Текст книги "Властелин бумажек и промокашек (СИ)"

Автор книги: Алексей Богородников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)

– К ней зачем? – поинтересовался Химик

– А сокровища гражданина Хоменко ты в чем понесешь? – С юмором вопросил Историк – нужно же чтобы их не опознали, если случится вдруг такая неприятность, как попасться на глаза патрулю. Да и до места назначения лучше с солдатским ранцем добираться. Заодно отвлечем Даниловича демонстрацией нашей усердности.

– А мадам Зинген, видимо, скажем что солдатский ранец для экзерциий, – догадливо уточнил Химик.

– Догадливый чертяка, – проворковал Историк, закрывая дверь отмычкой, предварительно убедившись в отсутствии свидетелей.

– Удивляюсь я твоей способности врать, – проворчал Химик, – и пугаюсь!

–Э, – легкомысленно отмахнулся Историк, – что я? Вон дочка Зинген, стала фрейлиной Марии Фёдоровны, после революции эмигрировала. Так она на голубом глазу такую дичь порола, когда её про расстрел рабочих в 1905 году спрашивали. Дескать, специально, рабочие вперед колонны женщин и детей поставили. Дети закидывали гвардию камнями, а женщины кололи лошадей булавками. Потом, естественно, бунтовщики начали стрелять и ... смешались в кучу кони, люди. Все это, мадемуазель Зинген, разумеется, видела своими собственными глазами из окон дворца.

– Позорище, – впечатлился Химик, – надеюсь, такого не повторится. Хотя о чем я? У нас постоянно на митингах какие-то дрищи омоновцам прописывают лещи. В двадцать первом веке.

– Работаем над этим, работаем, – сказал Историк.

Николай мчался с лестницы на второй этаж. На генерала Даниловича неумолимо надвигалась "Буря в клозете".

***

«Бригада», умиленно подумал Историк, глядя на своих верных соратников.

Договорившись в деталях о плане действий, сразу после второго обеда "бригада" заняла удобную диспозицию в игровой. Жорик делал вид, что увлечен железной дорогой, Володька с плетёной сумой на шее изображал коробейника, разшагивая по комнате и громко покрикивая что-то вроде: "Вот так квас – в самый раз!", "Сбитень горячий – кушает подьячий"!". Дверь в игровую была приоткрыта и Радциг, возникший у порога, с солдатским ранцем вознамерился ее закрыть.

– Не надо Радциг, – мягко предупредил Николай, – пусть пока проветрится. Передай пожалуйста, ранец и вызови Даниловича.

Радциг молча склонился, прошелестев: "да, ваше высочество" и развернулся к двери Даниловича, что находились в трех метрах левее и напротив игровой.

Стукнула дверь, раздался недовольный скрип подлого вражины, а вскоре появился и сам обладатель противного голоса – Данилович.

– Что-то случилось, ваше высочество? – не скрывая своего раздражения поинтересовался "морковкобородый".

– О, только хорошее, ваше превосходительство, – бархатным голосом ответил Николай, отпуская жестом Радцига, – я взял на себя смелость усложнить наши занятия. Царевич с натугой покачал рукой, взвешивая ранец. – Мне набили ранец камнями и я стану упражняться с весом. Сие зело полезно для здоровья.

На лице Даниловича мелькнула выражение радости и озадаченности. Он приступил ближе к Николаю и уже окрыл рот чтобы высказать свое экспертное мнение как проходивший мимо Володька особо громко прокричал: "владимирская клюква издалека, просит меди пятака"!

– Зараза! Пошел вон! – выругался Данилович и Володьку словно сдуло ветром. Он скользнул за дверь, осторожно прикрыв её не до конца.

– Тяжелый он, – разочарованно произнес Данилович примеряясь к ранцу, – вот если бы... Тут Данилович опомнился царевичу девять лет – до тринадцати тяжелые нагрузки ему воспрещались.

– Это исключено, ваше высочество, – решительно заявил он, – но года через четыре мы повысим учебные нагрузки.

– Скажите, ваше превосходительство, – вкрадчиво промолвил Николай, – а как вы видите нашу учебную программу на зиму?

– Смотря какая температура будет на улице, – осторожно сказал Данилович. Он решительно не понимал цели расспросов и начал откровенно ими тяготиться. – До минус двадцати пяти градусов наши занятия будут посвящены закаливанию и развитию физических данных. Мы будем кататься на коньках и лыжах. Колоть дрова.

– И я хочу заниматься, – закричал Жорик и подбежал к Даниловичу, – возьмите меня на учебу Григорий Григорьевич, я на лыжах хорошо бегаю!

"Так тебе!" – злорадно думал Николай, наблюдая за нелепыми попытками Даниловича отбиться от "энерджайзера". Спустя минуту в комнату незаметно проник Володька и кивнул Николаю. Дело было сделано.

– Ну что же ты, Жорик, – печально заметил Николай, – раз целый генерал говорит что нельзя, надобно подчиниться.

Жорик стих и сделал скорбную мину. Володька потупился и сложил руки на животе, коробейская корзинка его стояла у порога. Николай грустно и восторженно мерял глазами генерала. Вся композиция, в целом, составляла картину "Ангелочки рождественские, фарфоровые", но отчего-то, уходя у Даниловича на душе скребли кошки.

Впрочем, кошки генерала быстро успокоились: недопитый чай все так же исходил парком, ваза с выпечкой стояла непотревоженно – прошло всего-то минут пять с нелепой просьбы царевича. Григорий Григорьевич сделал первый глоток, крякнул и полез в вазу за печенькой.

Ну как все прошло? – поинтересовался тем временем Николай у Володьки.

– Генералу повезло, баньку топить не стоит, – браво откликнулся Володя, – все сделано по твоему рецепту.

– К чему это про баньку? – не понял Историк

– Сегодня суббота, – объяснил Химик, – тем, кто в субботу утонул, баньку уже не топить. Типа шутка старинная, русская, смешная – одна штука. Юмор предков.

– Хы, – выдавил из себя Николай, – ты давай все подробно расскажи.

И Володька заважничав, уселся прямо на барабан, сиротливо расположившийся возле горки песка и описал свои приключения в служебной квартире генерала Даниловича.

***

Генерал, оторванный от чаепития, и не подумал закрывать за собой дверь на ключ. Зачем? Зовут в игровую, в трех шагах от его жилища. Кому вздумается внезапно грабить его берлогу?

Сама квартира Даниловича состояла из трех комнат и была похожа планировкой на Володькину с мамой. Гостиная, столовая и спальня. Богатая мебель, винтовая этажерка – но не обстановка интересовала Володьку. Искомая комната находилась в коридоре за гостиной. Ватерклозет. Первейший признак культурной цивилизации.

За ватерклозет в Аничковом дворце следует сказать отдельно. Поставили их в массовом порядке, то есть не только для царской фамилии, но и для служителей в 1866 году. Системы Джозефа Брама с усовершенствованием от Дженнингса. Похожие на те, что служат людям в вагонах железных дорог, в виде горшка. С двумя шарнирными клапанами – один клапан закрывал днище чашки, а второй – слив в бачке. При нажатии на педаль открывается дно, и вода смывает содержимое горшка в отверстие. При этом вода из горшка попадала сперва в особый резервуар с водой внизу, а потом уже в выгребную яму. Сам горшок закрывается крышкой.

Естественно, у царской фамилии подобные изделия были фаянсовыми, тогда как всех остальных они были из чугуна.

Следуя инструкциям Володька проскользнул в него, вытащил из своей коробки упаковку соды и нажал на педаль. В открывшееся отверстие он высыпал всю соду. Отжал педаль и затвор закрылся. В закрытое клапаном днище, достав из сумки бутыль, он вылил – вместо воды что набиралась из из особого краника – уксус. Закрыл крышкой горшок. Месть была готова. На все ушло меньше минуты. Володька заторопился обратно.

– Итак, – подвел итог Николай, – все готово, остается ждать. После посещения клозета Данилович опустит затвор и уксус смешается с содой. В результате получится

– Пенная вечеринка, – захихикал Химик. – С газом, натриевой солью и отходами жизнедеятельности.

– Получится извержение нехороших газов, – дипломатично сказал Николай. – И унижение самодура-самозванца. Мы! Здесь! Власть! А не Данилович.

Володька и Жорик с обожанием смотрели на своего предводителя. Заходящее солнце золотило его макушку сквозь широкое окно игровой комнаты. И даже часики в углу скромно примолкли, даря герою минуту сокрушительного триумфа.

Тем временем, Данилович допив крепкий чай и зажевав его калачами, развалился на диване с ручкой для забивки табака. Придирчиво оглядел коробку ялтинского табака "Саатчи и Мангуби", что лежала перед ним на низком столике. Высыпал дорожку и собрал ее в гильзу. Утрамбовал ручкой. Закурил. Все куда-то отодвинулось, стало несерьезным и маловажным: придурковатый царевич, недожаренная котлета, подлец Лалаев, что посмел подсиживать доблестного генерала.

Тут в его мечтания ворвался мощнейший природный импульс. Зов неумолимо тянул воспитателя в известную комнату. Закряхтев генерал встал, погасил папиросу в пепельнице и направился в ватерклозет.

Какое-то неизвестное зудящее чувство тревоги скользнуло по его подсознанию, когда он нажимал педаль, после совершения всех необходимых операций, но все было по-прежнему и волноваться решительно не было никаких причин. Пожав плечами, он уже собрался уходить как услышал тихое "тш-ш-ш". Данилович насторожился. Шипение шло откуда снизу из-под горшка. Оно несло в себе предостерегающие нотки и если бы генерал мог иногда прислушиваться к голосу разума, возможно то, что случилось – не произошло бы.

Данилович отжал педаль ватерклозета.

Безумный крик, раздавшийся из комнаты Даниловича был слышен даже на Невском. Дикий топот, рёв – ужасная какафония звуков закончилась рывком двери квартиры Даниловича. Вывалившийся на свет божий силуэт человеческий фигуры был похож на всё что угодно, кроме разумного существа.

–Так вот ты какой, дерьмодемон! – прошептал Историк

– Он похож на Густаво Фринга, взорванного Уолтером, в гостиничном номере, – провел свою ассоциацию Химик, – только живой.

Заляпанный коричневой субстанцией по самую макушку, воспитатель вселял животный страх одним своим видом. За визуальной картинкой шла химическая атака: отвратительная вонь, распостраняющаяся со скоростью пирокластического потока.

Впрочем, дальнейшего дети уже не видели, сбежавшиеся в мгновение ока охранники, заподозрив в нечеловеческом силуэте – террориста, живо сбили генерала с ног и накинули на него куртку. А детей от потенциального террориста прикрыл личный телохранитель Марии Фёдоровны – камер-казак Тихон Сидоров. Ласково, но твёрдо он попросил их высочеств зайти в комнаты.

***

– Операция «Буря в клозете» прошла успешно, позвольте наградить вас высшим орденом империи «За усмирение дерьмодемона» первой степени, – церемонно сказал Историк.

– Виртуально кланяюсь, батенька, – не сплоховал Химик, – наука может изуродовать человека почище пирсинга в носу.

Дело происходило в игровой, примерно через час после визита "фекального человечка". Даниловича уже отмыли, напоили новомодным раствором бромида калия и уложили спать. Прислуга начала очищать генеральский клозет, а спецкомиссия дворцовой охраны решала: что же это такое было вообще?

Николай ясным взором обвел свое братство кольца.

– Гвардия! Знаю отличный способ провести время с пользой и делом. К тому же на природе. Приказываю: для наших натурных посиделок смастерить качели в виде лавки на трёх персон. Назначаю рядового Жорика ответственным за металлические конструкционные материалы, рядовой Володька подотчетен по сбору древесных материалов.

Видя непонимание в рядах сообщников уточнил: "штурмуем садовый павильон". Жорик высматривает цепи для качелей, Володька смотрит брусы, выбирает доски. Себе Николай присвоил звание главного инженера.

– Через час уже стемнеет, – предупредил Химик

– Норм, – ответил Историк, – нам просто успеть нагнать ажиотажа и лесенку маленькую присмотреть. Завтра же воскресенье, занятий нет. Подозрений не вызовет, если мы часть материалов прикажем не трогать под предлогом, что доделаем качели с утра.

Сказать, что камер-фурьер Руфим Фарафонтьев был расстроен взрывом строительного энтузиазма – ничего не сказать. Вообще-то, его даже на рабочем месте не было. Он был изловлен в Сервизной, жемапелящим перед новой работницей дворца – симпатичной, молодой и ухоженной модисткой.

– Ыть, – захлебнулся смешком Историк, услышав "меня зовут" от Руфима, – даже я не смог бы французский испортить больше.

– А ты прими чего, – посоветовал Химик, – спирту для флирту. Люди тут новую ячейку общества строят, а мы...

– Мы новое общество строим, – внушительно сказал Историк, – прочь сомнения! Ячеек там будет – как на последнем уровне тетриса.

Под жестоким и неумолимым взглядом высокородной шайки уровень тестостерона Фарафонтьева резко пришел в норму. Кривовато улыбнувшись напоследок модистке, он временно отступил с любовного фронта.

И попал на рабочий.

Николай придирчиво отобрал инструменты и пару тружеников по дереву. Проконтролировал умелыми подсказками выбор цепи и бруса у Жорика и Володьки. Затем принял бравый вид и принялся дурачиться, залезая на приставленную к какому-нибудь дереву маленькую лестницу и громогласно командуя оттуда рабочим что-то вроде: "Лево брус!", "Три гвоздя этой рейке!". При этом он прикладывал руку козырьком, навроде капитана корабля, вглядывающегося в морскую, загоризонтную синеву.

Все это не никак способствовало выполнению дела, но для коллектива послужило неплохим развлечением. Под конец Николай стащил с десяток реек, заставил рабочего просверлить в них дыру, затем подвязал нитью и смастерил примитивную трещотку. Этого Фарафонтьев уже вынести не смог и отступил, страдальчески морщась в свою берлогу, наказав инструменты все же вернуть.

– Держу пари, – заявил Историк, – завтра его с нами не будет. Свалит все на кого-нибудь, а сам уйдет в запой.

– У трещотки действительно мерзкий звук, – выдал Химик, – выкинь ты эту гадость, иначе рабочие разбегутся.

– А это наш рабочий инструмент, – не согласился Историк, – будем курощать всяческих негодяев, посмевших навязывать свое воспитание будущемуго императору. Ну или отпугивать слишком усердных бюрократов. Ты представь: ломится к нам Победоносцев со своим правоведением – а мы его трещоточкой!

– По голове, – понимающе проговорил Химик, – и приговариваем: сегодня ты разносишь треш, а завтра свою девку съешь.

Николай скомандовал рабочим остановиться. Уже стемнело и холодный свет газовых фонарей, на дорожках Аничкова сада, серебрил поляну. Даниловича, дабы приструнить гуляк, не было, но вдалеке уже пару раз мелькал Радциг, явно показывая этим, что пора и честь знать. Лесенка, откинутая в кусты, затерялась под крупными хлопьями, пошедшего неожиданно, снега. Навалилось чувство усталости.

А впереди был визит к боссу местной наркомафии – Чукуверу.

***

– Суп тапиока, пирожки, каша перловая на грибном бульоне, котлеты пожарские с гарниром, желе малиновое, – прочитал вечернее меню Историк.

Николай сидел на стуле в игровой комнате и, крутя в руках меню, смотрел как Жорик играет против Володьки в монопольку. Сам он отговорился почетной миссией судьи.

– Почти восемь тысяч в год отпускается на наше питание, – продолжил Историк, – а на питие наше градусное пять тысяч. На одного Николая.

– Питие мое... какое, кстати, питие, – не поверил Химик, – но мы же не пьем алкоголь!

– Мы не пьем, наши люди пьют, – меланхолично отозвался Историк, – по документам. Но надеюсь с этого дня кто-то запьет по-настоящему.

– Прямо представляю себе, в будущем, клуб анонимных алкоголиков, – съехидничал Химик, – где половина из них коллеги из Аничкова дворца. А уж как этот факт обыграют исследователи – монархия спаивала своих верных слуг!

Николай посмотрел на часы в углу, до времени икс оставалось две минуты. Чукувер уже ушел в столовую Сервизной, где кормились все служивые люди. Разумеется, попить чай с булочкой можно и на квартире. Особам приближенным к императору. Полноценно поесть можно было только за столом соответствующего разряда (у Чукувера был первый) в Сервизной. И это правильно: нечего антисанитарию в квартирах разводить.

Дверь распахнулась: лакей вкатил сервированный столик, за ним следовал еще один услужник – все они последовали в столовую где, как и всегда, накрывали стол для царских детей. Радциг замер у входа в столовую наготове, но царевич, внезапно, скорчив горестную физиономию и сказал: "милый Николай Александрович, не хочется мне котлеток, сходи, будь любезен, в Сервизную поменяй их в заказе на ерша фрит с лимоном".

Радциг, ничем не высказав удивления, поклонился и тотчас же вышел.

Николай, быстро поднялся и кинул гвардии жест в сторону столовой, мол отвлекайте – я за трещоткой. В детскую взять её не позволили, Радциг почтительно, но твердо пообещал справиться сначала об игрушке у Марии Фёдоровны. И вот в этом Историк с Химиком мамку прекрасно понимали – только разреши детям таскать всякую гадость в дом. Не успеешь оглянуться как начнешь жить в студии съемок фильма "Джуманджи".

Вот только Жорику и Володьке этого не понять. Стал Радциг очередной кандидатурой на роль шпиона, которую следовало незамедлительно проверить. Вроде глупость несусветная, но вспоминая Эрнста Феттерлейна – личного криптолога Николая Второго, завербованного в реале английской разведкой в 1909 году...

Подождав несколько секунд для верности, Николай выскользнул в коридор и быстро огляделся. Никого. Старт? Нет – страх! Паника. Ступор. Дыхание сбивается, ноги будто врастают в пол, руки ходят мелкой дрожью.

– Будто эта война – не войну означает, – зачитал Химик, – Не дает богачам, нищих не обдирает, Будто нас наша власть хорошо понимает, Людям нечего есть – эти гады снимают, Со своих счетов миллионы – смеясь, А нас просят смириться и их уважать, Уважать правителя, что в новостях, Нервно мнется про "истину" семь раз подряд, А весь мир, устремивший к экранам глаза, Лишь, смеясь, повторяет: "Что он нам сказал?"

– Чёрт, чёртчёрт, – отпустило Историка, – вот это отсылочка! Linkin Park – Hands Held High в переводе Кати Чикиндиной. Кавер исполняет Юра Гальцев. Будто сегодня написано! Честер не умер, он всегда будет с нами.

И я точно не стану таким правителем.

Николай достал из кармана отмычку и заветный гвоздь. Хватит это терпеть, в том числе и персонажа, который озвучил фразу. Все они исчезнут, словно нелепые призраки дома с привидениями из тематического парка, попавшие на солнечный свет.

– Не ожидал, – признался Историк, – таких рефлексов от Николая. Слишком правильный мальчик. Испугался на первом же серьезном деле.

– У нас от трёх до пяти минут, – напомнил Химик

Щёлк, щёлк, маленькая фигура скрывается за дверью.

– Сорок пять, – шелестит Химик, сквозь бьющий адреналином пульс.

Налево. Прихожая, гардеробный шкафчик, какие-то пакеты, дверь? Нет, обыкновенный чуланчик с занавеской. Направо.

– Шестьдесят.

Гостиная, ковер, диван, иконы, шкафчик – в нем бумажки, ассигнации, мелочь. Пузырёк бромида калия – не то.

– Девяносто.

Возвращаемся. Чуланчик. В чуланчике – занавеска. Дёргаем занавеску – бинго! За занавеской – дверь. За дверью спальня.

– Сто двадцать.

Стеклянный буфет: пузырьки, пузырьки, коробки с порошком, бутыли. Есть! Бутыль лауданума от Годфри и Кука в сорок шесть оборотов. Только бы рука не дрогнула, дыхание задержать, льем во фляжку, фляжку за голенище.

– Сто пятьдесят.

Химик явно волнуется. Бутыль на место, шкаф закрыть, опрометью назад. Отмычку в замок. Щелк!

– Сто восемьдесят. В тихом голосе Химика напряжение.

Щелк! Наверх, к себе в комнаты. Ступени, ступени, комната, замок – уже обычным ключом, трещотка валяется в ранце у порога – хватаем, фляжку на её место и обратно.

– Двести пятнадцать, – объявляет Химик

Володька один в игровой, толкает отнятый у лакеев столик, явно дурачась. Жорик на кого-то пищит в дверях столовой – отвлекает прислужников. Успели.

– Каждый новый владелец Аничкова дворца что-то переделывает в нем, это любого шпиона с толку собьет, – признался Историк, – да и Чукувер интересно в планировке этот чуланчик обыграл с занавеской. Неожиданно получилось, я даже растерялся.

– Сейчас зайдет Радциг, – предупредил Химик, – ну что пугаем бедолагу?

Николай встал сбоку от двери и приготовился. Володька смотрел с нескрываемым интересом, позабыв про столик. Жорик, оставил в покое лакеев и присоединился к Володьке. Сбитые с толку лакеи столпились в дверном проёме, наблюдая чудную картину.

Хлопнула дверь, вошел Радциг и ничего не понимая уставился на почтенную публику.

Николай выпрыгнул из засады и с наслаждением потряс трещоткой под ухом Радцига.

Раздавшаяся адская трель была способна вызвать колики даже у ленивца. Радциг выругался, подпрыгнул в воздухе, скорчил свирепую гримасу, взмахнул руками, кажется, даже сплюнул. Все это он проделал одновременно. Дети и лакеи заржали. Николаю стало стыдно.

– Евреи из палок, гвоздей и другого еврея сделали Бога, – посмеялся Химик, – а у тебя из палок и верёвок получилось орудие инквизиции.

***

– Николай Александрович, нельзя на тезок обижаться, – ласково сказал царевич камердинеру, – трещотку я же отдал.

Горестная складка, залегшая под губами Радцига после событий в игровой, дрогнула: "Как можно, ваше высочество? Я же понимаю, дети всегда шалят".

– Тогда чего ты такой грустный, Радциг? – Николай непонимающе уставился на камердинера.

– Так грех, какой, – робко пролепетал Радциг, – выругался матерно при царской фамилии.

– Лояльность уровня Радциг. Идет перед уровнем Бог. – прокомментировал Химик.

– Ну, ничего, – проронил Николай, – я помолюсь за спасение твоей души Николай Александрович. Завтра же с батюшкой Бажановым поговорю. Спокойной ночи, Радциг.

Выслушав ответное "баюшки" Николай остался один. С наслаждением потянулся. Нащупал фляжку в ранце. Успокоился. Растянулся на кровати, не снимая одежду.

Словно шахматный мастер, уже расставивший свою сторону накануне важной игры, просчитавший дебют матча, но нервно передвигающий, еще раз, все фигурки перед схваткой для идеальной геометрии на доске, Николай снова представил детали.

Отмычка успешно опробована и работает. Фляжка заправлена лауданумом, для отбития вкуса приправлена настоечкой, сварганенной из того самого спирта, которым заправляются царские игрушечные поезда. Под руководством Химика, украденная доза спирта разведена водой (в Аничковом дворце, после того как Наследник в 1875 году переболел тифом, воду тщательно фильтруют), тмином, солью, мёдом и уксусной кислотой. Остается только подменить фляжку. И это ключевая задача из всех, что предстоит. Даже предстоящий грабеж неправедных капиталов и перепрятывание его в своем тайнике не настолько трудное дело, как правильный выбор момента подмены фляжки.

– Хоменко носит фляжку во внутреннем кармане шинели, – размышлял Историк, – значит надо застать либо момент, когда он снимает её на дежурстве, либо подменить фляжку перед самым дежурством. Из дневников царской семьи известно, что Хоменко пил анисовую водку. Раза-два в год его обязательно приглашали к царскому столу и подносили его любимый напиток. Не знаю насколько правдоподобно нам получилось сымитировать вкус анисовой водки. Но дозу наркотика мы всадили лошадиную. Если мы повторим сюжет с Чукувером и вскроем его обитель, когда он будет вечером в столовой какая гарантия, что он не отхлебнет перед дежурством и не сомлеет прямо в квартире?

– Все зависит от времени, – сказал Химик. – Лауданум не действует сразу, пройдет от получаса до часа, пока Хоменко не вырубит. Но зато вырубит качественно и с гарантией, часов на пятнадцать. Но если пытаться подменить фляжку непосредственно на дежурстве, можно заставить Хоменко разоблачиться.

– Поиграем в пятнашки, он взопреет и снимет шинель? – скептически спросил Историк. – Насядем с просьбой изобразить лошадку и покатать по парку? Нет, сценарий не такой фантастический, каким звучит. Николая на закорках в зрелом возрасте, катал даже греческий король. Это видно по фотографиям из Вольфсгартена. Но нужен сообщник, который подменит фляжку, пока мы отвлекаем Хоменко. А Николай никому не может доверить тайны такого уровня. Сейчас он обречен действовать один.

– Не страшно, когда ты один, – выдал Химик, – страшно когда ноль. Еще эта караулка, он же там не один дежурит. Полицейская охрана плюс офицерский патруль лейб-гвардии.

– Да, я читал мемуары одного гвардейца, – подтвердил Историк, – раз в восемь дней выбирают караульных из пехотных полков Санкт-Петербурга на дежурство у Государственного банка, Зимнего и Аничкова дворца. Наша караулка напротив главного входа в дворец, с платформой. Отвлечь их от дежурства, ну это нереально, пока ты не император.

– Так что остается? – вопросил Химик

– Да, – протянул Историк, – не так представлял я себе жизнь в царской семье. Утром и днем мы как анестезиологи – только и вкалываем.

– А вечером, как паталогоанатомы – подхватил Химик, – вскрываем! Но вот тебе информация к размышлению: думаю Хоменко отходит с дежурства в ближайший ватерклозет. Общий, на первом этаже. Звучит страшноватенько, но общий ватерклозет во дворце – это приличное заведение с гардеробным и хозяйственным шкафчиками в комнате на входе.

– Подмена на дневном дежурстве – нереальна, – решил Историк, – слишком много свидетелей, действовать одному не получится. На вечернем дежурстве категорически нереальна – дети уже спят, а не шатаются по дворцу с отмычкой и спиртным пополам с наркотиками. Не двадцать первый век всё же. В гардеробном или хозяйственном шкафчике прятаться и сидеть всю ночь, ожидая оборотня в погонах – красиво только для книжек. Или фильмов с рейтингом NC-17.

– Ну вообще-то, – заважничал Химик, – не такой и страшный этот рейтинг.

– В целом, в списке – уточнил Историк, – сто двадцать семь фильмов за полвека.

– И всего один хит, – сказал Химик, – Зловещие мертвецы.

– Наконец-то, – пошутил Историк, – парламентские трансляции нашей Госдумы попали в рейтинг.

– Я бы сказал возглавили, – поддержал Химик, – со слоганом "кэш, ложись, ползи"

– И фоточками в инсте, – не сплоховал Историк, – срубил дуба – надуй губы. Но вернемся к нашему хомячку. Будем повторять опробованную схему.

– Однозначно, – согласился Химик, – как валентность криптона. А знаешь, из нас неплохая команда. Надеюсь, завтра мы не промахнемся.

– Да, команда, – пробормотал Историк, – как Маугли и Акела, как евро и доллар, мушкетёр и депутат. Но давай не зарекаться: стоило мне однажды пошутить, что в Роскомнадзор набрали футболистов из нашей сборной – как понеслось. До завтра, Хим.

– До завтра, – ответил Химик. Он еще успел подумать цитатой великого человека, что хорошо когда завтра воскресенье, а не сегодня как вчера. Потом звуки затихли, пала черная пелена и наступил сон здорового человека.

***

Утро воскресенья Николай бессовестно проспал. Историк, проснувшись засветло, начал строить грандиозные планы по захвату мира, но заснул еще на этапе подготовки возведения объекта 825 в Балаклаве, где втайне должен был построен первый дредноут. Пробудившийся Химик, обнаружив щемящее одиночество и отсутствие собеседника, пожал мысленно плечами и отправился обратно к Морфею. Таким образом, коллеги проснулись только от стука в дверь недовольной банды из Жорика и Володьки.

– Ники, идем достраивать качельку, – вопил Жорик, колотя ногой в дверь.

Володька молчал, но судя по амплитуде ударов, участие в оппинывании двери принял активное.

– Или приподнял Жорика и он колотит обеими ногами, – разнообразил версию Историка Химик.

– Придется вставать коллега, АПешечка будет к обеду или даже позже, – сказал Историк, – пока её нет, участия в бандетизме нам не избежать.

– Всегда подозревал, что в словах дети и бандитизм есть что-то объединяющее, – проворчал Химик, – а букву в середине слова просто изменили для конспирации.

Николай встал с кровати, проковылял к рукомойнику, взял щетку и порошок, зевнул, подошел к двери, щелкнул замком и нажал на ручку с двуглавым орлом.

Вбежавший Жорик воскликнул: "О, ты уже оделся", а Володька с любопытством огляделся, поражаясь, видимо, царящему аскетизму.

– Жора, Володя, доброе утро, – сказал Николай, стоя наперевес с зубной щеткой, – только зубы почищу и идем.

– Даже часов нет в комнате, – проговорил Историк, – а в игровой стоят. Вот Володька и удивляется. С другой стороны, для Николая прямо сейчас делает мебель Карл Аарслефф с Василием Полевым.

– А кто такой этот Карл? – проявил любопытство Химик.

– Будущий директор Королевской датской академии искусств, – ответил Историк. – В основном – скульптор, но по дереву тоже работает, расписывает барельефы. Главный декоратор резиденций датских королей. Про Василия не спрашивай, всё что я знаю, он резчик по дереву, после обучения в академии решил остаться жить в Дании.

– Эмигрировал из России еще до того, как это стало мейнстримом, – понятливо кивнул Химик.

– Рискую шокировать, но она всегда была мейнстримом, – уточнил Историк, – пословицу вспомни: с Дону выдачи нет. Бежали крепостные, бежали старообрядцы в 17 веке. Само собой, делала ноги проворовавшаяся элита. Рвать когти умудрялись даже ссыльнопоселенцы с Камчатки – знаменитый бунт в Большерецком остроге, когда восставшие захватили галиот "Святой Пётр" и доплыли на нем до Макао. Было это уже в 18 веке, но тенденция просматривается.

– Но это же не назвать массовой эмиграцией, – сказал Химик.

– По данным Военной коллегии за октябрь 1765 года выведено из Польши десять тысяч сто девяносто восемь беглых крестьян, – процитировал Историк. – Я так скажу: конечно, эмиграция эта носила неосознанный характер. Какой-нибудь граф, стащивший казну, мог прикинуть – аха, отсижусь в Англии, Голландии с денежками. Крепостные бежали куда глаза глядят, подальше. На первом месте по мотивации, судя по опросным листам воеводских, затем уездных канцелярий, у них было уклонение от рекрутских наборов, на втором – физические издевательства помещика и только на третьем – экономические причины. Подытожу: ни радио, ни интернета не было, но уже из России бегали.

– Жесть какая, – поморщился Химик, – куда власть смотрит?

– Обратно затаскивает в кандалах, – начал объяснять Историк, – хотя Екатерина Вторая издает Манифест о всепрощении беглых в 1762 году, на ситуацию он не особо повлиял. Оставшейся в двадцать первом веке власти эмиграция только в плюс. Как там один депутат рассказывал: пусть весь креативный класс уедет – будет только лучше. Это же их голубая мечта: ресурсов остается столько же, а делить бонусы от них нужно на меньшее количество граждан. Причем, это послушное и малодумающее количество, несклонное к переменам, рефлексии, размышлениям. Идеальный электорат.

– Блджд , – выругался Химик, – не может быть все так плохо. Не верю.

– Патриотизм, – сказал Историк, – это говорить правду. Идиотизм – размахивать ракетами. А когда люди думают наоборот – это признак революционный ситуации.

Николай прополоскал рот отваром дуба. Сплюнул. В голову упорно лез толстомордый правнук графа Толстого и он сплюнул еще раз. Ребята наблюдали эти манипуляции с удивлением.