Текст книги "Буги-вуги"

Автор книги: Алексей Синиярв

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 21 страниц)

10

В канун той ночки потемней, что низы от души повеселились на Дворцовой, у нас в верхах то ль нога попала в колесо, то ль вожжа под юбку, а может и просто с трезвых глаз, как оно бывает в неровный ухабистый час, сие действо к знаменательной дате присиропилось: звякнул замок, лязгнул пробой, щелкнула сувалда, шекспировское «мест нет» вывернулось наизнанку. Началась Вторая Пруссацкая война. А заодно банный день витринным стеклам, смотр-парад кастрюлей и сковородников, чистка поддувал и прочие прейскуранты санитарного дня.

Что до нас – нам что в рот, то и в горло, а вот могучая кучка резко отжалась на паркетах, дабы отскоблить, отмыть и отутюжить ту самую дорожку, которую умные люди совсем не благими намерениями выкладывают. Чем? Как бы это выразиться. Вроде б не учи отца. Но. На березе груши не растут. Посущественней, вот чем. Позапашистей что ли.

Лихо в белых халатах ждать себя не заставило, и как только халдейский народ отмучался, объявилось, будто из лампы Алладина. Шура мыла раму? Можете не вставать. И не проявив, даже для приличия, ни малейших признаков скорби, шлепнула хлорная лапа, п ошло, без замаху, сиреневенькое вето, коие овощерезкой, как известно, не провернешь и всякой там «старорусской» милосранского разлива не смоешь. Калибр, милочка моя, не тот.

А почему, спрашивается, такое фэ? Нет бы прислушаться, как мы каждый вечер глотки дерем: «чтобы звери не рычали, надо лучше их кормить» [41]41
  Машина времени – Про глупого льва


[Закрыть]. Куда уж проще.

А те тоже, мазок на палочке, раззявили варежку: чем общепит пошлет. Накося – от черствой горбушки!

Зашла коса в болото. Посему мы в вынужденном простое. Загораем вечерами под одеялом. По общаге комиссия лазает с деканом, пьяных вынюхивает. Армейские бзики. Клава, я потею. Но делать нечего: дверь на крючок и молчок. Я волчка не завожу, я уселась и сижу. Нет нас дома и весь сказ. Минька в глухой отсып ушел, я же эти транскрипты, что у Маэстро выудил, решил почитать. Звякнул Любке вчера, принесла оставленное по забывчивости. По утрянке тогда руки в ноги: предки вот-вот должны были нагрянуть; девицы на пару, ни свет, ни заря, за стирку да пылесос схватились.

Сурьёзная пришла, тихая. Начепурилпась, будто русалка вылезла из омута. Размазюкалась жар-птицей – не узнать. Боевая раскраска.

Минька без слов к Лёлику свалил, освободил плацдарм. Хоть и натрудил я орудие, но на товсь! Наши жены – пушки заряжены.

Мир-дружба, прекратить огонь. Сегодня праздник у девчат. Этот день самый лучший в году. Роман сказал – авария, Демьян сказал – нефтяники, Лука сказал – ворчать. Краски – слово молвили на пару братья Губины, Иван и Митодор. Старик Пахом потупился и молвил в землю глядючи: духовка прохудилася. А Пров сказал: гостят.

Но это ж делу не помеха, попробовал я намекнуть. Есть же и другие, не менее конструктивные пути. Сослался на древние эпосы индийской культуры, просвещенный мир… Но никак что-то не доходит. Я ведь тоже мучаюсь, говорит. Я бы с тобой, говорит, вообще бы из постели не вылезала, и вообще, говорит, я тебя, наверно, люблю, говорит.

Тьфу-тьфу-тьфу через плечо. Эко черт тебя понес, не подмазовши колес. Люблю. Только этого нам и не хватало для всеобщего и полного.

Если любишь, чего процесс деформируешь?

Налил по рюмке «Плиски» из Минькиных запасов, побесились, покувыркались, смилостивилась, и всё ж таки пожалела. По-французски.

Я даже проводил, расчувствовавшись. Можно сказать, курьез. Такие детали у нас не практикуются – до милого крылечка под ручку.

Простая девка, без проблем с ней, без натуги в разговоре – не надо лоб морщить, чтоб там еще такое придумать. Но поблядушечка, скажем сами себе правду в глаза, хотя, вроде и симпатия у нас взаимная.

Н-да.

Лампу настольную я наклонил – так, чтобы из коридора не больно заметно, и просвещаться стал. «Пинк Флойд» – заголовок. Вот те на! А где ж «Папл»? Я ж видел! Полистал – дальше.

Ну, Флойд, так Флойд – одним махом двух зайцев.

«История Флойдов [42]42
  Использованы слухи и домыслы, разговоры и выдумки. А также: журналы «Ровесник», «Кругозор», «Мелодия», «Музыкальная жизнь», «Клуб и художественная самодеятельность», не раслышаная из-за глушилок, переписанная кем-то от руки программа глубокоуважаемого В.Б.Новогородцева.


[Закрыть]полна путаницы, переборов и несовпадений во времени и месте, как и положено мистификациям о супергруппе такого ранжира. Миф, легенда – это нечто большее, чем приверженность поклонников, миф – прочнее стали; миф выстраивается и шлифуется годами, его обсасывают до косточки, прежде чем подать на сервированный стол; миф – это реклама, реклама – это деньги, деньги – это свобода распоряжаться собой, осуществлять проекты, вынашиваемые, может быть, годами; миф необходим, как тайна, а разве есть что-то притягательнее тайны, которую всеми фибрами мечтается разоблачить?

Но, довольно и мифах и прочей словесной шелухе! Начать куда как труднее, чем закончить и почему бы не начать с общего места, что мы и сделали? Общее – оно не частное, оно для всех. Здесь, однако, следует сказать, что какое бы общее место ни было, что бы там кто бы там не понаписал, на самом-то деле начинается всё с зачина, как и предписано неписаными законами повествования, начинается с гой еси.

Гой еси!

Долго ли, коротко ли, а сошлись на столбовой дороженьке в году шестьдесят эдаком от рождества Христова, крестные пути студентов архитектурного факультета Лондонского политехнического института, когда заскучав на лекциях нудной профессуры, они не могли придумать ничего лучше, как собрать группешку и побрякать весело, в свое удовольствие, от сессии до сессии.

Модно тогда это было: брючки в полосочку, волосы под скобочку, бархатный жилетик, гитарка из комиссионки – это не на папиной суконной фабрике скучные дивиденды посчитывать. Башельками шуршать– это-то как раз и не в струю – „фи“ тебе чувиха скажет, сынку суконного мешка. А вот рок энд ролл! Это всё равно, что солнце, воздух и вода!

Всё начинается не с ля минор. И даже не с ми мажор. Первый вопрос на повестке дня: как назваться? Назовешься каким-нибудь непотребством, свиньей какой-нибудь – по телевизору не покажут. Чем-нибудь розовеньким, мармеладно-сингапурным – свои же засмеют. А вот, давайте, ни вашим, ни ихним – „Сигма-6“. А что?! Не какие-то там „куорримэн“ из подворотни, не голь перекати поле, инженеры всё ж таки, архитекторы без файф о клок, с интегралами на „ты“, с логарифмической линейкой за пазухой. Соответственно и названьице – мы вам не из джинки-джаза. Для непонятливых разъясним: сигма, обозначаемая в математике загибулистым знаком, похожим на Е, суть есть сумма, а цифирь „6“ – число поющих, приплясывающих и музицирующих на сцене. Отметить надобно, ради справедливости, что не обошлось и без дам, и даже в количестве двух экземпляров.

Но об этих щучках даже и упоминать не хочется. Знаем мы этих рок-энд-ролльш. Квадро их в джоплин. Тюрнер их в оно. Ни на что другое они не пригодны. Йоко иху мать.

Известно, что в лондонах, не как в костромах – взялся за гитарку – держись! Себя прокорми и других не забудь. Как и положено в загнивающем капиталистическом обществе, у „Сигмы-6“ вскоре появился и собственный менеджер.

Менеджер, сказано, как в лужу – громко. Если по честному: левак-ловчила, которому все эти энд роллы во где! Ему семью кормить надо, себе на кир, да и на белый день заначить.

Как звали этого хлыща – история почему-то умалчивает. То ли Кен. То ли Кин. То ли Кент. Про то кто-нибудь да и напишет. Потом. Раскопает какой-нибудь ушлый журналист, книжонку сваяет, себя увековечит. Обычно-то группу именно такие кенты и создают. Носятся как с писаной торбой, на радо демо-тейпы таскают, на студиях ночное время за свои кровные выкупают. Глядишь, дело-то и пошло, и поехало. Тут-то и появляются толстые, жар-жир загребают, а кенты в конце жизни на бензоколонке стекла у машин протирают, да за стакан байки рассказывают про то как они князей из грязи сотворили.

И здесь история по проторенному пути двинулась. У нее всего-то, как говорят, тридцать шесть сюжетов. Не больше, ни меньше.

Итак. Кент менеджерить был горазд. Знал что почём, какого омара с какими устрицами едят, первым делом отправился в типографию, отпечатал на вощеной бумаге открытку с завитушками на грегориянский манер:

СИГМА-6

СЫГРАЕМ ТАК, ЧТО

ВЕК БУДЕТЕ ПОМНИТЬ!

и поставив таким образом дело на рекламные рельсы, шатался по лондонам, расхваливая лабухов на все лады и тональности, в надежде на дурных толстосумов.

У каждого своя работа: одному петь да танцевать, а другому сыскать: где, когда, как, за сколько и прочие напряги. Тоже не разлюли малина. Сколько таких сигмов? А сколько кентов? То-то.

Музыка, конечно, само собой. Но чего там скрывать: худо ли оттянуться на свадебках, выпить на дурнячка, поесть на славу, да еще и подзаработать лишний фунтик к стипендии? Что еще никому не мешало. Студент – он и в лондонах студент. Нажарь ему картошки со шкварками – он как зовут-то забудет, сковородочку в секунд подметет. И наши сигмы по общагам терлись вельветовыми штанами и тоже не всегда до стипухи хватало, так что без кента – никак.

Кент, конечно, и других кентов знал. У них кент кента тоже без бинокля видит. Ты стоишь на Сквер-гарден или какой-нибудь Чарринг-кросс-роуд – ни хрена ни видишь, а кент – он видит. На то он и кент, а не конь в пальто. Как некоторые.

Соберутся кенты в сквер-гардене и давай пыжиться: кто кого знает, с кем пил, кому чувиху козырную подкатил. Леннон у них Джоник, Джаггер – Микуха, в общем, трёпла, сами понимаете.

Один из кентов Джерри Брон, толковый кент, не другим кентам чета, сам, в ближайшем будущем Его Высокопревосходительство, Продюсер „Юрае Хип“ и хозяин граммофонной компании, сочинял в то время нехилые, по мнению нашего кента, песни. Музыкальный был парнишка. Свою команду хотел собрать, в рок-звезды выбиться, замок в Шотландии прикупить на гонорар от очередного концерта, а пока так, кентовался с кентами.

Сигмовцы по наводке своего кента к нему подвалили на предмет репертуара – своего-то ничего не было, „Лов ми ду“ петь что ли? Однако, кент Брон, занятый исключительно собой, не усмотрел во ребятушках особых талантов, что и следовало ожидать: „Стихов твоих не читал, – ответил Пушкин А.С. женушке в письме, – чёрта ли, свои надоели“.

Ну что ж, всё, что не делается – надо делать. Репертуар пришлось ковать собственными силами. А поскольку девятнадцатилетними ручёнками такую закаленную штукуёвину, как рок энд ролл согнуть по своему хотению ой как не просто, музыкальные блины подгорали и обугливались, а „Сигма-6“, бросаясь из межи в бороздку, именовалась всяким безрассудством типа „Агдебабы“, „Бабудабы“, „Далиббабы“, надеясь всеми этими крибле-крабле-бумс повлиять на тупиковую ситуацию. Однако, не к рукам, как говорится, так хуже варежки: сказка про горшок и печку, плюс басни дедушки Лафонтена.

Дело шло не туды и не сюды. Не шатко, не валко. А абыдабов уже, как говорится, забрало, и кроме музыки они ничего и слышать не хотели; рококо и барокко, готика и классицизм сидели в печенках и селезенках, застывшую музыку мечталось воплотить в живую.

Сказано: кто хочет, тот могёт. А если хочется, то пусть колется. Успех пресловутых пацанов из каменоломни и перекатипольцев подстегивал самые смелые мечты: ведь плох тот солдат, который не мечтает выковырять у маршала рубины из звездочек на погонах. Хорошее молодое тщеславие только похвально, оно – панацея от унылостей и прозябания жизни. Когда же еще и мечтать, как не во студенчестве? И как это ни смешно, как это ни странно, а может быть, именно поэтому, именно потому, что странно да нелепо, сигме-абдабе суждено было стать фундаментом того сооружения с колоннами, на фронтоне которого выписано до радости всем знакомое: Пинк, ёкаламанэ, Флойд.

И вот только сейчас мы подобрались к одному из самых путанных вопросов в загадке ПФ: кто был кто и кто был за кем?

Историки на выдумки в этой части горазды, однако, зря в корень, нам думается, что и эта неразбериха – целенаправленная программа организации собственноручно отгроханного величия.

Итак, одни уверяли, что стукальщик Ник Мейсон и голосист Роджер Уотерс наши двух гитаристов: джазового вертилу Бода Клоуза и блюзового запильщика Сида Баррета, посадили их супротив… и в этом гитарном споре перепилил Сид Баррет, что и было решающим фактором в его пользу.

Другие, а их большинство, говорят, что Сид Баррет, после учебы в Кембридже поступил в Лондонскую школу искусств, где и познакомился в Ником Мейсоном и Риком Райтом, что и определило его дальнейшую судьбу. Третьи, с апломбом собутыльников, пренебрежительно отмахиваясь, лениво цедят сквозь прокуренные зубы, что Сид был одноклассником Уоторса и когда дело дошло до огранки ПФ – а по камушку и оправушка, – Уотерс, сам писавший, а, точнее, пробовавший писать тексты песен, и уже понимавший что почём, пригласил Баррета, уже снискавшего определенную известность в неопределенных кругах, в команду.

Сид, тот самый крейзи даймонд, хотя и появился только на десерт, считается, не без оснований, основателем ПФ, основоположником и автором темы, которая, наконец, воткнула стальные прутья арматуры в жидкий бетон „Дерибаб“.

Что это был за человек? В благословленные года сказали бы, что это была разносторонняя личность.

Баррет пытался рисовать, писал некий роман без названия, играл в каких-то пьесках каких-то театриков, бомжевал по мансардам и чердакам, пудрил темечко герлам и знал что такое дорийский лад. Он был молод, волосат, нагловат, непонятен, частенько обдолбан – с десяток угодий в нем, если покопаться, можно было обнаружить. А самое главное, Баррет слагал вирши, где и близко не было „девочка моя, я люблю тебя“, но зато была ужасная мамочка, которая выключает в детской свет после страшной сказочки на ночь; была астрономия господня; были жуткие пришельцы, гномики, астрологи и высшие космические силы; в которых была тайна тайн; в которых пугающие звезды опутывали своими щупальцами Землю, силясь повлиять на этот странно устроенный мир; в которых, как потом напишут в энциклопедиях, была поэтика мистики и загадочности; в которых…

А отчего бы ей и не быть? Поэтике-то? Покуришь загадочной травы, так еще и не та мистика в головку-то стукнет. А если ты за сказочной Люси в небесах с бриллиантами [43]43
  Если знаешь – молодец – возьми с полки сладкую конфету.


[Закрыть]подглядываешь – тебе самая дорога в энциклопедию. В основоположники, основатели и прочие галереи.

Так, не так, но барретовская шизнутость была именно тем, чего не хватало воспитанным на гармонии бельведеров остальным участникам группы. И не случайно, вы сами догадываетесь, кому пришло видение (!) назвать группу Пинк Флойд Саунд.

Хвостик „саунд“ на какой-то афише отвалился и остались два абдабовских слова: одно – Флойд, другое – Пинк.

А вот и второй камушек-спотыкач, валяющийся темной ночью посередь дороги. Вот это-то, надцатое по счету название, долгое время бытовавшее под покровом тайны, скорее всего, культивируемой самими музыкантами, потом мусолилось всеми, кому ни попадя, на все лады, что давало группе всё новые и новые, вполне полновесные фунты дивидендов.

Сейчас известно, утверждает один знающий дяденька с серьгой в ухе, что у Сида Баррета были пластинки группы „Флойд Каусел“ и гитариста Пинка Андерсона (где эти пластинки? кто их видел?); есть более прозаичное мнение, что Пинк Андерсон и Флойд Каунсил – любимый блюзовый дуэт все того же Сида из какой-то туманной Джорджии. Существуют и другие предположения на этот счет, с безбожным коверканием названий, имен и фамилий, но так или иначе, из сочетания первых слов и родилось это самое: ни в городе Пулеливере, ни в селе Донелоне.

Таким маккартнием, оперившись в составе, в конце 1965 года, „Розовый дух из паланкина“, „Фламинго у ворот зари“, „Хрюшки-свинюшки“ (о том, что свинья была причем, не раз намекали и сами музыканты), „Пинюшки-флинюшки“ – и это лишь малая толика толкований причудливого названия (а самые-то толковые всё сказочку про двух музыкантов слушают – ей-ей, до Сида им, как до Африки), дали свои первые концерты с программой, состоящей почти полностью из собственных вещей.

Что это было? Ничего особенного. Даже наоборот. Особенного ничего не было и быть не могло. А были заунывные баллады в которых не играл Эрик Клаптон и традиционный ритм-н-блюз без фронтмена Мика Джаггера. А чего вы хотели, если кроме хотелки у пацанов пока ничего не выросло? Это еще додуматься надо, чтоб на расстроенных донельзя гитарах звуки издавать. Стёб тогда еще даже под стол не ходил. Сурьёзно усё было. Потому как чтоб до непоняток дойти тоже голова нужна. Так что, всё по тактам, нотка к нотке, арифметически стройно и выверенно. ПФ пока был всего лишь очередным повторением пройденного. Но строптивая молодость бежала от повторений, интуитивно чувствуя, что в них смерть духа, и лезла из кожи вон через тернии в суперстары.

Здесь стоит сделать лирическое отступление, дабы расставить бемоли и бекары, прояснить туманности и определить приоритеты.

Чтобы выбиться в люди хороша любая мет ода, и способы эти известны и понятны всем, хотя далеко не всем по зубам. Изжевав коренные до корня, есть опасность заиметь протезы, установку коих нечем будет оплатить. Итак, нужен был: или грандиозный скандал, подогретый масс-медия до кипения и брызг во все стороны, на что по причине патриархального воспитания и классического образования флойдовцы ну никак не могли пойти; или новый стиль в музыке, что само по себе означает революцию в умах, и на что по молодости лет, хотя мозги и свободны от штампов и условностей – кишка тонка, как ни тужься; или ударный хит, который откроет дорогу на студии и в эфир – как, например, „Айрон Баттерфляй“, которая вошла в чарты с одной вещью, которая стала трамплинчиком для многих – „В саду эдемском“, попав точно в десяточку; или экстравагантность, доходящая до безобразия с одной стороны и утонченного аристократизма с другой, – экстравагантность которая становится сначала модой для избранных, потом привилегией для большинства, и, наконец, традицией и бытом. Короче, нужно было что-то эдакое, что-то такое из ряда вон. В карете прошлого, как известно, далеко не уедешь: трясет, пыльно, ухмыляются, обгоняя, счастливчики, сонные мухи ползают по потолку, в уголках бахрома паутины, моль проела платье и парик.

Ник Мейсон – сердце и пламенный мотор группы, – побывав как-то очередной раз в театре (надо заметить, мама с папой, сами люди богемно известные, привили будущему ударнику любовь к Мельпомене), разумно прикинул, что театральные шумы и громы, подсветка, применяемая для более эмоционального восприятия происходящего на сцене, да и сами декорации, с успехом могли бы быть использованы на концертах ПФ, разумеется в другом, более подобающем виде.

Здоровая эта мысль, блеснувшая в мозгу Мейсона, бесплодно погасла, поскольку в театр он, как и положено, ходил не один, а с кадрой, в антракте, как и положено, посетил буфет, у буфетной стойки, как и положено, опробовал здешней огненной воды, и, как и положено, не досидев до конца представления, свалил с девочкой на флэт, где, как и положено, оттягивался всю ночь, завлекая подружку описаниями мехов в которых она будет фестивалить, когда Ник станет рок-звездой почище „Битлз“. Ну и конечно, как и положено, шикарная идея Мейсона провалилась в подвалы подсознания, а утречком, с похмела, забилась там в самый уголок, засунув под себя хвостик. Но очень, очень скоро ей суждено будет увидеть свет».

11

Изнанка нашего дела, как и любого другого ремесла, скучна, обыденна, и постороннему человеку совершенно не интересна. Вокруг таких унылых вещей как штекера и разъемы, провода и предохранители, паяльники и потенциометры, струны, проваренные в соде, перемотанные динамики, самодельные фазоинверторы и схемы «приставок» из «Радио», крутится рутина четырехдневной карусели из пьяных физиономий, набивших оскомину песен, застоявшейся кислятины болгарских вин, столиков, расставленных в шахматном порядке, и необходимости помнить, что в семь вечера надобно произнести в микрофон дежурную фразу, которая так надоела, что приводить ее здесь нет ни малейшей охоты.

То, что руки дошли, наконец, до аппарата, то, что поднялись из руин и как-никак обжились – брызнуло спиртом новизны на притомившийся было огонек интереса. Пришла гора к Митрофану, постучала в оконце: выходи, дружить будем, но бедолага спросонья еще глаза не вытаращил. Он покуда не знает с чем едят каки каким трифоном понимать что. Он, собственно говоря, их путает, хотя себе в этом признаваться совсем не хочет, потому и ходит вокруг горы с умным лицом профессора кислых щей.

Как уже говорено было, по обычаю, требуется развлекать народ с чувством, с толком и…

Правильно: с разблюдовкой.

На первое – приятные мелодии, под которые монопольный продукт хорошо усваивается, на горячее – гопак с гнусными негритянскими телодвижениями, и уж на десерт – раскинулось море широко.

То есть, так по обычаю. По закону гор, предгорий и равнин.

Благодаря такому научному подходу, нашими умненькими головушками был разработан план Барбоса, который хрустнул о реальность, как октябрьский ледок. Тужились-тужились, а то, чем разродились, оказалось никому и не нужным. Плевать им на расстановку, на тактику со стратегией плевать. Они её с дежурным салатом ам! и разбавленным томатным соком запили. Посему осталось забить по шляпку и заниматься самообладанием: импровизушки, «Машина времени», лонг лив рок-н-ролл. Короче, карманный бильярд. Да и за примером далеко ходить не надо, лучше чем Маэстро придумал – не придумаешь: себя ублажать.

Правда, в этой реке свои подводные камни. И на мель напороться проще простого. В кайф оттянуться оно, конечно, веселей, спору нет, но когда за неделю хабара еле-еле квартал набегает, на всех! – это как-то не возвышает. Да, на сухонькое и тачку до койкоместа хватает. И то ладно. А должок? Ребята, не Москва ль за нами? Денежку с двумя нулями к первому декабря принеси и положи. И к Новому году вторую. И ни ку-ку. Никому не интересно, что у тебя нету, что не заработал, что «из полей доносится налей» не знаешь. Знай! На то ты тут и поставлен – человеку приятное сделать. А тебе из репертуара Лещенко Льва, видите ли, стыдно. Песенку, что Софочка Ротару поёт – как на расстрел. А пластик на барабан почему-то не стыдно. А микрофон бундесовский как-то само собой. Не стыкуется. Какие-то непримиримые противоречия. Это поначалу: а! в ресторанчике играем; марусек в общественном транспорте «к нам в кабачок» заманывать; постоянно сыто-пьяно; делом заняты – говно не пинаем. Но теперь-то! Выросли или нет из коротких штанишек с проймами? Не дети. Пора, брат, пора. А то на танцах в мединституте языками цокать – играют же чуваки. Да, лоррен-дитрих – это не антилопа-гну. Они, я уверен, не по полчаса репетируют, и не так: скорей-скорей, погнали следующую; а, ну так, здесь понятно, потом подберем, что там еще? эту и так сыграем, там четыре аккорда; пойдем-ка лучше в Аквариум пивка попьем. Это что? репетиции?

Репертуар, однако ж. Разнообразием не блещем. На первое лук с кваском, на второе квас с лучком – вот и вся перемена. Ну сколько можно «дядей вань», «белфастов» и прочих ностальгических фокстротов? Современные вещи играть надо? Надо. Куда ты, голуба, денешься? Смотри, что за бугром творится: «Голос Америки» по субботам в танцевальной программе одну дискотню гонит. Там и Глория Гейнер, и Донна Саммер, и Дайяна Росс, и всякие презервативы. Как будто совсем недавно на этой же программе про новую музыку не рассказывали, от которой сейчас американские студенты тащатся. Новое время – нью-эйдж. Даже имена на слуху остались: пианист Джордж Винстон, арфист Андреас Воленвейдер, многостаночник Китаро. До нас этот девятый вал не раньше, чем через десять лет докатится. Если вообще волной плеснет. А там сейчас. Слушают. И есть что послушать, вот в чем заковыка. Но ведь одна программа и всё. Как каменюга в болото. Даже кругов по воде не пошло. Поймали как-то вечером «Радио Люксембург». Посидели десять минут – выключили к едреней фене этот тлетворный дух заграницы. Противно слушать. Хоть в «Комсомольскую правду» ругательное письмо пиши. Скоро совсем капут нормальной музыке. Будут под этот мудизм прыгать, бельмы закатывать. И была бы музыка. Так, шкварки. Глаза б на такой, прости Господи, венчик-бубенчик не смотрели.

И ведь что самое смешное – надо играть. Надо. Под лежачие камни и коньяк не течет. Хочешь, не хочешь, а капустка нужна. Так что надо садиться и всю эту халабуду репетировать. Хоть с нее и воротит.

Как центровых не лажай, а для них кабак – работа. Они, как на завод, утречком приходят и трое обычно одного не ждут, потому что заведено как у Саввы Морозова: опоздал – штраф. Прогульщик на работе, что дезертир на фронте. Рублем друг друга учат Ресторацию-мать любить. И каждый денек часа на три репетиции, а уж вечером в полный рост. Зато спокойненько, без напряга. Любую новомодную вещь играют. Потому и на «ладах» к ресторану подкатывают. И фрукты-ягоды с базара корзинами несут. Труд – это не общественное благо. Не-а. Личное.

Всё это, конечно, обсуждается, прикидывается к носу и откладывается на вырост. Что называется проквакал – и в тину. И усё спокойненько.

А тут Куша отмочил штуку – припер свою старенькую «Яузу», чтоб было чем заполнить перерыв. Странная щедрость. К чему бы такой альтруизм? Или только ради того, чтоб со своими параськами ногой дверь открывать? Да и так вроде не обижен – всегда пожалуйста.

Недолго думая, для антиресу решили открыть филиал всесоюзной студии грамм по сто – «Утюг Рекордс». Запечатлели себя без изысков, с микрофона. В антракте, не отходя, и прослушали.

М-да. Этот стон у нас песней зовется. Халюра чистой воды. Конечно, уровень «Дак сайд оф зе мун» и не ожидался, но и эдак утробно… Веселит лишь то, что находятся же дурни, которые за такоеденежку отстегивают.

Но время зря не потратили – взгляд со стороны никому еще не помешал. Уяснили кое-что: некоторые вещи обсосаны до скелета и играются с закрытыми глазами. Но их мал-мала-меньше. Остальное слеплено на живульку: ля минор-ре минор-ми мажор; он сказал: поехали. Дальше дрова. Дальше ельничек и осинничек. Дальше дорожки расходятся: у каждого свой интерес.

Бас что-то своё задумчиво наигрывает. Ни тебе мужского начала, ни кружевных рюшочек – а так… Нота на ноту лезет, как щепки весной – лишь бы в тональности, и ладно. Но в том-то и петрушка с сельдерюшкой, ладно б в тональности, а то там, и сям, а в конце концов совсем увинтит за кудыкины горы.

Барабанщик тоже хорош. Сначала старый барабанщик крепко спал. Потом кэ-эк блыстнет по тарелкам. И еще раз. И еще. Где надо и не надо. Лупит себе и лупит, никого и ничего не слушая: у вас свои игрушки, ну и я как-нибудь не расстроюсь. Что там акценты, что ритм меняется – а по херам дядьке, свое громкое дело знает упруго: знай выструячивает на гора отбойником.

И ведь трезвые. Стекло!

Один я, надо сказать, хорошо выгляжу – меня на записи абсолютно не слышно.

Нашелся же беспристрастный с удия. Нажал кнопочку – проснись и пой. Тут не скажешь: это не я.

Всё, господа оркестранты. Сели рядком, вещицу прослушали, расписали, что за чем разобрали и снова собрали, но уже под нашим нескучным роджером. И не так, что я гармонию подобрал, а Лёлик, подсмотрев аккорды с басом намудрил. И не так, что Миня помнит только где куплет, припев и кода, а остальное его не колышет. А как надо. Как люди делают.

Глядишь, аккорды дополнительные вылезают откуда ни возьмись; и модуляция не на полтона, а на тон; и бас не прыг-скок рассольник с солянкой, а где только по одной нотке пук-пук, а где и постоянная партия – попотеть, поподбирать. Это когда со стороны смотришь всё легко и просто. А посидишь, покряхтишь. И самим в кайф, когда получается путем. А этому кейту муну «уши» на уши и долби хоть до посинения. Сиди, дрочи педалью. «Синкопа». Это не по столу ладонями стучать после второго стакана. Не хватает, друзья, грамотешки. Наглости много, самомнения завались, а касаемо дела – фук.

Нет, хватит. Надо эти категории на стальные рельсы трудолюбия переводить. Тогда не будут такие конфузии получаться, как на днях.

Заказали песенку «Синей птицы», что братьев Болотных, но не ту, где надоедливый клен шумит, а с другой стороны миньона, а мы и слов не знаем. Говорил ведь, давайте кондуит заведем с текстами. Всем по фигу. Мне одному пыхтеть – радости тоже мало. Воз и ныне. И пятёра хвостиком вильнула. И ведь дело не только в пятёре, хотя и в ней, конечно. Дело в том, что соответствовать надо. В работе минус. В следующий раз просто не подойдут. И правильно сделают. Кто не работает – пусть хлеб без масла полюбит.

Удалось, справедливости ради, скажу, отыграться на чернобровой дивчине, что рисуют каждый вечер [44]44
  Веселые ребята – Чернобровая дивчина
  http://www.youtube.com/watch?v=vWdCSqw36ds


[Закрыть], да на песенке из «Акварелей». Подошел приличный мужчина, спрашивает: такие вот слова из песни: «Мы на свете такая малость, видно наша любовь заждалась…» – не знаете ли?

Вот здесь мы в дамках. Но такие случайности редки, как негр-альбинос. И эльдорадо в кармане пока тоже из области ненаучной фантастики.

А тут буквально на днях Мустафа зашел – приставку предлагает. Звук – даже трудно что-то сказать. Аккорд берешь и будто ихтиандры на дне. Катеньку Мустафа просит, в связи с бедственным положением. И рад бы, но откуда у Платона миллионы? Купило притупило. Через неделю встретились, спросил. Продешевил, пожаловался Мустафа, ушла не глядя, надо было за полторы скинуть. Что ты хочешь: маде ин не наше. И так эта машинка мне в душу зап ала, что уж лучше бы назанимал тогда, а там как-нибудь перемогся, зато имел бы грузовик удовольствия. Слабоват передним умишком, что поделаешь. Лёлик в библиотеке «Радио» за последние пару лет землеройкой перелопатил – нулём. Нашел что-то похожее в гэдэеровском журнале, но таких аналогов – то, не знаю что и как зовут не спрашивай – потому как на микросхемах. Платка с комариную душу, в одной микросхемке быть может с десяток транзисторов. Где оно такое? По свалкам не валяется. А были б манюшки… Вот и получается, что без денег жизнь плохая, не годится никуда.

С телками последнее время как отрезало: постимся. Что ни день, то рыбный. Не идут в коварные сети. Даже Миня в простое. Солнце что ли другим боком повернулось? Или нюх потеряли?

В любимом ВУЗе зачеты, курсовые надо сдавать – руки не стоят. Апатия глобальнейшая на всё. Спится, как из ружья – только голова подушки коснулась – и как в яму. А про вставать разговор просто не идет. Мы могём и до четырех дня. Такие случаи бывали. И знаешь, что надо встать, а не можешь. Как будто эмалированным тазом тебя прихлопнули.

В это воскресенье ары с женами в ресторацию пожаловали. Чинно, аккуратно. При галстуках.

В зале им лучший столик накрыли, скатерку свеженькую со складочками. Народец по ходу дела подходит, за плечо ласково обнимают, здоровьем интересуются, чокнуться хотят.