Текст книги "15 встреч с генералом КГБ Бельченко"

Автор книги: Алексей Попов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц)

Вербовали их из пленных бойцов и командиров Красной Армии. В первый период войны из окружения выходило много красноармейцев, и нам приходилось заниматься фильтрационной работой, выискивая агентуру противника. Среди завербованных было немалое количество из офицерского корпуса.

Приходится констатировать, что иногда бывали и перегибы в отношении вышедших из плена у оперативных работников. Из-за некомпетентности и даже малограмотности, стремления быстро заработать награды некоторые сотрудники отдела злоупотребляли своей властью. Но со всей ответственностью хочу сказать, что мной подобные случаи пресекались, а виновные наказывались.

Часто завербованные немцами красноармейцы и командиры нашей армии сами приходили к нам с повинной. Они объясняли, что пошли на сотрудничество с гитлеровцами из-за безвыходности своего положения, т. е. или сотрудничество, или смерть. К каждому из таких людей был индивидуальный подход. В большинстве случаев это были искренние, готовые драться за свою Родину бойцы. Однако были и такие, которые по заданию немецких спецслужб целенаправленно приходили к нам «с повинной». Против таких «патриотов» мы проводили соответствующие оперативные мероприятия и часто ловили их с поличным.

Хочется отметить и такую деталь, что в начальный период войны к разоблаченной агентуре противника применялись самые жесткие меры. Ввиду отступления нашей армии и тяжелейшего положения на фронтах оперативные игры с использованием перевербованных вражеских агентов практически не проводились.

Бомбовый удар по КП

Командный пункт (КП) Западного фронта длительное время находился в районе железнодорожной станции Карсня, севернее Вязьмы. Из-за долгого пребывания на одном месте германской разведке, видимо, не составило труда установить местонахождение КП. Командовал Западным фронтом в этот момент генерал И. С. Конев.

3 октября 1941 года авиация противника нанесла по станции Карсня массированный бомбовый удар. Особый отдел фронта располагал агентурными данными о том, что гитлеровцы знают точное месторасположение КП Западного фронта. Однако надлежащих мер принято не было.

В этот день в районе командного пункта был сбит вражеский самолет. Летчик, майор люфтваффе, выпрыгнул с парашютом и был захвачен бойцами Красной Армии. Его срочным образом доставили в особый отдел Западного фронта, где его допросил лично Л. Ф. Цанава. Я также присутствовал при этом допросе. Летчик начал давать показания. После допроса Цанава ушел в штаб фронта, поручив мне обработать полученную информацию и направить ее на имя наркома внутренних дел СССР Л. П. Берия.

Только наш шифровальщик Новиков начал отправлять телеграмму, послышался гул моторов, и началась страшная бомбежка. Немногие успели добежать до бомбоубежищ. Рядом взорвалась бомба и разрушила дом, в котором мы находились. Я потерял сознание. Очнулся на пороге разрушенного дома, головой внутрь комнаты. На мне лежали деревянные обломки. Кое-как освободившись из завала, я попытался добраться до бомбоубежища. Однако мне этого сделать не удалось. Вражеские самолеты шли волна за волной, и бомбежка продолжалась очень долго. За всю войну я не раз попадал под бомбежку, но эта была самая мощная.

По окончании этого ада появились медсестры, оставшиеся невредимыми бойцы и командиры. Из высшего командного состава пропал дивизионный комиссар Лестев. Оказалось, что он завален бревнами, и его нашли только через несколько часов.

Меня, видимо, сильно контузило, так как я почувствовал сильную головную боль и тошноту. От госпиталя я отказался, хотя врач настаивал на этом. В ночь на 4 октября меня вызвал Цанава. Я еще был очень слаб, меня бросало из стороны в сторону. Цанава сказал, что по распоряжению генерала Конева мне и члену Военного совета Хохлову (бывший председатель Совнаркома РСФСР) нужно поехать в район населенного пункта Кардымово и найти 30-ю армию, которая попала в окружение и с которой не было связи.

В сопровождение нам дали двоих автоматчиков. 5 октября на машине мы поехали выполнять задание. Ехали мы лесистой местностью. Ночью услышали автоматные очереди. Фары у нас были выключены. Наши водители научились в ночное время обходиться без них. Мы остановились, вышли из машины и стали слушать. Вдруг в нескольких метрах раздался окрик: «Стой, стрелять буду!» Это были трое красноармейцев, находившихся в авангарде роты охраны. Командир роты нам доложил, что они прикрывают отход остатков 30-й армии. Мы распорядились, чтобы они здесь не задерживались и отходили, ввиду возможного полного окружения.

Мы поехали назад. Стрельбы больше было не слышно. Эта лесная дорога была отмечена на нашей карте. Начало рассветать. Двигаясь точно на восток, мы въехали в какую-то лесную деревушку. Не доезжая до нее, мы остановились и послали одного своего бойца в разведку. Оказалось, что здесь уже были немцы и, долго не задерживаясь, отправились в сторону Москвы. Таким образом, мы оказались в тылу противника.

В одном месте наша машина застряла в болотистой низине. В соседней деревне мы попросили лошадей или быков для того, чтобы вытащить забуксовавшую машину. Нам дали двух коров, благодаря которым машина выбралась из ямы.

Что самое удивительное, мы не встретили вражеских частей. Мы уже были в Подмосковье. В одном из населенных пунктов меня неожиданно окликнули. Обернувшись, я увидел своего старого друга генерал-лейтенанта Богданова. Впоследствии он стал первым командующим Резервным фронтом.

Мы остановились в одном из домов. После того как мы умылись, хозяйка дома, пожилая женщина, покормила нас.

– Эх, сейчас бы по рюмочке, – хитро посмотрел на меня Богданов.

– У меня пусто, – ответил я.

– Зато у меня есть, – сказал боевой товарищ и вытащил откуда-то полбутылки спирта.

Выпили мы по паре рюмок и заснули как убитые. Наутро двинулись дальше на восток. Как оказалось, КП фронта находился уже в населенном пункте Перхушково, недалеко от Москвы.

Там я разыскал особый отдел. Цанавы на тот момент не было. Переодевшись, мы доложили о своей поездке командованию. Конев нам сказал, что командование 30-й армии уже связалось с ним.

– Хорошо, что вы не попали к немцам, – сказал нам Конев. – Ведь вы практически прибыли из тыла врага.

У меня до сих пор вызывает удивление, с какой легкостью руководство фронта отправило нас, двух генералов, на задание, которое было под стать любому младшему офицеру.

Вскоре командование фронтом принял Г. К. Жуков. Всех сразу облетел ответ полководца, который он дал на вопрос И. В. Сталина.

– Вы уверены, что мы удержим Москву? Я спрашиваю вас это с болью в душе. Говорите честно, как коммунист.

– Москву безусловно удержим. Но нужно еще не менее двух армий и хотя бы двести танков.

Эти слова явились мобилизующим моментом для командного состава Красной Армии.

Положение на фронтах было очень серьезным. Сплошной линии фронта не было. Начали ходить слухи, что командный пункт надо перенести восточнее Москвы. Узнав об этом, Жуков высказался о применении к распространителям таких слухов мер уголовной ответственности. Это еще более укрепило нас в мысли, что столицу мы удержим.

История с 22-й армией

В героической битве за Москву я участвовал от начала и до конца. Мы, военные чекисты-контрразведчики, активно выявляли, задерживали и разоблачали в большом количестве засылаемых к нам гитлеровцами шпионов и диверсантов, мешая тем самым их внедрению в наши войска, фронтовые штабы и глубокие тылы страны, надежно сохраняли в тайне планы и замыслы нашего командования, состояние экономики и др.

Неоднократно мне приходилось в составе группы или одному выполнять особые поручения Г. К. Жукова. На самолете или других средствах передвижения немедленно отправляться в соединения или части для оказания помощи в организации вывода их из окружения, восстановления прерванной связи, установления конкретных лиц, виновных в невыполнении некоторых приказов, объективного изучения и оценки обстановки, предложений в том или ином направлении и др.

В августе 1941 года 22-я армия под командованием генерала Ершакова попала в окружение в районе города Великие Луки. Для вывода ее из окружения и закрытия оставленного без обороны одного из участков Военный совет фронта направил группу в составе члена Военного совета дивизионного комиссара Д. М. Лестева, начальника оперативного управления фронта генерала Г. К. Маландина и меня. Нами были использованы все возможности, и армия по частям и группами стала выходить из окружения. Серьезную помощь в этом оказали великолукские партизаны – отличные проводники, хорошо знавшие местность.

Мы на самолете прилетели в Торопец и выяснили, что там из окружения постепенно выходят небольшие группы бойцов и командиров 22-й армии. Нашелся и начальник Особого отдела этой армии. Он нам доложил, что командующий контужен и направлен в тыл.

Из всех частей и подразделений, вышедших из окружения и обнаруженных в Торопце и ближайших местах, было создано прикрытие образовавшейся бреши. Судьбой генерала Ершакова очень интересовался Г. К. Жуков, и мы донесли, что генерал тяжело контужен и особистами был вынесен на носилках в тыл и отправлен в госпиталь.

Следует отметить, что положение, где держала фронт 22-я армия, было критическим. Не хватало, прежде всего, живой силы. Надо было выправлять положение. Пришлось создать силы прикрытия за счет выходивших из окружения частей и подразделений, а то и отдельных красноармейцев и командиров.

Рядом держал оборону мой сослуживец по Средней Азии Иван Иванович Масленников. До войны он был заместителем Л. П. Берии по войскам.

Узнав, что я лично знаю, причем близко, командующего 29-й армией, Маландин и Лестев мне сказали: «Сергей Саввич, вы же знакомы с Масленниковым, попросите его помочь нам людьми».

Я поехал в Старую Торопу, это примерно 30 километров южнее города Торопца. Нашел командный пункт И. И. Масленникова. Он очень обрадовался, когда увидел меня, потом сказал, что информирован о достаточно тяжелом положении 22-й армии. Я передал просьбу Маландина и Лестева – помочь закрыть один из участков фронта. Но Масленников сказал, что правый фланг его фронта открыт, есть данные, что немцы в ближайшие часы начнут там наступление и что он сам едет туда для подготовки контратаки. Я знал, что командарм – любитель ночных боев, которые проводил с величайшим умением. Ввиду отсутствия у него лишних людей, помочь он нам ничем не смог.

Возник вопрос о новом командире. Вместо Ершакова наша группа рекомендовала опытного генерала В. А. Юшкевича. Жуков согласился с нашим предложением. Вскоре Юшкевич прибыл в г. Торопец. Мы все вместе решили оценить обстановку на переднем крае. Стрельбы не было слышно. Казалось бы, продвижение на Восток немцев было приостановлено, и мы пошли к окопам, не маскируясь. В этот момент немцы накрыли нас и трассирующими пулями, и плотным минометным огнем. Хорошо, что окопы оказались рядом. Разведка донесла, что где-то в километре от нас в лесочке оказалась разведгруппа противника и по красным лампасам генерала Маландина засекла нас. Так что нам опять повезло.

Поскольку генерал Юшкевич принял командование армией, нам было приказано прибыть на командный пункт фронта.

Смерть дивизионного комиссара, члена Военного Совета фронта Д. М. Лестева

30 ноября 1941 года Г. К. Жуков направил членов Военного совета Западного фронта дивизионного комиссара Д. М. Лестева, И. С. Хохлова и меня в район Завидово, принять у Калининского фронта 30-ю армию (командующий генерал Хоменко), которая быстро откатывалась к Москве по шоссе Москва – Ленинград.

Задание было ясное: немедленно остановить ее отступление и закрепиться. Штаб армии и наша группа своим участием помогли в решении оргвопросов, добились от Г. К. Жукова необходимой для армии помощи, в том числе небольшого количества танков. Хоменко был снят с должности, а на его место был назначен генерал Лелюшенко.

Во время проведения одного из совещаний мы со штабом попали под массированную бомбежку немецкой авиации. Член Военного совета Д. М. Лестев был убит, а начальник штаба Калининского фронта генерал-лейтенант Е. П. Журавлев ранен. Были и другие убитые и раненые. И. С. Хохлов и я были тяжело контужены. Примечательно то, что я сидел рядом с Лестевым плечом к плечу и остался жив.

Дело обстояло следующим образом. Все мы находились в деревянном доме на окраине небольшой деревни. Начинало светать. Выйдя во двор по своим делам, я услышал гул одинокого самолета. Мы уже научились определять на звук, чей это самолет, наш или немецкий. Это оказался самолет противника. Я понял, что это, скорее всего, разведчик. Так оно и оказалось.

Я зашел в дом и сказал товарищам, что, возможно, скоро мы можем подвергнуться бомбежке. Дом был совершенно не замаскирован. Мое предупреждение оказалось пророческим. Через десять минут на деревню полетели бомбы…

Укрыться было негде. Я сидел за столом и разговаривал с Лестевым, когда бомба упала рядом и снесла дом, где мы находились. Очнулся я в противоположном углу комнаты. Рядом лежал генерал-лейтенант Журавлев, раненный в руку. Я начал подниматься. Получилось это не сразу, так как я оказался контужен. Генерал Лестев был смертельно ранен. Осколок попал ему в затылок. (Впоследствии именем Лестева назвали одну из улиц Москвы.)

Половина людей, находившихся в этом доме, были убиты. Девушке-стенографистке осколком срезало голову…

Корпус П. А. Белова

Были и другие поручения Г. К. Жукова, причем мне лично. Вот одно из них. В декабре 1941 года он вызвал меня на КП, дал несколько телеграмм и сказал: «Читайте». В них генерал П. А. Белов, командующий кавалерийским корпусом, который действовал в тылу врага, невдалеке от Вязьмы, жаловался на наших летчиков, что не прикрывают его с воздуха, а противник, используя это, систематически бомбит корпус и наносит большие потери. В других же телеграммах командир авиадивизии доносил из Тулы, что его истребители непрерывно прикрывают корпус Белова. Кому верить? Жуков приказал немедленно на самолете У-2 отправляться в Тулу и провести тщательное расследование, узнать, кто обманывает. Вскоре я был на аэродроме в Туле. Встретил меня командир этой дивизии. В тот момент приземлились два истребителя, и при мне летчики доложили командиру, что прикрывали конницу генерала Белова. Документальная проверка и личные опросы летчиков подтвердили, что приказ точно выполняли. Но, учитывая, что корпус все время в маневре и удалялся все глубже в тыл врага, расстояние от аэродрома и обратно увеличивалось. Поэтому летчики, опасаясь нехватки горючего на обратный путь, сокращали время на прикрытие конницы, возвращаясь на аэродром значительно быстрее.

В результате до вылета следующей смены истребителей был значительный перерыв, его использовали немцы и до появления наших истребителей бомбили корпус, особенно лошадей. Этой простой веши не учел командир дивизии и его подчиненные. Вместо немедленного перебазирования вперед наши истребители оставались в Туле. Я немедленно связался с командующим 50-й армией генералом И. В. Болдиным и от имени генерала Г. К. Жукова просил его быстро и безотлагательно, в течение 2–3 часов, принять все исчерпывающие меры к подготовке аэродрома для приема авиадивизии, используя свою технику, состав и местное население. Болдин доложил, что аэродром будет готов. Я приказал немедленно передислоцировать дивизию в район Калуги (город был только освобожден), сейчас же, по тревоге, безотлагательно отправить туда же батальон аэродромного обслуживания. Комдив доложил мне, что у него нет лидера. «Лидер – вы», – сказал я. Через два часа все самолеты совершили там благополучную посадку, и теперь расстояние позволяло прикрывать корпус Белова.

По телефону ВЧ из Калуги я все подробно доложил Г. К. Жукову. Георгий Константинович приказал полковника, командира авиадивизии, привезти к нему, что я выполнил. Мне стало известно, что он хотел его отдать под суд, но т. к. полковник был боевым летчиком, имел много наград, то Жуков понизил его в должности и отправил на фронт. А мне сказал, что теперь самолеты прикрывают корпус хорошо.

Без ложной скромности скажу, что среди многих боевых наград одной из самых дорогих для себя считаю первый орден Красного Знамени, который был вручен мне лично Георгием Константиновичем в битве за Москву 26 декабря 1941 года. Фронтовую газету с этим указом я бережно храню.

А узнал я о своем награждении от самого Георгия Константиновича. Он меня вызвал и поинтересовался, читаю ли я фронтовые газеты. Я ответил, что если есть время, то, конечно, читаю. «Ну, значит, вы слишком занятой человек, коль не соизволили прочитать даже о своем награждении», – засмеялся командующий. Тут же достал орден, пожал мне руку и вручил его. Сказать честно, я был несколько ошеломлен.

В особом отделе мы отметили это событие. Орден положили в жестяную солдатскую кружку и наполнили ее до краев водкой. Потом пустили ее по кругу. Таким образом, каждому досталось граммов по пятьдесят.

Об отношениях с Л. Ф. Цанавой

Назначение на должность заместителя начальника особого отдела Западного фронта для меня явилось неожиданностью. По службе это было несомненно повышением. У меня часто возникал вопрос, почему Цанава взял меня к себе заместителем. Во-первых, он любил пограничников, к ним у него было особое доверие. Во-вторых, на мой взгляд, его убедило то, что я как начальник Управления оставил Белосток не так, как другие из приграничных областей. Я ушел с нашими отступающими частями.

Цанава был властолюбивым, злопамятным человеком, не стеснялся в выражениях, когда ругался. Вспоминается случай в Белостоке. Цанава приехал для какой-то проверки и зашел ко мне в кабинет. В это время зазвонил телефон. Только я потянулся к нему, как Цанава, опередив меня, взял телефонную трубку и сказал: «Слушаю, Цанава говорит!» Связь была неважная, и на другом конце провода начали переспрашивать, с кем они имеют дело. «Цанава у телефона», – громко повторил нарком Белоруссии. Видимо, абонент опять не понял, с кем говорит. Тогда, разозлившись, мой начальник прокричал в телефонную трубку: «Е… твою мать, Цанаву не знаешь? Цанаву весь Советский Союз знает!» И бросил трубку.

Он не был трусливым человеком. Умел завязывать отношения с командованием фронта и армий, был коммуникабелен. Не выпячивал себя, когда не было в этом особой нужды. Ну, а когда было нужно, он мог разговаривать очень жестко.

Мне нередко приходилось ездить с ним по частям и соединениям в целях проверки.

Заградотряды

В первый месяц войны заградотрядов не было. Они появились, когда фронт был в районе города Орши. Начиная с этого момента немцы стали нести серьезные потери, так как из нашего тыла стали поступать резервы.

По Уставу Красной Армии командир имел право расстрелять бойца за то, что он покинул поле боя. А в настоящее время стала бытовать точка зрения, что заградотряды – это было плохо и что они не оправдали себя. Скажу твердо, это принципиально неверно. Это была вынужденная мера.

Как-то меня вызвал Цанава и сказал: «Приехал из Москвы начальник Главного управления пограничных войск Григорий Григорьевич Соколов с мандатом за подписью И. В. Сталина. Требуется организовать войсковую охрану тыла из пограничников и войск НКВД. Но есть проблема. Его здесь никто не знает, поэтому я прошу вас оказать ему всемерное содействие». Цанава показал мне мандат, который давал Соколову практически неограниченные права в осуществлении его деятельности. Более того, Жуков лично просил Цанаву оказать ему содействие.

Соколова я знал по Средней Азии лично. Недалеко от Орши я его нашел и доложил, что послан ему на помощь. Заместителем у него был генерал-майор Любый, пограничник. Заместителем по политчасти был полковой комиссар Шевченко, бывший редактор журнала «Пограничник». Всех их я также хорошо знал.

На мой вопрос, где наиболее целесообразно применить мои силы и опыт, Соколов сказал, что на витебском направлении, где ситуация была наиболее сложной.

Основная проблема была, как всегда, в нехватке кадров. Мы среди отступающих находили пограничников, бойцов войск НКВД, сотрудников милиции и сформировывали из них части по охране тыла.

Я подумал, что мне неплохо было бы иметь удостоверение помощника начальника охраны тыла. И Соколов сделал мне такое удостоверение, где было указано, что майор госбезопасности С. С. Бельченко занимается вопросами охраны тыла и всем командирам Красной Армии следует оказывать ему содействие.

В этот момент в Витебске вовсю шла эвакуация промышленных предприятий. Я попросил ответственных за это лиц ускорить это дело, ввиду того, что немцы были уже очень близко.

Я дал указание руководству управлений НКВД и НКГБ по Витебской области задерживать всех пограничников и чекистов, двигающихся с отступающей армией, и направлять их в распоряжение Г. Г. Соколова.

В это время я наблюдал ряд случаев, когда люди, вызванные повесткой в военкомат, обнаруживали, что он уже эвакуирован. Большинство из них, к их чести, не разбежались, а стали двигаться, причем группами по 50–100 человек, на восток, в надежде быть принятыми в Красную Армию. Из этого контингента мы также черпали кадры для войск охраны тыла.

Меня постоянно сопровождал адъютант Глазов. У него тоже очень интересная судьба. Глазов, ввиду того, что не ложился, будучи раненным, в госпиталь, не мог после войны доказать свои ранения комиссии по распределению пенсии. В 1975 году вышел сборник «Фронт без линии фронта», где я в одной из статей писал о своем адъютанте. В военкомате поверили, что он фронтовик и был ранен, но потребовали подтверждения. Глазов попросил меня подтвердить факт ранения, что я и сделал. Пенсию стали платить.

Войсковая охрана тыла Западного фронта состояла из полков. Ввиду необходимости, мы направляли их для сдерживания бегущих от врага армейских соединений. Однако заградотрядами они в то время не назывались. Конечно, отношение войск к охране тыла было отрицательным. Но, повторяю, это была вынужденная крайняя мера, чтобы хоть как-то остановить отступление.