Текст книги "Помни войну"

Автор книги: Алексей Шишов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 28 страниц)

Был у нас на корабле старичок, красивый, с белой бородой, все что-то в книжку записывал, стоя на палубе. Вероятно, утонул. Добрый был...»

Мичман В. П. Шмидт, младший флаг-офицер вице-адмирала Макарова, вспоминал на страницах журнала «Морской сборник» о последних минутах перед гибелью «Петропавловска»:

«...Несмотря на неравенство сил, адмирал, как можно было заключить из его отрывочных фраз, стремился выйти в бой с японцами. Чувство приподнятого духа передавалось от адмирала всем нам: настал момент отомстить за январскую атаку!..

После отданного адмиралом приказания – поднять сигнал «Севастополю», флаг-офицеры сейчас же исполнили это приказание, а я, находясь при флагманском журнале, вошел в рубку, где были сигнальщик и капитан 2-го ранга Кроун.

Подойдя к журналу, я стал записывать:

«В 9 часов 40 мин. Сигнал...» – успел я лишь набросать, поставить двоеточие – и вдруг послышался глухой сильный удар. У нас троих (Кроуна, меня и сигнальщика) сорвало фуражки – и в одно мгновение стол, диван, шкаф с книгами и картами – все обратилось в груду обломков, циферблат с механизмом был вырван из футляра часов. С трудом удалось высвободиться, и мы бросились к правому выходу из рубки на мостик.

«Петропавловск» сильно кренило на правую сторону, и он настолько быстро погружался, что, стоя на твердом мостике, казалось, что не имеешь опоры и летишь с головокружительной быстротой куда-то в бездну. Это чувство былоочень неприятно. Говорить нельзя было из-за рева пламени, воды, постоянных взрывов и всеобщего разрушения.

Выскочив на правую сторону мостика, мы увидели впереди себя море пламени; удушливый едкий дым почти заставлял задохнуться. Здесь я заметил фигуру адмирала, стоявшего спиной ко мне. Как думают те, кто хорошо знал адмирала, он прошел вперед, сбросив с себя пальто, чтобы узнать, что случилось, – и вот можно предположить, что он был оглушен или убит одним из обломков.

Только несколько секунд мы пробыли здесь... и с большими усилиями добрались до левого крыла мостика (так как крен на правую был очень уж велик)...

Я посмотрел на корму: шканцы, казавшиеся высоко над мостиком, усеяны людьми, которые без всякого удержу оплошной живой рекой бросались за борт, попадая в работавшие до последнего взрыва винты и между обломками. При виде этой картины сердце сжалось от ужаса...»

Вот, в сущности, почти все, что известно о последних минутах жизни вице-адмирала Макарова со слов немногих спасшихся во время гибели «Петропавловска» очевидцев, которые по долгу службы находились рядом с флотоводцем. Можно лишь предположить, что он погиб на капитанском мостике эскадренного броненосца, своего флагманского корабля. Будучи с детства хорошим пловцом, оказавшись за бортом, Степан Осипович, вне всякого сомнения, смог бы удержаться на воде в ожидании спешивших к мес-ту трагедии с других броненосцев и крейсеров спасатель-ных шлюпок.

Желтое море все же дало последнюю весточку живым о погибшем флотоводце. На месте гибели «Петропавловска» нашли форменное адмиральское пальто. Оно было опознано по двум золотым вице-адмиральским орлам на погонах...

По заключению Морского технического комитета, броненосец коснулся мины (или, по другим предположениям – минной банки). После ее взрыва под носовыми минными аппаратами и погребами «Петропавловска» произошли взрывы от детонации пироксилина в судовых минах (в носовой части броненосца хранилось до пятидесяти подводных мин заграждения) и 12-дюймовых снарядах, воспламенение и взрыв пороховых и патронных погребов и взрыв цилиндрических котлов.

Каждая такая якорная мина несла в себе заряд около трех с половиной пудов пироксилина. Сила взрыва только одной мины заграждения была огромна. Свидетельством тому может служить гибель минного транспорта «Енисей», подорвавшегося на собственной мине, сорванной морским отливом с якоря, во время постановки подводного заграждения у порта Дальний.

На русских минах под Порт-Артуром за войну погибло или получило серьезные повреждения несколько японских кораблей. Таких, как, например, новейший эскадренный броненосец «Хатцуза» и крейсер «Миако».

Спустя некоторое время возле места гибели «Петропавловска» водолазы обнаружили еще один «минный букет» – целую связку японских мин. Так что Морской технический комитет в своем заключении, вероятнее всего, ошибся – для подрыва эскадренного броненосца требовалась не одна мина, а целая минная банка.

Естественно, при анализе того трагического события в море под Порт-Артуром возникает не один вопрос.

Что же в это время делали японцы, свидетели разыгравшейся на море трагедии?

Воспользовались ли они временной суматохой на порт-артурской эскадре, вызванной гибелью флагманского броненосца и командующего русским флотом?

Использовали ли они столь удобный момент для нанесения огневого удара из десятков стволов орудий по русским кораблям?

Нет, ничего такого не было сделано адмиралом Хейхатиро Того. Японский Соединенный флот медленно скрылся за горой Ляотешань, как бы намереваясь оттуда начать обычную перекидную бомбардировку русской крепости.

Но на японских кораблях раздавался с воодушевлением самурайский боевой возглас:

– Банзай! Банзай! Банзай!..

...Гибель выдающегося флотоводца потрясла всю Россию, вызвала широкий отклик за рубежом, в том числе и в Японии.

Степан Осипович Макаров командовал флотом Тихого океана всего тридцать шесть дней, но и за это короткое время сумел сделать для обороны Порт-Артура очень многое. С гибелью командующего флот остался без боевого вождя. Как в России, так и за границей, в том числе и в Японии, порт-артурской трагедии 31 марта было уделено большое внимание. Причем и в печати, и в официальных, военных кругах почти единогласно признавалось, что главной потерей для России была гибель вице-адмирал С. О. Макарова. Так, популярная и авторитетная английская газета «Таймс» по поводу гибели эскадренного броненосца «Петропавловск» писала, что эта трагедия есть «одно из трагических событий, вызывающих сочувствие храбрых и благородных людей в любом месте земного шара». Газета отмечала: «Россия лишилась прекрасного корабля, но еще более потеряла в лице человека, которому предстояло, вероятно, сделать русский флот важным фактором в войне. Его потеря и род гибели наносит тяжелый удар русскому флоту, не говоря об исчезновении доблестного и вдохновляющего начальника, влияние которого, внося новый элемент в войну, признавалось и японцами. Суждение неприятеля – лучшее доказательство того, что Макаров, с признанным обладанием им в совершенстве морской науки, соединял качества великого моряка...

Макарову приходилось защищать честь русского флага; и ежели он не мог сделать больше, то он все-таки показал, что не позволит запереть свои силы в порту без попыток навести вред врагу, силящемуся его уничтожить. Он придерживался того мнения, что оборонительная тактика, вынужденная обстоятельствами, должна была заключаться в смелых наступательных действиях. Он встретил смерть с лицом, обращенным к неприятелю, стоя на своем корабле и со своим флагом, развевающимся до конца на стеньге...

Нисколько не желая сомневаться в наличии умственных сил России, мы можем сказать, что с кончиной адмирала Макарова Россия теряет вождя, которого трудно будет заместить».

Французская морская газета «Депеш» писала по поводу трагической гибели русского флотоводца:

«Адмирал Макаров был достойным представителем флора, история которого украшена столькими славными страницами и бессмертными именами. Всем морякам он известен как изобретатель многих технических приспособлений, вошедших во всеобщее употребление, как, например, пластыри его имени и приметные во всех флотах снаряды с колпаками, благодаря которым стало возможным пробивать броню из гарвеированной и никелированной стали.

Макаров с радостью принял назначение вести в бой русский флот... и поспешил на театр войны с твердой решимостью победить или погибнуть с честью».

Влиятельная в Германии столичная «Берлинер Тагеблатт» собщала о порт-артурской трагедии следующее:

«...Если гибель «Петропавловска» – потеря значительная, но много тяжелее утрата превосходного начальника флота Макарова с целым своим штабом! Со времени его прибытия в Порт-Артур флот вновь воспрянул духом, и заметно было, как адмирал Того в той же мере умерил свои предприятия».

Итальянская газета «Трибуна» тоже отдала дань памяти погибшего в водах Желтого моря флотоводца Макарова. В номере от 2 апреля говорилось:

«Погиб человек железного закала, доблести хладнокровной и решительной, предусмотрительности и отваги, человек с верным глазомером и быстрой решимостью, приезд которого в Порт-Артур немедленно проявился новым фазисом в действиях русского флота. Вы, сыны всех морей, моряки, служащие под всеми флагами, оплакивайте храбреца, бывшего вашим собратом, венчайте лаврами память его!..»

О том, в каком состоянии находились моряки кораблей порт-артурской эскадры после гибели флагманского броненосца и командующего флотом Тихого океана на его борту, есть немало свидетельств. Вот одно из них. Историческая комиссия при Морском генеральном штабе так охарактеризовала настроение личного состава Российского Императорского флота после смерти вице-адмирала Степана Осиповича Макарова:

«Был он в Артуре – эскадра действовала; погиб – замерла эскадра, не имея более одухотворяющего ее вождя. Флот сразу оказался без боевого начальника, без ясного стратегического плана, без дальнейшего руководителя...

Создавшаяся обстановка сама влекла к тому, чтобы отказаться от тех смелых надежд, которые питал адмирал Макаров, от его широких замыслов и предпринятых шагов...»

Даже в Японии было выражено официальное сожаление по поводу гибели русского флотоводца. От имени всего Морского штаба один из его начальников, Огасавара, объявил, что гибель эта является потерей для всех флотов и что адмирал Макаров был одним из лучших адмиралов в мире.

Празднества, устроенные на Японских островах по случаю потопления эскадренного броненосца «Петропавловск», отличались большой сдержанностью.

В городе Ноуге было устроено большое шествие, причем толпа несла тысячу белых фонариков в честь погибших русских моряков. В голове колонны несли знамена с надписью: «Мы неутешно печалимся о смерти храброго русского генерала». Оркестр играл траурные мелодии. А в японскую поэзию великий флотоводец вошел как «враг доблестный».

Таким образом в Стране восходящего солнца почтили смерть храброго и славного противника своего.

В самой России на ужасную морскую катастрофу и гибель командующего флотом Тихого океана откликнулись все газеты.

Журналист А: Н. Скаловский писал в «Кронштадтском вестнике»:

«Погиб для флота храбрый и предприимчивый командир «Константина» – этот Святогор-богатырь, ожививший тогда личной инициативой слабый судами Черноморский флот! Погиб для флота неустанный, многоопытный учитель и руководитель по всем отраслям современной военно-морской науки». Погиб на посту покрытый славой опытный боевой адмирал-флотоводец! Погиб и для науки пытливый исследователь морей и океанов, автор таких классических вкладов в нее, как «Об обмене вод Черного и Средиземных морей», «Витязь» и Тихий океан», «Ермак во льдах».

Популярная газета «Русское слово» в номере за 1 апреля писала о порт-артурской трагедии следующее:

«Горечь этой тяжкой утраты можно измерить только теми ожиданиями и надеждами, которые возлагались на этого опытного боевого адмирала».

Созвучной публикации в «Русском слове» оказалась газетная статья в «Руси», в номере за 2 апреля:

«Потеряна еще одна наша надежда – талант и героизм Макарова... ибо адмирал Макаров уже успел стать одной из надежд русского общества».

В монархической «Петербургской газете» в статье, посвященной трагедии в водах под Порт-Артуром, были и такие строки:

«...утешение в столь ужасающем общенародном горе нельзя не видеть... в том, что спасен, к счастью, великий князь Кирилл Владимирович».

В газете «Новости дня», в номере за 2 апреля, была опубликована большая редакционная статья, озаглавленная «К гибели «Петропавловска». Среди прочего в ней говорилось:

«...Погиб безвозвратно один из пяти оставшихся у нас на Дальнем Востоке броненосцев, и на это восстановление потребуются годы. Наша эскадра понесла незаменимую потерю, еще более ее ослабившую. А ведь и без того она была гораздо слабее неприятельской».

О гибели эскадренного броненосца с командующим флотом Тихого океана на борту телеграфной строкой было незамедлительно доложено императору Николаю II. В своем «Дневнике», впервые опубликованном в 1923 году в Берлине, всероссийский государь оставил такую собственноручную запись от 31 марта:

«...Петропавловск» наткнулся на мину, взорвался и затонул, причем погибли: адмирал Макаров, большинство офицеров и команды. Целый день не мог опомниться от этого ужасного несчастья».

В те дни множество писем самого искреннего сочувствия поступили в адрес вдовы погибшего флотоводца К. Н. Макаровой. Вот одно, без подписи, отпечатанное на машинке:

«Взрыв «Петропавловска» и гибель славного Макарова поразили всю мыслящую Россию. Утрата его одинаково тяжела как для Вас, так и для всей России...»

Изучая историю Русско-японской войны 1904-1905 годов, историю героической обороны Порт-Артура, обстоятельства гибели броненосца «Петропавловск», невольно задаешься вопросом: случайной ли была гибель флагманского корабля с адмиралом С.О. Макаровым на борту?

Думается, что нет. Уж много прямых и косвенных фактов свидетельствует о том, что мина (или минная банка, что, пожалуй, точнее) появились на пути эскадренного броненосца отнюдь не в результате обычной минной постановки у входа в военно-морскую базу противника в ходе войны на море.

Активный участник обороны Порт-Артура с моря, очевидец гибели флагманского корабля и действий двух противоборствующих сторон В. Семенов, в то время служивший старшим офицером крейсера «Диана», составил карту-схему тех трагических событий дня 31 марта. Он лично хорошо знал вице-адмирала Макарова по совместной службе в Кронштадте и был опытнейшим штурманом, поэтому в достоверности вычерченных им на карте-схеме данных не приходится сомневаться.

Так вот, на «Плане берега от Белого волка до Сикоу», вычерченном В. Семеновым, в одной-единственной точке совпадают две линии. Первая – линия обычного крейсирования эскадры под флагом командующего на внешнем рейде Порт-Артура при появлении главных сил противника (знаменитая «макаровская восьмерка»). Вторая – обычный путь флагмана, крейсеров, канонерок и миноносцев при их выходах для поддержки с моря правого сухопутного фланга крепости. И именно в данной точке соприкосновения двух линий подстерегла минная опасность «Петропавловск». Штурманские расчеты В. Семенова подтверждают это.

О том же пишет в биографическом очерке «Вице-адмирал Степан Осипович Макаров» его близкий друг и биограф барон Ф. Ф. Врангель:

«Причиной взрыва броненосца были японские мины, положенные на пути обычного маневрирования эскадры...» Этот вывод сделан Врангелем на основании бесед со многими флотскими офицерами – участниками порт-артурской обороны.

Но ведь можно возразить: на этой мине или минной банке мог подорваться любой другой русский корабль!

Да, мог. Но подорваться в данной точке мог и должен был именно флагманский корабль – эскадренный броненосец «Петропавловск». У других кораблей вероятность подрыва имелась здесь гораздо более меньшая. А у легких миноносцев, например, ее вообще не было – минная опасность таилась на определенной глубине, где мины мог коснуться своим корпусом только корабль с большой осадкой – броненосец или броненосный крейсер.

И вот еще почему. При обычном крейсировании порт-артурской эскадры по «макаровской восьмерке», и при выходе в море отрядов русских кораблей, и при их возвращении, впереди всегда шел флагманский корабль. Не обязательно им должен был быть броненосец «Петропавловск» – флагманом мог быть (если того требовали обстоятельства) любой другой быстроходный корабль эскадры, с мощным вооружением, а значит, и глубоко сидящий в воде.

Командующий флотом Тихого океана всегда находился на своем флагманском корабле – таково было правило адмирала С. О. Макарова. Он всегда и во всем показывал личный пример, всегда шел в бой первым. Таким его знали и на Черном море во время Русско-турецкой войны 1877-1878 годов, и во время командования Практической эскадрой флота Балтийского моря. Не изменил своему правилу Степан Осипович и в ходе обороны Порт-Артура. Так что место и командующего, и флагманского броненосца японцы знали точно – только впереди.

Противник не мог не оценить роли нового командующего флотом Тихого океана в обороне русской крепости и служившего серьезной помехой в осуществлении далекоидущих планов Японии. Ведь положение дел на Дальнем Востоке прямо зависело от положения дел на море.

Авторитетная японская газета «Ниппон Симбун» в статье от 18 сентября 1903 года писала:

«Нынешние отношения с Россией должны окончиться войной... Напрасно думают, что война будет продолжаться 3-5 лет. Русская армия уйдет из Маньчжурии, как только флот русский будет разбит».

Появление в порт-артурской крепости инициативного, волевого, решительного командующего флотом, хорошо разбирающегося в вопросах стратегии и тактики, пользующегося у личного состава громадным личным авторитетом японцы ощутили сразу. Макаров незамедлительно отверг формулу «не рисковать», которой с одинаковым «успехом» держались: царский наместник адмирал Алексеев – на море и командующий Маньчжурской армией генерал от инфантерии Куропаткин – на суше.

При Макарове порт-артурская эскадра активно противостояла Соединенному флоту Японии. Русские корабли искали в море встречи с противником, постоянно велась разведка, была налажена система обороны Порт-Артура с моря, поднялся дух его защитников. Более того, инициатива в войне медленно, но неуклонно начала переходить на сторону России.

При таком противодействии русского флота высадка на Ляодунский полуостров с моря нескольких японских армий стояла под большим вопросом. Во всяком случае, она была сопряжена с риском понести ощутимые потери как в десантных судах, так и в личном составе. Адмирал Хейхатиро Того, военачальники божественного микадо предвидели такую возможную ситуацию.

За короткое время командования Макаровым порт-артурской эскадрой та за месяц с небольшим выходила в море шесть раз, за остальное же время войны всего три раза (при адмирале Старке лишь раз и при адмирале Витгефте дважды).

Один из участников Русско-японской войны, защитник Порт-Артура писатель Владимир Семенов в своей книге «Цена крови» так скажет об «источниках» поражения России от Японии:

«Причины поражения – бездарность, грубое невежество и недостаток воинской доблести тех, кто шел умирать...» Такое будет сказано после гибели Степана Осиповича Макарова. Он к числу тех лиц начальственного состава, к которым были посланы слова Семенова, не относился. Активность русского флота была отмечена не только ад-миралом Хейхатиро Того и японской военной разведкой. В те дни, например, командир эскадренного миноносца «Акацуки» Нирутака в своем дневнике писал следующее: «С приездом адмирала Макарова в русской эскадре началось небывалое до сих пор оживление, особенно заметное в обороне гавани». Далее японский офицер делает вывод:

«Он, должно быть, дельный человек, и я надеюсь, что в скором времени японская граната заставит его прекратить свою деятельность против нас».

Под «японской гранатой» командир эскадренного миноносца, воспитанный в лучших традициях самурайского духа, Нирутака мог понимать и артиллерийский снаряд, и морскую мину, и пистолетную пулю.

Чтобы свести на нет боевую активность еще достаточно мощной порт-артурской эскадры, японцам следовало либо разгромить ее в морском бою, либо с помощью минных постановок и брандеров надежно запереть русские корабли во внутренней гавани. Сделать первое они просто не могли к не решались, а второе у них не получилось даже после нескольких настойчивых попыток.

Оставался третий путь, вполне в самурайском духе, который, кстати, не требовал большого напряжения сил и средств. Следовало убрать одного-единственного человека в лице командующего флотом Тихого океана. И тогда желанная цель достигалась.

Как известно, цель оправдывает средства. Совершить покушение на адмирала на берегу не представляло для японской разведки никакой трудности – Порт-Артур кишел ее шпионами. Но Макаров почти все время находился на кораблях и на берегу бывал лишь в исключительных случаях. Так что удобный случай для покушения мог представиться не скоро.

Можно было состряпать донос, оклеветать флотоводца (в придворных кругах Санкт-Петербурга такое не являлось редкостью) и тем самым добиться, чтобы царский двор отстранил его от руководства флотом. Тем более с царским наместником и его окружением у Макарова сложились натянутые отношения. Но такой долгий путь мог не дать в той ситуации нужный результат.

Всероссийский император Николай II и его приближенные не очень жаловали Макарова за прямоту, бескомпромиссность, «беспокойный характер» и неаристократическое происхождение. Но на берегах Невы ясно понимали, что для исправления положения дел на флоте Тихого океана (а это прямо влияло на положение дел на Дальнем Востоке вообще) беспокойный, но энергичный Макаров подходит больше, чем любой другой. Ведь именно поэтому он получил столь высокое назначение. Так что возможность использования придворной интриги отпадала.

Оставался последний путь – уничтожить командующего флотом Тихого океана вместе с флагманским броненосцем. Уничтожить, но не в честном, открытом морском бою. И здесь японская разведка просто не могла не сказать своего веского слова, выдав военно-морскому командованию всю необходимую информацию и сделав, вне всякого сомнения, необходимые расчеты.

Вообще для японской разведки не было особых секретов в Маньчжурии, в том числе и в Порт-Артуре. О наличии широкой агентурной сети на театре военных действий русское командование имело ясное представление. И неудачи царских войск на полях Маньчжурии в немалой степени являются результатом действий неприятельской разведки. Правящие круги Страны восходящего солнца приоритетное значение шпионажу придавали всегда. Еще в середине XIX века в Японии была создана такая система полицейского шпионажа в таких масштабах, которые были совершенно немыслимы для стран Европы. С последнего десятилетия того века начинается внешний шпионаж, который был крайне необходим для осуществления планов внешнеполитического курса нарождающейся имперской державы.

Известно, что, приступив к формированию разведки, японцы послали специальную миссию для получения советов у небезызвестного Вильгельма Штибера, о котором в правительственных кругах Германии не без оснований шутили: – Все у Штибера полицейское, даже фамилия... Штибер по-немецки означает «собака-ищейка». Начав службу прусским шпионом в Австрии, он по настоянию «железного канцлера» Бисмарка был назначен министром полиции у короля Фридриха-Вильгельма.

Подбирая кадры для разведывательных органов, японские власти играли прежде всего на чувстве патриотизма. В Стране восходящего солнца показателем его считалось беспрекословное повиновение и готовность отдать жизнь ради божественного микадо.

В те годы шпионажем занимались не только государственные органы Японии – военное и морское ведомства, – но также частные «патриотические общества». Особенно большую роль среди них играло «Общество черного океана», созданное в конце 80-х годов XIX века, финансируемое богатейшими людьми страны. Именно агенты этого общества и селились в виде мелких торговцев, парикмахеров, ремесленников, домашней прислуги в Северо-Восточном Китае, Корее, Маньчжурии. Особой популярностью для таких поселенцев пользовались места нахождения войск – крепость Порт-Артур, порт Дальний (Дайрен), селения и города, где строились укрепленные пункты или были расквартированы воинские части.

Резиденты – офицеры японского генерального штаба – часто выступали в роли содержателей публичных домов, опиекурилен, под личиной фотографов, лавочников, нередко приказчиков, поваров, кочегаров или официантов на пароходах. Резиденты являлись руководителями небольших шпионских групп, участниками которых были китайцы и корейцы. Их вербовали из числа бедняков, готовых на трудную и опасную работу за самое грошовое вознаграждение, которое, однако, порой спасало их семьи от голодной смерти. Японская разведка поощряла инициативу и самостоятельность в действиях резидентов.

Широко использовалась японскими шпионами беспечность, отсутствие элементарной бдительности, некомпетентность, да и просто продажность ряда царских чиновников и офицеров.

Когда в январе 1904 года Япония без объявления войны напала на русскую эскадру в Порт-Артуре, вся арена будущих боевых действий была покрыта густой разведывательной сетью. Всюду, куда вступали японские войска, они находили своих людей, знакомых с местностью и местными условиями. Но еще большее значение имели, конечно, разведывательные группы, остававшиеся в тылу русских войск.

Это были группы, состоящие, как правило, из китайцев. Каждый постоянный шпион обслуживался тремя или четырьмя курьерами, через которые он регулярно посылал сведения японскому командованию. Курьерами являлись бродячие торговцы и кули, неграмотные и часто не понимающие смысла того, что они делают. Очень трудно было выявить таких курьеров среди бесчисленных толп носильщиков, погонщиков скота, нищих и просто бродяг, которыми в любое время года полнились города и дороги Маньчжурии.

Для доставки донесений применялось множество уловок и ухищрений. Донесения помещали в подошвы, в дорожные посохи, в складки одежды, вплетали в косы, вставляли в золотые зубы.

Особый размах шпионаж в Порт-Артуре приобрел в дни, когда крепость осадила японская армия. Наиболее важные секретные документы и сведения добывали те шпионы, которые находились на службе у русских чиновников, старших офицеров в качестве домашней прислуги и домашних парикмахеров.

За какую только работу не брались японские шпионы, чтобы собирать нужные генеральному штабу и морскому ведомству сведения. Известно, например, что подрядчиком по очистке нечистот в Порт-Артуре был помощник начальника штаба 3-й японской армии. Его частые поездки по городу (обычно «подрядчик» сидел на ассенизационной бочке) оказались для вражеской стороны весьма полезными: командующий осадной армией генерал Ноги был прекрасно осведомлен о каждом уголке крепости.

Среди японских шпионов в Порт-Артуре долгое время успешно работал старый китаец Ли. Его вставные золотые зубы служили для переноски донесений. С помощью лупы Ли записывал полученные сведения и рисовал кроки (участки) местности на мельчайших кусочках пергаментной ткани, после чего скатывал их в шарики величиной не более булавочной головки и прятал под коронку, которая заделывалась воском.

Китаец Ли был пойман во время неожиданной для него облавы в Порт-Артуре. Содержание вставных полых зубов было обнаружено совершенно случайно.

Много японских шпионов оказалось среди переводчиков – китайцев и корейцев, работавших в местной маньчжурской администрации.

В японской армии и на флоте было немало людей, хорошо знакомых с Россией. Так, к примеру, начальник разведывательного отдела 1-й армии полковник Хагино прожил в России семь лет, а начальник штаба маршала Ивао Оямы – главного неприятельского штаба в войну – генерал Кодама долгое время проживал в Амурской области.

Его считают автором токийского плана войны с Российской империей. Кодама получил прозвище «генерала-топора» за свое крылатое высказывание:

– В политике, как и в битве, острый топор лучше тупого кинжала...

Японский шпионаж против России не ограничивался только пределами Дальнего Востока и Забайкалья. Он активно проводился и в европейской части страны. Так, кадровый морской офицер Ясуносуки Ямомото долгое время служил поваром в Одессе, собирая сведения о русской Черноморской эскадре.

В сентябре 1904 года в Санкт-Петербурге были арестованы японцы – мелкие служащие одной пароходной компании – Кензо Камакура и Сейко Акиоши. Оба приняли православие, активно посещали церковь, а Камакура предполагал даже обвенчаться со своей русской невестой. Лишь после ареста выяснилось, что под маской служащих скрывались кадровые морские офицеры, собиравшие информацию о Балтийском флоте.

Или такой факт. Военно-морским атташе Японии в России до 1901 года был опытный разведчик Хиросо, свободно владевший русским языком. Именно его адмирал Хейхатиро Того активно использовал при подготовке к войне на море.

Успехи японской разведки в те предвоенные годы во многом объяснялись поразительной беспечностью царских властей в отношении вероятного противника Российской империи.

Всего лишь один пример. Петербургские заводы, исполнявшие заказы флота (Путиловский, Балтийский, Франко-Русский, Невский и Канонерский), имели немало производственных секретов, до которых были допущены японцы. Это происходило в результате решения Адмиралтейства, желавшего запугать японцев ускоренной работой верфей. Те, нисколько не испугавшись, сразу же выяснили, в какой стадии строительства находятся лучшие русские броненосцы типа «Бородино», точно рассчитав время их боевой готовности после спуска на воду.

Конечно, бдительность русских солдат, матросов, офицеров, пограничной стражи, чинов военной жандармерии – особенно с началом войны – поставила серьезный заслон на путях действия вражеской разведки. Да и русская контрразведка не дремала. Но все-таки эффективность работы шпионов противника в Маньчжурии и Порт-Артуре была, вне сомнений, высокой.

Надо заметить, что японцы, у которых разведка была поставлена идеально, тщательно следили за продвижением командного состава русской армии и флота на основании официальных документов. Конечно, они не допускали и мысли о возможности в них каких-либо ошибок или пропусков.

Известно, что при переписи сдавшихся в Порт-Артуре гарнизонных войск произошел такой забавный случай:

– Полковник Ирман.

Японский офицер, заглянув в свои списки, заявил:

– Вы ошибаетесь, такого полковника нет.

– Как нет? Да это – я сам!

– Простите. Но должен вас поправить – вы генерал-майор.

– Впервые слышу о своем производстве в генеральский чин.

– Вы произведены одним из последних приказов, который, вероятно, до вас не дошел. В ближайшие дни поспешу сообщить вам, от какого числа и за каким номером приказ о вас. Сейчас, к сожалению, у меня нет его под руками.