гораздо больше, чем содержится в одном животном или человеке. А вампиру, которого мучает жажда, и того больше. И самое сложное – это не удержать себя от укуса. Держаться можно. Долго. Самое сложное – это остановиться, когда ты начал пить. До того, как пить в этом теле станет уже нечего. И чем более голодный вампир – тем сложнее ему остановиться. После какого-то предела – уже не возможно. Даже Высшему. Поэтому пока ты там так трогательно сокрушалась об аморалке, я больше переживал, чтобы все живы остались. И даже не поняли, чем они, собственно, рискуют. И для них для всех это осталось лишь милой сексуальной забавой. И в этом моя гордость. Моя честь. И моя мораль.

Я подавленно молчала. Я никогда не думала о вампирах так. Ну, пьют кровь. Ну, осознали людей разумными, позволили жить. Так сам говорил – у разумных и свободных кровь вкуснее, прямой резон. А тут – гордость и честь. Мы для них – возможность уважать самих себя и не чувствовать себя чудовищами? Но никто и никогда и помыслить не мог, чтоб Мудрых, Прекрасных, Пресветлых вампиров величать чудовищами. Это было какое-то невиданное кощунство, даже для меня. Вампиры всегда были для людей – несущие свет. Свет знаний, свет истины. А сами они себя, выходит...ощущают? Есть в них, значит, осознание некой неправильности – мы не пища... Или он сейчас, от усталости да голода не до конца утоленного, чего-то лишнего мне наговорил?

– Анхен, а как ты стал врачом?

– Давно...у нас только жизнь наладилась, с соседями разобрались, стадами, людьми...Бездна принесла нам подарок. Эпидемия черного мора. Люди умирали сотнями. Прости, я уж всех буду называть людьми, относительно той истории нет разницы, был там разум или нет. Смерть забирала тело. Почерневшие, разбухшие тела, сгнившие изнутри, стаскивали в огромные горы и поджигали. Лечить не могли. Лишь отделяли тех, кто уже заболел, от тех, кто возможно, еще не заразился. Бесконечный смрад. От костров, от гниющих заживо тел. Потом жгли уже живых. Чтоб меньше мучились и не заражали здоровых. Голод. Страшный, мучительный. Еще более страшный от того, что ты понимаешь, что твой народ опять стоит на краю гибели, а ты уже очень большой мальчик, и на тебя надеются...многие. А ты бессилен. Стали бороться. Создали лабораторию, пробовали, искали, создавали. Ошибались, отчаивались. Но, в итоге, победили. Нашли причину, создали лекарство. Победили эпидемию, восстановили популяцию. А я и мои коллеги так и продолжали заниматься вопросами человеческих болезней. В основном тех, что имеют массовый характер. Так что я, прежде всего, эпидемиолог. Ну а хирургия – это уже потом. Когда моя жизнь в очередной раз изменилась, и я переехал жить в Светлогорск. Здесь – это оказалось и нужнее, и интереснее. И важнее. Так что на хирурга я во многом учился у людей. Ну а потом уже и сам стал учить. Как-то так.

– Подожди, ты.. ты живешь в Светлогорске? А как же – животные, стада...ты же сам говорил?..

– Мне привозят. У меня здесь дом, специально оборудованный так, чтобы никого не тревожить, соседи и не догадываются. Существует специальная служба сервиса, она решает все вопросы, связанные с питанием. Но, опять же, в больницу я их вызвать не могу, есть определенные границы приличий, хоть ты в них мне и отказываешь.

– А почему ты живешь здесь?

– Видимо, чтобы не тратить по два часа утром и вечером, мотаясь через Бездну. У меня здесь работа, если ты еще не догадалась.

– Нет, я имела в виду...

– Я понял, что ты имела в виду. Но вампиры крайне редко обсуждают с людьми то, что находится по ту сторону Бездны.

– Даже если это именно то, что привело их на эту сторону?

– Особенно если это именно то.

– И много вампиров живет в нашем городе постоянно?

– Крайне мало. Двое. Остальные наведываются по делам. Бывают, задерживаются на неделю, на две. Но многие и в этом случае предпочитают на ночь возвращаться в Илианэсэ.

– Куда?

– В Город. Люди почему-то думают, что он у нас один и у него нет названия. Нас не так уж мало, чтобы нам хватило для жизни всего одного города.

– Но, он хотя бы столица?

– Столица. И старейший город нашей страны. По мне – так и самый красивый, хотя есть и другие мнения.

– И тебя оттуда изгнали, – пришло мне вдруг в голову. Уж и не знаю, отчего. Видно, песня та вспомнилась. Тоскует о доме – а живет здесь. Тот город красивейший – а живет здесь. Вампиры здесь постоянно не живут – а он живет. И сам сказал, что вечно все нарушает. Вот, видно, донарушался. И кровь он сегодня пил – вряд ли они все до единой контракты подписывали...

– Что? – Анхен расхохотался так искренне, что невольно почувствовала себя дурочкой. – И как тебе в голову такое пришло? Я живу здесь, потому что у меня здесь есть дела. И далеко не все эти дела я готов обсуждать со студентами. А в Илианэсэ я езжу отдыхать. Когда дела мне это позволяют. Или когда дела моей родной страны оказываются важнее дел в стране людей. Кстати, вот как раз сегодня ночью я вас покидаю. Не то, чтобы надолго, но какое-то время меня не будет.

– А как же...завтра же...праздник. Торжественное собрание в университете, нам объявили, что куратор непременно будет выступать.

– Да выступит завтра перед вами куратор, куда ж он денется. Вот Генеральный куратор и выступит, надо ж и ему как-то развлекаться. А я завтра собираюсь спать. В Илианэсэ завтра будет тихо, город практически вымрет. Потому как только ленивый к вам не потащится. Первого января, кстати, самая высокая плотность вампиров на душу населения. Все кураторы по всем направлениям обязаны присутствовать в своих подопечных организациях, являя воочию дружескую заботу и участие. Кстати, единственный день, когда в нашем университете можно лицезреть кураторов всех факультетов одновременно.

– Как же всех, а ты?

– А я возьму, и не приду. Спать хочу, Лариска, хочу спать. Даже вампирам иногда это требуется. Так что вы свой День Голодного Вампира как-нибудь без меня отпразднуйте.

– День кого? – я не удержалась и хихикнула. Никогда не слышала такого названия новогоднего праздника.

– Шутка такая. Вампирская, – усмехнувшись, объяснил мне Анхен. – Потому как "в день, когда люди стали свободными, вампиры остались голодными". Боялись многие, что перемудрили мы с вашей Свободной Страной, и в результате на наши земли вернется голод... У нас...был...очень страшный период в истории...многие его помнят. Не все были за вашу независимость, байка про Дракоса не на пустом месте возникла. Принцев, правда, среди оппонентов замечено не было. Да и принцесса, помнится, не возражала... Но все обошлось: вы живете, мы живем, еще и процветаем. А шутка осталась.

– Принцесса? У вас все-таки есть настоящая принцесса? И принцы?

– Ребенок ты у меня, Лариска. Все-то тебе принцы, принцессы, драконы...Это ж очень давно было. Нет уже...той принцессы, – он вздохнул, вспоминая что-то свое, и явно не собираясь делиться. Но я уже ухватилась, словно за ниточку. Кто ж откажется узнать про принцессу?

– Анхен, ну что такое для вампира давно, ты вон тоже давно живешь... Анхен, а она красивая была? Ну, принцесса.

– Легенды об этом умалчивают, – он равнодушно пожал плечами.

– А при чем тут легенды? – не сдавалась я. – Ты же сам сказал: "помнится", значит, вы с ней одновременно жили. Вот трудно тебе сказать?

– Да, она была красивой, – снизошел он до ответа. – Но среди дев моего народа я встречал и краше. Удовлетворена?

– Почти, – любопытство во мне только разгорелось. – Анхен, а ты был в нее влюблен? Ну, в принцессу?

Я не ожидала, на самом деле, что он ответит. Он на личные вопросы еще никогда не отвечал, а сегодня так и вовсе прямым текстом сказал, что не станет.

– Нет, Лариса, я не был в нее влюблен, – очень спокойно сообщил мне вампир и, положив мне руку на плечо, добавил, – Просто горько... Знаешь, она была очень красивая, а потом... словно лампочку вывернули. И осталась только тьма. А какая во тьме красота?.. Вот только маленькие девочки любят слушать исключительно красивые сказки. Про красивых принцесс. И чтоб непременно с красивым концом.

Он чуть усмехнулся, легонько прижимая меня плечом к своему плечу. В его жесте не было никакого подтекста, вернее, было ощущение, что он подпускает меня сейчас чуть ближе не к телу, к душе.

– А ты мне расскажешь красивую сказку? – поддаваясь своим ощущениям, попросила я. Все-таки он меня уболтал. Заставил забыть обо всем плохом, что еще десять минут назад казалось важным. Над головами у нас горели звезды, такие яркие сейчас, где-то вокруг, бурля и переливаясь, тек праздник по домам и улицам. А я и Анхен, на этой крыше, как на вершине мира, и словно время замерло, и он обнимает меня – чуть-чуть, ни больше, ни меньше, ничего лишнего, пошлого... Да я сама была внутри сказки.

– Красивую? – переспросил вампир. – Красивой сказки у меня сейчас не получится, к сожалению. Придется рассказывать некрасивую. Но это чуть позже. А пока у меня есть для тебя красивый подарок.

Он отпустил меня, сунул руку во внутренний карман пальто и, достав оттуда нечто, вложил это мне в раскрытые ладони.

– С Новым Годом, Лариса! Уже неделю ношу с собой, все надеялся, удастся найти время тебя поздравить. А ты нашлась сама. Значит, судьба.

– Что это? – у меня в руках лежал цилиндр белого металла, сантиметров десять в длину и четыре-пять в диаметре. Вся внешняя поверхность его была прихотливо инкрустирована металлическими проволочками различных оттенков желтого, сквозь которые шла причудливой вязью тонкая черная нить.

– Помнишь, в парке ты спрашивала, носят ли вампиры серебряные заколки? Не так давно ездил домой – нашел ее там, для тебя, – он чуть вставил внутрь цилиндра пальцы, развел их – и цилиндр с легким щелчком распался на две половинки, обнаружив внутри несколько рядов зубчиков, чтоб плотнее цепляться за волосы.

– Так это она? Та самая? Погоди, ты же говорил, что она из платины, и инкрустация на ней тоже очень дорогая... Я не могу это принять, это же... ты сам говорил, их делали для Высших вампиров...

– А еще я не раз говорил, что очень не люблю, когда со мной начинают спорить. С колыбели не приучен. Какой уж есть, прости, – он взял из моих рук заколку, встал, обошел меня сзади. И, сведя две моих косы в одну, сколол их на уровне шеи своим подарком. – И если я делаю тебе этот подарок, значит я абсолютно точно уверен, что я могу себе позволить подарить, а ты принять этот маленький сувенир. Совсем не обязательно кому-то рассказывать, кто тебе его дал, и из чего он сделан. Это будет наш с тобой маленький секрет. Мне очень хочется, чтобы ты носила ее, Лариса, правда. В память о нашей прогулке в парке, о полете в Бездну, об этой ночи. Обо всем хорошем, что я все-таки смог тебе подарить, несмотря на твою нелюбовь ко мне и моему народу. Ты примешь его?

Он стоял у меня за спиной, ничем меня не касаясь, и я не могла обвинить его в том, что он заставляет меня принять его дар, гипнотизируя взглядом или подавляя мою волю путем прикосновений. Он, действительно, просто дарил. И, похоже искренне.

– Да, Анхен, я приму, спасибо! Я правда, очень благодарна и польщена, что ты помнишь, о чем мы говорили и...спасибо. И это не правда, что я тебя, или вообще вампиров не люблю, я...просто...есть какие-то вещи, которые я ни принять, ни оценить не в силах, но есть и то, что мне в тебе, например, очень нравится, а уж значение вампиров для нашей жизни и культуры я и вовсе...

– Еще немного, и ты признаешься мне в любви, – прервал мои сбивчивые излияния Анхен. – А еще и дня не прошло, как кричала, что ненавидишь. Ты поаккуратнее с эмоциями, ладно? Для меня будет достаточно, если ты станешь скалывать свои косы моим подарком и, прежде чем сказать или подумать о вампирах какую-нибудь гадость, вспомнишь обо мне...что-нибудь хорошее. Я сейчас очень о многом тебя прошу?

– Нет, я...мне будет приятно носить ее, правда.

– Спасибо. Только не бросай ее где ни попадя. Хоть в сумке носи, если уж на голове надоест.

– Ладно. А у меня нет для тебя подарка.

– Ну вот чтоб у тебя хоть когда для меня хорошее было! – смеясь воскликнул он. – Попробую пережить. Ты не замерзла? Отвезти тебя к друзьям или еще посидим?

– Посидим, – ответила, не задумываясь. Новый год я уже пропустила, да и сколько их уже было и еще будет, а вампир, согласный беседовать со мной в новогоднюю ночь на крыше мира – только один, и эта ночь у меня с ним – одна единственная, второй не будет.

Он вновь сел рядом со мной, и снова легонько обнял:

– Ты только скажи, когда станет холодно, хорошо? А то мне-то просто приятно сидеть здесь в тишине, под звездами. А ты можешь и замерзнуть. Сегодня холодно?

– Нет, совсем не холодно. Смотри, снег почти липкий. А ты изменения температуры совсем никак не ощущаешь?

– Совсем никак. Только через людей. Могу почувствовать, если человеку очень холодно, или очень жарко. Но это когда уже отклонения на грани критических, а так...Что снег, что дождь... Но больше я люблю все же лето: зелень листвы, пение птиц. Осталось от далеких, позабытых времен. А что любишь ты?

– Зиму, наверное. Здесь столько всего: лыжи, коньки, снежные горы, снежные крепости. Новый Год, опять же, самый сказочный праздник.

– А я Новый Год не люблю. Слишком уж он надуманный, официальный. И елка ваша эта. С чего кто решил, что это вечнозеленое дерево, символ "вечно юного стремления к самосовершенствованию"? По мне, так это мертворожденное дерево, оно скорей способно символизировать старость и смерть.

– Правда? А какой же праздник ты любишь?

– Из человеческих? Майский День, конечно. Это и искренне, и красиво, и душевно. Да и береза – дерево замечательное, трепетное, действительно отражает всю красоту юности, с ее мечтами и надеждами.

– Но, Анхен...Майский День – это же...для молодежи праздник, на него даже люди старше тридцати уже почти не ходят. Не думала, что его вампиры посещают.

– Вампиры и не посещают. Это было бы не вежливо, веселье было б уже не то. Но иногда, когда никто не видит...чего не бывает, – он улыбнулся, и так тепло мне стало от его улыбки. Вот только...

– Анхен, я все же не понимаю. Вот ты сидишь тут со мной, рассуждаешь о деревьях и праздниках. А вокруг Новый Год. Неужели тебя никто не ждет, не звали на праздничное веселье?

– Так вампиры не празднуют, это ваш праздник, а из людей... Будь все хорошо, я бы Ингу мою в ресторан отвел, с ней бы и отметили. Мы в том году в "Новый век" ходили, там неплохая программа была новогодняя, Инге понравилось. А в этом году и я из больницы вот только что ушел, да и то – волевым решением, их бы воля, так они меня еще год из операционной не выпускали. И Инга моя уехала, мама у нее заболела серьезно, а там городок маленький, лекарств не достать, да и просто помощь нужна.

– Инга – секретарша твоя?

– Моя. Я с чужими секретаршами не гуляю.

– А со своей, значит, гуляешь?

– А то! – он задорно подмигнул мне, усмехаясь. И уже совсем серьезно добавил: – она ж мне самый близкий человек, Ларис. Ты сама подумай: вот ты, к вампирской ауре практически не чувствительная, и то, проведя со мной рядом пару часов, потом ни один день в себя приходишь. А она обычная девочка, у нее вообще иммунитета нет. И она со мной рядом каждый день. Ты хоть отдаленно можешь себе представить, что она чувствует? Как она меня ощущает? Секретарша вампира – страшная профессия, Лариска, очень вредная для здоровья. И вовсе не потому, что у нее кто-то всю кровь до последней капли выпьет. Вот уж что ни одной из них не грозит. Психика страдает. И сильно. Так что не обижай мою девочку всякими гнусными домыслами. То плохое, что ты можешь вообразить обо мне, я тебе прощу. Но вот за нее – могу обидеться всерьез.

– Но Анхен, я же никогда, я и видела то ее только один раз, да и то мельком.

– Это я так, на будущее. Коль уж речь зашла, чтоб больше к этой теме не возвращаться.

– А...можно...я одну вещь спрошу? – очень нерешительно начала я. – Ну, чтоб больше к этой теме не возвращаться? Мне вот просто сейчас в голову пришло...

– Давай уж свой вопрос. Уж лучше я отвечу, чем ты сама себе чего-нибудь навыдумываешь.

– Да нет, я просто...вот ты же вампир. Куратор. И ни одна девушка на свете не в силах сказать тебе "нет". Ну, ты сам в это веришь. И в секретарши ты мог бы выбрать себе...Ну, обычно начальники выбирают себе кого покрасивше, поэффектней. А у тебя же любая будет работать с радостью... – я мялась, не зная, как сформулировать. Решит еще, что я "обижаю его девочку".

– Ларис, в чем вопрос-то, говори уж прямо.

– Хорошо. Только чур, я никого не обижала! Вопрос: почему у тебя секретарша такая...некрасивая? Не в смысле уродка, просто – обычная такая, среднестатистическая... Ну, когда идешь к куратору, ожидаешь, что у него и секретарша – нечто настолько выдающееся, сражающее наповал своей красотой, что и слов не подобрать, – выговорила и взглянула на него с опаской, а вдруг все же обиделся.

А он смеялся! Просто ухохатывался, словно я такую глупость сказала несусветную, что вот прям хоть стой, хоть падай.

– Инга моя некрасивая? Среднестатистическая? – Светоч, вот уж не думала, что этот вампир может так откровенно ржать, словно в цирк его сводили. – Ну спасибо, повеселила. Тебе надо почаще позволять задавать вопросы, ты как спросишь чего... А Инга моя красавица. И краше ее я еще не встречал. Я и в самом деле мог выбрать себе самую лучшую. Я и выбрал – самую лучшую. И все кураторы по эту сторону Бездны мне завидуют.

Вот это он что – совсем-совсем всерьез? Да что он нашел-то в ней, я и лица ее уже даже не помню, только волосы эти ее обрезанные, а без волос – какая уж там красота?

– Я объясню, – снизошел вампир, глядя на недоуменное выражение моего лица. – Это просто разница восприятия. Люди видят окружающих плоско, словно картинку в журнале. Вот что на картинке уместилось – то для них и красота, или ее отсутствие. А вампиры видят прежде всего свет, ауру, кровь. Остро ощущая при этом и эмоции, и запах. И уже на это на все накладывается внешняя картинка. Мы каждое живое существо воспринимаем неким сложносоставным цветком, переливами света, цвета, запаха, эмоций и внешних контуров. И та же Инга для меня, да и для любого вампира – это потрясающей красоты цветок, столь яркий, насыщенный и светлый, что и не знаю, с чем сравнить, чтоб было понятней. А вот чтоб увидеть ее такой, как видишь ты, или любой другой человечек, это мне надо определенные усилия прикладывать, да только мне оно особо зачем? Даже живя в вашей стране я в человека не превращаюсь.

– А я для тебя – какой цветок? – не смогла удержаться от вопроса. Не все же мне дифирамбы его секретарше выслушивать. Достаточно уже и осознания того, что он вспоминает обо мне, только когда "Инга его" куда-нибудь девается.

– Ты? – он чуть задумался. – Ты цветок экзотический, яркий, генетически модифицированный, я бы даже сказал. И оттого свет в тебе очень неровный. То вспыхнешь красотой, а то обращаешься в ее противоположность. Ты – дитя Бездны, в тебе, как в ней – столько всего понамешано.

– И что же это в Бездне понамешано? – почти обиделась я. – Ты сам говорил, она – изнанка мира, там только смерть и тьма.

– Ну, значит плохо говорил, или ты плохо слушала. Ладно, я все равно обещал тебе сказку. Новогоднюю. Что ж, какой Новый Год, такие нынче и сказки. Слушай. Велика земля наша, и много в ней чудес. Но самое великое ее чудо равно дано лицезреть и людям, и вампирам, – голосом умудренного сказочника начал рассказывать Анхен. – И имя этому чуду – Бездна. Ошибаются те, кто считает ее просто дырой в земле, провалом на месте древней катастрофы. Бездна – это место, где себя нам являют Боги.

– Ты прости меня, конечно, Анхен, это очень красивая сказка, но вот только меня в школе учили, что богов не бывает. И как-то так хорошо научили, что не знаю, что мне теперь с этим и делать, – не могла не встрять я. Басни про богов и героев я не любила никогда, был у этого сорта литературы какой-то весьма специфический привкус. Легкий запашек полуистлевшего мозга, ибо совершенство разума несовместимо с обожествлением сил природы.

– Ну, видимо придется потерпеть, – невозмутимо отозвался вампир. – Сказка серьезная. В школе настолько серьезным вещам редко учат. Ну а Бездна... Знаешь, Бездна всегда была границей между мирами, Не только между вашим и нашим. Это еще и граница между миром Света и миром Тьмы. Мифическое место нескончаемой битвы Предвечного Светоча с Хозяином Последней Ночи. Каждый день солнце льет свои лучи в Бездну, пытаясь загнать тьму в ее глубины, но каждую ночь тьма вновь расползается по миру. И потому мы, живущие на краю Бездны, есть создания света, несущие в душах тьму. И, подобно Предвечному Светочу, мы пытаемся справиться с тьмой, и, как и он, мы справится с ней не в силах.

– Давным-давно, когда далекие предки вампиров еще не считали для себя зазорным поклоняться Божествам Солнечного Света и постигать тайны мироздания не только в научных лабораториях, – продолжал светлейший Анхенаридит свой экскурс по мифам древней бездны, – появилось в нашем языке понятие "Перекресток Миров". Таинственное место, трудноопределимое во времени и пространстве. Место, где миллиарды миров тихонько соприкасаются между собой тонкими-тонкими гранями. Место, где будущее встречается с прошлым. Место, где Боги слышат нас, а мы – Богов. В отличии от наших предков, нам нет нужды искать это место. Ибо с тех пор, как с карты мира исчезла одна из великих рек, Перекресток Миров прочно вошел в наш мир и в наши жизни. Это Бездна, Лариса. Наша Бездонная Бездна воистину не имеет дна.

Как-то даже не сразу сообразила, что на все это сказать. Сказка была какая-то...странная. Ни сюжета, ни чудесных приключений. Принцессы с драконами тоже катастрофически отсутствовали.

– А это присказка, Ларис, – понял он мой весьма слабый восторг. – А вот дальше начинается все самое интересное. Появляются главные герои. Вампир и дева. Больше тебе скажу. Конкретно ты и конкретно я. И появляются они – именно в Бездне. Погулять прилетели. Так, забавы ради. Но вампир соединился с девой на границе света и тьмы, и тем потревожил мироздание. Перекресток Миров открылся и Боги дали ответы на вопросы, которых никто из нас не задавал. А вот с ответами придется как-то жить.

Так, все, я шизею с этими вампирскими сказками.

– Анхен, скажи, а вампиры сводят людей с ума после того, как сходят сами, или это как-то одновременно происходит?

– А вот это как повезет. Не нравятся сказки?

– Заумные – нет.

– Хорошо, дитя эпохи просвещенного разума, скажу тебе проще. То, что было с нами в Бездне, из забавной прогулки превратилось в пророчество, и мне оно не нравится.

– Простите, светлейший Анхенаридит, вы врач, вы куратор, вы образованнейший вампир! И у меня просто уши начинают вянуть, когда вы так всерьез начинаете рассуждать о каких-то богах и пророчествах. Вы мне сейчас еще скажете, что наступил год конца света, потому как если все цифры его сложить, то выходит единица, а значит все едино умирать. – Цифры года пересчитывать бессмысленно, его с потолка взяли.

–??

– Ну, надо ж было от чего-то события отсчитывать, вот и считаем от сотворения мира. А при том процессе, сама понимаешь, никто свечку не держал. Бухнули точку отсчета куда-то во тьму веков – вот и славненько. А вот то, о чем я тебе пытаюсь рассказать – вещь серьезная. И она не изменится от того только, что ты в Богов не веришь, или пророчества читать не обучена.

– А ты обучен?

– У меня всестороннее образование. И родился я задолго до того дня, как вампиры своих Богов прокляли. Я их, честно тебе скажу, тоже проклял, ну так они на то и Боги, что им наши проклятья – что журчание ручейка. Ты потеряла там шапку, помнишь?

– Трудно было бы забыть.

– Она слетела по моей вине и упала на рандэлэ.

– Куда?

– На счетчик. Измеритель. Как ты там его назвала? На фанарик. Красный. Помнишь, что это?

– Учитывая, что вокруг творится? Странный вопрос.

– Это была твоя жизнь, Лара, – произнес он очень тихо и очень убежденно. – По моей вине ты окажешься на грани. Между жизнью и смертью. И я не знаю, куда качнется тот фонарик. Я не поднял. С тобой на руках я опускаться туда не мог. А потом... я просто побоялся, Ларис. Побоялся, что вот спущусь – а шапки там уже нет, она упала. Лучше не знать. Вот я и не знаю. До сих пор, и до тех пор, пока...

Он сидел рядом со мной, усталый, сгорбленный. И во все это верил. Я чувствовала это, ощущала, вот как чувствовала, что снег холодный, а дыхание мое теплое. Он был так искренне всем этим расстроен, что мне даже стало его жаль, хотя он – Великий вампир, а я – просто дева. Плохо, оказывается, когда живешь слишком долго. Прогресс идет, а ты за ним не успеваешь. И машина у тебя летает среди звезд, а ты все там боженьку на облачке высматриваешь.

– И все равно глупо, – решительно сказала ему я. – Даже если все это сущая правда, во что я, прости, не верю. Но допустим. Ты старше, тебе виднее. Пусть. Но это моя жизнь упала в Бездну. Что тебе до нее? Ты вампир, я человек. Ты же сам мне сказал, что в год таких как я пару штук лично на тот свет отправляешь. Как нефиг делать, не особо печалясь. Сам же мне пел: слияние, трам-пам-пам. Ну вот и меня отправишь. В чем твоя печаль? В чем экстраординарность предстоящего события?

– Да сущий пустяк, дорогая. Я, видишь ли, поклялся. Там, в Бездне. Забавы ради присвоил себе имя Древнего Бога и от его лица поклялся. Смешно мне было, Ларка, весело. Вот я и пошутил. А Боги, тем более забытые и проклятые, таких шуток не прощают. Я поклялся тебя защищать, а по всему выходит, что погублю. А я устал, Лара. Я так устал губить всех, к кому почувствую хоть малейшую симпатию. Так устал быть вампиром.

Теперь уже я его обняла. И прижалась щекой к его плечу:

– Ты просто устал, Анхен. Тебе надо выспаться, и в голову перестанет лезть всякая муть. А когда вернешься назад, посмотри внимательнее: да пол университета спит и видит себя вампирами. И я уж не говорю про этих твоих подружек из больницы, на любое унижение готовы пойти, лишь бы их настоящий вампир кусанул.

– А я бы хотел их просто любить... А вынужден убивать.

– Так, стоп, в смысле? А кто мне тут рассказывал про вампирскую честь, про то, что все должны быть живы?

– Должны, да не у всех выходит. Вот есть там, к примеру, одна хорошая девочка, Алла.

– Блондинка? Крашеная?

– Блондинка. Крашеная. Это ее не портит. Наоборот. Нравятся мне блондинки. А у вас такой цвет натуральным не бывает. У вампиров бывает, а у вас нет. Белый-белый, как снег.

– Ты ж лето любишь.

– И лето тоже. Вот и Аллу – любил. Недолго, правда, кровь у нее не слишком ароматна, чуть приторна, на мой вкус. Разлюбил. Бывает. И у вампиров, и у людей. Обычное дело. Вот только девочка теперь горит. Мозг выгорает безвозвратно. От слишком близкого контакта со мной, слишком тесного, слишком эмоционального. Такое случается при близком общении людей и вампиров. Не со всеми, но бывает. Поэтому долго вампиру с человеком общаться нельзя. Я даже секретаршу себе постоянную завести не могу, каждые несколько лет менять приходится, лишь бы не видеть, как дорогой тебе человек выгорает, тает, оставаясь лишь оболочкой... Есть такое правило: за собой убери. Люди не должны бояться вампиров, не для того мы это государство создавали. И если человек сгорает по моей вине, я обязан лично отправить его на ту сторону Бездны. Хоть слиянием, хоть в стада, хоть на продажу. Вот и Алла – не справляется. Еще недели две я смотрю, как идут у нее дела, и если улучшений не увижу – она отправится писать заявление, что жаждет отдать мне свою жизнь. Она и жаждет. Вот хоть прям теперь. Да только кровь ее мне не вкусна, а значит в слияние я ее не возьму. Горло перережу, подарю друзьям, не знаю, не решил.