Текст книги "Письмо Потомкам"
Автор книги: Алессандра Матрисс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)
Я подняла руку вверх, призывая к спокойствию.
– Нет, она всё стёрла. Уничтожила любую запись о себе. Как и во всём мире приказала по крови стереть данные о своей внешности, о своём прошлом.
– Но почему?
Я присела на малахитовую скамью, голос мой дрогнул:
– Я думаю, Святейшей было больно помнить о себе как о человеке. Я думаю, на её нокиа были раньше фото её дочерей и супруга… Записи их былой, радостной и счастливой жизни. И помнить о том, что пережила их, было для неё невыносимо. Рано или поздно, она бы удалила их. Забыть прошлое – единственный выход.
Дети замолчали, понимая боль и решение праматери.
– Но! – разбудила я их надеждой в голосе. – Одним из старейшин было восстановлено несколько файлов, в грэйфе остались эхом Восемь Золотых Узоров, восемь танцев. Древние песни на красивейших языках древности. Именно они звучат на празднике. Именно в них кружатся танцовщицы, для вас и для Святейшей. А то, что дата не определена – всё потому, что нокиа иногда поёт. В разные даты и время включается сам по себе. А на экране загорается надпись. «Через неделю. Не забыть. Эвалон». Именно из-за этой хаотичной записи вы и начали отмечать праздник.
Слегка привстала молчаливая красивая няня Тамары. Я редко замечала её присутствие, настолько она была тиха и призрачна. Айраин, золотоглазая фея, хотела что-то спросить.
– Госпожа Ульрианна, извините, но могу ли я задать другой вопрос? Он интересует меня с недавних пор… А вы знаете про Тень Святейшей? – она вежливо поклонилась, чем заслужила презрительные взгляды других нянь.
Я встала со скамьи и улыбнулась Айраин, поклонившись на её вежливость.
– Да… это всего лишь миф, дорогая. В монастыре рассказали мне обо всём. Даже о том, о чём вам мне говорить нельзя, – восхищённый гул малышей – Тень Святейшей – всего лишь красивая легенда, подчёркивающая статус ваших старейшин.
– А о чём она? – потянулась Венне, давая жестом понять, что урок затянулся. Понимаю, выбор платья для столь красивой девушки более важное занятие. За эти два дня близняшки могут познакомиться с будущими ан’нари. С будущими «вторыми душами» – аналогично человеческим мужьям, только на другом, духовном уровне.
Да и мне нужно было торопиться к льринни Рионн, госпожа чем-то хотела меня удивить. А это я люблю.
– Расскажу об этом после Эвалона. Спасибо за то, что выслушали меня.
Кланяюсь.
Все вежливо встают и неожиданно кланяются мне. Спасибо за знания.
Я ошарашено смотрю на них, обычно все разбегаются, как ни в чём не бывало.
Неужели я хоть немного заслужила их благодарность?
***
До покоев госпожи я бреду не спеша, вспоминая сон. Страшно понимать, что кошмары возвращаются ко мне. С недавней истерикой Кайна и его пеной во мне что-то щёлкнуло, выпустило на волю воспоминания. Его безумное лицо, искривлённое злостью и агонией, напомнило мне то, от чего я хотела убежать больше всего.
От воспоминаний о прошлом.
И я знала, что тёмная тень – всего лишь начало…
Морщусь от боли и царапаю себя.
Забудь забудь забудь забудь!!!
…переключаюсь мысленно на Эвалон. Надеюсь, моим подопечным близнецам повезет, и они обретут ан’нари среди приглашенных. Хотя геммы и лишены физического удовольствия в сексуальном плане (их нервная система и строение половой системы перекроены мутацией так, что в них нет нужды), они не могут быть одиноки, если сами этого не хотят. Как Рионн или Стефан, к примеру. Второй половиной может быть любой представитель золотоглазого народа, независимо от пола. Правда, сохранено правило – принявший предложение переходит в род того, кто его предложил, теряя своё имя. Дань прошлому.
А то, что можно выбрать однополого ан’нари – это не проявление гомосексуальности, народ гемм девственен и невинен, словно райские Адам и Ева.
Это в высшей степени родство душ. Я читала в монастыре, что соединённые общей кровью становятся буквально одним существом, не теряя при этом индивидуальности. Они всходят на Алтарь, то есть будничным языком, получают одни на двоих уникальные гены.
А что до интимного – я слышала, Святейшая считала это корнем всех бед. Искаженное желание более чем опасно.
Меня передёрнуло. Воспоминания о моем личном опыте окутали меня, жадными руками сорвали одежду, оставляя синяки и…
– Рионн! – кричу я, словно её имя защитит меня. Со всех ног я бегу к ней.
Прочь…
***
– Рионн, ты сошла с ума. – Прямо говорю я ей, не боясь получить удар. А она и не бьёт. Она понимает мою реакцию. Это сумасшествие в высшей степени.
– Не отнекивайся, Ульрианнаш. Я видела ту запись из монастыря. Рао показал. Ты должна быть счастлива. Ты – новый ширрах шерн Альяринн, не самый лучший, многим непонятен выбор Рао, и поэтому ты должна доказать, что достойна быть на месте Того, кто ушел. Тем более, ты должна подтвердить Его выбор. Ведь именно он настоял на твоей кандидатуре, что ставит меня в неловкое положение как льринни.
Проще говоря, моя госпожа решила убить двух зайцев одним выстрелом – и экзамен мне очередной провести, и повысить мой рейтинг. Она просит меня танцевать – здесь это называется «вышить» – на Эвалоне.
Восьмой, заключительный и самый красивейший, на мой взгляд, Узор.
Canto Della Terra.
Дуэт мужчины и женщины, переплетённый в музыке. Поющих о любви, о нежности. О солнце внутри их. Мой самый любимый из всех танцев.
Но традиции выше моего желания. Если бы я уже десять лет как была Столпом, то могла присутствовать на празднике Гемм. И еще через пять – быть в центре внимания.
– Но что скажут старейшины? Ты их спросила? – сквозь зубы выдавливаю шипящие, пытаясь отбиться.
– Они согласны. Мы видели лишь то немногое, что успели снять в монастыре. И поверь, этого достаточно, чтобы не бояться за твою судьбу.
Это всё она, Мэрииштэ! Я в гневе кусаю губы, вспоминая эту строптивую монахиню. Она уговаривала меня долгих три года с тех пор, как увидела мои попытки овладеть пластикой. И потом тайно записала, целых две минуты моего забытья. Тогда я вальсировала, срывала покрывала с древней мелодии, которую напевала себе. Её я услышала на первом своем Эвалоне, увиденном в стенах Монастыря. Я искренне пыталась уничтожить запись, но в физической силе уступала Мэрииштэ. Тогда я проиграла, вызвав её на бой Миоррэ. Проиграла и не получила право забрать единственный носитель с моим танцем. А монахиня поколотила меня так, что полностью отбила и печень, и желание что-то сделать с записью. Даже сейчас я недостаточно сильна, спустя годы тренировок.
Но я не думала, что она попадет в руки Рионн.
– Ульрианна, ты танцуешь для нас, поэтому два дня проведешь в своих покоях. Никто не должен видеть тебя до заката – Плетущие Узор священны. За тобой придут вовремя.
– А… Пусть танцуют прямые наследники дома Альяринн! Анна и Веннэ…
– Они должны выбрать ан'нари и знают это. От дома всегда танцуют Восьмой Узор приглашенные танцовщицы – наш род славится лишь дипломатами. Пусть в этот Эвалон мой отец будет горд за меня в моей памяти. Даже я, туорэ Святослава, не вышивала танец никогда.
– Но…
– Я всё сказала. Завтра старейшины пришлют двух гемм тебе в помощь. Тощее худое пугало должно преобразиться. Хватит пугать народ…
Сбегу.
Ей богу, сбегу.
Если я уступлю льринни, то я навсегда останусь здесь. Плетущие Узор Столпы заносятся в семейный реестр так же, как если бы прожили с геммами пятьдесят лет. Я стану частью дома шерн Альяринн и не смогу вернуться в Монастырь по желанию.
Это был третий заяц Рионн. Она убила и его.
…потому что умолчала о том, что мы и так обе знаем. Если я сбегу или даже просто откажусь – меня убьют за измену.
***
А Андрею становилось всё хуже. После изменения прошло ещё недостаточно времени, и вирус не адаптировался.
Я знала, Ума пыталась пробиться ко мне и поговорить. Она умоляла Саршэ, длинноволосую, похожую на Тора, гемму, впустить её на пару минут. Но Саршэ была прислана подготовить меня, и потому неприступна. Ей было приказано, чтобы никто не видел танцовщицу – так она даже отражающие поверхности выключила в моих покоях.
Но даже и так я не смогла бы ему помочь. Андрей ещё не понимал меня, моей речи. Он был слишком мал… Мне оставалось лишь молиться и верить. Госпожа сделала всё, чтобы найти причину нездоровья малыша. Анализы ничего не показали. Кровь Ангуин также проверили. Она была безупречна и более чем подходила для питания.
Ничего.
Ничего такого, чтобы найти причину.
Шима, вторая моя, более агрессивная, похожая чем-то на Веннэ, помощница, нехотя передавала мне новости:
– Два дня потерпеть не можете? Ничего с малышом Андреем не произойдёт за это время. Кровь его няни просто не усваивается ребенком, такое бывает.
– Но бывали и смертельные случаи! Некоторые не выживали в таком раннем возрасте. Есть скрытые изъяны, которые могут исказить обращение…
Саршэ, слушая нашу перепалку, прищурила и без того раскосые глаза, зашипела на меня.
– Много вы понимаете. Без году неделя тут, а уже…
Я виновато склонилась перед ней, понимая её гнев. Но дала себе слово, что, если две эти помощницы прежде не загрызут меня, льринни я выскажу всё, что думаю о ней. А сейчас, отдавшись во власть опытных рук Саршэ и Шимы, я замолчала и стала мысленно вспоминать мотив Узора…
У меня была хорошая память.
Даже слишком.
***
Я не знала даже, что делали со мной геммы. Не было ни одного зеркала или даже отражения, чтобы я могла видеть изменения в своем облике. Единственно, кожа стала необычно гладкой и светящейся изнутри. А волосы выросли раза в три по длине. Тёмно-каштановый цвет их от природы решено было насытить кроваво-красными прядями, чему я ревниво сопротивлялась.
– А это что такое? Снимите немедленно! – прорычала недовольная блондинка, пытаясь сдёрнуть с плеч бронзовые обручи. Я еле остановила ей. Обручи были моими, привезённые ещё из Империи. Даже в монастыре я их снимала лишь на ночь, в своих покоях. И то не всегда.
– Не надо… – протянула я, вцепившись в руки гемм. – там… там шрамы и рубцы, я никому их не открываю. Это все, что осталось от меня прежней. И я не дам это изменить.
Саршэ в ужасе отдёрнула тонкие пальцы от браслетов. Отвращение явно читалось на её милом утончённом лице.
На гарами – высшем языке гемми, самом витиеватом и насыщенном образами, доступной лишь немногим из гемм, она пробормотала Шиме:
– Не могли другую выбрать, как раньше. Заказали бы танец дому Лерива, и всё. Неужели эта некрасивая женщина сможет?
Я печально помотала головой, понимая её слова, и ответила ей на гарами:
– Ваше умение владеть высшим языком выдает возраст, Саршэ. Вам не менее двухсот пятидесяти лет, я права?
Шима прыснула от смеха, глядя на вытянувшееся лицо напарницы, и ближайшие часа мы втроём кружили среди изысканных и напыщенных многослойных фраз гарами, словно терпеливые фехтовальщицы.
Было безумно тяжело, я мало знала гарами, поэтому приходилось отшучиваться цитатами и афоризмами, которые помнила наизусть. Пару раз я жутко сбивалась и краснела, потому что гарами был не аналитическим языком, а синтетическим и агллютинативным, то есть слова как бы склеивались между собой, обрастали кучей суффиксов и префиксов и несли только одно значение. Но малая толика уважения моих мучительниц была завоёвана.
***
Эвалон начался по приезду сорока старейшин. Их и прочих гостей разместили, как и было принято, на свежем воздухе. Неспешно установили палатки, накрыли столы и подготовили серебристую площадку танцев.
Я знала лишь то, что этого всего я не увижу. Как и первые семь Узоров. Равно как и остальные танцовщицы, прибывшие в закрытых паланкинах по подземным ходам Дома.
Всё, что я знала – ровно в девять за мной придут, укутают в одеяния, расписанные именами старейшин, и отведут на место. Ровно в девять минут девятого я начну вышивать Восьмой Золотой Узор своей душой, своими эмоциями.
И после него меня либо признают, либо… Но о втором варианте не хотелось и думать.
А до этого две тысячи гемм будут наблюдать за каждым движением. Остальной народ гемм собирается семьями так же на воздухе около огромных парящих в воздухе экранов и будут присутствовать своим почтением на празднике. На расстоянии, но всей душой. За эти два дня время остановится для всех. И для всех праздник будет одинаков.
Меня трясло, ритуальные движения приветствия ускользали, мелодия уходила прочь.
За эти два дня присутствие двух девушек успокоило меня, кошмары ушли в прошлое. Но сейчас я боялась не их.
Я боялась за Рионн. Вдруг…
– Не беспокойтесь, госпожа Ульрианна. Мы в вас поверили. – Поклонилась в почтении Шима, протягивая красное одеяние.
На мне ритуальные одеяния, расшитые неведомой мастерицей драконами и фениксами. При каждом движении рисунки оживают и змеятся вокруг меня золотистой радугой. Я поправила украшения из жидкого металла, постоянно меняющего узор, и прогнулась в спине. Назад себя. Подняла правую ногу, сделала ею короткий взмах и перевернулась. Шёлковые шальвары аккуратно облепили ноги, перетекая в новое. На ногах изящные сандалии, перевитые узором в тон. Волосы лишь украсили непонятными стразами, оставив их распущенными.
Я была кровью.
Человеческая кровь на празднике Эвалон. Весьма символично.
Царство Святейшей распахнуло для меня свои объятия.
В дверь постучали. Девушки неторопливо завернули меня в священные имена, так назывались расшитые одеяния, каждая поцеловала запястье на прощанье. Я буду скучать по ним. Двухсотлетний лед в их душах немного оттаял. А значит, у меня есть шансы проявить себя на Эвалоне.
Меня вывели впервые за пределы покоев за эти два дня.
На гравитационной ладье меня везли к месту. Ладья нежно скользила, рассекая воздух, величественно, как и подобает всему, что связано с этим праздником.
Я окинула взглядом народ. Красивейшие создания, бывшие когда-то людьми, утончённые и изящные. Непохожие друг на друга, и в то же время, единые во всем. Золотоглазые геммы пристально наблюдали за мной, я видела негодование в лицах многих. Бокалы едва не лопались, но все соблюдали тишину и вежливость.
Выбор старейшин не обсуждаем.
Осторожно, чтобы не запутаться, шагнула на серебристую гладь площадки, которая ещё хранила тепло моих предшественниц. И которая примет первое тепло человека в этом году. А может быть, впервые за годы? Я не знала, когда в последний раз Столп вышивал Узор.
Я вдыхаю воздух почти бесшумно, но в тоже время как в последний раз. Если что, меня беззвучно убьют. У меня нет Ррипа и защиты Империи, нет обещания Святейшей. Столпы – часть мира гемм.
Замерев, я стою и смотрю на Рионн. Я не знаю, с чего мне начать и потому смотрю на нее в поисках защиты и ободрения. В конце-концов, это она выставила меня на убой.
Она стоит рядом, чтобы представить меня миру гемм. Госпожа настолько прекрасна, что я чувствую себя неловко, глядя на её совершенство. Поверьте, трудно не думать об этом, когда оно вот – перед твоими глазами. Её льдистая красота, отточенная и хищная, облечена в еле видимые потоки воздуха. Ткань из переливающегося металла скользит по ней, словно ветер. Плотная, словно утреннего небо, еле выкрашенное в голубой цвет. И конечно же, первый раз я вижу её волосы убранными. Чёрная смоль закована в нежное серебро узоров и цветов.
– Не волнуйся, – шепчет она мне губами.
– Рионн, вы сволочь и мерзкое существо, – шепчу я в ответ на гарами. Госпожа продолжает мило улыбаться и вежливо кланяется гостям.
– Напомни мне потом как следует тебе… ответить. – Шипит сквозь зубы она, но мы обе знаем. Это всего лишь разрядка обстановки.
Я не слышу речи Рионн для благородных старейшин. Я смотрю на её детей, я боюсь распахнуть имена. Мне неловко, ведь я даже собственного отражения не видела.
– Мы слышали, она очень некрасива… Абсолютно лысая! И совершенно юная, чуть больше тридцати лет. Надеемся, что это всё окажется неправдой, – прикрываясь веерами, шепчут гости.
– Вы правы. После семи восхитительных танцев вряд ли эта женщина сможет удивить… И зачем только выбрали? Она лишь несколько месяцев заменяет Того, кто ушел. И да, мы согласны, она слишком молода как человек и как Столп.
– Собственная танцовщица дома не у всех есть… Это в порядке вещей, заказать. Хотя у льринни шерн Альяринн наверняка есть на примете новые Столпы лучшего воспитания.
По краям площадки я вижу сорок кубов с печатями каждого из старейшин. Несколько экранов парят надо мной, сотни таких же экранов по всему Шим’Таа разбросаны и передают каждый мой жест.
И каждый смотрит на меня.
Каждый ждёт.
Каждый боится, что ему причинят боль неумелым танцем.
И я наливаюсь силой.
Гордостью.
Что этот народ доверил мне своё самое драгоценное и сокровенное. Что геммы удостоили меня этой чести. И я должна быть благодарной, отбросив ненужную шелуху страха и отчаяния. Переживать за каждый мой шаг, за каждое биение сердца – так я точно совершу ошибку и не одну.
Музыка полилась на меня сверху. Это ещё не Canto Della Terra, это пока прелюдия. Знакомство с танцовщицей.
Я распахиваю имена.
Одеяние рассыпается на части и стекает к краю. Глаза мои закрыты, руки прижаты к корпусу.
Я – одиночество.
Мое тело сегодня во власти чужих желаний. Моя душа словно натянутая струна.
Рионн не дошла до своего места. Она в изумлении остановилась и теперь смотрит на меня своими огромными влажными глазами.
Она что…? Восхищена?!
Рокот прокатился по толпе, я чувствую, что и дети замерли, не понимая, где их страшилище.
– Её подменили в самый последний момент, – заверяет Веннэ. – Наша Ульрианна сидит и горько плачет…
– Нет, это она! – шипит Марко. – Ты с ней не сражался, я узнаю её стойку из тысяч. Посмотри, только она прижимает так большие пальцы внутрь ладони.
Довольно.
Я – одиночество.
– Canto, – шепчу я, и мелодия древней страны разливается по коже.
Нежный голос женщины, древний, но неведомый и чистый, проникает внутрь. И я начинаю плавиться под его натиском, вторить ему.
Тело змеится, я кружусь в невесомости музыки.
Что такое любовь, дорогие мои геммы? Что такое желание любить другого, вы знаете? Я поднимаю руки к небу, словно взмахивая крыльями. Каждый изгиб моего тела расскажет вам о ней…
Что такое чувственность? Вы чувствуете её в голосе певицы, которая давным-давно стала пылью, но всё так же дарит свой голос вам сквозь года? Трепет и непонимание, неприятие боли.
Я прогибаюсь назад, в неведомом даже мне акробатическом движении. Драконы на красном шелке перетекают друг в друга, окутывают меня изящными, ажурными тенями.
Мои движения вбирают в себя пластику древних арабских танцовщиц, отточенность каждого жеста индийских девадаси. Я кружусь в только мне ведомом узоре. Никто не сможет предсказать мои движения, это не школа гемм, где каждое движение выверено и выучено. Это словно одисси, перекочевавший из храмов Индии в сердца гемм. Это – старинные книги и записи сокровищ Монастыря и истории мира.
Замираю на мгновение в танце, чувствуя всей кожей взрыв в голосе позабытой певицы. Голосе, таком близком и родном, словно я тысячи раз прокручивала его в плеере, невзирая на святость и загадочность.
Любовь царит в её голосе, нежность прикосновений и единение. И через мгновение к нему присоединяется второй голос, мужской. Он не похож на её, он абсолютно иной, но говорит нам всем о том же – о любви и её силе.
И именно мужчина разрывает ткань моего повествования. Его голос небрежен, чист. Он мощью наливает меня. Руки сами скользят вниз, от груди провожу ладонями к низу живота. Страстно, сжигая себя изнутри. Чувствуя струйки пота на спине. Чувствуя проникновение внутрь.
Что такое близость, дорогие мои геммы? Откуда вам знать, непорочным детям. Эту сухость в горле вы не ощущали, это головокружение и полёт… Испарину на коже, святую наготу двух существ?
Откуда вам знать? Любовь может быть и такой…
Не скотской, не наполненной животным искусом, кровью, криками и болью.
Волосы змеятся на ветру, вокруг меня запах, позабытый запах любви. Любовник, нежный любовник прижимает меня к себе, я оголяю ему навстречу душу, разрешаю проникнуть в меня. Мы вдвоём в этом мире. Никого больше нет.
Я зарываюсь глубже в одеяния, красной пеленой оно окружает меня, дарит моё тело миру-вокруг-меня. Руки уже не мои, они подарены голосам внутри. И каждый вздох, каждый жест живёт неведомой жизнью.
Что такое слабость, неощутимая и приятная, знаете? Нет, откуда вам знать… Но вы видите это в моём танце. Это танец каждой любящей женщины… Я едина с ними, с каждой из них. В прошлом, в будущем, настоящем.
И я дарю вам себя, посмотрите! Я змеюсь, славя вашу праматерь, которая знала это счастье. Что такое любовь, что такое чувственность…
…женский голос снова уносит меня в потоки, я замираю в вечернем ветре, я вижу ваше восхищение и удивление. Ах вы, бедные дети. Сильные, славные, но такие наивные… Я не порочу вас, в моих жестах нет ничего порочного. В них только то, что имеет ценность. То, что вам дозволенно знать.
Я целую ветер, нежно и любяще. Я целую голос в ветре. Смотрите, это поцелуй… Провожу рукой по припухшим губам, дарю себя без остатка танцу. Дарю своё знание вам, мои милые дети…
Вы, равно как и я, достойны любви. Посмотрите, вот это объятия. Так обнимают близких людей. Так мать вынашивает, качает дитя внутри себя. Так она бьётся в муках, даря ему жизнь.
Это та же любовь.
И мужской голос… Слышите? Это ваша сила. Вы единый народ, не скованный пороками и ненужными границами. Видите, старейшины, узнаете во мне себя? Узнаете во мне себя молодых, наивных, любящих?
Вашу память затерли годы. Пятьсот лет вы дышите воздухом, несёте заветы… Да, вы когда-нибудь покинете свой народ, но пока…
…я помогу вам вспомнить. Я вижу слёзы в ваших глазах – лучшая награда для меня, поверьте. Каждый мой жест отточен и гибок. В каждом жесте любовь к вам. В каждом жесте – я сама, моя благодарность к вам. За то, что приняли.
За то, что доверились…
И уже хор голосов в песне разрывает наше единение. Я чувствую, как за гранью экранов сотни гемм привстают со своих кресел, стремятся ко мне.
Вместе мы славим жизнь.
Огранённая красота. Я кружусь по сцене, замирая на кончиках пальцев, воздушная и невесомая. На моём лице слёзы, в моём сердце любовь к вам, дорогие.
Вы прекрасны…
Я утихаю под последние звуки… Я заканчиваю вышивать Восьмой Золотой Узор. Я растекаюсь у ваших ног драконами и фениксами, я замираю на ваших глазах. Последнее дыхание, последнее сердцебиение и последний жест.
В облаке красного шёлка я утопаю на серебристой плите.
Тишина.
И взрыв эмоций… Беззвучно поднимаюсь, и, кутаясь в имена, заботливо переданные мне самой Рионн, сажусь в ладью. Госпожа мягко поддерживает меня и поправляет одеяния. И в её жестах я вижу что-то иное, проснувшееся.
Ладья отъезжает в сторону дома. Танцовщице не положено видеть, если вы счастливы.
