Текст книги "Властелин бумажек и промокашек (СИ)"

Автор книги: Алексей Богородников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)

***

Генерала Даниловича никто не любил. То его называли первым звеном в разрушении России, то сухарём, то иезуитом. Холодно и неприступно, сквозь две седые морковки усищ, поникших вниз, и бакенбарды взирали глаза наставника внука императора и весь вид его выражал, казалось недоумение: почему мальчики еще не построились в ряд и не рассчитались на первый-второй. Но бывшие с Николаем Володька и Жорик в число подопытных генерала не входили, а потому – моментально испарились.

Как же хочется сказать: "Ваше превосходительство, у вас ус отклеился", – подумалось Историку. Вместо этого он подтянулся и изобразил воинское приветствие.

– Служил Гаврила генералом, Гаврила генералом был, – солидарно высказался Химик

– Начали ли Вы, ваше высочество, изучение Устава о внутренней службы в пехотных войсках, – проскрипел Данилович

– Так точно, Ваше превосходительство – браво откликнулся Николай и забарабанил, – Внутреннее устройство рот и команд, разделение строевой роты, параграф первый: Рота для внутреннего управления разделяется на 4 взвода, а каждый взвод на 2 отделения. В роте военного состава каждый взвод разделяется на 4 отделения.

– Хорошо, ваше высочество, а если прошел бой и людей во взводе осталось менее двенадцати человек. Как тогда делить на отделения? – коварно спросил Данилович

– В этом случае разбивка на отделения не производится, – среагировал Николай.

– Отменно, ваше высочество, Московский 65-й пехотный полк может гордиться своим шефом, – вполне человеческим языком заговорил Данилович.

Они шли по аллее к парадному входу Аничкова дворца, наставник вещал о роли и значении устава в жизни армии, и Историк думал, что в сущности для счастья человеку надо немного. Тем более военному. Паёк и знание устава. У гражданского еще какие-то мысли возникают может, а у военного просто времени на них нет. Начальство задрачивает. Вот креатура Александра 2 генерал Данилович в качестве военного наставника для Николая Александровича. Конечно, навязанная кандидатура восторгов у царственной семьи не вызывала. Мария Федоровна запросто тыкала Григорию Григоровичу Гошей, Александр Александрович особо не жаловал, сын так вообще от старикана на первых порах сбегал и особо не слушал, имитируя внимание. Ситуация, в общем, ни царь, ни псарь не жалует – а службу нести надо. В том числе следить за Николаем, читать мораль о высоком долге, а потом докладывать вышестоящим о проделках Великого князя.

Понятно почему, после завершения обучения Николай 2 вычеркнул Даниловича из своей жизни.

– Взгляд у него еще маньяческий, – подсказал Химик, – такие, знаешь, глаза убийцы. Мало кому это нравится.

– Ах-ха-ха, Данилович – тайное оружие Александра 2, Педагог-киллер, – рассмеялся Историк, – диссертация на эту тему стала бы самой скандальной после "Проблем объективности...", на самом деле Данилович, как генерал ни разу не боевой, вся его карьера – сплошное учительство и заведование учительством. А в учителях у Второй военной гимназии, например, сам Чернышевский отметился как преподаватель словесности. За такими вольнодумцами глаз да глаз нужен, там он и натренировал свой взгляд.

– Интересная версия, – схохмил Химик, – проверять я ее, конечно, не буду.

– Нет, ни союзником Николая, ни другом, Данилович никогда не станет. Но надеюсь у него хватит ума не становиться его врагом, – у людей около трона на это чутье. В противном случае... Комнаты Даниловича напротив игровой – он уязвим как никто другой в этом дворце, – высказался Историк.

– Аминь, – подытожил Химик.

***

Был у Историка один пунктик – давать явлениям в качестве характеристики первую же пришедшую на ум букву, а отталкиваясь от нее слово. Н – непоседа.

Так окрестил про себя Историк с первого взгляда, теперь уже свою мамку, датскую принцессу Дагмар, в православии Марию Фёдоровну. Которая, неожиданно, сама спустилась из своей половины четвертого этажа Аничкова дворца в столовую к детям. В большинстве случаев она просто давала звонок и дети заваливалась на её половину сами.

Мария Фёдоровна нравилась всем. Принценяшка. Вся такая воздушная, в завитушечках, глазки блестящие, нрава веселого – это потом её назовут "Гневной". Ну да, в России жить – по волчьи выть.

Обед, накрытый на детской половине, в столовой, состоял из пяти блюд: суп раковый, пирожки из семги, зелень, – хм, что за зелень? – спросил несознательный Химик и Историку пришлось взять в руки меню – оказалось спаржкой с голландским соусом, жаркое с салатом и клюквенная пастила.

– Стоматология и в следующем веке будет дном, – заявил Химик, – никакой пастилы.

– Ты меня за совецку власть не агитируй, – сказал Историк, имитируя деда Щукаря – лиходеям в белых халатах я живым не дамся.

Её императорское высочество осветило и освятило своим присутствием как раз в этот момент, торжественно неся в руках какую-то бумажку.

– Приказ о повышение оклада Великому князю Николаю Александровичу в связи с успешным окончанием начальных двухгодичных курсов математики? – предположил Химик

– Не, это сладкое вместо пастилы, – сдедуктировал Историк, – письмо папеньки с фронта. Видимо, вчера как раз после молитвы фельдъегерь доставил. Или с утра.

В целях конспирации, он с не менее пафосным криком "Мамочка!" подбежал к Марии Фёдоровне вслед за Жоржиком, но зарываться с восторженными соплями в голубые рюшечки пышного платья не стал, скромно уткнувшись в цесаревнину подмышку.

Я у мамки умный, взрослый и ответственный – говорила всем эта роскошная композиция. На Марию Фёдоровну это повлияло концентрацией эйфории в её голосе при чтении письма. Не то чтобы папка писал: вода тёплая, турок нагибаем – давайте к нам купаться, но – Карс в наших руках и Кавказская армия продолжает свое победоносное шествие плюс кучу бытовых подробностей вроде заказать колокола для болгарских деревень, теплые вещи, что фельдъегеря справляются с письмами куда быстрее его адьютантов, и как он скучает по жене и детям.

– Кстати, – вспомнил Химик, – там в Манежной подарок стоит для тебя с турецкого фронта от дяди Володи.

– Небось зверь какой-то, в жизни к нему не подойду – открестился Историк, – Владимир Александрович мог запросто подшутить над сыном брата, который в детстве его бывало поколачивал.

– Ну, – сказал Химик, – такой себе жеребец, здоровый и мохнатый. Ахтырские гусары привели после стычки с турками. Ты ему даже имени не дал еще.

– Его императорское высочество, ваш отец, послал свою фотокарточку, и я уже заказала для нее рамочку. Она будет стоять в вашей игровой комнате, что бы вы не так переживали горечь разлуки с любимым отцом. Мария Фёдоровна взяла из рук лакея небольшой желтоватый прямоугольник и Николай смог насладиться вторым признаком цивилизации. После ватерклозета, конечно.

– Папа с бородой! – восторженно завопил Жорик, тыкая на здоровяка в центре.

– Да там все с бородой, – забрюзжал Химик, – почти двести лет от Петра, а бородачи не кончаются. Это же не гигиенично.

– Напомни потом, – согласился Историк, – изобретем безопасную бритву.

– Странно, – сказал Химик, – на фото все офицеры все в белых кителях и только двое в темной форме.

– Черноморские моряки, – ответил историк, – снимок сделан рядом с Зимницкой переправой, где отряд Черноморского флота минировал акваторию и прикрывал пехоту со стороны Дуная. А на заднем плане столовая-шатер, смотри какая огромная.

– Похудел отец, – встревожился он вслух, – но выглядит бодро и решительно.

– Полгода уже на войне, – блеснула слезинка у Марии Фёдоровны, – дети, нам надо порадовать папеньку своей ответной фотографией. Ники, я велела приготовить твой парадный, лейб-гвардии Гусарского полка мундир. Жорику, новый матросский костюм – завтра нас ждет месье Левицкий в своем ателье. А сегодня после занятий, извольте написать любимому отцу как вы по нему скучаете, Никенька, обязательно напиши отцу каких успехов ты достиг в математике, и вечером я отправлю ваше совместное послание с фельдъегерем.

Николай согласно угукнул, Жорик, не отрывая глаз от фотографии, истово закивал и Великая княгиня обговорив с Радцигом способы чистки костюма, потрепала попутно Володьку, который во время исторической речи скромно наворачивал обед, по непослушным вихрам, чмокнула на прощание сыновей и умчалась на ежедневную встречу с императрицей.

***

– А вот интересно, что сейчас делает Менделеев? – вопросил Химик, пока Историк тщательно выводил ответное письмо папеньке на фронт. Перьевой, стальной ручкой. Тяжелой и отзывчивой на малейшее изменение скорости написания.

– Учит студентов в Императорском Санкт-Петербургском университете, – бездумно брякнул он.

– Как-то пошло, великий учёный и просто читает лекции, – обиделся Химик, – мне представляется, как он сидит на диване, огромный и взъерошенный, покуривая трубку, нетерпеливо тряся роскошной гривой волос и диктует своей секретарше метод селективный очистки нефти. Это же Менделеев! Титан физики, отец химии!

– И тесть символизма, – сбоянил Историк, – вообще-то прямо счас Дмитрий Иванович страдает.

– Страдает, – не понял Химик, – мы должны немедленно помочь гению!

– Даже не знаю, – протянул Историк, – застрелим его жену?

– Ему изменяет его жена? – встревожился Химик

– Немного наоборот, Дмитрий Иванович рад был бы нарушить брачный статус-кво, поскольку влюбился – и без памяти, но жена не дает развода. Десяти тысяч на подкуп жены и попа у нас нет.

– Поп тут при чем? – спросил сбитый с толку Химик.

– А шесть лет после развода жениться нельзя. Неправославненько, – изогнул краешек губ Историк, – да и пассия Дмитрия Ивановича еще молода, семнадцать вроде всего, обождать надобно.

– Однако, – сказал Химик и всхрюкнул от прилива чувств, – что делать будем?

– Завидовать, – честно ответил цитатой Историк, – и вообще нас Бекетов учить будет.

'...остаюсь Вамъ, горячо любимый батюшка, безмѣрно преданъ' – дописал он и с чистой совестью попросил Александру Петровну начать объяснять ему что такое дроби.

Володька, осаждаемый уже как полчаса, пока Николай писал письмо, своей настырной мамой, с благодарностью взглянул на него. И только Жорик, выведший в начале Николаиного письма приветствие отцу и сразу удравший с занятий, беззаботно сражался на гимнастической стенке в соседней комнате с невидимыми турками.

Жорику семь лет, полноценно учить его начнут с восьми. Но и то, вторых-третьих сыновей, то есть не наследников, по традиции учили так себе. Чтоб не затеняли сына, которому суждено стать императором. Так что с кем мне конкурировать? – риторически задал вопрос Историк.

– Вот и вырос из Николая рохля, – констатировал Химик.

– Религиозный рохля-подкаблучник, – добавил Историк.

– Инфантильно-религиозный рохля-подкаблучник, – оставил за собой последнее ругательное слово Химик.

– Ну, спасибо, – протянул Историк, – низкий тебе поклонский.

***

После письменных занятий и 'Бледно-голубого неба' Тютчева в честь матушки (ловко тётка придумала совместить историю и литературу) настало время столиц Европы, когда АПешечка, так стал называть преподавательницу Химик, внезапно стала опрашивать Николая по германским княжествам, давным-давно канувших в лету.

– Три тысячи чертей, – пробормотал Химик в ответ на вопрос назвать столицу герцогства Тюрингия, – у Николая в башке тупо пусто.

– Не стать тебе миллионером, – саркастично заметил Историк, – но случайно, только из-за Мартина Лютера, учившегося в Эрфуртском университете, старейшем в Германии, кстати, ответ мы знаем.

– То есть Эрфурт что ли? – домыслил Химик и Историк отвесил воображаемый реверанс.

– Строго номинально уроки по пятьдесят минут, – заметил Историк, – и все четыре предмета ведет Александра Петровна. То есть счет, письмо, зачатки истории и географии. А что там Закон Божий и иностранные языки? – что говорит память реципиента, поскольку в официальной истории до английского и мистера Хиса – огромный пробел. По Закону Божьему родители подыскали Ники духовника протоиерея Н.В. Рождественского, с прицелом на преподавательство, но видимо из-за влияния Александра Второго, у которого были свои соображения, Рождественский отказался от наставничества, хотя духовником Николая оставался до самой смерти.

– Две исповеди, – сказал Химик, подумав, – две беседы за три года с духовником, больше ничего не помню. В церковь мальчик, вообще, без родителей не ходил. По французскому давала уроки, если можно так выразиться, какая-то мамкина фрейлина Апраксина. Системных знаний нет, но разговорный присутствует. О, и датский в копилочке есть – мы же каждое лето к дедульке в гости катаемся.

– Йаг ер глед фор этси диг айген кеээр бедстефа, (Рад снова тебя видеть, дорогой дедушка) – проскрежетал Химик и захохотал.

– Ужас какой, – поежился Историк, – словно наждачной бумагой по стеклу. Но в общем, не врали современники, Николай был способным к иностранным языкам. И нам придется соответствовать.

– А когда? – полюбопытствовал Химик, – мальчику девять, пора его в секцию дзюдо, бассейн и кружок юного химика записывать, как наследника.

– И чем тебе банька в подвале не нравится? – поднял брови Историк, – что за буржуазные предрассудки: раз царь, значит в роскоши жил. Папка твой на часах в шесть лет стоял в карауле и шинелькой на ночь укрывался. Но если серьезно: бассейн у Николая конечно будет, но сейчас русско-турецкая война и европейские осложнения. На это накладывается конфликт интересов: Александр Александрович из своего детства ничего хорошего не вынес и имеет по преподавателям свой взгляд. У Александра Второго другой. Но саботировать мнение царя невозможно, Даниловича он продавил, а тот подыщет Ники преподователей: Тимофея Докучаева по русскому языку и словесности, Семёна Коробкина по математике, – оба они из 2-ой Санкт-Петербургской военной гимназии, где директорствовал прежде сам Данилович.

– Кумовство какое-то, -скривился Химик

– Далее, Данилович "найдет" протопресвитера Василия Бажанова, преподавателя по Закону Божьему – он же настоятель нашей домашней церкви на 4 этаже, удобненько, и преподавателя по истории и географии Порфирия Блоху. Его, скрепя сердце, Данилович возьмет уже из 1-ой Санкт-Петербургской военной гимназии с расчетом переманить к себе – уж больно хорош его учебник по географии, по которому училась вся Россия. Да, все эти гимназии в истории известны как кадетские корпуса, но там была реформа Милютина, просто не забивай голову. В 1878 году, как Нику стукнет десять, на следующие пять лет курс обучения станет посложнее.

– Но нам, естественно, надо пройти все ускоренно, – полувопросительно сказал Химик.

– Как папка с фронта приедет, начнем заумничать и выделяться, приучая Александра Александровича, что сыниша у него не по годам умный, – ответил Историк. – Случится это шестого февраля, если я не ошибаюсь.

– Кому и как будем открывать теорию номографии? – спросил Химик, – не факт, что простой учитель математики из кадетского корпуса поймет и оценит прикладное значение открытия, об этом мы не успели договорить, но расклад стоит прикидывать уже сейчас, пока Николай тупо кивает и делает умный вид в ответ на объяснения дробей АПешечки. Все равно заняться нечем.

– Это тебе нечем, – пожаловался Историк, – я себя многопоточным процессором чувствую. Мимику контролируй, училке кивай, рот открывай на ее вопросы, правильно отвечай. Вот так с ума и сходят. А может я уже сошел и все это галлюцинации.

– Пока ты не кричишь что вице-король Российской империи и не требуешь своего медведя все хорошо, – успокоил его Химик.

Отвечавший в этот момент на вопрос воспитательницы Николай мягко улыбнулся, задорно и мечтательно, так что Александра Петровна вдруг осознала как мелки, нелепы, несвоевременны все эти несчастные задачки перед мудростью настоящего Государя. Блеск этого знания Александра Петровна пронесет сквозь года и профессию, и когда её, уже умудренную и пожившую, первую женщину-директора Санк-Петербургской Педагогической гимназии, будут спрашивать, что ей запомнилось более всего в преподовании Николая Второго, она всегда, вспоминая эту улыбку будет отвечать: 'сияние разума Его Императорского Величества'.

***

– Бедненькая, – посочувствовал АПешечке Химик, – и это только ты три темы вместо одной осилил. А что будет, когда ты сдашь полсотни задачек завтра?

Александра Петровна и вправду имела слегка испуганный вид. Она уже пару раз намекала Николаю на прогулку в саду, но он, упросив отпустить Володьку с Жориком, упрямо задавал бойкие вопросы и демонстрировал нескончаемый интерес к учебе.

В конце концов, приперся даже старый сыч Данилович с нотациями дескать здоровый дух только в здоровом теле и заставил Николая пройти в игральную комнату за игрушечной копией винтовки Бердана.

– Держа дуло в правой руке, отставить приклад вправо, а дуло уклонить к низу влево так, чтобы от носка к прикладу был полный шаг расстояния и задний угол приклада нахо┐дился на линии носков, – мерно гудел Данилович, показывая оружейные приемы.

– Воспринимай это как зарядку, – утешал его Химик

– Да я норм, – отмахивался Историк, – это не муштра, Данилович больше полчаса не уделяет упражнениям, скорее, как познавательному элементу для Великого князя, а вот в армии молодые солдаты этим по три с половиной часа в день занимаются. Зачем столько? Нерационально как-то. Лучше бы бегали по полосе препятствий. Если она вообще есть.

– Кстати, как историк скажи, правда что русская штыковая школа лучшая в мире?

– Я столько раз видала рукопашный,

Раз наяву. И тысячу – во сне.

Кто говорит, что на войне не страшно,

Тот ничего не знает о войне. – Продекламировал Историк. – Уже о второй мировой, но как тебе стихи девятнадцатилетней санинструктора Друниной – нагибаем в пол немчуру? Лично мое мнение, штыковой бой одинаково хорошо ставили что у британцев, что у немцев, что у нас. Побеждает тот, у кого больше обученных и мотивированных бойцов. И второе дело, что в окопах со штыком несильно развернуться было, бойцы ходили в траншейную атаку Первой мировой с самодельными палицами, топориками, кинжалами. Вообще, знаешь же поговорку про бога войны? Вот артиллерия и решит большинство вопросов в Первой мировой.

Данилович, закончив упражнения, в приказном порядке отправил Николая на прогулку перед вторым обедом.

– Хорошо звучит, второй обед, – умилился Химик

– И повар – француз, – добавил Историк, – Аничкин дворец победит в борьбе за звание дома высокой культуры быта. Интересно, чем занимается наш брательник и кореш?

Вышеупомянутые джентльмены проводили время в игре марбл. Шарики, правда, были не стеклянные, а алебастровые. А то Историк все гадал: зачем у горки с песком лежала форма, в которой уютно разместились разноцветные шарики.

– В принципе тот же биллиард, – пожал плечами Химик, – глядя как пацаны вышибают шары, в расчерченном на поляне сада круге, только без кия.

– Олленгрен замечал, что время в Аничковом дворце течет однообразно, – кисло сказал Историк, – и это представь, в царском дворце. Что делают в минуты досуга крестьянские дети, только представь.

– Ага, представил, – мрачно ответил Химик, – на улице месиво из грязи и говна, для взрослых посиделок с водкой они не выросли, книг у них нет, да и читать они не умеют – так что тупо таращатся в замазанные глиной стены.

– Игры и занятия наши при досуге состояли в том, что летом или мы бегали друг за другом, стараясь обогнать один другого, или играли в лошадки, либо в чиж, купались в пруду, кто не умел плавать – у берега удили карасей. Бегали в начале весны на поле за диким чесноком среди всходов зелени или щавелем на лужайках либо в вершинах, где косят траву, а в сады за пупырями. Занимались торговлею, воображая себя купцами, а товаром считали разноцветные красные или синие камышки, кремешки, нарванный на поле дикий чеснок, желтые, синие и др. цветочки. – Веселуха, одним словом, – заключил Историк, – это из вспоминаний начала семидесятых, настоятеля Воскресенского собора г. Вятки. Был он из бедной семьи и жил как все крестьяне.

– Состояние перманентной деградации, – согласился Химик, – с одной стороны народовольцы эту стену отупления ничем не смогли прошибить, с другой – правительство производительность труда никак не могло поднять по той же причине.

– И поскольку единственным бесплатным взрослым развлечением был секс, несмотря на ужасающую смертность, Россиюшка воспроизводилась быстрее прочих и попала в мальтузианскую ловушку, – добавил Историк.

– Не, – сказал Химик, – про это я уже не знаю: я радио сделаю в рамках борьбы против отупления, а ты образовательным научпопом займись.

– Будет и у нас чай с калачом, – пообещал Историк, отчего сделалось ему легко и радостно от такого трудного зарока, словно и был шанс убежать далеко-далеко отсюда без всяких обетов и хитроумствований.

– Эге-ге-гей, – закричал он во всю, наверно следовало сказать ивановскую – но теперь точно романовскую, – Сарынь на кичку! Монжуа и Сен-Дени! Урааа!

Ярко-синий шар вонзился в последний красный, выбил его за круг и тотчас, словно ожидая только этого, бледный круг солнца закатился за горизонт и у ворот дворца появился ламповщик. Игра была закончена – наступало время вечерних посиделок.

***

– Широкий прямоугольник главного здания возносится террасою, обставленною балюстрадою. Внизу пять входов и еще один отдельно в нашу ложу.Выступ главного входа декорирован прилично и в высшей степени изящно. В трех больших открытых арках его помещены статуи – это скульптурная композиция 'Искусство' – две женские фигуры с лирой и маскаронами, одна из них – муза комедии Талия, а по сторонам арок, с боков – группы атлантид. Под атлантидами закругленные фронтоны с группами детей, держащих Санкт-Петербургский городской герб.

– Ничего себе маманька, – слушал Марию Фёдоровну и офигевал Историк, – она же профессиональный филер, все так подробно осмотреть.

– Я до сих пор не понимаю о чем она, – с некоторым раздражением сказал Химик

Они сидели в Малиновом Кабинете Великой княгини втроем с Жориком, маленькой Ксенией и лопали десерт: вкуснейшее мороженое из серебряной вазочки в виде чаши, опирающейся на лист. Да, каждый из своей вазочки, при взгляде на которые Химик восторженно ляпнул: 'Дом Романовых – форева!'.

– Цирк Чинизелли, – объяснил историк, – это здание на углу следующего за Аничковым – Семионовском мосту (современники знают его как Белинский) по Фонтанке, там воздвигли по проекту архитектора Канелли самый большой цирк в Европе. Первое выступление состоится 26 декабря этого года. Мамка решила проехать мимо и посмотреть как идет строительство.

– Конелли, Чинзанелли, – пробормотал Химик, сосредотачиваясь на ощущениях от мороженого, – нас и тут неплохо кормят.

– Говорят особо роскошно была отделана царская ложа, – рассказывал Историк, облизывая ложку, мягко улыбаясь маменьке и посылая лучи добра в ее сторону, – золото, бархат, ковры, лепнина. Архитектор пришел к успеху – Александр Второй послал ему бриллиантовый перстень.

–Ники, тьюе бьен фэё, мэдам Олэнгхрён, парле де вотхр персевехроз дон ля метхрис де математик, – внезапно пропела на эльфийском какую-то тарабарщину улыбаясь Мария Фёдоровна

– Вот ведь... Йожин-Божин! – запаниковал Химик, – только мороженым не подавись, она говорит дескать ты молодец, АПешка доложила что ты принял тройную дозу математики, скажи ей в ответ, что она слишком добра: 'Си бон пуар ма'.

Историк повиновался и речевой рефлекс на французский не подвел. Фраза получилась такой же эльфийской.

– Ники э тхре бун, – пропищал Жорик, вымазанным в морожке ртом, и был награжден царственным трепанием за щечку.

– Я думаю, в тот момент, когда наш папа и дед, наши дяди и славные солдаты защищают православные народы от поругания и разора, мы должны быть достойны своей фамилии поведением и учёбой. – Здесь Историк чуть подпустил в голос пафоса, – это самое малое что мы можем.

– Так себе спич, – скептически отнесся Химик, но был посрамлен, в этом веке такими вещами не врали.

– Ох, Ники, ты так быстро взрослеешь – вздохнула Мария Фёдоровна и лукаво пожаловалась, – скоро без разрешения начнешь театры посещать.

– Ага, жди, – скривился мысленно Историк для Химика, – лет до двадцати.

Этот момент выбрала Ксения, чтобы заявить о себе. Царственная сестра, развалилась на соседнем стуле, рот ее был вымазан кашкой, что торопливо стирала няньяка белоснежным платком, голубые глазенки уставились на морожку, но поскольку телекинез не входил в родовой бонус Романовых, а два года слишком мало для осмысленного высказывания своих явных желаний вслух, принцесса лишь бессмысленно вытягивала шею и наконец захныкала.

Ситуацию спас Типа. Этот белый, толстый английский бульдожка, после смерти своего предшественника черного пуделя Кинг Чарльза, был взят к дому и быстро стал любимцем Марии Фёдоровны. Типа забеспокоился, встал на задние лапы и начал толкать Ксению своим носом, пытаясь успокоить ребенка, отчего принцесса, позабыв про мороженое, засмеялась и стала выкручивать ему свисающее ухо.

– Режим Хатико включен, – прокомментировал Химик

– Богданов Модест Николаевич, – пробормотал Историк, – вот кто реально способен включить и режим Хатико, и режим Джульбарса, и режим Барри. Он доцент зоологии Императорского Санкт-Петербургского университета с 1878 года, основатель первой кинологической и первой птицеводческих организаций в России. В следующем году приедет из Европы, где находился с научной миссией. Вот кто нам бы инкубаторы запилил и собачек служебных создал, если бы не чертов туберкулез.

– Маменька, – Жорик, покончив с мороженым, был настроен высокохудожественно, – дозвольте остаться на вечернее музицирование?

По громадному ковру светлого колера, шурша длиннющий юбкой, мимо скульптуры пушкинской Татьяны работы Изобелли, Великая княгиня подошла к фортепиано и подозвала Николая.

– Ники, я сыграю твоего любимого Булахова

Историк бы вспотел, но вместо страха почувствовал радость. Играть он не особо умел, уроки фортепиано у Великого князя начнутся лет с четырнадцати, но был заядлым меломаном и не стеснялся подтягивать любой понравившийся мотив. Да и кто не любит петь в детском возрасте и воображать себя звездой местного трактира в девятнадцатом веке?

– Гори, гори моя звездаЗвезда любви-и-и, приветная, – начал он дрожащим голоском.

***

– Ахаха, великолепный творческий вечер, – потешался Химик, – под конец ты разошелся, и я все гадал: кто из тебя вырвется Высоцкий или Лепс.

– А чего, я могу, – подбоченился Историк и спел для Химика: 'То-о-олько, гематома на скуле от удара топоро-о-ом'.

– Лепс рвет струны на своей гитаре, – оценил Химик, – и ладит из них гарроту для тебя.

– Но я же только что расширил его аудиторию, – попытался возразить Историк

– Да, но ты сделал это без уважения, – строго ответил Химик

– Хорошо, – уныло сказал Историк, – как же важно быть серьезным. Вот сказал и озарило: я мог бы спасти Оскара Уайльда, напомнишь мне лет через пятнадцать?

– Не знаю кто этот славный джентльмен и отчего его спасать, но мы же плохишей не спасаем? Только в фильмах, для карьеры спасателей неважна биография клиента!

– Гениальный человечище, – искренне выдал Историк, – только тролил много и без уважения относился к британским ценностям. Заднескамеичничал при двоих живых детях и право государство на вмешательство в свою жизнь не признавал.

– Ну, – сказал Химик после долгой паузы, за время которой они дошли до Манежной, – главное, что не депутат Госдумы, спасем!

На месте бывшего Манежа Аничкова дворца, во время современнности, размещались СДЮШОР номер два, театр кукол и школа танцев. И это правильно, дети не кони – влезет больше. На самом деле Аничков Манеж был зданием вместительным, двухэтажным с большим двориком. На гравюре от 1870 года видно как 12-ый гренадерский Астраханский полк во время парада поместился там полностью.

Генерал Данилович стоял у арки входа в Манеж печально и величественно, словно пингвинопитек на сцене конференц-зала отеля Санкт-Петербург во время известного научно-популярного форума.

– А куда он денется, – буркнул Историк, – навернется Ники без него с лошадки и поедет генерал в Сибирь на орехозаготовки.

– Из того что я знаю, – успокоил Химик, – лошадка у Николая смирная, зовут Флора, а объезжать свирепый подарок твоего дяди будет какой-то умелец из конвоя. И для начала его кастрируют. Жеребца в смысле.

– Ничего не знаю про лошадей, – пробормотал Историк, – но по мнению специалистов лучшие кавалерийские части были в русской императорской армии. Однако, вот беда, подготовлены они были не для современной войны, в которой кавалерия просто мобильные пехотинцы. Атаки конным сомкнутым строем, владение холодным оружием, даже различные каскадерские трюки на полном скаку – все эти дисциплины учили блестяще. В 'Записках кирасира" Владимир Трубецкой вспоминает, что в их полку было два чемпиона Европы. С другой стороны огневая мощь кавалерийского полка – это две стрелковые роты.У пехотинца боеприпас 180 – 200 патронов, у кавалериста – 40 патронов. Сорок, Карл! В русской кавалерийской дивизии – 12 орудий, в немецкой пехотной – 72. Вот и могли русские кавалерийские части успешно воевать только с австрийцами, у которых были похожие проблемы. Германские кавалеристы боя не принимали отходя и наводя наших кавалеристов на свои пехотные части.

– Спасибо за исторический экскурс, – поблагодарил Химик, – если ты от страха так словоохотлив, то расслабься, на этой кобыле ты уже два года ездишь. Я даже не стану говорить банальные вещи вроде – ты знаешь три способа держать поводья: английский, немецкий, французский. Тело вспомнит само, автоматически.

Звероватый бородач (твой кучер Афиноген Захаров, – прошелестел Химик) подвел с поклоном к Николаю изящную, черную, с длинной шеей и мощными мышцами красотку, по-другому не скажешь, с умными глазами, которая первым делом начала, наклонив голову, исследовательно тыкаться по карманам Николая.

– Русская верховая, – сказал Химик, – лошадь, знающая себе цену и с чувством собственного достоинства. Все, умолкаю, просто расслабься и все само собой пойдет.

– Так, оба повода в левую руку, правой рукой беремся за заднюю луку, подняться на левом стремени, перенести правую руку на переднюю луку в тот момент, когда правая нога заносится через круп лошади, и упасть на седло, – победно закончил Историк.

– Сев в седло, не следует держать лошадь на месте, но тотчас надо тронуть ее вперед, – напомнил было Химик, но Историк уже ушел в дубле, сделал полувольт, вольт, контрвольт и закончил восьмеркой.

– Николай был отличным наездником с детства, ты оказался прав, все пошло само собой, – обрадовано сказал Историк, вытаскивая морковку для Флоры из кармана. – Вспоминается даже фото двух старших дочерей Николая Второго: Ольги и Татьяны которые амазонками принимали парад своих подшефных кавалерийских полков в 1913 году: Вознесенского и Елисаветградского. Но, видимо, из-за жены и больного сына Николай пересел на автомобили.