Текст книги "По запаху крови"

Автор книги: Алексей Ворон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 29 страниц)

– Зачем ты это сделал? – спросил меня друид.

Я промолчал. Тогда он сказал:

– Тебе было бы лучше не возвращаться в замок, зачем ты опять пришел?

Поскольку я не нашелся что ответить, то продолжал молчать. Дверь отворилась и вошел Придери, он кивнул мне, приглашая следовать за ним. Гвидион пошел вслед за мной.

Мы вышли в пещеры и прошли в их центральный чертог. Здесь я увидел короля и Бренна, двух воинов и Морейн. Она бросила на меня испуганный взгляд, я уловил ее страх за Гвена. Я сделал успокаивающий жест, означающий, что все в порядке. Бренн был в ярости, он мерил пещеру шагами. Увидев меня, он заорал:

– Ты мне заплатишь за это, я сниму с тебя шкуру живьем!

Морейн сидела на нижней ступеньке каменного тропа, вид у нее был несчастный и усталый. Она сказала:

– Бренн, я же говорила тебе, он не может противостоять моим приказам. Бренн ткнул меня в грудь рукоятью хлыста:

– Она отдавала тебе такой приказ?

– Нет, – ответил я.

– Блейдд! – воскликнула Морейн. – Глупо выгораживать меня, а главное, бесполезно. Я не нуждаюсь в твоей защите.

– Я все сделал сам, – сказал я упрямо, уставившись в глаза Бренну.

– Ты лжец, – процедил сквозь зубы Бренн, подойдя ко мне вплотную и дыша мне в лицо, – и к тому же неумелый. Тюремщики сказали, что Морана была с тобой.

– Бренн, – вмешался Гвидион, – я же говорил тебе. Волк не может нарушить Гвир, он выполняет то, что приказывает ему хозяин его воли. Отпусти его и обрати свой праведный гнев на истинную виновницу.

Альбинос бросил на Гвидиона бешеный взгляд. Я видел, что ему не на ком выместить свой гнев и хочется найти виновного. Но, кроме Морейн, обвинить было некого.

– Играешь в благородство, да? – прошипел он, сверля меня глазами. – Думаешь, ты долго проживешь таким благородным, если останешься здесь со мной?

– Волкам непонятен смысл благородства, – сказал я, не отводя взгляда.

Бренн яростно зарычал в бессильной злобе и отшвырнул хлыст. Видя, что меня не впечатляют его устрашающие жесты, он обратил свое внимание на принцессу.

– Если ты думаешь, Морана, что теперь тебе все позволено, то ты ошибаешься! – заорал он на жену.

Я почувствовал, что Морейн вот-вот заплачет, подался вперед на ее защиту, но Гвидион крепко взял меня за локоть и сказал:

– Пойдем отсюда, они сами разберутся.

Он вывел меня обратно на лестницу и рассмеялся:

– Морана найдет способ доказать свою невиновность.

Я вздохнул, вспомнив слова Морейн о том, что она не нуждается в моей защите. Чего мне волноваться, она ведь и вправду не просила меня о помощи.

– Ты знал о том, что она собирается это сделать! – догадался я.

– Конечно, Блейдд, – ответил Гвидион, прищурив глаза. – Неужели ты думаешь, что я бы не заметил следы волколака, вынюхивающего тайные ходы в моих пещерах?

Я обиженно подумал, что, если бы Гвидион не захотел, побег бы не состоялся, а значит, его, а не Морейн нужно считать виновным. Гвидион прочел мои мысли и широко улыбнулся мне, подтверждал это предположение.

Потом мы сидели с Гвидионом в его кабинете, пили теплое жреческое вино из бузины и вспоминали подробности обряда и свадьбы. Инир бросал на меня злобные взгляды, но беспрекословно прислуживал нам.

– Надо же, хитроумный Жрец опоил нас всех своим зельем, я никак не мог этого ожидать, – сокрушенно произнес Гвидион, – я-то думал, что будет бой, ради которого я был рожден, к которому всю жизнь готовился. Думал, мы с тобой сможем прийти на помощь Моране и Бренну, если им придется тяжко. А вместо этого нам самим пришлось пережить те же испытания, что и им. Ну, они-то ладно, сумасшедшие, они знали, ради чего все терпели. А нас с тобой, за что подвергли этому кошмару? Мне до сих пор мерещатся их кровавые фантазии.

В моей памяти сохранилось ощущение, что был во всем этом какой-то глубокий, ускользнувший от меня смысл. Я растерянно посмотрел на Гвидиона и спросил:

– Я так и не понял, в чем заключалась роль Морейн. Бренн должен был умереть во время обряда, чтобы возродиться вновь уже без Зверя. А что происходило с ней?

– Ничего. Она тоже видела галлюцинации, с ней ничего не происходило она была таким же свидетелем, как мы. Это испытание предназначалось только для Бренна. Морана уже прошла его, когда выбросила в море кинжал Эринирского принца.

– Я, как дурак, переживал за нее, а ей это, оказывается, даже не было нужно. – Я обиженно вздохнул и пожаловался: – Моя голова уже который день гудит от ритуального зелья.

– Нет, – ответил Гвидион, – ты с тех пор, не прекращая, пил, твоя голова гудит от обычного пьянства, как у большинства людей в этом замке. Надеюсь, это скоро закончится и наступит, наконец, тишина. Королю давно пора в Думнонию.

– Бедный король, он был в такой ярости, что мне казалось, он убьет их обоих. Как тебе удалось утихомирить его?

– Пришлось пустить в дело магию, – смеясь, ответил Гвидион.

– Что же твоя магия заставила его смириться с тем, что трон Медового Острова останется без законного наследника? – поинтересовался я, решив воспользоваться небывалой разговорчивостью друида.

– Нас пятеро братьев, кроме самого Белина, – ответил Гвидион, – ну я, может, не в счет, но, все равно, четыре наследника у Белина есть, только и следи, чтобы кто-нибудь не вступил в законное наследство раньше срока.

– А как же пророчество оракула? Я думал, Эринирская королева сохранила Морейн жизнь ради того, чтобы она родила Белину сына.

– Кто может знать все тайны мудрой Меленасс, – улыбнулся Гвидион и налил себе в бокал новую порцию жреческого вина. – Она могла не назвать принцессе свою истинную цель. Конечно, Эринирской королеве было известно о рождении древнего Врага. Возможно, она так же, как Мидир, надеялась, что ее дочь поссорит Белина с Бренном и заставит Оллатара сражаться против Зверя. Трудно сказать, знала ли она вообще о предсказании оракула. – Гвидион многозначительно замолчал. Прищурив один глаз, он внимательно изучал другим содержимое своего бокала. Потом усмехнулся и продолжил: – А может, она и не нуждалась в предсказаниях. Мои братья не сильны в арифметике, никто из них не догадался вычесть из возраста Белина возраст Мораны, а получается, я бы сказал, подозрительная цифра.

Я тоже был не силен в арифметике, поэтому недоуменно посмотрел на него, ожидал объяснений. Но Гвидион предоставил мне возможность разобраться самому. После долгих размышлений я спросил:

– Ты хочешь сказать, что Меленасс покинула короля Дунваллона уже будучи беременной?

Гвидион замотал головой:

– Нет, нет, это было бы слишком хорошо. Так не бывает. Кто-то мог ошибиться в возрасте.

– Теперь понятно, почему Эринирский король не любил Морейн, – сказал я.

– Насколько мне известно, сама Эринирская королева ничего такого не сказала своей дочери, а должна была бы, если бы это было правдой. И потом, – Гвидион запнулся. – Никто из нас не убьет своего брата.

– Кое-кто это уже сделал, – возразил я.

Гвидион посмотрел на меня с недоумением.

– Если Белин брат Моране, то, значит, и Эринирскому принцу Серасафу тоже. Не так ли? Насколько мне известно, Серасаф умер от раны, нанесенной Белином. Непонятно только, почему первую часть пророчества исполнил Белин, а на Морейн женился Бренн.

– Оракул не говорил, что все должен был сделать один брат. Бренну всегда достается самое приятное, – произнес Гвидион и влил в себя очередную порцию крепкого вина.

Я смотрел, как рубиновые струи стекают по его светлой бороде и оставляют на белом одеянии кровавые следы. Только теперь я понял, что Королевский друид безнадежно пьян.

Глава 26
Каершер

Белин настоял на том, что присутствие Бренна необходимо на северной границе Поэннина в Каершере, где окрепшие соседние племена селгов стали слишком настойчиво задирать плохо защищенные рубежи королевства.

Это была очевидная ссылка. Но Бренн, вопреки своему обыкновению, беспрекословно подчинился, стремясь как можно скорее избавиться от общества короля.

В своих пещерах Гвидион обучал Морейн готовить отвары для ее супруга, в случае, если у него начнется приступ безумия. Морейн с редким усердием и старательностью изучала показываемые Гвидионом травы и состав лекарств. Она не хотела покидать привычный и надежный Поэннинский замок, но, видя в Белине опасность для своего мужа, смирилась с переездом.

– Я хочу забрать своего Ворона, – сказала она Гвидиону, – где он?

Гвидион расхохотался:

– Как быстро ты переняла от Бренна способность считать своим все, что тебе понравилось! В этой комнате нет и никогда не было ничего твоего.

Морейн пожала плечами, она больше не боялась друида:

– Я просто оговорилась. Почему бы тебе не отдать его мне, тебе он не нужен. А я привязалась к этой птице.

– Морана, дорогая моя родственница, – Гвидион взял ее за руку, улыбаясь, – послушай доброго совета: забудь все свои добрачные привязанности к птицам и зверям и сосредоточься на своем супруге. Ему очень необходимо твое внимание.

Морейн раздраженно выдернула руку и спросила:

– Хоть проститься мне с ним позволяется?

Гвидион покачал головой:

– Извини, дорогая, ты сама сказала, что он мне не нужен, и я его отпустил. Он больше не вернется. Он свободен, о чем же печалиться?

– Немногие здесь любили меня, – с грустью проговорила Морейн, – что же он улетел и даже не попрощался со мной?

Гвидион засмеялся:

– Маленькая кокетка. Здесь было мало таких, кто не любил тебя. Впрочем, ты, наверное, имела в виду меня? Но, поверь, Морана, если я не воспылал к тебе чувствами, это вовсе не означает, что я был тебе врагом.

– Да, если не считать того, что ты больше других настаивал на моей смерти, – холодно заметила Морана.

Гвидион закрыл лицо руками, пряча улыбку:

– Когда ты зависела от меня, ты не осмеливалась так разговаривать со мной. Неужели, ты простила всех, кроме меня?

Морейн виновато улыбнулась:

– Я не хотела тебя обидеть. Просто я расстроена необходимостью отъезда. Мне трудно тебя понять, Гвидион, ты самый загадочный человек на свете.

Яркое весеннее солнце слепило всадникам глаза. Изгнание Бренна из его собственного замка выглядело довольно абсурдно, и, возможно, вступи он в спор, ему бы удалось отстоять свое право остаться здесь. Но он, как и полгода назад, уехал, не попрощавшись, не дав своим людям как следует собраться. Но в этот раз вместо снежной вьюги дули теплые ветра, обещая близкое лето, разливались вокруг переливчатые птичьи трели, а рядом с ним на угасе ехала веселая Морейн.

Город оказался маленьким, даже не город, а грязная деревушка из жалких, прильнувших друг к другу лачуг под дерновыми кровлями, узкие улочки, пыльная площадь да несколько перекошенных домов в центре. Строения эти были обнесены насыпным валом, вокруг которого вырыт ров, заполненный мутной водой. Это и был Каершер, главная и единственная крепость на северной границе Поэннина.

Из домов выскакивали нам навстречу всполошившиеся грязные ребятишки вместе с собаками и визжащими поросятами. Женщины, копошившиеся перед домами, побросав дела, всматривались в приближающиеся отряды. Те, кто ждал своих мужчин, радостно бросились навстречу всадникам. Другие тревожно вздыхали, присутствие вождя в городе никогда не сулило ничего хорошего.

Бренн рьяно принялся за обустройство своего нового жилища. Как истинного воина, его беспокоили не отсутствие комфорта и общая неустроенность собственного дома, а уязвимость и плохая защита крепостных стен.

Первым делом его воины начали укреплять и увеличивать вал вокруг города, углублять ров, в который, по антильскому обычаю, воткнули деревянные, остро заточенные колья. Землю вокруг укрепления расчистили от деревьев и кустарников для лучшего обзора, чтобы враг не смог незаметно подобраться к стенам крепости.

Несмотря на то что я считался телохранителем его жены, Бренн направил меня на строительство стен. И я вместе с другими воинами таскал из леса бревна, обрабатывал их, носил камни и песок, копал землю.

Мои отношения с Бренном складывались самым неудачным образом. Не думаю, что он мог знать о наших с Морейн отношениях в прошлом, иначе я не прожил бы и дня, но, возможно, он чувствовал мою привязанность к его жене. Во всяком случае, он ревновал меня. Меня это удивляло. Ведь это он – удачливый соперник, отобравший у меня мою женщину, сделавший ее своей женой, получивший на нее все права и ее любовь в придачу.

После одной из охот Бренн явился с тушами двух волков и приказал сделать из них себе плащ. И с явным удовольствием ходил передо мной в этом одеянии, распространяя вокруг себя кислую вонь плохо выделанных волчьих шкур. Напрасно он думал, что это может травмировать меня. За время жизни среди людей я привык к их жестокости по отношению к животным, и мне было все равно, чью шкуру носит на себе этот самодовольный человек. Он уверял, что это шкуры оборотней. Но это, конечно, ложь. Убитый оборотень всегда преображается в свой человеческий облик, таким образом, снять с него шкуру возможно только при помощи магии.

Морейн отстранилась от меня и вела себя надменно и отчужденно, так же, как с другими людьми. Там, в Антилле, мы были двумя сородичами в стане врага, и это нас сближало и тянуло друг к другу. Здесь же Морейн быстро указала мне мое место. Ей не было дела до моих переживаний, а в друзьях она уже не нуждалась. Она моментально освоилась в захудалом городке и отлично себя чувствовала в роли королевы этой грязной лужи.

Меня удивляло, что дочь Эохайда, выросшая в Эринирском замке, побывавшая при блистательном дворе самой Гелионы, рожденная, как мне казалось, для какого-то высшего предназначения, могла довольствоваться жизнью в безвестном Каершере. А она была вполне довольна и даже счастлива. Как другие женщины, она в юбке, подоткнутой, чтобы не замарать подол в уличной грязи, носилась среди местной ребятни, отличаясь от их матерей разве что более сытым видом да дорогим нарядом. Впрочем, я бы не смог предложить ей и такой жизни. Все, что у меня было своего, – это небольшая пещера в горах Волчьей Заставы, правда, очень уютная и безопасная. Но для принцессы она подходила еще меньше, чем это жалкое строение посреди Каершера, которое они с Бренном гордо именовали замком.

К прочим моим неприятностям прибавилось еще и то, что я был вынужден ежедневно наблюдать, как Морейн треплет своего любимца – лохматого и уродливого пса по кличке Паи. Мне противно было смотреть, как это мерзкое животное приниженно бросается в ноги принцессе, смотрит на нее льстивыми глазами и бесстыдно вылизывает ее лицо.

Местные собаки были приучены к оборотням и не обращали на нас внимания, иначе между нами непременно произошла бы стычка.

Я был искренне удивлен, когда однажды, после обнаружения этого бестолкового пса за стенами крепости с перерезанным горлом, все вдруг начали подозревать меня в его убийстве.

То, что Пана убил волк, мог понять любой, кто хоть чуточку знаком с нашими клыками, и я не стал оспаривать этот очевидный факт. Но доказать мою причастность к убийству паршивого пса никому не удалось. Пан носился по окрестностям и вполне мог стать жертвой местных волков, в изобилии населявших здешние леса. Я не сомневаюсь, что им он нравился еще меньше, чем мне.

Бренн никогда не звал меня по имени или Волчонком, как Морейн. Он называл меня Волком, тем самым четко обозначив мое место в своей стае, и я был вынужден смириться с этим. Мы, волки, живем стаями, и не каждому суждено стать вожаком. Кому-то приходится играть и вторые роли. Бренн был бесспорным вожаком. Я к этому привык и перестал спорить с судьбой.

Но иногда память накатывала горячей волной, сжигая внутренности, сжимая легкие, и я задыхался от безысходности. Надежда, жалкая и постыдная, все еще жила во мне. Бренн – отчаянный сорвиголова, упрямый безумец – долго ли живут такие, как он? Когда-нибудь мое счастье воспрянет из пепла и вновь расцветет желтым первоцветом. Память все время оживляла образ прошлого: тонкая, прекрасная женщина, бросившаяся в мои объятия от отчаяния и одиночества. Любила ли она меня тогда? Я твержу себе: да! Я не желаю верить в то, что мне достался лишь всплеск переполнявшей ее любви к другому человеку.

Я уже не жил, я умер где-то в горах Эринира, среди своих сородичей в неведомой мне битве, моя душа была выжжена смертельным антильским солнцем. Мне осталось только, сидя на холме, наблюдать, как на закате катится под откос солнце, а с ним и вся моя жизнь.

Теперь я проводил время в обществе вечно хмельного Харта и замкнутого, неразговорчивого Гресса. Хорошая компания для одичавшего, потерявшего смысл жизни волка. Харт, которого Бренн забрал у Гера Огненной Головы и привез с собой в Каершер, был подавлен вынужденной разлукой с друзьями и скучной провинциальной жизнью после шумного и дикого общества Поэннинской крепости. Он рвался в бой, сгорая от зависти к Геру, ведущему сейчас свое племя по землям Кельтики.

Когда работы по укреплению стен и строительству были закончены, воины нашего гарнизона разделились на две группы: одна предалась излюбленному занятию – выпивке, другая – охоте, дракам и совершенствованию боевых навыков. Харт, естественно, присоединился к первой группе, а мы с Грессом – ко второй. Гресс обладал множеством талантов, которые охотно демонстрировал всем желающим. Он умел ловить стрелу на лету, с завязанными глазами метать копье в движущуюся цель, сражаться сразу с несколькими воинами. Я с интересом наблюдал за этим странным волколаком: он не боялся металла, отлично уживался с людьми и преданно служил своему вождю, не обдумывая его приказов и не рассуждал. Особенно бросалось в глаза его хладнокровие большая редкость для нас. Волки вообще очень эмоциональны создания, неспособные сдерживать свои чувства. Я учился у него умению контролировать собственные эмоции, что было не лишним в создавшейся ситуации. Гресс с удовольствием делился своими навыками со мной.

В Каершере, во время учебных боев, я обнаружил, что выходить в поединке один на один с врагом, как я это делал в антильском цирке, совсем не то же самое, что драться плечом к плечу в общей потасовке. Гресс обучал меня, как надо вести себя в бою, как сражаться с несколькими врагами одновременно и отступать, когда их слишком много.

Еще в Антилле я видел, что Гресс пользуется настоящим железным мечом. Здесь в Каершере я тоже стал приучать себя к постоянному ношению меча, заменив на него свое старое кремниевое оружие.

– Я носил бронзовую гривну на шее, чтобы быстрее привыкнуть к металлу, – обескуражил меня Гресс своей способностью к самоистязаниям. – Правда, перед преображением ее приходилось снимать.

Я решил ограничиться браслетом и едва не взвыл, впервые надев его. Выдержки Гресса мне явно не хватало, но все же я кое-как привык к контакту с металлом. Не могу сказать, что мне приятно сжимать в руках кусок железа, но теперь это не вызывает такого взрыва отрицательных эмоций, как прежде.

А еще у меня появился угас. Мой собственный, положенный мне, как телохранителю жены вождя. Угасу я дал имя Мохх в честь вожака племени волков, среди которых я вырос. Мой угас был силен и могуч, как Мохх, и мне казалось, я ничуть не обидел вождя тем, что дал его имя своему новому другу. Лошади, как и большинство других животных, плохо переносят близость волков, и поэтому оборотни редко могут узнать, что такое верховая езда. Угасы же хотя и относились к оборотням несколько недоверчиво, но быстро смирялись с их присутствием. Мой Мохх привык ко мне и даже привязался. Я носился на нем по округе, завывая от удовольствия.

Дорога бежит тебе навстречу, воздух взрывает легкие, запахи становятся острее, и ты, слившись со зверем, летишь на высоте человеческого роста над землей. Угас мчится вперед, а все вокруг несется назад. Этот режущий полет, это удовольствие ни с кем нельзя разделить, только ты и угас. Ты вспарываешь воздух своим телом, ты свободен, как ветер. Ты одинокий воин, летящий навстречу судьбе.

Селги не появлялись до конца лета, позволив нам не только достроить вал и ров, но и сделать ловушки и укрепления в лесу. Но потом они стали появляться слишком часто, не давая нам расслабиться. Вялотекущая и размеренная жизнь сменилась ежедневной охотой. Селги охотились на нас, а мы – на них. Они совершали короткие набеги, разрушая окрестные деревеньки, жители которых постепенно перебрались за крепостные стены. Сюда же согнали весь скот. Теперь в нашей крепости негде было и яблоку упасть. Кругом жгли костры, возле них обогревались обездоленные люди.

Наши разведчики донесли, что большой отряд селгов приближается к Каершеру. Бренн решил встретить врага в некотором удалении от защищаемого города.

Пока вождь во главе своего небольшого войска рыскал по окрестностям в поисках врага, Каершер готовился держать осаду под предводительством Харта. Окруженные надежными стенами местные жители, наряду с оставшимися воинами, стояли в дозоре.

Морейн приказала приготовить огромное количество еды и сама следила за тем, чтобы каждому дежурящему на стенах был выдан ужин, а среди ночи дополнительное подкрепление в виде меда и лепешек.

Ночь накрыла своими крыльями ощетинившийся город. Я всматривался в темноту над стеной, стараясь учуять врага. Морейн сама принесла мне кусок жареного мяса на деревянном подносе. Я удивился, всем раздают лепешки, а мне – мясо.

– Я помню твои наклонности, – усмехнулась принцесса.

И тогда мне стало особенно больно.

– Кое-что ты все же забыла, – грустно проронил я.

Я думал, Морейн сразу уйдет, как делала она всегда, когда я пытался заговорить с ней о нашем прошлом. Но она не ушла. Стояла рядом, смотрела, как и я, в беспросветную темноту и молчала. Я подумал, что она высматривает отряд Бренна, и сказал ей:

– Там никого нет: ни врагов, ни друзей.

В черном небе полная осенняя луна насмешливо смотрела на нас. Морейн стояла так близко, что я слышал, как ее сердце разгоняет по телу кровь, чувствовал, как тревожно ей здесь без Бренна.

– Пожалуйста, уходи, – попросил я дрогнувшим голосом.

Она не ушла, а лишь опасливо отодвинулась от меня и оглянулась, желая убедиться, что поблизости достаточно людей. Как всегда, когда ей было плохо, она пришла ко мне, в надежде получить утешение. Я сказал ей:

– Ты – жена вождя, ты не должна бояться, когда он уходит. На тебя же смотрят наши люди, ты подаешь им пример.

– Никто, кроме тебя, не видит, что мне страшно, – возразила она и, помолчав, попросила: – Расскажи мне, что было в Антилле после моего отъезда.

За все время, прошедшее после моего возвращения, она впервые поинтересовалась подробностями моей жизни в Городе Солнца. Я описал ей, естественно, приукрасив, как мог, свои геройские подвиги по нападению на Кийю и спасению Гвидиона. Во всех красках расписал свое несчастное заключение в каменном колодце антильской тюрьмы. Она переживала, на ее ресницах блеснули слезы.

– Ты сможешь простить меня когда-нибудь, Блейдд? – спросила она.

Что я мог ей ответить? Что каждый раз, когда я вижу, как Бренн по вечерам обнимает ее за плечи и уводит в их дом, во мне все пылает от ревности и зависти? Что, когдаона выбегает на крыльцо его встречать, обдавая меня своим яблоневым ароматом, я снова умираю в который раз? Но я видел, что в ее глазах вновь плещется бирюза, что она снова стала похожа на прежнюю девочку, смутившую однажды зазевавшегося волка. Разве можно винить человека за то, что он счастлив? Конечно, я ответил ей:

— Как я могу не простить, ведь я люблю тебя.

Она посмотрела на меня сияющим взглядом из-под мокрых ресниц и сказала:

– Ну и хорошо, спасибо тебе.

И ушла. Как будто мое прощение было ей нужно.

Вскоре мы узнали о сражении, разыгравшемся за лесом у болот. Вождь вернулся с победой, но половина наших людей осталась на болотах. Бренн был ранен в плечо, Морейн плакала, как ребенок, спрятавшись в своей комнате. Ни Бренн, ни другие воины не одобрили бы такую слабость. После разгрома селгов они больше не угрожали нам массовым нашествием, а лишь досаждали редкими набегами и грабежами.

Гвидион появился только после Самайна, привез известия, что войско короля вернулось из Кельтики с неудачей, военный гений Рикка был не на высоте. Бренн злорадствовал и сказал Гвидиону:

– Следующим летом король попросит меня возглавить его войско, и ему придется очень долго меня уговаривать.

Гвидион провел у нас две недели, ездил с Бренном на охоту, осматривал новые постройки и рвался в Поэннин. Теперь он жил там один. Белин отстроил себе несколько крепостей на юге и наведывался в Хребтовину все реже. Братьев король держал при себе. Лишь Гвидион, как и раньше, проводил основное время в Поэннине, где все его оставили, наконец, в покое, и он смог погрузиться в свои исследования и изыскания. Бренн подумывал о возвращении в Поэннинскую крепость, но то ли привык к Каершеру, который практически отстроил заново, то ли имелись какие-то другие причины, но мы по-прежнему жили здесь.

Зима прошла в тишине и покое. Всю весну Бренн ждал вызова от короля. Он ни разу не обмолвился об этом, но я улавливал обрывки его мыслей и горечь обиды. Лето нахлынуло цветами, птичьим гомоном, солнцем, разгорячилось, расшумелось и облетело осенней листвой.

До нас доходили редкие слухи о том, что король вынужден посылать карательные отряды в Кельтику, де племена выходят из-под его контроля, отказываясь платить дань. Возглавляли эти походы Рикк или Гер.

А у нас на севере жизнь тихая, как местная река, текла величественно и неторопливо. Луга вокруг то пестрели цветами и свежей травой, то покрывались белыми сугробами. Прошло три года…

Морейн сидела на крыльце, поглаживая свой выросший живот, щурилась, глядя на солнце. Она была такая нежная и дивная, сотканная из осенних бликов, до бесконечности желанная и недоступная. Гвидион обещал приехать к родам в конце осени. Бессмысленно текли дни ожидания. Казалось, вся природа замерла и притихла в тревоге. Осень то засыпала нас желтыми листьями, одаривая последним теплом, то моросила затяжным дождем, обещая скорые холода. Золотой лес, черная земля и белые нити дождя сплелись в тоскливой картине, из которой явился, наконец, Гвидион.

Мальчик родился живым и здоровым, Гвидион торжественно засвидетельствовал его появление и передал уже найденным кормилице и няньке. Морейн после родов так и не поднялась. Бренн и Гвидион не выходили из ее спальни. Туда же собрались все местные знахари. Я сидел в конюшне, подле угаса, жалуясь ему на свою безрадостную жизнь. Мохх смотрел на меня желтыми драконьими зрачками, понимающе кивал головой. Вошел Харт, пряча глаза, сказал, что Морейн зовет меня.

Я пришел по ее зову, стараясь сохранять невозмутимость. Она лежала в постели, бледная и выцветшая, как листья в конце лета. Я опустился на колени перед ее кроватью, прижался губами к тонкой руке. Я видел, как краска бросилась Бревну в лицо, он отпрянул, сжав губы, но промолчал. И я понял: он уже знает, иначе бы он просто разрубил меня на части, увидев такую вольность по отношению к его жене. Но мне было все равно, с уходом Морейн и моя жизнь теряла смысл.

– Блейдд, – прошептала она, – поклянись.

Мое сердце сжалось от боли и досады. Она позвала меня не попрощаться, а только для того, чтобы передать мою свободу другому. Умирая, она не позволила мне избавиться от рабства.

– Кто? – спросил я, хотя и так был уверен, что она заставит меня служить своему ребенку.

– Бренн!

Я удивленно взглянул на нее, но ее взор был устремлен на это бледное подобие человека, вжавшегося в стену. Волна ревности захлестнула меня. Даже умирал, она думает только о нем, даже прощаясь со мной, она не отрывает от него взгляда. Любая другая женщина на ее месте только и думала бы что о своем ребенке и о его судьбе, она же даже не спросила, какое имя дали ее сыну. Бренн, мой счастливый соперник, которого я скорее предпочел бы убить, чем отдать ему свою свободу, будет теперь моим хозяином. А я, предавший ради этой женщины своих погибших близких, отказавшийся от святой мести, буду теперь служить убийце моего племени, Я понял, что Морейн, зная о моем отношении к ее мужу, решила защитить его от моей мести таким образом.

– Не беспокойся, я не нарушу Гвир.

Ее рука ослабла, моя персона больше не интересовала ее.

Она умерла под вечер. Осень, не выдержав, разрыдалась дождем оплакивая Эринирскую принцессу. Я брел вдоль вала, окружающего город. У ворот сидел под дождем Гвидион. Вцепившись в его плащ, я заорал ему в лицо:

– Что теперь ты скажешь, проклятый колдун? Не ты ли обещал мне, что я буду счастлив? А теперь, теперь ее больше нет. Ты подарил мне напрасную надежду, подлый обманщик.

Уверенный в том, что маг незамедлительно поразит меня каким-нибудь своим колдовством, я покорно сжался перед ним, в надежде, что мои страдания, наконец, закончатся. Но Гвидион усадил меня на мокрую землю, и, опустившись напротив, как когда-то в каменном мешке Антиллы, сказал:

– Разве говорил я тебе, что ты будешь счастлив именно с ней? Разве произносил я ее имя, когда давал тебе надежду?

Я обхватил руками голову и завыл. У моего счастья могло быть только одно имя, я не хочу другого. Гвидион продолжил:

– Да, я обманул тебя. Просто почувствовал, что ты думаешь о смерти, и не знал, как тебя удержать, – он горестно вздохнул. – Прости, меня, Блейдд, я не хотел терять друга.

Я поднял на него глаза. Он впервые назвал меня другом, а ведь, если не считать того, что в Антилле мы спасли друг другу жизни да однажды вместе напились, между нами не было ничего, что позволило бы называть это дружбой. да и какая дружба могла быть между мной и Королевским друидом? Я и видел-то его всего несколько раз, даже сюда, в Каершер, он наведывался не чаще чем раз в два-три месяца. Теперь-то я знаю, что Гвидион предчувствовал, сколько нервных ниточек свяжут наши души в будущем. Мой добрый друг, дающий людям ложные надежды, какую плату с тебя потребуют боги за наши обманутые сердца?

— Разве не мог ты помочь ей, разве не видел, что она давно больна? – спросил я.

– Конечно, видел и уже давно делился с ней своей силой, поддерживая в ней жизнь. Она должна была умереть еще тогда, в Поэннине, когда лихорадила после падения в озеро. Я не смог ее вылечить и просто отдавал ей половину той жизненной силы, которая была у меня. Но беременность отняла у нее последнюю энергию, и я уже ничего не смог сделать, – он растерянно покачал головой.

Но мне нужен был виновный, кто-то, на кого можно было возложить ответственность за мои горести. И я зло процедил сквозь зубы:

– Наследник получен, Морейн больше не нужна, да?

Гвидион откинулся, прислонившись спиной к столбу, служившему подпоркой крепостной стене, и сказал:

– Горе лишило тебя рассудка, волк. Я заплатил за ее жизнь собственной силой и здоровьем. Я слаб и разбит. Я не стал бы платить такую цену за неизвестного мне ребенка, я это делал только ради нее самой.