Текст книги "Вызов Ланселоту: есть ли нынче рыцари без страха и упрека?"

Автор книги: Алексей Веселов

Соавторы: Валерия Веселова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

…Да, эффектный. А она так и не сходила в парикмахерскую ни в мае, ни сейчас. А собиралась еще к пятнадцатому апреля, на свой день рождения… Теперь, наверное, вообще никогда… Да и непонятно, куда идти. В Москву не наездишься. В Серпухов разве что. А может, и в Кудрино найдется что-то приличное?

…И как там Мила с Наташей… Она вот в волейбол сейчас пойдет играть, а они где?

– Здравствуйте, девочки! – сказала Ольга, войдя в комнату под номером сорок шесть, ту самую, где жили старшие и где предстояло жить ей самой.

На Ольгу уставились три пары глаз.

– Меня зовут Ольга Дмитриевна. Я ваш временный воспитатель, вместо Валентины Федоровны. Она поправится и вернется, а я дальше пойду. Такие вот вкратце дела, если верите на слово.

Девчонки молчали. Они ей, конечно, поверили. Раз тетка говорит, что она новый воспитатель, значит, так и есть. Только радоваться особенно тут нечему.

Кто такая ты, тетка?

Откуда взялась? Мы-то думали немного расслабиться без воспитки. А тут…

Уловив вопросы, витавшие в воздухе, Ольга пошла в наступление:

– У меня предложение, – быстро заговорила она, – знакомиться на волейбольной площадке! Посмотрим друг на друга, мяч покидаем. Ну, заправляем постели и…

Ольга почувствовала, что ее слова падают в пустоту и, бросив невнятное «жду», ретировалась из комнаты.

Постояв немного в коридоре и собравшись с духом, она зашла в сорок седьмую. Здесь оказалось полегче. В комнате жили девчонки помладше, кроме того, одна из них, с длинной косой, была любительницей волейбола. Девчонки послушно засобирались, правда без особого энтузиазма:

– Вот если бы в пионербол… – протянула невысокая крепышка, глядя из-под нависающей на глаза челки.

– В пионербол так в пионербол. Кинем монетку: во что первое играть. Если выпадет решка – будет пионербол.

– Я побежала площадку забивать! – прервала Ольгу волейболистка с косой. Одевшись быстрее всех, она умчалась на улицу.

Гм, забивать…

«Это козла забивают!» – чуть не крикнула Ольга ей вслед по домашней привычке.

В сорок восьмой комнате, на Олино счастье, еще нашлись любительницы пионербола, а у двери сорок девятой Ольга столкнулась с Еленой Игоревной.

Рядом с ней возвышался Чернов.

– С героем этим знакомы уже? Дмитрий Чернов во всей, так сказать, красе. Мы с ним еще в Подольском детдоме воевали. Верно, Чернов? Он на пять лет раньше меня в Москву перебрался. Вижу, не впрок пошла ему столица – в Подольске-то он посмирнее был. А теперь мучайся с ним!

Елена Игоревна зашла к девочкам. Да уж, подумала Ольга, настороженно присматриваясь к Чернову.

Но парень ответил ей спокойным, ясным взглядом. Сейчас он совсем не был похож на затравленного и озлобленного звереныша, каким был утром в буфете.

Смотри-ка! Как преобразился… По виду и не скажешь ничего такого. А мои – разве мои детки не такие же? Артисты все до единого! – решила Ольга и протянула Чернову руку.

– Ну, будем знакомы. Ольга Рукавишникова! – с вызовом сказала она.

Чернов поклонился и с готовностью пожал ее руку. Совершенно как джентльмен. Ольга легко представила, как он тросточкой поправляет щегольски сидящее кепи.

И все же, все же…

– Ты дружишь с моим сыном? – спросила Ольга.

– Профес… Кирюха – он клевый пацан. Из наших никто не может пятьдесят раз отжаться от пола, как он. Даже я. Почему не дружить?

– Что ж… У Кирилла еще не было таких… взрослых друзей. И вообще неважно с друзьями, мы недавно переехали.

– Зря.

– Что зря? – не поняла Ольга.

– Зря вы из Москвы… Я, как получу свою квартиру, я зубами…

Их разговор прервали девчонки, выбежавшие из сорок девятой.

– Здрасьте, Ольга Дмитриевна, мы на площадку!

За ними вышла Елена Игоревна.

– Идите, будет еще время поговорить, – сказала она и удалилась вместе с Черновым.

Глава 13
Никто не валится с неба

После полдника Олины подопечные все, как один, убежали в кинозал смотреть очередной шедевр со Сталлоне, и она наконец смогла вырваться к Киру. Зайдя на «фехтовальный» этаж, Ольга остановилась в недоумении и обругала себя дурехой. Подумать только – она так и не удосужилась узнать, в какой комнате живет ее сын!

Постучав в одну, другую, третью дверь, Ольга вскоре убедилась, что на этаже никого нет.

Наверное, на тренировке, решила она и отправилась в спортзал. Не помешает убедиться в том, что ее милый сынок действительно тренируется, а не пустился во все тяжкие.

Кир был в спортзале. Присев на скамеечку и послушав с пяток минут бесконечные «выпад, финт, батман, защита, средняя дистанция, скачок, оппозиция, флеш-атака, флеш-атака же, черт побери», Ольга вышла на цыпочках. Пусть спокойно тренируется. Ни к чему смущать парня. А она зайдет к нему после… ну, хоть после ужина. Когда и у него, и у нее наконец наступит свободное время.

Но после ужина Ольга, к своему изумлению, нашла Кирилла в буфете. Он, похоже, чувствовал себя совершенно в своей тарелке и снова стоял у бильярдного стола с кием в руках. Тут же были и интернатские, и спортсмены – вся утренняя компания, включая Лукина. Маячил здесь и Чернов.

Черт их разберет, этих мальчишек! Ольга подошла к сыну:

– Кир, поди сюда!

– Я сейчас, – бросил он товарищам и отошел с матерью.

Ольга нервно покусывала губы.

– Кир, как это понимать: после всего, что было, и после того, как тебя едва не отчислили, ты снова здесь!

– А что? У меня свободное время. И мы не на деньги.

– На деньги! Посмел бы ты снова на деньги! И этот Чернов! Смотри, он делает вид, что не замечает меня. Чувствует, что мне такая твоя дружба не может понравиться.

Кирилл набычился:

– Мам, я сказал: Дима мой друг.

– Друг…

В Ольге все клокотало, но она сдержалась и даже предложила миролюбиво:

– А чего ты с другом взаперти тут сидишь! Зови его с нами. К Волге сходим, покажете мне дальний пляж. Мои девчонки сказали, что там просто здорово! Песок, земляника в двух шагах.

– Мам, ну какая сейчас земляника! Темнеет уже. А эти твои девчонки… Чего ты вдруг решила воспиткой заделаться? Ты же в школе не очень работать хотела, а тут…

– Заделалась и заделалась, – отрезала Ольга.

Объясняться не хотелось: он и сам все понимает. Дураком сынок не был.

– Ну что, зовешь лучшего в мире друга?

– Нет, мам. У меня партия. Я с Лукиным не доиграл, а еще с Самохиным, потом Медведев. Я обещал. Ты позови кого-нибудь из девчонок… Или просто не ходи далеко. Здесь везде берег хороший, беседки есть.

Ольга развернулась и ушла. Что же делать, что делать?

Спустившись к Волге, она долго смотрела, как вдалеке мальчишки перетаскивают груды весел с пристани лодочной станции в зеленый домик без окон. Из его распахнутой двери неслась громкая музыка, но к месту, где стояла Ольга, долетали только обрывки мелодий. Дул ровный и довольно крепкий ветер. Ей стало зябко. Будь рядом Кир, можно было бы обняться. Вместе теплее.

Размеренный плеск воды, редкие крики чаек утишили ее тревогу, и Ольга подумала, что как-нибудь все решится. Может, и очень скоро. Надо просто подождать, а жизнь, она терпеливых любит. И обязательно выкинет нужную карту.

Возвращаясь с берега, Ольга встретила Анну Михайловну. Вместе пошли они к шумному пансионату.

– Ну и как вам первый день? – спросила Анна Михайловна, когда они поднимались по лестнице спального корпуса.

– Устала как собака, – честно призналась Ольга.

– А вы знаете, – вдруг сказала Анна Михайловна, – что это не совсем правильно?

– Что неправильно? – удивилась Ольга.

– Неправильно говорят: «устал как собака». Собаки не устают, как и все животные вообще. У них циклы жизнедеятельности настроены так, что всякая активность прекращается задолго до наступления той критической точки, за которой может наступить усталость, требующая отдыха. Это на службе у человека животное может устать. Только человек не знает меры.

– Как это животные не устают? А птицы? Ведь не все долетают на юг, и не все возвращаются домой.

– Это сказки. Еще ни одна птица не свалилась с неба от усталости. Физически неспособные преодолеть перелет погибают еще в период пробных полетов. И не бывает, чтобы родители устали кормить птенцов. Если предстоит неурожай, в гнезде будет меньше яиц, вот и все. И птенец ни за что не устанет разевать клюв в ожидании пищи. Паук не устает ткать паутину и ждать свою жертву. Никто не устает. Тем более такое умное животное, как собака. И только неуемная натура человека переиначила этот порядок вещей. И не только в этом…

Они были уже на четвертом этаже. Анна Михайловна прислушалась к топоту детских ног в коридоре.

– Вот неугомонные. Тоже усталости не знают, наверное… А ведь засыпают как убитые, надо только постоять над ними минут пять.

– Может, нам не стоит так уставать? – спросила Ольга. – Может, нам всем чаще останавливаться и замирать, как те же пауки…

– А вы знаете, в чем смысл нашей суеты?

Ольга пожала плечами. Откуда ей знать! Тут бы знать, что случится в следующую минуту! Такая вот жизнь у нее теперь пошла – ничего нельзя предсказать. Разве что гадая на танине, оседающем на стенках чашки после чаепития, как это делает главврач Кудринской больницы.

Глава 14
Ольга, это судьба!

Ольга вошла в свою комнату.

– Та-ак…

Первое, что она увидела, – натянутая на гардину простыня, а на ней свое, как она сразу догадалась, поясное изображение: вот ее преувеличенно длинные руки, вот верх ее клетчатой юбки и еще нечто, отдаленно напоминающее ее прическу с пробором посередине.

Рисунок был выполнен углем, и лишь кое-где неизвестный мастер употребил фломастер, видимо, для придания произведению большей живописности.

Девочки перемигивались, следя за ее реакцией. Ольга безмолвно изучала портрет, страдая оттого, что не могла сообразить, как быть: проявить слепоглухоту или наказать за порчу имущества? Или… Что делать?

Уйти, хлопнув дверью? Выявить зачинщиков? Вычислить автора и отвести к Елене Игоревне?

Автор… Как роль домомучительницы Фрекен Бок, которую ей сейчас навязывали, так и этот самый автор были ей в равной степени омерзительны. Она, конечно, многое могла понять. Ну шутка. Ну порча того же имущества. Хорошо, хоть не на стене. Они так или иначе что-то бы испортили. Не на клочке же бумаги рисовать! Как человеку, причастному к искусству, последнее обстоятельство Ольге Рукавишниковой было особенно понятно. Но зачем же было пририсовывать оскорбительные висюльки вместо грудей?! То есть не так – зачем было вообще рисовать ее полуголой?!

– Ну, и кто же автор? Кто этот Микеланджело? – тихо спросила Ольга.

– Мы все равно не скажем. Вы лучше не спрашивайте! – ответила за всех Маша Цыплакова.

– Передайте ему… Или ей… Но, скорее, все же ему… передайте, что мне не очень понравилось.

Девочки хихикнули. Ольга повернулась и вышла в коридор. Напоследок она услышала: «Небось сиськи ей не угодили» и «Ничего нам Елена не сделает». Кто говорил – Ольга не разобрала.

Да и не хотелось ей. Скорее, скорее подальше отсюда!

За что? Было бы за что!

В коридоре она столкнулась с Юрием Юрьевичем – Гиром – воспитателем интернатских мальчишек. Увидев слезы в ее глазах, он схватил Ольгу за плечи:

– Что? Что они сделали?

– Н-ничего!

– Понимаю, – мягко сказал Гир и предложил свой идеально чистый носовой платок. – Вот, вытрите слезы. И давайте уйдем, ну хоть в телекомнату. Этим людям нельзя показывать, что они вас задели. Дай им волю, они бы всех казнили на медленном огне. Гильотины всякие – это инструменты не для них, можете мне поверить… Слишком быстро.

Телевизионной комнатой служил довольно большой зал. О его назначении говорили расставленные рядами стулья. Здесь же были два дивана, протертые и местами лоснившиеся. На один из них они присели.

Стыдясь, откашливаясь и сморкаясь в платок, Ольга рассказала и про портрет, и про висюльки, и про свое отчаяние.

– Наверное, это все из-за того, что я не профессионал! – сказала Ольга в завершение сбивчивого монолога.

Гир рассмеялся:

– Представьте, я тоже! Я консерваторский. Скрипач. Сюда, правда, приехал без инструмента, а в интернате нередко играю. Услаждаю, так сказать, слух молодых людей. Хотя все в песок, на мой взгляд. Они глухи и немы… А вы, как я слышал, здесь из-за сына?

– Вы, наверное, этого не понимаете…

– Лично я вас прекрасно понимаю. Представляю, каково вам было увидеть этот наш ужас – Чернова!

– Да-а, парень какой-то… сложный.

– Простите, но вы ошибаетесь, Ольга. Он конченый. Как почти все в интернате. Я с этим сталкиваюсь в работе ежедневно. Как подумаешь, что столько сил, нервов, общественных денег, наконец, улетает в трубу… Асоциальные реакции. Нравственная слепота. Эмоциональная глухота. И все это здесь процветает, и все ведет к одному – к тюрьме. Рано или поздно это случается практически с каждым вторым. И с Черновым так будет, и с другими. А кто не сядет, тот все равно третий сорт. Вашего мальчика, конечно, следует оградить от дурного влияния. Не понимаю, как спортивное руководство допустило, что фехтовальщиков расселили рядом с нашими охламонами!

Ольга слушала его очень внимательно. Она и сама раньше приблизительно так же думала, еще не почувствовав на собственной шкуре ни «глухоты», ни «слепоты» интернатских детей. И те несколько часов, которые она провела с ними, играя на площадке, разучивая песни к завтрашнему конкурсу «Мисс Волга», перебегая от стола к столу на ужине (чтобы съели гарнир из картошки с черными пятнышками), – все это пока давало немного пищи для новых выводов.

В телевизионную заглянула Елена Игоревна.

– Вот вы где! – удивилась она. – Не ожидала! А я-то вас по всем комнатам… Пора детей укладывать. Амурчики – в нерабочее время!

Дверь за ней с грохотом захлопнулась.

– Не обращайте внимания. Она всегда такая, – сказал Юрий, извиняясь за свое начальство. – Давайте после отбоя договорим. Уложите девиц и приходите сюда часиков в двенадцать. Чайку попьем, у меня есть кипятильник… Что вам к чаю купить? Что вы любите?

– Эклеры, – автоматически ответила Ольга и, пожелав спокойной ночи, отправилась к своим.

По совету Анны Михайловны она постояла минут по десять в каждой комнате, следя, чтобы девочки не открывали глаза и не перешептывались. К одиннадцати часам все ее подопечные, включая тех, у кого, по словам Елены Игоревны, играли гормоны, крепко спали. Простыня с портретом, конечно, исчезла.

Стараясь никого не разбудить, Ольга разделась и накинула халат, выданный все той же Анной Михайловной. Собственной сменной одежды у нее не было – так, кое-что по мелочам.

Ольга легла. Ужасно громко скрипнули пружины кровати. Черт, черт, черт!

Кажется, никто не проснулся. Спят как убитые.

А вот к Ольге сон все не шел, и мысли о том и о сем одолевали ее… «Прямо как усталые собаки висят на усталом загнанном волке», – подумала она об этих мыслях.

Потихоньку Ольга задремала, а потом вдруг очнулась, и мысли снова закружились и завертелись.

Под душ бы сейчас! Казалось, вода может привести в порядок сумятицу ее чувств. Как можно осторожнее Ольга соскользнула с кровати, врезавшись при этом в тумбочку, нашарила полотенце и вышла.

Слава Богу, душ и горячая вода на этаже имеются!

Простояв полчаса под бешеным напором воды, Ольга почувствовала себя обновленной. Вытираясь, она внимательно рассматривала свое тело в большом зеркале.

Все на месте. Икры чуть толстоваты, но это от рождения. И нечего тут карикатуры рисовать!

Усталость улетучилась. Спать расхотелось. Почитать, может быть? С собой она ничего не взяла, так хоть газету. Какие-то брошюрки вроде лежали на стеллаже в телевизионной…

Стараясь ничем не громыхнуть, Ольга вошла в телекомнату.

Приглушенно работал телевизор. И здесь же сидел Гир – Юрий Юрьевич. Ольга только теперь вспомнила, что, кажется, он хотел напоить ее чаем с… Кажется, речь шла об эклерах… Кажется, его можно называть Юрой. Ольга улыбнулась:

– Вы ждете…

– Уже двадцать две минуты первого! А я-то размечтался, что вы пораньше придете, и вот торчу здесь больше часа. И, представьте, страдаю. Как влюбленный мальчишка!

Он подошел к ней вплотную и, склонившись, поцеловал руку.

– Я очень рад, что вы пришли…

Ольга смутилась было, но тут же нашлась:

– А по-моему, вы не страдаете, а смотрите футбол. Разве нет?

– Ну, это так – время коротал. Чемпионат Европы все-таки… – Юрий виновато развел руками. – Не устоял… Сильный матч, эмоции через край. Но вы, Ольга, вы лучше любого футбола! И поэтому мы его выключаем… Вот так! Я вообще редко смотрю телевизор. Только спортивные программы да иногда что-нибудь по «Культуре».

– Вы как мой муж. У него всегда наготове речь против телевизора. А мой отец, между прочим, работает оператором на телевидении. Правда, он тоже не любитель голубого экрана.

– Видите! Очень рад, что мы с вами думаем одинаково. Это что-то да значит!

– Вот и ошиблись! Я как раз иногда очень даже люблю посмотреть… Есть ведь интересные передачи. И фильмы. Но только не фильмы ужасов. Я после них долго не засыпаю.

– А Елена Игоревна, между прочим, не возражает, чтобы дети постарше – такие фильмы смотрели. Вроде толковая тетка, но… Иногда я ее просто не понимаю. Разве по-настоящему умная женщина разрешит детям смотреть всякую мерзость? Я уверен, вы-то своим детям ничего подобного не позволяете.

Ольга кивнула.

– А книги! Я специально зашел в библиотеку – в нашу, в интернатскую, – продолжал Юрий. – Все в основном старые, еще с прежних времен. Можете представить их состояние! Открываю Пушкина, а там половина страниц повыдергана. У Пушкина! Вот, может, не к месту, но я процитирую любимое:

 
Мне не смешно, когда маляр негодный
Мне пачкает Мадонну Рафаэля,
Мне не смешно, когда фигляр презренный
Пародией бесчестит Алигьери.
 

– Я помню. Это Сальери говорит.

– Конечно, Сальери. Но я не об этом. Знаете, какие новые книги для библиотеки закупила наша Елена Игоревна в марте? – махнув рукой, Юрий сказал, не дожидаясь ответа: – На девяносто процентов детективы! На девяносто! Вы можете представить такое? В интернат привезли четыре большие коробки несусветной гадости, насколько я мог судить по обложкам. Объяснение было простым или даже примитивным: нечаянно-негаданно пришли деньги на библиотеку, целевые – для закупки книг, и надо было истратить их до конца квартала. То есть в течение одного дня. И она истратила… Да это же ни в какие ворота! Ну ладно, не хочешь классику… Но ведь есть прекрасные современные авторы, которых наши воспитанники просто не знают! Слыхом не слыхивали!

Ольга покраснела. А каких она сама-то знает современных писателей? Что читала? Да ничего! Ей все некогда. Ну, Мураками, еще этот… Пелевин из наших. Вот Коэльо недавно прочла, потому что Наташка притащила… А что, если этот Юрий Гир о чем-нибудь таком сейчас спросит?

– Да что мы все о книгах? – словно подслушав Ольгины мысли, успокоил Скрипач. – Давайте лучше говорить о вас, Оля.

Юрий, до сих пор расхаживавший между стульями, вдруг остановился у дивана, на котором она продолжала сидеть.

– Я слышал, что вы художник.

– Вам неточно сказали. Я керамист. Глина, горшки и все такое.

– Это еще интереснее! Видите! Вы и я – мы оба люди искусства. Поразительно, как порой сводит жизнь! Вы не представляете, как важна для меня встреча с вами. Я ведь работаю с этими, с позволения сказать, деточками уже несколько лет… Давно отошел от своего круга. А здесь ни до кого невозможно достучаться.

Юрий вдруг опустился на колени.

– Оля, это, наверное, судьба. Когда я увидел вас сегодня, стоящую рядом с мужем на ступенях столовой… я подумал: это ОНА! Та женщина, которая меня поймет. Та, с которой я снова стану собой. Вернусь в оркестр… Оля, я ведь играл! Боже, как давно это было!

Ольга недоуменно смотрела на его склоненную голову, вьющиеся волосы. Какой экзальтированный… Впрочем, его и вправду жаль. Жестокий, жестокий мир! Если бы, если бы можно было всем помочь, она бы помогла, о, еще как помогла! Музыканты не покидали бы концертных залов. Художники не выходили бы из студий. Артисты умирали бы только на сцене. Сантехники… А их куда девать? Может, сделать так, чтобы унитазы никогда не текли? Сантехники будут заниматься только монтажом, у них появится время для творчества.

Ольга очнулась от своих мыслей, когда вдруг осознала, что Юрий уже целует ей руки, и поцелуи поднимаются все выше и выше, и вот-вот доползут к коротенькому рукаву халатика…

Ольга вскочила.

– Я спать, пожалуй… Как собака… Устала очень… – говорила она, с усилием выдирая руку, попавшую в капкан цепких пальцев музыканта.

Как только ей удалось это сделать, она выбежала вон из телекомнаты. Юрий-Гир бормотал ей в спину что-то о чае и спрашивал, кажется, куда девать купленные специально для нее эклеры.

Стараясь не дышать и не врезаться в тумбочку, Ольга улеглась на кровать. Медленно сосчитала до десяти. Злости не было ни капельки.

Но было ужасно жаль себя. Как же так! И почему вдруг все это навалилось?

Ведь она могла бы сейчас возиться в саду, работать в мастерской и, наконец, готовиться к такой безусловно чудесной поездке в Страсбург! А вместо этого она тут словно шут гороховый, то служит безответной моделью для бездарных карикатуристов, то становится объектом сомнительных притязаний со стороны романтично настроенного музыканта. И все из-за кого? Из-за сына? Нет, во всем виноват этот омерзительный тип, этот Чернов!

Внезапный приступ злости на Чернова заставил ее повернуться на бок, но пружины так заскрипели, что Ольге стало не до злости. Она замерла, и постепенно сознание ее стало куда-то проваливаться. Ольга заснула.