Текст книги "Властелин бумажек и промокашек (СИ)"

Автор книги: Алексей Богородников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

Наранович откашлялся и деликатно заметил, что разработка и применение тарифов в ведении Департамента таможенных сборов Минфина Российской империи. Который при этом учитывает позиции как государства, так и промышленников.

– Директор этого департамента Качалов – папкин человек, – заметил Историк, – бывший глава Новгородской земской управы, архангельский губер и вот глава департамента. Был в свите Александра Александровича и Марии Фёдоровны в их путешествии по России. Состоял в Комитете пособия голодающим 1868 года. Его роль в спасении населения двух губерний от голода оценили в пять пунктов Табели о рангах. То есть Качалов, за год от титулярного советника скакнул до действительного статского советника. От капитана до генерал-майора.

– А что вы можете сказать о качестве рабочей силы, – не унимался Николай, – в Сибири много ссыльных и беглых. Учитывая неразвитую производительную базу, как вы сами сказали, очевидно, что рабочих эксплуатируют в таких условиях еще интенсивнее. Помнится выход рабочих в 1841 году зимой на промыслах Асташева закончился трагедией: около ста двадцати человек погибли от обморожения. Эта тема поднималась в "Северной звезде" в связи с прошлогодними волнениями на Еленинском прииске Назарова.

Наранович вытер вспотевший лоб и с тоской признал, что да, таки эксплуатируют. Но рабочее движение неразвито и стачки единичные явления. Чаще всего пишут жалобы, не выходят на работы, не платят налоги. Крайне редко, но отчаявшие рабочие мстят лично мастеровым, владельцам приисков и чинам полиции. Но лучше всего эту тему для их высочеств осветили бы сами промышленники, поскольку он, Наранович, всего лишь, в первую очередь, выпускник Петербургского строительного училища и, во вторую – преподаватель математики в гимназии.

– А кого вы знаете из промышленников, – коварно поинтересовался Николай, – из молодых, одаренных, да чтобы вашего возраста?

– Ваше императорское высочество, – взмолился Наранович, – честно скажу, не гневайтесь – никого. Все купцы да промышленники с династиями: Сибиряковы, Трапезниковы, Юдины, Немчиновы, Акуловы, Гороховы, Богомоловы, Баллод, Шмотины, Самохваловы. С кем шапочно знаком, с кем домами. Да только что один брат наживает – другой проживает. Отец жилы рвет, а сын валенки топчет. По Сеньке шлык: не подпускают молодых в самостоятельное управление. Только что, если друг мой старый по детским играм – Иван Кулаев. В семнадцать потерял отца, среднего купчину с оборотом тысяч в двести. На его руках остались мать, да семеро братьев и сестра. Врагу такой доли не пожелаешь, но отцово дело он вытянул. Три медеплавильных рудника на Минусинске и Ачинске за ним в работе. Сейчас ему только двадцать лет, он моложе меня!

Все это время Николай ощущал некоторое непонимание со стороны Марии Фёдоровны. Преподавателя в дворец притащили о новинках математики рассказать и что же получилось? Вышел рассказ за жизнь и бизнес. Нет, номер "Северной звезды" Мария Фёдоровна сама же Николаю принесла во время болезни. В расчете на его литературную часть. Но, что крайне скучный материал под редакцией Никиты Зуева об эффективности производства горной промышленности в Сибири будет сыном прочитан и даже использован – было неожиданно. Наследница просто не знала как к этому относится. Отец алкоголик – горе в семье. А сын гений, как это?

– Да, – посочувствовал Марии Фёдоровне Историк, – сын гений, это вам не снег в карманы сгребать.

– Да подожди, – схохмил Химик, – Ханна Монтана милой девочкой была, а выросла в Майли Сайрус.

– Это как Нил Тайсон шутканул про Ньютона – вспомнил Историк. – Ньютон открыл биномиальное разложение, теорию цвета, сформулировал методы диференциального и интегрального исчисления, закон всемирного тяготения... А потом ему стукнуло двадцать шесть.

– Я из Тайсонов только боксера знаю, – пожаловался Химик.

– Хм, – сказал Историк, – этот Тайсон мастер по борьбе и астрофизике.

– Иван Кулаев, – задумчиво протянул Николай, – в семнадцать лет занялся крайне рискованным бизнесом. И у него получилось. Такие люди нужны России. Поправьте меня, матушка, если я ошибаюсь.

Мария Фёдоровна пошла еще дальше. Подтвердив все сказанное, она даже публично высказала мысль, что с таким крайне интересным человеком есть о чем поговорить.

– Это не то, что Ваню ждут завтра во дворце, – расценил Историк, – всего лишь намек, если Кулаев совершит что-то героическое, его примут во дворце. Следует понимать: Николаю потакают – он любимый сын Марии Фёдоровны. Учителя, сына чиновника, с журналами пригласить во дворец для преподавательской лекции возможно. Такое происходит постоянно в Европе. Отец Марии Фёдоровны – принц, учился в Боннском университете, а не отдельно. Но какого-то сибирского купца во дворец русского Наследника? Это немыслимо. Зато теперь, с легкой руки маман, мы с полным основанием можем передать от себя пару любезных строк Кулаеву. Это его впечатлит и заставит отнестись серьезнее к Николаю.

– Павел Петрович, если вы переписываетесь с Иваном Кулаевым, – Николай переглянулся с Марией Фёдоровной, – следует сказать от Нас , что его отношение, чувство долга и преданность отцовскому делу заслуживает уважения и поощрения. Благоверная государыня цесаревна и великий князь Николай выражают ему свое удовольствие.

Мария Фёдоровна встала, показывая что аудиенция окончена, подала руку для поцелуя пунцовому от радости Нарановичу и пожелав успехов на поприще науки, ребятам, сидевших с ошалелым видом от всех свалившихся на их голову знаний, оставила юдоль премудрости.

***

Наранович покидал дворец совершенно в пораженных чувствах. Царская семья, мифологизированный предмет дум и молений, вмещающая комплекс понятий – от религиозного до философского. Словом, без царя – земля вдова. Вот эта самая семья оказалась на расстоянии вытянутой руки, говорила с ним и привечала. Одно это, способно ввести экзальтировать любого подданного империи. Но когда у Наследника оказывается, не по годам, умный сын то... Тут Наранович перекрестился на Казанский собор.

А и заживем же славно, проскочила у него шальная мысль. Во сколько Петр Великий математику осваивать начал? Четырнадцать? Николай Александрович уже обгоняет. Не говоря уже о его познаниях в экономике, отрывочных, но для ребенка девяти лет крайне удивительных. Особо импонировали у сына Наследника его внимание к людям, рассудительная речь и ощущение огромного интеллекта.

Наранович провел рукой по карману с конвертом от Николая, что царевич с обаятельной улыбкой попросил вложить отдельно от официального царского, в его письмо. В следующую пятницу во время посещения дворца фельдъегерская служба примет и присовокупит письмо Нарановича совместно к царскому, с милостивым пожеланием успехов Ивану Кулаеву. На этом настоял Николай, сказав что будет нелогично послать царское письмо фельдъегерской почтой, так что оно обгонит письмо Нарановича недели на три. А записку Николай Александрович решил написать, как он выразился, чтобы не быть "на словах как на гуслях, а на деле как на балалайке".

– Настанет время великих дел, – говорил Николай, завораживающе блестя серыми глазами с зелеными искорками, – но всякое дело начинается со слова. "Ты будешь населен, развалины его восстановлю и бездне прикажу иссохнуть..." Так говорит Господь.

Царевич зажал какой-то экземпляр из его коллекции немецких юношеских математических журналов, но Павел Петрович был только рад. Время свершений начинает разбег, и он не безучастный зритель.

– Таки что, сподобится Кулаев на твою приманку? – в сотый раз, нетерпеливо спрашивал Химик.

– А ты бы не сподобился Родине послужить? – меланхолично отвечал Историк, чиркая в тетради по математике. Александра Петровна не изменила науке и в наказание за проступок с тушью указала список задачек. – Не патриот что ли?

– Да, но, – потерялся Химик, – обоснование службы какое-то мистически-религиозное! Меня это смущает.

– Не еретик ли ты случаем, мил человек? Что за хула на веру? – так же меланхолично спрашивал Историк, – я царь простой, в Бога не веришь – даю тебе выбор: огнем тебя зжещи или живаго в землю засыпати?

– Это что за самодержавные выходки, – громко возмущался Химик, – ты! Мне! Не царь!

– И очень даже хорошо, – покладисто соглашался Историк, – не царь я всяким неучам.

– Отчего это неучам? – притихнув, спросил Химик.

– И собрался в лето 7156 года царь и великий князь Алексей Михайлович с отцем своим святейшим Иосифом, – нараспев, словно викинги из фильма "Тринадцатый воин" перед битвой, заговорил Историк, – и с митрополиты, и со архиепископы, и с епископом, и со всем освященным Собором, и говорил с своими государевыми бояры, и с околничими, и з думными людьми, – на этом месте Историк выдохнул и вполне буднично закончил, – и другими людьми добрыми, да смышленными, и написали они Соборное Уложение. А пункт первый его гласил – богохульника сжечь. Но это я коротко рассказал.

– Клёвый маркетинг, – кисло сказал Химик, – где тут причаститься? Надену крест и буду спрашивать: пацанчик, ты с какого прихода?

– Ладно, охальник, – смилостивился Историк, – пройдемся еще раз по фактам.

– Первое и самое главное – темп. Чем мы можем по-быстрому убедить Кулаева? Приезжай, я дам тебе миллион и езжай на другой конец света, сделай мне двадцать? Даже с письмом от Нарановича он подумает, что царевич в голову ударенный. Нет, в итоге он приедет, но как пробить встречу: Кулаев сам по себе фигура никакая.

– Да кинем рюкзак через решетку и дадим коротко инструкции, – не сдавался Химик.

– Запустить миллион в питерское небо? – подивился Историк, – гениально, старик. Осталось нарисовать значок самолетика на рюкзаке и подписать "диджитал резистанс". Знатный выйдет перфоманс.

– Перфоманс был в Якутии, – пробухтел Химик, – золото на снегу гораздо красивее яблок выглядит.

– В итоге, дадим ему для начала совершить подвиг, – сказал Историк, – а там с короной от царицы Федеи и в Аничковом дворце его примут.

– Если он её еще найдет, – не успокаивался мятежный Химик.

– Там не найти главное, – объяснил Историк, – основное при раскопке не повредить украшения. Семён Нешев не археолог и подвески повредил здорово. Хотя точно мы не знаем, гуннские сокровища пропали во время войны.

– Как можно быть настолько уверенным? – возражал Химик, – там же три кургана. Декабрь месяц, сначала придется прогревать землю, потом откапывать.

– Ха-ха, оригинальный клад был раскопан в декабре 1925 года крестьянином, от балды вышедшим себе пару камней из известняка надыбать. А морозов на Керченском полуострове нет, – отвечал Историк, – когда мост и трассу "Таврида" в Крым ваяли, раскопки даже зимой вели. На сотнях гектарах.

– Ух, – выдохнул Химик, – не могу я спокойно относится к таким танцам с бубном. Да пусть бы он в Питере клад какой нашел.

– А какой? – вопросил Историк, – монеты короля Вазы? Ржавую пушку царя Гороха? Что в молодом городе можно найти исторического? До фени всем сейчас на такие древности. Полиция обычно отпускала вместе с монетами, крестьян нашедших такой клад. Но вот украшения гуннской царицы. Они сами по себе бесценны. А преподнесенные в подарок нашей мамке. Даже не могу провести аналогий по степени крутизны.

Я могу, – выдвинул идею Химик, – написать книгу "Конан-варвар", снять фильм, а потом заявить, что Федея – жена Конана.

– Да ты гуру пиара, – смачно выразился Историк, – быть тебе министром культуры.

– Меня больше законодательство волнует по этой теме, – пропустил мимо ушей похвалу Химик, – найдет он цацки, а государство себе присвоит.

– Все очень строго в Российской Империи, – успокоил его Историк, – клад принадлежит владельцу земли. Поиски клада, без разрешения владельца земли, не могут даже власти вести. Кстати, поправить бы его в этой части. С компенсацией, конечно. Что касается нашего доморощенного Шлимана, землю в Тавриде он выкупит. Зря что ли мы слазали за парой бумажек к скворечнику. На самом деле, "марфовский клад" очень приблизительное название. Могильники знати с драгоценностями находятся в трех с половиной километрах от деревни Марфовки у хутора Бикеч, которого, в данный момент, не существует по всем документам. Так что землю купить проще простого.

– Складно говоришь, – не унимался Химик, – да только сам представь. Было мне видение от Сергия Радонежского и послал он мне пять тысяч рублей и велел выкопать корону Киммерийского государства. А действовать поручил через тебя, Иван Кулаев. Вот тебе план раскопок кургана и деньги, жду результата в течении месяцев. Я немного утрирую, но это тебе ничего не напоминает?

– Некогда объяснять: мне нужна твоя одежда и мотоцикл, – пошутил Историк и сказал серьезно, – но то, что Иван Кулаев на самом деле Иван Орлов, а его отец беглый ссыльной не знает абсолютно никто, кроме него. И высших сил, разумеется. Такое знание у царевича немыслимо в земном представлении, как источник остается только святой Радонежский. Поэтому в видение царевича ему придется поверить. Вообще, само обнародование такого факта убьет бизнес Кулаева. Но он поедет за сокровищами даже не вследствии намека в письме. Есть такая профессия, для которой шило в заднице служит стрелкой магнита. Не могу знать каково это: добывать с урками золото в тайге, убеждать купца вступить в рискованный бизнес или наезжать на начальника железной дороги при князе Хилкове. Но и с ссыльными, и с чиновниками, и с купцами Кулаев справился. Он не подведет, поверь.

– Там устой, где кисель густой, – проворчал, сдаваясь Химик, – ждем нашего Ларри Крофта с подарками на Новый Год.

– Исключено, – грустно вздохнул Историк, – железной дороги нет, дай Бог ему за месяц только до Крыма доехать.

***

– В такую погоду виски и кокаин должны раздавать бесплатно, – хмуро посетовал Химик на питерскую погоду.

– Лучше котят, – рассудительно сказал Историк, – они не зрачки, а круг друзей расширяют. Но это слишком сильный наркотик. Будем просто учиться. А то сегодня четверка, а завтра царский сын валяется у парадного подъезда со шприцом героина.

Николай сидел вечером следующего дня в своей комнате. Позади были занятия, конная прогулка со Флорой, обед и разбитые надежды, что из-за недомогания Даниловича военных занятий не будет. Да, генерал сказался больным, получил отпуск и уехал поправлять здоровье за границу к целебным водам. Но если вы думаете, что военно-учебный процесс обучения сына наследника из-за такой малости встал в бесконечных согласованиях кандидатур, то вы ошибаетесь.

Как прозорливо подозревал Историк – у каждого учителя Николая существует замена. Так что отсутствие царя и Наследника в столице никоим образом не сказалось на назначении военного воспитателя. Телеграфом была вызвана запасная кандидатура педагога и им оказался генерал-майор Матвей Степанович Лалаев.

Телеграф понадобился, поскольку в данный момент Лалаев ваял очередной исторический опус: очерк об истории 1-й Московской военной гимназии за текущие сто лет. Как объяснил Историк Химику, данный персонаж вообще, был плодовит на около-историческую военную писанину.

– Так, он много с кем закорешился, например, нынешнему военному министру Милютину, – рассказывал Историк, – помогал с очерком деятельности военного управления в России за последние тридцать лет. С Ванновским, протеже Александра Третьего, будущим военным министром, а сейчас начальником штаба Рощукского отряда, он угадал, когда писал Инструкцию по воспитательной части. Видный теоретик. Коснулся даже половой зрелости воспитанников военных училищ.

– Нам то он чем грозит, – лениво осведомился Химик, – больше рассказов о гигиене и правилах?

– И это тоже, – предсказал Историк, – но поскольку выпускался он артиллеристом, поучительные вещи про массированную концентрацию артиллерии тоже будут.

– Меня больше волнуют все те изменения, что мы уже произвели, – признался Химик, – за неделю с небольшим. Британская разведка, пристав, миллион, отставленный от учительства генерал, преподаватель математики, купчина, да даже облагодетельствованный крестьянин с Пудости. Камешков для лавины достаточно. А эффект всего этого не просчитываемый.

– Хуже чем царь-тряпка, – успокаивающе сказал Историк, – эту партию мы не сыграем, точно. Куда уж хуже? Проигранная мировая, революция и гражданская война.

– Все перечисленное лет на пятнадцать раньше? – невинно предположил Химик.

– Не вижу объективных предпосылок, – открестился Историк, – или ты имеешь в виду такую войну, где вся Европа против России? Я даже не знаю, как это так постараться надо для такого. Отравить по столице каждого государства парой пьяных и накуренных, нетрадиционных русских химиков?

– С документами от канцелярии Е.И.В. что подателям сего прощаются все грехи, – добавил Химик.

– Ну, возьмут они Москву, – прикинул Историк, – потом же все равно померзнут. Если Афганистан – кладбище империй, то Россия – некрополь народов. Свой-то с трудом выживает, уж насколько привычный. Такая война только сплотит народ вокруг императора. Другое дело, что нам народ зомбировать врагами вокруг не нужно. Российский народ нам нужен грамотный, не пьющий и богатый. Он может, в силу своей грамотности, императора с престола и попросить потом. Но мы же не маньяки: друзьяшек с руками по локоть в крови и по горло в народном бабле у нас не будет. Главное, страна в порядке. Будет общенародный запрос – без императора дальше в светлое будущее, проведем референдум и уйдем с чистой совестью. Или ты хочешь править вечно?

– Чур меня, – содрогнулся Химик, – забронзовею же, начну фетвы про ядерный рай выдавать.

– И все будут подхихикивать, за спиной покручивая пальцем у виска, – понимающе сказал Историк. – Это первый шаг к деградации. В будущем, кто только не возглавляет европейские государства или их правительства: женщины, геи, ученые, архитекторы, географы, художники. И всё у них хорошо, всё лампово. В России даже если дороги построить – тают вместе с выпавшим снегом. Но виноваты во всем, конечно же, агенты Госдепа. Не везет правителям России на свой народ. Одна надежда – закупить роботов и заменить ими население, к году так сороковому.

– Хм, – задумался Химик, – положим голосовать роботов правильно – научить не трудно. Но как их научить молиться? Как ляжет концепция божественного в их железячные головы?

– Как только робот скажет: 'пусть за меня думают свыше' – перед нами новый верующий, – пошутил Историк.

– Админь, – произнес Химик, – но вернемся к нашим реалиям, Николаю то чем заниматься до развязки второй части Марлезонского балета

– Как бы странно это не звучало, – вздохнул Историк, – на плечи Николая ляжет самое трудное испытание: быть посередине между примерным и послушным ребенком, оставаясь примером в мальчишеской банде из двух царских детей и одного 'приёмного'. Не палить из найденной в павильоне Росси пушки, не доводить до инфаркта генерала Лалаева, не ужасать своими выходками Александру Петровну, вгоняя её в состояние овоща. Подружиться и выстроить внятную схему дворцовых информаторов из ребятишек обслуги. Сделать вид математического гения уже удалось – начнем усиливать впечатление. Наранович отныне, наш человек в джунглях цифр и математических формул, будем этим пользоваться. Мамку нашу, Наследницу-цесаревну будем радовать вокальными данными и грамотным пиаром. Найдем чем заняться.

– Единственная настоящая роскошь – это роскошь человеческого общения, – процитировал Химик известного летчика, – люблю, когда ты расписываешь с таким апломбом предстоящую скукотень. Два месяца похожих под копирку, друг на друга, дней унылой работы.

– Ну, эй, – обиделся Историк, – ведь будет еще Рождество! Сделаем из фрейлины Александры – Снегурочку, а из раскрашенной зеленым картонки – орочью харю. Как насчет рождественской постановки пьесы 'Грынч – похититель Рождества'?

– Что за Грынч, – изумился Химик, – сын Змея Горыныча что ли?

– От Бабы-Яги, – доверчиво поведал Историк, – и на старуху найдется порнуха. Хватит уже цепляться к деталям, просто обогатим русский фольклор и Рождество современной сказкой. Будет весело – обещаю.

– Ты вот сейчас на квест-менеджера похож, – обвиняюще сказал Химик, – но Россия – приз посерьезнее сертификата прохождения выдуманной игры. Сядем и составим подробный план на два месяца до приезда Кулаева!

– А легко, – покладисто согласился Историк. – С чек-пойнтами каждое воскресенье. На тебе математическая часть, начинаем потихоньку составлять теорию номографии. На мне разработка и приручение Вани Харитонова. Папка этого пацана много знает, и мы не пройдем мимо такого роскошного источника знаний. Надо озаботиться турником в комнате – ведь на следующей неделе мы увеличиваем количество подтягиваний на одно, бегать каждый раз во двор ради этого нерационально. Что еще? Продолжаем уроки скрипки у Сашеньки Апраксиной?

Вечер начинал сгущать краски над одинокой фигурой мальчугана в комнате, но что ему тьма – кто знает, всегда во свете. Осталось донести его и расплескать в людские души. Богатство в помыслах и деяниях – вот чем следует гордиться. Вы скульптор своего бессмертия или жалкий банкрот с бесславным концом. Все это проявит история на пленке времени.

Эпилог

О чем думала Мария Фёдоровна, спустя два месяца после описываемых событий, завороженно вглядываясь в изящную, золотую диадему в сердоликах и гранатах царицы, умершей и похороненной почти полторы тысячи лет назад, никто не знает. Когда, давным-давно, после этого случая Николай спросил об этом вдовствующую императрицу она погрустнела.

– Знаешь, Ники, я смотрела и думала только одно: от нее осталась всего лишь диадема. Невыразимо печально.

Тогда Николай, внутренне чертыхнулся, увидев как залипла цесаревна на украшение и поспешил предложить свои услуги. Он осторожно взял диадему в руки и попросил: "позвольте, матушка?"

Мария Фёдоровна тихо вздрогнула когда венец очутился на ее голове и машинально схватилась рукой, поправить. Совсем простенькая – фактически обычный золотой обруч, с вкраплениями граната и сердоликов в три-два ряда – диадема производила фантастическое впечатление при мысли сколько веков стояло за трудом ювелиров темных времен.

– Органично смотрятся, – одобрил Химик, – простенькая с виду и очень умная принцесса в ювелирном уборе, ценность которого уникальна.

– Я видел золотую древнегреческую диадему, – уточнил Историк, – изготовленную за пять веков до Рождества Христова, она мне больше понравилась. Правда без инкрустации самоцветами. Греков сравнивать с гуннами, в этом плане, как бомжа и хипстера.

– Бомжу только зубы почистить и выйдет хипстер, – не согласился Химик.

– А в Северном парке вместо Картмана играет Ким Чен Ын, – саркастично сказал Историк, – мамка и без брюликов феноменальна.

На карточном столике Малиновой гостиной лежали остальные предметы, добытые Иваном Кулаевым в захоронениях курганов гуннских вождей. Пряжка гранатовая, подвески золотые, золотая розетка, бляшка, чаша, кулон – все из золота и инкрустированные самоцветами, бронзовое зеркало, бусы из полудрагоценных камней, удила для коня, портупейные и ременные наборы, два меча. И сорок две пластинки из золота общим весом в четырнадцать с лишним килограммов. Не поместившиеся на объемный и длинный столик вещи, лежали упакованные в ящиках. Иван Кулаев триумфально привез все трофеи в столицу, отбиваясь от журналистов и предложений устроить выставку гуннского золота. Вместо этого он послал почтительнейшее и верноподданейшее послание её высочеству с просьбой принять в дар ювелирное наследие гуннской царицы и немедленно получил аудиенцию.

– Здесь предсказуемо больше находок, чем было в реале, – выдал свое заключение Историк, – все три кургана были нетронуты. Вещи целы и не запороты ударом лома или лопаты. Наш Ларри Крофт – красавчик.

– Интересно, – задумался Химик, – сколько всё это стоит?

– Ты как американский миллионер Хаммер, кореш Ленина, который в реале, узнав о находке, сразу написал советскому правительству письмо с просьбой озвучить ценник за клад, – посмеялся Историк.

– А что ему ответили? – поинтересовался Химик.

– Сокровища бесценны, – задумчиво откликнулся Историк, – и даже странно почему так. Романовские брюлики махом раскидали.

– Ну, гунны... большевики... – протянул Химик, – это же практически родственники.

– Гаплотипы приходят и уходят, – поддержал Историк, – а гаплогруппа остается. Будем чинить, чтобы не стать страной курильщика. В общем, за два месяца нашего бенефиса в трагикомедии "Новая надежда" сегодня наступает заключительное действие. Сыграть его стоит так, чтобы все зрители сказали: "верю!".

– А для тех, кто не верит, мы выпустим специальную книгу, – усилил пафос Химик, – "Как воспитать правдивого человека при помощи парового утюга".

Все это время Иван Кулаев тщетно пытался разделить свое внимание между царевичем и цесаревной.

Мария Фёдоровна в атласном, длинном платье с фиолетовым отливом шлейфа, в белой, шерстяной жилетке поверх платья выглядела, как и всегда, сногсшибательно. Тридцать лет, самая пора женского расцвета. "Из взбитых сливок нежный шарф, Движенья сонно-благосклонны, Принцессы голос – мягче арф, И образ чувственной мадонны".

Николай, девятилетний ребенок, запанибрата общающийся со святыми. Благодаря его видению и письменным инструкциям, с картой курганов на Акоссовом валу, Кулаев ухватил Фортуну за косу и вот-вот затащит её в свою пещеру. И чувствовал прирожденный авантюрист – это только начало удивительного приключения.

Мария Фёдоровна сбросила с себя оцепенение груза полутора десятков веков и включила свое знаменитое гипноизлучение, принявшись расспрашивать Кулаева о раскопках. Ивана аж зашатало, но он держался: не мямлил, не терялся, отвечал бодро и четко.

Нагрянул он в Марфовку по его словам в поисках своих родных корней. Ибо, как не живет сорока без белого бока, так и без корней своих человеку одиноко. Сказавши эту двойную пословицу, Иван даже приосанился от своей лихости и продолжил заливаться соловьем. Четыре недели занял его путь в Таврическую губернию и после Сибири немудрено, что у моря ему понравилось. Прикупил он землицы, нанял мужиков дом копать, взобрались они на холм известняк рубить, а тут глядь – золото!

– Словно обухом по голове жмякнуло, – эмоционально признавался Кулаев, – вот он пёрст Господень. Может и нет родни у меня в Марфовке, но все равно не зря приехал. Сподобило меня найти сокровища бесценные для Отечества и семьи царской. А там и еще как сослужить смогу.

И Кулаев восторженно шмыгал носом, силясь сдержать простодушную улыбку победителя.

Вообще, весь вид его, несуразный из-за молодости, немного нелепый и провинциальный внушал доброе чувство надежности и доверия.

Черный сюртук, идеально ложившийся на фигуру, все же казался из-за детского лица молодого человека, без всяких складок и пухлых юношеских губ, каким-то неуклюжим. Ростом Кулаев вполне себе вышел наверх, а без купеческого пуза, вытянутая фигура его смотрелась нескладно. Глаза у Ивана выглядели бы беззащитно без густых, мохнатых бровей, но неукротимый огонек, горевший внутри них предупреждал – в обиду себя их обладатель не даст. Да, еще совсем юноша, но бойкий не по годам.

– Далеко пойдет, – оценил Химик, – если милиция бразильская вовремя не остановит.

– Меня другое интересует, – сказал Историк, – какого Станислава ему дадут. Только первая степень дает право на дворянство. Надо мамке-то намекнуть, что бы пролоббировала.

Ничего мамке намекать оказалось ненужным. В ходе беседы Мария Фёдоровна запустила пробный камень, хитро спросив о пожеланиях Кулаева за столь грандиозный дар.

– Ваше императорское высочество, матушка, Благоверная государыня цесаревна, – забормотал, рухнув на колени Кулаев, – не для наград же старался, не славы ради мёрз с лопатой, помыслы мои чисты, только бы цвела Россия под державным скипетром боговенчанной монархии.

– Нормально, – удивился Химик, – он сейчас серьезно в приступе любви к монархии бьется?

– Ога, – с удовольствием откликнулся Историк, – отрицательной селекции войн и революций еще не было. Человеческий материал, пожалуй, лучший. Даже немцы не так фанатичны. Революционеров, шедших в народ агитировать крестьян, последние частенько по щам расфасовывали, заслышав хулу на царя. Короче, прости нас ПётрКатя, мы все пролюбили.

– Революционеры разве не правы были, – спросил Химик, – так жить нельзя.

– Нельзя, – эхом отозвался Историк, – и так нельзя, и этак нельзя. Ни к чему, никогда Россия не готова, на компромиссы в обществе неспособна, на самоограничения власти – ха-ха, в элите (раньше бы сказали – интеллигенции) вечно говнари какие-то на которых кирпича жалко. А потом тут штыками люстрируют и начинают заново. Надоело же, ты думаешь, что я такой злой?

– Вакцина от злости не твоя – вот ты и бесишься, – ушел от разговора Химик.

Мария Фёдоровна мило улыбнулась Ивану Васильевичу в ответ на его страстную речь и заметила, что его деяние достойно награды независимо от помыслов, но пока Наследника нет в столице, Кулаеву стоить остаться в Санкт-Петербурге погостить.

Нормально, – приободрился Историк, – пробьют дворянство Кулаеву. В общем, первая степень Станислава достаточно редкое, после 1845 года, награждение. Чехову, например, третью дали в свое время.

К столу подошел обер-церемониймейстер барон Корф и это было знаком, что аудиенция заканчивается. Николай, без особого труда, выбил разрешение на чертежирование путешествий Кулаева якобы для урока географии у АПешечки и немедленно смылся под этим предлогом вместе с камердинером и купцом в свою комнату.

***

– Радциг, будь любезен, пару чашечек кофе принеси, пожалуйста нам с Иваном Васильевичем, – попросил Николай камердинера, оказавшись в своей комнате.

Радциг понятливо наклонил породистую голову. Он телепатически угадывал даже не интонации, но подсознательные мысли царевича. Будьте уверены, с кофе особо торопиться он не станет.

Оставшись наедине с Кулаевым Николай решительно махнул рукой на стол, сел и раскрыв тетрадь, строго поглядел на смутившегося Ивана Васильевича. Помедлив самую малость, от шока, Кулаев сел напротив Николая.

– Добрая речь, что в избе теплая печь, – улыбнулся уголками губ Николай, – у нас с вами, Иван Васильевич, времени не так много, а понять вы должны успеть многое. Высочествовать не надо, обращайтесь Николай Александрович – так короче. Скорее всего, вас мучает множество вопросов ко мне, но задавать вы их не имеет права. Так вот, я даю вам возможность задать мне три вопроса и отвечу вам честно. Вы должны знать, что будущий Наследник и когда-то Государь из себя представляет.

Иван Кулаев разлепил пересохшие губы.