Текст книги "Две столицы (СИ)"

Автор книги: Алексей Вязовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

Все больше и больше лошадиных и человеческих тел устилали берег. Но упрямая гвардия перла вперед. Мокрые лошади и их седоки объезжали или перепрыгивали лежащие тела и через несколько шагов так же проваливались в очередную яму. Гусары и кирасиры лишившиеся коней, с саблями в руках упрямо бежали в сторону редута, также поминутно проваливаясь в ловушки и замирали на месте силясь высвободить ногу. И все это под ураганным обстрелом.

Раскаленные орудия палили на переделе скорострельности. Стрелки из редута и с высокого речного берега вели беглый огонь по столпившейся толпе конных. Пороховым дымом почти заволокло берег, но водная гладь оттягивала на себя эту завесу и атакующих она не скрывала.

Зато длинные полосы густого дыма отрезали творящееся на берегу от наблюдателей и, самое главное, от артиллеристов Орлова. Те было пытались сосредоточенным огнем подавить редуты, но дымовая завеса закрыла видимость. Впрочем, маскировочная роль была не единственной у вонючих серно – селитренных снарядов изготовленных по рецепту государя.

Одновременно с кавалерией, три тысячи солдат, с ружьями наперевес устремились вниз по стенкам оврага. А навстречу им покатились многочисленные дымящиеся боченки. В течении четверти часа весь овраг от края до края заполнился едким белым непроглядным дымом. Солдаты Крылова поспешно повязали на лица тряпичные повязки, в которых между простроченными слоями ткани был засыпан лечебный уголь. Эти повязки были сделаны по слову государя после того как была придумана эта часть плана. Крылов позже сам провел испытание и убедился, что повязки действительно позволяют худо – бедно дышать в серном дыму.

А вот у гвардейцев Орлова никакой защиты не было и из оврага доносился многоголосый удушливый кашель и звуки рвоты. На край оврага стали выбираться сотни атакующих, но большая часть из них была даже без ружей. Солдаты, судорожно дыша, спотыкаясь, бежали прочь. Со стен Благовещенского монастыря бойцы Крылова весело орали орловским: «Сдавайтесь дураки, пока всех не поубивали!» И большинство выбравшихся действительно поднимали руки. Только с десяток самых глупых или устойчивых к серному дыму попытались изобразить атаку и полегли в один миг. Больше героев не нашлось.

Наступление захлебнулось. Даже попытка преодолеть огненный вал по деревянным щитам и мосткам привела только к тому, что был зажжен следующий вал, а защитники, собрав ружья в охапку, просто отступили, без какого либо героизма. Второго комплекта щитов и помостов у атакующих не оказалось и им пришлось бежать назад, по уже занявшимся от жара проходам.

И вот в момент, когда победа уже стала очевидной, с колокольни Богородицкого собора зазвонил одинокий колокол и в проеме звонницы мальчишка сигнальщик замахал своими флажками. Второй из сигнальщиков Васьки Каина тут же стал переводить сообщение на обычный язык:

– На реке много лодок с солдатами.

Крылов пришпорил коня и вылетел на береговой откос. Без всякой подзорной трубы было видно, как по реке сплавляется множество судов. Часть из них выгребала к правому берегу, а часть направлялась как раз к ним.

– Сигнальщик! Труби отступление – Закричал полковник, повернулся к вестовым, что горячили коней рядом – Ты! Скачи к южному редуту пусть готовятся открывать огонь по лодкам. Они их ещё не видят из – за дыма но скоро узрят. А ты! К северному редуту, пусть пушки перекатывают к мосту.

Не успел он договорить, как захлопали выстрелы за стенами Благовещенского монастыря. Перестрелка нарастала и, лишившийся вестовых Крылов сам направил коня на звуки боя. Навстречу ему, из за угла монастырской стены, выскочила группа солдат. Капрал, увидев начальство, остановился и гаркнул:

– Господин полковник, там из подвалов орловские лезут. Много! Нам со стен кричали.

В подтверждение его слов в распахнутых воротах показалась группа преображенцев, которые тут же выстроились в линию и сделали дружный залп в их сторону. Пуля ударила коня в лоб, и тот завалился как подкошенный, придавив ногу седока. Парочка солдат бросились вытаскивать командира, а остальные, по команде капрала дали залп в ответ. После чего с криком «коли гвардейских» капрал бросился в атаку, увлекая свое отделение.

«А про подземные ходы мы не подумали» – промелькнула мысль, тут же заслоненная болью в ноге. Падение оказалось неудачным. Повиснув на плечах солдат, Крылов поспешил прочь от монастыря.

На берег уже сбегались солдаты со всех участков обороны. Кто то их офицеров сообразил и отступая были подожжены все оставшиеся две линии. Это прикроет на несколько часов спину, но безопасной переправы больше не было. К хромающему командиру подскакал порутчик Чекальский.

– Пан полковник, берите моего коня!

Поляк спрыгнул на землю и протянул повод полковнику.

– Какой уж теперь конь, Казимир. Скакать то уже некуда.

Он махнул рукой на правый берег Оки. Там уже высаживались солдаты, а на подходящих к берегу баржах блестела бронза пушечных стволов.

– Какие будут распоряжения? – спросил Чекальский.

Крылов потер подбородок, ощущая выросшую щетину и ответил:

– В Благовещенский монастырь проникли гвардейцы. Скорее всего им кто то из местных подземный ход показал. Надо их выбить и ход закрыть. Но если быстро это сделать не получится надо выручить тех наших, кто за стеной монастыря остался и отходить к переправе.

– Так точно пан полковник! – по – новому, по уставному ответил поляк

Чекальский взлетел в седло и ринулся выполнять задачу. А Крылов, все с теми же солдатами осторожно начал спускаться с высокого склона к воде. Захлопали пушки южного редута. Ядра подняли столбики воды рядом с лодками десанта, но попаданий пока не было. Пушки северного редута уже катили к мосту. Туда же подтягивались группами и пехотинцы.

Обгоняя полковника к мосту устало шагала группа арапчат Павлония и солдат семеновского полка. Плечи каждого оттягивало по пять ружей без штыков. Несколько бойцов толкали ручные тачки заваленные ружьями. Неудивительно, поскольку на полторы сотни человек приходилась уже под тысячу трофейных стволов. Прапорщик из бывших унтеров нижегородского гарнизона вытянулся перед Крыловым и отрапортовал:

– Ваше благородие, господин полковник! Отдельный стрелковый отряд по вашему приказанию оставил позицию. Потерь в людях и ружьях нет.

– Молодцы. Разгружайтесь у моста и быстро организуйте передвижной щит из досок или бруса, на колесах. Можно на телегу водрузить. Чтоб его по мосту толкать. Да заготовьте длинных шестов побольше.

– Слушаюсь!

Прапорщик выдернул из колонны десяток бойцов, сбросивших свою ношу на перегруженные тачки, и бодро побежал выполнять приказ.

Поддерживаемый парой солдат полковник доковылял до начала моста и окликнул старшину киргизов.

– Акиев! Поди сюда.

Всадник подскакал на своей малорослой лошадке.

– Слушаю бачка полковник!

– Арстанбек! Спешивай своих. Лошадей придется бросить.

– Как бросить! – Потрясенно переспросил киргиз. – Нельзя бросить!

– Арстанбек, – тяжело вздохнул полковник, – нам больше некуда скакать. И прорваться через мост нам не дадут. Видишь, там уже пушки разворачивают. Мы отсюда можем только уплыть. А лошади твои нам будут помехой. Начнут метаться, людей в воду посшибают.

– Полковник, наши лошади не будут метаться. Мы их заставим лежать. Слово даю.

Крылов вздохнул.

– Ладно. Посмотрим как у вас это получится.

Тем временем артиллеристы с редута и с батареи развернувшейся у начала моста добились попаданий. Несколько посудин получили заряды дальней картечи, а несколько лодок было разбито ядрами. Деревянные обломки с уцепивщимися за них солдатами дрейфовали к мосту. Прочие баркасы и ялы внезапно поменяли свои намерения, и стали отгребать к берегу занятому войсками Орлова. Их можно было понять. Десяток орудий и почти тысяча пехотинцев у кромки воды делали высадку невозможной.

Неожиданно заговорила гвардейская артиллерия, дождавшаяся наконец появления прорех в дымовой завесе. Ядра дюжины орудий стали вспахивать земляную стенку редута, обдавая защитников мелкими камнями и песком. Крылов недовольно покачал головой. При таком обстреле фортеция долго не простоит. Стенки не отличались большой толщиной и не были утрамбованы как следует.

«Сейчас ветер снесет дым из оврага и Орлов снова погонит гвардию по склонам, справедливо полагая, что наши запасы сюрпризов не бесконечны» – подумал Крылов и скомандовал построение и готовность к маршу по мосту. Но тут его озадачил капитан Касатонов, вопросом, что делать с пленными. Три сотни гвардейцев выбравшихся на их край оврага уже давно отдышались и находились в обширном сарае под охраной как раз бойцов поручика.

С одной стороны оставлять их Орлову это усиливать врага. Не годится. С другой стороны – перерезать безоружных пленных рука не поднимется.

Крылов сам не заметил, как озвучил дилемму вслух.

Услышавший этот вопрос один из польских офицеров предложил всем выбить передние зубы и отрубить указательный палец – мол, так пленники больше не смогут надкусывать патрон и стрелять из ружей. За что был матерно послан Касатоновым. Это чуть не привело к серьезному конфликту – военные уже схватились за сабли. Полковнику с трудом удалось утихомирить офицеров.

– Возьмем с собой, – решился Крылов. – Вяжи им руки и выдвигай на мост. Там уложишь их на настил вдоль перил. Да к стойкам привяжи, чтобы не дергались и не мешали бойцам.

Выдвигаться на мост пришлось под усиливающимся ружейным обстрелом с берега. Чекальский и его отряд так и не вернулись от стен монастыря, но было понятно, что они там потерпели поражение, коль скоро берег стал наводняться фигурками солдат в форме преображенского полка.

Впереди полковой колонны, группа саперов толкала телегу с водруженной на неё воротиной. За ними с интервалом в два десятка саженей шагали пехотинцы вперемешку с киргизами. Своих коней те вели в поводу, накинув на морды плотные мешки. Пять пушек северного редута тоже взяли с собой, катя руками по настилу. А вот орудия южного редута пришлось бросить, заклепав предварительно затравочные отверстия. Замыкали колонну саперы.

Когда все втянулись, арапчтата обрубили канаты, удерживающие разводную часть наплавного моста, что была устроена со стороны Мурома, как раз над фарватером. В это же самое время, укрываясь от обстрела с берега за передвижным щитом, саперы первого отряда рубили конструкцию моста. Благо, что он был собран без единого гвоздя на одних только просмоленных пеньковых веревках. Так что вскорости бревна разошлись, и образовалась щель.

Все это время по мосту с берега палила артиллерия. Пара ядер крайне неудачно попали в строй солдат выбив три десятка человек. Ещё одно ядро снесло за борт лошадку вместе с киргизом. Пули солдат Екатерины опасности особой не представляли, поскольку долетали только до головы полковой колонны и до отряда саперов. Ширина Оки в районе переправы была в полверсты, а до самого берега полковник велел не доходить.

Чтобы уменьшить потери Крылов приказал всем лечь на настил и сам тоже лег, осторожно пристраивая больную ногу.

Наконец, были дружно перерублены канаты, удерживающие наплавной мост на месте и он, покачиваясь, поплыл медленно разворачиваясь по течению. Саперы помогали движению гигантского плота отталкиваясь от дна шестами. Глубина дна в полную воду в этом месте была чуть больше полутора саженей.

Видя, что противник ускользает, солдаты Орлова бросились в погоню. Переполненные людьми лодки вспенили воду ударами весел. Никто из судовой рати, так грубо поломавшей планы Крылова, не знал ничего о дальнобойности оружия беглецов. Так что для них стало неприятным сюрпризом, когда с плота загрохотали залпы с запредельной дистанции и в экипажах лодок появились убитые и раненые.

Чем ближе лодки подходили к плоту тем эффективнее был огонь беглецов. Свою лепту вносили и стрелки из штуцеров. Они привычно выцеливали фигурки офицеров и методично отправляли их на корм рыбам.

Через час погоня прекратилась. Понеся серьезные потери, особенно в офицерах, екатерининские солдаты погребли обратно к Мурому. А плот с поредевшим полком Крылова поплыл дальше, вниз по течению. Навстречу армии Петра Третьего.

* * *

– Читать долго будет… Дело такое: писал я посланнику о некоторой комиссии. Вот боремся мы с Пугачем, а у него инвенции военные… То ли от французов, то ли от Фридриха… Нам також потребны хорошие оружейники, англичане. У меня и списочек есть, кого и откуда вызвать надо. Пресрочно.

Чернышев протянул Екатерине лист бумаги с фамилиями.

– Там, по закону ихнему – продолжал генерал – Таким мастерам от королевских заводов отъезжать нельзя. Да за большие деньги, если умеючи подойти, и бросят службу, соберут там некоторые секретные инструменты и машины небольшие, которые нам тут очень нужные и потихоньку к нам переберутся… Я о них и писал Мусину – Пушкину…

– Депешей, шифрами?

– Д – да… то есть нет… Зачем? Почтой, письмом, как обычно…

Екатерина осуждающе покачала головой. Но Чернышев, занятый своею мыслью, не заметил этого и продолжал:

– Что же получаю в ответ? Выговор по всей форме. Мне! От него!.. Пишет то, о чем я и сам знаю: что невозможно проделать ничего из требуемого, ибо в Англии то запрещено, се запрещено. И пишет: «Каково мне будет, если прочли на почте письмо и королю сказали, чем посол русский промышлять намерен?» Потом целую проповедь прибавил. «Что бы, – спрашивает Пушкин, – тут в Петербурге сказали, ежели бы сэр Уайтворт стал русские секреты увозить, закупать людей?.. Верно, не похвалили б за то». Дальше пишет, что про все теперь известно в министерствах. И ежели бы он пошел на отвагу – ему все равно не удастся затея. Теперь смотрение усиленное будет за всем, что нам надобно… Что ты на это скажешь, матушка?! Как он посмел писать такое мне?

– Д – да, нехорошо… Плохо для нас с тобой, генерал! А что делать, знать желаешь? На сей раз уступи ему. Алексей Семенович там давно живет, порядки хорошо знает… Потом и попросим снова все наладить, как суматоха теперешняя забудется. Потерпим, подождем…

– Да время не ждет, государыня… Пугач то Нижний взял

– Пускай взял – Орлова ему укорот даст. Знаешь присловье русское – «Тише едешь – дальше будешь»?..

– От места от своего, да не от цели… Ну, подождем… – и, совсем насупясь, Чернышев медленно стал прятать документы в карманы мундира.

– Вот какой вы неуступчивый сегодня, генерал! – по – французски начала Екатерина. – За это я вам секрет открою… Большой… Конец скоро маркизу. Помнишь как я пустила к нам иезуитов беглых?

Граф кивнул, взял из табакерки понюшку.

– Так вот. Потравят они Пугачева. Уже ихний генерал дал команду своим людишкам при маркизе.

– Ах как славно! – воодушевился Чернышев – Эдак нам и делать ничего не надо будет.

Глава 7

В помещениях Благовещенского монастыря, превращенных в лазарет, царил смрадный дух и атмосфера уныния. Люди стонали, блевали, кашляли. Здесь были собраны надышавшиеся жженой серой. Не все конечно. Большая часть из трех тысяч солдат атакующей волны повернула назад своевременно, но было много и тех, кто героически продолжили атаку и чрезмерно надышались серного духа. За прошедшие сутки, в страшных муках уже умерло сорок семь человек. И почти тысяча валялась сейчас на полу монастырских коридоров, хоть и живые, но не в силах выполнять хоть какую то работу.

Навстречу Орлову, вытирая руки грязной тряпкой, вышел полковой лекарь и поклонился в приветствии.

– Что у нас по отравившимся? Когда они оклемаются? – резко спросил генерал.

Доктор помялся и уклончиво ответил:

– Все в руках божьих. Но я жду что упокоится ещё десяток самых тяжелых. А прочие, если будет на то воля всевышнего, через неделю на ноги встанут.

– Что нужно чтобы быстрее поставить их в строй?

– Питание и покой. Иных лекарств против серного духа не придумано.

Орлов, уже уставший буйствовать и ругаться, не спавший почти сутки, кивнул и молча вышел во двор сопровождаемый доктором. Надо было ехать на военный совет и принимать решение о продолжении кампании. А кроме того ему надо было определиться с тем, что именно писать в донесении императрице.

– Слушай меня внимательно, – ухватил Орлов врача за ворот камзола. – Про количество умерших будешь говорить так. Мол умерло от подлости Пугачовской семьсот воинов православных. Понял? И подручным своим поясни також.

Доктор сначала замер осмысливая эту вводную, а потом, сообразив, мелко закивал.

– Все сделаю, как Вы скажете, ваша светлость.

Орлов еще разок зыркнул на врача, и взлетел в седло.

Разгром Семеновского полка преуменьшить уже не выйдет. Он почитай уничтожен вчистую. Но в этом его личной вины нет. Здесь легко можно выставить крайним Кашкина. Все едино он мертв и возразить не сможет. А вот тяжелые потери войск под его личным руководством можно было задрапировать чудовищной подлостью и злодеянием Пугачева. Дескать, в честном бою погибло всего двести человек, что хоть и много, но не слишком. А остальные семьсот – это все следствие гнусности ребеленов. Этак в Петербурге хоть и ужаснутся, но лично в его адрес упрека не будет. Надо только в донесении численность войск пугачевцев на три умножить.

Кроме того, размышлял Орлов, не стоит упоминать в докладе и про две с лишним тысячи раненых что сейчас в Спасском и прочих монастырях отлеживаются. В отличии от надышавшихся серой, больше половины из них встать в строй через две недели не смогут. Можно считать, что в этой кампании он их уже потерял.

Раздраженный фаворит прибыл в дом казненного им муромского воеводы Пестрова. Там за большим овальным столом сидели командиры полков и отдельных батальонов, а вдоль стен их штабисты, ординарцы и прочие порученцы. Под потолком висел табачный дым.

Увлеченные чем то офицеры не сразу заметили Орлова, но поспешно поднялись и приветствовали его поклоном. Он махнул им что бы садились и проворчал не обращаясь ни к кому конкретно:

– Что у вас там такое интересное?

– Вот, ваше сиятельство, извольте взглянуть – худой как жердь командир Ингерманландского полка Отто фон Бок протянул фавориту горсть пуль.

Орлов их разумеется узнал. Пугачевская новина, принесшая им столько беды. Орлов тяжело уселся за стол, потер красные от недосыпа глаза

– Видал я их уже. Что за чертовщина с этими пулями вы выяснили?

Лифляндец поклонился, продолжил:

– Никакой чертовщины, ваша светлость. Загадка столь дальней и точной стрельбы ребеленов, что удивила всех нас недавно, кроется в форме пули и отчасти в чистоте свинца из которого она изготовлена. При выстреле её слегка распирает и оттого газы пороховые лучше используются. В сравнительных стрельбах из обычного мушкета новая пуля показывает вдвое большую убойную дальность и вдвое лучшую кучность на обычной дистанции стрельбы. Но если зазор между стенкой ствола и пулей будет велик, то летит она хуже подобной круглой. Больше ничего необычного я не нашел. Навеска пороха обычная, порох обычный мушкетный.

Орлов покрутил в пальцах инвенцию пугачевцев, спросил:

– Мы можем быстро перевооружить армию на эти пули?

Полковник пожал плечами.

– Почему нет? Закажите пулелейки с учетом нашего обычного разнобоя с калибрами. И все. Но, – он поднял палец, – трудно будет приучить солдат к стрельбе на дальние дистанции. Старые привычки будут мешать. Быстро не получится.

– Хорошо, – кивнул Орлов. – Где то поблизости есть железоделательный завод братьев Баташевых. Вился тут один из них во Владимире.

Орлов оглянулся и приметил у дверей ротмистра из своего лейб – гвардии конного полка. Во времена усмирения чумного бунта он себя показал преотлично и с тех пор вышел в доверенные люди князя.

– Загряжский бери эскадрон, найди завод этих Баташовых. Не давайте им спать, есть и в церкву ходить, но заставь этих купчишек изготовить потребное число пулелеек. Каких и сколько Отто Густавович скажет.

Ротмистр кивнул, принимая распоряжение.

– Теперь давайте думать как будем воевать дальше.

Орлов встал из – за стола, прошелся из конца в конец комнаты и остановился.

– У нас сейчас под рукой гвардейской и линейной пехоты десять с половиной тысяч. Это я посчитал со всеми теми из раненых, кто встанет в строй в течении недели. Орудий суммарно пятьдесят стволов. Конницы две с половиной тысячи. Возможно, успеет подойти ещё сколько то из московского дворянского ополчения и с Воронежа. Так что конницы будет поболее.

Офицеры сидели и кивали соглашаясь с подсчетами командарма. Каждый из них уже этим вопросом задавался. Но самое интересное было, какова сила противника.

– По сведениям от захваченного офицера – поляка, у Пугачева два вида пехоты. Обученная, что идет с ним еще от Оренбурга и Казани и новобранцы, что пришли в его армию только в Нижнем. Обученной пехоты у него восемь полков по тысяче человек в каждом. Необученных крестьян около пяти тысяч. Кавалерии около четырех тысяч, половина инородцы, половина казаки. Пушек шесть десятков.

Орлов помолчал и добавил.

– В новой форме только два полка. Остальные в обычной солдатской форме или в простонародном. На новые пули перевооружены все.

– Еще у Пугачева есть воздушный шар, – напомнил полковник фон Бок.

– С него флажками сигналы передают, – подал голос лейб гвардии Измайловского полка подполковник Михельсон

Офицерское собрание зашумело и Орлову пришлось повысить голос:

– В общем расклад вам ясен, господа. Численного и качественного преимущества у нас нет. В обороне ребелены чрезвычайно сильны, в чем мы имели несчастливую возможность убедиться. Потому я хочу слышать ваши соображения о том, как мы будем проводить кампанию далее.

Несколько часов екатерининские военачальники ломали голову. И наступать без двойного преимущества сочли невозможным, но и надежно сковать силы Пугачева тоже было нечем. Михельсон обмолвился об отступлении к Москве и перегрупперовке, но его зашикали.

Орлов мрачно слушал подчиненных, время от времени утихомиривая особо буйных. Когда речь зашла о том, как заставить Пугачева не оставлять пределов Нижнего Новгорода, он внезапно произнес.

– Я знаю, как его заставить не бросать город. Мы ему и горожанам отправим такое послание, которое они не понять не смогут.

В голосе князя было столько мрачной угрозы, что присутствующие побоялись переспросить. Вскоре все разошлись, так и не приняв какого то единого решения. Все сошлись к тому, что нужно ещё больше узнать о противнике, подтянуть дополнительные силы и готовиться к сражению.

Сам Орлов, после собрания, направился к пленным пугачевцам. За время собрания он для себя поставил несколько зарубок в памяти и теперь надо было выдавить ответы из пленных и особенно из поручика Чекальского.

Вообще пленных могло бы и не быть, если бы не помощь старичка священника из церквушки на окраине Мурома. Это он открыл проход в подземелья Благовещенского монастыря во время второй атаки. Жаль, что старик сообразил, что дело плохо, только после утренней неудачи гвардии. Приди записка накануне того дня, первая атака могла стать и последней.

Но получилось так, как получилось. Несколько сотен, не сильно отравившихся дымом, егерей под командованием лейб – гвардии Измайловского полка капитана Олсуфьева успели проникнуть в лаз выходящий в овраг. И отдышавшись, ударили в спину обороняющимся. Это и позволило отрезать группу бунтовщиков. В плен те сдаваться не желали, но патроны у них вскоре кончились. А в рукопашной ничего противопоставить опытным егерям эти полуобученные крестьяне не смогли.

И вот уже сутки из них выдавливали все возможные сведения о войске Пугачева. Больше всех знал, конечно, поляк. Его особо пытать не пришлось хватило подвешивания на дыбу и пары ударов кнутом. Причин запираться у шляхтича не было и Орлов узнал от него много интересного о самозванце.

На этот раз в допросной, организованной в подвале большого кирпичного купеческого дома, висел пугачевский капрал. Это был самый упорный из пленников. От него практически ничего добиться не удалось. Но его истерзанный вид очень хорошо влиял на остальных пленников и те намного охотнее отвечали на вопросы.

Окровавленный кусок мяса, который когда то был человеком, безжизненно повис на дыбе. Окатывание ледяной водой, в сознание его больше не приводило, хотя сердце его еще билось и дыхание туманило поверхность лезвия поднесенного к губам. Орлов недовольно потер ладонью вспотевший от духоты лоб.

– Этого снять и позвать к нему доктора. – бросил он писарю и профосам, – кто там ещё остался?

Писарь зашуршал бумагой и подобострастно ответил:

– Мальчонку еще не допрашивали.

– Какого ещё мальчонку? – Удивился Орлов.

– Этой ночью поймали. Пытался выбраться из Мурома. Возможно именно их тех малолеток, что сигнальными флажками знаки передавали.

Орлов заинтересованно взглянул на писаря.

– Уже обрабатывали?

– Нет ещё ваша светлость. Не успели.

Григорий кивнул:

– Давай его сюда.

В подвал втащили и привязали к доске в форме креста, белобрысого испуганного подростка лет двенадцати, тринадцати. Допрос, по знаку Орлова, начал писарь. Пацан, назвавшийся Прошкой, всеми силами пытался выдать себя за местного, но увы, города он толком не знал и где кто живет, правильно ответить не мог. Уличенный на лжи мальчишка просто замолчал и перестал отвечать на вопросы.

Орлов кивнул профосу и тот принялся ритмично лупцевать пацана плетью. Тот орал и дергался в путах, но на вопросы отвечать отказывался. Наконец Орлову надоело и он взял факел и ткнул пацана в голый живот. Нечеловеческий визг перешел в хрип и парень обвис на кресте.

Из забытья его вырвали пара ведер холодной колодезной воды. Он тихо подвывая уставился на мучителей.

– Слушай ты, вошь – начал Орлов, – если будет надо, мы тебя будем резать на кусочки, пока ты нам не расскажешь что за сигналы используют у самозванца. Руки для показа мы тебе калечить не будем, но каково тебе без ног жить то будет? Глаза тебе тоже не нужны болтать. Даю слово, что если нам все без утайки расскажешь, то тебя подлечат и отпустят. Ну? Будешь говорить?

И Орлов снова приблизил факел к пареньку. Тот дернулся в своих путах и что то прохрипел.

– Не слышу. Чего ты там шепчешь? – ухмыляясь, переспросил Орлов.

– Ничего я вам, людоедам, не скажу. Скоро все вы в преисподню отправитесь. Царь, заступник наш, никого из вас не пощадит – и, зажмурившись, забормотал скороговоркой. – Упокой господи душу усопшего раба твоего Прохора и елико в житии сем яко человек согреши…

Писарь и профос переглянулись. Заупокойную молитву по самому себе у них тут ещё ни кто не читал. Не менее подчиненных удивленный Орлов снова ткнул факелом в живот подростка, а потом ещё. Пацана снова отливали водой, били кнутом, ломали кости ног. Но так и не услышали от него ничего кроме воплей и заупокойной молитвы.

* * *

Вечером, в нарядном атласном кафтане и свежем парике, граф Шереметьев – один из богатейших дворян империи – поднимался по мраморной лестнице дворца Суворова. Солнечные блики играли в зеркальных окнах, полицейский офицер дежурил у подъезда. В это прохладный апрельский день в Санкт – Петербурге поднялся ветер, на Неве появились пенные барашки волн.

В прихожей приветливые ливрейные лакеи приняли у графа шляпу и плащ. На нижней площадке мраморной лестницы Шереметьева встретил мажордом в кафтане и парике, которым позавидовал бы средний чиновник.

– Вас ожидают, ваша светлость?

– Доложи. Сенатор Шереметьев по срочному делу.

– Ви, коспотин генерал, имеет железный сдоровья…

– Знаю, – отвечал Суворов.

– Но в атин плокой тень ви бутете умирайт через удар.

– Это почему же?

– Вследствие вашей полноты…

И он запретил главе Тайной экспедиции спать после обеда и ужинать на ночь.

От ужинов Суворов отказаться не мог, но после обеда старался не ложиться. И теперь, когда мажордом доложил ему о приезде Шереметьева, он даже обрадовался.

– Проведи в кабинет!

Графа провели через огромный зал с нефритовыми колоннами и венецианскими зеркалами в небольшой салон, отделанный в стиле Людовика Тринадцатого, в приёмную, где молодой чиновник, сидя за секретером, перебирал какие – то бумаги. Он по – французски попросил Шереметьева обождать и снова взялся было за бумаги, как вдруг из – за дверей кабинета донёсся слабый звон серебряного колокольчика. Стоявший около них лакей в ливрее распахнул двери, и граф переступил через порог. Кабинет был устроен так, чтобы всякий входящий в него сразу понял, что имеет дело с главой Тайной экспедиции – самой могущественной коллегии империи.

Мраморные бюсты, драгоценные картины на стенах, удивительные часы английской работы, длинный ряд шкафов из красного дерева терялись в огромном светлом помещении, скорее похожем на зал. В глубине его, около последнего окна, за письменным столом работы парижского мастера Жакоба, в кресле сидел Василий Иванович.

– Петр Борисович! – Суворов встал, раскланялся с сенатором – Какими судьбами? Вот, присаживайся – глава Тайной экспедиции подвел графа к роскошному креслу у стола

– Жалобиться приехал, Василий Иванович – Шереметьев сел, тяжело вздохнул. Суворов расположился напротив гостя, вытер платком вспотевший лоб.

– Нет никакой жизни из – за маркиза – начала рассказывать граф – В имениях волнения крестьян, на заводах мастера бунтуют. Говорят – Петр Федорович, царь наш истинный придет, волю даст.

– Господь с тобой, Петр Борисович! – Суворов нахмурился – Заповедано строго матушкой Пугача то царским именем называть!

– Пущай будет Емельяшка – отмахнулся Шереметьев – Богом молю, Василий Иванович! Дай ты мне солдат да приставов навести порядок в имениях. Ведь жгут ироды что ни попадя. Вот в Кусково – как Орлов ушел – картинную галерею подпалили злыдни. Еле портреты да пейзажи спасти успели. А ведь там полотна кистей Швейкхардта да Эрарди!

– Ах, Петр Борисович! – вскочил с кресла Суворов – До твоих ли картин мне нынче?! Вот, полюбуйся!

Генерал выхватил со стола из пачки документ, сунул его Шереметьеву.

– Что сие? – удивился граф, разглядывая бумагу с вензелями и большой красной печатью в виде воющего волка

– Высочайший рескрипт! – усмехнулся Суворов – Видишь ли Пугач решил наградить неким Орденом Боевого Красного Знамени моего сына. А також всех генералов, что воюют в южной армии, кроме Румянцева. На днях перехватили.

– Раньше же прелестные письма рассылали? – еще больше удивился граф

– А нынче указы. И не токмо генералам. Солдатам – ветеранам Пугач обещает пожизненный пенсион за их победы над турками, новикам – пять лет службы, да особые земельные наделы после отставки.

– Ширится измена – закручинился Шереметьев – Конец России!

– Сие подметные указы идут во все губернии – загорячился Суворов – Требует Пугач присяги ему да воинских сил. Докладывают мне – шатания идут в волостях и уездах! Кое – кто уж вступил в корреспонденцию с самозванцем.