Текст книги "Письмо Потомкам"
Автор книги: Алессандра Матрисс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц)
Письмо Потомкам
сны о грядущем
Алессандра Матрисс
Никто из нас еще не родился бессмертным, и, если бы это с кем-нибудь случилось, он не был бы счастлив, как это кажется многим.
Платон
© Алессандра Матрисс, 2015
© Дмитрий Лир, фотографии, 2015
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru
Танец первый
У неё было восемь детей.
Четыре прелестных девочки и четыре смышленых мальчика.
Они очень любили её и называли, как и все дети этого мира, мамой.
Но ни один из них не был зачат, выношен и рождён её.
Ни один не был плоть от плоти её, по образу и подобию.
***
– Они спрашивают меня, зачем нам это? Мало ли гибнет подобных щенков на улицах, в сырых подвалах. От болезни, нищеты или шальной пули. Одним больше, одним меньше. Родятся новые и умрут так же. Никто не заметит. – Она медленно сделала вдох, и ароматный дым кальяна наполнил её легкие.
Кальян здесь любили, и считали его изобретением и достоянием собственной культуры. Я думаю, вполне заслуженно. За последние пятьсот лет история была несколько раз переписана, и теперь мало кто помнил о древнем наследии Арабских стран. А ОНИ собрали все осколки памяти воедино, склеили и отшлифовали…
– Думаешь, я могу пройти мимо них спокойно? Когда их, словно скот, выстраивают в ряд. И ждут, когда я отберу ПАРТИЮ, стараются причинить словами боль, увидеть нашу слабость. Ради наслаждения. – Длинными когтями она впилась в обивку диванчика, ещё чуть-чуть и ткань треснет от еле скрываемой злости. – Я забрала бы их всех, всех до единого. Этих запуганных, ненужных своему миру детей… если это было возможно.
Минута тишины. В полумраке комнаты я ловлю каждый её жест, каждый взгляд. И мне жаль ТОТ мир, что не разглядел в ней эту невозможную красоту ее души, ее личности.
И хорошо, что не разглядели – все это она приобрела за долгие годы здесь.
– Вот Кайн… – После минутной паузы шепчет она. – Ты видела его. Именно он привёз тебя из Монастыря к нам…
…Кайн. Её старший сын. Бледный, нескладный юноша лет восемнадцати. Судя по его реакциям, он был обращен в раннем детстве. Он не был похож на нее, как не бывает похож щенок на взрослую особь. Он старался сдерживать себя и лаконично отвечать на мои вопросы, как взрослый. Как сын ЭТОГО мира.
Он ни капли не был похож на нее. Но у него были ЕЁ глаза. Цвета расплавленного золота.
– Его я не выбирала, а нашла во время поездки на Север. Эта была моя первая встреча с Империей. Мой народ отправил меня, чтобы исполнить Предназначение. Спасти чью-то невинную душу, как завещала Святейшая. Как когда-то спасли меня. – Её голос еле заметно дрогнул, словно внутри что-то ожило. Болезненное и потому забытое, запертое. – Так вот, Кайну не было и трёх лет, а его разум почти сгорел от страха и боли. Я помню до сих пор, как он выглянул из-под кучи хламья, когда я имела наглость прогуляться во время пути. И я попросила списать это на мою неопытность, привезла во дворец Кесаря и выторговала у Империи как какой-либо товар. Я не могла пройти мимо ЭТИХ глаз. Тогда у него были синие, выразительные глаза. И другое имя.
Она усмехнулась и с горечью добавила:
– Если бы он помнил его, я бы оставила…
Жестом она приказала поправить угольки в моём кальяне. Я совсем забыла про них, и сквозь горечь её рассказа не чувствовала горечь дыма.
– Ничего, бывает. – Улыбнулась она. – Напомни, как тебя зовут?
– Ульяна. Меня зовут Ульяна. Это мое настоящее имя. – Ответила я ей, минуя условности языка, на котором мы общались.
– Ульрианнаш… – забавно протянула она, не в силах произнести. В её языке полно шипящих и гортанных звуков, оттого речь хищная и в ней нет места для мягкости моего имени. – Не слышала я подобных давно, сейчас это глупость – иметь столько букв в имени. Ты, наверное, из Асеанских общин. Иногда там дают своим детям древние имена. Ариашандру, к примеру.
«Александр», мысленно перевела я и только кивнула в ответ, рассеянно поглаживая небольшой шрам на левой руке
– РРип? – спросила она, заметив мой жест. – Сама удалила его? В монастыре говорили, что тебя нашли без него
– В монастыре говорили, что вам безразлично, с ним я или без.
Смех в её глазах и тишина.
Новая гувернантка для её детей могла работать здесь и без общего человеческого микрочипа. Людские законы здесь недействительны.
– Можешь обращаться ко мне по имени, Ульрианнаш, – отодвигает она в сторону кальян и встает, расправляя длинные складки безупречного одеяния, как и она сама. – Меня зовут льринни Рионн.
Госпожа Рионн.
***
Утро. Около шести.
Не торопясь, госпожа Рионн знакомит меня с основным домом. Это главное строение огромного по протяжённости поместья, по численности обитателей не уступающего небольшому посёлку. Городами они не живут, слишком мала их численность и оттого ранима. Хотя война с Империей – всего лишь миф для людей, но Святейшая устроила их мир так, чтобы обезопасить своих детей.
– Что тебе нужно знать в первую очередь, так это расписание. Упустишь что-либо или не успеешь, ты вернешься в Монастырь. Вернее, твое тело. – Шипит Рионн.
Думает, я испугаюсь. Хотя подобные случаи мне были известны. Монахини, пытаясь отговорить, рассказали практически всё, что связанно с этим семейством. И хорошее, и не очень. Но меня им было не переубедить. Я твердо решила оставить обитель и посмотреть на мир за его пределами.
– Здесь керамическая посуда. Насколько тебе должно быть известно, мы не любим металлические изделия, они придают НАШЕЙ пище неприятный привкус, – открыв несколько ниш, она берет в руки одну из чаш. – Посмотри, они все подписаны и размечены. Ты должна следить за тем, чтобы всё было чистым и не имело примесей. И дети получали необходимую порцию. В их… ммм… состоянии это более чем важно.
Рионн ставит чашу обратно, дном вниз, и отходит в сторону. Я слегка стучу по ободку, вежливо и аккуратно переворачиваю чашу обратно. Этот жест говорит Рионн, что каждый из её семьи будет всегда сыт и доволен своей едой. Это жест её мира.
Госпожа слегка улыбается.
Мы находимся на кухне, большой и непохожей на всё то, что видела я до этого. Выдержанная в белых тонах, она отделана мрамором и незнакомым мне синтокамнем, похожим на мутное стекло. Окна отсутствуют. По большей части здесь находились ледники, в которых хранилось свежее мясо. Техники практически нет, лишь небольшая энергоплита и пара смесителей. Больше из мебели не было ничего, но я знала, что по хлопку из пола выезжают парящие плиты, заменяющие стол и стулья.
– Готовит для нас всегда Стефан. Позже познакомишься с ним… – Слегка наклонив голову, говорит Рионн. – Только будь вежлива, мой старший брат не любит, когда в его работу суют нос. А сейчас я покажу тебе столовую, идём.
Следую не спеша, боясь наступить на её платье. Шелковое, расшитое драконами, оно тянулось за ней пятиметровым красным шлейфом.
– Я люблю подобные одеяния, они напоминают мне, что торопиться некуда, впереди годы. А так же учит осторожности и терпению, – заметив мой интерес, поясняет Рионн. – и к тому же, старшие девочки стараются подражать мне во всём.
Представляю, парочка девиц, пятиметровые шлейфы и рядом я… Надеюсь, что найду в этом доме чем можно будет укоротить, если мне выдадут похожее.
Все мои личные вещи остались в монастыре. Мне запретили что-либо привозить сюда, кроме золотистой рясы, что на мне, и двух бронзовых браслетов. Даже сандалии отобрали и сожгли. Так что по дому я теперь шлёпала босиком.
А госпожа равнодушно продолжает:
– Далее, по коридору, подсобные помещения. На втором этаже твои покои, позже покажут. Шифф, детская часть дома, на ночь закрывается автоматически, и ровно в одиннадцать ты должна быть уже у себя. Не успеешь вовремя, останешься за завесой – ничем помочь уже не смогу. Запомнила?
– Да, госпожа.
– Также рядом с твоими покоями находится небольшая библиотека. Отец собирал. Если заинтересует, можешь читать. Но запомни, никакой человеческой техники в Основном доме не должно появиться за всё время пребывания здесь. Сканы, грэйфы и другие соединяющие с Мировым пространством приборы… – Рионн резко развернулась, за секунду преодолев расстояние между нами, и вцепилась мне в горло. – Увижу что-либо подобное…
Шипя и оголяя клыки, она придушила меня и отпустила.
Её золотистые глаза словно светятся изнутри.
– Я всё это прекрасно знаю, госпожа. Поэтому я здесь. – Кланяюсь ей. Ужасно ноет шея, горят воспалённые лёгкие. Но ни один жест, ни один вздох не выдает мою боль. Сдерживаю себя, как будто ничего не произошло.
– Молодец. Хорошо скрываешь свои эмоции. – Мурлычет довольно она. – А то мои дети порой излишне жестоки…
Да уж, за каких-то полчаса мне трижды пригрозили смертью. Хорошая проверка нервов, не спорю. Если бы я не знала, во что ввязываюсь, сбежала бы уже давно.
А так, быть гувернанткой у восьми детей – гемм, бывших людей и нынешних вампиров, очень интересно и поучительно.
***
Говорят, геммы появились сравнительно недавно. Пятьсот лет прошло с тех пор, как у некоторых людей началась мутация крови. Необратимая и непонятная. Вначале у больных глаза становились золотыми, без зрачка. Их изолировали, поскольку следующая стадия протекала как в древнем третьесортном фильме ужасов – зараженные кидались на людей, перегрызали горло и пили кровь. Их попытались уничтожить, но всё было напрасно, раны стремительно заживали. Против таких, как они, только огонь, кол в сердце и острый топор…
Сбылся страшный сон про упырей.
А третья стадия…
– Можете не продолжать, я прекрасно знаю историю этого Мира, – улыбнулась я госпоже. Мы находились у входа в шифф – детские покои.
– Сейчас они спят. Как сами видите, они изолированы до утра завесой, энергетическим полотном. Их пробуждение ровно в семь, когда утихает вирус внутри. Далее служение Святейшей и завтрак. Ты знаешь все молитвы наизусть?
– Руда, руда заговоренная. Славься, наша Матерь безымянная, – с некоторым трудом выговаривая на гемми, их основном языке, частые шипящие и переливы, я начала шептать. Молятся здесь тихо, от всего сердца.
– Нашему языку тебя обучили достаточно хорошо. Даже переливам и глубинам. – Довольная госпожа даже приобняла меня. У гемм это считается признаком расположения.
Рионн… От её волос пахнет снегом, её кожа холодная и влажная. Раскосые золотистые глаза лучатся от удовольствия…
Она отрывается и идёт дальше. Я иду рядом, равнодушная кукла.
«… и когда это я разучилась чувствовать?»
– У самых младших собственные няни. Такие же геммы. Вообще, ты – единственный человек в нашем Доме. Мы достаточно долго думали, выбирая себе новый Столп. Ты нам подходишь. А няни, как ты знаешь, помогают меняться. Это слишком мучительный и болезненный процесс. – Поморщилась Рионн, явно вспоминая своё детство. – Ведь я обратила их всех в достаточно раннем возрасте.
– Госпожа, зачем их тогда обращать, если процесс так ужасен? Неужели нельзя просто усыновить? – отчего-то ляпнула я.
Она изящно поправила свои длинные чёрные волосы, и пристально посмотрела на меня.
– Не стоит задавать мне нарочито глупые вопросы, Улрьианнашш, – недобрый знак, это протяжное шипящее на конце.
Да, она права. Я, не подумав, спросила. Как будто сама додуматься не могла за все время, проведенное в монастыре, или спросить.
На то я и человек, чтобы действовать порой спонтанно.
– Но я отвечу, чтобы ты запомнила это раз и навсегда, – продолжила госпожа, – Я не хочу, чтобы мои дети принадлежали ИМ. Ты… человек… скажи? Разве хоть один гемма принадлежит Великой Империи? – Речь её сбивчивая, сухая.
Грубая, без единого перелива. Без глубины шипящих слов.
– Если бы МОИ ДЕТИ оставались людьми, то ваши правители нашли бы способ управлять ими и здесь. Протянуть свои жалкие щупальца в наш мир! У нас же собственное государство, собственный строй, религия. И ты прекрасно знаешь, как они реагируют на это, когда кто-то хранит свою самобытность! – Сверлит Рионн меня своими золотистыми глазами. – Мы не носим Ррипы, мы не подчиняемся Зову. Разве я забрала всех этих малышей, чтобы они продолжали жить ТОЙ, уродливой жизнью?
Рионн была мастером Поля. С помощью гемми она вплетала эмоции в слова и била меня ими как плетью – древняя техника, которой я пыталась овладеть в Монастыре первые годы, но не смогла даже начать. Слишком нечеловеческой логикой нужно было обладать, чтобы понять многие умения гемм. И временем, десяти лет для этого было недостаточно. Но понимание – это одно, а вот чувствовать – совершенное иное.
Вначале я сопротивлялась, как могла, пока понимала ход мысли. Но я была не в силах выдержать натиск её эмоций, проникающих с каждым словом внутрь, резавших мой слух, мою нервную систему. И я упала послушно на мозаичный пол. Распростёрлась у её ног. Я не смела поднять глаз на неё.
– Простите меня, госпожа. Слова вылетают порой, не успев напитаться мыслями, – хрипло шепчу, пытаясь отбиться от её психического давления. Но она сильнее меня намного, у неё за плечами – годы упорных тренировок, недаром Рионн – глава семейства Альяринн, Первого оплота Гемм.
Льринни.
– Мы не можем иметь детей. Это наше самое уязвимое место, поэтому мы… зависим от людей, – раздражённо продолжала она, не слушая мои просьбы. – Да, физически мы неуязвимы. Мы не болеем, мы живёт больше ста лет. Наша экономика не зависит от вас. Но репродукция… Увы и ах.
Атака Рионн слабеет с последними словами. Я начинаю понимать ее и почти нашла брешь в своей защите. Нужно еще немного отвлечь ее.
– Но это люди зависят от вас. Они отдают вам детей взамен вашей… лояльности. – Пытаюсь возразить я, продолжая сидеть у её ног. Постепенно я все-таки сложила щит, мысленно накрыв призрачной пеленой свою душу.
Рионн понимает, что между нами преграда, и тогда резко ударяет меня ногой прямо в солнечное сплетение. Холодно, расчетливо, словно проверяя. Изменяет направление боли, из психической в физическую.
Тише, тише… не кричать… мне… не… мне не больно!!! Чертова сучка Рионн, я чувствую себя мазохисткой, но что делать? Я стиснула сильнее зубы. Еле держусь, чтобы не согнуться пополам и не прижаться к полу. А потом не ответить ей тем же, когда боль спадет, не вмазать ей с разбегу. Я, несмотря на годы в Монастыре Покрова Святейшей, все-таки остаюсь человеком.
Ах, этот чёртов этикет гемм!
Один крик, один всхлип – единственное свидетельство слабости, и я навсегда упаду в глазах Рионн. И понимаю, ведь прекрасно понимаю, что не со злости меня бьют, а проверяют, смогу ли я стать Столпом? Смогу ли я быть достойной направлять юных гемм и поддерживать их становление?
Пытаюсь как можно сильнее прижаться горячими ладонями к мрамору пола. Холод успокаивает. Я сижу, сохраняя позу, хотя меня тошнит и кружится голова. В центре живота плещется раскаленная лава.
Ну и сильна ты, госпожа Рионн…
– Люди отдают нам НЕНУЖНЫХ детей. Отдают словно отбросы, только то, что они называют ненужным генетическим материалом. Взамен нашего молчания. Чтобы мы никогда не явились в ВАШ мир. – Она права. Гемм не существует в сознании обыкновенных людей. Кесарь так пожелал однажды. Контролирует всех и даже то, до чего не может дотянуться. – Поднимись с ног, Ульрианнаш.
Я молча исполняю её приказ, хотя сейчас больше всего мне хочется быть неподвижной. Это уменьшает мою боль. Но я все же человек, Рионн. Я мстительна. Осторожно и незаметно снимаю призрачный щит, мысленно ударяю им Рионн в точку между глаз и тихо говорю:
– Так поступили и с вами?
Она всхлипывает от неожиданности, отмахивается словно от надоедливой мошки:
– Меня отдали геммам сто девять лет назад. Тогда мне было восемь лет. Никто не нуждался во мне, моё тело было изуродовано… Пожар…
– Госпожа, не стоит…
Гадко, но я попала в цель, сглупив и поддавшись желанию преподать ей урок. Не знаю, кому сейчас было больнее – ей или мне. Какой к чёрту я будущий Столп, если я не справляюсь с собственными эмоциями?
Хотя…
– Видишь, – она протянула мне руку. На идеальной белоснежной коже без морщин и пятен бугрился небольшой белесовато – розовый округлый шрам размером с небольшую монету. Там, под кожей когда-то находился чип, с помощью которого опознавалась личность. С помощью которого человек не нуждался уже лет триста – четыреста в помощи всякого рода паспортов, кредитных карт и устройств – древние ввели его в употребление так давно, что от этих вещей остались лишь понятия в Мировом пространстве.
– Мой новый народ полностью излечил меня, мое тело и разум… Ты знаешь, как мне было тогда страшно? Стоять полуголой и уродливой… быть последней в толпе таких же, как я. Пытаться прикрыть многочисленные шрамы. Безволосое, страшное создание, у которого нет самого главного, что есть в этом мире – защиты своей семьи, – глубина её слов была невозможной. – И ждать смерти. А вместо ЕЁ прихода видеть ИХ, прекрасных золотоглазых созданий в странных одеяниях. И уже ждать от них чего угодно, но только не новой жизни. Мой отец тогда выбрал меня, выбрал своей наследницей и я боюсь представить даже, что все могло быть иначе.
Она замолчала, пересохшее горло её болело. Я чувствовала её боль, язык гемм позволял передавать не только формы, описание, но и делиться полностью эмоциями. Каждое шипящее скользило по нервам и не давало переврать её чувств. Придумать их за нее.
…людям вообще свойственно это – выдумывать жизнь за других.
– А шрам, единственный из всех, – продолжила она с трудом. – Шрам я оставила, чтобы помнить о боли. Это след от Ррипа, растоптанного в пыль.
На мгновение она замолчала, а потом призналась:
– Видишь, я стала свободной от него, но не от воспоминаний. И пожалуйста, больше не делай так… Лучше бы ты меня просто ударила по лицу – я пойму.
Она права. Иногда воспоминания сильней пощечины. Сильнее разума. И причиняют боль страшнее любого явления, любого оружия.
Рионн была бы сейчас столетней старухой в мире людей, если бы дожила до этого момента ТАМ, где до сих пор не побеждена полностью смерть. А здесь она выглядела двадцатипятилетней красавицей, выглядящей куда лучше, чем я (ох, уж эта женская черта все сравнивать с собой)
Хм, мне ведь самой…
Но мысль прервал звон. Негромкий, сочный и необыкновенно счастливый. Это в шиффе исчезла завеса, как только сенсоры почувствовали, что в крови детей уровень вируса снизился и они снова стали детьми, а не чудовищами, управляемые жаждой крови.
Ещё одна ночь безумия юных гемм была позади. Одна из многих. Это состояние длится двадцать – тридцать лет, в зависимости от времени обращения. И этого не избежать, хотя ходили слухи о древних утерянных методиках. В Монастыре говорили, что сама Святейшая взглянула однажды на счастье своих детей и поняла, что безмятежное спокойствие ни к чему хорошему не приведет. Тогда она забрала любую возможность безболезненного обращения, чтобы каждый новый гемма понял, что берет на себя не только свободу, но и ответственность.
Святейшая жестока, но мудра – так пели монахини.
– Дети проснулись. Нам пора к ним. Они знают о вашем приезде и ждали вас со вчерашнего вечера. – Рионн направилась вперед, не дожидаясь меня. Я же плелась позади, окружённая эмоциями и воспоминаниями.
Неожиданно она остановилась, и лишь в профиль повернула лицо, глядя в пустоту:
– И скажите мне, Ульрианнаш, вы бы сами хотели пережить своих детей на сто лет? Видеть их смерть? Или всё же смогли найти в себе силы завести новых, словно домашних животных?
Я промолчала.
***
Я, честно говоря, не мастер описания. Если бы я вернулась в Монастырь Покрова Святейшей, то вряд ли смогла детально воспроизвести обустройство поместья. В целом, весь его главный дом был выдержан в зеленых тонах с вкраплением белого и золотого – это были семейные цвета, хотя и эта традиция начала угасать. Если я не ошибаюсь, то здание было двухэтажным, не считая подземной части, но при этом каждый этаж был не менее шести метров высотой. Везде были огромные окна от пола до потолка в больших рамах, украшенные мозаикой. Иногда встречались и витражи, но реже. Витражи были древнее дома и потому выбивались из общей картины – говорили, что их сохранили в память Умерших Городов. Поэтому на них люди, а не геммы.
Миновав огромный общий зал и несколько меньших комнат непонятного пока назначения, мы вышли к красивой, немного вычурной резной лестнице, родственнице витражей. По ней к нам бежали, веселясь и переругиваясь, дети Рионн. Именно на втором этаже находился шифф и совмещённые с ним спальные покои остальных гемм. Эта часть дома считалась подходящей лишь для сна и отдыха, ничего другого здесь не было, кроме личных комнат.
Увидев нас, дети дружно замолчали. Даже няни младших испуганно косились на меня.
Рионн довольно усмехнулась. Я знала, она ждала этого момента. Реакция на меня её должна позабавить.
Ведь я была более чем странной гувернанткой для странных детей. Гувернантка звучит куда проще, чем Столп, «ширрах» на гемми.
Бледная кожа, немного обветренная. Несколько крупных синяков различных оттенков, полученные мной недавно в ближнем бою в Монастыре, самый сочный и фиолетовый из них находился под правым глазом. Несколько глубоких царапин, блестящих от медицинского клея – монахиням пришлось заклеивать, видя глубину раны. Обычно после боя мы носим свои шрамы как медали и редко прибегаем к медицине гемм, способной восстановить все за минуты.
…острые скулы, левая так же разбита. И прямой, на удивление не сломанный нос – лицо оттого хищное и кажется непропорциональным из-за бритой налысо головы. Череп неправильной формы, вытянут и бугроват.
И, наверное, самое ужасное было то, что я человек.
ЧЕЛОВЕК.
…так что вместо ожидаемой леди перед ними стояло босиком тощее лысое пугало, одетое в золотистую заношенную монашескую рясу. И это пугало нагло улыбалось, оголяя с детства щербатые от природы зубки, и разглядывало каждого огромными голубыми глазами.
– Мама, это кто? Она страшная, – протянула испугано девочка лет пяти, прячась за свою няню-красавицу.
Моя хозяйка в ответ лишь оскалила зубы и рыкнула. Словно по приказу дети выстроились в ряд. На шаг назад, слегка путаясь в одеяниях, отступили няни младших девочек.
– Это мой старший сын Кайн. Вы почти знакомы. Ему восемнадцать и он наш наследник, семьи шерн Альяринн. – Начала госпожа знакомство.
Юноша поклонился мне. Без эмоций, сухо. Как и подобает наследнику.
Сейчас я разглядывала его с любопытством. Ночь, что мы провели вместе в дороге, не позволила мне внимательнее изучить его. Да, он худой и нескладный, выше меня, но не лишен мальчишеского очарования. Лицо немного хищное, впрочем, как у всех. Высокие скулы, золотые глаза на смуглой коже. Когда Кайн вырастет, он будет красивым геммой.
– Эти вертлявые близняшки – Анна и Веннэ. Им по пятнадцать. За ним следить особо… Их обратили еще в утробе матери, это отдельная история, потому их действия будут непонятны для вас. По человеческим меркам они жестоки.
Златовласые девицы в длиннополых, как у Рионн, одеяниях рассмеялись. Ни поклона, ни уважения. Я пыталась их различить, но мне не удавалось, хотя через некоторое время я заметила, что у Веннэ есть привычка кусать губы.
Рионн шикнула на близняшек, и смех прекратился.
– Это Тор, очень любознательный и смышленый мальчик. Через неделю ему исполнится тринадцать.
– Спасибо, мама. – Поклонился ей Тор, симпатичный смуглый мальчик. Судя по внешности, его предки когда-то назывались китайцами.
Китай… улыбнулась я себе, как давно в человеческой истории это было…
За Тором последовало знакомство с девятилетним рыжеволосым Марко, который предложил мне посчитать его веснушки и показал язык, когда Рионн отвернулась. Марко был более развитый, чем Тор, несмотря на разницу в возрасте. Его осанка и жесты говорили о том, что мальчик готовится в Смотрители – геммы этой ветви с детства обучаются боевым искусствам. Смотрители – хранители Старейшин…
Пятилетняя Ума, три месяца как назад обращенная, пугливо выглядывала из-за юбок своей няни и косилась на Тамару, темнокожую сестричку лет четырёх. Ума была копией Рионн, такая же темноволосая и бледная. На лбу её краснело бинди – маленькая гемма по крови была отчасти индианкой.
– Тамара была обращена три года назад, поэтому во многом смышленей, нежели Ума. – Пояснила госпожа, – а Андрею ещё предстоит стать геммой. Его мне отдали недавно. Скорее всего, судя по имени, он с твоей родины…
Я вздрогнула, глядя на светловолосого малыша. На мгновение меня возвратило в прошлое.
Шум, разломанный асфальт и крики людей. Свист пуль… и кровь в лицо… крики… вопль ужаса застыл в ушах…
– Я представлю вас всему Дому Альяринн, Первого оплота Гемм позже. – Вернул голос Рионн меня в реальность. – А пока что это наш новый Столп, которую мы ждали и которая заменит нам Рао. Ширрах Ульрианнашш.
– Ульяна, – поправила ее я.
Рионн только зло сверкнула глазами в ответ. Рао умер во сне, в возрасте восьмидесяти шести лет год назад. Человек, который жил наравне с геммами и был частью их семьи. Человек, который напоминал геммам о том, кем они были и кем они стали. Столп, с которым я переписывалась и который рекомендовал меня Рионн.
– Сегодня дети позавтракают без вас. До трёх часов я даю время подобрать гардероб и выписать вещи, для этого я сейчас же пришлю вам помощницу. Не можете же вы разгуливать по дому в этой ужасной рясе. Одного раза хватить, чтобы дети… гхм… вами впечатлились. Идите, Ульрианна.
Я довольно улыбнулась, услышав более-менее правильное произношение моего имени, поклонилась ещё раз ей и детям, и удалилась к себе.
***
Недели мне хватило на то, чтобы привыкнуть к своей работе. Большую часть времени занимало общение, что резко отличало мой быт здесь от созерцательно-молчаливой жизни в Монастыре. Поначалу я даже пугалась, когда ко мне обращались резко и беззаботно. В Покрове Святейшей мы за несколько метров предупреждали о «вторжении в личное пространство» определенными жестами и звуками, так как многие находились в состоянии транса. Это позволяло заранее предупредить о возможности или невозможности общения.
Мне выписали одежду, в основном это были выбранные мной хлопковые и льняные брюки и размашистые туники мужского покроя, которые я по привычке перебинтовывала в талии шарфами контрастных оттенков. От вычурных платьев и кимоно я решительно отказалась так же, как от косметики и украшений. Рионн, говорят, вначале порвала моё прошение, прочитав список, но потом смилостивилась и дала добро.
Но босиком мне ходить по дому строго запретили. Хотя с первой встречи мне понравился именно пол.
Я потихоньку обживала покои, устраивая в них привычный аскетичный уют. Кровать и многие вещи выкинула вон, ковры и тяжелые бархатные шторы так же полетели на склад. Несмотря на вентилируемые стены и какие-либо новшества, вроде поглощения и растворения пыли, я не могла смириться с удушающей меня обстановкой и вскоре комната стала похожей на мою келью в Покрове Святейшей. Голый мрамор, единственный сундук с бельём, пара стульев и матрас с периной. И разбросанные повсюду книжки.
Единственное отличие – в покоях также находилась личная ванная комната.
***
– Льюти, а почему мы молимся этой штуке? Это же камень, – теребя меня за рукав бирюзовой туники, обратилась как-то Ума.
«Льюти» на языке гемм означает «дорогая, близкая, в которой я нуждаюсь». Эта девочка быстрее всех привыкла ко мне, её человеческое сознание ещё не мутировало, а, следовательно, знания она поглощала вдвое медленнее, чем остальные, и потому расспрашивала обо всём, чтобы не отставать. Многое ей было ещё непонятно.
Мы сидели вдвоём в святилище позади шиффа, на шелковистых теплых плитах около древней каменной статуи Святейшей. В тишине и покое, вдали от всех. Так уютно, по – домашнему. Я погладила Уму по маленькой ручке, инстинктивно. Словно… словно это была моя дочь…
– Это не штука. – Нараспев произнесла я, посмотрев на изваяние. Статуя была безликой, просто человеческий силуэт. – Это изображение той, кто является родоначальницей всех гемм. Говорят, она пришла в этот мир, чтобы помочь людям обрести себя…
– А они?
– Они отвергли её дар. Они не смогли поверить в неё, посчитав её существование отвратительным. То, что не могут изменить люди, всегда считается чужим.
– Но если она была, тогда почему никто не знает, как она выглядела? У неё не было лица?
– Нуу… – протянула я, думая, как ей объяснить. Но Ума уже неслась вперед, не дожидаясь:
– Льюти, а ты веришь в неё?
Я также не успела ответить. Меня прервала вошедшая в покои Ариан, её няня.
– Что ты, Ума. Как можно? – одернула она девочку, сверля меня золотистыми глазами. – Улрьианнашш – человек.
Человек! В это слово она вложила всю ненависть и злобу, на которую была способна. Вплела её в тонкую канву слов так, чтобы Ума не осознала происходящее между нами, не почувствовала в голосе.
Стало немного дурно от её эмоций.
– Ты права, Ариан, – в комнату вошли сестры – близнецы. Куда без них, моих маленьких устроительниц личного ада. – Она всего лишь человек. Бесполезный, к тому же.
Своё недовольство они не скрывали, в отличие от Ариан. Няня Умы поклонилась им, надменно поджав красивые губы и поглядывая на меня. Мол, смотри, равная говорит с равными… Что поделать, к людям отношение здесь не самое лучшее до тех пор, пока не заслужишь. Ничего не дается просто так и сразу.
Я поднялась на ноги, придерживая около себя Уму, зло шипевшую на сестер. Это она старается защитить меня, поняв, что происходит – в ее детском разуме еще теплится понимание человеческих отношений.
– Не беспокойся, льюти. – Обратилась я к ней, – твои сёстры злятся лишь потому, что я – очередное напоминание об их человеческой жизни. Ведь геммами не рождаются.
Многозначительный поклон в сторону близнецов. Зря. Молодые геммы неуравновешенны, их организм постоянно изменяется, подстраивается под вирус. Он дарит им многое – долголетие, интеллект, коллективные знания – но пока в их крови бешеное пламя гормонов, адреналина и море агрессии.
– Мы родились геммами! – Веннэ щелкает зубами, словно кусает меня. – Наша мама была человеком и дала нам жизнь, но мы родились уже с другой кровью.
Я помню этот эксперимент. Рао писал о нем. Одна девушка, Лия, медленно умирала от иммунного заболевания и не могла позволить себе хотя бы выносить детей. Дом шерн Альяринн не мог вылечить ее, вирус гемм иногда не приживается в больном организме. Лия предложила старейшинам искусственное оплодотворение, те согласились, и восемь месяцев в ее теле, подключенному к аппаратам жизнеобеспечения, росли девочки-близнецы. Все эти восемь месяцев Лия была счастлива, она придумала малышкам имена, шила им одежду, писала письма – настоящие, длинные и на бумаге, на несколько лет вперед. Затем, на последнем, девятом месяце их мама впала в кому, и ее тело, лишенное разума, вынашивало детей, а затем Анне и Веннэ привили вирус перед тем, как извлечь. Это было очень опасно, но по-другому было нельзя – до года, времени обращения, они бы просто не дожили. А после рождения, с первым вдохом, вирус посчитал бы их слабыми существами…
