Текст книги "Две столицы (СИ)"

Автор книги: Алексей Вязовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

– Головы рубить! – махнул рукой граф – На плаху изменников!

– Всем не отрубишь – глава Тайной экспедиции поколебался, потом все – таки решившись достал двумя пальцами из пачки еще один листок. Желтоватый, с разноцветной картинкой.

Глаза Шереметьева расширились, он начал хватать губами воздух.

– Да это… Да это же – граф схватился за сердце

– Так и есть – Суворов брезгливо бросил картинку на стол – Лубок для простого народа. Вылавливают и в Москве, и в Ярославле, и во Владимире…

На картинке была изображена на карачках императрица в царской короне. Сзади, задрав платье к ней пристроился мужчина, похожий на среднего брата Орлова. Под фигурой мужчины было подписано – «Гришка». Спереди перед лицом Екатериной сняв панталоны стоял второй младший брат – Алексей. Под ним тоже имелась подпись. «Жонка устами ласкает полюбовника Алешку Орлова».

– Боже, боже – закрестился Шереметьев – Как сие возможно?!?

* * *

Огромный плот с потрепанным полком Крылова приплыл в Павлово через сутки после окончания боя. Полноводная, весенняя Ока неторопливо пронесла утлое плавсредство сто верст, экономя силы уставших и раненых людей. Нога у полковника распухла и до моего пристанища в доме управляющего обширной вотчиной Шереметьевых его несли на носилках.

Я сам ещё был слаб после отравления и встречал героя, полулежа в графской спальне. Поскольку приличных домов в селе было мало, я повелел Крылова разместить вместе со мной под одной крышей. Максимова и мою охрану это вполне устроило.

Вместе с Крыловым в дом просочились любопытные соратники – Подуров, Перфильев, Овчинников, Чика – Зарубин, Чумаков и Мясников. Жан быстро организовал застолье с алкоголем (по моему особому разрешению) и мы принялись слушать историю обороны города Мурома.

По мере рассказа мои казачки выражали свои эмоции все шумнее и шумнее. И мне даже пришлось прикрикнуть на особо буйного Чику, который начал скакать по дому в каком – то подобии гопака, размахивая полотнищем боевого знамени Семеновского полка.

Кое – как успокоив Зарубина, казачки продолжили слушать рассказ, часто перебивая Крылова вопросами. К сожалению, по численности и составу речной рати Орлова полковник ничего конкретного сказать не смог. Сам он видел только один стяг Томского полка, но судя по всему, войск приплыло изрядно.

Закончился рассказ тем, как больше тысячи человек почти сутки боролись с неуклюжим мостом заставляя его плыть по стремнине, стаскивая с отмелей и жаря прямо на плоту мясо одной из убитых киргизских лошадей.

– Вот так мы и доплыли до вашей ставки, государь – закончил рассказ Крылов. – Полк потерял триста тридцать два человека убитыми и оставшимися на берегу. Тяжко раненых восемьдесят четыре человека, легкораненых под две сотни. По моей оценке противник потерял убитыми более полутора тысяч. В плен к нам попало девять сотен человек. Из них шесть сотен после разгрома Семеновского полка я отправил пешим порядком под конвоем киргизов. А три сотни преображенцев, что дымом надышались, мы с собой на плоту привезли.

Крылов усмехнулся и добавил:

– Есть там один прапорщик, сын Муромского воеводы. Очень, государь, с тобой поговорить жаждет. Говорит, у него на глазах Орлов его отца без суда и следствия повесил. Мыслю, присягнуть задумал.

Приближенные довольно заулыбались.

– Хорошо. Потом поговорю с этим мстителем – я хлопнул полковника по плечу – Верти дырку для ордена на мундире!

Теперь уже казаки посмотрели на Крылова с завистью. Бывший дворянин имел все шансы обогнать генералов с наградами.

– А можно мне одну просьбу, государь, – под одобрительный шум присутствующих шепнул Крылов.

Я кивнул.

– Сил нет на кепи эти новомодные смотреть. Дозволь другие головные уборы в полку завести.

Я чуток задумался и улыбнулся.

– Будет вашему богатырскому полку, Андрей Прохорович, свой головной убор.

После заслуженных здравиц Крылову, я решил немного испортить всем настроение.

– Андрей Прохорович и его воины совершили, конечно, подвиг, сомнений нет. И награда будет щедрой. Но боюсь я, что Орлова бой с полком Крылова обеспокоил до крайности. О силах наших, оружейных инвенциях сведения тот наверно имеет самые свежие и обязан как начальный человек предполагать, что такие бои его ждут всякий раз, как он наступать соберется. И потому наш прежний план с засадами на тракте от Мурома до Нижнего можно смело забыть. Не попрет он вперед, как баран.

Вижу, что свита крепко задумалась. Чика даже кубок с вином отставил прочь.

– Мыслю, будет он теперь сидеть на месте, караулить нас и ждать подкреплений – я тяжело вздохнул – Так что давайте теперь думать, как будем его громить до подхода армии из Таврии.

Шпионская сеть Шешковского начала поставлять все больше сведений – уже было ясно, что вторая ударная армия под руководством Голицына выйдет из Крыма к середине лета. По донесениям, что присылал мне Хлопуша из Нижнего с курьерами выходило, что к июню южные полки будут у Киева, а в июле нам надо встречать их в районе Тулы или Воронежа. Пускать правительственные войска в центральную Россию было бы большой глупостью.

Наш «мозговой штурм» длился весь остаток дня и половину ночи. Жан и его подручные дважды приносили еду и напитки, несколько раз ставили самовар. Один раз совещание безапелляционно прервал Максимов, для осмотра нас с Крыловым. У того, вероятно, была трещина в ноге, и врач повторно наложил шину. После процедур, доктора мы тоже вовлекли в планирование и он, выслушав наши аргументы, согласился подыграть на завтрашнем военном совете.

* * *

На следующий день, по лесной дороге от Павлово к Молявино двигался небольшой отряд. После долгого и бурного военного совета в расположение своих полков возвращались Петр Матвеевич Чернышов и Николай Арнольдович Ефимовский. Их сопровождали два поручика и семеро казаков охраны, приставленной к ним ещё в Нижнем Новгороде. Чернышов ни секунды не сомневался, что среди этой охраны наверняка есть соглядатаи Шешковского, который завтра должен прибыть из Нижнего и начать следствие по поводу отравления самозванца.

«Как жаль, что у отравителя ничего не получилось!» – подумал про себя Петр Матвеевич – «Весь этот кошмар закончился бы раз и навсегда».

Максимов на расширенном военном совете доложил, что жизнь самозванца вне опасности, а между тем одного из казаков, которые отравились вместе с Пугачевым, отпели в церкви утром того дня. Так что говорит ли доктор всю правду – было большим вопросом. Тем более что он категорически потребовал не тревожить пациента и не перемещать его минимум две недели.

Вместо самозванца на совете верховодил этот безграмотный казачий атаман Подуров. Петр Матвеевич раздраженно сплюнул.

Видите ли, Орлова ему заповедано государем разгромить и двигаться на Москву. И три оренбургских полка должны стать наконечником копья в этой атаке! То есть их погонят на убой, прямо на штыки и пушки гвардии вместе с толпой еще менее подготовленных солдат других полков и даже безоружных крестьян кои массово приходят в Павлово и Нижний. Тысячи и тысячи, вместе с семьями и скотиной тянутся на присягу к самозванцу.

Впрочем, на всех этих крестьян ему плевать, но своя жизнь – вовсе не расходный материал. Он прекрасно понимал, что с военной точки зрения Пугачев обречен. Даже успех этого дурака Крылова в Муроме ни о чем не говорит. Скорее стечение благоприятных обстоятельств, да необычных инвенций самозванца.

Но те же пули наверняка можно легко перенять в орловские полки – и следующее сражение будет если не концом мятежа, то началом конца. Так что сейчас самый подходящий момент, чтобы сделать давно задуманное.

Чернышов дал знак поручикам, убедился, что его поняли, и пришпорил коня, нагоняя переднюю двойку казаков. Саженей за десять он выхватил из седельных кобур два пистолета и не торопясь, в упор, выстрелил в спины охранников. Тотчас же загремели выстрелы и сзади.

Не отвлекаясь, Чернышов выхватил шпагу и, для верности, поочерёдно вонзил её в тела казаков. Обернулся. Поручики деловито добивали раненого охранника, успевшего схватиться за саблю. А посреди всего этого, удивленный и растерянный, сидел на коне полковник Ефимовский.

Чернышов выхватил заряженный пистоль из кобуры убитого казака и направил коня к бывшему соратнику.

– Николай Арнольдович, будьте любезны, слезьте с коня и отдайте оружие.

Поручики, закончив с конвойным, тоже направились к Ефимовскому.

– Это предательство! – воскликнул полковник и осекся. Чернышов засмеялся.

– Дурак! Это попытка исправить содеянное, – потом голос его стал строже. – Учтите, к Пугачеву я вам вернуться не дам. Либо в землю сырую – Петр Матвеевич указал стволом вниз – Либо со мной

Тот обреченно вздохнул и потянул с плеч перевязь со шпагой.

* * *

Посредине лагеря у Плевны, занимаемого возвратившимися после удачного штурма отрядами, была раскинута большая палатка. Около нее стояли на часах два гренадера, в некотором расстоянии лежали турецкие знамена, около них находились на страже офицеры и еще двадцать солдат. Несмотря на царившее в лагере беспокойное волнение, около шатра было совершенно тихо. Только несколько адъютантов, тихо разговаривали, обсуждая состоявшийся штурм. После взятия крепости – серьезные силы у турков оставались только на азиатском берегу Босфора.

Офицеры скептически улыбались. Сколько было уже таких перемирий? И каждый раз паши возобновляли войну.

Тем временем в палатке около раскладного туалетного столика сидел Потемкин. Он разглядывал себя в зеркало.

Несмотря на видимое воздействие солнца, тягот войны, цвет его лица был слегка бледен, ноздри его тонкого, слегка горбатого носа трепетали, как у породистой лошади. Его тонкий рот со свежими губами и изумительно белыми зубами имел очень мягкое выражение; под высоким лбом, с красиво изогнутыми бровями, ярко блестели большие голубые глаза. На этом красивом, оригинальном лице, как казалось, отражались все пережитые впечатления; оно отличалось исключительною подвижностью. Иногда лицо генерала выражало почти женскую ласковость и мягкость, иногда же его глаза принимали чисто демоническое выражение, и из уст вылетало горячее, страстное дыхание. Его густые волосы были отброшены назад и завиты по – военному; легкий слой пудры лежал на густых кудрях, которые лишь с трудом подчинялись прическе, предписываемой воинским уставом.

– Что – то принесет мне этот день? – сказал Потемкин, вопросительно посмотрев в зеркало, как бы требуя ответа у своего собственного изображения. – Быть может, я сегодня стою на поворотном пункте своей жизни: или я поднимусь на недосягаемую, сияющую высоту, или же буду идти по скучной, томительной, однообразной дороге… Но нет, этого не будет! – воскликнул он и его глаза загорелись – Меня ждет Олимп!

Потемкин посмотрел на письмо от императрицы, что лежало на столике. Екатерина призывала его в Петербург, к себе.

Генерал натянул перчатки, нахлобучил на лоб измятую шляпу и, откинув занавеси, заменявшие дверь, вышел из палатки. К нему сейчас же подошел адъютант, подвел рыжего скакуна. Потемкин легко вскочил в седло и сказал:

– Следуйте за мной, господа!.. Я хочу еще раз посмотреть на наших солдат! Сегодняшний смотр не доставит нам чересчур много хлопот; раны и лохмотья наших геройских полков будут говорить сами за себя, и я уверен, что они будут главнокомандующему дороже всех остальных блестящих отрядов.

Офицеры вскочили на коней и последовали за ехавшим впереди генералом. Он был встречен мрачными взглядами солдат. Тем не менее полки салютовали Потемкину, кричали «Виват».

На самом крайнем крыле своего лагеря генерал подъехал к казачьим сотням. Рядом с некоторыми отрядами стояли вооруженные гренадеры. К их ружьям были примкнуты штыки.

– Ну что? – Потемкин повернулся к куренному атаману – Больше не бунтуются станичники? Красные повязки сожгли по моему указу?

Пожилой атаман, подкрутил усы, сделал знак казакам. Те недружно и вразнобой прокричали:

– Здравия желаем, батюшка!

Смотрели казаки дерзко, некоторые сплевывали не землю.

– Все слава богу – вздохнул атаман – Однакож с Родины печальные вести приходят. Ширится то смута…

– Ничего, матушка – императрица даст укорот пугачевцам. Отпиши свои родным, что пощады бунтовщикам не будет. Пока не поздно – пусть покаются

Атаман пожал плечами, неуверенно кивнул.

Потемкин уже намеревался ехать обратно к своей палатке – к приезду Румянцева все было готово – как вдруг на некотором расстоянии от других он увидел одноглазого казака, который воткнул пред собою в землю пику. На самом верху была повязана маленькая красная ленточка.

Потемкин ударил коня шпорами, подскакал ближе.

– Ах ты негодяй! Разве ты не знаешь, что каждую минуту сюда может прибыть фельдмаршал?!?

Генерал схватил плеть, ударил ею сверху вниз. Раз, другой… По лицу казака полилась кровь, в сотнях гневно закричали. Одноглазый выкинул вверх левую руку, плеть обвилась о предплечье. Потемкин дернул, казак тоже дернул, правой рукой, вынимая бебут из – за пояса. Гренадеры вскинули ружья, но пока вспыхивал порох на полках, одноглазый снизу вверху ткнул кинжалом прямо в сердце Потемкина.

Грохнули выстрелы, стаи птиц крича взлетели вверх.

Потемкин попытался взглянуть вверх, туда, где синее небо, божественный Олимп, но голова клонилась вниз, к земле. Через мгновение генерал был мертв.

* * *

Орлов рассматривал орден «Боевого красного знамени». Красная эмаль по медной основе. Ничего особенного, питерские ювелиры и лучше могли бы сделать. По – настоящему бедняцкая награда. Но насколько он понял, получить её могли только те, кого самозванец ценил и кому доверял. Он перевел взгляд на бывшего графа Ефимовского и тот содрогнулся от взгляда фаворита.

– Этого в подвал, – он махнул конвойным солдатам и те быстро вывели не сопротивляющегося пленника из зала.

Орлов повернулся к Чернышову и двум его спутникам.

– Ну что ж. Я готов выслушать вас, но учтите: я потом с пристрастием проверю все ваши слова, – он кивнул в сторону уведенного конвоем Ефимовского.

Чернышов подобострастно склонился и с неподдельной искренностью в голосе заявил:

– Всеми силами готовы служить вашей светлости.

Его спутники чуть менее ловко повторили поклон. Орлов кивнул и приказал следовать за собой в кабинет муромского воеводы.

Спустя два часа он, оставшись один, потягивал красное вино из бокала и смотрел на водную гладь Оки. Мысли его текли так же ровно и мощно, как воды реки.

Самозванец при смерти и лежит пластом в Павлово. Кстати, там же находится и тяжело раненный командир того полка, что учинил гвардии кровавую баню в Муроме. В армии ребеленов разброд и шатание. Но при этом они возомнили себя силой и готовятся наступать.

Впрочем, были и тревожные новости. На военном совете бунтовщиков прозвучали слова об ожидаемом обозе денег с Екатеринбургского монетного двора, а самое главное – о порохе, ружьях и сотне орудий с уральских заводов. И для этих орудий уже сейчас решено натаскивать прислугу. Благо, новых безоружных крестьян скопилось у Пугачева несколько тысяч. Пока они маршируют с дрекольем вместо мушкетов. Но если они получат ружья с новой пулей, то… Орлову даже не хотелось думать о новой битве при Муроме.

Ещё одна тревожная новость – это отвергнутый план пугачевского канцлера Перфильева. По нему вся армия Пугачева должна была подняться по Волге до самого Ярославля, собрать с уездов бунтующих крестьян и уже оттуда двинуться на Москву и, самое страшное, на Питер. Такой маневр он бы не смог парировать. Просто не успел бы. И хорошо, что у нынешнего командующего, некоего атамана Подурова, разыгрались полководческие амбиции.

Но все ли так, как рассказал Чернышов? Не изменят ли бунтовщики свои планы после побега двух полковников? Нужны были глаза и уши в стане противника. Но как их получить?

Размышления фаворита были прерваны появлением ротмистра Загряжского. Тот лихо отрапортовал о выполнении задания и откинул крышку увесистого ящика с блестящими медными пулелейкам.

– Тут со мной ещё и купчина Баташов увязался. Наверно, денег клянчить будет, – хмыкнул ротмистр.

Орлов тоже усмехнулся, но тут же призадумался. А не использовать ли купцов как лазутчиков? До сих пор всех, кто плыл по Оке, по его приказу останавливали, досматривали и пока что вниз по течению не пускали. А тех, кто шел со стороны Нижнего, и вовсе арестовывали, как пугачевских подсылов. Но наверное пора немного изменить правила игры.

Баташова фаворит принял в том же кабинете, где недавно выслушивал перебежчиков. К его удивлению, это был другой купец. Как выяснилось, не Иван, а Андрей. Но роли это не играло.

– Андрей Родионович, я доволен вашей исполнительностью. Вы, помнится, испрашивали дворянства у Её Величества?

Купец склонил голову и патетично воскликнул:

– Не тщеславия ради, а токмо для того, чтобы иметь возможность ещё усерднее служить государыне.

Орлов покивал, как бы веря этим словам.

– Я готов ходатайствовать перед императрицей за вас и вашего брата, но державе понадобится от вас служба.

Купец мимолетно напрягся, предчувствуя большие денежные траты. Но предчувствие его обмануло.

– Я хочу, чтобы вы отвезли в ставку Пугачева моих людей под видом своих приказчиков и обеспечили их работу. Учтите, – со скрытой угрозой в голосе добавил Орлов, – это единственный ваш шанс получить желаемое.

Лицо Баташова выразило искреннюю радость.

– Все силы приложу, ваша светлость. Мои грузы под Муромом уже несколько дней стоят в полной готовности. Так что готов отправиться в путь в любой момент.

Орлов усмехнулся. Через несколько дней у него будет свежие сведения о бунтовщиках и вот тогда он сможет принять верное решение.

Глава 8

Сплавлялись до Павлово не торопясь, время от времени высаживая на берег группы егерей, переодетых в простонародные одежды. Андрей Баташов и рад был бы подольше преодолевать этот невеликий участок реки, поскольку накануне к лагерю бунтовщиков отправился «корабль мертвецов», как его все вокруг стали называть. По приказу Орлова к бортам старой барки приколотили по периметру, плотно, один к одному, четвертованные тела погибших пугачевских солдат. В качестве носовой фигуры был привязан труп какого то малолетнего пацана к рукам которого прибиты были флажки. Вместо паруса на корабле мертвецов было натянуто полотно с обещанием поступить так же со всеми присягнувшими Пугачеву.

Расспросив навязанного Орловым попутчика, капитана Измайловских егерей Михаила Олсуфьева, Андрей выяснил, что корабль отбуксируют почти до места назначения и отпустят вплавь с таким расчетом, что бы тот утром оказался у павловского берега. А чтобы посудина не вылезла на мель, на руле оставили одного живого бунтовщика. Правда без ног и без языка.

Представляя, какова будет реакция у солдат Пугачева, купцу хотелось прибыть в Павлово через пару дней, или лучше через неделю после столь ужасного груза. Но увы, с его мнением считаться даже не собирались. Поэтому он охотно задерживался в указанных Олсуфьевым местах и внимательно считал количество высаживающихся егерей и запоминал их особые приметы.

Но сколько веревочке не виться, а конец неизбежен. И первого мая 1774 года во второй половине дня головная барка каравана притерлась к берегу, на котором возвышалось Павлово. Прочие, глубже сидящие в воде суда, пришвартовались борт о борт к кораблю Баташов, образовав компактный табор на воде. К прибывшим торговцам тут же явились государевы люди в сопровождении дюжины казаков.

Как и боялся Баташов, повстанцы были крайне нелюбезны. Все суда были осмотрены, всех работников выгнали наверх и пересчитали. Олсуфьев во время обыска и опроса гармонично притворялся приказчиком, чему конечно сильно помогала наклеенная борода.

Сход на берег, под страхом смертной казни, запретили всем кроме купца и одного его сопровождающего. На просьбу Баташова о встрече с государем, ответили, что де государь ни кого не принимает и все дела торговые следует решать с секретарем государя Почиталиным. Андрей переглянулся с Олсуфьевым. Выходит Пугачев все еще жив? Капитан глазами показал купцу на берег.

Проверяющие удалились, оставив пару неразговорчивых казаков в качестве пикета.

– Ну делать нечего – Баташев тяжело вздохнул – Почиталин так Почиталин.

В сопровождении Олсуфьева Андрей отправился к ставке Пугачева. По дороге они оба наблюдали суету большого военного лагеря. На склонах холмов вокруг поселка белели ряды палаток близ которых курились дымки костров. Олсуфьев привычно принялся считать костровища как самый характерный показатель численности.

Недалеко от их пути, вдоль берега реки Талки толпа крестьян, с деревянными муляжами мушкетов на плечах, учились шагать строем и правильно реагировать на команды. Зрелище было потешное. То один, то другой новобранец поворачивал не в ту сторону и нарушал строй и без того неровной колонны. Некоторые из крестьян слишком долго соображали при выполнении команд и тоже разрушали построение. На провинившихся тут же обрушивалась палка капрала и вся пехоцкая артель, ибо отрядом это язык не поворачивался назвать, начинала упражнение с начала.

Чуть дальше новобранцы отрабатывали штыковой бой, так же вооружившись палками вместо ружей. Олсуфьев тихо выругался увидев среди инструкторов солдат в форме преображенского полка, но с красными повязками на рукаве.

Еще дальше группы мужиков суетились вокруг деревянных макетов пушек, изображая операции по чистке, заряжанию и наведению на цель. Что поразило Баташова и вероятно Олсуфьева, так это численность таких макетов. Их было не меньше пяти десятков и, судя по всему, с каждым из них занималось несколько потенциальных артиллерийских расчетов.

В бывший дом управляющего Шереметьевскими вотчинами, купца и его приказчика даже не пустили. К ним на улицу вышел хмурый Почиталин, выслушал купца, принял из его рук бумагу и велел ответ ждать на судне и по селению не шататься.

– Господин хороший, а в кобак – то нам можно али нет? В Муроме трактиров то не осталось. Погорели надысь. – вступил в разговор Олсуфьев с характерным окающим говором.

Почиталин недовольно покосился на него.

– В войске государя императора объявлен сухой закон. Так что в расположении лагеря никаких кабаков не может быть.

После чего развернулся и ушел. Олсуфьев посмотрел ему вслед, потер шею ребром ладони и жалостливо обратился к казачкам охраны:

– Робя, можа вы поможите. Душа горит.

Казачки, посмеявшись над страданиями приказчика, подсказали адресок жидовина, у которого можно было прикупить горячительного и даже посидеть в тесном кругу друзей под горячие домашние закуски. Баташов в разговор не вступал, без споров пошел по указанному адресу и даже оплатил стол с закусью.

Весь оставшийся вечер Олсуфьев проторчал в импровизированном трактире, угощая за счет Баташова заглядывающих к жидовину за жженкой солдат и унтер – офицеров. Разумеется, не просто так, а с предложением поговорить. И слушая рассказы солдат о бардаке в армии, о безграмотности офицеров, о недостатке оружия, амуниции и припасов, Баташов старательно прятал ухмылку. Письмо, переданное Почиталину, получили, прочитали и оперативно приняли меры.

* * *

За прошедшее с Пасхи время последствия отравления уже прошли, но я по – прежнему принимал посетителей лежа в постели, старательно демонстрируя слабость даже своим соратникам, не посвященным в тайну. Казачки, которые умудрились отравиться вместе со мной так же вынуждены были изображать немощных, отчего ужасно страдали от скуки и завидовали единственному «умершему» из них. Тот, радуясь жизни, уже скакал с депешами и распоряжениями к Шигаеву за Урал, подальше от могущих разоблачить обман наблюдателей.

А мне приходилось контролировать ситуацию, опираясь в основном на письменные рапорты и донесения. Картина происходящего выглядела так. Все боеспособные полки выдвинулись пешим порядков в строну Мурома сильно растянувшись по почтовому тракту. Большая часть конницы была в авангарде. В Павлово остался полк Крылова, моим указом получивший название «Муромский» и пять сотен казаков. Вокруг Павлово табором стояли шесть тысяч крестьян, половина которых годилась в строй и проходила сейчас обучение. Вторая половина участвовала в сооружении укреплений вокруг Павлово и вдоль Владимирского тракта. Укрепления старательно маскировали, укрывали срезанным дерном и даже высаживали обратно заранее обкопанные кусты.

Кроме того, в срочном порядке, сквозь густые чащи Муромских лесов прорубались просеки временно увеличивающие пропускную способность тракта, а через речки строились дополнительные мосты исключающие возникновение узких мест. Ибо я помнил и чтил святую заповедь: «Дилетанты изучают тактику, любители стратегию, профессионалы логистику».

Но не только логистикой мы будем побеждать Орлова. Как говорил Сунь – цзы: «Убивает противника ярость». А ярости моим солдатам теперь не занимать, после того как к берегу Оки у Павлово пристал «Корабль мертвецов». Его появление вызвало у Новикова бешеный приступ творческой активности и он, простым русским языком, наваял такие проникновенные тексты, что от прослушивания их хотелось бежать и рвать солдат Орлова голыми руками. Тексты эти тотчас же были размножены и разосланы в войска, зачитывались в церквях. Я повелел срубить в Павлово отдельный храм на месте захоронения варварски убитых Орловым солдат и назвать его Церковью сорока девяти мучеников Муромских.

Новиков с Радищевым появились у меня в лагере вместе с Шешковским и его подчиненными. Тайники, обеспокоенные покушением, сразу занялись допросами и негласными обысками у польских офицеров. А журналист и юрист пожаловали к одру больного с проектом первой российской конституции.

Положа руку на сердце, это был стыд и позор. Изобилие выспренних общих слов, вводящих читающего в состояние транса и минимум конкретики. Я разумеется, раскритиковал их творчество и даже наверно немного обидел при этом. Но тут же похвалил за правильный ход мыслей и пообещал, что как только здоровье позволит, сам попытаюсь составить правильный текст.

Первого мая, с утра, прямо во время работы над проектом конституции, Почиталин передал мне послание от Баташова. Давно я не получал вестей от купца. И даже начал нехорошо думать про него. Но как оказалось зря. Я пробежал глазами список привезенного на продажу. Очень меня порадовал большой груз шанцевого и плотницкого инструмента. После чего я зажег керосиновую лампу и стал нагревать бумагу горячим воздухом светильника. Между строк чернильного текста стали проступать коричневые линии тайнописи.

Через некоторое время я уже читал текст совершенно другого характера. Баташов оповещал меня, что в барках с инструментом в междудонном пространстве спрятано три сотни ружей с нарезными стволами. Что его сопровождает соглядатай от Орлова – капитан Измайловского полка Михаил Олсуфьев который следит за его действиями и по дороге в Павлово руководил высадкой на берег разведывательных команд егерей. Иные вести предлагалось сообщить устно за недостатком места на бумаге.

Я тут же вызвал Шешковского и передал ему письмо. Степан Иванович письмо прочел и поспешил приводить в действие давно подготовленный сценарий дезинформирования противника. Так что Орлов узнает очень много тщательно подготовленных, ложных подробностей, ибо как говорил тот же Сунь – цзы: «Война – это путь обмана».

* * *

Вдоль обоих берегов Оки у города Мурома расположились лагеря армии Екатерины. Кроме гвардии, пришедшей с Орловым, свои палатки поставили солдаты Псковского, Шлиссельбургского, Томского пехотного полка и усиленный батальон Черниговского пехотного полка. Кроме того к армии присоединилось полторы тысячи дворянской кавалерии сведенной в легкоконный полк. И вся эта масса народу каждый день ожидала приказа на выступление.

Слухи да разговоры промеж солдат ходили разные и не всегда начальству угодные. Грамотные читали тайком подметные письма Пугачева к солдатам русской армии или рифмованные скабрезные вирши про Екатерину с похабными картинками во весь лист. Но, то дело было опасное, кого с такими листами хватали, вешали без разговоров. Воинский дух не был высок, но армия была готова делать то, чему её всю жизнь учили – преодолевать тяготы и выполнять команды. А пока приказов не было, горели костры и булькала на кострах каша.

Василий Пестрово, прапорщик Преображенского полка, попавший было в пугачевский плен во время боя за Муром, но «ловко сбежавший ночью с плота», рубил дрова. Он с изрядной силой и точностью опускал топор на чурбачки и те кололись напополам и разлетались по двору. Голый до пояса гвардеец настолько сосредоточился на процессе рубки, что не замечал вокруг ничего. Ни суеты помощника, складывавшего полешки, ни мельтешение пацана, подбирающего мелкие щепки, ни заинтересованных взглядов Настасьи Григорьевны Ростоцкой завороженной совершеннством фигуры молодого мужчины.

Но вот дрова кончились, Василий очнулся и любовно стал править топор. Помощник дособирал поленницу и перекинувшись с сослуживцем парой слов, пошел в расположение полка. Остался только пацан, который потеребил гвардейца за штанину и жалостливым голоском проканючил:

– Дядь, а дядь. Я возьму щепочки. Я деду Емеле каши сварю.

Гвардеец встрепенулся. Оглянулся по сторонам и присмотрелся к пацану. Не первый раз к нему уже приходят от «деда Емели», то есть от Емельяна Пугачева, хотя этого пацана он ещё ни разу не видел. Но проверка, на случай сомнений, была предусмотрена.

– А чего сам дед не придет?

Мальчонка тяжело вздохнул.

– Недужный он. Пластом лежит. Храни его Богородица Казанская.

И истово перекрестился. Слово «Казань» в проверке прозвучало, так что послание можно было смело передавать. Василий ещё раз огляделся и протянул мальчишке пучек щепы со спрятанной внутрь запиской. А ещё нагнулся и прошептал:

– В послание вписать не успел, но на сегодня пароль Шумла, отзыв Румянцев. И ещё передай своим, пленников готовятся перевозить. Думаю как полки двинут вместе с Орловым, так и ваших людей в Москву отправят. Сколько и какой охраны будет, про то не знаю.

Мальчишка кивнул и припустил вдоль берега в сторону села Карачарова. Там, в устье речки Усачевки гонца ждал мужик с лодкой и тут же повез его на правый берег Оки в Навашинский затон. Ещё час бега и на лесной тропинки парня остановил разбойной наружности мужик. Узнав гонца он свистнул своим и махнул рукой.

В лагере повстанцев послание принял командир отряда, одетый цивильно, по городскому, и тут же приказал пацану отдыхать. А сам уселся за самодельный стол, переписывать послание агента в код состоящий из точек и тире.

Закончив с задачей он полез на высоченную сосну с обрубленными ветвями, по стволу которой были набиты ступеньки. Вместо срубленной макушки на дереве была сколочена ровная площадка, на которой стояло странное сооружение. Большие ростовые зеркала в резных багетах, явно конфискованные из каких нибудь усадеб, были соединены деревянной рамой. Одно из зеркал было снабжено подвижными жалюзями из шпона а у второго было по центру поцарапано отверстие в амальгаме.