Текст книги "Вызов Ланселоту: есть ли нынче рыцари без страха и упрека?"

Автор книги: Алексей Веселов

Соавторы: Валерия Веселова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

Глава 8
И зарубите на носу!

Первым вернулся отец. Он с интересом заглянул в бочку, которую условно можно было назвать полной. Пусть на озеро и не очень похоже, но хоть что-то. Берега, правда, истоптаны великанскими сандаликами… И мостики какие-то суковатые, сиротские с виду.

Наташа предложила отцу выпить чаю с бутербродами. А тут и мать приехала – радостная, с большим пакетом, из которого торчали зеленые шипастые веточки желтых, с лиловым отливом, роз.

Девочки только-только успели навести порядок на втором этаже. Сундучок, пусть и поруганный, был все же ценным предметом, поэтому из кладовки перекочевал под кровать к Миле. А все его содержимое отправилось к Наташе на стол.

Зайдя во двор, Ольга первым делом проверила прудики. Она осмотрела все то же, что и муж, и увидела следы бурной и бессмысленной деятельности, гору палок, досок – как ураган пронесся!

Ей не удалось устроить головомойку детям, хотя и следовало всыпать по первое число. Мила объявила матери с порога, что приходил усатый дядька-почтальон и требовал марку с Ланселотом, но они не нашли конверта и поэтому…

– Вот еще! – перебила мать. – Обойдется! Хорошо, что я письмо с собой захватила! А вы, я вижу, готовы все раздать, что ни спроси. А работа стоит…

Но девочки не дали ей развернуться. Они тут же пожаловались, что гадкий почтальон в отместку за Ланселота не отдал им телеграммы.

Ольга разволновалась.

Это Кирилл! От него телеграмма. Или о нем. Что-то случилось!

И, как была, Ольга полетела на почту с Монастырской розой в руках. Почта еще работала, но Шлыкова на месте уже не было. И телеграммы тоже не было. Ольге сказали: «Чапай унес!» – и предложили адрес.

При виде Ольги Шлыков самодовольно осклабился и перво-наперво поинтересовался Ланселотом.

Сузив глаза от бешенства, Ольга тихо и очень твердо сказала:

– Дайте мне телеграмму! Мою телеграмму.

– Или что? – ехидно поинтересовался почтальон.

– Или… – Ольга оглянулась, словно ища, чем бы ему пригрозить. Но не нашла и сказала первое, что пришло в голову: – …Или я вас вот этими розами заколю. Ну! И зарубите на носу: никакого Ланселота я вам не обещала!

Шлыков переполошился – так его в Родниках еще не осаживали. Он кинулся за телеграммой, лепеча:

– Как же так, как же так… Сами обещали, а теперь не дают. У меня уже есть рыцари… Только русские: «Три богатыря» есть, «Богатырская застава». Мне бы рыцарскую серию начать…

Наконец он подал Ольге телеграмму и замусоленный почтовый кондуитик:

– Вот, распишитесь, пожалуйста! Очень мне нужна ваша телеграмма!

Ольга расписалась, но не стала при Шлыкове читать телеграмму. И это после всех безобразий, которые она устроила в его собственном доме!

Возмутительно! Такого не случалось в его практике! Что ж, пришлось издали подглядывать, как Ольга, выйдя на улицу, раскрыла поздравительный бланк, на который почему-то была наклеена телеграмма. Шлыков знал, что в ней написано:

«Мама папа вышлите денег очень надо тысячу лучше больше тчк сын Кирилл».

Знать-то он знал, но не ведал, как дрогнуло сердце Ольги.

Когда она вернулась, все семейство встречало ее в саду. Девочки бросились к матери. Но сейчас это ее не радовало – ну есть сад, есть дом-дворец, любимый муж, дети, а покой?!

Покоя не было и нет.

– Из Страсбурга? Вот здорово! – обрадовалась Наташа, увидев цветастый бланк.

– Нет. Это от Кира…

Отец, прочтя телеграмму, присвистнул:

– Та-а-ак! Мать, сколько ты ему дала с собой?

– Иван, ты не о том…

– И все-таки?

Оказалось, что дала пятьсот рублей – ровно столько, сколько сказал тренер. По его словам, на месяц Кириллу вполне достаточно. Питание в пансионате усиленное, рассчитанное на спортсменов – рацион предварительно согласовывался с медиками. Экскурсии в Тверь не планировались. Прогулки на лодках пансионата входили в стоимость путевки.

Еще были деньги на организацию «последнего костра» с шашлыками, но они сразу пошли в общую кассу, и Кирилл к ним отношения не имел.

Может, у него полетело что-то из снаряжения? Вечно то проклейку надо менять, то какие-то болтики, а то и клинок сломается. Но ведь в пансионат Кирилл уехал с запасом снаряжения, как, впрочем, и остальные фехтовальщики.

Тысяча рублей… Можно новые кроссовки купить. Но вряд ли дело в кроссовках – сын так бы и написал. А написано по-другому, будто лично Кириллу Рукавишникову нужна тысяча рублей на какие-то цели, до которых никому не должно быть никакого дела.

– Еще вчерашний звонок, – напомнила Ольга. – Неспроста ведь тренер звонил.

Иван не забыл. Что-то не так с Кириллом. С их любимым ланселотиком…

Наташа, правда, фыркнула:

– И что – вы пошлете? Я, конечно, молчу, что мне давно сидиром пора менять. Это просто смешно – сидеть на четырехскоростном. Но я молчу…

И Мила молчала, красноречиво сопя. Ей тоже было на что истратить тысячу рублей. Отсопев, она принесла ручку и бумагу и попросила Наташу посчитать, сколько это может выйти… Тут Мила что-то горячо зашептала сестре на ухо, Наташа рассмеялась, но принялась считать.

– И что будем делать? – спросила Ольга мужа. – До воскресенья еще четыре дня…

Иван погладил жену по спине. Этот жест означал: «Не волнуйся, что-нибудь придумаем».

Он позвонил Михаилу Афанасьевичу. Видимо, тот не стал возражать против отлучки доктора Рукавишникова по чрезвычайным семейным обстоятельствам. Потому что после разговора с главврачом муж обнадеживающе подмигнул Ольге:

– Все в порядке! Можем завтра ехать.

– А как же мы? – опомнившись, возмутилась Наташа. До нее только теперь дошло, что родители уезжают. Без них и на Волгу.

– Ты же говорил, мы все вместе поедем! С палаткой, с ночевкой…

Отец не забыл о походе. Да, они собирались – костерок попалить, ушицы поесть, песни под гитару… Хорошее дело! Но сейчас им с матерью срочно надо к Кириллу.

И он торжественно поклялся, что на Волгу они еще обязательно съездят. Как и обещано. С костерком и ухой. Ну, пусть не на Волгу – на Оку-то уж выберутся! Может, даже в эти же выходные.

– И когда вы вернетесь? Что, если наш Кириллик наворотил такое, что неделю придется разгребать? – ревниво спросила Наташа.

Отец ей еще раз поклялся, что завтра вечером, что бы ни случилось – тайфун, град, цунами, – они с матерью будут дома.

– Вам бы только день продержаться…

– Да уж, – поддержала Ольга мужа. – И давайте продержимся без погромов. Что это вы устроили под яблоней!

Наташа покраснела, а Мила залепетала про Сережку и Кольку:

– Это, мама, такие дети, что за ними не уследишь!

– Ну, ну, – понимающе фыркнула мать. – Сейчас схожу к ним и спрошу, сначала по-доброму, а потом и по-злому: что же это вы, мальчики, мешали моим расчудесным доченькам поесть приготовить? Почему не пускали их в магазин?!

Крыть было нечем. Наташа и Мила побрели в кухню. Мать окликнула их:

– Начинайте чистить картошку, я переоденусь и помогу!

Целуя дочерей перед сном, Ольга вручила Наташе записку. На этот раз она решила составить для детей план деятельности по часам – пусть сверяются. Кроме завершения сегодняшних дел в саду девочкам предстояло размять и очистить глину для дымковской игрушки… Стоп! А ведь заказ на дымку предложил Костик, ее бывший однокурсник. Он, этот Костик, еще ни разу не пропустил ни одного мало-мальски заметного среди керамистов события. И наверняка слышал об эльзасской выставке. Ольга набрала московский номер.

Но Костик ничего об Эльзасе не знал и долго хохотал, услышав о «славянском акценте». Зато объяснил загадку письма с Ланселотом.

С месяц тому назад на одной из проходных московских выставок, где Костик, с головы до нос окутанный винными парами, раздаривал всякую мелочевку из работ своей мастерской, на него вдруг насели не то немцы, не то французы. Назови, мол, русский камрад, кто может поработать у нас демонстратором. Чтобы и внешность была славянская и эффектная, и чтобы с глиной был знаком… Чего демонстрировать, Костя не понял, но назвал камрадам имя Ольги Рукавишниковой:

– Ты же у нас самая что ни на есть эффектная!

Ольга улыбнулась. Костик был влюблен в нее еще в училище, и вот поди ж ты, все еще числит в эффектных…

Но про выставку Костик не знал:

– Ей-богу, Оля, какой Эльзас! Разве я бы смолчал?!

– Не забудь сказать ему большое, большое спасибо! – сказал Иван, который прислушивался к разговору.

– Спасибо! – послушно повторила Ольга и попросила Костика подготовить образцы игрушек, а мужу объяснила: – Я заеду к нему на обратном пути. Нам все равно ехать через Москву.

Спать Рукавишниковы легли рано, около десяти. Ольга положила на тумбочку у изголовья и письмо с Ланселотом, и телеграмму. Оба послания звали ее в дорогу. Одно в Страсбург. Другое под Тверь, где что-то неладное творилось с ее сыном.

Глава 9
Банкуйте мне по-быстрому!

К полудню следующего дня муж и жена Рукавишниковы подъезжали к пансионату «Волжанка», затерявшемуся в болотистой равнине под Тверью.

А накануне вечером в буфете пансионата их одиннадцатилетний сын Кирилл Рукавишников, солидно опершись на кий, как на меч, беседовал со своим партнером по бильярду Дмитрием Черновым.

Чернов был явно постарше Кирилла, лет пятнадцати-шестнадцати. С первого дня эти двое совсем непохожих мальчишек присматривались друг к другу, а потом их как прорвало. Они успели обсудить уже тысячу разных предметов. Правда, иногда Чернов с ужасом ловил себя на том, что говорит с салажонком. Четыре года разница! Да при других-то обстоятельствах этот пацан мог рассчитывать разве что на подзатыльник с его стороны или, в лучшем случае, на товарищеский пинок в зад!

Сейчас речь у них шло о недетских вещах.

– А ты влюблялся в кого-то? – спросил Кирилл, оглянувшись, словно проверяя, нет ли кого поблизости.

Но не осталось в буфете, где стоял бильярдный стол и где постоянно толклись мальчишки со всего пансионата, ни фехтовальщиков из Кудрино, к числу которых принадлежал Рукавишников, ни интернатских москвичей. Все уже перекочевали в спальный корпус – время отбоя.

А что же эта парочка? Чернов попросту игнорировал распорядок. По существу, он уже не был интернатским. Он – выпускник. Вот только комнату Чернову, единственному из всего выпуска, власти Москвы пока что не выделили, и директор интерната разрешил ему пожить вместе с младшими детьми в выездном летнем лагере, разместившемся в пансионате «Волжанка». Сюда же заселились и фехтовальщики, и группа детей из экспериментального озерковского детского центра, и еще несколько десятков многодетных семей – по социальным путевкам.

Своим «стариковским» статусом Чернов наслаждался и пользовался, конечно, вовсю. Оставшиеся не разобранными на лето интернатские смотрели ему в рот и терпели обращение «сынки».

Что касается Рукавишникова, то он среди фехтовальщиков держался особняком. Тренер новый, с мальчишками из секции недавно переехавший из Москвы Кирилл познакомиться толком не успел… Или не захотел. Да и зачем? Ведь теперь у него был Чернов.

Вопрос Кирилла не застал Чернова врасплох. Ответил он, правда, предсказуемо:

– Спрашиваешь!

– Расскажи.

– Тебе-то зачем? Лучше покажи, как шары бьешь от борта.

Рукавишников с готовностью (и тут же обругав себя за эту готовность) шагнул к ближайшему шару, прилипшему к борту стола. Он прищурился, выбирая цель, и веско прокомментировал:

– Главное – угол. Выберешь правильный угол – кий сам ударит с правильной силой…

Негромкий, мягкий, уверенный толчок, сухой треск шаров, неторопливая пробежка, полусекундное замирание, небольшой поворот шара вокруг своей оси на краю лузы – и шар уже в сетке. Чернов восхищенно прицокнул. В который уже раз он видел этот удар в исполнении Кирилла – и всякий раз искренне удивлялся.

– Йоу, ну ты даешь…

– Да это нетрудно. Тут угол. Там угол. Прикидываешь и лупишь. Выбора на самом деле нет. Ни у тебя, ни у шара. Шпагой труднее – она тяжелая. И у противника тоже шпага – не кий.

– Небось больно шпагой получать?

– Смотря как зацепят. Ну, синяк бывает небольшой, а так ничего. Однажды, правда, на каком-то чемпионате одного убили – маска не выдержала. Прям в лицо, то есть в глаз… представляешь?!

– Да-а, представил, как мозги раздвигает… Опасный у тебя спорт, Рукавишников.

– Вообще-то не очень. Ты же в защиту весь упакованный выходишь, как рыцарь на турнире.

– Слышь, а чего вы как-то не похоже на фильмы деретесь – сколько я в кино видел драк на шпагах, но такого ни разу.

– Кино – дешевка. Артистов по-другому учат. Их в настоящем бою сразу бы убили.

Чернов понимающе кивнул:

– С обычными драками или каратистами тоже так – на самом деле одного удара хватит, чтобы вырубить, а они все дерутся, дерутся… И все равно, кино – это класс! Боевики особенно. Хотя и дешевки. Но и в жизни ведь сплошные дешевки. Та же любовь твоя…

– Я не говорил, что моя!.. А что любовь?

– Дешевка это…

Чернов примолк. Рукавишников поглядел на него с уважением. Не треплется – и это правильно, по-мужски. Верно, пережил роковую любовь. Наверное, ОНА ему изменила или еще что-нибудь в этом роде, а то и покруче.

– Расскажи…

– Мамку с папкой люби пока что, а то много хочешь знать, – сказал Чернов покровительственно. – Жизни ты еще не нюхал… и не спеши.

– Я не маленький!

– Ну да, ты вон какие шары ложишь!

– Кладешь, – автоматически поправил его Кирилл.

– Что «кладешь»?

– Правильно говорить «кладешь».

– Не понял… – с сарказмом процедил Чернов. – По-русски, что ли, учишь говорить, Профессор?

Не в первый раз Чернов называл его Профессором, и Кирилл уже не обижался. Без прозвища не проживешь, а Профессор получше будет, чем тот же Бугай. Так обращались к Чернову несколько интернатских мальчишек из тех, что постарше. Поскольку интернатские порядки Рукавишникову были не указ, он обращался к Чернову по-своему.

– Извини, Дима. Я по привычке. У нас дома все друг за другом следят, чтобы правильно говорили.

– Порченный ты воспитанием… У меня вот мамы-папы не было, чтобы «русский» через два «с» научить писать. В интернате, знаешь, не до жиру с падежами. Особенно при старом директоре было круто. Заслуг у дедка выше крыши. Грудь в орденах. А дерганый такой, будто ордена эти на нервы ему пришпилены. Только ты, допустим, начнешь припухать, так сразу и затопчет.

– Ногами? – ужаснулся Кирилл.

– Когда чем… – туманно сказал Чернов. – А теперешний директор пока что с идеями носится. Так всегда с новенькими. Особенно которые только после института приходят. А повошкается немного с нами и стухнет. Не нами заведено, не на нас и кончится. Видали мы всяких и видали мы все. Лично меня в трех детдомах воспитывали. Везде сперва поют в одну дуду: велкам, сиротка, в нашу обитель добра – здесь ты будешь хеппи. Тебя, сиротку, тут сытно накормят, тепло оденут, крепко обуют, научат пользоваться носовым платком, любить слесарные тиски и бить строго в челюсть. Въезжаешь, о чем я? Не, Профессор, ты не поймешь.

– А чего понимать… Я вон здесь тоже без родителей, и ничего себя чувствую.

Чернова аж передернуло от такой наивности.

– Как же! Без родителей он! А если что, звякнешь вон по мобиле своей, и сразу примчатся небось как миленькие. Чего ж тебе и мобилу-то дали? Типа SOS, тону, погибаю.

– Нет, не так! И вообще, я не знаю, для чего мне ее дали. Я и не говорил по ней ни полслова. Не работает она почему-то.

– Как не работает? Я ж видел, ты своим пацанам давал, и все гуд было.

– А теперь молчит.

Чернов хмыкнул:

– Молчит… Эх, Профессор! Весь кредит тебе небось растрынькали. Как теперь у родаков денег попросишь?

– Я вчера после обеда телеграмму дал.

– Вот это правильно! Молодец! – Чернов был доволен. – А то скоро, может, и в буфет не станут пускать. Тут не бильярдная все же. А сколь пришлют?

– Ну, я цифру не называл… – поосторожничал Кирилл.

– И зря, братишка-Профессор! С некоторыми надо говорить языком цифр. Я бы со своими предками долго не чикался. А ну, сказал бы, банкуйте мне по-быстрому! Все, что положено, как наследнику. Деньгами, конечно. Мне с рухлядью возиться смысла нет. Вот бы посмотреть на них, как они скукожатся… А не хрена было плодить! Только где их искать, Профессор? Один я на свете, и хату вот еще не дают, зажали. И не рыпнешься, жалуйся не жалуйся.

Кирилл не ответил. С одной стороны, если бы можно было вот эдак сказать родителям и если бы ему дали все как наследнику, – он бы нашел, куда деньги пристроить. А с другой – это как же такое сказать! Гм, ладно еще сказать, а разве дадут? Сразу найдут тысячу причин, почему не дать.

– Если пришлют рублей хотя бы пятьсот, мы их, Профессор, на мороженое не потратим, – продолжал Чернов. – Прикинь, ты еще и пиво небось не пробовал? Какой же ты рубака-мушкетер, если так! ДʼАртаньян в твои годы уже винцом баловался – будь здоров. У них, у французов, с этим легко. Там этого вина так много, что и детям наливать не жалко.

– Откуда ты знаешь?

– Оттуда! Рассказывали знающие люди, что там и местные детдомовцы получают стакан к обеду. Ты литературу почитай, Профессор. Француз пиво не пьет. И водку тоже не пьет. Все вино да вино. Хоть залейся этим вином. Нам так не жить. Нашей водки хлебнешь – и сразу с копыт. За что нас, русских, и боятся везде.

– В фехтовании русских не очень боятся. Опасаются только. Шпагой много кто в мире владеет – французы те же, американцы, китайцы…

– Брось! Шпаги, мечи… Это теперь баловство для жирных. Они и на лошадь, и за шпагу – лишь бы жир сбросить. А тебя разводят, как мальчишку, чтобы ты буржуев развлекал и тонус их поддерживал. Но ты и есть мальчишка, Профессор. Ахи-охи, о спорт, спорт!..

Кирилл поежился. Вообще-то да, есть такое ощущение, что спорт – не для всех. Одни билеты на Олимпиаду в Афины вон сколько стоят. Тысячи долларов, если на все бои сходить. Им тренер в Москве называл цены – все прям упали.

– Нет, ты зря, Дима. Мне спорт много дает. Осанка, координация, у меня третий взрослый разряд уже. И тренер в Москве говорил, что у меня все данные: ноги и руки длинные, кисть перспективная, прыгучесть…

– Смешно! В чемпионы надеешься прыгучестью пробиться? Так тебя и пустили в чемпионы! В лучшем случае в тренеры пойдешь – таким же пацанам мозги пудрить. А в большой спорт не пустят. Там все схвачено.

– Откуда ты знаешь?! Если я в бою выиграю, значит, иду дальше, а противник считает очки.

– Ну, не знаю. Только рано или поздно увидишь. А будешь слишком много видеть, так и твоя маска – ни с того ни с сего! – вдруг не выдержит, и мозги профессорские через пробитый глаз потекут…

Кирилл с тоской изучал сбитые носки своих кроссовок. Если Чернов прав, то какой смысл, действительно? Но не может этого быть! Тренер… А что тренер? Он чемпионом не был.

– Ты лучше в бильярд тренируйся! – вслух размышлял Чернов. – Тут любой скажет, что у тебя данные. В бильярд запросто можно на деньги играть. Еще в карты можно, но если захочешь в карты сыграть, то могут замести. Надо в специальные заведения ходить, где есть разрешение от государства, а там свои порядки, и тоже высоко не выбьешься – кругом шулера банкуют. А бильярд во многих местах есть. Люди, типа, развлекаются. Никого не трогают, культурно киями машут. И ты всегда свою копейку зашибешь. Дураков много на дурняк бабло рубить. Это хороший, честный бизнес. Артистом этого дела станешь, чтобы, где надо, поддался, где надо, прижучил, и чтобы в кармане не пустело. А станешь большим артистом – будешь большими бабками ворочать. Тачка, красивые женщины – все твое!

«Женщины… Настоящая любовь. Это как настоящая дружба. Вот как у них с Черновым», – подумал Кирилл.

В буфет заглянул тренер Николай Николаевич. Увидев Кирилла, он прикрикнул:

– Рукавишников! Тебе режим не указ, что ли? А ну давай бегом в комнату!

– Во-во, Профессор! – усмехнувшись, сказал Чернов. – Марш бегом в люлю согласно режиму. И так до пенсии тобой помыкать будут. Предлог всегда найдется.

– А тебя, юноша, кто просил вмешиваться? – спросил тренер. – Может, Юрий Юрьевич ваш?

– Скрипач попросит… – издевательски смеясь, ответил Чернов. – Догонит и еще пенделем попросит.

– Ну, так я попрошу его проводить кое-кого. У вас тоже отбой.

– И что? Он колыбельную на скрипке пиликает? Или сказочку читает? Что у нас сегодня в программе – «Три поросенка»? Сомнительно это. Или, может, втирает, как Валентина, что никто нам теперь не помешает стать на правильный путь?.. Ну, родители наши, алкоголики и воры, не помешают в смысле, – пояснил он, обращаясь к Кириллу, но так, чтобы слышал и его тренер. – Воспитку послушать, так нам повезло больше, чем нормальным. У нормальных как – в рот маме с папой и тренерам всяким заглядывают, начальству, короче. А у нас независимость полная. Свобода. Равенство. Из книжек примеры приводит. Недавно из «Гамлета» чего-то зачитывала, ну, смех один… Хорошая тетка, не то что Скрипач. Даже жалко, ее тут с котлет, наверное, прихватило, с животом в больницу загремела. Без нее вообще теперь атас начнется.

– Рукавишников! Я не привык по два раза говорить! – напомнил о себе тренер.

– Да, да, профессор Рукавишников, – процедил Чернов, глядя тренеру в глаза. – Ты иди, топай, а то наругают и вообще на соревнования не поставят. И это конец – обидишься на судьбу и станешь обиженным: пить начнешь, курить и колоться, жизнь пойдет под откос, и так до могилы, и никто, Профессор, не всплакнет над твоей проваленной могилкой на кладбище для бомжей…

– Я позже приду, Николай Николаевич! – вдруг сказал Кирилл. – Никуда я не денусь. Поговорю тут с человеком до закрытия буфета и приду.

– «Человек» никакого отношения к тебе не имеет! Слышишь, Кирилл? Имей в виду: мне балласт не нужен. Приехал в лагерь – будь как все. Вчера ты в футбол не стал играть. Утром кросс шагом пробежал…

– Если захочу, я всех обгоню!

– Сегодня ты лучше первых, завтра – хуже последних. Но дело даже не в этом. В спорте, Рукавишников, одиночек не бывает, побеждает всегда команда!

– А если я объясняю этой команде, что я голкипер? Я всегда был голкипером, а команда не понимает и ставит меня в полузащиту! Я что должен делать?

– Ладно, Кир, иди бай, – разрешил Чернов. – Все это «слова, слова, слова», как Валентина вчера лепетала. Я тоже пойду, устал че-то шары гонять. Истощение нервное, наверное… Но ты подумай, про что я тебе толковал.