Текст книги "Сочинения"

Автор книги: Алексей Хомяков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 70 страниц)

Чем менее сообщения между племенами, чем более земля перерезана чащею лесною, топью болот, бурным течением рек или чем шире простор пустынь, разделяющих между собою семьи человеческие, тем многочисленнее наречия и тем малочисленнее народы, говорящие одним и тем же языком. Так, напр., в тесных границах Гвианы племя, составленное всего–навсего из осьмидесяти тысяч лиц, говорит тремя языками, совершенно не сходными между собою и разделенными на двадцать, резко обозначенных наречий  [382]382
  Chez les races placees au plus has de Techelle sociale la langue nest plus gMre quun procide sans traditions, dont on a peine au bout de quelques annees a reconnoitre lidentitS. (Renau. Systime des langues sem. 101) <У народов, находящихся на самом низком общественном уровне, язык является лишь средством без традиций, о появлении которых можно говорить только по истечении многих лет (франц.) >. – Изд.


[Закрыть]. Картавые родоначальники передают картавость своим потомкам потому только, что они одни учат их слову человеческому, гнусавые, шепелявые и пр. передают точно так же в наследство недостатки своего организма (так, напр., китайцы никогда не произносят звук р,хотя очень способны его произносить, и наречие, искаженное жалкою ограниченностью личной болезни, гордо становится наряду со всеми другими человеческими языками). Но произвол, основанный на односторонности. направления умственного, действует гораздо сильнее, чем потребность физической организации. Слово есть условное и покорное орудие мысли, оно принимает в себя все ее оттенки, хотя, с другой стороны, оно также сильно действует на ее развитие. Семья, удалившись от общения с прочими семьями человеческого рода, не имеет физической возможности передавать и принимать от них духовную жизнь, но прежде чем она поставила между собою и ими вещественные преграды, она уже стремлением своим к быту разобщенному и произвольным удалением обличила отсутствие человеческой любви. Семьи, брошенные случайно в глубь пустынь и в заточение островов, составляют немногочисленное исключение, которое не заслуживает особенного внимания. Можно принять основным правилом, что тот, кто не дорожит сожитием с людьми, не дорожит и речью человеческою. Язык для него есть орудие чисто физическое, как рука или нога. Его нужды телесны, его побуждения телесны: святыня мысли для него исчезла, а с нею и святыня слова, чудного храма, созданного для мысли. Прежняя речь, хранительница вековых преданий и вековой мудрости, должна упасть на степень крика, данного природою всем животным для призвания подобных себе на помощь и для условного знака ночной ловитвы. Таковы более или менее все одичавшие племена; таковы в наш век выходцы жизни европейской и образованности европейской, удаляющейся из границ Соединенных Штатов или Канады в дикую степь за бесконечную реку (Миссисипи) или в кочевье краснокожих звероловов. Не у таких семей, не у их потомков должно искать древней веры, древнего слова, древнего предания. Они избрали в жилище пустыню, потому что душа в них была сама пустынна и мертва. Но тот, кто, не удаляясь в страны необитаемые, внутренним духом вражды и ненависти к своим братьям–людям созидает около себя пустыню, как большая часть воинственных народов, обличает в себе то же самое стремленье к бессловесному быту. Уединяя себя в дикую и себялюбивую свободу, он скидает хранительные оковы старины и обычаи, общие всем первобытным народам. Наследство мысли, слова, звука, полученное им от предков, уже нужно ему не для жизни со всеми людьми воедино, но для домашнего обихода в кругу малочисленной семьи. Своя монета, свой чекан. Тут разгул произволу и прихотям метафоры, и злоупотребленью видовых названий за родовые или прозвищ за имена, и искажению звука, соответствующему искажению внутренней гармонии чувства и помысла. Итак, мы не должны искать следов глубокой древности в семьях мелких, разрозненных или выказывающих по преимуществу дух воинственной дикости. Мы можем принимать данные от них как средство вспомогательное, но в то же время должны помнить, что указания истинные и богатые могут действительно быть найдены только в племенах могучих и многочисленных и что эти указания тем важнее, чем более самые племена отличались мирным, торговым и словесным характером. Можно, конечно, предположить, что какой‑нибудь маленький народ, теперь едва заметный на географической карте, есть обломок племени некогда великого и сильного, утратившего свое единство или почти стертого с лица земли народом других племен, поглотивших его самостоятельность, и что этот обломок уцелел случайно под защитою горных преград или непроходимых лесов. Такое предположение возможно; но, во–первых, оно позволительно только тогда, когда есть явные следы некогда великого значения обмельчавшего народа; во–вторых, оно не совсем вероятно, потому что малочисленный остаток семьи, некогда любившей общение человеческое, мирный быт и дружную встречу со всею своею земною братьею, должен мало–помалу исчезать в массах, его окружающих, и наконец, если упадок великого племени происходил в глубокой древности, его малый обломок уже давно исказился по внешней причине, выведенной из отношений границ к площади, ими охваченной, и по внутренней причине, выведенной из преобладания личного произвола во всяком разъединенном народе. Поэтому, как ни любопытны особенности баскского языка, как ни странен характер его словоращения, мы видим один только призрак в надеждах филологов, воскрешающих из него древнеиберское наречие, и уверены, что почтенный и добросовестный труд их останется почти бесплоден. Нет сомнения, что баски нашего времени не потомки кельтов и происходят прямо от стародавней семьи иберцев—васков  [383]383
  Предками басков считаются племена васконов, вардулов, каристиев, что же касается родства басков с иберами– древним (1 тыс. до н. э.) населением Пиренейского полуострова‑то в этом вопросе до сих пор среди ученых нет единого мнения.


[Закрыть]. Имя их сохранилось в названии диалекта зуек–араи в имени самого народа эускальдунак,и еще более в общем согласии соседних народов, которые называют их басками. Но в названии эускальдунак,кажется, нельзя не узнать соединения двух имен эуск–кальдун–ак,которого первая половина принадлежала древней иберской отрасли, а вторая кальдункельтскому племени, так часто называвшему себя каледонамиили по крайней мере таким названием, которое легко изменялось в эту форму. Соединение двух народных прозвищ в одно—явление весьма обыкновенное (так, напр., кельт–иберы, яз–зиш, сако–гефы)и не может нисколько останавливать критика, а признание народное, заключенное в особенном его имени, не может нам оставлять никаких надежд на чистоту наречия. Априористический вывод вполне подтверждается огромною разностью между отдельными отраслями баскского языка в разных долах и пригорьях Пиренейских, а еще более явным сплавом корней, занятых из всех возможных наречий. Иберское начало в словарном составе баскского языка может быть отделено только путем отрицательным, т. е. посредством отделения всех слов кельтских, римских, германских, может быть, арабских и, бесспорно, славяно–вендских. Останется ли что‑нибудь в словаре басков? Сомнительно, но, бесспорно, останется в утешение ученым и местному самолюбию народа целая грамматика самобытная и богатая. Пойдет ли она за иберскую? Тогда английская должна идти за немецкую и молдаванская за латинскую. Мы уже сказали, что наслоение племен не есть наращение ископаемых масс, и что смешение их не похоже на каменные агрегаты, которые в любой лаборатории разлагаются на свои первичные составы. Живое живо; оно не сращается, не накопляется, не смешивается. Оно творит самобытно и вольно. Новая смесь племен: новый язык, новый строй мысли, новый закон грамматический. Так мы видим, что всякое наречие, даже офенское  [384]384
  Т. е. офеней, разнощиков. – Изд. Хомяков, видимо, приводит пример знаменитого языка офеней как языка искусственного, мешаного, но тем не менее вполне активно и широко функционирующего. Даль отмечал: «Для беседы между собою, при торге, офенями искони придуман свой «офенский», кантюжный, ламанский, аламан– ский или галивонский язык; это частью переиначенные русские слова: «масья», мать, «мастырить» – делать; или им дано другое значение: «косать» – бить, «костер» – город; или вновь составленные, по русскому складу: «шерсно» – сукно, «скрыпы» – двери, «пащенок» —дитя; или вовсе вымышленные: «юсы» —деньги, «воксари» —Дрова, «Стод» —Бог и пр. Грамматика русская, склад речи также».


[Закрыть], получает немедля жизнь полную и органическую. Самая грубая мысль человеческая создает себе форму по себе и самая бедная мысль имеет в себе живую личность, дающую ей в чем‑нибудь преимущество перед другими личностями, богатыми и по основному содержанию, и по наружному развитию. За всем тем, хотя мы не высоко ценим важность басков для языкознания, или для науки о племенах, или вообще для всех отраслей исторического учения, но (судя по некоторым данным, и особенно по числительным именам) мы уверены, что и от них многие любопытные подробности поступят в общее достояние человеческое. Пристрастие к этой семье, порожденное несколькими беглыми примечаниями знаменитого ученого  [385]385
  Вероятно, В. Гумбольдта. —Изд.


[Закрыть], не слишком распространялось и до сих пор не принесло ни большой пользы, ни большого вреда науке.

Гораздо вреднее ошибка западных ученых, которые, по какому‑то странному ослеплению, благоволили счесть литовское наречие представителем бесконечной области славянской. Бедное племя, незаметное для летописцев в то время, когда Русь стала сливать воедино отдельные общины славян между Балтикою и Черным морем, незаметное даже тогда, когда эти общины снова стали отделяться друг от друга, под названием уделов; ничтожное в самое время крайнего ослабления разорванной и умирающей Руси, ничтожное не только в отношении к могучим восточным соседям, но и в отношении к слабым соседям на западе; племя, которое осмелилось выйти из своих лесных убежищ только тогда, когда сила монголов подавила всю физическую деятельность и всю духовную бодрость в земле русской, которое получило историческое значение только потому, что к нему, еще свободному и непокоренному, примкнули рассеянные дружины западной Руси, признавшей в нем родство языка и крови; племя без образования, без очерков, без особой веры, кроме общеславянской, и без грамоты (охраны языка), кроме той, которую они заняли весьма поздно от славян же: вот то племя, которое должно было занять первое место в славянской общине перед судом германских критиков. Диво ли после того, что они еще глухи и слепы к великим наставлениям истинной филологии? Мы не предполагаем в германцах ненависти и злоумышления к племени славянскому, мы убеждены в добросовестности их ученых, но таково грустное наследство прежних темных веков народной ненависти, что потомки угнетателей, сами не замечая того, еще находятся под неразумным влиянием страстей, некогда волновавших их диких предков  [386]386
  Здесь говорится о том, что подробнее развито в других отделах этого труда, именно, что германцы являлись аристократическими дружинами в племенах инородных и особенно славянских, подчиняя и порабощая их. —Изд.


[Закрыть]. Мы уже сказали, что по неизменному нравственному закону, вечно проявляющемуся во все мгновения истории, зло, как и добро, всегда возвращается к своему источнику, и чувство вражды глубже проникает в душу оскорбителя, чем в душу оскорбленного. Оттого славяне, угнетенные и во многих местах почти уничтоженные, охотнее отдают справедливость германцам–притеснителям, чем германцы славянам. Быть может, таково мелкое внутреннее побуждение, по которому ученые немецкие, а за ними и все западные, невольно принужденные дать место в своих разысканиях своим великим соперникам, ставят на первый ряд бессильную и ничтожную семью славянскую, тем самым как будто признавая во всех остальных словесный упадок и племенное смешение. Хитрые инстинкты страсти совращают с пути истины самые чистые души; но стоит только разоблачить темное побуждение, чтобы освободить разум, невольно увлеченный в обман. Нет никакого сомнения, что Литва принадлежит вполне славянской отрасли: таков вывод из ее языка, веры и обычаев. Но самое имя Литва,собирательное из имени Лит(по форме санскрито–славянской), напоминает вполне все названия, данные славянами северным соседям, иноплеменникам. Уже в нем слышится некоторое отчуждение народа литов от остальной братии и это указывает или на смешение, или на бытовое и словесное изменение, ибо коренного различия принимать невозможно. Начало слова Лит–ва (Лит)совершенно совпадает с именем их соседей леттов, и язык их представляет множество следов леттской примеси, поэтому мы уже не имеем никакого права считать наречие литовское за искони самостоятельное. В вере их мы слышим отзвук чисто славянского поклонения Велесу, Перуну и другим, а хранитель ее священной тайны носит имя Кривского поколения  [387]387
  У балтийских народов мифологизированный родоначальник жреческой традиции назывался Криве, предполагают, что это название связано и с Именем Крива – мифологического родоначальника кривичей.


[Закрыть](как в Америке у тупаев жрецы назывались Кариб,а теперь у мелких тамошних семей они называются тупиили тупинамбу).явное доказательство, что каста жрецов принадлежала к племенам просвещеннейшим. Поэтому мы можем смело признать исконное преимущество славян перед Литвою в отношении к образованности. В грамматике заметно точно то же превосходство. Самый поверхностный свод, не говорю со всеми славянскими наречиями, но даже с одним великорусским должен убедить беспристрастного критика в сравнительной ничтожности литовского. Иначе и быть не могло. Земля, покоренная готфами, плотно окаймленная финнами, едва ли не завоеванная поочередно языгами и сарматами, без сомнения, завоеванная русскими славянами, не могла сохранить той полной самостоятельности, которая сохранилась в великом мире славянском бесконечностью области, многочисленностью племени, взаимными сношениями между семьями, не утратившими памяти о своем родстве, и спасительным действием письменного языка. За всем тем нельзя не признать в литовском наречии некоторых форм первобытных, утраченных славянами. Таковы между прочим иные окончания на с.Вполне мы не отвергаем темных и сказочных преданий Литвы. Мы не видим ничего невозможного или неправдоподобного в прошествии латинской колонии. Во время движения больших народных масс дробные отделения их могли получить направление совершенно противоположное общему, так же как при берегах морских или в проливах, перехваченных скалами, образуются мелкие, иногда подводные течения, прямо противоположные главному и нормальному движению волн. Так точно колония или крепость римская, охваченная внезапно быстрым напором германцев в то время, когда удар гунно–булгарский переменил их южное направление на западное, могла искать убежища в лесах и, не видя возможности возврата на родину, могла пробраться на Восток до тех племен, которые не знали соседства римского и не были ожесточены римским властолюбием. Этим оправдались бы, может быть, предания Литвы (если это действительно предания народные); но нет сомнения, что незначительное влияние мелкой римской колонии не объяснило бы многих особенностей литовского наречия, сближающих его с коренным языком Ирана. Конечно, иные из них могут быть простою игрою случая и следствием органического развития, основанного на тождестве корней и на сходстве законов словоращения, но большая часть, очевидно, наследственное достояние, переданное древнею великою общиною своим северным потомкам. Например, славянский язык, утративший, вследствие своих особых законов благозвучия, окончания на с,представляет явные доказательства этих окончаний во множественном числе. Форма небо–небеса, око–очеса, древо–древеса, чудо–чудеса(род. небес, очес, чудес)переносит нас в глубочайшую древность и показывает значение литовских окончаний. Точно так же мы видим, что славянский язык утратил многие окончания на рьили ри,но воскрешает его в родительном падеже: мать–матери, дочь–дочерии пр. Это, очевидно, остаток древнепричастной формы, сохранившейся в ду–хитри, сутри(теперь стри)и других, точно так же как в латинском окончании на tor, trix (imperator, genitrix)и в умягченном славянском на тель (сеятель, свидетель).Многие формы такого рода сохранены еще Литвою; без сомнения, иные ей переданы готфами  [388]388
  Об отношениях Литвы к готфам у Шафарика «Слав. Древности», отд. «Литовские племена». —Изд.


[Закрыть], ибо прямое влияние готфов очень заметно. Но большая часть явно самобытна, и за всем тем эти особенности, свидетельство близкого сродства с Ираном, ничтожны перед могучим зданием славянского и особенно великорусского языка, которого все части, логически стройные и органически созданные из уцелевших корней, носят на себе неизгладимую печать словесного развития, которое уступает одному только санскриту, святыне, сохраненной кастою брахманов и сохранившей брахманов, иранцев от враждебного насилия кушитов. Личное самолюбие славянских семей будет еще спорить о первенстве, и каждая из них, подобно Литве, и, может быть, более Литвы, представит доказательства в пользу своих прав: напр., семья ляхов похвалится, и справедливо, тем, что она одна сохранила местоимению первого лица форму, ближайшую к древности (ям),но здравая филология не допустит этих исключительных требований и не должна искать данных для беспримесной истины там, где всего явнее смесь и чуждые влияния. Заметим, однако же, в пользу Литвы, что как она ни одичала, как она ни огрубела в своих лесах и в темном быте вечной войны, она с одной стороны примыкала к чистому племени великоруссов, с другой, вероятно, примыкала к морю и к венедам–мореходцам, и что она находилась на окончании Волжского торгового пути. Мы заметили, что, собственно, многоглавые идолы, принадлежность Индустана, так же как и другие следы частых сношений с Индустаном, особенно выказываются на прибрежии Балтики. Быть может (и это вероятно), влияние просвещения, выраженного в образах религиозных, сопровождалось влиянием словесным или даже торговою колонизацией), подобно той, которая видна на берегах Каспия и на устьях Волги. Таким образом, мы должны допустить Литву в почетное место между народами, от которых наука может требовать дополнительных данных, но не можем ее признать представительницею великого племени, которого всемирное значение вскоре будет признано наукою по всем отраслям быта и слова. Отвергая все мелкие народы или, по крайней мере, не приписывая им в отношении к языкознанию важности, равной с главными отраслями рода человеческого, мы должны еще более отстранить такие наречия, которые собственно не принадлежат никакому племени. Так могучий Рим, быть может, самое величественное явление в истории мира, должен занять весьма низкое место в разысканиях о слове, точно так же как он почти ничтожен в исследованиях о первобытных верах. Римский язык носит название латинского, и поэтому можно сказать, что он существованием своим предшествовал существованию города. В то же самое время можно сказать утвердительно, что язык Рима не был вполне наречием окрестных латинцев. Это видно уже из его быстрого изменения, которое во времена Цицерона почти сделало древние памятники недоступными даже для ученых, и из огромной разницы между какими‑нибудь салийскими и арвальскими песнями и писателями Августова века. Итак, римское слово принадлежит именно городу Риму, а Рим, по собственному признанию римлян, явно высказанному во время перебранок между патрициями и плебеями, был во всех своих сословиях col‑luv‑ies (с–ливнародов), и язык его был, как самое государство, сливом разных языков, не принадлежащих одному корню. Впрочем, можно положить утвердительно, что главное народонаселение, как и основа речи, было латинское. Нет никакой возможности в наше время определить, к какому именно из великих племен принадлежала латинская семья. Одно только положение не подвержено сомнению – то, что Лациум входил когда‑то в состав Этрурии; но неизвестно, как часть ли органическая или как завоеванная страна Последнее предположение вероятнее по заметной разнице в началах богопочитания. Впрочем, во всяком случае завоевание (если оно и было насильственным) сопровождалось завоеванием религиозным, оставившим неизгладимые следы в поклонении Ларам и во многих обрядах. Предания и критика историческая указывают на три начала в общине римской: латинское, этрурское и сабинское. Сабинское, как это видно из характера и веры, принадлежало к племени пелазгическому. Понятия отвлечены и чисты, символы их равно удалены от фетишизма по своей прозрачности, от человекообразия по своей внутренней незначительности. Таковы древко копья, кадочка, щит и так далее. Нравы сабинов просты и грубы, но вера свята и достойна человека. Она чуждается всяких изображений, ненавидит кровавые жертвы и дышит еще всею свежестью раннего Ирана. Все в обычаях, в мыслях, в обрядах сабинских совершенно сходно с преданиями о пелазгах, которым (как и великим предкам германского мира) принадлежала честь нравственной возвышенности и духовной чистоты и порок воинственной дикости, который, впрочем, сильнее развился в лесах Германии. Этрусское начало гораздо сильнее сабинского, и даже в отношении характера веры в позднейшем Риме сильнее латинского. Этрурия принадлежит к малому числу земель, оставивших по себе собственные сказания в богатых памятниках искусства и в надписях, к несчастию, слишком незначительных. Характер искусства оценен уже многими более или менее верно. Оно представляет явное единство с ранними художествами Греции, но притом носит сильный отпечаток родины всех изобразительных художеств, земли строителей–исполинов, первобытных кушитов. Надписи еще не прочтены; по письменам они принадлежат к системе гласовой, т. е. иранской, с обозначением гласных; по направлению справа налево они уже обличают семитическое, т. е. полукушитское влияние. Буквы представляют разительное сходство с древнеэллинскими и еще более со славяно‑ли–кийскими. Язык остается делом спорным и, вероятно, никогда не будет приписан ни к какому племени, ибо по разным стихиям, вошедшим в состав Этрурии, он должен был уже быть наречием мешаным и сохранившим мало основных форм. Древний писатель сказал мимоходом: «Если бы кто‑нибудь заговорил по–кельтски или по–эт–рурски и пр.» На этом слове догадливые критики основали тождество кельтского и этрусского языка. Умный и основательный вывод! Тот, кто в наш век скажет: «Ты так непонятен, как будто говоришь по–китайски или по–гот–тентотски», – утвердит тождество китайского и готтентотского наречия. На такие догадки нечего и возражать. Мы уже видели, что система городов, носящих имя своих основателей, вендов и антов, захватывает не только берега южной Франции и скаты приморских Альпов, но и часть Этрурии; что другие города, в именах своих совершенно сходные с городами славянской Иллирии, покрывают всю Этрурию; что этруски всегда были в дружеских отношениях с венетами, которых название отзывается и в родовых прозвищах на этрурских гробницах; что собственное имя всего народа или, по крайней мере, основного (Rasena)принадлежит миру славянскому и что после неукротимого натиска галлов остатки побежденной Этрурии пробились на север и вступили в горный союз ретов и вендов великих (винделики и ргеты,в последнем слове невозможное придыхание после рпоказывает собственно славянский звук, умягченную гласную, как hadriaзначит ядрия).Эти умягченные гласные почти всегда выражаются или придыханием, или носовым звуком, напр., Свантославвместо Святослав,и довольно справедливо, ибо действительно славянские мягкие гласные часто соответствуют придыханию или носовым звукам, напр., якорь, Anker,лат. anchora; коляда,лат. calendae, Югры —Hungari. Итак, мы имеем полное право сказать, что между разенами и вендами было племенное родство, но так как это не относится ни к тускам, ни к тирренам, язык надписей все‑таки остается неопределенным, и только можно утвердительно положить, что без пособия славянского языка никогда филологи их не разберут. Эллинские надписи в Этрурии не представляют ничего поучительного, кроме того, что ими подтверждается вывод члена из местоимения тот(напр., заместо тэили типишется тойв начертании на. изображениях Афины воинственной). Из тех же памятников выводится единство некоторых богов эллинских с богами полукушитских семитов, и Афина явно представляется как та же Очкаили Деркето, сэмблемою рыбы. Истинная же и коренная вера Этрурии напоминает Иран и вполне принадлежит ему по своему началу: в ней главную основу составляет идея духов, властвующих надо всею природою, и высшего безначального духа (Тина), всеблагого и чистого. Семья латинская, основа римского народа и римского языка, остается совершенно неизвестною. Мы уже сказали, что она не представлена вполне многостихийным Римом, итак, ее наречие не может быть определено с точностью, но только отчасти угадано. Она отделяется своим религиозным началом от Этрурии, но она отделяется так же и от сабинцев, несмотря на тождество поклонения Весте (чистому символическому огню). Ей, собственно, принадлежат почитание Венеры и предания, связывающие молодой Рим с погибшею Троею. Колыбель Рима—Альба {Белаяпо смыслу и даже по звуковому составу с перестановкою букв). Из нее вышли будущие владельцы мира, семейство Юлиев, из нее Ромул, сын Марса и Ргеи(древние письмена нам представляют форму Rfea,т. е. Frea,Венера, и Ргеа–Сильвияесть только Венера лесная). Таким образом в основании Рима, при всех баснях, запутавших старый миф, мы видим опять только повторение о происхождении Энея и рода его, основавшего Альбу, от Венеры, и божественное лицо Марса, защитника Трои. Прибавим мимоходом, что в ходе падения древних верований, когда прозвища пошли за собственные имена, небесный покровитель Пергама, высший бог, по своим двум названиям (Белена —великого или Белена —белого и Ярого,сильного или светлого) должен был разделиться на Аполлона и Ареса. Мы уже видели, что Троя была окружена с юга и запада землями славянскими, Ликиею (Великою Вендиею) и Фракиею. Прибавим к тому, что точно так же с востока к ней прилегала земля славянская. Мы в ней встречаем реку Фермодон,перевод мифического Эри–дана(ярый Дон), и даже в позднейшее время на клинообразных надписях Персеполиса южное прибережие Эвксина носит название Сакастанаили Гуна–стана,имя страны славянской, в котором опять соединяются, как в Бактрии, сакии гунны (Дагии У–на–хо),в западном изменении дакии хаоны.Окруженная со всех сторон Славениею, воюя силами славянскими, защищаемая богами славянскими, отличаясь от греков духом торговли, семейности в высшей степени и человечности, Троя должна была принадлежать не эллинской системе и не могла принадлежать никакой другой, кроме славянской, и можно сказать, почти чисто славянской. Итак. вот стихия Лациума или, по крайней мере, Альбы(Бел–города или Белой горы). Таков ясный вывод из сличения преданий и из исторических данных, почерпнутых в разных источниках и основанных на несомненном показании древней Персии о прибережии Эвксина и на показании Ликии о самой себе. Прибавим, что самое имя моря, игра слов эллинских около Аксинаи Эвксина,сильно напоминает общее прозвище моря у славян – сине–море,из которого по естественному переходу понятий, особенно заметному в прозвищах морского бога индустанского (Вишну Нараяна,то черного, то синего) составилось и имя Черного моря. По самой древности имени Эвксин,мы не можем его сводить с Акесином(Аксу), прозвищем, данным Дону позднейшими пришельцами, турко–финскими скифами. Этрурия и страна сабинов могут быть угаданы только из чуждых показаний и из догадок, более или менее вероятных. Земля Латинская сама говорит в римском наречии, которое филолог должен рассматривать с совершенным беспристрастием и с удалением всех предположений, выведенных из другого источника. Немецкие ученые уже заметили, что, несмотря на коренное единство, из которого вытекли все языки Европы, слово германское гораздо более похоже на эллинское, т. е. эллино–пелазгское, чем на римское. Это, вероятно, зависит от большей примеси пелазгов в Греции и от близкого сродства их языка с германским. Прибавим к замечанию, уже сделанному филологами немецкими, что эллинские, германские и кельтские, т. е. западноиранские наречия отличаются от восточноиранских присутствием члена, которого не было в коренном языке. Санскритское и славянское наречия сохранили характер первобытный, и латинское потому принадлежит к семье восточной. Разбирая начала большей части слов, составляющих латинский лексикон, мы находим, что они представляют разительное сходство с славянскими и прямо вытекают из них под особенными органическими условиями (таковы, напр., переход придыхания в звук фили с в/с). И сильное влияние Эллады не подвержено сомнению. Предание о колонии ее в сказке об Эвандре  [389]389
  Из Аркадийского Палланциума. Основанный им в пределах позднейшего Рима Палланциум, быть может, дал название Палати– ну. – Изд.


[Закрыть](муж благий) указывает на глубокую древность эллинизации Лациума, и характер художества в северной Этрурии, так же как эллинство южной Кампании, не оставляет никакого сомнения на этот счет. Наречия английское и французское составлены из одних и тех же стихий: латинской, германской и кельтской, но между тем они принадлежат двум разным семьям: французское – латинской, а английское – германской. Истинная основа наречия узнается не по арифметическому счету слов и корней. Внутренний дух слова римского, как и общины римской, вовсе не эллинский, и отсутствие члена, который едва ли когда‑нибудь пропадает из наречия, в которое он вкрался, служит этому неоспоримым доказательством. Мы сказали, что язык латинский принадлежит системе восточного Ирана, которого великими и, кажется, единственными представителями в Европе были славяне. Прибавим в доказательство той же истины почти полное развитие притягательного или возвратного местоимения suus(сл<ав.> свой,санскр. сва).

Посредством исключения словесных стихий эллинских и сомнительных, т. е. принадлежащих равно эллинскому и славянскому миру, можно обнажить неэллинскую основу латинского языка. Разбор ее представляет, во–первых, характер восточноиранский; во–вторых, это характер, уже принявший клеймо славянской особенности. Всего разительнее и важнее в последнем отношении беспрестанное употребление соединительного сит(славянск, со), не только в смысле совокупности, но в смысле быстрого, оконченного или однократного действия (таковы conjicere, conclamare, comburere, confiere, converters, cormere, corridereи другие), но весьма важны также многие другие подробности словоращения. Таковы: употребление глагола volere (волити,избирать, см. Суд Любуши) в смысле частицы, означающей выбор, vel(сл<ав.> иль, аль,соответствующие другой славянской форме хотьили хошь),переход самого соединительного сов форму сит,соответствующую славянскому же соединительному ко(которое так же иногда входит как составное в глаголах, напр., кладу, краду и т. д.); окончание составных слов мужеских на or(сл<ав.> ель)и особенно женских на ix(род. icis,сл<ав.> ица,род. ицы);отношение между буквами tи сили quв сравнении (tantum, quantum, tails, quails, tandem, quando, turn, cumи пр.), совершенно соответствующее славянскому словообы– чаю (ибо санскритское наречие употребляет в тех же случаях таи я,а германское gи Ъ,и то не всегда); окончание слов, выведенных из глагола на men,соответствующее славянскому на мяили на мень,бессмысленное в грамматике латинской, но законное в славянской по причастной форме на мо(впрочем, эллинское имеет ту же форму на μένος );бедность прошедшего времени в глаголах и составление будущего посредством приложения звука бо,т. е. глагола бытьво всех спряжениях, ибо Теренций говорит servibo;окончаний существительных на tas (crudelitas, veritasи пр.), соответствующее славянскому на та (чистота, правота, добротаи пр.) и явно составленное из приложения местоимения тотили тат,ср<едн. род.> то,женск, та (добро‑то, право‑то),которого латинский язык уже не имеет; умягченные окончания на ia,как в славянском, который, впрочем, еще охотнее употребляет ie;окончание собирательных на ваили ба,как в славянском (caterva, turboи пр., слав. гурьба, братва, детваи пр.), из утраченного множественного, которое, впрочем, у нас еще сохранилось в исключениях (кумовьяот кум)или перешло в умягченный звук (братьяот брати пр.); признаки древнего причастия на мов прилагательных (как optimus,очевидно, из optare),окончание на lis (debilis, flebilis, gracilis, missile, cubileи пр.), совершенно сходное с славянским на лый (усталый, езжалый, бывалый, точило, красило),то же из средней причастной и глагольной формы, которой латинский язык не имеет, а славянский сохранил, утратив ее средний характер (средний характер причастия на лыйпричиною тому, что римляне из него составили и страдательную форму, о которой мы говорили, и полудействительную, edulus, credulusи пр.); к ней же относится, вероятно, и окончание на rus (canorusи др.); окончание на хиз славянского на ч,от причастного действительного на щий (vorax, edoxи пр., сл<ав.> ткач, толкачи пр.). Эллинское наречие имеет то же окончание, но также без законной причины, которая сохранилась только у нас, и от этого в эллинском заметно так же влияние славянской, уже образованной, особенности, как и следовало быть в народе, получившем многие начала веры и просвещения от фракийских, иллирийских и малоазийских славян; изменение в глаголе, выражающее действие учащенное (saltitare, volitare, meditareи др.), так же как в славянском, в котором учащение выражается полногласием в окончании на а,изображение превосходной степени в прилагательных, в котором, несмотря на конечный mus,слышен признак превосходной степени славянской ший (velocissimus, ferocissimusи пр., ибо формы celerrimus, simillimusсуть только сокращения); должно прибавить, что окончание на simusили sumusможет еще объясниться чисто славянским выражением превосходства самыйс прилагательным, выражением глубоко философским (как будто олицетворение самого качества), и тогда simusили sumusбыли бы только перенесением слова самыйк концу слова, иначе обращением префикса (предложения) в суффикс (приложение), то есть действием, которое весьма легко заметит всякий, беспристрастно сравнивающий латинское наречие с славянским, возможность опускать глагол быть(подразумеваемое esse),общее, но в разных случаях, славянам и римлянам; явное существование звука ы,скрывавшегося под одним знаком с и (у),одно только это предположение, которого даже нельзя назвать предположением, объясняет переход ив мнимый у: maximus– maxurnus,читай максымуси пр. Оттого‑то мы и видим, что множество слов общих латинскому и славянскому представляют прямое тождество буквы ыи у (быть —fui, кры, кровь – cruor, бык – buculus, ты – tu, мы – musв глаголах, мышь – musи т. д.). Такие и бесчисленные другие примеры, взятые из словоращения, о которых мы пространно не говорим, доказывают, что оно было не только под законами восточноиранскими, но в прямой зависимости от развития славянского. Сверх самых законов словосоставления мы находим в лексиконе латинском сильнейшее доказательство той же истины. Исключив те слова, которые по своему явно эллинскому происхождению носят на себе признаки позднейшего введения, или по тождеству многих эллинских и славянских начал подлежат сомнению, критика должна признать сходство большей части остальных с коренными славянскими. Выписывать примеры почти невозможно по их множеству, но должно обратить внимание на самые разительные. Таковы: columba – голубь,перешедшее к кельтам в colum,но чуждое общеиранскому языку и одноначальное с словом голубой,от чего он и носит прозвище сизый; palumba(то же слово под условием перемены ков па,как кол Hpalum); fulmen —полмя nflamma —пламя; betula —ветла, от ветлый, утлый, т. е.слабый; balneum —баня, batuere —бить; ire —идти; bibere, potare —пить; brachium —рука; bubulus, буй —вол, дикий вол; burrus—бурый; butire—выть; cadere—падать; caerulusне от coelum,а собственно серый или сизый; calamus —от солома,корень стлатьили сломать,пословица сила солому ломит,т. е. все, что может быть сломанным; calidus —от калить, сатепаот камень,богиня гор, муза; caminus —вероятно, от того же, campus —копань, то же, что новь:коп, земляная мера; сареге —от хопать,брать; capus —от скопить; carmen —от чары,колдовство; carpere – черпать; casa – хатаи хижина; caseus – козий сыр; castus,incestus – чистый(у мизийцев славян жрецы холостые назывались, по словам греков, ктисты —чисты  [390]390
  Страбон, VII, 3. «Как бы облеченные священным характером». – Изд.


[Закрыть]); caurus– кура,так же как бореас—буря, борау черногорцев и зефирос,холодный ветер у Гомера, – сивер; cavus – ховать,прятать; сетеге – зернить,отбирать хлеб; granum – зерно,от того же и granais; chalybs – стальот хвалистовприевксинских (семья из отрасли саков, греки звали ее καλύβη) ; cippus —колодка для ног, цепь, caesaries– коса,санскр. кеса,волоса; danger —крик орла, клёкт; сопит – шкура, кора; coruscus – горющий,то же перешло в глагол; co‑gitare, считать; crudus, crudelisи другие—от кры,кровь; cuneus – клин; curtus —от коротить,греч. κυρτός ,само выводное; crusta —от хрусткий,сухой; cedere —ходить,прошедшее шед, dolare—рубить, долить,делить, корень два,из чего немецкое– theilen,как thurиз «дверь»; dolere – болетьизменением начальной буквы, как bonus и duonus или bellum и duellum; dormire – дремать, donee – донеже: dum —предлог до,обращенный в союз – важный суффикс; тогда когда,т. е. до–того, до–кого,у римлян в quandoи с носовым звуком в tan‑dem,так же и префикс славянский, перешедший в латинское ad; ensls —слав. нзитьили язить,ранить; est – естьи edo – едуиначе ем,edo, es, est, ем, ешь, ест, edimus, edunt– едим, едите, едят; eruere – рыть; aio – баю; faba – боб; fascts – вязка; fastidire – постыдить, fel – желчь; fen —в смысле «очень», пре; foenus – сено,от сею.Кельтское fenбез корня; flacceo —от блекнуть; flagitare —вероятно, от plaga – плач,несчастие; flams – плавый; flectere – плести; floccus – клок; fundere – пудить,гонять; foraeи fores – двор, твор,затвор и проч., fomix – горница; forare – будить; fodere —от корня под; julgere —от корня пыл,от чего пылмяили полмя; futvus —от того же; fUmus – дымчерез средний утраченный переход в б; gibba – горб; glans, род. glandis – желуди; gleba – глыба; gloous – клуб; glubare – лу–бить; gluttus – глотка; gradior – гряду; gracus – грач; grabatus – кровать,от крыть; hen – вчера, вечернис переходом в придыхание; hiare – зиять; hostis – гость,по Ци–церону; idoneus – удобный; ignis – огонь; ita —сокращенное из itaque – итак, – labare – слабый; lacertus – лак/ость, локоть; laevus – левый; levis – легкий; lana – волна; laxus – ложь; levir —прежде, devir —русск, дверь; lingua – лишний; lepor– лепота; mainsот малый,как итальянск, cattivo, англ. caitif из captivus и французск, miserable в смысле злого (в санскр. бала—мальчик); malus,мачта—от вал; mas – муж; meditari —учащенное из mederi,корень ведать; melior —корень милыйили велийс переходом в носовой звук; mensa —от мясо; mensis —от месяц; merda —от смердеть; meta – мета,цель; molere – молоть; moriri – морить; пат – но, сизменением в носовой звук и с частной переменою в значении: nares – ноздри,так же составленное, как немецк. Nasen‑loch; nasus – нос; nesi —древняя форма священного слова sine – безс носовым звуком (в уставах Дианы Авентинской); nequaquam – не–како; neque – неже,то же, что ниже,вообще нев составе слов отрицательных; negare – некать,отрицать; nihilиз нии hilum – гиль,вздор; novus – новый; nutrire —от нутро,внутренность, утробаи проч., от чего опять латинск, uterus; ob—оби все его составные, напр., objurgare —русск. обругать; obire —русск, обойтии пр.; orare – орать,кричать; lux, lucis – луч; lucus – луг,лес в низине (у северных вендов), palum – палка; per—пере: соединение греческих περι и παρά ; pingere – писать; pistum – пест; plagae – пологи; pleos – племя,если plebs не происходит от pleo,как полкот полный,от чего и немецкое volk и особенно латин. vulgus, собственно в смысле войска, ибо таков был состав римского plebs, военная дружина; palatium – палата, роепа – пеня,корень пнить,ударять, от того пенязь,пенная плата, из чего немец, pfenning; polles – палец; post – после; praeter – през,древняя форма слова через; precare – просить; puloher – больший; qui – кий, quatuor – четверо; quatere – качать; populus – тополь; rabere,из которого rapere – рвать; nudus – нуждный,бедный; repudiare – отпудить,прогнать; res —от речь,как вещьот веча,как германск, dingот di,собрание народное (речь —форма, сохраненная в польском языке для собрания); regere – рядить, ражий,великий; rigina —у Лукреция рядная, наряднаядевушка; ructare, rancare, raucus —от рык; ringiили ringere —то же; ros – роса,греческое ĕροη и δρδσς ;; далее rumpere – рубить; russus, rusceusи проч. – рудый, русый, рыжийи др.; sol,род. sails—соль,р<од.> соли; sanctusи выводные – святый; satur – сытый; scelus —корень слав. жаль; scire —от утраченного чить,учащенное читатб,собственно знать с почтением, от того честьи чивый,знатный, важный и тороватый; в латинском из него истекли scitare или scitari и gitare в cogitare; sabina(слово иллирийское), копье, от совина —корень совать,как и сулаили сулица —это слово приводим не как латинское, но как след древней Иллирии славянской; scintilla,искра от светило,отзывающееся в эллин. Σπινθήρ; scabere – скоблить,еще яснее в лат. scobs – оскобки, scobina – скоба,по Варрону  [391]391
  Имеется в виду трактат римского ученого–энциклопедиста Марка Теренция Варрона «De lingua Latina» – «О латинском языке».


[Закрыть], от древнего скоб;сл<ав.> из этого корня составило скепить–щепитьи пр.; scribere – скребсти; secare – сечь–се–ку; securls – секира,орудие славян – саков даже в Бактрии  [392]392
  «Сагарис», Гep, VII, 64. – Изд.


[Закрыть]; sedere– сидеть; sedile– седло,древнее слово для престола; seo(древнее) – сею; seta – щета,щетина; sic —быть может, от sit hoc, вероятнее от cueиз местоимения сии,как вторицеот вторый; siceus – сухой; similis —вероятно, от со и милый,так же как англ. smileот ухмыляться,то же, что улыбаться:в одном случае корень лыб,люб, в другом мыл,мил, – заметим, что тождество ыи лат. идаст из лыб —lubeo, т. е. лыбео,а из мыл —mulier, т. е. мылиер,единственный разумный вывод для этого слова; sipare – сыпать, sobrinus – сербили собр,родня, от собе, себе; socer – свекр; sol – солнце; somnus – сон; sonus,явно в старину suonus – звон; sopire – сопеть,дышать во сне, усыпляться; sordes —от сор; spina – спина —в другом смысле шипи, след., шипина; squalere —быть хворым,больным; stringere —в смысле резать, стригу; struere – строить; suavlsи suadere – сладкий; succus – сок; sugere – сосать; sum —древнее esum, es, est, sumus, estis, sunt – есмь, ecu, есть, есмы, есте, суть; suns – свой; tabula —корень taba,сл<ав.> став,стол; talls, qualls —толгий, колий,от толь, коль; tangere —древнее tagere – тягать,теперь трогать; tendere – тянуть; tamenare – темнить; tepeo —корень теп–лый; tenuus – тонкий; tuus – твой; vastusили uastus, пустой; vendereот venum‑dare —в этом виден настоящий смысл слова вено,теперешний калым, цена за невесту: быть может, общее начало со словом менять (венецпроисходит от вяжус древним носовым звуком и не имеет ничего общего с вено); aper‑oт вепрь; ventus —от ветер,корень вею,древняя иранская причастная форма на три, vertereи vortere – вертетьи вортеть,напр., ворот и пр.; verusи все его выводные—вера, истина. Тут проявляется глубоко философская мысль древности, что истинаи силаодно и то же: средний звук ев слове вера дал начало во всех языках выражениям правды и могущества и в латинском разделялся на две семьи, одна от vir—сила, другая от iw–свет и истина; тут же находим и verbum —слово правое. Да не боятся работающие истине! Им принадлежат свобода и торжество. Истина, и одна истина, есть сила. Vereri—бояться, собственно почитать, верить; vos – ва и вас; vincireи vincere – вязатьи вонзать; vetus – ветхий; vindicare – винить; undo – вода; uter —едва ли не quuter– который; pulvis,читай пыльвис, – пыль.Множество других примеров таких же разительных можно бы представить, не говоря уже о тех, которые более или менее подвергаются сомнению по искажению или перестановке букв (как alba,белая, niger,черный и др.); но, бесспорно, всего важнее для критического языкознания совершенное тождество спряжений латинского и славянского. Чтобы убедиться в нем, надобно вспомнить, во– первых, что древняя форма латинских времен глагола esseбыла не ego, erim и т. д., но eso, esim и пр.; во–вторых, что закон глаголов выражен только в первом спряжении и более или менее искажен в остальных. Разбор этого спряжения представляет нам основу бедную и простую. Возьмем в пример глагол rancare(рыкать). Настоящее время составлено из корня гапси местоименных окончаний. Прошедшее несовершенное из того же корня в форме участительной, может быть, из глагола бытьв прошедшем (в южнославянских наречиях быо, биои бео)с местоименным окончанием: гапса – barn.Прошедшее совершенное из причастия на в(рыкавший) – rancavi (рыкав —форма малороссийская); давнопрошедшее из того же причастия с приложением глагола есмьпо образцу церковнославянской речи rancav‑esam(рыкав есмь). Будущее из корня и глагола бытьв будущей форме (буду) гапса–Ьо,с усечением окончания. Третье лицо множественного числа представляет эту истину с особенною ясностию: гапса–bunt(рыкать будут). Прочие времена составлены совершенно по тому же закону, и причастное прилагательное на bundus (ranca‑bundus)не оставляет никакого сомнения. Повелительное носит еще следы глагола ire,употребленного для обозначения веления; то же заметно в супинах. Славянский язык составляет повелительное точно так же из корня и,корня глагола идти: страда–й, гуля–й: гляде–й (ии есливаются в гляди)и пр. Итак, все спряжение латинское основано единственно на трех вспомогательных: есмь, бытьи идти,как славянское, и в том же порядке. Глагол же бытьпредставляется в своей первобытной форме на б, а не на ф. Вкропившись в кристаллизацию других глаголов, он уцелел и сохранился невредим от влияния чуждых стихий и законов местного благозвучия, изменивших его в отдельном его существовании (fuiиз было,по–гречески же πέλω ,из быль).Таким‑то образом обличается чисто славянская основа латыни, и филолог достигает путем беспристрастной критики до тех же результатов, которые уже были ясными для критики преданий, сказок и исторических свидетельств. Мы видели, что весь южный берег синя моря(Эвксина), то есть страна саков и гунов (йакастана и Гунастанаклинообразных надписей  [393]393
  В надписях нет окончания на «стан»: оно позднейшее. – Изд.


[Закрыть]), и восточный берег моря белого (пелага,славяне и теперь так зовут архипелаг), страна вендов великих; так же как и земля троянская, были населены славянами. Миф о бегстве Энея, соединяющий основание Альбы(Белой) с падением Трои, и предания Рима, связывающие Ромула с Альбою, вполне оправдываются славянскою основою латинского наречия и с своей стороны подтверждают славянство северо–западных жителей Малой Азии, если бы оно еще нуждалось в подтверждении после ликийских надписей. Одна только щепетильная критика и полуневежественная ученость могли отвергать сказание об Энее, т. е. троянце, основателе Альбы. Просвещение истинное узнаёт правду древней повести из прямой зависимости Альбы и Рима от поклонения Венере, матери Энея и матери Ромула под именем Ргеи Сильвии(Фрея, Венера Лесная). Другие стихии веры вошли позже, но память о первенстве Венеры перед другими богами сохранилась в слове, выражающем поклонение вообще или обожание (venerari). Эта примета сильнее всех хитростей. Прибавим, что при Ромуле празднуются уже праздники Нептуну,т. е. водяной стихии, и эта черта весьма важна в отношении к религии, как мы уже видели по отношению Лакшмик водяному Вишнуи Ванадиск Ниордру.Филология не позволяет уже никаких сомнений и связывает неразрывно Рим и Альбу с славянским Пергамом. Отследив основу слова римского, мы должны заметить, что, по всем вероятностям, наречие альбанское, то есть троянское, принадлежало к западным отраслям славянского языка, по носовым звукам (columba, venter, ventus и т. д., в восточнославянском: голубь, ветер и пр.). Но смешно бы было воображать, что тридцать веков, протекшие над славянами, что эти века бедствия, страдания и борьбы не изменили все их первобытные общины, всю их тихо человеческую жизнь, и что они не исказили ни одной мысли, ни одного слова, ни одного звука. Наречие латинское представляет много свидетельств о том, что язык славянский во времена темной древности, когда молодая сила возникающей Эл– лады еще не разметала высоких стен Трои, был еще гораздо ближе к древнеиранскому и к священному слову Индустана, чем в наш век, или даже при начале государственной жизни в России и христианства в мире славянском. Множество слов, совершенно чуждых эллинскому языку или носящих по крайней мере отпечаток неэллинской личности, связыают Рим прямо с первоначальным Ираном, то есть с восточною отраслию иранского племени. Таковы, напр., ansa(ручка, сане. анса), at(но, сане. an), aqua(вода, в других наречиях – ара,сане. an); ав(от, из сане. anaили ава); vestis(одежда, сане. востраи другие формы того же слова); anguis(уж, сане. аги); aevus(век, сане. аюс), hie(здесь, сане. ига); were,супин ustum(жечь, сане. уш), атаге(любить, сане. кома); caterva(толпа, сане. коти,великое число); соПит(шея, сане. гола); gravis(важный, сане. гурви), scindere(колоть, сане. чгид), talus(пятка, сане. тала,мякоть ноги); tundere(ударять, сане. тунд); dens,род. dentis(зуб, сане. дантаили десана), domare(покорять, сане. дам); durus(трудный и злой, сане. дур); nidus(гнездо, сане. нида); пит(вопросительная частица, сане. ну); pes,род. pedis(нога, сане. нага); par(равный, подобный, сане. пара,другой); palari(блуждать, сане. пал,ходить); manus(рука, сане. мани), pinguis(жирный, сане. пина,толстый); purns(чистый, сане. пу,очищать); putidus(вонючий, сане. пути,вонь); valens, praevalens(сильный, сане. валаи провала); mactare(убивать в жертвоприношениях, сане. мадья); mens(ум, сане. манас), medulla(мозг, сане. мэдас)^етти5(двойной, санс. ямана) ; juvenis(юный, сшс. юван), 1аЫ(падать, сане. ламб), vir(муж, сане. вира,герой); irritus(бесплодный, неудачный, сане. вритга,вотще); servare(сохранять, сане. сарва,все целое); seandere(всходить, сане. сканд); somnium, sopire(сон, спать, сане. свапна,сон); suavis(сладкий, сане. своду), sudare(потеть, сане. сеид); anser(гусь, сане. Ганси;, gena(щеки, сане. гану,челюсть); viridis(зеленый, сане. горит)и так далее. Многие из этих слов исчезли совершенно из славянских наречий, но многие еще живут в формах несколько измененных или перенесены на другие предметы иносказательною прихотью народа. Так, напр., санскритское ком,лат. атагеслышно в польском кохам,санскр. уш,от которого ушна(горячий), лат. ustus,служат основанием словам юг, южный;санскр. тала,мякость оконечностей, из которого лат. talus,изменилось в делань, длань,из которого составилась перестановкою букв ладонь(как бакалдинаиз колдобинаили ведмедьиз медведь).Таковы же отношения между сан. тунд,лат. tundereи тузить;сане. дантаили дасана,лат. densи десна;санскр. дури лат. durusи словом дурь;сане. нида,лат. nidusи гнездо;сане. макга,лат. mactareи пахтать(бить, сбивать); сане. мадья,лат. mediumи меж, между, перемежек, меженьи так далее. Не нужно более распространяться об этом предмете, но прибавим, что латинский язык во многих подробностях показывает нам первобытное состояние славянского и, может быть, только в этом отношении и заслуживает подробного изучения: ибо сам как lingua franco,составленный из неорганического смешения, он не может иметь никакой важности в сравнительном языкознании. Его место в этой науке стоит ниже литовского и наравне с языком новоперсидским или албанским, т. е. новоэпирским. Все они важны только для определения первобытной семьи, давшей основу новому народу, но не для истории слова человеческого или человечества вообще. Так, напр., может быть, язык Албании докажет колонизацию кельто–иберскую, но не свяжет кельто–иберского слова с первым общечеловеческим. Так персидский язык обличит сильное влияние сирийских семитов на иранцев, но, конечно, не откроет высоких тайн мысли, развившейся в речи иранской или семитической. Со временем все эти частные наречия совершенно потеряют свое значение, но теперь они (точно так же, как и позднейшие смеси, напр., наречия романские) приносят ту пользу критике, что добросовестные ученые узнают в них всю ничтожность априористических выводов и всю беззаботную свободу произвола, исказившего первоначальный язык. Мы представили любопытные примеры этого произвола в переходе слова земляв немецкое Himmel(небо) и небав скандинавское Нивельгейм(ад), но едва ли не всех разительнее переход санскритского (вероятно, общеиранского) пуруша(сперва дух, потом муж, мужчина в мифическом значении) в русское слово порось(самец животных вообще, напр., бык– порось,хряк, поросьи боров в особенности, от чего поросенок) и, наконец, ълатинское слово porcus(свинья). Этот частный случай, поучительный в языкознании, наводит нас невольно на обстоятельство, весьма важное в истории религий. Рим признавал свиней за священных животных по преимуществу; Скандинавия и восточная (отчасти также и южная) Германия посвящали их Фрейру или Фрею; северная Сирия иранская в вепре, убившем кушитского Адониса, изображала своего грозного владыку  [394]394
  Ареса. —Изд.


[Закрыть], некогда свободного, чистого и духовного, но утратившего духовность и чистоту в кровавых войнах племен и в глупом синкретизме вер; Индустан представлял в виде вепря Вишну в его важнейшем аватаре,когда он спас от бездны вод погибающие миры. Наконец, в областях славянских зимний праздник христиан представляет еще в народных обрядах отзвук старого язычества, и все, от богатого до бедного, разрешают пост свежиноюи дают это имя, общее по своему коренному началу, свиному мясу. Сверх того, в северной части Тамбовской губернии и в прилегающих к ней Рязанских уездах накануне нового года за ужином домохозяин подымает поросенка и просит у него хорошего урожая и всяких благ, причем другие члены семьи поют: Ай Василь! Не нужно нам уже повторять доказательства о северном происхождении человекообразного поклонения Вишну, которого все мифы и характер носят на себе признаки ванской его родины; не нужно напоминать, что Фрейесть важнейший представитель ванского религиозного мира в Скандинавии и потому является только в славянской части Германии  [395]395
  Muller, Nibelungensage, 13–148. Wildie Vanengetter… nicht der West‑Germanen beilegen. Grimm в этом сомневается, но не отрицает положительно, £) Myth. 1, 199. —Изд.


[Закрыть]. Легко понять, как слово священное, выражающее идею мужского начала в вечно мудрствующем Индустане, было употреблено бытовым умом славянским для выражения мужского пола в животных и особенно в породе, посвященной их великому божеству. Таким образом Прий с своим вепрем и Прия со своею голубицею перешли под разными именами (Вышняго, Яраго, Венеры, Ванадис и пр.) от славянского центра ко всем окружным племенам, никогда не теряя вполне своего славянского первобытного типа. Быть может, и это вероятно, народы, враждебные этому восточно–иранскому началу оказывали особенную ненависть к животному, признанному за священное племенем славянским, и оттого кушиты посвящали его губительному Тифону  [396]396
  Египтяне однажды в год приносили свинью в жертву Тифону (Сет); вообще же она почиталась нечистью. – Изд.


[Закрыть], и среднеазийцы изображали в нем злого владыку подземного царства. Закон Моисеев, чистейший и единственно чистый остаток древнего иранства, разделяет эту вражду  [397]397
  Второзаконие. 14, 8; Лев. II, 78.


[Закрыть], но, хотя проявление сходно, причина могла быть совершенно противоположна, и в высокой мысли духовно просвещенного пророка лежало столько же ненависти к человекообразию северному, искажению веры первобытной, столько и к кушитству, ее исконному врагу. Это только догадка; но как бы то ни было, очевидна прямая зависимость Фрея, с одной стороны, и Вишну – с другой, от славянского влияния. Западная Германия, свободная или почти свободная от примеси (кроме Рейнского устья и Бельгийского поморья) не знала, по словам Тацита, поклонения богиням, а отделять Фрея от Фреи было бы совершенною нелепостью. В мире же религии скандинавской Фрей является как пришелец из Ванской стороны, с берегов славянского Дона, а по словам ранних летописцев, как царь земли восточной, Фрей, Фрея, Ниорд – бесспорные ваны, и круг их пополняется поэтическим лицом Горагии темным, но весьма характеристическим мифом о Квасире.Кубок Браги, так же как и кровь Квасира – вдохновение певцов; вепрь Фрейра – пища героев. Все эти мифы носят на себе отпечаток мирного и гостеприимного быта и резко отделяются от религии Аза–Тора и древнего темного Одина. Русскому человеку не нужно объяснять смысл слов брагаи квас,в которых содержится понятие о броженом, квашеном, хмельном напитке вообще. В Фрее и Браги видим мы те же лица, которые нам являлись на эллинском Олимпе под именем Аполлона и Ареса, лица, тождественные в своем начале и разделенные только невежеством позднейших поколений, для которых прозвища сделались собственными именами. Критический разбор наречий скандинавского и восточногерманского представляет выводы, совершенно согласные с теми, которые уже даны нам критикою религий и преданий. На берегах Гангеса мы уже отделили человекообразного (несмотря на избыток рук) Вишну от многозначительных и первоначальных Брахмы и Шивы, вмещавших в себе полноту древнего иранства с его религиею творящей свободы (т. е. воли) и первобытного кушитства с его поклонением необходимости органически производящей. Прибавим еще, что от этого средняя система, плод примиряющего утомления, система эманации, сильно связана с вишнуизмом и гораздо более принадлежит ему, чем брахманизму и шиваизму. Мы уже видели явное происхождение Вишну из стран северо–восточных; мы знаем, что несколько раз Индустан, крепко огражденный с северной стороны ледяным оплотом Зимавата (Гиммалаи), был завоеван пришельцами с северо–востока, и именно из той стороны, где жили древние азы–ваны. Быть может, в самом имени Бактрии или Вактрии находится подтверждение всех других выводов и доказательство ее славянского населения. Общее мнение, которого нельзя решительно отвергать, признает в слове Бактрия или Вактрия персидское слово вахтер,т. е. Восток. Не должно, однако же, забывать, что санскритский и, вероятно, древнеиранский язык имел слово вактри(говорящий), от глагола вач(вещать), и что весьма позволительно подозревать (при других доводах) в имени области простой перевод или другую форму слова славяне,так же как и в Ретии (от слова речь).Еще недавно открылось Европе неисчерпаемое богатство брахманской словесности; изыскания филологов до сих пор ограничены недостаточным знанием санскритского языка и неопределенностью эпох, к которым принадлежат его памятники. Ошибки ученых понятны, извинительны их излишние восторги, их невольные предубеждения и детское доверие к изумительным трудам индийских грамматиков и лексикографов. Вскоре наступит лучшая и просвещеннейшая эра. Многое, что теперь кажется коренным и родовым богатством брахманского наречия, будет признано за принятое и благоприобретенное; но уже теперь можно легко указать на многие формы, утраченные в Индии и сохраненные в славянских наречиях (напр., предлог за,обратившийся в префикс и нисколько не сходный по своему началу с предлогом соили префиксом са),и на многие слова, которые прямо перенесены из речи славянской в слово брахманов. Таковы имена богов и народов, о которых мы уже говорили (Вишну, Кувера, Каннара),таковы же, вероятно, слова: ударка(будущий, от корня бгу,быть, в его славянской форме будущего буду), каруна(горе, от корня караили горе,выводное горюю, горюн), сарае(озеро, стоячая вода, нелепо выводимое из корня сри—ходить и явно перешедшее из слова озероот корня зретьи предлога о), дьяс (ъслове садьяс,сейчас, от слова час,которого корень глагол чаю,как momentumот глагола meminisci,то есть mnisci), дам(покорять, от глаголало сл<ав.> иматьи утраченного префикса до,русское донимать), снуша(сноха, от корня суну,сл<ав.> сын в славянской форме женского окончания) и другие. Сюда же, кажется, принадлежат и слова сваря (твердь,небо) и сада(всегда, в котором ясно обличается суффикс – слав. предлог до,как в латинском quandoи в славянском тогда, когда,до того, до кого, до всего и пр.). По всей вероятности, филологические исследования, добросовестные, беспристрастные и просвещенные, вполне подтвердят выводы, основанные на других данных; ибо брахманская святыня слова, как бы ни была она крепка в своем внутреннем богатстве и как бы ни ограждалась от всякого внешнего влияния, должна была во многом уступить влиянию своих северных братьев. Вишнуизм, религия слова и поэзии, мог и должен был найти в брахманизме, религии мысли, то сочувствие и тот дружеский прием, в которых брахман отказывал грубо вещественному и вещественно–художественному шиваизму. Таким образом, посредством сличения многих свидетельств, чужих показаний, древних обычаев, уцелевших памятников письменности и еще более живых памятников слова, определилось пространство славянской области и славянского влияния. От устья Венедской Луары (Лигера, Леха)до истоков Инда и Ганга было их просторное жительство. От гор Норвегии до берегов Нероудды и Маганадди, от Рейна до залива Коринфского отзывалось влияние их мирно человеческой жизни, их детски сказочного воображения и их простого, бытового разума. Мрак древности и полумрак поэзии, которыми окружались падающая Троя и восстающий Рим, уступают место историческому свету, и великие города, слава древнего мира, получают великих основателей. Восточная отрасль иранского племени разделилась, как уже сказано, на две ветви, на брахманов и славян. В наше время, когда люди сохраняют имена, данные их безответному детству, и народы носят бессмысленные прозвища, переданные от поколения к поколению, несмотря на совершенное изменение жизни и языка, собственное имя вообще уже ничего не значит. Не так было в глубокой древности, точно так же как и в народах, живущих до сих пор в безыскусственной дикости. Там прозвище и имя действительно определяют характер лиц и определяли характер народа. Человек, избирающий свое имя, соглашает его с тем качеством, которым он отличается, а по естественному самолюбию ему кажется, что‑то качество, которым он отличается, есть лучшее и высшее из качеств человеческих. Он или действительно обладает им, или имеет притязание на него; но во всяком случае в его имени найдется его идеал человеческого совершенства. Меды  [398]398
  Т. е. мидийцы. —Изд.


[Закрыть]называют себя от корня мад (мада —буйный богатырь). Германцы от гери ман(воин). Франки от франк(свободный); ибо, вырвавшись из‑под римского ига, ничего не казалось им прекраснее их новой свободы. Имя венедов, ванадов, вендов, вана (искаженное греками в генетыпо закону перехода били вв придыхание), которое так ясно определяет землю славянскую во всем ее пространстве, принадлежит к неразрешимым загадкам. Мнение, будто бы оно не принадлежало собственно племени славянскому, но было дано ему германскими его соседями, по явной нелепости, не заслуживает опровержения. Пусть оно покуда остается для утешения отсталой полуучености! В форме вендотзывается корень вено(продажа), из которого латинское vendere, venum‑dare(продавать), санскр. ванидж(торговец) и, может быть, славянское мена.Венды было бы собственно купцы,но такое толкование едва ли согласно с их постоянным прозвищем великих (та—китайских летописцев, лага —санскрит., лики,великие—у греков и римлян, вильци —у германцев, васци,вящие—у саксона или велетабы,величавые). Сверх того, трудно, чтобы это обширное племя называло себя купцами в землях, еще не посещенных человеческою ногою до вендского расселения. Итак, мы должны совершенно отвергнуть эту этимологию, несмотря на торговый дух славян. Другой, более вероятный, корень можно бы найти в слове ванили вен,которое в наречиях скандинавском, кельтском и латинском содержит в себе смысл милогоили прекрасногои напоминает характеристику вендской богини Прии.Но и в этом толковании мало вероятного; во–первых, потому, что имена Ванадис(Фрея Северная), Вендис(Диана Фракийская), Венераи другие не происходят от корня ванили вен,но от имени народа; это ясно уже из прямой зависимости всех этих богинь от области славянской и от славянского влияния; во–вторых, потому, что корень ваняв смысле милого не сохранился, кажется, нигде в чисто славянских наречиях. Вспомним, что венды лужицкие, вудины геродотовские, венды византийских историков, славянские пэоны, венеты галльские и другие были столько же знакомы с водою, как и с землею, что земля, пограничная Вендии Галльской и населенная, как мы видели, издревле славянами, называется у римлян Аквитания(водная земля) и в особенности, что Прия–Венера получила свое начало от волны морской, что Прия–Лакшми – подруга морского Вишну(Вишну Нараяна), что Прия–Ванадис—дочь морского Ниорда, что Прия–Семи–рамида—дочь морской Деркето, что славяне, по свидетельству византийцев, особенно поклонялись водам, и что одно только чисто мифологическое лицо, сохраненное в песнях славянских христиан, есть чудо морское(бог моря), – и мы должны признать, что вероятнейшая этимология слова вендили вудинесть вода(иначе вудаили венда).Рассматривая славян как великую отрасль едино–божников и духопоклонников, иранцев, мы легко можем уже понять, что вода и огонь были собственно приняты первыми просвещенными предками иранского племени за великие символы великого духа, и что при разделении семей особенное направление мысли избрало у западно–иранцев огонь,а у славян водуза преимущественное изображение божества.