Текст книги "15 встреч с генералом КГБ Бельченко"

Автор книги: Алексей Попов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 24 страниц)

Чем дальше на запад уходили наши наступающие войска, тем активнее начинали проявлять себя банды и сотрудничавшие с ними аковцы. По распоряжению из Лондона польского эмигрантского правительства Николайчика сбрасывались на парашютах его эмиссары, вооружение, боеприпасы и др. Аковцы особенно активизировались после вступления наших войск на территорию Польши.

Судя по их взаимодействию, мы сделали вывод, что руководят ими из одного центра. В Западной Белоруссии проводили особенно активные диверсионно-террористические действия банды Рагнера, Котвича, Сибиряка, Германа и др. Они взрывали железнодорожные и шоссейные мосты, рельсы, водокачки, базы, убивали местных советских и партийных работников, особенно жестоко уничтожали местный актив и даже лиц, сочувствующих советскому строю. Из засад убивали наших военнослужащих, следовавших небольшими группами и в одиночку. Словом, наносили ощутимый урон тылам наших наступавших войск и восстановлению разрушенных, освобожденных от оккупантов районов.

Как я уже говорил, с начала освобождения БССР от оккупантов приказом НКВД СССР на меня лично была возложена ответственность за ликвидацию бандитизма в республике. Для более четкого руководства и взаимодействия со всеми задействованными частями и подразделениями был создан Белорусский округ внутренних войск, командующим которым был назначен боевой опытный генерал-майор В. И. Киселев, прошедший школу гражданской войны в Испании. Сформированный и руководимый мною штаб дислоцировался в городе Лида Гродненской области. Следует отметить, что Гродненская, Брестская, Полесская, Барановичская, Молодечненская области были наиболее поражены бандитизмом. Борьба велась по четко разработанному плану. В районы, где наиболее активно действовали бандиты, нами были поставлены гарнизоны подразделений, хорошо укомплектованные оперативным и командно-политическим составом, имеющим опыт борьбы с бандами.

Чекисты внедряли свою агентуру в бандформирования, и мы имели достоверные данные об их планах и намерениях. Преобладала тактика внезапного, скрытого нападения на места появления незаконных вооруженных формирований. Через хорошую агентуру мы вели разложение банд, в результате которого начинались «разборки» среди них, кончавшиеся убийствами своих и уходом из банд сначала одиночек, а потом групп. Особо следует подчеркнуть, что разложение банд изнутри являлось наиболее действенным средством.

От боестолкновений бандиты стали все чаще и чаще уходить, так как несли значительные потери. Заготовленные заранее продовольствие и боеприпасы истощались, в результате из дня в день росло число грабежей населения, а отсюда увеличивалось и недовольство потерпевших.

Банды орудовали везде, даже, казалось бы, в относительно спокойных восточных областях Белоруссии. Так, в Бобруйской области действовала одна банда, в которую продолжительное время мы не могли внедрить своего человека. Главарем там был бывший председатель сельсовета, ярый националист. Банда состояла из 40 человек.

С какой только стороны мы не подходили к этой банде. Все наши меры по внедрению в нее агентуры успехов не имели.

Из Центра мы получили директиву арестовывать и выселять, как правило, в Сибирь всех, кто служил немцам: бывших полицейских, старост и т. п.

Я вызвал к себе начальника Управления по борьбе с бандитизмом полковника Гранского и двух его заместителей Лисовского и Желтовского и потребовал в кратчайший срок ликвидировать бобруйскую банду. «В Западной Белоруссии, – сказал я им, – имеются определенные условия для существования бандформирований, особенно националистического толка. А в бывшем партизанском районе действует вооруженная банда. Даю вам пару дней для принятия решения о способах ликвидации этих бандитов».

И способ вскоре действительно был найден. Выселяли мы бывших полицейских из Бобруйской области. И нашли одного такого, который являлся родственником главаря банды. Мы его завербовали. Ему придумали легенду, что якобы при высылке он сумел сбежать с этапа и проживает на нелегальном положении. Не следует думать, что было все так просто. С этим агентом велась долгая кропотливая работа. Занимался с ним даже не рядовой оперативник, а начальник управления и его заместители.

Затем через ближайших родственников этого человека свели с главарем банды, который долго его расспрашивал о побеге и о том, как удавалось столь продолжительное время скрываться. Легенду агент знал твердо, поэтому ему поверили и взяли в банду.

Но для завоевания полного доверия нашему агенту приходилось выполнять поручения бандитов под их негласным наблюдением. В конце концов ему поверили.

Чтобы не «засветить» своего человека, нами было принято решение осуществлять с ним только безличную связь через тайники. Все закончилось классическим примером. Агент подвел банду под удар нашей засады, где в бою она была полностью ликвидирована. Ее расстреляли в упор из пулеметов.

Оставалось последнее – вывести агента из игры. Был пущен слух, что он понесет суровое наказание. На самом деле его с семьей тайно вывезли на территорию РСФСР и поселили в одном из провинциальных городков. Причем выделили для него жилье.

Всего оперировало на территории Белоруссии около 300 банд. Крупные бандформирования были ликвидированы только в 1947 году. Более мелкие ушли в подполье, и борьба с ними была возложена на МГБ Белоруссии.

Особое беспокойство после войны вызывало в республике большое количество сирот. Партийные и советские органы считали необходимым в первую очередь определить этих детей в детские дома. Но их не было, гитлеровцы практически все после себя разрушили.

Поэтому жены руководящих работников Белоруссии В. Г. Пономаренко, Л. А. Ганенко, Н. П. Бельченко (моя супруга) и другие возглавили общественную комиссию, которая много сделала для обустройства этих детей. Комиссия организовывала столовые, собирала для детей продукты питания, одежду, обувь, проводила воспитательную работу в создаваемых детских учреждениях.

Известно, что фашисты в детских домах у наиболее здоровых детей брали кровь для своих раненых солдат, проводили на детях всякие медицинские эксперименты, а некоторых даже учили совершать диверсионные акты на нашей территории. Так, вскоре после освобождения Минска было взорвано два паровоза. Были приняты активные меры для розыска диверсантов. Ими оказались двое бывших детдомовцев.

Как-то патруль задержал ночью подростка, который по заданию гитлеровцев занимался поджогами. Я его лично допрашивал, и он рассказал, что его научили заниматься поджогами немцы, а согласился он потому, что якобы его мать и отца убили партизаны. И таким образом он начал мстить за них, хотя отец его сам был партизаном и погиб в одном из боев, а мать погибла от немецкой бомбежки. Таких подростков мы определяли во вновь организованную колонию в г. Бобруйск.

Активно проводимая партийно-комсомольскими организациями и армейскими политработниками работа среди населения давала положительные результаты. Население все больше и активнее оказывало помощь нашим подразделениям.

Сбрасываемая на парашютах немцами помощь бандам становилась все меньше и беднее. В одной из операций мы захватили сброшенного немцами радиста с рацией. Перевербовав его, мы начали радиоигру. Немцы тщательно проверяли, свой ли работает. Потом, поверив, определяли новый лесной массив для сбрасывания просимых грузов. А мы их потчевали дезинформацией – «липой». Все попадало в наши руки. Но это отдельная тема, и она представляет огромный интерес.

День Победы я встретил в боевых условиях. Западнее города Лида в лесном массиве я руководил операцией по ликвидации крупной группировки, состоявшей из двух банд – Рагнера и Котвича. Окруженные плотным кольцом бандиты, пытаясь вырваться, отчаянно сопротивлялись. В этот момент наш радист доложил мне о капитуляции Германии. Эта радостная весть была доведена до каждого нашего бойца. Воодушевленные таким известием бойцы ринулись вперед, и в короткой кровопролитной схватке банды были уничтожены. Гитлеровский агент Рагнер был захвачен живым.

Наряду с политическим бандитизмом быстрыми темпами в Белоруссии стал разрастаться уголовный, причем по дерзости, формам и видам не уступавший политическому, а главное, сопровождавшийся убийствами.

Необходимо подчеркнуть, что уголовно-преступные элементы пополнялись частично за счет разгромленных банд. По линии МВД СССР был издан ряд приказов и директив, требовавших в кратчайший срок ликвидировать преступность. Эта функция тогда и теперь возложена главным образом на милицию.

Как ни странно, но общий уровень уголовной преступности того времени ни в какое сравнение не идет с уровнем теперешнего времени реформ. Сегодня этот уровень до предела страшен своей жестокостью, коварством, особенно заказными убийствами.

В результате наших возрастающих активных действий число бандформирований становилось все меньше и меньше. Как я упоминал ранее, были полностью ликвидированы самые крупные банды: Рагнера, Котвича, Сибиряка, Германа и др.

Бандиты целенаправленно охотились за мной. В Минске 16 октября 1946 года снайпер из расположенного рядом с домом сарая, целясь через чердачное окно в окно моей спальни, выстрелил в меня. Это случилось на рассвете, вскоре после того, как я вернулся домой. Так как я был укрыт в тот день купленным Надеждой Павловной одеялом, пуля, летевшая в меня, не пробила толщу ваты, а, свернув ее в комок, застряла там, нанеся в области живота удар и слабый ожог. Стрелявший быстро скрылся, да и активных мер поиска не принималось, т. к. убийств было тогда немало и отвлекать силы я не разрешил.

* * *

Лаврентий Цанава каким был, таким и остался. Надменным, нагловатым… Он считал себя в Белоруссии вторым человеком после П. К. Пономаренко.

Цанаву арестовали в 1952 году по делу С. М. Михоэлса.

Михоэлс был ликвидирован в январе 1948 года. Этой операцией на месте руководили первый заместитель В. С. Абакумова С. И. Огольцов и министр госбезопасности Белоруссии Л. Ф. Цанава. Михоэлса и сопровождавшего его знакомого Голубова заманили на дачу Цанавы под предлогом встречи с ведущими белорусскими актерами, сделали смертельный укол и бросили под колеса грузовика, чтобы инсценировать бандитский наезд на окраинной улице Минска. За рулем грузовика сидел сотрудник транспортного отдела МГБ по Белорусской железной дороге.

А. П. Судоплатов пишет в своей книге, что Голубов был агентом МГБ в среде творческой интеллигенции, чего Михоэлс, конечно, не знал. В той ситуации, однако, он оказался нежелательным свидетелем, поскольку именно с его помощью удалось привезти Михоэлса на дачу. Я этого утверждать не могу, поскольку такой информацией не обладаю.

Рано утром у разрушенного в годы войны стадиона «Динамо» оперативники моего ведомства обнаружили трупы Михоэлса и Голубова. Об этом мне доложил по телефону мой заместитель, комиссар милиции Красненко. Михоэлс находился в Минске по общественным делам. Это известие очень встревожило меня. Убийство было не рядовое.

Я сам лично выехал на место происшествия. Там вовсю шли следственные действия. Был составлен протокол осмотра. На трупах и на дороге (был снег) отчетливо виднелись отпечатки протекторов шин автомобиля.

Приехав к себе, я вызвал всех своих заместителей и в жесткой форме потребовал в кратчайшие сроки найти машину, послужившую причиной смерти этих людей.

Уже во второй половине дня Красненко мне доложил, что оперативники МВД обнаружили разыскиваемый автомобиль. Когда же я стал его расспрашивать, как проходил поиск и где обнаружили машину, мой заместитель ответил, что автомобиль стоит в гараже МГБ республики. Я поинтересовался, не могло ли это быть ошибкой. Красненко сказал, что его люди тоже сомневаются, но им не дали провести более тщательную проверку сотрудники госбезопасности.

Заподозрив неладное, я позвонил министру внутренних дел СССР С. Н. Круглову и доложил об этом происшествии. Он был страшно удивлен и приказал мне активизировать розыск преступников. Мне ежечасно докладывали, как проводится розыск.

Меня вызвали в ЦК, и один из секретарей попросил принять все меры по розыску убийц. Встал вопрос об отправке трупов в Москву. Я поручил заниматься этим Красненко. Вскоре подъехал и Цанава. Я его хорошо знал, и поэтому его поведение меня удивило. Он был слишком любезен со мной. Цанава взял меня под руку, отвел в сторону и сказал: «Я знаю, что твои люди были у меня в министерстве в гараже. Это была не слишком хорошая идея. Я прошу тебя не производить больше каких-либо действий против моих людей. Население может нехорошо подумать о нас. Делом занимайся, убийц ищи, но не лезь ты, куда тебя не просят». Подозрения мои еще больше усилились.

Из министерства я снова позвонил Круглову и доложил о том, что в гараже МГБ Белоруссии была обнаружена машина, переехавшая Михоэлса и Голубова. Министр выслушал меня и сказал, чтобы поиск преступников продолжали, но не особенно популяризируя это дело. Вообще, голос у Круглова был какой-то вялый, и я удивился, что начальник не стал, как это бывает в таких случаях, «рвать и метать», чтобы ему быстрее представили результат. Тем более меня удивил конец нашей беседы. «Вы, в общем, не особо там копайте», – сказал министр и положил трубку телефона.

Сопоставив разговоры с Цанавой и Кругловым и не зная, естественно, подоплеки этого дела, я занял выжидающую позицию. Розыск велся, но подчиненных своих я не подстегивал.

Будучи министром госбезопасности Белоруссии, Цанава в близких ему кругах не раз говорил об Абакумове как о неграмотном человеке (у того было якобы 4 класса образования). Но когда он переехал в Москву и стал заместителем В. С. Абакумова, то переменил свою точку зрения. В приватных беседах Цанава говорил мне о своем шефе как о талантливом человеке. Не знаю, насколько он был искренен.

У меня был конфликт с Цанавой. Из Центра пришел приказ передать милицию в ведение МГБ. Вначале в 1947 году в МГБ передали Управление по борьбе с бандитизмом. И это было правильно. Крупные банды были разгромлены, и борьба с мелкими была передана в ведение МГБ. Начальником Управления был Гранский. Заместителями у него остались Лисовский, Жуковский и Гредасов.

Лисовский был личностью легендарной. Еще в годы Гражданской войны он был внедрен в одну из крупных банд, вошел в доверие к главарю и затем подвел ее под разгром. За этот подвиг на 1-м съезде Советов Белоруссии он был награжден орденом Красного Знамени.

Жуковский тоже был опытным чекистом, разработал не одну операцию по ликвидации уголовных банд.

С. Н. Гредасов с 17 лет начал работать в органах госбезопасности. До войны он возглавлял райаппарат в Граево Белостокской области. Закончил он свою карьеру министром внутренних дел Якутской АССР.

Была создана комиссия по передаче милиции в МГБ, в которую вошли Д. С. Гусев – заместитель Цанавы, и мой заместитель С. Д. Красненко. Когда происходит дележ такого рода, то, как правило, не обходится без конфликтов. Всегда тот, кто принимает, хочет забрать как можно больше, а тот, кто отдает, хочет больше оставить. Практически всегда на этой почве между руководителями возникают конфликты.

Цанава попросил у меня дополнительно 12 человек работников милиции и одного заместителя начальника ХОЗУ подполковника Пономарева. Красненко мне доложил об этой просьбе, но сказал, что не видит оснований для ее исполнения.

Мне позвонил Цанава и начал говорить, что Красненко не отдает ему людей. Я в ответ сказал, что это не совсем порядочно забирать у нас сотрудников больше, чем ему положено. «Хорошо, сейчас я к тебе подойду», – сказал Цанава и повесил трубку. Министерства находились рядом. Пришел, поздоровались. Цанава начал просить у меня этих людей. Я ответил отказом. Тогда Цанава промолвил: «Ну, если ты не согласен, то мне у тебя делать нечего». Развернулся и ушел.

В конце дня мне позвонили из ЦК КП Белоруссии и пригласили на заседание бюро, причем немедленно. Я спросил о повестке дня. Мне сказали, что я узнаю на месте. Председательствовал первый секретарь ЦК КП Белоруссии Гусаров. Он и начал меня стыдить, что я не могу решить элементарный кадровый вопрос, поделиться со своим коллегой кадрами. Он продолжил: «Мы же не можем по таким пустякам каждый раз собирать бюро». Тогда я сказал: «А я вас и не просил его собирать». Конечно, я не сдержался.

Гусаров сразу разозлился, повысил тон. Началось голосование, и все проголосовали за то, чтобы я отдал своих людей Цанаве. Я поднялся и сказал, что это решение неправильное. Тогда Гусаров мне сказал: «Ну жалуйтесь на нас». А я ответил: «На ЦК никогда не жаловался и не собираюсь». Мне пришлось подчиниться.

Один из секретарей ЦК КП Белоруссии М. В. Зимянин, а мы с ним дружили, тоже проголосовал против меня. Я решил после заседания зайти к нему и поинтересоваться, почему он так поступил. Только я с ним начал разговаривать, как вдруг входит Цанава. Довольный, он обратился ко мне с такой речью: «Сергей Саввич, ну что ты обижаешься? Ты же знаешь, как я тебя уважаю. Но в этом вопросе ты не объективен». Я стал ему возражать, но толку уже было мало.

При выходе из здания ЦК Цанава предложил мне доехать до места на его машине. Я поблагодарил и вежливо отказался. Но он стал настаивать. В конце концов, он махнул рукой и сказал: «Зря ты, Сергей Саввич, обижаешься, зря».

Вскоре Цанава был назначен на должность заместителя министра госбезопасности СССР и уехал в Москву.

Арест Цанавы, несомненно, был вопросом политическим. Формально его взяли за убийство С. М. Михоэлса. По делу Цанавы меня никто не вызывал. Но, как я думал, обо мне собирали сведения. И я не ошибся. Как-то я был на юбилее одного из заместителей председателя КГБ, уже работая в Москве. Во время застолья ко мне подсел один из работников ЦК КПСС и завел разговор на тему ареста Цанавы. Он сообщил мне, что мной очень интересовались после его ареста. У определенного круга лиц возникли вопросы по поводу того, что Цанава хорошо ко мне относился. Была создана комиссия, вызывались и допрашивались относительно меня и моих отношений с Цанавой люди, но ничего плохого обо мне комиссия от них не услышала. Я понял, что тогда в любой момент мог подвергнуться аресту и, вполне возможно, был бы расстрелян или получил бы большой срок.

Глава 11
Служба в Москве и Ленинграде (1953–1956 гг.)

Для органов государственной безопасности 1950-е годы были непростыми. Аресты видных руководителей, постоянные реорганизации…

Расскажите о своей службе, о людях, с которыми пришлось работать.

Коснулся ли Вас арест Л. П. Берия?

Вы были первым начальником Управления КГБ по Ленинграду и Ленинградской области. Каким образом Вы получили это назначение? Какие отношения сложились у Вас с руководством Ленинградской области?

В 1950 году министр внутренних дел СССР С. Н. Круглов вызвал меня в Москву. Причину я не знал. При встрече министр спросил, как дела в БССР, а потом сказал, что есть предложение назначить меня его заместителем. Дополнил, что с ЦК КПСС вопрос согласован.

Я поблагодарил его за доверие и сказал, что прошу оставить меня в Минске потому, что со стороны ЦК партии, правительства претензий ко мне нет, да и мой недавний отчет о работе МВД БССР на коллегии союзного министерства не вызвал особой критики, плохой оценки. Он сказал, что поэтому и хотел меня перевести. Я заметил, что он не ожидал отрицательного ответа и был несколько удивлен.

– А может, вы подумаете, а завтра скажете? Какие более убедительные причины есть у вас?

Я сказал, что у меня два сына и оба учатся, старший в институте, а младший в средней музыкальной школе при Минской консерватории. «Здесь проблем я не вижу, – сказал он, – поможем перевести». Я подтвердил, что это меня очень сильно беспокоит.

Круглое сказал: «Подумайте хорошо, а завтра в 10.00 приходите, вернемся к этому вопросу». Я понимал, что это повышение, более высокое доверие, но работа не самостоятельная, к которой я привык.

И вдруг меня осенила мысль. П. К. Пономаренко в это время из Минска, где работал первым секретарем ЦК Компартии Белоруссии, был переведен в ЦК КПСС на должность одного из секретарей, и я знал, что в сферу его деятельности входил и отдел административных органов ЦК и МВД СССР. Значит, без него этот вопрос не обсуждался. Я зашел в управление кадров, позвонил по вертушке (правительственный телефон) П. К. Пономаренко и попросил его принять меня.

– Приезжайте, – сказал он.

Я рассказал ему о предложении Круглова и привел те же доводы, почему прошу не делать этого. Пономаренко знал меня очень хорошо и сказал, что он был уверен, что я соглашусь. Он был несколько удивлен моим отказом и сказал, что товарищ И. В. Сталин недавно высказал мысль, что более пяти лет не следует держать ответственных работников на одном и том же месте, чтобы не засиживались, целесообразно переводить в другое место, так как слишком привыкают они к обстановке, к людям, а те к ним, – теряется острота в работе и т. д. Однако я стоял на своем.

Я убедил Пономаренко в том, что более нужен в Белоруссии, и Пантелеймон Кондратьевич обещал переговорить относительно меня с Кругловым.

На другой день к 10.00 я был у Круглова. Я прочитал на его лице неудовлетворение моим поведением. «Мне звонил П. К. Пономаренко, – сказал он. – Ну что ж, поезжайте в Минск, работайте, это весьма важное направление».

Я поблагодарил его и в тот же день уехал в Минск. Надежда Павловна была очень обеспокоена моей поездкой и очень рада была возвращению, особенно когда я сказал ей о причинах вызова. Мы снова продолжали жить и работать в Белоруссии, ставшей для нас второй Родиной.

Вскоре я попал с должности министра на должность начальника 3-го спецотдела МВД, а затем КГБ при СМ СССР. Но отдел этот котировался как управление. Должность была генерал-майорская. Это было еще при Л. П. Берия. С. Н. Круглова назначили министром объединенного министерства. Произошло это следующим образом.

В ЦК КП Белоруссии возник вопрос, кого оставить министром в республике: министра госбезопасности генерал-майора Баскакова или меня – министра внутренних дел. На совещании в ЦК мнения разделились. При голосовании оказалось, что и за меня и за Баскакова проголосовало равное количество членов ЦК. Однако первый секретарь ЦК КП Белоруссии Н. С. Патоличев поддержал кандидатуру М. И. Баскакова, и это было решающим моментом для его назначения на эту должность.

Мне об этом рассказал К. Т. Мазуров, когда он стал заместителем председателя Совета Министров СССР. Мы отдыхали вместе с ним в одном из домов отдыха в Белоруссии, где он и поведал мне эту историю. Оказывается, Баскаков был человеком Патоличева.

Мне позвонил близкий друг Н. С. Патоличева, секретарь ЦК КП Белоруссии П. А. Абрасимов, будущий посол Советского Союза в ГДР. Он мне сказал, что руководство республики не хочет, чтобы я покидал Белоруссию. Мне был предложен пост министра юстиции БССР. А я за день до этого экстерном сдал экзамены и получил диплом юридического института. Я ему объяснил, что мне придется уйти из органов госбезопасности, что не входило тогда в мои планы. Но Абрасимов продолжал настаивать. Тогда я напомнил о существовавшей практике в органах госбезопасности оставлять сотрудника в действующем резерве, в то время как он исполняет другие обязанности.

Абрасимов сказал, что в тот же день Патоличев пошлет телеграмму Берии с просьбой внести меня в действующий резерв в связи с назначением министром юстиции. Что и было сделано. На следующий день пришел ответ Берия, где он отказывал в просьбе ЦК КП Белоруссии, аргументируя тем, что забирает меня для работы в Центральный аппарат в Москву.

В тот же день мне позвонил заместитель министра по кадрам Обручников и вызвал меня в Москву. Приехав в столицу, я явился в управление кадров. При слиянии двух министерств, естественно, произошло сокращение должностей, в большей степени руководящих.

Когда я сидел у Обручникова, позвонил замминистра Б. 3. Кобулов и спросил его о моем новом назначении. Когда он узнал, что меня еще никуда не назначили, то сказал, чтобы я поднялся к нему в кабинет. Пришел я к Кобулову, поздоровались. Он сказал, что управление кадров ничего подходящего для меня не нашло. Единственное, что мне могли предложить, это должность начальника 3-го спецотдела МВД СССР.

Новая служба увлекла меня. Отдел, который я возглавил, был под стать управлению. У меня было трое заместителей. Важность этого отдела была бесспорной. Это подразделение занималось изготовлением оперативных документов для работников нашего ведомства. В него входила шифровальная группа. В общем, работы хватало.

Я собрал своих сотрудников, представился им. Следует сказать, что сначала у меня даже не было помещения, подходившего по своим размерам для совещания. Но я решил этот вопрос, выбив себе большой кабинет.

У меня на груди был значок депутата Верховного Совета СССР. От МВД депутатами еще были Круглов и начальник Главного управления пограничных войск.

Сотрудники отдела поразили меня тем, что являлись специалистами высочайшей квалификации. Среди них было немало кандидатов и докторов наук. Я честно им сказал, что раньше с такой работой напрямую не сталкивался и поэтому мне придется многому учиться у них. В конце моей непродолжительной речи кто-то попросил рассказать о себе, что я и сделал.

Хозяйство у меня оказалось большое. Службы располагались в различных районах Москвы. Мне приходилось ездить по ним, знакомиться с личным составом, в общем, заниматься текущей работой.

Прошло непродолжительное время, и я попал на совещание руководящих работников МВД СССР, которое проводилось в ведомственном клубе на Лубянке в связи с арестом Л. П. Берии. Проводил собрание министр МВД С. Н. Круглов, КПСС представляла второй секретарь МГК Е. А. Фурцева, будущий министр культуры СССР. Она выступила с сообщением об аресте Л. П. Берии. Упор в ее докладе делался на задачи, которые состояли в кадровом очищении от «бериевцев» и коренном улучшении чекистской работы. Она вынесла проект постановления, который должна была утвердить редакционная комиссия. Встал вопрос о председателе этой комиссии. И вдруг, совершенно для меня неожиданно, кто-то высказался за мою кандидатуру. И меня избрали председателем редакционной комиссии по делу Л. П. Берии.

Редакционная комиссия ознакомилась с проектом постановления по докладу Е. А. Фурцевой и вынесла свою резолюцию, которую я как председатель зачитал всем присутствовавшим.

По характеру работы мне приходилось бывать у Л. П. Берии не один раз. Незадолго до своего ареста он меня вызвал к себе. В его кабинете находились Серов, Круглов и Обручников. Берия сказал, что в ЦК КПСС принято было решение освободить первого секретаря ЦК КП Белоруссии Н. С. Патоличева. Однако пленум ЦК КП Белоруссии с этим не согласился. И Берия предложил мне возглавить объединенное министерство в республике.

Я понял, что Берия хотел убрать М. И. Баскакова как человека Патоличева. Я отказался, понимая, что меня пытались втянуть в грязные политические интриги. Аргументом для отказа послужило то, что я не знал белорусского языка. А в то время практиковалось ставить во главе ведомств национальные кадры.

Мой отказ от этой должности уберег меня от ареста во время чистки послебериевского периода.

Вместе с Берией арестовали ряд высокопоставленных сотрудников нашего ведомства. Это П. А. Судоплатов, Мамулов, братья Амаяк и Богдан Кобуловы, Гоглидзе и др. У меня было нехорошее предчувствие в отношении себя после этих арестов. Я мог тоже попасть в эту мясорубку. Вопрос об аресте того или иного руководителя органов безопасности рассматривался узким кругом людей. Ходили разговоры, будто перед арестом Берии кто-то из посвященных сказал, что у того под рукой огромный аппарат МВД. Г. К. Жуков на это невозмутимо заметил, что под его началом вся армия. И я думаю, Н. С. Хрущев крепко запомнил эти слова. Боялся он Жукова, сильно боялся. Утвердившись во власти, он незамедлительно подверг полководца опале.

Вскоре после совещания по делу Берия меня вызвал С. Н. Круглов и сообщил о моем назначении начальником пограничных войск Ленинградского округа.

Я тяжело переживал свой уход из пограничных войск, но это было уже давно. В ответ на все мои аргументы Круглов сказал, что вопрос согласован в ЦК и мне придется ехать, хотя будет нелегко. В это время объединялись два пограничных округа – Северо-Западный и Ленинградский.

Я пришел к начальнику Главного управления пограничных войск генерал-майору П. И. Зырянову. Он знал уже о моем назначении. Был он какой-то скучный, разговаривал со мной вяло. Как потом оказалось, он хотел видеть на этой должности исполняющего в то время обязанности начальника Ленинградского пограничного округа А. М. Леонтьева, бывшего начальника Главного управления по борьбе с бандитизмом МВД СССР.

По приезде в Ленинград я представился первому секретарю Ленинградского обкома партии Ф. Р. Козлову. Он принял меня хорошо, обещан свою помощь в работе. После этого я поехал в управление. Встретился с Леонтьевым. Тот сидел в кабинете начальника и выглядел озабоченным. Я ему сказал, что не просился на эту должность и для меня это назначение тоже было неожиданным. Леонтьев ввел меня в курс дела, хотя ему это сделать было далеко не просто. Он очень переживал, что не его назначили на эту должность.

Я познакомился с руководством управления. Уже под вечер мне позвонил помощник первого секретаря Ленинградского обкома партии и сообщил, что Ф. Р. Козлов ожидает меня в Смольном. Козлов был со мной на «ты», да я и не возражал. Он сказал, что меня заочно избрали на бюро обкома членом Ленинградского областного комитета партии.

Территория, в которую входил Ленинградский пограничный округ, включала в себя сухопутную, морскую и воздушную границу. Буквально через несколько дней я с первым заместителем министра внутренних дел С. Н. Переверткиным поехал в отряды на границы. Начали с советско-финляндской границы. Это всегда был сложный участок из-за спорных территорий между Финляндией и СССР. Хотя открытых конфликтов не возникало, но мы знали настроения на сопредельной стороне.

Занимая эту должность, практически все время я инспектировал погранотряды. Хочется отметить, что слияние Северо-Западного и Ленинградского погранокругов в один было глупой затеей. Протяженность границы увеличилась практически в два раза. Реорганизация, несомненно, отвлекала от непосредственной службы – охраны государственной границы СССР. Но при Н. С. Хрущеве было достаточно нелепостей, например необоснованное сокращение армии и флота, отдача Украине бывшего в юрисдикции РСФСР полуострова Крым и т. д.