Текст книги "Ирония жизни в разных историях"

Автор книги: Али Смит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

КНИЖНЫЙ КЛУБ
© Перевод О. Сергеевой

Пропавшая без вести девочка была моей сверстницей. Ее школьную фотографию напечатали в газетах и показывали в новостях на шотландском телевидении, которое я находила в ту пору очень увлекательным, поскольку там, где мы жили, вообще ничего не было известно о телевидении, не говоря уже о шотландском. Мне было десять. Тем летом долгими светлыми вечерами я играла одна в оранжерее, которую мой отец соорудил в саду за домом. Никаких растений или стекла там еще не было, только цементный пол, каркас стен и крыши да новая тугая дверь на роликах. Я могла просунуть руку через мнимое стекло и воображать, будто прохожу сквозь твердую стену как в «Бионической женщине». Я могла спуститься сверху двери, так как дверь была устойчивой, или пролезть под металлическим засовом в середине ее и пройти снизу, не открывая дверь.

Я слышала, как отец с кем-то разговаривал через забор возле гаражей. Он позвал меня из сада. «Она любит книги», – сказал он мужчине. Потом обратился ко мне: «Вот этот человек разрешает тебе выбрать в фургоне любую книгу, которая тебе понравится, а потом, когда прочтешь ее, вернешь ему и получишь другую».

Этого мужчину звали Стивен; он продавал книги в горной местности и на островах. В его фургоне полно всевозможных книг. Сзади возле двустворчатой дверцы опущена складная подножка; хорошо бы туда зайти, ведь отец говорил, что можно. Поскольку это не библиотека, то книги предназначались для продажи, а не для заимствования. В основном попадались такие названия, как «Мотылек и сегун». Я выбрала ту книгу, где кто-то ищет кого-то, с фотографией актрисы на обложке, как я теперь знаю, Дианы Китон, она там улыбается и курит сигарету; выбор пал на эту книгу, потому что актриса была симпатичной.

– Если ты будешь аккуратно обращаться с книгой, – предупредил хозяин фургона, – тогда я смогу ее продать.

Он показал, как надо держать книгу и мягко перелистывать страницы, чтобы не помять корешок и не испачкать края страниц грязными руками. Я читала ее, лежа в кровати. Сначала речь шла о сексе, потом кто – то убил женщину. Каждую ночь во время чтения я держала книгу так, как он мне показал, ради того человека, что будет читать ее после меня, возможно, этот человек живет на одном из островов. Кто-то в тех местах непременно купит эту книгу из фургона и будет хранить ее в своем доме, так что я должна постараться, чтобы никто никогда не догадался, что я уже читала эту книгу до них. В нашей школе училась девочка с Дальних Гебридских островов. Она произносила слова так, словно у них были дополнительные звуки с вычурными окончаниями, наподобие кружевной тесьмы, которую моя мать крепила длинными булавками к спинкам и подлокотникам нового гарнитура в прихожей, состоящего из трех частей.

Мать не сводила с меня озадаченного пристального взгляда, рассматривая мое лицо поверх тарелок с завтраком.

– Иона, ты выглядишь немного бледной, – сказала она. – Ну-ка, поди сюда.

Она пощупала мне голову. Я проснулась позже всех остальных, читая и перечитывая страницы о сексе и особенно ту часть в конце книги, где мужчина совершал преступление, причем я старалась по мере возможности держать книгу едва открытой и наклоняла голову под таким углом, чтобы различить слова в скрытых внутри окончаниях строк.

– Я допоздна читала, – пробормотала я.

Она тщательно размазала ножом масло на гренке. Мои родители не читают книг. Когда работаешь, на это уже совсем не остается времени. В особенности моя мать, у нее не только не находилось времени для чтения, но она не видела в нем никакого смысла, и это для меня остается загадкой, потому что среди тех немногих ее вещей, которые я храню до сих пор, спустя десять лет после ее смерти, есть книга. «Рип ван Винкль» Вашингтона Ирвинга. Как-то днем, когда мне уже исполнилось двадцать лет и я приехала из колледжа домой на летние каникулы, она мне ее вручила. «Можешь забрать эту книгу себе», – сказала она. Бог знает, где мама ее хранила, потому что я никогда не видела этот роман Ирвинга прежде, хотя знала каждую книгу в доме. Это была ее школьная книга. Внутри стоит штамп, куда аккуратным почерком вписана ее девичья фамилия и название школы после фразы «Книга принадлежит», и по самому краю страницы во всю длину корявым почерком разных размеров небрежно выведено ее имя, размазанными синими большими буквами. Дата публикации книги – 1938 год, когда умер ее отец и ей пришлось оставить школу. Ей было четырнадцать. Теперь у меня ее книга, серые кожаные перчатки и обручальное кольцо.

Я думаю обо всем этом по дороге из аэропорта домой, пересекая в черном такси юго-восточную часть Англии. Водителю не терпится поговорить со мной, я это чувствую. Достаю из сумки книгу и держу ее наготове, хотя знаю, стоит только начать чтение, как меня тут же укачает. В прошлом году именно эту книгу представили на самое большое количество номинаций. Автор – мужчина, но он использует такой прием, будто книгу написала женщина. Все говорят, что получилось здорово. Верчу книгу в руке. Пахнет помидорами из оранжереи моего отца. Подношу книгу ближе к носу и дую на страницы. В моей сумке полно помидоров, некоторые почти созрели, другие все еще зеленые. Когда приеду домой, разложу их на подоконнике.

Водитель сидит ко мне вполоборота. Открываю книгу с середины. Глянула туда, потом в окно. В это время года трава на обочине дороги вновь становится высокой, а поля приобретают золотистый цвет. Нажимаю кнопку на подлокотнике, и справа от меня опускается стекло. Врывается поток летнего воздуха. Летние месяцы идут чередой из года в год, а они ничуть не состарились, все такие же гладкие, шумные, лето вновь возвратилось, на самом деле безнадежно пытаться определить их возраст, как будто кладешь прошедшие 45 на вращающийся стол или сталкиваешь их оттуда, и они соскальзывают в канал в такой же тихий день, как сегодня, а потом стоишь, буравя взглядом поверхность, а даже намека нет на то, что там скользило что-то когда-либо по воде, или погрузилось вниз, или вообще произошло.

Теперь водитель о чем-то меня спрашивает. «Извините, – говорит он из-за перегородки. – Куда вы хотите ехать?»

Его голос звучит громко, но где-то далеко. Я уже сказала ему, куда надо ехать. А что, если мы сбились с пути? У меня нет с собой столько наличных денег, и вот уже увеличились обороты на его счетчике, где раз в три или четыре секунды высвечивается новая цифра, что означает десять пенсов за каждый полный оборот, и такое происходит тревожное количество раз, а мы всего лишь в предместьях Лутона.

Снова говорю ему название города.

– Да нет же, где именно в городе? – поясняет он.

– Недалеко от центра города, я вам скажу, когда мы туда доберемся, – кричу я в перегородку.

– Но где именно? – не унимается водитель. – На какой улице вы живете? Как называется?

– Вы ее не знаете, – кричу я. – Она очень маленькая.

– Вам не обязательно повышать голос, – советует он. – Мне вас хорошо слышно.

Не отрывая глаз от дороги, он показывает на надпись чуть выше его затылка. Когда она горит, значит, теперь ваша очередь говорить водителю.

– Хорошо, – кричу я и продолжаю уже обычным тоном: – Это очень маленькая улочка, когда въедем в город, я скажу, куда дальше.

– Нет, так не годится, – качает он головой. – Посмотрите сюда.

На приборной панели прикреплен экран размером с книжку в мягкой обложке. Он что-то щелкает там, и экран включается. По некоторым кнопкам он стучит кулаком.

– Я просто назвал город, куда мы едем, – объясняет он.

С экрана доносится голос английской леди, похоже, из среднего класса. Она говорит: от следующей окружной дороги продолжайте движение прямо вперед.На экране появляется текст того же содержания.

Подъезжаем к окружной дороге. Продолжаем движение вперед.

– Итак, где вы точно проживаете? – спрашивает водитель.

Он вводит название моей улицы. Высвечивается несколько карт.

– Вот здесь вы проживаете, не так ли? В этом месте? – показывает он на карте. – Точно там?

Он постоянно вертит головой от меня к дороге, потом обратно ко мне и снова к дороге. Оттого что он поворачивается, такси заносит в сторону. Я скольжу на сиденье.

– Да-да, там, – говорю я.

– Видите? – довольно произносит он. – Ведь удобно же, разве нет? Можно узнать о каком угодно месте. Вы делает запрос откуда хотите. Где бы ни находились. Устройство посылает сигнал на спутник, и спутник возвращает сигнал.

Водитель показывает на маленькую темную коробку, установленную на другой стороне такси.

– Можно использовать голос, который вам обо всем расскажет, или только вывести текст на экран, если нет желания слушать голос, или и то и другое, если хочется, или ничего, если вам не нужна информация, – хвастается водитель.

Он демонстрирует мне, как включать и отключать голос. Увеличивает и уменьшает звук. Он намного моложе меня. Такси новое. Все металлические части отражают свет, и серая обшивка внутри совершенно новая. На дверце возле моей руки наклейка со словами «Изготовлено в Ковентри с гордостью».

– Такое устройство стоит тысячу восемьсот фунтов, – продолжает водитель, – и это еще далеко не все, что оно может делать. Вот послушайте, вам расскажут сейчас все подробности.

После следующей окружной дороги,произносит голос леди, продолжать движение прямо.

Одну за другой он нажимает несколько кнопок.

– Сейчас укажут самый короткий маршрут, – поясняет он, – И самый спокойный. Теперь уточняют, сколько миль осталось проехать до того, как повернуть налево или направо. Сообщают о ремонтных работах на дороге. Теперь говорят, сколько миль до вашего дома, не только до города, а прямо к порогу вашего дома. И послушайте, сейчас мне предложат маршрут, который позволит сэкономить бензин, и, когда мы доберемся до города, скажут точно, по какой дороге можно проехать к вашему дому и сколько осталось ярдов, прежде чем надо будет повернуть налево или направо, чтобы туда попасть. Видите этот дорожный знак? Что он означает?

– До Бедфорда пятнадцать миль, – отвечаю я.

– А теперь взгляните сюда, о чем идет речь?

– До Бедфорда пятнадцать миль.

– Совершенно верно, – говорит он. – Именно так. Если бы мы вдруг решили поехать в Бедфорд, то знали бы наверняка и без дорожного знака, что он находится на расстоянии пятнадцати миль. Вы когда-нибудь раньше ездили на таком такси?

– Нет, сегодня впервые.

Интересно, неужели бывает столь тщательно продуманная говорящая техника. Вам надо ехать в Бедфорд? Он уверен, что скоро во всех такси и, вероятно, во всех автомобилях будут установлены такие же навигационные системы, как у него.

– Меня зовут Васим, – представляется он. – Я вам дам номер моего мобильного телефона, когда нужно будет такси из Луттона, можете мне позвонить, и я вас буду все время забирать из аэропорта.

– Как? – переспрашивает он, когда я называю ему свое имя. – Как оно пишется?

Он пытается объяснить:

– Ваше имя звучит так, будто состоит не из одного, а из трех слов.

– Это название острова, – говорю я. – Населенный пункт. Введите его в вашу навигационную систему, и пусть она меня найдет.

– Ха-ха-ха, – раздается в ответ. – Можно спросить, откуда вы родом?

Я показываю на экран.

– Сейчас вы точно узнаете.

– Ах да, – спохватился он. – Но хотелось бы узнать об этом раньше. Вы явно откуда-то из других мест. Чувствуется по вашей манере говорить.

На следующем перекрестке,произносит голос леди среднего класса, повернуть налево.

Водитель рассказывает, что его двоюродный брат работает в Глазго. Но Глазго не так уж и близко к моим местам, уточняю я.

– Я бывал там, – говорит он. – Шел дождь.

Вместе с пожатием плеч он вскидывает руки с руля, что означает, вон, посмотрите – все вокруг утопает в лучах полуденного солнца.

Я киваю в ответ и улыбаюсь. Потом откидываюсь на спинку.

– Может, вам жарко? Включить кондиционер? Вы мне скажите, если что-нибудь нужно, – беспокоится водитель.

– Все в порядке, – говорю я. – Спасибо.

– Если хотите, можете поспать, – предлагает он. – Я вас разбужу, когда будем подъезжать к дому.

Он щелкает переключателем на приборном щитке. Чуть выше его затылка загорается красная лампочка.

Ее звали Кэролин Фергассон, она жила возле переправы, и все это случилось еще до того, как построили новый мост, помню, тогда витрины магазинов обклеили объявлениями с ее школьной фотографией, на которой она выглядела грустной. Куски тела Кэролин в пакетах из супермаркета нашли в доме ее родного дяди в Кинмилайсе, они были спрятаны в шкафах по всему дому, помню, как друг моих родителей, участвовавший в обыске дома, рассказывал им об этом; он знал обо всем, потому что работал в полицейской лаборатории, и даже то, что в доме, когда туда вошли, стояла жуткая вонь, хотя лето не было таким жарким, как в предыдущем году; они говорили в кухне, а я стояла за дверью и все слышала, и когда они это заметили, мать накричала на меня и велела пойти в сад за домом и забрать оттуда белье. Тем летом «I Feel Love» Донны Саммер занимала первое место в течение многих недель, и потом – «Вразерхуд оф мэн». «Давай убежим вместе, Анжело, убежим навсегда». Всякий раз, когда я слышу эти песни, на память приходит то время. Нам не позволяли выходить за пределы сада – дети должны всегда быть на виду у родителей. Следующим летом уже разрешалось идти куда захочется, и я никак не могу вспомнить, что же у нас было на первом месте.

Рядом с помидорами в сумке лежит большой кусок замороженного супа; тара с супом обернута в газету для сохранения прохлады. Он отказывается принимать пилюли, которые прописал ему врач. И гордится этим. «Ну и глупо», – заметила я. «Ерунда, – ответил он, – от них больше вреда, чем пользы». Он вытащил меня в сад, показал на огромные бетонные плиты возле оранжереи и сказал: «Сразу же после твоего отъезда я подниму те семь плит и положу их с другой стороны сада, и тогда смогу поставить вокруг них дом на колесах, к тому же в гараже есть морозильная камера, которую я перетащу в дом сегодня, правда, несколько позже, если она пролезет через дверь». «Шутишь, да?» – спросила я. Но он был глухим на одно ухо и смотрел куда-то вдаль, повернувшись ко мне неслышащим ухом, поэтому не отвечал.

Чувствую, как такси сворачивает налево. Суп завернут в газету, сверху как раз история о пропавшей школьнице, вот почему, наверное, я думаю о Кэролин Фергассон. В связи с этим разгорается борьба на второй, третьей и международной страницах. Почему-то они пропадают без вести именно летом, как будто это самый подходящий сезон, как будто люди, которые крадут их, поджидают, как фермеры, или сборщики урожая фруктов, или редакторы бульварной прессы, подходящей погоды, чтобы накинуться на свою жертву. Помню, мне было около двенадцати лет, когда однажды летом я вернулась домой очень поздно вечером, а меня уже, оказывается, давно звали и разыскивали по всем соседским дворам, но я просто не слышала, и родители так рассердились, что устроили мне теплую встречу прямо в кухне, отец схватил меня за руку, а мать в то же время другую мою руку выпустила. И я рикошетом отлетела, врезавшись в кухонный гарнитур. Я вся была в ушибах. В разъяренном состоянии мать была особенно хороша; сидя за обеденным столом, она со стуком вонзала вилку в кусок картофеля, предостерегающе смотрела куда-то вдаль и ничего не говорила, и оттого что ее молчание было гораздо страшнее слов, я до сих пор помню некоторые высказывания матери:

Клянусь, Иона, через минуту все станет таким же явным, как мои пять пальцев.

Ты сведешь меня в могилу, девочка.

Ты еще будешь сожалеть, когда я умру.

Еще помню случай, над которым раньше не задумывалась. Она стояла у стола, бегло изучая журнал, потом взяла его в руки и взглянула на меня через всю комнату. Дело было летом. Я сидела на диване и смотрела что-то по телевизору. В ту пору – семнадцатилетняя замкнутая девушка. Мать помахала в воздухе журналом.

– Думаю, нам надо к ним присоединиться, – сказала она.

Похоже, речь шла о шитье, или католицизме, или о чем-то вроде того, какой должна быть девушка. Я уткнулась в экран телевизора, как будто там показывали что-то очень важное.

– Всего лишь пенни за каждую, – продолжила мать, – если отослать этим людям заказ, получаешь четыре книги. Каждая стоит один пенс. Здесь перечислены все книги на выбор. Нужно лишь купить их «Книгу месяца». И, представляешь, что они делают после этого? В течение целого года тебе каждый месяц высылают «Книгу месяца», но, если не хочешь, можешь ее не покупать. Зато у них есть все эти книги, на выбор за один пенни. Собрание сочинений Уильяма Шекспира. Очень полезно для тебя, неплохо бы приобрести.

– Что? – удивилась я, так как уже почти год добивалась разрешения изучать английскую литературу в университете, не правоведение или языки, а то, что никогда, как считалось, не обеспечит меня хорошей работой. Теперь представляю, как я шла через комнату с широко раскрытыми глазами, на лице появилось выражение удивленного ребенка или того, чей безнадежно чуждый язык вдруг поняли, и мать, довольная собой, протягивает мне открытый на нужной странице журнал.

Мы заказали собрание сочинений Шекспира, словарь, тезаурус и сборник крылатых фраз. Спустя четыре недели все книги пришли по почте в одной коробке с «Книгой месяца» Книжного клуба, изданной в твердом переплете под названием «Принцесса Энн со своими лошадьми», в которой было полно цветных фотографий принцессы Энн и ее лошадей. Моя мать безудержно хохотала. После она увидела цену книги.

В следующем месяце «Книгой месяца» стала книга о королевских дворцах. Месяц спустя это уже была книга о жизни английской леди эдвардианской эпохи. Затем – книга об истории охоты на лис. Эти книги о садах и старинных замках членов королевской семьи, всегда на глянцевой бумаге с цветными иллюстрациями на отдельных листах, в дорогом твердом переплете, присылали ежемесячно, и моей матери, которая порой забывала вернуть книгу в течение обязательных восьми дней, приходилось их покупать. В дальней комнате на полу под кофейным столиком лежала целая стопка книг, и каждый раз, когда я приезжала домой в конце семестра, их становилось больше.

Интересно, когда же перестали приходить все эти бесполезные книги, где они теперь, может, лежат где – то в доме отца, и тут вдруг доносится голос водителя такси. Открываю глаза. Горит красный свет над его головой.

– Смотрите, уже совсем близко ваш дом, – говорит он.

Слышно, как голос леди среднего класса советует ему повернуть налево через двадцать ярдов.

– Ну вот, почти дома, – сообщает он.

– Почти дома, – повторяю за ним.

Такси протискивается между автомобилями, припаркованными на узких дорогах с обеих сторон, прежде чем выехать на мою узкую улочку. Он хорошо водит машину.

– Вы смеялись во сне, – говорит он. – Должно быть, хороший приснился сон.

Он останавливается возле моего дома. Счетчик выбил далеко не так много, как я предполагала. Точно ту цифру, которую он мне назвал вначале. Достаю деньги и отсчитываю положенную сумму, пытаясь наскрести на хорошие чаевые, и еще хочу спросить, кто назвал его Васимом? мать или отец? или кто другой? оно что-то означает? что же оно означает? я хочу сказать, вы женаты? у вас есть дети? ваши родители еще живы? они достигли того преклонного возраста, когда обязательно надо уже что-нибудь лечить? они хоть не отказываются от лечения? неужели вы выросли в Луттоне? каким был тогда город? а как он выглядит теперь, когда закрыли Воксхолл и многие потеряли работу? может, еще покатаемся, выберем место наугад? а нельзя ли поехать куда-нибудь и не знать, куда мы едем, пока не доберемся туда? что, если выключить навигационную систему и только воочию определять, где мы?

Я выхожу из такси и отдаю ему деньги.

– Спасибо, – благодарю его.

– Ваша книга, – напоминает он. – Не забудьте.

Я иду назад и забираю книгу с сиденья.

Теперь он смотрит на часы.

– Надо же, – говорит он, – Мы с вами быстро добрались. Выбрали хороший маршрут. Нам повезло.

Он записывает свой номер на обратной стороне квитанции, и я обещаю, что в следующий раз, когда мне надо будет возвращаться домой, обязательно ему позвоню. Он доезжает до конца улицы, и, повернув за угол, исчезает из виду. Достаю ключи, открываю парадную дверь, вхожу в дом и закрываю дверь за собой.

НЕТ, ПРАВДА…
© Перевод М. Кан

– A y меня роман на стороне, – сказала я.

– Неправда, – сказал ты.

Это было воскресным утром. Снаружи звонили колокола, кто-то подстригал косилкой газон; стоял сентябрь; немного оставалось дней в том году, подходящих для стрижки газонов. Я сварила тебе кофе, а ты сходил купить круассанов, потом опять разделся, побросав вещи на пол, и, как обычно, снова лег ко мне в постель. Обхватил меня сзади и приник головой к моей спине.

– Нет, правда, – сказала я. – Ты мне что, не веришь?

– Нет у тебя никакого романа, – сказал ты у меня за спиной.

– Вообще-то да, ты прав, – сказала я. – У меня не роман. Не роман, а гораздо серьезней. Я, вообще-то, замужем за одним человеком, ты его не знаешь, и у нас с ним трое детей, о которых тебе не известно.

– Ага-а, – сказал ты.

– И каждый день, когда я ухожу из дому и ты думаешь, что я пошла на работу, я на самом деле иду к своей семье.

– Идешь к кому-то в чужой дом…

– Но это ведь и мой дом, – сказала я.

– …и там проводишь весь день? С полдевятого утра до шести?

– Там дел невпроворот, – сказала я. – Принять со стола после завтрака, постирать, погладить, постелить постели, привести дом в порядок…

– Что же, никто не помогает тебе по дому? – сказал ты.

– …и чтобы ланч был готов, когда ребята прибегут из школы, поскольку начался учебный год, и вовремя отправить их обратно, убрать после них посуду, а в 3.30 забрать из школы, проследить, чтобы как следует сделали уроки, – и хорошо еще, если мне в этот день не идти за покупками и не ухаживать за мамашей Эрика.

– Эрика? Кто такой? – сказал ты.

– Спасибо, что можно продукты теперь заказывать через Интернет, – сказала я. – Столько экономит времени, ты не поверишь! Бывает даже, что удается в этом моем другом доме присесть к столу и почитать в столовой журнальчик или книжку.

– У тебя, значит, есть обеденный стол, а я понятия о нем не имею? Есть дети, которых я в глаза не видел? Очень хотелось бы познакомиться с твоими детьми. Звать-то их как?

– Бену двенадцать, – сказала я. – Он у нас заправский лыжник. Занял первое место в прошлом году во время школьных соревнований на учебном склоне. Мы просто лопались от гордости, когда в июне на церемонии награждения ему вручали почетную грамоту и книжку. Все ладони себе отбили! Мы порядком намучились, пока подыскали школу, где к нему отнеслись бы с пониманием, но Парксайдская как будто вполне ему подходит. С успеваемостью у него, скажем так, не очень, но там считают, что он постепенно выправится, тем более мы нанимаем ему репетиторов, а математика у него вообще любимый предмет, тут он пошел в отца.

– А папа, стало быть, любит математику?

– Нуда, то есть, когда учился в школе, естественно.

– Но ты сама математику терпеть не могла!

– Притяжение противоположностей, – сказала я. – Дальше идет Аманда. Ей десять, и это, доложу тебе, настоящая бой-девица, мальчишкам спуску не дает, обожает выступать, поет и пляшет, да как лихо, берет уроки у чечеточника, и он прямо-таки не нахвалится ее чувством ритма, а еще, подозреваю, скоро она полностью заберет в свои руки выпуск школьной малотиражки – у нее в самом деле прекрасное перо, не удивлюсь, если со временем из нее выйдет первоклассная журналистка.

– Минуточку, это только двое, – сказал ты. – А где еще один?

– Третий – самый младший, – сказала я. – Джонатан. Ему семь лет.

– Мамин любимчик, – сказал ты. – Сразу видно по тому, как ты о нем говоришь.

– Ну слушай, он же младшенький.

– Но как ты умудрилась скрывать их от меня так долго?

– Сочла, что лучше скромно промолчать, – сказала я.

– Нельзя скромно промолчать, когда речь идет о беременности, – сказал ты. – Как тебе удалось спрятать от посторонних глаз три беременности?

– Я очень мало ела. Очень строго следила за собой. Скажу больше, я даже несколько теряла в весе за время беременности. И потом, помнишь те конференции, на которые мне приходится изредка ездить по работе?

– То есть когда ты уезжаешь на долгий уик-энд…

– Не забыл ту поездку на Гавайи десять лет назад?

– Тот раз затянулся на две недели, а по приезде ты все никак не могла оклематься из-за перепада во времени.

– Тяжелые роды, – сказала я. – Аманда. Ребенок шел ножками. Мне хотели сделать кесарево, но я не далась.

– Шрама побоялась на своем симпатичном животике.

– Естественно, – сказала я. – Как станешь объяснять тебе, откуда взялся этот шрам?

– А как тогда объяснишь футболку с надписью «Гонолулу», привезенную мне в подарок?

– Это потребовало известных организационных усилий, – сказала я. – Впрочем, по организационной части я большой спец.

– И давно ты ведешь эту двойную жизнь? – сказал ты.

– Да с того самого дня, как мы познакомились.

– Серьезно, все это время? – сказал ты. – Столько лет подряд?

– Я с моим мужем, Эриком, встретилась в тот же день, что и с тобой.

– Так это его зовут Эрик?

– Да, его, – сказала я. – Ну и что? Чего ты смеешься? Не над именем «Эрик», будем надеяться?

– Дурацкое имя, ей-богу. Даже для вымышленного персонажа.

– Эрик – не вымышленный персонаж! Он мой муж. И если б ты знал его лично, как знаю я, то не спешил бы заявлять, что Эрик – дурацкое имя!

– А вот в этом Эрику не слабо потягаться со мной? – сказал ты из-под одеяла и прошелся вдоль моего живота дорожкой поцелуев, подсунув руки мне под бедра, а после выпростал их, придавив меня сверху.

– Как можно сравнивать вас по поведению в постели? – сказала я, когда мы вынырнули снова на поверхность и отдышались. – Какое здесь может быть сравнение? Эрик – мой муж. Ты – мой любовник. У каждого свои потребности и своя роль.

– Ты меня разочаровала, – сказал ты, садясь. – До чего ж ты малорадикальна!

– Нету такого слова – «малорадикальна».

– Послушай, я что хочу сказать. Вот представился тебе случай придумать для себя другую жизнь – а ты?

– То есть что значит «придумать»? Я ничего не придумываю.

– Ты могла бы стать кем угодно, буквально всем на свете! Хоть этой, как ее… суперменшей! Работать на военную разведку, выполнять спецзадания правительства…

– Как! Подозревать, что я лгу?

– Могла бы сделаться воровкой-форточницей, сбежать из дому следом за бродячим цирком, учить слонов балансировать на шаре или же, я не знаю, втереться в круг богачей и знаменитостей, помочь Ким Бейсингер разобраться с ее проблемами! Вызволить из-за решетки того мужика с телевидения и сдать его в нарколечебницу…

– Какого мужика? – сказала я.

– Не знаю, как его фамилия – который угодил в тюрьму, он еще вел программу с той тощей девицей…

– Какой девицей?

– Ну, ту программу, от которой меня воротит, – сказал ты. – Не важно. Суть в другом. Ты могла бы стать миротворицей, видным деятелем по линии ООН! Или врачом, разрабатывать вакцину против коровьего бешенства, покуда оно нас всех не выкосило к чертовой матери! Но нет. Супруг, изволите ли видеть! Трое деток. Плюс свекровь, в довершение картины.

– Это точно, – сказала я. – С Элейн – форменное наказание.

– Кто такая Элейн?

– Свекровь же, – сказала я. – То есть что она наговаривает про меня Эру – это уму непостижимо!

– Кому-кому?

– Эру. Сокращенное от «Эрика».

Ты хлопнул обеими руками по одеялу и выругался.

– Нет, еще немного, и я за себя не ручаюсь!

– Я тоже, если она не прекратит врать ему, будто я – тайная алкоголичка, сижу целыми днями и напиваюсь в одиночку. Уверена, по вечерам, когда меня там нет, она звонит и накручивает его. Наверняка наплела, будто у меня кто-то есть. Добивается, чтобы он забрал детей и ушел. Эр, кстати, разумеется, никогда ничему такому не поверит.

– Разумеется, – сказал ты. – Потому что доверяет тебе, правильно?

– Ну, не хочу зря хвастать, но мы действительно очень хорошо друг друга знаем. Да, так я в прошлый раз гляжу на графин с виски, а потом – клянусь, это была не пыль – по внешней стороне идет тоненький меловой ободок, ты понял? Отмечает уровень содержимого! И потом, берешь трубку, а в телефоне, знаешь, легкий щелчок…

– Какой бывает, когда тебя кто-то подслушивает, да? Ты про такой щелчок?

– Именно! – сказала я. – Так что суди сам, что это за особа! Она меня сразу невзлюбила. С первого же дня, как мы поженились.

– Не понимаю даже, как меня занесло к тебе в постель, – сказал ты. – Такое выдаешь убожество, какого свет не видывал!

– А вот и видывал. Все это правда. Ты знаешь, я никогда не вру.

– И где же, по мнению Эрика, Бена с Амандой, а также Джонатана и Элейн, ты, например, находишься в данную минуту? – сказал ты. – Где, по их мнению, бываешь каждый вечер и каждый уик-энд, на Рождество, на Пасху и во время отпуска?

– Я – современная женщина. Занятой человек. Они сознают, что у меня должна быть своя жизнь.

– Мне тут закралась в голову одна мыслишка, – сказал ты.

– Что такое?

– Этот твой Эрик. Он какой из себя?

– А что?

– Не будь такой подозрительной! Ну, скажем, носит он усики?

– Кто, мой Эр? И не думает!

– Все правильно, – сказал ты. – И мой не носит. А лысинка намечается? И брюшко?

– Ничего похожего! Мой Эр сейчас в самом расцвете!

– Я так и знал, – сказал ты.

– Что ты знал? И как понимать это «мой тоже не носит»?

– Я вынужден сообщить тебе кое-что, – сказал ты.

– Ну?

– У меня роман на стороне.

– Неправда!

– С мужчиной по имени Эрик, – сказал ты. – И, судя по твоему описанию, я уверен, что это тот же самый Эрик.

– Мой Эрик?

– Но он ведь и мой, – сказал ты.

– Нет уж, дудки! – сказала я.

– Мы с Риком знакомы с детских лет, – сказал ты. – Ходили в одну школу. Помню, как он любил математику.

Мы вместе росли, потом наши пути разошлись. Он теперь семейный человек.

– Присвоить мою другую жизнь? Даже не надейся!

– Мы с ним встречаемся в дневное время, когда его жена думает, что он на работе. Элейн, матушка его, – совсем уже, поди, состарилась! – дружила с моей мамой, выйдут, бывало, покурить, и ну точить друг с другом лясы у задней двери дома в нашем муниципальном микрорайоне…

– Ага! Вот! Мой Эр вырос не на муниципальных задворках, – сказала я.

– Об этом Рик никогда не скажет правды, слишком стыдится тех условий, в которых мы росли. У него все в жизни держится на ниточке, кругом сплошной обман.

– В каком смысле?

– Ну взять хотя бы его жену, – сказал ты.

– А что жена?

– Тревожно мне за нее. Муж с кем-то крутит любовь. Женщина день-деньской либо пьянствует одинешенька в пустом доме, либо привязана к этим кошмарным детям. Старший практически малолетний преступник…