Текст книги "Властелин бумажек и промокашек (СИ)"

Автор книги: Алексей Богородников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)

Оная морда в серой шинели армейского сукна, с бородой и в фуражке как раз вытягивалась во фрунт перед коляской, а его подчиненные открывали ворота дворца на Невский проспект.

– Пристав Хоменко, – пожал плечами Химик, – на мутанта из отряд самоубийц не похож. В чем его суперсила? В бороде?

– Сей любопытный типаж, – сказал Историк, – проживая на зарплату пристава, оставил после своей смерти три миллиона рублей.

– Ни... чего себе, – потрясенно выругался Химик, – это же сколько в 21 веке было бы?

– В зависимости от того по какой методике пересчитывать, – начал прикидывать Историк, – от полутора миллиардов до двух лярдов четыреста миллионов.

– Так, а участковый пристав в табели о рангах это же седьмой класс? – спросил Химик, – как её перевести в нашу классификацию.

– Армейский подполковник, – сказал Историк, но Хоменко был статским советником, это выше полковника, но ниже генерал-майора.

– То есть полковник Захарченко покруче будет Хоменко? – с юмором спросил Химик, – как девять лярдов против двух?

– Девять? – поднял воображемые брови Историк, – Тридцать с лишним миллиардов рублей – лень считать. С зарубежными счетам на которых нашли двадцать два лярда плюс недвижимость, дело полковника Захарченко – это вообще за гранью разумного. Хоменко – жалкий сопляк, которому еще копить и копить лет двадцать до своей смерти. Но это предтеча Захарченко и потому нам интересен. Ходила байка, что Александр Третий как то решил проверить расходы своего императорского двора. Пошел инкогнито на базар Гатчины и купил воз дровишек за десять рублей. Приехал с возом в дворец вызвал министра уделов графа Воронцова-Дашкова и спросил за какую цену покупает дрова царский двор. Оказалось, воз за триста рублей. Видишь схему?

– Жизнь-боль, – грустно сказал Химик, – Россия какой-то вечный День Сурка. Меняется только дата в календаре и размеры взяток. Что с этим делать?

– Тут один ответ, – философски сказал Историк, – построить нормальное правовое государство. А нормальное государство то, в котором заработать легче чем украсть. Мы такое и построим, но увы не сразу. Сначала придется строить милитаристское государство – первая мировая неизбежна. В общем, терний столько, что звёзд пока не видать.

– Так что наш Хоменко, – напомнил Химик, – жених он завидный, но есть ли у нас план на третьего зайца? По внешнему виду – это еще тот кабан!

– С таким грузом на совести живется нелегко, – скорбно и в тоже время с надеждой произнес Историк, – облегчим Хоменко ночные бессонные будни. Более чем уверен, все нити хищений проходят именно через него. Это своеобразный дон Корлеоне Аничкова дворца. И пусть у него не три миллиона рублей сейчас, но за десять лет службы в дворце миллион уже нахапал, как миниум. Перераспределим нечестно нажитые деньги в пользу Николая – спасителя нации, с помощью средства от бессоницы.

– Морфия этому господину, – подхватил Химик, – и обыщем его квартиру в Аничковом дворце!

***

Карета неспешно катила по Невскому к Мойке, укачавшего Жорика снесло к Николаю и он дремал, уткнувшись щекой ему в плечо. Мария Фёдоровна весело болтала на французском о чем-то с фрейлиной, в окошечко на задней стенке кареты обернувшись можно было увидеть двух казаков Конвоя Е.И.В., неотступно следующих за экипажем.

Химик вспомнил вчерашний разговор. Тайна четвертого зайца оставалась нераскрыта!

– Ой, да брось тайна, – прочитал его мысли Историк, – у нас чувство симбиоза нереальное, вплоть до телепатии. Я не бьюсь в истерике – откуда? Как и почему? Лишь потому что это ничего не изменит. Я просто не успел подумать про четвертого.

– Слишком мало данных, – согласился Химик, – остается только ждать. Да и для меня предстоящий заяц, прямо сейчас, интереснее умозрительных теорий.

– О, четвертый заяц не совсем заяц, – задумчиво сказал Историк, – я бы назвал его скорее слоном. Человек, оказавший влияние своей теорией на само понимание предмета математики. Наживший этой теорией множество врагов и это ирония судьбы. Ведь если отбросить врагов

– Ни слова больше! Эта теория так и называется – теория множеств, – перебил его Химик, – так отлично, вербуем Кантора по приезду в Данию к старикам своей минералогической коллекцией? Он тоже увлекается камешками?

– Совпадение? Не думаю! – пошутил Историк, – на самом деле Кантор тащил за скрипку. Но, коллега, спросите: кем был Паниковский до революции?

– Хм, кем был Кантор в детстве? – улыбаясь, спросил Химик

– Как и многие приличные люди Кантор был гимназистом, – ответил Историк, – посещал вместе с братом Петершуле на Невском проспекте, так называли лютеране свое Немецкое училище при церкви. И очень даже вероятно, что выходя утром на занятия в доме на одиннадцатой линии Васильевского Острова, здоровался со своим соседом – Пафнутием Чебышёвым.

–Да ладно, Кантор мог быть русским математиком? – потрясенно сказал Химик, – и даже учиться у Чебышёва!

– Скажу больше, – продолжил Историк, – три поколения Канторов верно служили России: профессора права, музыканты, его дед, например – первый скрипач Петербурга, фрейлины и купцы. Сам Георг Кантор, после нападок на его теорию и на него лично, рассматривал возможность поступления на русскую дипломатическую службу как российский подданный.

– И что опять, что пошло не так? – разгорячился Химик

– К тому времени у Кантора уже были приступы душевной болезни, – уклончиво сказал Историк, – возможно, это сыграло свою роль. Он глубоко религиозный человек, а почтенные профессора называли его – "развратителем молодёжи". Есть от чего впасть в уныние. В общем, нам нужна подписка на "Journal für die reine und angewandte Mathematik". Это такой немецкий журнал для детей и молодежи где в 1874 году вышла статья Кантора "Об одной теореме из теории непрерывных многообразий".

– Я в упор не понимаю роли камешек, – признался Химик, – ты что на их примере собрался Кантору показывать.

– Ну, – протянул Историк, – у нас там практически идеальный треугольный Амазонит с треугольной же дырой почти посередине.

Химик задумался.

– Похоже на то треугольник Серпинского, – осенило его, – двумерный аналог Канторова множества на плоскости если рисовать на бумаге.

Историк согласно угукнул.

– А еще, в поисках камешка Николай внезапно понял: все побережье – это рекурсия. Можно найти камешек, вдающийся в море, как береговая линия сверху. А если, -Историк напыжился, – рассказать, что чем меньше масштаб линейки, которой мы измеряем береговую линию, тем длиннее становится береговая граница, это эффект Ричардсона, то все. Кантор будет есть у Николая с руки!

– Ты не похож на Историка, ты слишком много знаешь, – подозрительно сказал Химик, – кто ты и что сделал с его носителем?

– Ричардсон, первый кто подал заявку на эхолокатор и гидролокатор, – успокоил его Историк, – так что, знаю я его по долгу ученого. Про эффект я читал мельком, но в нашем положении, как ты уже заметил, малейшая когда-либо прочитанная информация всплывает сразу.

– И это немного пугает, – буркнул Химик, – словно мы два поисковика, Гугл и Яндекс, правда с ограниченной функцией. Но эффект Ричардсона – это уже фракталы, до которых, в реальности, еще лет сто. А там уже и теория рекуррентных множеств, короче – я с ума сходить сейчас не хочу! Пусть Кантор сходит.

– Именно, коллега, – потер воображаемые руки Историк, – именно. А наша задача сделать Канторово схождение с ума качественно и во благо Родины. Маманька наша – квасной патриот маленькой Дании, везде протежирует своими соотечественникам и вовсю ненавидит немцев. Пойдем к ней, расскажем как датчанина Кантора обижают эти немецкие юберменши и отправится Георг первым рейсом в Императорский Санкт-Петербургский университет на кафедру математики. Я гарантирую это.

–Да, – с уважением сказал Химик, – русский математик Кантор это... Он замолк, подбирая сравнение... – Как парочка авианосцев к уважухе за государство, – нашелся он.

– В нашем случае, броненосцев, – поправил Историк, – но уже не парочка, а штук пять. Хотя вряд ли кто сейчас это понимает, но оно и к лучшему.

***

Карета мягко притормозила у угла белого трехэтажного здания с широкой надписью сверху 'Фотографы Их Императорских Величеств 'Левицкий и сын'' казаки спешились и один из них открыл дверь кареты, помогая выйти цесаревне с ее спутницей.

– Потом здесь сделают государственный музей печати, – меланхолично прокомментировал Историк, – а сейчас это ателье и личной дом короля фотографий Сергея Левицкого. Хотя дом он вроде уже продал.

– Неплохой дом у короля, – сказал с любопытством Химик, – еще в прошлом году он был двухэтажным. А продал зачем?

– На Невский опять переедет, – ответил Историк, – начинал он работать там, затем уехал, фоткал во Франции семейство Бонапартовых, вернулся в Россию десять лет назад по личной просьбе императрицы.

Внутри дома гостей встречал лично хозяин, невысокого роста, округлый, начинающий седеть, мужчина с роскошными бакенбардами, в пенсне и мужчина лет тридцати, с внимательным взглядом, ранней залысиной и острой бородкой.

– А, это его сын, – сказал Историк, – видел его на портрете Репина, они кореша – учились вместе в Академии художеств. Рафаил Левицкий – наш, кстати, будущий личный фотограф.

– Ваше императорское высочество, – склонились синхронно Левицкие, но продолжил естественно, один глава семейства Сергей Левицкий, – павильон готов к съемкам, позвольте пройти в помещение.

Сам павильон был пристройкой к дому со стороны Волынского переулка, с широкими окнами и был разделен на несколько залов. Несмотря на достаточную освещенность вовсю светили лампы. Было жарко.

– Никенька, Жоржик, – позвала Мария Фёдоровна сыновей, – становимся у портика делаем общую фотографию

– Ого, – удивился Историк, послушно вставая справа Марии Фёдоровны – нам не придется ждать пока подготовят пластину для съемки? Там же минут пятнадцать процесс занимает. Просвети, Хим?

Хм, – лекционным голосом начал Химик, – в специальном зажиме при помощи мела, растворенного в смеси воды и спирта, поливают пластину, затем удаляют излишки коллодия с углов, потом для создания светочувствительных галогенидов серебра в слое коллодия пластина погружается в раствор нитрата серебра. Хотя в Англии уже насухую в порошке бромжелатина вместо коллодия делают.

Старший Левицкий суетился возле громоздкого ящика с желтым медным объективом, видимо наводя резкость.

– Царская семья ценит время, – изрек Химик, – за пятнадцать минут послали лакея предупредить что едут. Поэтому Левицкий и сказал что все готово.

– Прямо физически представляю как Романовы убивают Ждуна, – оценил Историк. – Жестоко и цинично. Ногами.

Быстрым шагом в павильон зашел Рафаил Левицкий, неся в руках кассету и подошел к камере.

– Ваше императорское высочество, позвольте предупредить вас о начале съемки, – любезно сказал Сергей Левицкий, – прошу вас некоторое время не двигаться.

– Сейчас Рафаил побежит с кассетой в другую комнату, – продолжил лекцию Химик, – в ней стоит окно со специальным желтым стеклом, выльет проявитель на пластину, и через пятнадцать секунд прибежит обратно и засунет пластину в ванночку, что уже приготовил его отец.

– Благодарю вас, ваше императорское высочество, – сказал старший Левицкий, а младший вынурнул из-под черной накидки и быстрым шагом отправился туда, куда предсказывал Химик.

– А Сергей Левицкий сейчас насыпет в ванночку волшебного порошочка, – вещал Химик, – то есть тиосульфата аммония. Лучший закрепитель для фоток. Ну и все – через минуту в ванночке будет негатив, его покроют лаком и напечают фоточки.

– Ваше императорское высочество, прикажете делать одиночные фотографии? – спросил старший Левицкий

– Да, конечно, Сергей Львович, – ответила Мария Фёдоровна, – Никеньку сделаем первым, уж больно он хорош в гусарской форме.

– Поручик Навальный, раздайте патроны директор Грудинин, седлайте коня – ехидно пропел Химик.

– Согласен, немного нелепо, в семь лет получить прапорщика, то есть корнета в кавалерии и форсить обер-офицерским мундиром, – покладисто согласился Историк, – но есть и обратные примеры. Вот герцог Бернгард Саксен-Веймарский надавал по щам самому генералиссимусу Валленштейну в битве при Лютцене. А был он тогда в звании полковника. Не форма красит человека

– А место, – внушительно сказал Химик

– А должность папеньки, как всегда было в России, – веско произнес Историк, – да и деду приятно будет увидеть внука в форме своего подшефного полка.

***

В карете обратно по возвращению домой Мария Фёдоровна преспокойно достала из сумочки фрейлины нечто печатное, при виде которого Историка едва не хватил удар.

– Матерь Драконов, – сказал он восхищенно, – нет, я всегда знал что Дагмар – модница, но чтобы читать журнал мод! Из Штатов! За октябрь месяц!

– Это не журнал мод, – презрительно высказался Химик, – это некрономикон какой-то. Ты на название глянь: "Godey's Lady's Book". Книга божественной Госпожи. Сектанская фигня. Увезет нас мамка к мормонам и заставит кукурузу сеять.

– Да че ты понимаешь, – отмахнулся Историк, – это самый массовый и популярный журнал, и не только из женских – вообще, на наше время. Французы после войны и революции сдали. Пока они отвоюют модный рынок пройдет не один год.

– А выглядит он как, – не унимался Химик, – почему он не в цвете, почему "редактор Сара Хейл" гордо красуется в середине страницы, а по бокам нелепые литографии женщин на лестнице, кухне и черт те знает где еще, в окружении овощно-фруктовой цепи растений?

– Потому что редактор – сексист, – пошутил Историк, – кстати, новогодний выпуск для особо крутых клиентов они вручную размалюют краской – тебе понравится.

– Николай еще маленький, что бы ему нравились разукрашенные девахи, – саркастично ответил Химик.

Тут Николая толкнул Жорик, отчего-то после посещения фотосалона принявший многозначительный и гордый вид, и прошептал: "глянь, Ники, что я у Левицкого выпросил, когда мы уходили".

Он протянул ему руку с зажатым в ладошке нечто и Историк едва не свалился от хохота на пол.

– А говорил рано Николаю разукрашенных девиц, – хихикнул он, – а Жорику вот в самый раз.

В руке Жорика лежала миниатюрная игрушка-слайд на шнуровке, в центре которой был слайд простоволосой женщины, а по бокам было стекло, подставляя которое на центр можно было менять прическу, головной убор и одежду героини.

– Ничего себе, – сказал ошарашенный Химик, – слава богу хоть девушка одетая.

– Ай да Левицкий, ай да щукин сын, – выразился Историк, – потрафил царственному клиенту. Интересный русский семейный феномен: младший брат – драматург, обличающий власть, старший – министр. Один брат придворный фотограф, другой – революционер. Племянник – писатель, преданный анафеме, тетушка – фрейлина императрицы. Одна Россия служит, другая жулит.

– Все переплетено! Везде Сатирикон. Бездействие закона при содействии икон. Убейся если ты не коп и если ты не власть. Наш город не спасёт и чудодейственная мазь, – вдохновенно зачитал Химик.

– Респект Мирону, – поддержал Историк, – лучше не скажешь.

Карета проехала Аничков мост и Николай обратился к маме с просьбой об остановке перед воротами.

– Но зачем, Ники, – удивилась Мария Фёдоровна, – какая в этом надобность?

– Я хотел бы опустить в кружку свое скромное пожертвование, – промямлил Николай, – видит Господь, пока это все что я могу сделать, но я только в начале своего пути.

– Мой дорогой сын, – растрогалась матушка и прижала его к себе с неожиданной силой, – конечно, мы остановимся.

Карета притормозила у ворот, на тротуаре Невского, рассекая спешащую по своим делам толпу и фрейлина, приткрыв окошечко к кучеру, попросила Григория подождать у ворот.

Николай вышел в этот звенящий день, отдал воинское приветствие оказавшемуся рядом офицеру, вдруг узревшему царственную семью, и подошел к скромному деревянному ящику, прибитому между полосатой будкой и створкой ворот. Когда-то, читая в архиве пожелтевшую бумагу полицейского управления – разрешения "О выставлении у ворот Аничкова дворца на Невском проспекте в Санкт-Петербурге кружки для сбора пожертвований на устроенный в Александровском дворце в Царском Селе склад госпитальных предметов цесаревны Марии Федоровны" разве мог он предполагать, что встанет напротив нее и вложит в её узкую щель единственный свой царский капитал – рубль 1859 года "В память открытия монумента императору Николая I на коне". Подаренному ему дедом, еще когда Николай был малышом, после лекции о знаменитом тезке, его прадеде.

***

– Раз пошли на дело я и Рабинович, Рабинович выпить захотел, – мурлыкал Историк, рисуя на уроке под гудение АПешки, объясняющей дроби будущему гению математики, замысловатые геометрические фигурки в тетрадке.

– Строго на север, порядка пятидесяти метров, здание типа будка, – поддержал его Химик, – как будем брать Хоменко?

И хотя Историка так и подмывало ответить: "на живца", он взял себя в руки – дело то нешуточное. Грабёж со взломом!

– Кто у нас охраняет Наследника? – начал он перечисление, – казаки конвоя Е.И.В. дворцовые гренадеры и дворцовая стража. Ночью все спят, кроме патрулей и постов дворцовой стражи, к которой принадлежит Хоменко. Он дежурит сутки. Служебная квартира у него на первом этаже. Значит, нам нужна ночь и крепко спящий Хоменко. Ключи от его квартиры нам не нужны, мы сделаем отмычку.

–Ты полон талантов, мой друг, – похвалил его Химик и поинтересовался, – может и травить его тогда не стоит? Заберем миллион, когда дежурит.

– А вдруг зайдет, когда мы там шуровать будем, квартира в полминутной доступности, – вздохнул Историк, – и так тревожно, успокаивает только мысль что свое же, царское и забираем. Выпьет и отрубится – подчиненные не посмеют будить ночью начальство. Уложат в караулке, будут ждать утра. Но к делу. Девятнадцатый век – рай для наркоманов. В аптеках свободно продают в порошках опий и его производные. Через несколько лет в продаже будет кокаин и к началу двадцатого века – героин. У нас и сейчас богатый выбор: лауданум – раствор опия в алкоголе, сорока шести градусов, хлороформ в виде каплей от кашля "Kimball White Pine", морфий в виде сиропа – вообще от всех болезней. Все это есть в каморке у нашего милого старичка-педиатра, хотя в реале он больше фельдшер, – Чукувера. Заодно навыки взлома прокачаем.

– Хлороформ, надо очищать дальше, – принялся размышлять Химик, – в каплях он слабоват, у него такой своеобразный ментоловый привкус. Палевно. Морфий? Поить от кашля Хоменко сиропчиком? Сам то он лучше водки хлебнет. Порошок растворим чуть более чем хреново. Придется нагревать в спирте. Делать это на кухне в окружении поваров? Вот и остается лауданум, он уже алкоголем разбодяжен. Вкус у него горьковатый, так что в водке незаметно будет. Цвет только демаскирующий – насыщенно красный. Если опий в порошках купить я сам могу заварить настоечку на водке, гвоздике и корице. Отфильтровать и будет убойная, бесцветная жидкость.

– Просто повысим дозу лауданума, – сказал после некоторого колебания Историк, – разводить костёр в Аничковом саду и варить в котле опий не самое удачное решение. Николая никуда и никогда не выпустят одного, хотя аптека прямо через дорогу в доме напротив, а доверять Володьке купить опий мы не можем. Все придется делать одному. А с цветом... Нужна непрозрачная бутылка.

– Вспомнил, – воскликнул Химик, – Хоменко же на дежурстве к фляжке прикладывается. У Николая есть в памяти это воспоминание. Серебряная, с одной стороны плоская, с другой с царским вензелем. Да ему мамка наша её и подарила!

– Ничего странного, – объявил Историк, – он у Марии Фёдоровны в любимчиках ходит. Антуражный тип в медалях и крестах с бородой. Здоровый и почтительный с царской семьей. Если бы не эти три миллиона рублей, после смерти... Со всеми выплатами жалование у него не больше восьмиста рублей в год. Ну не у египетского же фараона Хоменко службу начинал!

– Хорошо, план в общих чертах ясен, – сказал Химик, – теперь конкретика: как мы забодяжим лауданум в его фляжку, и как сделаем отмычку. Имей в виду – я замки никогда не вскрывал!

– Мое детство проходило под лозунгом "доминируй, властвуй и сажай", – пошутил Историк, – а в те моменты, когда удавалось отбояриться от болота с картошкой и комарами, родители уезжая на дачу закрывали меня на ключ. Так я научился вскрывать замок отверткой и шпилькой, дабы погонять с пацанами в футбол. На перемене якобы теряем ключ. Подпиливаем до одного зубчика. Он будет даже удобнее отвертки. Загнем гвоздь – будем вместо шпильки. Замки здесь сувальдные, надежные и прочные, но их минус: легко поддаются отмычкам. Да и откуда во дворце взломщики: красть у своих когда можно у царя?

– А фляжка? – напомнил Химик

– А вот тут на арену выходит смотритель за золотой и серебряной посудой, зильбединер Аничкова дворца, – провозгласил Историк, – и с помощью доброго слова и отмычки делится похожей серебряной фляжкой, которую, залив лауданумом, мы незаметно подменим Хоменко.

– Доброго слова? – недоверчиво спросил Химик, – мы же действуем в одиночку

– Доброе слово побудит его показать какими предметами Романовы награждают своих верных слуг, мы же всю сервизную обыскать даже за месяц не сможем, – сказал Историк, – а отмычка позже заберет показанное. Все, уходим на перерыв и пора сказать Радцигу, что ключ от своей комнаты мы пролюбили!

***

– В какое ужасное время мы живем! – куртуазно выразился Историк, когда в очередной раз задел ножовкой за ногу. Сапог конечно не сдался и защитил, но тенденция была нехорошей, – тиски бы нам не ручные, а настольные, а вместо кустов – мастерскую.

Химик что-то тоскливо пробурчал. Дело откровенно не ладилось.

Николай расположился в кустах за хозяйственным павильоном, что стоял по соседству с Манежной и наступив ногой на ручные тиски, с зажатым в ней ключом, пилил его ножовкой. Вернее, пытался.

Операция прикрытия "Скворечник", развернутая Николаем с помощью Жорика и Вовки, несмотря на не сезон и удивление камер-фурьера Руфима Фарафонтьева прошла успешно.

– Зима уже близко! Каждому скворцу по домику и булке хлеба! – провозгласил Николай на перемене и, поддержанный своими верными сторонниками, двинулся на штурм хозчасти.

– Но Ваши высочества, – пытался возражать Фарафонтьев, – птицы уже улетели зимовать, скворечники делают весной!

– Как смеешь ты, Руфим Федорович, противиться спасению бедных птичек, – плаксивым голосом сказал Николай и угрожающе хлюпнул носом.

– Птички мёлзнут! – топнул ножкой Жоржик и на этом сопротивление камер-фурьера кончилось. Потрясенный Фарафонтьев лишь успевал записывать в особый журнал инструменты, что выносили ребята. Конечно, он отправил за ними приглядывать молодого работника, подвернувшегося под руку младшего повесточного Виктора Глазунова, но Николай такое развитие событий предвидел. Не зря же он вчера спорил на то, кто больше подтянется на турнике. Володька хоть и кабан на фоне Николая, но это и его и сгубило. Тяжёлую тушку – подтягивать труднее, так что Николай спокойно сделал на два подтягивания больше и заимел с Володьки задание. Он шепнул ему на ухо пару фраз и не успел Виктор оглянуться как уже пилил и строгал доски для скворечника под неугомонные расспросы Жорика и солидные комментарии от Володьки. Сам Николай, незаметно отойдя с прихваченными ручными тисками, пытался подпилить ключ. Вот тут-то дело и застопорилось. Все же он простой ребенок и силенок, а главное, сноровки не хватало от слова совсем.

Такими темпами пилить мы будем пол-зимы, – вынес приговор Химик. Но в дело вмешался случай.

– Псс, помощь не нужна, – раздалось от решетки со стороны Фонтанки и выглянул из-за кустов Николай увидел какое-то худое, костлявое лицо, прилепившееся к ограде.

– Обычно такие лица бывают у легкоатлетов, – высказал свое мнение Химик

– Ничего странного, парень экономит на конке, много ходит пешком на работу, если она у него вообще есть и плохо питается, – предположил Историк, – финансовый кризис закончится только в следующем году.

– Кто таков, откуда будешь? – надвинув фуражку по брови с целью конспирации, вопросил Николай, подойдя ближе к решетке.

– Пудостьский я, с крестьян, зовут Семён Рядков, на заработках в Нобелевских мастерских, что на Большом проспекте у Сампсониевского собора, – словоохотливо заговорил парень, косясь на ножовку, – работе по металлу обучен. В мастерских-то больно ладно вначале было, а сейчас работы нет. Услышал шум ножовки, подошел.

– Людвиг Нобель сейчас переориентируется на конструирование паровых насосов перекачки нефти для предприятия брата Роберта, находившегося в Баку, – сказал Историк, – возможно, какая-то часть рабочих на некоторое время не у дел. Надо вербовать бедолагу, тем более деревня Пудость рядом с Гатчиной. Пригодится.

– Хорошо, – проговорил Николай, изучающе вглядываясь в Семёна. Простое, потрепанное кепи, с лакированным козырьком, затертая на сгибах, суконное полупальто на ватной прокладке, кое-где аккуратно подшитое. Видно не его – досталась в наследство. Сапоги – ветхие и стоптанные. Пора менять. Типичный образчик рабочего люда. Среднего роста. Патлат, но не бородат. Лицо вроде открытое и честное, насколько это возможно при взгляде из-за решетки.

– Вот видишь, левая сторона, – начал объяснение Николай, – спиливаешь до этого зубчика ровно. С правой стороны спиливаешь все зубцы. Зашкуриваешь. Просто и понятно. Работы умельцу на полчаса. Завтра приходи в это же время. Если меня не будет – жди. Только близко к решетке не подходи, бывают патрули ходят – свирепствуют. Получишь рубль.

Семён понятливо закивал, и Николай вложил в его протянутую руку ключ. Он немного помялся перед уходом, и Историк понял почему.

Все будет завтра, хотелось крикнуть ему этому, без сомнения, еще не евшему сегодня человеку, но денег у наследника Наследника просто не было.

– Чёртова детская бедность, – выругался Историк, Химик согласно вздохнул.

Николай опустил руки в шинель и вдруг рука его нащупала какой-то кругляш. Так это тот самый абаз за раскраску яиц к пасхе, жалованный им с Жориком батей, осенило его.

– Псс, парень, – передразнил он Сёмена и когда тот недоуменно обернулся, строго ткнул в его сторону указательный палец, мол буду бдеть и ловко кинул ему двугривенный.

***

– Какая прелесть эта манная каша с тёртым сверху грецким орехом, – восхищался Химик первым обедом. – Простое вроде блюдо, а как неожиданно приготовлено.

Компания сидела в столовой и обсуждала итоги операции "Скворечник". Историк сосредоточился на обсуждении с ребятами, и Химик пустился в длинный монолог восхваления французского повара Эжена Кранца.

Николай подшучивал над Володькиным скворечником, утверждая что страшнее этого дома только здание всех скорбящих радости на Петергофской дороге. Так хитро называли больницу умалишенных в Санкт-Петербурге. По его мнению, скворцы непременно оценят Володькино творение, собрав в нем всех неадекватных представителей пернатого племени и забив вход в него наглухо. Володька аппелировал к первенству нового слова в архитектуре скворечников, не поддаваясь на провокации, а Жорик горячо утверждал, что хороший дом для птичек – это как можно больший дом.

АПешечка, подперев подбородок, умиленно наблюдала за компанией с фарфоровой кружечкой, разрисованной видом Монплезира, в руке и Химик поймал себя на ощущении полного домашнего уюта.

– Пока можно, – расслабленно сказал Историк, – мы продвинутые и неутомимые работники ножовки и гвоздя, романтики больших дворцов, но на сегодня дел больше нет. Экскурсию к зильбединеру и маманьке за длинным рублем, вряд ли можно назвать трудной работой. Так, проходной кастинг на роль осветителя в передаче "Телемагазин".

– Зильбединер во дворце Роман Инано. Он с папкой на войну уехал, – начал детализировать план Химик, – и вообще, называй его просто – буфетчик. Что за нелепая вычурность.

– Тренирую искусство великосветской болтовни, – не моргнув глазом, соврал Историк, нас ждут в будущем пышные приёмы и часы, выносящего мозг, пустопорожнего разговора. Кто там буфетчика подменил?

– А подменил его молодой Илья Захаров, подвизавшийся ранее в канцелярии, – вспомнил Химик, – с Наследником на войну полдворца укатило. Шанс отличиться для юнцов. Николаю он все расскажет и покажет, но маманьке шепнуть все же стоит про намечаемую экскурсию. Сам знаешь, она любит всё контролировать.

– Безусловно, – согласился Историк, – думаю ко второму обеду она уже прикатит из Зимнего. Все равно основная нагрузка по работе Красного Креста лежит на действующей императрице.

Под ухом Николая раздался шепот Радцига: "позвольте, ваше высочество, вручить вам новый ключ" и из рук камердинера ключ перекочевал к царевичу.

Все по плану, – сказал довольно Историк, – гвоздь загнули английской буквой эс, ключ в руках профессионала, наш новый ключ у нас, мамка ожидается через пару часов. Пойдем что ли географию учить?

– Зачем географию знать – ямщику сказал, довезёт, – начал было зубоскалить Химик, но был сражен ответным доводом.

– Чтобы враги от нас не убежали, – поставил точку Историк.

– Жорик, – вкрадчиво произнес Николай, – а ты хотел бы знать куда птички улетают зимовать? Александра Петровна нам сейчас на географии все расскажет.

– Подлиза, – фыркнул Химик.

– Ретроград, – не остался в долгу Историк.

Жорик кинулся к глобусу в кабинет, а Володька, проходя мимо Николая, наклонился и тихо пообещал, что даже если проиграет в споре в следующий раз, то без знания на что уходит его желание ничего не будет делать.

– Растет мушкетёр, – оценил его позыв Химик.

– Ладно уж, – сблагодушествовал Историк, – операцию "Письмо" по Кулаеву проведём через него и его брата Константина из Первой классической Санкт-Петербургской гимназии.

***

– Маменька, а правда, что Ханс Кристиан Андерсен про тебя сказку «Принцесса на горошине» написал? – встретил непосредственным вопросом возвращение Марии Фёдоровны Жорик.

– Было у короля три дочери: красивая, умная и добрая, – интерпретировал вопрос Историк, – ты из них какая?

– Но ведь она и красивая, и умная, – не согласился Химик.

– Да и кучера не выгнала, когда тот напился и упал со своего места, и даже запретила об этом говорить казакам из Конвоя, – внес дополнительную деталь Историк. – Просто Жорик маленький ребенок, нельзя же так откровенно лепить культ личности с помощью непревзойденного сказочника. Старшая ее сестра будет королевой Великобритании, но не особо счастлива в браке. Младшая забеременеет от лейтенанта кавалерии и замуж удачно выйти не сможет, а бастарда придется отдать другим родителям.

– Правда, – пошутила Мария Фёдоровна, – только я все равно тогда не умела читать. Вы читали сказки?