Текст книги "Маленькая страна (СИ)"

Автор книги: Алина Борисова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 28 страниц)

– Конэсэ? Вы отдали ей конэсэ?

– Подарил, – Анхен тоже смотрит на меня. Во взгляде – теплота, на губах – легкая улыбка. – Это уже не конэсэ, просто безделушка, – вампир склоняется надо мной, и аккуратно укутывает одеялом. – Спи уже, – улыбаясь, шепчет он мне, и вновь оборачивается к вампирше. – Все думаю: может, распилить ее на две половинки, чтоб удобнее было девичьи косы закалывать?

– Как вы можете так? – вампирша, похоже, шокирована. – Неужели вам совсем-совсем не жаль?

– Мне многого жаль, Альера. Но поддерживать проекты, которые столетиями не дают результатов, уродуя эту землю, я не могу. И я рад, что мне удалось настоять на их закрытии. Мы не можем губить еще и этот мир.

– Но этот мир губит нас, – она отвечает ему очень тихо, я едва ее слышу.

А дальше – не слышу уже ничего. Веки мои потихоньку тяжелеют, и я засыпаю, так и не успев ничего понять.

А проснулась выспавшейся, отдохнувшей, с чувством невероятной легкости во всем теле. Радостная проснулась. И эта радость переполняла меня, пузырилась воздушными шариками. И была она ни от чего – просто радость. Какое-то время лежала, пытаясь сообразить, где я. Небольшая комната, белая дверь, светлые стены. Подо мной жесткая кровать с железными спинками, рядом тумбочка. У противоположной стены стул и стол. Вся мебель не только очень простая, но еще и не новая. У тумбочки покосилась дверца. Спинка стула выщерблена и облезла. Нда, не "Горная долина", однозначно. А быстро привыкаешь к хорошему.

Смутно вспоминается переполненный больничный коридор, Анхен, вампирша, непонятный разговор. Видимо, сон. Он снова стал мне сниться. А во сне он был хороший, добрый. Улыбался. Вот только поцеловал не меня, а вампиршу. Неправильный сон.

Пытаюсь встать, и у меня выходит. Чуть закружилась голова, но быстро прошла. Подхожу к двери, выглядываю. Коридор, переполненный, больничный. Значит, хоть это не приснилось. Я заболела, и меня отвезли в больницу. Сначала положили в коридоре, а теперь перевели в палату, видно, место освободилось. В одноместную палату. Даже в светлогорской больнице таких палат было не много, и клали туда не каждого. А я точно не в Светлогорске.

Ладно, сначала дело. По больнице полагается ходить в халате, но халата у меня нет, иду так. Прогулка до туалета оставляет тягостное впечатление. Коридор не слишком широк, а коек там довольно много. Душно, тяжелый запах. Все лежат. Никаких бесед, только тяжелое хриплое дыхание, стоны. Сестры не видно.

С облегчением закрываю за собой дверь палаты, подхожу к окну. Пейзаж тоже особо не радует. Первый этаж, за окном кусты, немного видно дорожку, дальше дома. Тоже больничные корпуса, или другие какие строения – не разобрать. Вдалеке видны горы.

Я не чувствую себя больной, ничуть. Но когда лежала там, в коридоре, мне же было плохо. Мне явно было очень плохо, раз я так смутно все помню. Сладковатая жидкость, текущая по горлу. Анхен. Кровь. Нет, не может быть, это просто сон. Вспомнила папочку с его вампиршей, вот и приснилось. А Анхен...он бы не стал, ему зачем. Он меня "отпустил". Избил, а потом "отпустил". Живи да радуйся. Чудовище. Жестокое, коварное чудовище. Как я могла о нем думать, ему радоваться? Теперь вот во сне все время вижу. Хорошим. Ну почему во сне я все время вижу ему хорошим? Ведь это не правда! Мне ли не знать, что это не правда!

Прижалась лбом к холодному стеклу. Нет, за окном хорошо. Солнышко. Снег искрится. И угораздило ж меня заболеть...

А потом распахнулась дверь, и такая волна счастья накрыла меня с головой, что дыханье перехватило. Я даже за подоконник схватилась, показалось – ноги не держат. Даже обернуться не успела, а он уже стоит за моей спиной, прижимаясь ко мне, обнимая меня. Ох, совсем не в дружеских объятьях, судя по тому, как горит моя грудь под его решительными жадными пальцами. Выгибаюсь в его руках, мечтая, чтоб ласка не была мимолетной, поворачиваю голову, пытаясь взглянуть в его лицо, но его губы накрывают мои, и мир взрывается, становясь наслажденьем. Мир огромен и безграничен, как эти губы, эти руки, это счастье! Мира вовсе нет – там, где кончаются наши сплетенные тела. Блаженство, растекаясь, безумствует в каждой клеточке тела, я оборачиваюсь к нему лицом, мои руки тоже жаждут ощущать его кожу под моими пальцами.

– Анхен, Анхен, – безумно шепчу, когда его губы отпускают мои, чтоб скользнуть по моему телу ниже. Мои пальцы тонут в его волосах, таких густых и шелковистых. Ан-хен! Я не знала, что его имя – вдох и выдох в сладострастной молитве. – Ан... – дыханье перехватывает от восторга, – ...хен, – короткий выдох, и снова со всхлипом вдох.

– Лекарства...– возникшая на пороге сестра при виде нас краснеет, бормочет "извините", и захлопывает за собой дверь.

Я вздрагиваю и отстраняюсь. И мир возвращается. Я осознаю, что сижу на подоконнике, раздвинув ноги, прижимаясь к нему бедрами, рубаха на мне разорвана до пупа... Щеки мои немедленно становятся свекольными, горят даже уши. А он...смеется. Смотрит на меня, и весело смеется.

– С днем рождения, Лариса, – говорит мне Анхен и аккуратно спускает на пол.

– Но у меня...не сегодня, – растерянно отвечаю, пытаясь запахнуть на груди рубашку.

– С этого года – сегодня, – не соглашается он. – Как ты себя чувствуешь?

– Хорошо, – когда я смотрю на него, я не могу не чувствовать себя хорошо. Как он красив! Как он непередаваемо, божественно красив! Мой вампир, мой бог! И я смеюсь от счастья, видя свет его глаз, ощущая тепло от его улыбки, – просто чудесно!

– Как я люблю тебя такой, – смеется он в ответ, – веселой, беззаботной, любящей!

– Анхен! – у меня аж дыханье от восторга перехватывает, – Это правда ты? Откуда ты здесь взялся?

– Мимо проходил, – беззаботно пожимает он плечами. Фраза кажется знакомой, но когда я слышала ее прежде – не знаю, не важно. Он здесь, со мной!

– Я смотрю, ты не выкинула мой подарок, – он кивает на свою заколку, прицепленную к одной из моих косичек. Смотрю на нее с недоумением. Я же точно снимала ее на ночь. Ну там, на турбазе, перед тем, как заболеть.

– Ты в руке ее сжимала, – видя мое недоумение, объясняет он. – Пальцы судорогой свело, их видно разжать не смогли, чтоб у тебя ее забрать. Так с ней в больницу и привезли. А мне отдала. Так что это я ее тебе на волосы повесил. Просто, чтоб не потерялась, пока ты без сознания, со всеми этими переездами.

– Так это ты меня в палату перевел?

– Я здесь не работаю, – пожимает он плечами. – Просто попросил. Моя девочка не должна лежать в коридоре.

Я снова смеюсь от счастья, глядя в его прекрасное лицо. "Моя девочка", он назвал меня "моя девочка"!

– Я рад, что все хорошо, – солнце светит ему прямо в глаза, отчего его и без того узкие зрачки кажутся просто щелками. – Ты помнишь, что произошло?

– Помню: ты порвал мне рубашку. А мне даже переодеться не во что! И вообще, список испорченной по твоей вине одежды...

– Ну, по-моему, ты мне отомстила, – весело перебивает он меня, сдувая с лица свои спутанные пряди. Смотрю на него внимательней. Ох, да! Распущенные волосы растрепаны, рубаха выдрана из штанов, расстегнута, и пуговиц на ней – ой! – явно не хватает. Видя мое замешательство, он легко целует меня в губы, затем нагибается и подбирает с пола свою завязку для волос, и убирает ее в карман брюк. – Пуговицы, полагаю, собирать не будем... Но вообще-то я не об этом, – он смотрит на меня серьезно. – Ты заболела, помнишь?

Я киваю. Что-то смутно помнится.

– Плохо тебе было, Ларка, здорово плохо. Я дал тебе своей крови.

Сладковатая жидкость, текущая по горлу. Значит, было. Не приснилось. Он смотрит на меня, чего-то ожидая. Не знаю, что нужно сказать.

– А почему твоя кровь сладкая?

– Сладкая? – он смеется. – Мне трудно судить, я конфеты не ем. Но если ты о том, что она отличается от человеческой, то да, вкус другой. Другой состав – другой вкус. Но раз сладкая, значит, понравилась, верно? – он хитро улыбается. – У людей же сладость – это всегда со знаком плюс.

– Понравилось, – счастливо соглашаюсь. – Мне все в тебе нравится.

Нет, не могу так стоять, хочу прижаться к нему, чувствовать его кожей. Вновь запускаю руки ему под рубашку, скольжу ладонями по спине, прижимаясь к нему всем телом. Он в ответ крепко обнимает меня, прижимает мою голову к своему плечу, гладит по волосам.

– Это эйфория, Ларис. Моя кровь пьянит твой разум, заставляя любить и желать. Моя кровь, отданная тебе, чувствует во мне свое продолжение, и жаждет слиться, вновь обрести целостность...

– Я тоже...жажду слиться, – я понимала его через слово, с трудом. Его кожа была такой нежной под моими пальцами. – Я люблю тебя. Я хочу быть с тобой. В тебе. Тобой.

– Я тоже люблю тебя, милая, – он опять целует меня. Снова легко, едва касаясь, а мне хочется глубже, много глубже. – Я ведь тоже чувствую в тебе мою кровь. Так что – процесс обоюден. Всегда – процесс обоюден. Но ты послушай меня, хорошая моя, пожалуйста, попробуй послушать!

– Только за поцелуй! – я выгибаю шею и тянусь к нему губами. Он улыбается мне, а потом целует. Так, как я и хочу: глубоко, страстно, долго. И я вновь задыхаюсь от восторга, забыв обо всем. А потом он отстраняется, и я чувствую себя рыбой, выброшенной на берег: никак не могу отдышаться.

– Тише, Лара, я же сейчас...говорить уже не смогу. Послушай. Ты сейчас не поймешь, просто запомни: это пройдет. Еще дня три-четыре, моя кровь в тебе раствориться – и все пройдет. Схлынет, как наваждение. Снова будешь меня ненавидеть. Даже сильней, чем прежде. Вот за все эти поцелуи, и за слово "люблю" проклянешь ведь, беспутная ты девчонка.

Я смотрю на него широко распахнутыми глазами. Ненавидеть? Его? За что? Что значит снова? Разве я когда-то его ненавидела? Никогда! Он всегда был моим богом, моим кумиром! Всегда помогал мне, любил меня! Он же сам мне сказал, что любит. Как он может думать, что я могу ненавидеть его, проклинать?

– Не говори так, – молю его. – Пожалуйста, не говори, ты делаешь мне больно! Я люблю тебя! Всегда любила, и всегда буду! Возьми меня! Мою кровь, мою плоть, мою жизнь, Анхен! Я хочу быть с тобой! Всегда!

Он гладит меня по спине. Не как любовник. Как добрый дядюшка дитя неразумное.

– А знаешь, что самое печальное, Лара? – произносит со вздохом. – Наяву ты мне никогда такого не скажешь. Только гадостей наговоришь с три короба, обольешь вселенским презрением и удерешь, задравши хвост.

Наяву? А мы разве спим? И когда это я говорила ему гадости? Я ему жизнь свою на ладонях протягиваю, а он?

– Так что извини, Ларка, не могу воспользоваться твоим интересным предложением. Ибо сделано оно не в здравом уме и в нетрезвой памяти. Да и не для того я тебя кровью поил, шокируя окружающих. Ты уж поживи, девочка моя. Пока поживи.

Я смотрю на него и не верю. Он отказывается? Он от меня отказывается?

Он берет мое лицо в ладони и целует мои глаза, сначала один, потом другой. Отстраняется и смотрит долгим взглядом. Но видит только любовь, только мольбу.

– Любить? – спрашивает почти шепотом. Я киваю. – Хорошо, но потом я уйду. Возможно, резко и не говоря ни слова. Не обижайся, с вампирами такое случается. Я приду завтра. Слышишь? Я обязательно вернусь к тебе завтра.

А потом он вновь целует меня так, что мир сворачивается до размеров наших тел, и имя этому миру – блаженство. Ноги не держат меня, и он подхватывает меня на руки, и уносит на кровать, и сам ложится рядом, целуя, лаская, нежа. Его руки, его губы скользят везде, даже там, где я никогда не позволяла Петьке, да никому еще не позволяла. Задыхаясь в сладострастной истоме, я все шепчу его имя, вдох-выдох, Ан-хен. Он моя жизнь, моя смерть, мое дыхание. Ощущаю, как его пальцы скользнули внутрь, сначала один, а затем и второй. И это настолько невероятно, настолько непередаваемо! Голова моя мечется по подушке, тело выгибается, умоляя о чем-то большем. А он – уже не целует. Просто смотрит на меня, приподнявшись на локте, не прекращая своей интимнейшей ласки, лицо напряженное, губы сжаты в тонкую линию, сжаты крепко, нижняя челюсть чуть подрагивает от усилий. И когда, вздрогнув последний раз, я обессиленно замираю, обрушившись вниз с острых скал наслаждения, он слегка проводит тыльной стороной ладони по моей щеке, встает и уходит. Как и предупреждал, молча.

Не страшно. Я ведь знаю, что он вернется. Он обещал.

Позднее мне принесли передачу. Ночная рубашка, халат, и огромный букет тюльпанов. Вазы в больнице, конечно же, не нашлось. Но литровую банку медсестры мне пожертвовали.

Глава 9. Садовник.

Принесли обед. Задумчиво поковыряла ложкой, но есть не стала. Не хотелось. Лежала и смотрела на его цветы. Красивые. Странный оттенок лепестков, они почти сиреневые, таких тюльпанов я раньше не встречала. И где он их нашел в этом городке, не сезон же. Понятно, в вампирских оранжереях есть и не такое, но до тех оранжерей даже на его машине ни один час лететь. Сиреневые лепестки о чем-то смутно напоминали, что-то видела я еще такое сиреневое и неожиданное... Вампирский камень! Ну да, вампирский цветок, Вампирский камень. Сиреневый цвет напоминал о вампирах. О вампире. О нем! Почувствовала, что краснею, вспоминая нашу встречу. Его губы, его взгляд, его слова о любви...Это ничего, что он ушел. Он вернется. Он завтра вернется, а я подожду. Вот только где же я видела Вампирский камень? Ох, нет, в голове пусто. Зато в сердце тепло. Он меня любит. И он ко мне придет.

Я лежала и улыбалась. Вот только ужин не смогла есть тоже. А когда ковыряла ложкой совершенно неаппетитный завтрак, меня посетили первые сомнения. Это как-то не так. Не правильно. Что-то со мной не то, раз я сутки не могу есть, хотя чувствую себя прекрасно. Это из-за крови, я понимала. Из-за его крови. Вот только во мне же и до того кровь вампиров наличествовала, ну, в каком-то там переработанном виде. Так может у меня теперь с этой кровью перебор, и какие необратимые изменения пошли? А если я теперь вообще есть не смогу? Что же мне теперь, придется кровью питаться?

Когда пришел, наконец, Анхен, я сидела, прижавшись спиной к стене и обхватив руками коленки, и с ужасом смотрела на тарелку с остывшей кашей.

– Я не могу есть. Совсем, – сообщила в ответ на его вопрошающий взгляд.

– Так бывает, – спокойно кивнул он, присаживаясь на мою кровать. – Это пройдет.

– Правда? – обрадованно спросила я, перебираясь к нему на колени и обвивая руками шею.

– Правда, – он улыбался, ласково обнимая меня, и все смотрел в глаза, будто пытаясь в них что-то найти. – Это моя кровь в тебе. Она доминантна, она очень сильно сейчас на тебя влияет. На все в тебе. Твоему организму понадобится еще несколько дней, чтобы полностью ее растворить и переработать. Я говорил тебе вчера, но, кажется, ты совсем не готова была меня слушать.

– Так я не превращусь в вампира?

Он рассмеялся.

– Ой, Лариска, ты в школе что, вообще все уроки вампирологии прогуливала? Мы принадлежим к разным биологическим видам, у нас нет общих предков, и никакие эксперименты с кровью человека в вампира не превращают, как, впрочем, и вампира в человека.

– А если всю перелить? – не сдавалась я. Мало ли, что там в школе говорили.

– Человеку? Умрет, без вариантов.

– А если вампиру перелить кровь человека? Ну, полностью, его откачать, а человеческую залить? – даже и не знаю, зачем бы это могло им понадобиться, но интересно же.

– В вену нельзя, – начал объяснять он столь спокойно и обстоятельно, словно они там только и делали, что эксперименты по тотальному переливанию крови проводили. – При соотношении 50 на 50 начинается отторжение, да и в меньших количествах ваша кровь нам самочувствия не улучшает. А вот если через желудок...тогда весьма интересно получается...

– Что?

– А не скажу! – он столь хитро улыбнулся, что захотелось немедленно его поцеловать.

– Нет, скажи! – оторвавшись от его губ, я потребовала ответа.

– Ни за что! – смеялся он, падая головой на мою подушку и увлекая меня за собой.

– Тогда буду целовать, пока не скажешь! – удобно устроившись сверху, я преступила к немедленному исполнению своей угрозы. Он не возражал, лишь его руки скользили по моей спине, безбожно задирая мне рубашку все выше. А я целовала его лицо, его божественно прекрасное лицо, столь совершенное в своей красоте, что хотелось рыдать от восторга, что я могу видеть его столь близко, могу гладить его, целовать. Его высокий лоб, который никогда не знал и не узнает, что такое морщины, его черные дуги бровей, его сказочные неземные глаза цвета земли, согретой весенним солнцем, его узкий прямой нос, словно вырезанный резцом гениального скульптора, нежную кожу его щек, никогда не знавших щетины. Его губы, о, бездна, его губы, моя жизнь и моя смерть, моя жажда и мое блаженство!

– Пытка выбрана неправильно, – наконец заявил он, беря мое лицо в ладони и отрывая от себя.

– Тебе не нравятся мои поцелуи? – испугалась я.

– Мне нравятся твои поцелуи. Причем настолько, что если ты немедленно не прекратишь, то я вообще говорить не смогу, не то что на вопрос твой ответить. Кстати, я уже забыл, на какой.

– Я тоже, – счастливо рассмеялась я. Ему нравится! Ему хорошо со мной! – А почему ты говорить не сможешь? И вчера...

– А ты такая наивная маленькая девочка, что не догадываешься?

– О чем? О том, что когда страсть охватывает, стихи не почитаешь? Но "люблю"-то можно сказать, даже сгорая от страсти, а не убегать вот так, молча.

– Ох, Ларка ты моя Ларка, – он притянул к себе мое лицо, очень медленно поцеловал в глаза, затем нежно коснулся губ. И снова отстранил, не выпуская из ладоней. – Это у людей страсть. А у вампиров – жажда. И когда она охватывает, ничего уже не сказать, ни "люблю", ни "ненавижу".

– Почему?

– Нечем, – он улыбнулся, чуть пожав плечами.

– Как это? – что-то он совсем меня запутал.

– Да вот так. Вампиры чем кусают?

– Зубами. Ну, клыками, в смысле.

– Да? И где у меня клыки? – Анхен поджал губы, обнажая два ряда ровных белых зубов. Дав мне налюбоваться с этого ракурса, приоткрыл рот, чтоб мне лучше было видно верхнюю кромку. Не было у него клыков. Вообще. В смысле – даже у людей клыки были. Я непроизвольно провела языком по собственному подобному зубу. Ну да, вот он, маленький острый треугольничек, чуть выступающий над остальными зубами. У него ничего подобного я разглядеть не могла. Не поверив глазам, аккуратно провела по его зубам указательным пальцем. Острые. Не клыки, резцы. Палец мне откусить при желании сможет. Но проткнуть кожу, вену... Никак.

– Ты точно вампир? – только и смогла придумать.

– А что, есть сомнения? – он, похоже, здорово развеселился, глядя на мое изумление.

– Появились, – нет, я, конечно, понимала, что он меня дурит, что в чем-то тут подвох, но в чем? В школе о столь интимных вещах не рассказывали, там все больше о роли вампиров в жизни нашего общества... – Ладно, сдаюсь. Где? Клыки, в смысле. Ну, чем ты кусаешь.

Он поймал мой указательный палец и положил на два верхних передних зуба. Провел по ним. Сначала сбоку, потом по кромке. Чуть прикусил. Поцеловал. Легкими поцелуями двинулся вверх по пальцу, начал целовать ладонь.

– Эти? – не поверила я. – Ты смеешься надо мной! Это резцы, они широкие, ими не прокусишь. И вообще, клыки не спереди, они сбоку!

– Только в ваших сказках, – сообщил мне Анхен, оторвавшись от моей ладони. – Вы ж все по себе меряете. А у вас клыки и впрямь сбоку. Мясо рвать. Ну а мы – мяса не едим, и никогда не ели.

– Можно подумать, вы вообще когда-нибудь ели.

– Давно. Никто уже и не помнит. Но с тех пор у нас и остались зубы. Атавизм. Ну и артикуляционный аппарат. А когда охватывает жажда, зубы втягиваются. До конца, в десны. Остаются только эти два. Деформируются так, что ими можно кусать. А вот говорить уже нельзя.

– Как втягиваются? – не поверила я.

– Больно. Но с годами привыкаешь. А уж с веками... А если ты меня снова доведешь своими ласками до белого каления, то я тебе покажу.

– Тебе не нравятся мои ласки?

– Да что ж ты мнительная такая у меня стала, – он резко перевернулся, опрокидывая меня на спину и нависая надо мной. Поцеловал. Долго, глубоко, обстоятельно, так, чтобы и сомнений не возникало. – Нравятся они мне, Ларка, нравятся. Я ж тоже сейчас от тебя пьяный. Вот разве что контролирую себя чуть лучше. И в целом отношусь к тебе гораздо лучше, чем ты ко мне.

– Неправда!

– Да правда. Просто у тебя память сейчас избирательная. А мне настолько не запьянеть.

– Я не пьяная! Я вообще не пью! – обиделась я. – Я просто тебя люблю, а ты мне не веришь.

– Ты как маленькая вампирочка, пьяная от крови, – он нежно гладил мне основания волос и смотрел так ласково, что я просто не могла на него сердиться. – А что тебе алкоголь нельзя, я знаю, я ж тебя поил.

– Когда это? Что-то я такого не помню.

– Совсем?

– Совсем. Ты меня точно ни с кем не путаешь?

– Тебя спутаешь, – он рассмеялся и поцеловал меня в нос. – Это было в больнице, мы праздновали Новый год.

Что-то смутно мелькнуло. Накрытый стол, я сижу рядом с Анхеном, кто-то поет под гитару... Как в тумане все.

– Ты вспомнишь, – успокоил меня Анхен. – Чуть позже. Побочное действие моей крови. Ты меня сейчас здорово идеализируешь, а потому просто не можешь вспомнить обо мне ничего плохого. А я беззастенчиво, – он поцеловал меня в одну щеку, – этим, – поцеловал в другую, – пользуюсь, – и он вновь приник к моим губам. – И мне даже не стыдно, – сообщил он, оторвавшись.

– Нет, Анхен, погоди, погоди, – мои губы искали его, а руки ловили лицо и зарывались в его шелковистые густые волосы. Мыслей и так было не много, а от его поцелуев и последние разбегались. – Что плохого ты мог мне сделать? Не понимаю.

– Я не специально, – улыбнулся он, глядя на меня своими прекрасными теплыми глазами. – Усталый был очень, вообще соображал с трудом. Не подумал, что у тебя на абсолютно обычные вещи абсолютно нестандартная реакция. А когда увидел, что у тебя стресс, не придумал ничего лучше, чем напоить тебя водкой. Людям обычно помогает. Но девочке со столь высокой долей вампирской крови стало только хуже. Так что опять оказался не прав. Не могу к тебе привыкнуть. Все у тебя не по-людски!

– Это плохо?

– Это трудно. Не могу решить, что мне с тобой делать.

– А какие варианты?

– Да не много вариантов, и все они мне не нравятся.

– А если поцеловать?

– А вот это вариант интересный, – и мы снова целовались, и снова мир был лишь в границах наших губ, в границах наших тел.

– А знаешь, – сообщил он мне, наконец от меня оторвавшись, – у тебя ведь совершенно вампирская реакция на алкоголь.

– Это как? – опешила я. Разве вампиры пьют алкоголь?

– Если я выпью кровь пьяного человека, со мной будет ровно то же самое, что и с тобой в тот вечер.

– О-о, так это поэтому у нас в стране так пропагандируют здоровый образ жизни? – представив Анхена в обнимку с унитазом, я почему-то здорово развеселилась. Как-то я всегда себе представляла вампиров...возвышенней, что ли. Без бытовых подробностей, в общем.

– Вам он тоже весьма полезен. Да вот только привычка какая-то неискоренимая оказалась. Приходится потакать и попустительствовать... А тебя я тогда своим лекарством в норму приводил.

– В смысле "своим"? Ты еще и лекарства создаешь?

– Нет, я их еще и употребляю. Это лекарство не просто создано вампирами. Оно создано для вампиров. Как раз на случай алкогольного отравления через кровь. Тебе подошло идеально.

– Ну вот, а еще говоришь, я в вампира не превращаюсь, – продолжала веселиться я. – А местами я, оказывается, уже вампир.

– Угу, вот только не теми, какими стоило бы, – он лег на бок рядом со мной, оперев голову на локоть, и все смотрел на меня, так задумчиво и, мне даже показалось, печально. – Что мне делать с тобой? Вот скажи мне, что мне делать с тобой, Лариска?

– Любить, – меня сомнения не посещали. Вот только то, что он отодвинулся, мне не понравилось. Я тоже повернулась на бок и прижалась к нему, скользя ладонью по его спине.

– Любить, – он мне улыбнулся, но как-то не весело. – А потом? – его свободная рука гладила мне спину, а впрочем, не только спину.

– А потом укусить, – не задумываясь ответила я. – Я хочу быть твоей. Совсем-совсем твоей.

– Совсем-совсем-совсем... Я не кусаю девочек, не подписавших "Добровольное согласие", – он взглянул мне в глаза неожиданно жестко.

– На кровь и плоть? Ты же знаешь, что я согласна. Я подпишу, когда скажешь. Хоть прям сейчас.

– На кровь и плоть, Лариса, я и сам хоть десяток подпишу. От любого имени, любым почерком. Это формальность, не более. Ради нее и заморачиваться не стоит. Нет, принцесса, мне нужна от тебя совсем другая бумажка.

– Что же ты хочешь?

– Твою жизнь.

Значит, вот как это бывает. Не страшно. Совсем. И почему я раньше боялась? Если любишь, то не страшно.

– Возьми.

– Правда?

– Да. Только обещай мне...

– Что?

– Обещай, что выпьешь. До последней капли. Выпьешь сам, и ни с кем не поделишься. Обещай, что выпьешь, а не прольешь на землю. Скажи мне, что моя кровь не поганая, и ты не станешь проливать ее в землю! – обида, давняя, позабытая, вдруг вырвалась из меня с этими словами, и я рыдала, не в силах успокоиться.

– Значит, ЭТО тебя обидело? – Анхен, похоже, был поражен. – Из всего, что я тебе сделал, ты помнишь только это? Эту фразу?

– Обещай!

– Я обещаю, Ларочка, обещаю, – он перемежал слова поцелуями, и я верила, чувствовала, что он был в этот момент абсолютно искренен. – Ты будешь моей, только моей. И я никогда не пролью твою кровь в землю. Ты прости мне эти слова. Я был зол тогда, себя не помнил. Я много лишнего тогда наговорил и, быть может, сделал. Мне нельзя злиться, Ларка, я потом остановиться не могу. Я знаю, я пытаюсь сдерживаться, но если срываюсь... Тебе повезло, что я не убил тебя в тот день, а ты запомнила эту глупую фразу.

Я обхватила его руками, прижала к себе крепко-крепко:

– Просто люби меня. Я твоя. Вся. До последней капли.

Он любил. Аккуратно снял с меня через голову рубаху и бросил на пол. О, то есть, если за свои деньги куплено, то мы вещи не рвем, снимаем! Да и сам сегодня явно подготовился. Пришел не в рубашке, а в футболке-поло с тремя пуговичками под горлом. В надежде, что хоть эти уцелеют, не иначе. Ладно, можно и через голову.

– Как я люблю, когда ты не в костюме, – прошептала я, целуя его шею, спускаясь дорожкой поцелуев к груди...

– Не в костюме или без костюма?

– Оба варианта вместе.

Я потянулась к застежке его джинсов, но он перехватил мои руки и, заведя их мне за голову, начал целовать меня сам, и мир мой был – Анхен, мой космос, моя вселенная, и имя его было моим дыханием, и жизнь была лишь там, где он меня касался.

Дверь распахнулась. Ну конечно, больница же. Здесь стучать не принято. Санитарка посуду после завтрака забрать решила. Не забрала. Ойкнув, удалилась. Я покраснела. Анхен рассмеялся.

– Пора завязывать с этой любовью вампира и девы, – весело сообщил он мне. – И так вся больница сутки на ушах стоит. Они и вампира-то первый раз в жизни видят, а тут такой роман! Да у них на глазах! Сэлисэн и Елена горько рыдают в уголке. Теперь лет сто детям и внукам о нашей неземной любви рассказывать будут.

– Ну что ты смеешься? Это же неприлично! Вот что они теперь обо мне подумают?

– Все-то у вас неприлично на ровном месте! Завидуют они тебе. Всей больницей. И чего в этом неприличного? – вопреки разговорам о необходимости завязывать, он явно был намерен продолжать, и я не могла не согласиться с его доводами.

Страсть сжигала меня, я стонала и выгибалась в его умелых руках. Вот только джинсы он так и не снял, и снова взял меня только пальцами, да еще и перевернув при этом на живот, так, что я не могла его даже касаться. Мои руки мяли больничные простыни, я выдыхала в подушку его имя, я умирала от наслаждения... Вот только...если бы...он взял меня...по-настоящему...и еще укусил, это было бы...я не знала, можно ли чувствовать острее, сильнее, чем сейчас, но наверное...иначе зачем... И тут я почувствовала, как его большой палец медленно, но неудержимо врывается мне в попу. Ах, нет! Я дернулась, но он меня удержал, и вновь начал двигаться во мне, заставляя принимать его и там тоже, и это было...не больно, еще не больно, но...ощутимо и, главное, совсем не нужно...но он не прекращал, двигаясь уверенно и энергично...ах! резко даже, но...Анхен!.. если ты так хочешь...если тебе так нравится, то пускай...я приму...я любого тебя приму...ах, Анхен! Анхен!!

Мир рассыпался на осколки, и вновь собрался. Больничной палатой. Больничной кроватью. Простыней, сжатой в моих пальцах. Подушкой под моей щекой.

Анхен потянул меня за плечо, переворачивая на спину. Очень медленно приблизил к моему лицу свое. Убедился, что я сфокусировала на нем свой взгляд. И разомкнул плотно сжатые губы. Рот открылся, и я увидела это. Черный провал. Голые десны. Только спереди, сверху, как он и показывал, два острых и длинных игольчатых зуба. Ничего общего с теми резцами, по которым я водила пальцем. Гадюка. Этот жуткий рот – это челюсти гадюки, по-другому не скажешь. Вот так у них все трансформируется? Разве такое возможно?

Медленно протянула руку и коснулась этих, настоящих зубов вампира. Это были не клыки. Но вот как назвать их, я не знала. Анхен перехватил мою руку, взяв мой указательный палец в свои. Поднес к зубам, позволил коснуться острия. И резко укусил. Я закричала, палец дернуло острой болью. Гораздо больнее, чем когда прокалывают палец для анализа. Он сразу отпустил, лишь слизнул языком выступившую капельку крови. И все смотрел мне в глаза, ища там... Страх? Желание? Я не знала. Я просто позволила своим пальцам запутаться в его волосах, и притянула его голову к своей шее, туда, где билась трепетная жилка, отмеряя последние удары моей жизни.

– Я люблю тебя, – прошептала ему в волосы. – Люблю тебя, люблю тебя, люблю!

Он поцеловал. Очень нежно, едва касаясь. Затем лизнул, скользнул языком от уха и до ключицы. Вновь поцеловал. Оторвал от себя мои руки, положил их на подушку. Встал и отошел к окну. И замер там, вцепившись руками в подоконник и уперев лоб в холодное стекло.

А я осталась лежать. Потерянная, опустошенная. Он не взял. Просил мою жизнь, а сам не взял даже крови. Ненужная. Я лежала, бессмысленно глядя в потолок. Он стоял, упершись лбом в стекло. И время текло мимо нас, ничем нас не задевая.

Потом я шевельнулась. Я вспомнила, что это больница, и в любой момент зайдет кто угодно, а я лежу, обнаженная, поверх одеяла. Нагнулась, подобрала рубашку, оделась. Сняла со спинки кровати халат, одела и его. Старательно завязала пояс. Подобрала с пола его футболку, подошла к окну, нахлестом бросила на его плечо. Он вздрогнул, стянул ее с плеча одной рукой, но так и остался стоять, упершись лбом в окно и сжимая одежду в кулаке.