Текст книги "Поэтический мир прерафаэлитов"

Автор книги: Альфред Теннисон

ПРОЗЕРПИНА
(К КАРТИНЕ)

 
О светлый день, на краткий миг пролей
    Свой бледный луч в забытый уголок
    Моей темницы, в горестный чертог!
Цветущей Энны и родных полей
Не стоит плод, что у моих очей
    Похитил свет небес. Полны тоски
    Луга Аида. О, как далеки
Былые дни от будущих ночей!
 
 
Как далека я от себя самой —
    Витаю в мыслях где-то, знака жду
    И сердцем слышу, как, томясь в бреду,
Душа другая шепчет, скрыта тьмой:
«Как тяжек, Прозерпина, твой покой!
    О, горе! Не избыть твою беду».
 

Перевод А. Круглова

PANDORA
(FOR A PICTURE)

 
What of the end, Pandora? Was it thine,
    The deed that set these fiery pinions free?
    Ah! wherefore did the Olympian consistory
In its own likeness make thee half divine?
Was it that Juno’s brow might stand a sign
    For ever? and the mien of Pallas be
    A deadly thing? and that all men might see
In Venus’ eyes the gaze of Proserpine?
 
 
What of the end? These beat their wings at will,
The ill-born things, the good things turned to ill, —
    Powers of the impassioned hours prohibited.
Aye, clench the casket now! Whither they go
Thou mayst not dare to think: nor canst thou know
    If Hope still pent there be alive or dead.
 

Dante Gabriel Rossetti PANDORA Chalk on paper. 1869 Faringdon Collection Trust Buscot Park, Oxfordshire

Данте Габриэль Россетти ПАНДОРА Бумага, мел. 1869 Собрание Фарингдона Баскот-Парк, Оксфордшир

ПАНДОРА
(К КАРТИНЕ)

 
Зачем, Пандора? И рука твоя ли
    Дала свободу огненным крылам?
    Божественною с глиной пополам
Зачем тебя с Олимпа ниспослали?
Чтоб гнев Юноны мы не забывали?
    Чтоб гибелью всегда грозило нам
    Копье Паллады? И Венерин храм
Стенанья Прозерпины оглашали?
 
 
Зачем, скажи? Повсюду проросло
И крепнет зло, и от добра лишь зло,
    Любовь греховна и полна печали.
Куда летит беда – кто даст ответ?
Не пуст твой ящик, но жива иль нет
    Внутри Надежда, знаешь ты едва ли.
 

Перевод А. Круглова

ST. LUKE THE PAINTER

 
Give honour unto Luke Evangelist;
    For he it was (the aged legends say)
    Who first taught Art to fold her hands and pray.
Scarcely at once she dared to rend the mist
Of devious symbols: but soon having wist
    How sky-breadth and field-silence and this day
    Are symbols also in some deeper way,
She looked through these to God and was God’s priest.
 
 
And if, past noon, her toil began to irk,
    And she sought talismans, and turned in vain
         To soulless self-reflections of man’s skill, —
         Yet now, in this the twilight, she might still
    Kneel in the latter grass to pray again,
Ere the night cometh and she may not work.
 

СВЯТОЙ ЛУКА

 
Луку святого не напрасно чтят —
    Он Живопись в молитве наставлял.
    Срывать покров, что тайны охранял,
Она не смела много лет назад,
Но ей учитель разъяснить был рад:
    И неба ширь, и моря бурный вал
    Суть символы; сквозь них, как сквозь кристалл,
Она на Бога устремила взгляд.
 
 
Пусть в полдень поддалась она на лесть
    И принялась, отринув благодать,
         Мазней бездушной заполнять досуг,
         Но в сумерках, сгустившихся вокруг,
    Еще не поздно к Господу воззвать,
Покуда время для работы есть.
 

Перевод В. Сергеевой

THE DAY-DREAM
(FOR A PICTURE)

 
The thronged boughs of the shadowy sycamore
    Still bear young leaflets half the summer through;
    From when the robin ’gainst the unhidden blue
Perched dark, till now, deep in the leafy core,
The embowered throstle’s urgent wood-notes soar
    Through summer-silence. Still the leaves come new;
    Yet never rosy-sheathed as those which drew
Their spiral tongues from spring-buds heretofore.
 
 
Within the branching shade of Reverie
Dreams even may spring till autumn; yet none be
    Like woman’s budding day-dream spirit-fann’d.
Lo! tow’rd deep skies, not deeper than her look,
She dreams; till now on her forgotten book
    Drops the forgotten blossom from her hand.
 

ГРЕЗА
(К КАРТИНЕ)

 
Пусть лето на исходе – сикомора
    Одета в зелень молодой листвы;
    Где встарь зарянка в бликах синевы
Таилась, из-под пышного убора
Дрозды свистят, не растеряв задора
    В безмолвном зное. Юны и новы
    Розетки листьев, но не таковы
Как по весне – не столь розовопёры.
 
 
Под сенью Забытья витают сны
До осени, но все они бледны
    Пред той, что грезя, вдаль душой стремится;
Как бездна неба, взгляд ее глубок —
И позабытый падает цветок,
    Ложась на позабытую страницу.
 

Перевод С. Лихачевой

MARY’S GIRLHOOD
(FOR A PICTURE)

I

 
This is that blessed Mary, pre-elect
    God’s Virgin. Gone is a great while, and she
    Dwelt young in Nazareth of Galilee.
Unto God’s will she brought devout respect,
Profound simplicity of intellect,
    And supreme patience. From her mother’s knee
    Faithful and hopeful; wise in charity;
Strong in grave peace; in pity circumspect.
 
 
So held she through her girlhood; as it were
    An angel-watered lily, that near God
         Grows and is quiet. Till, one dawn at home
She woke in her white bed, and had no fear
    At all, – yet wept till sunshine, and felt awed:
         Because the fulness of the time was come.
 

II

 
These are the symbols. On that cloth of red
    I’ the centre is the Tripoint: perfect each,
    Except the second of its points, to teach
That Christ is not yet born. The books – whose head
Is golden Charity, as Paul hath said —
    Those virtues are wherein the soul is rich:
    Therefore on them the lily standeth, which
Is Innocence, being interpreted.
 
 
The seven-thorn’d briar and the palm seven-leaved
    Are her great sorrows and her great reward.
           Until the time be full, the Holy One
Abides without. She soon shall have achieved
    Her perfect purity: yea, God the Lord
           Shall soon vouchsafe His Son to be her Son.
 

Dante Gabriel Rossetti THE GIRLHOOD OF MARY VIRGIN Oil on canvas. 1848–1849 Tate, London

Данте Габриэль Россетти ОТРОЧЕСТВО ДЕВЫ МАРИИ Холст, масло. 1848–1849 Галерея Тейт, Лондон

ОТРОЧЕСТВО МАРИИ
(К КАРТИНЕ)

I

 
Здесь Приснодева изображена:
    Святой Марии с отроческих лет
    Был домом галилейский Назарет.
Вверялась воле Божией она,
Мудра печалью, кротостью сильна;
    В ней крепли веры и надежды свет,
    Терпенья неизбывного обет
И мысли простота и глубина.
 
 
Она взрастала, утвердясь в добре:
    Так лилия, что Господом пригрета,
            Тиха, цветет меж ангелов. Но вот
Она, проснувшись дома на заре,
    В смятении проплакала до света:
          Се! Пробил час: Благая Весть грядет.
 

II

 
Вот – символы. В багрянце лоскута —
    Узор из трех лучей; творец убавил
    Длину второго, не нарушив правил:
Поскольку мир не знал еще Христа.
Вот книги: Добродетелей цвета
    В них запечатлены: апостол Павел
    Любовь златую выше прочих ставил;
Вот Лилия, что значит – Чистота.
 
 
Семь листьев пальмы, семь шипов у тёрна —
    Ее скорбей и радостей залог.
           До срока мир о Господе Едином
Лишь слышал. Вскорости она покорно
    Благую весть воспримет. Вскоре Бог
          Объявит – Божий Сын ей станет сыном.
 

Перевод С. Лихачевой

THE PASSOVER IN THE HOLY FAMILY
(FOR A DRAWING)

 
Here meet together the prefiguring day
  And day prefigured. ‘Eating, thou shalt stand,
  Feet shod, loins girt, thy road-staff in thine hand,
With blood-stained door and lintel,’ – did God say
By Moses’ mouth in ages passed away.
  And now, where this poor household doth comprise
  At Paschal-Feast two kindred families, —
Lo! the slain lamb confronts the Lamb to slay.
 
 
The pyre is piled. What agony’s crown attained,
  What shadow of Death the Boy’s fair brow subdues
Who holds that blood wherewith the porch is stained
  By Zachary the priest? John binds the shoes
  He deemed himself not worthy to unloose;
And Mary culls the bitter herbs ordained.
 

Dante Gabriel Rossetti THE PASSOVER IN THE HOLY FAMILY Watercolour on paper. 1856 Tate, London

Данте Габриэль Россетти ПАСХА В СВЯТОМ СЕМЕЙСТВЕ Бумага, акварель. 1856 Галерея Тейт, Лондон

ПАСХА В СВЯТОМ СЕМЕЙСТВЕ
(К РИСУНКУ)

 
Здесь, на холсте, сошлись передо мной
  Грядущее и память прежних дней,
  Когда, справляя праздник, иудей
Вкушал ягненка с горькою травой.
Так Бог велел когда-то; и весной
  В домишко бедный в честь святого дня
  Сошлась, чтоб Песах праздновать, родня.
Два агнца здесь – убитый и живой.
 
 
Огонь готов. Что мальчика гнетет,
  Что наложило скорбную печать?
Он держит кровь, которой мажут вход.
  Вот Иоанн, чтоб обувь завязать,
  Склонился перед мальчиком; вот мать
За травами для трапезы идет.
 

Перевод В. Сергеевой

MARY MAGDALENE AT THE DOOR OF SIMON THE PHARISEE
(FOR A DRAWING)

 
‘Why wilt thou cast the roses from thine hair?
  Nay, be thou all a rose – wreath, lips, and cheek.
  Nay, not this house, – that banquet-house we seek;
See how they kiss and enter; come thou there.
This delicate day of love we two will share
  Till at our ear love’s whispering night shall speak.
  What, sweet one, – hold’st thou still the foolish freak?
Nay, when I kiss thy feet they’ll leave the stair.’
 
 
‘Oh loose me! Seest thou not my Bridegroom’s face
  That draws me to Him? For His feet my kiss,
        My hair, my tears He craves to-day: – and oh!
What words can tell what other day and place
  Shall see me clasp those blood-stained feet of His?
        He needs me, calls me, loves me: let me go!’
 

Dante Gabriel Rossetti MARY MAGDALENE AT THE DOOR OF SIMON THE PHARISEE Pen and India ink. 1858 Fitzwilliam Museum, Cambridge

Данте Габриэль Россетти МАРИЯ МАГДАЛИНА У ДВЕРЕЙ СИМОНА ФАРИСЕЯ Перо, тушь. 1858 Музей Фицуильяма, Кембридж

МАРИЯ МАГДАЛИНА У ДВЕРЕЙ СИМОНА ФАРИСЕЯ
(К РИСУНКУ)

 
«Зачем бросаешь розы на дороге?
  Вся розой стань – чело, уста, венок!
  Нет, не сюда нам – в праздничный чертог!
Смотри: толпятся гости на пороге,
Войдем и мы: законы здесь нестроги,
  Любовный шепот – ласк ночных пролог.
  Что за смешной каприз тебя увлек?
Иди со мной; дай расцелую ноги!».
 
 
«Оставь меня! Не видишь – мой Жених
  Зовет меня? К Его ногам несу
       Мой поцелуй, и волосы, и слезы!
Как знать, когда прильну к ним вновь и с них
  Кровь оботру, где и в каком часу?
      Он любит, ждет, зовет. На что мне розы?»
 

Перевод С. Лихачевой

ASTARTE SYRIACA
(FOR A PICTURE)

 
Mystery: lo! betwixt the sun and moon
     Astarte of the Syrians; Venus Queen
     Ere Aphrodite was. In silver sheen
Her twofold girdle clasps the infinite boon
Of bliss whereof the heaven and earth commune:
     And from her neck’s inclining flower-stem lean
     Love-freighted lips and absolute eyes that wean
The pulse of hearts to the sphere’s dominant tune.
 
 
Torch-bearing, her sweet ministers compel
     All thrones of light beyond the sky and sea
     The witnesses of Beauty’s face to be:
That face, of Love’s all-penetrative spell
Amulet, talisman, and oracle, —
     Betwixt the sun and moon a mystery.
 

Dante Gabriel Rossetti ASTARTE SYRIACA Oil on canvas. 1876–1877 Manchester City Galleries

Данте Габриэль Россетти ACTAPTA СИРИЙСКАЯ Холст, масло. 1876–1877 Манчестерская художественная галерея

АСТАРТА СИРИЙСКАЯ
(К КАРТИНЕ)

 
Мистерия: меж солнцем и луной —
     Сирийская Астарта, Афродиты
     Предвестница: из серебра отлиты
Плетенья пояса; их ряд двойной
Таит восторг небесный и земной.
     Изогнут стебель шеи, приоткрыты
     Уста; вглядись – и вышних сфер сюиты
В биенье сердца зазвучат струной.
 
 
Пылают факелы в руках у жриц.
     Все троны света, суть земных материй,
     Власть талисманов, тайный смысл поверий —
Все в ней сокрыто. Так падите ниц
Пред Красотой, не знающей границ
     Меж солнцем и луной: венцом мистерий.
 

Перевод С. Лихачевой

VENUS VERTICORDIA
(FOR A PICTURE)

 
She hath the apple in her hand for thee,
     Yet almost in her heart would hold it back;
     She muses, with her eyes upon the track
Of that which in thy spirit they can see.
Haply, ‘Behold, he is at peace,’ saith she;
     ‘Alas! the apple for his lips, – the dart
     That follows its brief sweetness to his heart, —
The wandering of his feet perpetually!’
 
 
A little space her glance is still and coy,
     But if she give the fruit that works her spell,
Those eyes shall flame as for her Phrygian boy.
     Then shall her bird’s strained throat the woe foretell,
     And her far seas moan as a single shell,
And through her dark grove strike the light of Troy.
 

Dante Gabriel Rossetti VENUS VERTICORDIA Oil on canvas. Circa 1864–1868 Russell-Cotes Art Gallery, Bournemouth

Данте Габриэль Россетти VENUS VERTICORDIA Холст, масло. Ок. 1864–1868 Художественная галерея Рассел-Котс, Борнмут

VENUS VERTICORDIA
(К КАРТИНЕ)

 
Пока что медлит с яблоком рука —
     Отдать его тебе иль сохранить?
     А зоркий взгляд прослеживает нить
Судьбы твоей – спокойно, свысока.
Беспечен ты, и жизнь твоя легка? —
     Отведай! Сладостью не станешь сыт,
     Но сердце бедное стрела пронзит,
И вечная погонит вдаль тоска.
 
 
Глаза богини не сулят тревог,
     Но дар прими, и полыхнут огнем,
Что испытал фригийский пастушок.
     Бедою птичий крик ворвется в дом,
     Застонет гулко моря окоем,
И отблеск Трои озарит порог.
 

Перевод А. Круглова

‘FOUND’
(FOR A PICTURE)

 
‘There is a budding morrow in midnight:’ —
     So sang our Keats, our English nightingale.
     And here, as lamps across the bridge turn pale
In London smokeless resurrection-light,
Dark breaks to dawn. But o’er the deadly blight
     Of love deflowered and sorrow of none avail,
     Which makes this man gasp and this woman quail,
Can day from darkness ever again take flight?
 
 
Ah! gave not these two hearts their mutual pledge,
Under one mantle sheltered ’neath the hedge
     In gloaming courtship? And, O God! to-day
He only knows he holds her; – but what part
Can life now take? She cries in her locked heart, —
     ‘Leave me – I do not know you – go away!’
 

Dante Gabriel Rossetti FOUND Oil on canvas.1854–1855/1859–1881 Delaware Art Museum, Wilmington, DE

Данте Габриэль Россетти НАЙДЕННАЯ Холст, масло. 1854–1855/1859–1881 Делавэрский художественный музей, Уилмингтон, Делавэр

«НАЙДЕННАЯ»)
(К КАРТИНЕ)

 
«Полночный час – предвестие зари»:
     Так пел нам Китс, английский соловей.
     Среди бездымных лондонских теней,
Где над мостом тускнеют фонари,
Луч высветил гладь вод и пустыри,
     В смятенье – женщину, мужчину с ней,
     Но боль утраты, стыд пропащих дней
Вновь озарятся ль светом изнутри?
 
 
Не эти ли два сердца бились в лад,
Плащ на двоих деля, и звездный сад
     Внимал обетам? Что же впереди?
Он знает только, что ее настиг;
Она дрожит и подавляет крик:
     «Оставь – тебя не знаю – уходи!»
 

Перевод С. Лихачевой

A SEA-SPELL
(FOR A PICTURE)

 
Her lute hangs shadowed in the apple-tree,
      While flashing fingers weave the sweet-strung spell
      Between its chords; and as the wild notes swell,
The sea-bird for those branches leaves the sea.
But to what sound her listening ear stoops she?
      What netherworld gulf-whispers doth she hear,
      In answering echoes from what planisphere,
Along the wind, along the estuary?
 
 
She sinks into her spell: and when full soon
      Her lips move and she soars into her song,
      What creatures of the midmost main shall throng
In furrowed surf-clouds to the summoning rune:
Till he, the fated mariner, hears her cry,
      And up her rock, bare-breasted, comes to die?
 

Dante Gabriel Rossetti A SEA-SPELL Oil on canvas. 1877 Fogg Museum of Art, Harvard University

Данте Габриэль Россетти МОРСКИЕ ЧАРЫ Холст, масло. 1877 Художественный музей Фогга при Гарвардском университете

МОРСКИЕ ЧАРЫ
(К КАРТИНЕ)

 
Под сенью яблонь арфу укрепив,
      Ткет дивные заклятья чаровница
      В аккордах звучных. И морская птица
Волну оставит, слыша их мотив.
Чему колдунья внемлет, слух склонив
      К ответным отзвукам подземных гротов,
      К глухому ропоту водоворотов
Которым вторят ветер и залив?
 
 
Она во власти чар: трепещут струны,
      Вот дрогнут губы, песне дав зачин —
      Что за создания морских пучин
Объявятся на зов всевластной руны,
Покуда обреченный мореход
К ее скале – на смерть – не приплывет?
 

Перевод С. Лихачевой

ASPECTA MEDUSA
(FOR A DRAWING)

 
Andromeda, by Perseus saved and wed,
Hankered each day to see the Gorgon’s head:
Till o’er a fount he held it, bade her lean,
And mirrored in the wave was safely seen
That death she lived by.
                 Let not thine eyes know
Any forbidden thing itself, although
It once should save as well as kill: but be
Its shadow upon life enough for thee.
 

МЕДУЗА ОТРАЖЕННАЯ
(К РИСУНКУ)

 
Молила Андромеда, чтоб Персей
Главу Горгоны дал увидеть ей.
И вот герой жену к ручью ведет, —
И отражается в зерцале вод
Смерть, что ее спасла.
                  Пусть никогда
Тебя не встретит на пути беда, —
Лишь тень ее мелькнет, как отраженье,
Неся тебе не гибель, а спасенье.
 

Перевод Е. Третьяковой

SUDDEN LIGHT

 
      I have been here before,
            But when or how I cannot tell:
      I know the grass beyond the door,
            The sweet keen smell,
The sighing sound, the lights around the shore.
 
 
      You have been mine before, —
            How long ago I may not know:
      But just when at that swallow’s soar
            Your neck turned so,
Some veil did fall, – I knew it all of yore.
 
 
      Has this been thus before?
            And shall not thus time’s eddying flight
      Still with our lives our love restore
            In death’s despite,
And day and night yield one delight once more?
 

ВНЕЗАПНЫЙ СВЕТ

 
      Да, я здесь был когда-то.
            Когда? – припомнить не могу.
      Лишь помню трав весенних ароматы
            На берегу,
Огни вдали и шумных волн раскаты.
 
 
      Я был с тобой когда-то.
            Когда? Не помню, вот беда.
      Твой взгляд вспорхнул за ласточкой крылатой —
            И понял я тогда,
Что был там прежде и не ждал возврата.
 
 
      Все было так когда-то.
            А может, нет? А может, вновь
      Закружит время нас, и, пережив утрату,
            Взойдет любовь,
Чтоб нам светить до нового заката?
 

Перевод Е. Третьяковой

A YOUNG FIR-WOOD

 
These little firs to-day are things
     To clasp into a giant’s cap,
     Or fans to suit his lady’s lap.
From many winters many springs
     Shall cherish them in strength and sap
     Till they be marked upon the map,
A wood for the wind’s wanderings.
 
 
All seed is in the sower’s hands:
     And what at first was trained to spread
     Its shelter for some single head, —
Yea, even such fellowship of wands, —
     May hide the sunset, and the shade
     Of its great multitude be laid
Upon the earth and elder sands.
 

МОЛОДОЙ ЕЛЬНИК

 
Пусть эти елочки пока —
     Плюмаж для великаньей шляпы
     Иль веер для гигантской лапы,
Но напитают за века
     Их вёсны силою. Отметят
     На картах лес, и будет ветер
К ним прилетать издалека.
 
 
Был сеятель, был взмах руки,
     И бурный рост – уж не вчера ли
     Они меня с трудом скрывали?
Но эти робкие ростки
     В свой час, укутав солнце в хвою,
     Накроют тенью вековою
Поля и древние пески.
 

Перевод М. Фаликман

ЭЛИЗАБЕТ ЭЛИНОР СИДДАЛ
ELIZABETH ELEANOR SIDDAL

Данте Габриэль Россетти ПОРТРЕТ ЭЛИЗАБЕТ СИДДАЛ 1855 Музей Ашмола, Оксфорд

ЭЛИЗАБЕТ ЭЛИНОР СИДДАЛ (25 ИЮЛЯ 1829–11 ФЕВРАЛЯ 1862)

Натурщица, поэтесса и живописец. Родилась в Лондоне, в семье англо-валлийского происхождения. Работала модисткой в шляпном магазине; в 1849 г. ее заметил и пригласил позировать для картины художник У. Деверелл, благодаря которому Сиддал познакомилась с Братством прерафаэлитов. У. М. Россетти описывает ее как «создание редкостной красоты; ее манера держаться исполнена достоинства и одновременно нежности <…> высокая, безупречно сложенная, с благородной шеей и правильными, хотя и необычными чертами; с зеленовато-голубыми, неяркими глазами, огромными безупречной формы веками, превосходным цветом лица и пышной, тяжелой волной медно-золотых волос».

Позировала для многих знаменитых картин, в частности, для «Офелии» Миллеса (1851–1852), «Regina Cordium» Д. Г. Россетти (1860) и др. Познакомившись с Сиддал, Россетти писал и рисовал главным образом ее, отказавшись от большинства других моделей. Впервые Сиддал появляется на его акварели «Первая годовщина смерти Беатриче» (1853) в образе возлюбленной Данте (в этом образе Сиддал воспроизведена на нескольких полотнах); последней в череде картин стала «Beata Beatrix», написанная в 1863 г., через год после смерти Сиддал. Сохранилось немало карандашных набросков Россетти, воспроизводящих ее облик. Взаимоотношения Россетти-художника и Сиддал-натурщицы воплощены в сонете К. Россетти «В мастерской художника». Стала женой Россетти в 1860 г.

Под влиянием общения с прерафаэлитами у Сиддал пробудился интерес к самостоятельному творчеству. В период своей помолвки с Россетти Сиддал училась у него рисунку и живописи; оставила множество набросков в характерной стилистике прерафаэлитов на средневековые сюжеты, автопортрет (1860) и ряд полотен. В это же время начала писать стихи, в которых преобладает ощущение безысходности, тоска об утраченной или недоступной любви и тема ранней смерти. В 1861 г. Сиддал родила мертвого ребенка; в 1862 г. умерла от передозировки лауданума. Безутешный Россетти поместил в гроб жены рукопись, в которой в единственном экземпляре содержались многие его стихотворения; впоследствии рукопись была им «эксгумирована» и опубликована.