Текст книги "Миссия в Сараево (СИ)"

Автор книги: Алим Тыналин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)

Глава 23
Триумф

Поезд прибыл в Белград к полудню.

Я сошел на перрон с вещмешком на плече. Люди толпились вокруг, торопились к выходу. Носильщики тащили чемоданы, кричали, предлагая услуги. Паровоз шипел, выпускал пар. Пахло углем и машинным маслом.

Я шел медленно, осматриваясь по привычке. Проверял, нет ли слежки. Пока ничего подозрительного. Никто не следил.

Вышел с вокзала. Солнце светило ярко, даже жарило. Улицы Белграда шумные, грязные. Извозчики выкрикивали предложения, торговцы зазывали к лоткам. Запах жареного мяса, лука, пыли.

Я поймал извозчика. Велел везти в Дорчол, к церкви Святого Марка. Оттуда пешком до конспиративной квартиры, так безопаснее.

Извозчик щелкнул кнутом. Пролетка тронулась, колеса стучали по булыжникам. Я сидел, смотрел на город. Все как прежде. Будто ничего не случилось.

Но нет. Миссия выполнена. Покушение сорвано. Война предотвращена.

Через двадцать минут извозчик остановился у церкви. Я заплатил, сошел с коляски. Пошел пешком по узким улочкам Дорчола. Старые дома, полуоблезшая штукатурка, белье сушится на веревках между окнами. Дети играли во дворах, кричали, смеялись.

Конспиративная квартира в трех кварталах от церкви. Третий этаж старого дома. Темный подъезд, скрипучая лестница. Я поднялся, остановился перед дверью.

Постучал условным сигналом. Три, два, один удар.

Тишина. Потом шаги за дверью. Щелчок замка.

Дверь открылась.

Артамонов.

Он стоял в дверном проеме, улыбался. Широкая улыбка, редкая для него. Обычно он серьезный, сдержанный. Но сейчас он улыбался.

– Входите, Александр Иванович.

Я вошел. Он закрыл дверь за мной, дважды повернул ключ.

Квартира небольшая. Одна комната, кухня, прихожая. Окно выходило во двор. Мебель простая: стол, два стула, диван у стены. На столе керосиновая лампа, стопка бумаг, чернильница.

Артамонов прошел к столу, сел. Жестом указал на второй стул.

– Садитесь. Докладывайте.

Я сел напротив. Положил вещмешок рядом на пол.

– Миссия выполнена, – сказал я. – Взрыв произошел в шесть утра. Склад уничтожен. Танкович тяжело ранен. Двое боевиков погибли на месте.

Артамонов кивнул.

– Знаю. Прочитал донесения агента из Шабаца. – Он взял листок бумаги со стола, пробежал глазами. – Взрыв разнес склад в щепки. Ближайший барак разворочен. Двое мертвых: Велько Чубрилович и Михайло Йованович. Танкович с переломом руки, контузией, осколочными ранениями. Его доставили в госпиталь Шабаца. Состояние тяжелое.

Он отложил бумагу, посмотрел на меня.

– Выживет?

– Не знаю, – сказал я. – Видел, как его увозили. Без сознания, в крови. Может, выживет. Может, нет.

Артамонов достал из внутреннего кармана сигарету, закурил. Дым поплыл к потолку, синий, густой.

– Не важно, – сказал он медленно. – Даже если выживет, обучение сорвано. Лагерь уничтожен. Боевики разбежались. Гаврило Принцев погиб, это главное.

Я поднял голову.

– Принцев погиб? В донесении написано только о двух.

– Третий умер по дороге в госпиталь. – Артамонов затянулся. – Осколок в живот. Истек кровью в повозке. Агент подтвердил, это был Принцев.

Я откинулся на спинку стула. Принцев мертв. Худой фанатичный юноша, который смотрел на меня в последний день в лагере, молча, неподвижно.

Мертв.

– Операция провалена, – продолжал Артамонов. – «Черная рука» не сможет подготовить новых исполнителей до конца месяца. Эрцгерцог Франц Фердинанд посетит Сараево двадцать восьмого июня, как планировалось. Никто его не убьет. У сербов больше нет людей.

Он улыбнулся снова.

– Отличная работа, Александр Иванович. Вы предотвратили покушение. А значит, предотвратили большую войну.

Артамонов поднялся, подошел к шкафу у стены. Открыл дверцу, достал бутылку. Темное стекло, золотая этикетка.

– Французский коньяк, – сказал он, возвращаясь к столу. – Hennesy. Хороший, выдержанный. Приберегал для особого случая.

Он поставил бутылку на стол. Достал два бокала из того же шкафа. Налил. Янтарная жидкость, густая, блестящая. Крепкий, пряный запах.

Протянул мне один бокал.

– Поздравляю. За успех миссии.

Я выпил. Коньяк обжег горло, согрел грудь. Хороший коньяк. Артамонов не обманул.

Он тоже выпил, опустил бокал на стол. Сел обратно.

– Петербург доволен, – сказал Артамонов, наливая снова. – Министр лично благодарит.

Он посмотрел на меня.

– Возможно, вас скоро отзовут. Новое задание. Но сначала отпуск. Вы заслужили.

Я покачал головой.

– Мне нужно еще несколько дней. Уладить личные дела.

Артамонов прищурился. Затянулся сигаретой.

– Ваша переводчица?

Я не ответил.

Он понимающе кивнул.

– Будьте осторожны. Чувства опасная вещь в нашем деле. Привязанности делают нас уязвимыми.

– Знаю.

– Хорошо. – Он откинулся на спинку стула. – Три дня. Не больше. Потом ждите депешу из Петербурга. Приказ может прийти в любой момент.

Я кивнул. Допил коньяк. Поставил бокал на стол.

– Могу идти?

– Идите. Отдохните. Вы заслужили. – Артамонов улыбнулся снова. – Кстати, агент передал еще одну деталь. В лагере нашли связанного боевика. В лесу, у поляны. Без сознания, связанный собственными ремнями. Жив, цел. Только синяк на челюсти да шишка на затылке.

Он посмотрел на меня с любопытством.

– Ваша работа?

– Моя.

– Не убили?

– Не было нужды.

Артамонов медленно кивнул.

– Гуманно. Хотя рискованно. Он мог поднять тревогу раньше, чем вы уехали.

– Не поднял.

– Повезло. – Артамонов затушил сигарету в пепельнице. – Ладно. Идите. Увидимся через три дня.

Я поднялся, взял вещмешок. Пошел к двери.

– Александр Иванович, – окликнул Артамонов.

Я обернулся.

Он сидел за столом, смотрел на меня серьезно. Улыбка исчезла.

– Вы сделали великое дело. Помните это.

Я кивнул.

Вышел из квартиры. Спустился по скрипучей лестнице. Вышел на улицу.

Солнце светило все так же ярко. Дети играли во дворах. Торговцы кричали у лотков. Белград жил обычной жизнью.

Я шел по улице в приподнятом настроении.

Миссия выполнена. Война предотвращена. Петербург доволен.

Три дня свободы.

Я проведу их с Еленой.

* * *

Елена сидела у окна с книгой на коленях.

Вечерело. Солнце садилось за крыши Белграда, окрашивая небо в оранжевые и розовые полосы. В комнате становилось темно. Она зажгла лампу на столике рядом с креслом. Свет мягкий, желтый, отбрасывал тени на стены.

Сборник стихов Воислава Илича. Елена читала медленно, но слова не задерживались в голове. Мысли витали где-то далеко.

Александр исчез и не появлялся.

Она беспокоилась. Всегда беспокоилась, когда он исчезал. Вспоминала Стефана. Вспоминала, как ждала его тем вечером два года назад. Как он не вернулся.

Гнала эти мысли прочь. Александр не Стефан. Александр журналист, не боевик. Не полезет в опасность.

Но все равно беспокоилась.

В это мгновение раздался стук в дверь.

Елена вздрогнула. Отложила книгу, поднялась с кресла. Пошла к двери.

– Кто там?

– Почта!

Голос незнакомый, молодой.

Елена приоткрыла дверь.

На пороге стоял юноша в синей форме почтальона. Лет восемнадцати, худой, с веснушками на носу. В руках большая кожаная сумка через плечо.

– Письмо для Елены Йованович, – сказал он, протягивая конверт.

Елена взяла. Конверт обычный, белый. Без обратного адреса. Только ее имя, написанное четким печатным почерком.

– Спасибо.

Почтальон кивнул, развернулся, побежал вниз по лестнице. Шаги затихли.

Елена закрыла дверь. Вернулась в комнату, села в кресло. Повернула конверт в руках. Легкий. Внутри одна страница, не больше.

От кого?

Она вскрыла конверт, достала листок.

Бумага белая, плотная. Текст напечатан на машинке. Буквы ровные, четкие. Без подписи.

Елена начала читать.

«Александр Соколов русский шпион. Взрыв в Шабаце это его работа. Он использовал вас и вашу организацию. Майор Танкович ранен из-за него. Если не верите, спросите, где он был прошлую ночь».

Она перечитала еще раз.

Рука дрожала. Листок шелестел.

Нет.

Это не может быть правдой.

Елена опустила письмо на колени. Смотрела в стену. Сердце билось быстро, глухо.

Провокация. Австрийцы. Они хотят разрушить доверие между нами. Посеять подозрения. Классический прием.

Но…

Взрыв в Шабаце.

Она слышала о нем вчера. Новости мгновенно разлетелись по городу. Уничтожен учебный лагерь «Черной руки». Трое погибших, в том числе Гаврило Принцев. Танкович тяжело ранен, в госпитале. Диверсия. Австрийцы? Или предатель?

Никто не знал точно.

А вот Александр…

Где был Александр вчера?

Елена напряглась, вспоминая.

Кажется, он сказал, что едет в Ниш. Командировка. Статья о сербских беженцах из Боснии.

Елена схватила письмо снова. Перечитала.

Совпадение?

Может быть.

Но слишком много совпадений.

Она поднялась с кресла. Начала ходить по комнате. Из угла в угол. Нервно сжимала кулаки.

Вспоминала.

Александр всегда был уклончивым. Когда спрашивала о работе, о встречах, отвечал коротко, неохотно. «Служебные дела», «нельзя рассказывать», «редактор не разрешает».

Думала, что просто скрытный. Осторожный. Журналисты такие бывают.

Но теперь…

Она ведь знала. История с Милутиновичом все показала.

Слишком много совпадений.

Елена остановилась у окна. Смотрела на темнеющий город. Огни фонарей зажигались один за другим.

Нет. Не может быть. Александр не такой. Он добрый, заботливый. Любит ее. Целовал ее так нежно…

Но шпионы именно такими и бывают. Они входят в доверие. Притворяются. Играют роль.

Стефан предупреждал ее когда-то. Давно, в первые месяцы их знакомства. «Будь осторожна с людьми, которые задают слишком много вопросов. С теми, кто слишком быстро становится близким. Австрийская контрразведка использует таких».

А Александр…

Он спрашивал много. О «Черной руке». О Дмитриевиче. О планах. Она думала, что для статей. Для работы.

А если нет?

Елена сжала письмо в кулаке. Бумага смялась.

Это ложь. Должна быть ложь.

Но что, если это правда?

Тошнота подступила к горлу.

Она бросила письмо на стол. Отвернулась к окну.

Нужно кому-то показать. Кому-то, кто разберется.

Чирич.

Да. Чирич. Он умный, осторожный. Он поймет, что делать.

Она схватила письмо, сложила обратно в конверт. Надела шаль на плечи. Взяла ключи.

Остановилась у двери.

А если Александр придет, пока ее нет?

Что она ему скажет?

Ничего. Пока ничего. Сначала нужно разобраться. Показать письмо Чиричу. Пусть он решит.

Елена вышла из квартиры, заперла дверь. Спустилась по лестнице на улицу.

Вечер. Прохладно. Тускло горели фонари. Прохожие торопились домой. Где-то играла музыка, граммофон в соседнем доме.

Она шла быстро, почти бежала. Конверт жег пальцы сквозь ткань шали.

Чирич жил недалеко. Квартал от площади Теразие. Десять минут ходьбы.

Елена шла, не оглядываясь. Сердце стучало. Мысли метались.

Добравшись до дома Чирича, она поднялась по узкой лестнице на третий этаж.

Постучала.

Тишина. Потом шаги за дверью. Тяжелые, медленные.

Дверь открылась.

Чирич стоял на пороге в домашнем халате поверх рубашки. Густые волосы растрепаны. В одной руке книга, палец зажат между страницами, читал, когда она постучала.

Увидел ее. Брови поднялись.

– Елена? Что случилось?

Голос спокойный, но настороженный. Он редко получал визиты по вечерам. Тем более женские.

– Мне нужно с вами поговорить. – Голос дрожал. Она пыталась держаться, но не получалось. – Срочно.

Чирич отступил в сторону, пропуская ее.

– Входи.

Елена вошла. Он закрыл дверь, повернул ключ. Провел ее в кабинет.

Комната небольшая. Книжные полки до потолка, забитые томами. Письменный стол у окна, заваленный бумагами. Два кресла у камина, где тлели угли. Пахло табаком, старой бумагой, кожей.

Чирич указал на кресло.

– Садись. Что стряслось?

Елена села. Руки сжимали конверт так крепко, что бумага мялась. Она протянула его Чиричу.

– Это принесли сегодня. Прочитай.

Чирич взял конверт. Достал листок. Поднес к лампе на столе. Начал читать.

Лицо его быстро менялось. Сначала любопытство. Потом напряжение. Потом что-то жесткое, холодное. Челюсти сжались.

Читал долго. Молчал.

Елена ждала. Слышала, как тикают часы на каминной полке. Как потрескивают угли в камине. Как далеко на улице проехал извозчик.

Наконец Чирич опустил письмо. Посмотрел на нее.

– Откуда это?

– Не знаю. Почтальон принес. Конверт без обратного адреса.

– Кто мог прислать?

– Не знаю, – повторила она. – Я подумала… Может, австрийцы? Провокация?

Чирич не ответил. Снова посмотрел на письмо. Перечитал.

– Где был Соколов два дня назад?

Елена сглотнула.

– Не знаю точно. Командировка. Статья о беженцах.

Тишина.

Чирич отложил письмо на стол. Встал. Начал ходить по комнате. Руки сложил за спиной. Шаги тяжелые, мерные.

Елена сидела неподвижно. Смотрела на него. Ждала.

Чирич подошел ближе. Остановился перед ее креслом. Смотрел сверху вниз. Глаза холодные, жесткие.

– Ты спала с ним?

Елена почувствовала, как краснеет. Отвела взгляд.

Молчание было ответом.

Чирич медленно кивнул.

– Значит, он использовал тебя. Вошел в доверие через тебя. Получил доступ к нашей организации. К людям. К планам.

– Нет! – Елена вскочила с кресла. – Это не так! Он не такой! Александр не предатель!

– Тогда объясни. – Чирич говорил спокойно, но в голосе звучала сталь. – Где он был, когда утонул Милутинович? Когда умер Димич?

Елена открыла рот. Закрыла. Не нашла слов.

– Слишком много совпадений, – продолжал Чирич. – Слишком много смертей вокруг одного человека.

Чирич покачал головой.

– Если бы это была провокация, они прислали бы письмо нам, в организацию. Дмитриевичу. Мне. Но они прислали тебе. – Он посмотрел ей в глаза. – Почему? Потому что знают, через тебя он получал информацию. Ты источник.

Елена отступила на шаг. Ноги подкашивались.

– Нет…

– Танкович ранен, – сказал Чирич жестко. – Димич мертв. Милутинович мертв. Принцев, Чубрилович, Йованович мертвы. Все из-за одного человека.

Он сделал паузу.

– Соколов предатель. А ты привела его к нам.

Слова ударили, как пощечины. Елена качнулась. Схватилась за спинку кресла.

– Я не знала… Я не думала…

– Не думала. – Чирич повернулся к столу. – Именно поэтому погибли люди. Именно поэтому провалилась наша операция.

Он подошел к столу. Открыл нижний ящик. Достал что-то тяжелое, металлическое.

Револьвер.

Черный, массивный. Барабан на шесть патронов.

Чирич проверил барабан, щелкнул обратно. Положил револьвер на стол. Смотрел на него.

– Что ты собираешься делать? – прошептала Елена.

* * *

Два дня я просидел в квартире.

Не выходил. Не брился. Почти не ел.

Сидел у окна, смотрел на улицу. Люди ходили мимо, торговцы кричали у лотков, дети играли во дворе. Жизнь продолжалась.

Триумф.

Но я не чувствовал триумфа.

Чувствовал пустоту.

Два дня я ждал. Откладывал. Не знал почему.

Надо было пойти к Елене. Надо было увидеть ее. Сказать, что вернулся. Что все кончено. Что теперь мы можем…

Что?

Я не знал. Не думал дальше.

Просто сидел у окна и смотрел на улицу.

На третий день встал, побрился, надел чистую рубашку. Вышел из квартиры.

Утро. Солнце светило ярко. Жарко.

Шел по улицам Дорчола к дому Елены. Знакомый путь. Проходил его десятки раз. Знал каждый поворот, каждый двор.

Поднялся по лестнице на второй этаж. Остановился у двери ее квартиры.

Постучал.

В ответ тишина.

Постучал снова. Громче.

Никто не открывал.

Может, вышла. На рынок. В университет. Просто гуляет.

Я спустился вниз. У входа сидела хозяйка дома, старая женщина в черном платке. Она часто сидела там на скамейке, следила за входящими и выходящими людьми.

– Добрый день, – сказал я. – Елена Йованович дома?

Старуха подняла голову. Долго смотрела на меня. Лицо сморщенное, глаза тусклые.

– Вы ее знали? – спросила она.

Знали.

Прошедшее время.

Я замер.

– Что случилось?

Старуха покачала головой. Перекрестилась.

– Господи, какое несчастье. Такая молодая. Такая красивая.

– Что случилось? – повторил я громче.

Она вздохнула.

– Убили ее. Два дня назад. Вечером. Ограбление, говорят. На улице напали. Забрали кошелек, украшения. Застрелили.

Мир качнулся.

Я затаил дыхание.

– Где… где это было?

– У церкви Святого Марка. Возвращалась поздно, темно уже было. Нашли утром. – Старуха вытерла глаза концом платка. – Похоронили вчера. На Новом кладбище. Отец Милош отпевал.

Я не слышал больше ничего.

Отошел от скамейки. Пошел прочь. Не помнил куда.

Елена мертва.

Убита два дня назад.

В тот день, когда я вернулся из Шабаца.

Ограбление, сказала старуха. Напали на улице.

Нет.

Это не ограбление.

Я знал.

Это было убийство.

Целенаправленное. Хладнокровное.

Кто?

«Черная рука»?

Может быть. Если узнали, что она работала со мной. Если поняли, что я агент. Что она помогала мне.

Чирич. Дмитриевич. Кто-то из них.

Я шел по улице, не видя ничего вокруг. Люди расступались, смотрели на меня. Наверное, выражение моего лица было страшным.

Надо идти на кладбище. Увидеть могилу. Попрощаться.

Глава 24
Сюрприз

Новое кладбище на окраине города. Час ходьбы. Может, больше.

Я пошел.

Солнце поднималось выше. Становилось жарче. Пот тек по спине под рубашкой.

Я шел и шел. Мимо домов, мимо площадей, мимо парков. Белград лениво плыл мимо, чужой и равнодушный.

Вышел за город. Дорога петляла между полями. Запах травы, цветов, пыли.

Впереди показались кресты.

Кладбище.

Кованые, высокие ворота. Открытые. Я вошел.

На аллеях между могилами росли кипарисы. Тихо. Только где-то далеко пели птицы.

Свежие могилы в дальнем углу. Земля еще темная, не поросла травой. На холмиках лежали венки.

Я шел вдоль ряда. Читал имена на временных деревянных крестах.

Стоянович. Петрович. Младенович.

Остановился.

Йованович.

Деревянный крест. Надпись выжжена неровными буквами: «Елена Йованович. 1892–1914. Покойся с миром».

Двадцать два года.

Я опустился на колени перед могилой.

Почва еще сырая под коленями. Пахло свежевскопанной землей, цветами.

На холмике лежали белые лилии. Кто это принес?

Я протянул руку. Коснулся земли.

Холодная. Тяжелая.

Больше никогда не увижу ее лица. Не услышу голоса. Не почувствую прикосновения.

Потом я услышал шаги.

Кто-то шел по аллее. Медленно, не спеша.

Остановился за моей спиной.

Я не оборачивался. Не двигался.

– Трогательно, – сказал голос. – Разведчик оплакивает агента. Или все-таки это было больше?

Голос спокойный, ироничный. С легким немецким акцентом.

Я медленно поднялся. Повернулся.

В трех шагах от меня стоял мужчина.

Средний рост, изящное телосложение. Темный костюм безупречного покроя, жилет в тонкую полоску, цепочка от часов. Светлые волосы аккуратно зачесаны назад. Тонкие черты лица, острый подбородок. Монокль на цепочке поблескивал на солнце.

Урбах.

Он стоял непринужденно, руки в карманах брюк. Смотрел на меня с легкой усмешкой.

– Господин Соколов, – сказал он, чуть склонив голову. – Или мне следует называть вас как-то иначе? Александр Николаевич? Или, может быть, поручик Бурный?

Я молчал.

Он улыбнулся шире.

– Молчание тоже ответ. Красноречивый, надо признать. – Достал из кармана серебряный портсигар, открыл, предложил мне. – Турецкие. Отличные.

Я не взял.

Урбах пожал плечами, вытащил сигарету себе. Закурил. Дым поплыл в неподвижном воздухе.

– Странное место для встречи, не правда ли? – Он окинул взглядом кладбище. – Хотя, пожалуй, символичное. Столько смертей позади. Столько впереди.

– Что вам нужно? – получилось хрипло.

– Нужно? – Урбах затянулся. – Ничего особенного. Просто увидел знакомое лицо и решил поздороваться. Вежливость, знаете ли. Мы с вами коллеги, в некотором смысле. Оба служим своим странам. Оба играем в одну игру.

– Мы не коллеги.

– О нет, мы именно такие. – Он шагнул ближе, посмотрел на могилу. – Елена Йованович. Прекрасная девушка. Умная, страстная. Жаль, что оказалась в неправильном месте в неправильное время.

Я сжал челюсти.

Урбах заметил. Усмешка стала холоднее.

– Не смотрите так, поручик. Это не моя работа. Я не убиваю красивых женщин. Это дурной тон. – Стряхнул пепел. – Хотя, должен признать, ее смерть решила некоторые проблемы. Ваши проблемы, в частности.

– Вы знаете, кто это сделал.

– Знаю. – Он не скрывал. – «Черная рука» не терпит предателей. И тех, кто с ними связан. Чирич человек решительный. Не сентиментальный. Когда узнал, что вы агент, быстро сделал выводы.

– Как он узнал?

Урбах улыбнулся.

– Письмо. Анонимное. С убедительными фактами. Взрыв в Шабаце, ваше отсутствие в нужное время, совпадения. – Пауза. – Я мог бы сказать, что не имею к этому отношения. Но мы оба знаем, что это была бы ложь.

Я сдерживал себя. У меня нож в голенище. Можно сделать три шага. Ударить в горло. Быстро, тихо.

Но я не двинулся.

Урбах видел это. Видел внутреннюю борьбу. Усмешка стала мягче, почти сочувственной.

– Вы не убьете меня, поручик. Не здесь. Не сейчас. Слишком много свидетелей. – Он кивнул в сторону аллеи, где виднелись фигуры других посетителей кладбища. – И потом, какой смысл? Одним австрийским офицером больше, одним меньше. Война все равно начнется.

– Покушение сорвано, – сказал я. – Танкович ранен. Боевики разбежались. Эрцгерцог в безопасности.

Урбах рассмеялся. Тихо, искренне.

– О, поручик. Вы действительно так думаете? – Он затушил сигарету о подошву ботинка, бросил окурок в сторону. – Танкович один человек. «Черная рука» одна организация. Но тех, кто хочет войны, легион. В Вене, в Берлине, в Петербурге, в Париже. Все ждут повода. Искры.

– Повода не будет.

– Будет. – Урбах достал часы из жилетного кармана, проверил время. – Завтра. Или послезавтра. Очень скоро. – Убрал часы обратно, посмотрел на меня. – Вас ждет сюрприз, поручик. Неприятный. Настоятельно рекомендую покинуть Белград как можно скорее. Сегодня вечером. Сейчас, если есть возможность.

– Что вы задумали?

– Я? – Урбах приложил руку к груди с преувеличенной невинностью. – Ничего. Я просто скромный офицер разведки, исполняющий свой долг. Но мир не стоит на месте, знаете ли. События развиваются. Иногда непредсказуемо.

Он шагнул в сторону, обходя меня. Остановился рядом с крестом на могиле Елены.

– Она верила в великую Сербию, верно? В освобождение славян. В справедливость. – Посмотрел на надпись на кресте. – Наивные мечты. Но искренние. Жаль, что искренность не спасает от пули.

Я сделал шаг вперед.

Урбах повернулся, встретил мой взгляд. Усмешка исчезла. Лицо стало серьезным.

– Не надо, поручик. Я пришел не для драки. Пришел предупредить. Из профессионального уважения. – Достал портсигар снова, закурил новую сигарету. – Вы хороший агент. Взорвали лагерь, устранили инструктора, сорвали обучение. Впечатляет. Но эта игра намного больше, чем вы думаете. И силы, которые в нее вовлечены, сильнее любого отдельного человека.

– Война не начнется, – повторил я упрямо.

– Начнется. – Он говорил спокойно, без торжества. Просто констатировал факт. – Завтра утром вы поймете. А потом побежите к своему Артамонову, он отправит депешу в Петербург, там поднимется паника. Мобилизация, ультиматум, войска. Механизм запущен, поручик. Его уже не остановить.

– Что завтра?

Урбах покачал головой.

– Нет-нет. Не скажу. Я же сказал, что это сюрприз? – Затянулся, выпустил дым. – Но повторяю: уезжайте сегодня. Пока границы открыты. Завтра будет поздно. Вас начнут искать. «Черная рука» ничего не забывает. Чирич не забывает. А австрийские жандармы тоже неглупы. Русский шпион в Белграде в разгар кризиса отличный козел отпущения.

Он отошел от могилы, направился по аллее к выходу. Остановился через несколько шагов, обернулся.

– Кстати, поручик. Мы еще встретимся. – Улыбнулся холодно. – На поле боя. Через год, может, два. Когда Россия и Австрия столкнутся лбами. Вы будете в одном окопе, я в другом. И тогда посмотрим, кто окажется прав.

– Я вас найду раньше, – сказал я тихо.

Урбах кивнул, будто это был комплимент.

– Надеюсь на это. Будет интересно. – Приложил два пальца к виску в ироничном салюте. – До встречи, господин Бурный. Берегите себя. Война будет долгая. Пушки не разбирают, кто умный, кто храбрый.

Повернулся, пошел дальше. Фигура в темном костюме удалялась между крестами и деревьями. Скрылась за поворотом аллеи.

Я остался один.

Посмотрел на могилу Елены. На деревянный крест. На венок из белых лилий.

Завтра.

Что завтра?

Что задумал Урбах?

Надо бежать к Артамонову. Докладывать. Предупредить.

Но сначала…

Я опустился на колени снова. Положил руку на землю.

Ветер зашелестел листьями. Птица пропела где-то далеко.

Елена не ответила.

Я поднялся. Посмотрел на могилу последний раз.

Потом повернулся и пошел прочь с кладбища.

Надо выяснить, что будет завтра.

Пока не поздно.

Я вышел с кладбища и направился обратно в город.

Солнце клонилось к закату. Тени длинные, косые. Жара спала, стало прохладнее.

Я шел быстро. Знал, куда иду.

К Чиричу.

Он убил Елену. Или приказал убить. Неважно. Теперь он должен ответить.

Одна из конспиративных квартир Чирича находилась на улице Краля Петра. Второй этаж старого дома с обвалившейся штукатуркой. Я был там дважды на встречах студенческого кружка.

Поднялся по скрипучей лестнице. Остановился у двери. Номер семь. Краска на двери облезла, дерево потемнело от времени.

Постучал.

Тишина.

Постучал громче.

Никто не открывал.

Рванул ручку. Заперто.

Я достал отмычки из кармана. Вставил в замочную скважину. Повернул, нащупывая пружину. Щелчок. Замок открылся.

Толкнул дверь. Она скрипнула, открылась.

Вошел внутрь.

Квартира пустая.

Одна комната, кухня. Окно занавешено темной тканью. Пахло пылью, табаком, затхлостью.

Стол у окна. Стулья вокруг. Полка с книгами на стене. Маркс, Бакунин, сербские поэты.

Но никого нет.

Я обошел комнату. Открыл шкаф, пустой. Ящики стола тоже пустые. Даже бумаг нет, даже окурков в пепельнице.

Чисто. Слишком чисто.

Он ушел недавно. Забрал все, что могло указать на него.

Я вышел из квартиры, запер дверь. Спустился на улицу.

Кафана «Златни Крст». Там собирались студенты. Там я познакомился с Душаном, Владимиром, Петаром. Там Чирич иногда появлялся.

Пошел туда.

Кафана в десяти минутах ходьбы. Узкая улочка, вывеска над дверью, золотой крест на черном фоне.

Вошел внутрь.

Зал полупустой. Еще ранний вечер. Несколько посетителей сидели за столиками. Хозяин за стойкой полировал бокалы.

Я подошел к стойке.

– Чирич приходил сегодня?

Хозяин поднял голову. Круглое лицо, седые усы, фартук в пятнах.

– Чирич? – Покачал головой. – Не видел его дня три. Может, больше.

– Душан Илич? Владимир? Петар?

– Тоже нет. – Хозяин поставил бокал на полку. – Студенты исчезли. Раньше каждый вечер здесь сидели, спорили, курили. А теперь никого. Будто в воду канули.

Я развернулся, вышел из кафаны.

Исчезли.

Все исчезли.

Чирич, студенты, боевики. Куда?

Я знал куда.

Готовятся. Готовятся к чему-то большому. К тому, о чем говорил Урбах.

Завтра.

Надо найти их. Остановить.

Дмитриевич.

Дом Дмитриевича на окраине, за парком Калемегдан. Большой дом, отдельно стоящий, за забором. Я был там один раз, когда ходил на встречу с полковником.

Пошел туда.

Улицы постепенно темнели. Фонари зажигались один за другим. Газовый свет мерцал в воздухе.

Дошел до парка. Мимо крепостных стен, темных и массивных. Ворота заперты на ночь.

За парком улицы тише и шире. Дома побогаче. Деревья вдоль дороги.

Нашел нужный дом. Номер девятнадцать. Забор каменный и высокий. Ворота кованые, наглухо закрыты. За забором сад, деревья, двухэтажный дом с колоннами у входа.

Окна темные. Ни одного огня.

Я подошел к воротам. Попробовал толкнуть. Заперты.

Обошел вокруг забора. Высота два аршина, не меньше. Но для меня это не проблема.

Разбежался, прыгнул. Подтянулся на руках. Перебросил ноги через верх. Спрыгнул на другую сторону.

Приземлился мягко, на траву. Огляделся.

Сад запущенный. Кусты разрослись. Дорожки заросли травой.

Подошел к дому. Поднялся по ступеням на крыльцо. Дверь массивная, дубовая. В центре медный молоток.

Постучал.

Внутри дома послышалось эхо. Потом наступила тишина.

Никого.

Попробовал открыть. Заперто.

Обошел дом. Окна на первом этаже закрыты ставнями. На втором тоже.

Дом пустой.

Дмитриевич ушел. Может, вчера, может, позавчера.

Я вернулся к крыльцу. Сел на верхнюю ступень.

Буду ждать.

Рано или поздно кто-то придет.

Я сидел долго, очень долго. Не шевелился, ждал тех, кто придет.

Наступила ночь.

На небе появились звезды. над деревьями поднялась круглая, яркая луна.

Я сидел неподвижно. Слушал ночь. Где-то далеко лаяла собака. Проехала телега, колеса стучали по булыжникам.

Город засыпал.

Я сидел и ждал.

Прошел час. Два. Три.

Луна двигалась по небу. Тени ползли по саду.

Никто не пришел.

Небо на востоке начало светлеть. Сначала появилась серая полоса, потом розовая.

Наступил рассвет.

День, о котором говорил Урбах.

Я поднялся. Размял затекшие ноги. Спустился с крыльца.

И вдруг услышал.

Далеко. Глухой удар. Где-то в центре города. Потом второй. Грохот.

Взрыв.

Мощный. Земля дрогнула под ногами.

Потом настала тишина. Но недолго. Почти сразу же послышались крики. Далекие, но отчетливые.

Я замер. Прислушался.

Еще один взрыв. Слабее. Эхо покатилось над крышами.

Что-то произошло.

Я побежал к воротам. Перемахнул через забор. Побежал по улице к центру.

Навстречу бежали люди. Кто-то в ночных рубашках, кто-то наспех одетый. Лица испуганные.

– Что случилось? – окликнул я мужчину в жилете поверх рубахи.

– Взрыв! – крикнул он на бегу. – У австрийского посольства!

Побежал дальше.

Я помчался быстрее.

Улицы заполнились людьми. Они открывали окна, высовывали оттуда головы. Кричали, спрашивали, что происходит.

Впереди повалил дым. Черный, густой, он медленно поднимался над крышами.

Я свернул на улицу Кнеза Милоша. Там стояло австрийское посольство. Большое здание с колоннами, над входом всегда реял флаг.

Теперь половина здания разрушена.

Фасад обвалился. Колонны раскололись на куски. Окна выбиты. Дым валил из проемов. Огонь лизал стены изнутри.

На улице собралась толпа. Люди кричали, показывали пальцами на разрушенное здание. Жандармы бежали со всех сторон. Свист, ругань, крики, суета.

Пожарные уже приехали. Качали воду из бочек, направляли струи на огонь.

Я протиснулся ближе.

На мостовой всюду лежали обломки. Куски камня, кирпича, стекла. Кровь на булыжниках.

Тела.

Трое лежали накрытые плащами. Видны только сапоги. Австрийские военные сапоги.

Жандармы оцепили место происшествия. Отгоняли любопытных.

– Назад! Всем назад!

Офицер жандармерии кричал так, что у него покраснело лицо, а усы топорщились вертикально вверх

– Что произошло? – спросил кто-то в толпе.

– Бомба! – ответил офицер. – Террористы! Бросили бомбу в посольство!

– Кто?

– Не знаю! Ищем!

Толпа загудела. Кто-то кричал проклятия австрийцам. Кто-то требовал найти виновных.

Я отошел в сторону. Стоял под деревом, смотрел на дым стелющийся над крышами.

Урбах знал. Он сказал что меня ждет.

Теракт. Австрийское посольство взорвано к чертовой матери. Кто-то погиб, может дипломаты или охрана.

Отличный повод для войны.

Чирич. Дмитриевич. «Черная рука».

Они сделали это.

Я развернулся, пошел прочь от посольства. Быстро, не оглядываясь.

Сначала надо попасть домой. Потом к Артамонову.

Улицы наполнили толпы народа. Все они спешили к посольству. Я шел против толпы.