Текст книги "Вызов Ланселоту: есть ли нынче рыцари без страха и упрека?"

Автор книги: Алексей Веселов

Соавторы: Валерия Веселова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)

Глава 5
Руки откушу!

Рассвело. В чистые-чистые окна дома Рукавишниковых хорошо видно ясное небо, куполом раскинувшееся над Родниками. Под таким небом человек растет как гриб. Распирает его под таким небом от силы.

Будильник разбудил Ольгу в половине шестого. Страсбург – это прекрасно, а Кирилл – тревожно, но сегодня ее ждут в Серпухове. По делу важному, и не только…

Холодный душ… Нет, лучше потеплее, сегодня на холодный нет настроения. Теперь кофта, брюки, чай, бутерброд с сыром и – готово!

Собравшись, Ольга распахнула окно, и весь утренний жар безотлагательных дел природы разом ворвался в гостиную. Ветер в листве, сумасшествие птичьего гомона и, конечно, утренняя перекличка животных – то петух закричит, то подаст голос корова. Ольгу даже немного шатнуло от волны, ударившей в грудь.

Кто же не любит эту первую минуту встречи с жизнью! Ту, что похожа на первый поцелуй и «доброе утро» от милого. Когда человек понимает, что он не пылинка в космосе, а часть большого-большого целого. Очень важная часть.

Десять минут седьмого. А автобус уходит в шесть тридцать. Время, время, время… Ольга чуть не бегом бросилась наверх, в спальню.

Сонный Иван вполуха выслушал короткую инструкцию: гречневая каша в духовке, не забыть сменить рубашку и хотя бы разок перед выходом на работу позвонить Кирилке.

Звонить сыну в такую рань Ольга не решилась – там, в его пансионате, жизнь начинается в семь. А потом пробежка, зарядка, уборка, завтрак, тренировка… Почти как в армии, сыну полезно.

Ольга поспешила к остановке на краю Родников. Дальше – лес, заповедник с зубрами и бизонами и Ока-река.

Она успела вовремя – старенький автобус «ЛиАЗ» как раз сделал круг перед почтой, чтобы развернуться в сторону Серпухова. На остановке было человек десять. В основном тетки с накрытыми белыми платками корзинами, наполненными до краев клубникой. Везли на Серпуховской рынок и редис, и молодую морковь, и зелень. Осенью повезут в багажниках машин и в колясках мотоциклов мешки с картошкой. Соседка рассказывала, что местная картошечка на рынке ценилась за вкусовые качества наравне с липецкой. Правда, земля здесь рожала негусто, и основной урожай съедался физиками и лириками Кудрино.

Минута – и автобус, нещадно гремя и пыхтя отвратительной газовой смесью, выехал из Родников. Сразу за последним домом – забор к забору – примыкал к Родникам город Кудрино, где Курчатовы со всей России проникали в тайны микромира. Физики еще спали, и никого не подобрал автобус с остановок сонного города.

Итак, Ольга ехала в Серпухов. Еще в мае, в первый свой приезд в эти места, Рукавишниковы побывали в женском монастыре, и матушка-настоятельница обещала подарить Ольге молодой кустик роз, особенно ей понравившихся.

Как хороши были розы! Уж на что много чего можно увидеть в Москве, а такой красоты Ольга еще не встречала. В последние два года она, правда, не ходила на выставки цветов, но вряд ли там было что-то похожее.

Жаль, название сорта матушка не помнила. И потому Ольга окрестила цветок Монастырской розой.

Наверное, это было правильное название, потому что как только Ольга сказала домашним, что едет в Серпухов за Монастырской розой, все сразу поняли, о чем речь.

Вообще-то Ольга должна была забрать цветок раньше, когда Рукавишниковы приезжали в монастырь во второй раз. Да просто забыла – забегались они в монастыре, заработались. А может, ей подспудно хотелось поскорей побывать здесь еще…

Иван тогда был на работе. Зато Кирилл еще не уехал в лагерь. Так что приехали они в монастырь вчетвером: она и дети. Ната, Мила и Кирюша развили бурную деятельность по уборке после ремонта одной из комнат в гостевом корпусе.

Пока дети, чихая и кашляя, поднимали пыль до небес, Ольга с матушкой разбирали старые иконы, вытащенные на свет Божий из сырого подвала. Ольга, конечно, не была экспертом по реставрации, но художественное училище все же окончила и кое-что понимала в этих делах. Потому с удовольствием помогла настоятельнице отобрать несколько черных, как сажа, тяжеленных досок, из которых мог выйти толк.

Эти черные доски с проступавшими на них ликами матушка собиралась отправить в Москву. Там и копоть снимут, и лики поправят согласно канону – одному надо строгость придать, а другому – благость.

Ольга глянула в окно – надо же, почти приехали! У дороги промелькнул указатель «Серпухов». И не заметила, как полчаса прошло. А Иван-то, наверное, еще и не проснулся…

Но ошиблась Ольга: ее муж давно не спал, хотя будильник для него она завела на восемь. В то самое время, когда автобус выезжал из Кудрино, кто-то прокричал в распахнутое окно их дома:

– Эй, хозяева!.. Хозяева!.. Рукавишниковы!..

Голос был мужской. Вроде знакомый. Только откуда?

Зевая, Иван выполз из кровати, но пока одевался и спускался на первый этаж, обладатель голоса исчез. Иван высунулся из дверей, повертел головой направо и налево, глянул вниз и зачем-то вверх – никого. Он спустился с крыльца, но и оттуда никого не увидел.

– Странно, – пробормотал Рукавишников, пожимая плечами.

А разбудил хозяина почтальон – Иван Васильевич Шлыков. Он решил перед работой заглянуть к Рукавишниковым за марочкой с портретом Ланселота, которую, как он полагал, ему пообещала Ольга. Да вот незадача…

У двери Шлыков долго и напрасно искал кнопку звонка, а веревочки с колокольчиками попросту не заметил. Отбивать руки о дверь он посчитал унизительным для своего звания и на всякий случай решил обойти дом кругом.

По дороге почтальон чуть не провалился в одну из бочек, врытых под яблоней. С изумлением уставясь на будущие рукотворные озера, он решил, что это какие-то западни для воров, правда, очень уж странные. Неужто Рукавишниковы все деревья в саду такими ямами обкопают, чтобы у них яблоки и груши не воровали?!

Затем он увидел распахнутое окно. Кликнув хозяев и не дождавшись ответа, Шлыков в сердцах ругнулся и быстро ушел со двора – время встречать «москвичонок» со свежей почтой, а за марочкой можно и позже прийти.

Перед уходом на работу Иван зашел к Наташе. Она спала, раскинув руки, спала сладко, что называется, без задних ног, но при появлении отца тут же приоткрыла глаз.

– Па, я все знаю: каша в плите, холодильником не хлопать, а то дверца отвалится, кошке курицу не давать…

– А то костями подавится, – подсказал отец.

– Да… – Наташа зевнула. – И еще – придумать что-нибудь на ужин…

– А то мама приедет голодная как зверь, и вам не позавидуешь!

С тем отец и ушел.

Глава 6
Последний день Помпеи

Проводив отца одним глазом, Наташа тут же и закрыла его. Она все прекрасно запомнила. Еще она знала, что надо сходить в магазин, прибраться и закончить наконец с прудиками под старой яблоней.

Девочки провалялись в постелях до начала двенадцатого. Окончательно проснувшись, они спустились в кухню.

– Давай не будем есть эту гречневую кашу! – сказала Мила, увидев на столе кастрюльку, которую Наташа достала из плиты.

– Почему?

– Она вчерашняя.

– А ты какая? Ты, что ли, будто бы не вчерашняя? Давай-ка за стол!

Мила тяжко вздохнула. Вот настырная эта Наташа! Уж она-то точно не меняется – и вчера такой была, и позавчера. Вообще, все окружающие мало меняются. Дедушка и бабушка, которые в Москве какими были год или два назад, такими и остались. И вот кошка Липси… Разве она была когда-то котенком? Нет, Мила такого не помнила. А вот она, Мила, меняется день ото дня. Вот недавно ее старый пододеяльник на тряпки разрезали – новые одеяла в него не влезают, а из-под старых ноги стали торчать. Нет, она не вчерашняя.

– Не буду я есть твою кашу! – твердо сказала Мила и скосила глаза на окно.

– Не будешь?! – возмутилась Наташа. – А что мама скажет, когда приедет и полную кастрюлю увидит?

– Не буду. Ты, Наташ, лучше в окно посмотри. Одного мальчика видишь?

– Ну, вижу. Колька соседский, и что? Кашу-то есть все равно придется, – не дала сбить себя Ната.

– Это не Колька. Это Сережка. Колька вчера налысо обстригся, потому что разозлился, что его все с Сережкой путают. Как ты думаешь, что он там у наших прудиков делает?

– Не знаю. Может, ему мостик понравился.

– А может, он в гости к нам хочет? Может, гречневой каши ему надо. Мама говорит, каша – штука полезная.

Мальчик оказался действительно Сережей. А Колька, его брат, сидел на яблоне, потому девочки его вначале и не увидели.

Войдя в дом и устроившись за столом, братья поведали, что пришли по делу – мама за солью послала. А у прудиков задержались ну совсем случайно!

– А че вы тут делаете? – спросил Сережка, переходя от обороны к нападению.

– Мы сейчас гречневую кашу будем есть! – ответила Наташа. – А вам не дадим!

– Очень надо нам вашу кашу!

– А у нас каша с бананами!

Мила вытаращилась на сестру, а Сережка возмутился:

– Че ты врешь! Такой каши не бывает!

– Почему это? – И Наташу, что называется, понесло: – Мы в Москве всегда такую кашу ели, а тут иногда только. Маме за бананами некогда в Серпухов ездить.

– Ну и че вы тогда сюда переехали? – грубовато спросил лысый Колька. Ему было завидно.

– А нам тут погреб понравился. И прохладно, и сухо. Здесь и бананы хорошо будут храниться, и маслята сушеные. Мы в Москве жили в Ясеневе, на опушке леса, там бананов и маслят видимо-невидимо, а своего погреба не было.

– Че?! Откуда в Москве бананы?

– Москва очень большая. Есть северная сторона и есть южная. Мы на самом юге жили, где теплее всего. У нас и пляжи были, как на Черном море. Одна беда: дом у нас был маленький, и одной стены в нем не было.

Мила даже расстроилась от зависти: ну врет и не споткнется! Наверное, школа все-таки много значит. А мальчишки растерялись. Наташа, наслаждаясь производимым впечатлением, продолжала:

– Да-да! Вы театр когда-нибудь видели? Там всегда одной стены нет. Вместо нее зрители сидят и в ладоши хлопают. Как раз такой дом у нас был.

– И че, подумаешь! – механически парировал Сережка и тут же возбужденно спросил: – А за деньги вас показывали?

Колька тоже открыл было рот, чтобы спросить о чем-то, и сразу закрыл: он не поспевал за событиями.

– Нет, не показывали. Для этого надо свой театр открывать. Это целый бизнес. Очень трудный. Одни безбилетники чего стоят! Мы эту стену открытую загородили просто. Мы там большую картину повесили. «Последний день Помпеи» называется. Там ужас просто какой нарисован.

– Ты че – издеваешься?

– Че-че – заладил! Я врать совсем не умею. Там Помпея нарисована в свой самый последний день. Когда извергался Везувий.

– Ну че ты! Знаю я про Везувий! – Побледневший от мыслей Сережка облизнул пересохшие губы. – Это вулкан. Там все погибли – и люди, и звери, и гладиаторы в цирке…

– Д-да-аа… – протянул Колька. – Интересно вы в Москве жили…

– Это еще что! Мы там такие истории жуткие пережили, что тебе вообще и не снилось!

– Мне и такое не снилось, если честно.

– Верю, Колька, верю, – снисходительно сказала Наташа. – Ну, как насчет каши с маслом?

Мальчишки переглянулись, и, как старший, то есть родившийся на двенадцать минут раньше, на вопрос ответил Сережка:

– Ладно, раз так. Мы банановую кашу еще никогда…

Тут Мила наконец не выдержала:

– Ну ты, Наташ, даешь… Такого я от тебя никак не ожидала! Бананов там нет. Там гречневая каша!

– Уверена?

Наташа заглянула в кастрюльку и вскрикнула испуганно:

– Как же так?! Куда они подевались? Это ты, Липси, съела?

Кошка сидела на подоконнике, облизываясь. Что именно она украла, было непонятно. Сережка и Колька бросились к ней, опрокидывая табуретки, но кошка не стала их ждать. Она мигом спрыгнула на пол и юркнула в дверь.

– Ладно, придется есть обычную, гречневую, – с сожалением сказала Наташа. – Вам, мальчики, сахарком посыпать? Мы с Милой сахар только в шоколадных конфетах едим. Сахар – это верная белая смерть.

Бывшую банановую кашу съели с удовольствием. Даже Мила. При этом она из принципа густо посыпала свою порцию белой смертью – пусть не думает Наташа, что самая умная! Только представьте, так издеваться над людьми!

Ели молча. Сережка и Колька косились на Наташу. Они и верили, и не верили. Хотелось верить – это да. Но и сомнительного было много.

Когда тарелки опустели, Наташа скомандовала всем идти в сад. Кто хорошо поел, тот должен хорошо поработать, иначе желудочный сок плохо вырабатывается.

Мальчишкам и в голову не пришло сказать, что работать в чужом саду – это совсем не такое удовольствие, как, скажем, таскать из него спелые августовские яблоки или, к примеру, угощаться той же кашей, пусть даже и без бананов. Правда, они не так уж сразу принялись за работу, сначала затеяв игру – кто больше ям перепрыгнет. Однако деловитость девочек передалась им быстрее, чем можно было ожидать, глядя на их индейские скачки и прыжки.

А когда мальчишки поняли, зачем бочки вкопаны в землю, они пришли в полный восторг. Надо же – рыбки! Надо же – нимфея!

А зимой?

А зимой рыбок и нимфею в аквариум. Это щуку в аквариум не пересадишь, а вот золотых рыбок…

Золотых!

Словом, работа закипела. Дети натаскали суковатых веток и мелкого щебня и соорудили мостики. Веток оказалось так много, что решили – не пропадать же добру! – сделать шалашик у самой яблони.

– Здесь можно будет лежать и глядеть, как плещутся рыбки в воде… – помечтала Мила.

В воде! А где же вода? Как быть с водой, не знала пока даже Наташа. В журнале написано: поставить в бочки какие-то бачки. И обязательно на кирпичи. Но кирпичей нет – мама у соседей не попросила.

– Ха! – обрадовался Сережка. – Кирпичи и у нас можно взять. Только зачем они?

– Ну, для этих – для бочков, то есть бачков! – пояснила Наташа. – Сначала кирпичи, потом бачки.

– А рыбки где?

– А че ты такой непонятливый – в воде, конечно!

Напрасно Наташа полагала, что Сережка непонятливый. Он просто не понял, зачем еще бачки на кирпичах, если есть бочки. Налил воды – и все! Куда вода денется?

– В самом деле! – сказала Наташа, подумав. – Ладно, давайте-ка для эксперимента заполним одну бочку.

– А лучше сразу все, чтобы мама обрадовалась! – воскликнула Мила. – Она приедет усталая, а у нас прудики готовы!

Наташа тоже понимала, что для усталой мамы будет просто замечательно отдохнуть у воды под яблоней. Вода – она ведь так успокаивает… Вот если б можно было еще и фонтан! Но это потом. А сейчас она поручила Сережке сделать скамеечку у прудиков, а сама с Колькой и Милой стала носить воду.

Пяти ходок с полным ведром от колодца до яблони хватило, чтобы понять: выбившуюся из сил Милу нужно отправить делать скамеечку, а Сережку перевести в водоносы.

Но, побегав с ведрами взад-вперед минут двадцать, и Сережка, и Колька, и сама Наташа так устали, что еле таскали ноги, а вода в бочке все еще плескалась на самом донышке.

Тогда решили выстроиться в цепочку, но так почему-то стало проливаться очень много воды.

Время шло, и как же медленно набиралась эта проклятущая бочка, хоть плачь!

– Нужно шлангом воду набирать! – придумал Сережка, когда они наконец заполнили половину первого прудика. – Только у нас такого длинного нет.

– Есть, есть длинный! У нас! – обрадовалась Мила. – На чердаке! Я сама где-то там видела, когда лазила. Только надо поискать…

На чердак так на чердак! Сколько можно без толку носить воду? С этим были согласны все. Наташа, правда, засомневалась: кроме прудиков, у них еще и магазин, и готовка, а на чердаке они обязательно застрянут надолго – каждому понятно, что там можно наткнуться на кучу интересных вещей… Да, как-то так получилось, что чердак младшие Рукавишниковы после переезда по-настоящему не исследовали. Наташа только раз поднималась наверх, а Мила, правда, побывала там раза три, но – с мамой.

Сережа в два счета доказал, что со шлангом они наполнят все бочки за пять минут, и тогда на остальные дела останется куча времени.

Наташа сдалась.

Глава 7
«Му» да «му», ничего я не пойму

Очень вместительный чердак Рукавишниковых освещался всего одной лампочкой. Эта лампочка, затянутая паутиной, и так-то еле светила, а вдобавок еще была загорожена там и сям высившимися остовами разломанных шкафов, поставленными друг на друга разбитыми стульями, громадными чемоданами с ремнями, но без крышек, поставленными на попа, облупившимися оконными рамами… Словом, были места, куда без фонарика нечего и соваться. Но фонарик у девочек был. В присутствии кавалеров они смело пошли обследовать самые глухие закоулки чердака.

Длинный шланг все никак не попадался им на глаза. Но зато были другие находки.

Наташа обнаружила круглую шляпную коробку. Сначала, правда, она подумала, что когда-то в ней был большой торт. Но, стряхнув с коробки слой пыли, увидела атласную полоску с изображением соломенной шляпы и надписью: «Шляпных дел мастер Сiмеонофф». В коробке кое-что было: связка разнокалиберных пуговиц, нанизанных на полуистлевшую нитку, спицы, плотно обернутые выбеленной холщовой тканью, цветастые шелковые лоскутки и множество мелких металлических финтифлюшек – видимо, деталей от швейной машинки. Лишенная оснастки машинка сиротела тут же, примостившись рядом с перевернутым круглым столом. О его торчащие вверх ножки чувствительно ударилась Наташа, что и привело к обнаружению шляпного короба.

Мила тоже кое-что нашла. Впрочем, судя по всему, ей не так повезло, как Наташе, и свою добычу она сунула в карман шортиков, чтобы рассмотреть ее позже.

Но главный куш сорвали близнецы. Вначале Колька нашел деревяшку, которую принял за конец лестницы. Попыхтев над ней самую малость, он понял, что в одиночку не сможет выдернуть ее из-под горы деревянных обломков.

Дело пошло, когда к нему присоединился Сережка. Поднатужившись, братья разом нажали, и старый хлам с грохотом посыпался во все стороны. Увы! Деревяшка оказалась просто деревяшкой.

Но когда поднятое их возней облако пыли плавно сместилось по течению воздуха в сторону, а мальчишки откашлялись и протерли глаза – перед ними вдруг предстал сундучок, окованный тонкими железными пластинами.

– Клад! – прошептал Сережка и тут же осекся.

Он воровато оглянулся и зажал Кольке рот:

– Тс-сс… Девчонки услышат!

Все напрасно. Предотвратить неизбежное было невозможно: слева и справа, услышав грохот, к ним уже пробирались Наташа и Мила.

Увидев сундук, девочки застыли на месте. Клад! Самый настоящий! Всамделишный!

Однако сестры пришли в себя на удивление быстро. Оценив размеры сокровищ, которые могли находиться в сундучке, Мила деловито объявила:

– Это наш клад!

Сережка попробовал воспротивиться, напирая на то, что именно им с Колькой пришло в голову пробить к сундучку дорогу. Он говорил так уверенно, что Мила растерялась. Однако тут были люди и постарше Милы.

Эти люди, а именно Наташа, не стали вступать в заведомо бесплодную дискуссию. Осмотрев сундучок, Ната сурово приказала Миле: «А ну, берись за ручки!» – и вскоре клад оказался у лестницы, ведущей с чердака.

Мила сбегала в дом за веревкой, и сестры с предосторожностями спустили сундучок вниз, на траву.

В создавшейся ситуации мальчишки могли рассчитывать разве что на милостивое позволение присутствовать при открывании сундучка и инвентаризации сокровищ. И они получили это позволение. Наташа мудро рассудила: в Родниках им еще понадобятся верные друзья. Она также решила подарить мальчишкам парочку каких-нибудь безделушек. Это ничего, что сокровище немного уменьшится: получить в подарок что-нибудь – это совсем не то, что претендовать на долю.

Открывать сундучок решили в доме: чтобы никто не увидел.

И вот сокровище в кладовке на втором этаже, подальше от любопытных глаз. Теперь самое главное – управиться с навесным замком. Он выглядел очень внушительным и надежным.

Мила предложила поковыряться в замке гвоздем, но близнецы воспротивились – лучше уж ломиком! Сбегали за ним в сарай. Наконец долгожданная минута настала – Наташа замахнулась и…

И тут по всему дому затрезвонили колокольчики. Мальчишки всполошились, вскочили и забегали. А Мила возбужденно зашептала:

– Это чужой! Мама приедет вечером, папа на работе. Кто бы это мог быть?

А это снова был Шлыков. Теперь он увидел веревочку и с увлечением дергал за нее.

Никто не открывал.

Почтальон еще дернул за веревочку, с интересом прислушиваясь к перезвону. А Наташа решила, что человек на крыльце точно знает: в доме кто-то есть.

– Придется открыть…

Вниз спустились все вместе. Наташа на цыпочках подошла к двери и спросила:

– Кто там?

Шлыков удивился. Он был уверен, что в доме никого нет. Ведь он трезвонил уже несколько минут!

– Это почтальон, откройте! – бодро отрапортовал он.

Дверь отворилась. Увидев перед собой детей, Шлыков сказал с укоризной:

– Ай-яй-яй! Разве можно отпирать посторонним, когда родителей нет дома?

Впрочем, Шлыкову было не до воспитания чужих деток, и он перешел к цели своего визита:

– Вашей маме пришла телеграмма.

– Из Франции! – воскликнула Мила, ничуть не сомневаясь, что так оно и есть. Ну что за чудесный день! – Только мама в Серпухове…

– Я могу расписаться! – деловито сказала Наташа. – Мне четырнадцать лет, я сейчас паспорт принесу…

Но Шлыков не согласился: телеграмму положено вручать лично адресату, а не кому попало. На это Наташа возразила, что она своей маме не кем попало приходится. Кроме паспорта у нее есть и свидетельство о рождении, где черным по белому – Наташа это подчеркнула – написано, кем именно ей приходится ее мать. И круглая печать имеется!

– Так что отдайте, пожалуйста, телеграмму, – подытожила она.

Почтальон, потрясенный таким напором, доходчиво пояснил, что есть порядок вручения телеграмм, где все-все расписано. В том числе и исключительные случаи, когда телеграмму может получить не сам адресат. Например, если он, этот адресат, умер.

– Но наш случай тоже исключительный! – заявила Наташа, постаравшись скрыть свое возмущение дурацким замечанием почтальона.

– Чем же ваш случай исключительный?

– Маме срочно нужна эта телеграмма для дела.

В отличие от Наташи, Шлыков знал содержание телеграммы и решил, что ее, пожалуй, можно и отдать этой настырной девчонке. Но с условием!..

И он применил тактическую хитрость.

– Ладно. Я вручу телеграмму, а вы отдайте мне марочку, которая на конверте была: я вчера вам принес.

– Ланселота?

– Да, рыцаря. Ваша мама обещала.

Как ни жаль было портить такой замечательный конверт, но раз мама обещала да еще плюс телеграмма…

Захлопнув перед Шлыковым дверь, Наташа и Мила пустились на поиски. Однако искать письмо в их громадном доме оказалось ничуть не легче, чем обшаривать чердак в поисках шланга.

Сережка с Колькой нервничали. Телеграмма их не интересовала, зато очень хотелось наверх, к заветному сундучку. Наконец Сережка не выдержал:

– Да скажите ему, что выкинули конверт, и дело с концом!

А куда деваться? Не найдя письма, Наташа именно это и сказала почтальону.

Но Шлыков ей не поверил. Чутье подсказывало: ТАКИЕ конверты не выбрасывают.

– Раз так, пусть ваша мама на почте телеграмму получит! Почта закрывается через час. А если не успеет, я телеграмму домой возьму.

С тем и ушел.

Мила сердито топнула ногой ему вслед. Да уж…

Дети заперли дверь и снова сгрудились у заветного сундучка. Наташа ударила ломиком раз, другой… Замок висел как ни в чем не бывало. Ударив еще несколько раз, Наташа отложила ломик и велела Сережке ковырнуть гвоздем. Гвоздь, огромный, кривой и толстый, тут же нашелся у него в кармане. Но Сережка не стал суетливо тыкать им в скважину. Сперва он опробовал тяжесть замка на ладони, затем подергал его, и – чудо! Одна дужка мягко вылезла из своего паза.

Вот оно что – замок и заперт-то не был! Это обдало Наташино сердце жаром подозрения. Как это, клад – и не заперт?!

Крышка немедленно была откинута, и жадным взорам предстали три одинаковые коробки, обернутые холщовой бумагой, проложенные между собой драным картоном и тряпками. Р-р-раз – и на пол полетели обрывки бумаги. Дети набросились на коробки.

К их глубочайшему разочарованию, там были… одни тетради.

– Да-а-а… – протянул Колька.

Вот и все, что смог изречь он в минуту, когда стало ясно – ничего драгоценного в сундучке нет.

Медленно приходили в себя дети, пряча друг от друга глаза, в которых гасли огоньки отраженного сияния ненайденных сокровищ. Бумаги, одни бумаги! На что они годятся, если… если только они, конечно, не содержат ключ к настоящим сокровищам?!

Наташа наугад взяла тетрадь в черном кожаном переплете. Открыв ее на первой странице, она увидела выцветшую чернильную надпись с завитками: «Сказки Анастасии Ильиничны Носик».

Ну, хоть что-то! Оставив все, как есть, на полу, дети спустились в гостиную, где можно было почитать и послушать, устроившись на диванах.

И Наташа прочла вот что:

– «В некотором царстве, в некотором государстве жил да был купеческий сын Саламин по фамилии Буйтур. Ездил он по городам и селам, покупал рожь да овес, а потом возил их обозами в дальние заморские страны, для чего пересаживался с верблюда на корабль, с корабля на телегу, а потом шел себе пешим ходом в сапогах-скороходах.

И вот как-то ни свет ни заря, среди бела дня, в одном городе не городе, в селе не селе, а повстречалась ему во чистом поле красная девица. Она коровушку пасла, Буренку. Понравились купеческому сыну Саламину Буйтуру и девица, и коровушка. Он с вопросами: кто таковы да как зовут вас, ясные солнышки?

Ничего девица не отвечает. И только Буренка «му» да «му» говорит Саламину Буйтуру.

Но вот день прошел, и вечер пришел. Девица коровушку домой погнала. Саламин Буйтур за ними следом. Вошел в дом, видит родителей девушки. Скинул шапку с буйной своей головушки Саламин Буйтур, в пояс низко им поклонился, как царям до того не кланялся, и говорит от всего сердца: «Знать, сама судьба купеческая привела меня в эти края. Отдайте за меня дочь вашу, красоту писаную! Буду ей мужем и защитником».

Ничего не ответили родители, только горько заплакали. За них сказала коровушка:

– И Настенька, и родители ее не говорят уж три года без малого.

– Что так? – спрашивает сын купеческий Саламин Буйтур.

– Пришел к нам лютый ворог – змей-чародей, горное страшилище, злым лихом аукнется, злым лихом и откликнется. Увидал он нашу Аленушку и захотел взять ее в жены. Да только Аленушка не пошла за него, и родители не стали ее неволить. И тогда змей-чародей заклял их нанемо-намертво, чтобы ни за кого другого добром не отдали девицу и чтобы она никому слова своего девичьего не дала. Каждый месяц в полнолуние прилетает змей-чародей, пьет мое молоко и тогда только снимает заклятие всего на полчасика – все уговаривает, чтобы дали ему согласие. Как раз сегодня ждем лиходея. Оставайся, сразись с ним, стань мужем Аленушки!

Крепко задумался сын купеческий Саламин Буйтур, а потом как ударит шапкой об пол и говорит:

– Эх, не пить мне больше винца до смертного конца!

С тем и пошел от своей суженой. Семьдесят раз по семь верст прошел добрый молодец, а все слышал, как буренка Настенькина жалобно мычала: «му» да «му».

Тут и сказке конец. Кто дослушал, тому леденец».

– Ну и ну… – разочарованно сказал Колька. – Я ничего не понял!

– Тут и понимать нечего – «му» да «му», – поддержал его Сережка.

– И что?

– А то, что корова тоже ничего не поняла!

Наташе сказка тоже показалась странноватой, но она решила защищать ее от нападок. Ведь это же их сказка! То есть из их сундучка. Пусть не сокровище, прямо скажем, но… И тут еще Мила влезла, как предательница:

– А я тоже не поняла. Я таких сказок вообще не слышала. Почему Саламин Буйтур не спас Настеньку? Даже глупо получилось. Он целый день за ней ходил и за коровой. Если он их не спасет, то больше никто – это же ясно. Ведь другой подходящий добрый молодец заедет, может, лет через сто, когда все умрут…

Подумав, Наташа сказала, постукивая пальцем по тетради, как это делала ее мама, если хотела, чтобы ее услышали:

– Сказка очень хорошая. Просто Саламин спасти ее не мог. Чем он голову стал бы рубить этому змею? Нечем! Не у всех же есть длинные мечи, волшебные к тому же. Вот если бы он сумел разобрать, что ему Буренка напоследок мычала, тогда, конечно, он спас бы Аленушку. И женился бы, я думаю.

– Какая еще Буренка?! – искренне возмутился Сережка. – Мычала она! В настоящих сказках коровы ясно говорят человеческим голосом: вырви, мол, из-под моего хвоста три шерстинки и, когда змей прилетит, сдунь их ему в пасть, он и подохнет. Просто это не сказка, а чушь! Подумаешь, клад нашли!

Крыть было нечем. Действительно ерунда полная. Вот так взять и уехать от любимой… Наташа чуть не расплакалась, но нельзя было. Мучимая гордостью, она сказала так:

– А мне понравилось, как он шапкой об пол, и я эту тетрадку себе заберу. А вы, гости, шагом марш домой! Тоже мне витязи стоеросовые – дурацкий шланг не нашли!