Текст книги "Ландскнехт. Победителей не судят (СИ)"

Автор книги: Алексей Штейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц)

  Майор тем временем закончил рефлексотерапию, и подошел к нам. Откозыряв, протянул ему приказ и письмо Гэрта, доложился о численности и состоянии личного состава, приготовился к неприятностям. Однако Горн, отослав жестом лейтенанта, покивал, читая бумаги, и вдруг приказал отправить людей на кухню получить питание, а меня пригласил с собой. Недоумевая, я переложил бразды на Борю, и отправился, подозревая еще большие неприятности.

  – Сержант, тут мне мой старый приятель Гэрт пишет, что у вас с собой бумаги, и вы желаете претендовать на перевод в армию Союза?

  – Так точно – достаю из ранца бумаги, протягиваю, и сразу обрисовываю ситуацию – По совету его высокоблагородия капитана Гэрта как раз. Оне считают, что так бы мне самое правильное. Иначе мне карьеры никак не сделать, так оне мне и сказали, вашвысбродь.

  – Хм... Гэрт всегда был мастер всяких таких... таких... да-с... – майор неопределенно потряс кистью в воздухе – Ну да дело не об этом... Подождите, сержант, я взгляну ваши бумаги – Гэрт больно уж вас рекомендует, а это было бы кстати... Пока можете курить, только отойдите к окну, я сегодня за ночь уже накурился, наверное, на ближайший месяц...

  – Виноват, вашвысбродь, не курю!

  – Ну... тогда... Вон там есть кофе в термосе, еще не остыл, пейте... я все равно его уже больше не могу видеть...

  – Есть, вашвысбродь! – глупо кочевряжиться, когда аж целый майор настолько благосклонен к сержанту. Это конечно настораживает, но неприятностей от лишнего глотка кофе не прибавятся, а вот потом еще кофе могут и не предложить. Тем более рядом с кофе на тарелке какие-то вкусности, по виду нечто вроде венских вафель – а чего бы и не сожрать внаглую? Майор благосклонен не в меру, а пожрать не факт что выйдет – пайком, конечно, мои ребята на меня прихватят, но то паек. Кофе и вафли оказались, кстати, весьма недурственны...

  – Однако, однако – закончил читать Горн – Да уж, сержант, если это все про вас хотя бы на половину правда... то вы мне тут попались крайне вовремя.

  – Рад стараться, вашвысбродь! – выпучиваюсь я в фигуру аллегории служебного рвения.

  – Послушай-ка... эээ... Йохан... Ты, я смотрю, человек бывалый. Не в тылу отсиживался. Начальство, конечно, не любишь – а кто его любит. Но я тоже не все время в штабах ошивался, да годы и здоровье не позволяют уже самому в бой идти. А в командиры попасть – происхождения на карьеру не хватило. Так что вот что. Ты давай-ка, брось вот это. Обращайся ко мне без всяких, господин майор. И дурака мне тут не включай, будь уж добр. Не то сейчас время. Все ясно?

  – Так точно, господин майор. Чего неясного. Только бы вот про то, какое нынче время 'не то' – нельзя ли поподробнее? А то мне и господин полковник Палем то же самое говорил, и как раз сказал, мол, Вы мне все и разъясните.

  – А вот это, сержант, ты сейчас все и узнаешь. За мной, пошли...

  ***

  На совет в Филях это походило мало. Хорошо хоть не походило сильно и на совещание в рейхсканцелярии в апреле сорок пятого. Ну, то есть, оно все было где-то посередине. Как говорится, 'кампания была небольшая, но весьма представительная...'. Майор Горн, двое, кроме меня, сержантов, вида безмерно усатого и несколько престарелого, впрочем, с ухватками не писарей или там поваров, молоденький лейтенант и два капитана, причем только один из них выглядел достойно – второй был бледен и потен, как сволочь. Внешне он был грузен и плечист, но почему-то напоминал мне Кислярского из фильма 'Двенадцать стульев'. На стене небольшой комнатки, куда меня привел Горн, висел план Улле и окрестностей, на столе тоже разложены какие-то карты и бумаги. А в углу стоял карабин с подсумками на ремне, и шашка в ножнах. Все присутствующие, кстати говоря, были при оружии – и даже я, с полной выкладкой и карабином за плечом не выглядел полным дебилом – у капитана была на поясе здоровенная кобура рейтарского револьвера, а оба сержанта – так же как я с карабинами. В общем, атмосфера как-то немного нервировала. Горн жахнул стакан воды, и начал излагать ситуацию:

  – Прежде всего... Пусть вам не кажется странным состав нашего совета. Если грубо сказать, то, кроме нас, на остальных офицеров и сержантов рассчитывать нечего. Да-с, господа. Все мы – единственные из состава всех рисских войск, имеющегося в Улле – очень небольшого состава, замечу! – кто имеет реальный боевой опыт... или, как капитан Макс, обязан быть в курсе всего. Остальные, да простят они мне такую оценку – штабные шаркуны и тыловые хомяки. Не стану их обвинять и хулить, большинство из них неплохо справляются со своими обязанностями в мирное время... Вот именно, в мирное! А сейчас, увы, они если и не обуза, то никак не полноценные боевые единицы! И тем более не командиры... Впрочем, нам и командовать-то особо нечем. Да, я не представил – это сержант Йохан. Со своим неполным взводом доставил с фронта секретный груз Палему... Взвод неполный, но все солдаты хоть немного, а пороху понюхали, а некоторые и вовсе можно сказать – ветераны. Сам сержант воюет с первого дня, начинал в войсках Барона... да-с!

  – Судя по наградам, и у барона сержант не в тылу сидел – усмехается капитан со 'стечкиным' – Это, действительно, очень кстати...

  – Да, так вот... я изложу кратко ситуацию, введя всех в курс дела, а затем – прошу высказывать свои мнения. Сержанты – без малейших условностей, сейчас ваше мнение ничуть не менее важно, чем мнение офицеров! Итак, начнем...

  ...Смысла пересказывать всю речь майора нет, а вкратце ситуация была такова. Позавчера в Улле начался мятеж части гарнизона, переросший в беспорядки. Или наоборот, беспорядки, окончившиеся мятежом. Уже неважно. Важно было другое. Войск в городе катастрофически нет. Городской полк с артиллерией и тылами, еще месяц назад отправился морем в Рюгель, чтобы там влиться в Южный фронт, нажимающий на Валаш. Союзники торопились успеть внести весомый вклад в победу, чтобы не остаться без трофеев. В победе уже не то чтобы не сомневались – Валаш сопротивлялся активно и местами наносил болезненные контрудары. Но все же в победу уже больше верили, чем сомневались. Как бы то ни было – городской полк убыл. Остался гарнизон, и немного жандармов. Да полиция – вот, собственно, и все. На счастье, взбунтовалась (или примкнула к бунтующей черни?) та часть гарнизона, что относилась, скорее, к тылам и учебке, а не артиллеристы городских укреплений. С другой стороны – по численности это было едва ли не две трети войск в городе. Ходили слухи, что солдаты взбунтовались 'не желая идти на бойню, от которой народу пользы нет, а богачам только прибыток'. Прямо родным и знакомым повеяло. Да и в целом мятеж был явно проплачен известно чьими деньгами, но лозунги были очень даже 'народные' – вне гарнизона ядро бунтовщиков составляли мастеровые с Пушзавода – одного из градообразующих предприятий в северном пригороде Улле. Само собой, требовали отмены штрафов и увольнений по причине военного времени, увеличения расценок за сверхурочную работу, улучшение условий труда и безопасности, ну и прочее подобное. Ну а в самом городе вылезли, как обычно, при любой сваре, трущобы – в том числе и речпорт, и подобные ему босяцкие долины. Там никаких политических требований не выдвигали, просто хотели как обычно немножечко пограбить под шумок. Тут еще, говорили, примешивается и вражда мафиозных кланов, и поддержка сторонников недавно отстраненного от должности (и жизни) второго секретаря горкома Алабина, пытавшегося ранее устроить провалашский переворот. Впрочем, эти тонкости были не столь важны уже. Пусть с этим потом соответствующие органы разбираются. А на сейчас имеем угрозу вооруженного захвата власти в Улле, причем по неким каналам есть сведения о намереньях кругов, близких к бывшему второму секретарю установить свою власть, инициировать выход Улле из Союза, и соответственно, из войны, ну и прочий сепаратизм, с учетом стратегического положения города, позволяющего контролировать устье Великой. Военной поддержки мятежникам ждать особо неоткуда, но вряд ли Союз рискнет вести действия против одного из своих городов, да и честно сказать – нечем, вот прямо сейчас, если все же возобладают мятежные, и возьмут укрепления городские. Придется полностью остановить наступление на Валаш с юга, и стянуть все войска Союза к Улле. И еще вопрос, не откажутся ли союзные солдаты воевать со своими же? Да и, намекнул майор, не факт, что в других городах Союза не начнутся некие центробежные процессы – противоречий на самом деле накопилось немало, а поскольку, из всех государств (известной мне части мира) Союз Городов был наиболее либеральным...

  В общем, плохо все. Если еще точнее – то против нас несколько сотен более-менее обученных и оснащённых солдат, это раз. Два – это едва ли не вдвое больше мастеровых и прочего пролетариата. Уже успевших организовать на Пушечном какое-то подобие коммуны. Улльские коммунары, мать их так. И ведь, аналогии-то, похоже, во всех мирах схожие – отличительный знак у них – красная повязка нарукавная, или ленточка на головном уборе. И знамена красные... по большей части. Еще флаг Улле – у каждого города Союза, кроме общего Союзного флага – есть и свой штандарт, но с наложенным союзным гербом. Ну а у этих – 'чистый' флаг. Причем, тут нету принтеров для текстильной печати, и такие флаги за день не выткать... Впрочем, это опять же не наше сейчас дело. Итак, мастеровые. Эти вооружены по большей части всяким холодняком, ружьями и каким-то стреляющим старьем. Поговаривали, что некто купил им немало револьверов, что тоже не радовало, хотя даже в городском бою револьвер – оружие глупое. До арсенала, слава Богам, мятежники не добрались, и вот уже прямо сейчас оружие и боеприпасы оттуда перевозят в военный порт. При крайнем случае – просто утопят в море. Так что вооружение коммунаров можно было бы и не считать, если бы не неприятный момент. На то он и Пушечный, чтобы там делали пушки. И вот там-то коммунары и захватили несколько орудий – в основном полевые трехдюймовки, около дюжины. Со слов капитана Стечкина, имени которого я так и не узнал, остальные орудия можно, в общем-то, не считать – к ним нет боеприпасов. А вот к трехдюймовкам вполне достаточно – снарядное производство как раз было загружено заказом на этот калибр. Радовало только, что гранат здесь не делали – взрывчатку гнали в Ирбе, ибо уголь там, а Ирбе ее не продавал так, блюдя привилегию – вот и отправляли корпуса на снаряжение туда, а потом снаряды – обратно. Так что к пушкам у коммунаров – картечь, да шрапнели. Кроме рабочих-коммунаров во враждебные силы стоило записать и вечно недовольных 'городскими' окрестных крестьян. Эти просто поддержат мятежников, если и не открыто, то тайно. В основном, конечно, за свою выгоду – как станет ясно, что мятеж подавлен – начнут и выдавать... за награду, естественно. С прошлым мятежом так и было. Серьезной силой их считать не стоит, они и в спину пальнут, только три раза убедившись, что им ничего не будет. Ну и напоследок – босяцкие кварталы. Эти гетто, трущобы и фавелы всегда были враждебны власти, и в мирное-то время там стреляли и совали ножи в спину полицейским и солдатам, там всегда могли найти укрытие беглецы от режима, регулярно там армия и жандармы устраивали зачистки, что, понятное дело, любви к властям не добавляло. Это, на самом деле, серьезная сила – несколько тысяч человек. И не всегда неорганизованная, а местами и частями – и неплохо вооруженная. Скрашивало эту сторону дела то, что, во-первых, с этими можно не церемониться, и при нужде полковник Палем накроет эти кварталы крупнокалиберными снарядами с батарей – зажигалками и шрапнелью. А погреба на батареях большие и емкие. Во-вторых – 'из подтвержденных источников' известно, что по-настоящему серьезные люди из криминального мира, прежде всего контрабандисты – мятеж не поддерживают. По своим каким-то интересам, но, тем не менее, не помогая напрямую власти, будут блюсти строгий нейтралитет. Что выбивает из числа люмпенов наиболее организованные и, что немаловажно, наиболее вооруженные боевые группы. Это – что касается противника.

  Что касалось наших сил, то все было более разнообразно, но ничуть не радужно. Часть гарнизона – в основном артиллеристы на батареях. Увы, без пехоты батареи полностью защитить город, особенно от штурма с суши – неспособны. Впрочем, Палем разумно рассудил, что нападение с моря большими силами вряд ли вероятно, и часть артиллеристов с приморских укреплений отрядил в пехоту, направив на сухопутные участки укреплений и в патрули в городе. Но и это было если не каплей в море, то иголкой в стоге сена. Жандармы – около сотни. Крепкие хваткие парни, с многозарядными карабинами-леверами под пистолетный патрон, причем у многих на коротком карабине магазин не подствольный, а торчащий вниз коробчатый. Конные, потому и палаш на боку, рубать толпу всяких протестующих – самое то. Серьезные дяди, но их мало. И если в иное время их боятся, зная о привычке кровно мстить за убитого, причем в многократном размере – то сейчас их будут стараться убить все, припоминая старые обиды. Из союзных остаются еще моряки – те самые, которых полковник Палем собирает в какую-то 'роту', хотя, по моим прикидкам, не переводя корабли в состояние беззащитных прикованных к берегу мишеней – он сможет собрать от силы полсотни, ну семьдесят человек. И боеспособность этой роты – под большим сомнением. Пограничники, или, скорее, таможенная береговая стража – тоже суровые парни, но тоже очень малочисленные в нынешних раскладах. И с них обязанности никто не снимал – все понимают, что не исключены попытки снабжения мятежников оружием и всяким прочим. Еще есть в Улле некий военно-морской кадетский корпус. Точнее – был. Не повезло местной Нахимовке располагаться на окраине недалеко от Пушзавода – восставшие коммунары взяли ее одной из первых. Курсантов по большей части перебили – к чести последних, они не сдались, а вступили в бой, орудуя палашами и кортиками, но их и было всего-то несколько десятков. Арсенал в училище разграбили, но там было в основном учебное оружие. Один из сержантов, впрочем, заметил, что на то он и завод, чтоб из учебного сделать боевое, и он таки прав. В общем, нахимовцы уцелели только те, кто был по каким-то причинам в городе – от силы пара десятков. В бой они рвутся, пылая жаждой мщения, но, во-первых толку от них не очень много, во-вторых – кто ж их пустит, будущих бомбардиров, механиков и штурманов, под дурные пули и штыки? Еще из местных оставалась полиция... Но с полицией все было и вовсе грустно. Эти ребята с ржавыми саблями и нечищеными револьверами годны кое-как поддерживать порядок, разгонять всякую пьян и ловить ворье. Немногочисленные хваткие парни среди них погоды не делали. И потому большинство из них в первые же часы или очень спешно покинули опасные районы (порой не только без оружия, но и не полностью одетыми), а кто не успел – уже распрощался с жизнью. Большинство – долго и мучительно. Как и положено коммунарам, местные парни миролюбием и добротой не страдали, как и отсутствием изобретательности. Таким образом, на полицию серьезной надежды тоже нет. Ну и последняя красная линия – это ополчение и частная охрана – купцов и знати. Увы. Даже не беря малочисленность и боевую ценность – существовали серьезные опасения 'кто за кого воевать будет'. После массовых чисток в высших эшелонах, последовавших за неудачным заговором Алабина, все было 'не так однозначно'. Потому приказом полковника Палема этой категории граждан было велено не соваться, дабы не попасть под руку, и охранять и защищать себя, свое и вверенное имущество. Сбор ополчения Палем все же объявил, но проводить его придется выборочно, и даст это человек триста к середине дня от силы. Достаточно хорошо обученных... когда-то, неплохо вооруженных (каждый резервист обязан хранить дома в исправном состоянии карабин армейской системы и два десятка патронов), но вот возраст и сохранность навыков – вызывали вопрос. Мотивация, правда, должна иметься – чем череват захват города мятежниками все понимали

  Вот, собственно, и все, что было в Улле 'своего'. И – мы. Ограниченный контингент рисских войск. А если точнее – то, по сути, лишь обеспечение рисской военной миссии. Всего около сотни солдат и офицеров, считая и наш взвод. И, по словам Горна, боеспособных с учетом моих парней наберется едва на полный взвод, может, самую чуть больше. Все остальные – не вояки вовсе. И помощи ждать неоткуда – нашему пароходу удалось проскочить одним из последних – а сейчас мятежники уже выставили батарею в самом устье реки, и в речпорту снаряжаются какие-то лайбы – вряд ли они сошли с ума, чтобы сунуться под огонь укреплений, а вот перекрыть судоходство – смогут вполне. Речных флотилий на Великой нет издавна, ибо статус у реки пограничный, и потому, еще лет сто пятьдесят назад решено было никому на ней военных кораблей не заводить. Морские охотники, конечно, могли бы сунуться туда и разогнать эту сволочь – но, с одной стороны – тот самый договор нарушать не следует, с другой – сесть на мель, да под огнем полевой батареи – не самое верное решение. Да и главное – некому прийти на помощь. То, что Вайм снимет с фронта серьезные силы ради решения внутренних проблем Союза – не верилось. Союзу, как уже говорилось, тоже никак быстро не отреагировать. В Свирре сидит Верген, ему ближе всех и у него могут найтись свободные войска – в войне он уже не то чтобы не участвует – но, так сказать, ограниченными силами. Потому что свое он уже взял, а за чужое воевать большого интереса нет, только выполняя договор. Барон, пожалуй, мог бы и помочь, достаточно быстро и серьезными силами. Если бы захотел. А с чего бы ему хотеть просто так? А не просто так... Все видели пример Ирбе, которого только чудо в виде войны и захвата Свирре избавило от ненавязчивого присутствия барона со своим войском. Ирбенцы пяткой в грудь крестились, наверное, провожая барона на новое место жительства, так горевали, что, поди, все баяны порвали. Как говорится, 'Как жаль, что вы наконец-то уходите!'. Так что барона звать на помощь решатся только в самом крайнем случае. Княжество же Лурре, с которым граничил на севере тут Союз, и которое отделяло его от Рисса, сохраняло строгий нейтралитет во-первых, во-вторых же – если честно говорить, то Лурре тоже было бы крайне выгодно иметь на границе неких сепаратистов из Союза – ведь наверняка это означало бы более выгодные договоры по поводу пошлин и торговли... Луррских денег в мятеже, вроде бы, не просматривалось, нейтралитет они держали по-честному – но и помощи от них ждать не стоило. Им был выгоден, в общем-то, любой вариант развития событий. Итого рассчитывать мы могли на пять-шесть сотен пехоты, от силы сотню кавалеристов, и полное отсутствие полевой артиллерии с нашей стороны. При примерно вдвое-втрое большей численности пехоты с несколькими пушками у противника.

  Такая вот у нас вырисовывалась , паимаишь, загогулина. Как говорил небезызвестный дед Панас – 'Вот така у нас хуйня, малята...'

  Глава 3.

  Майор Горн, после обрисовки ситуации, приказал высказываться. Начать решили с меня, но я умело слился, мотивируя тем, что не до конца знаю обстановку и совсем не знаю местность, испросил разрешения высказаться после всех 'со стороны' а пока – рассмотреть карту, чем вызвал нешуточное удивление офицеров и уважительные взгляды сержантов.

  – Вы, сержант, разве обучены читать карту? – Смотри-ка и Стечкин со мной на 'вы' начал общаться, видать сильно их тут припекло, впрочем, в Рисской армии надо сказать дисциплина довольно-таки сносная, и хамить подчиненным офицеры особо не любят, а к сержантскому составу с началом войны вообще отношение поменялось сильно в лучшую сторону. Многие из офицеров поняли, что без хороших сержантов они мало чего стоят, и не только молодые и мобилизованные, но и вполне опытные столкнувшись с массовым призывом новобранцев ощутили, что именно на сержантах держится армия.

  – Точно так, вашбродь – Отвечаю ему – Обучен немного, не сказать хорошо, но не заблудиться смогу и позицию разметить, например, пушку или картечницу куда поставить соображу, ну а большего не смогу.

  – Интересного нам сержанта прислал наш дружок Гэрт, не так ли? – Подмигивает Стечкину Горн – Еще насоветовал ему в Союзные войска записаться, а то 'для сержанта больно умный, а у нас карьеры не сделает'.

  – Облезут союзные – Хмурится Стечкин – Самим надо. Горн, ты б его лучше на взвод аттестовал, а то у нас и так людей нехватка, а союзные и не воюют толком, еще им грамотных отдавать.

  – Хм... Посмотрим. После – Подводит итог обсуждению моей персоны Горн, и совещание продолжается – я сушу ухо и одновременно разглядываю карту на стене.

  Город Улле расположен, как я говорил, на восточном берегу широкого пресноводного залива, фактически – относительно мелководной дельты Великой. Несмотря на мелководность, острова и мели присутствуют только в самом устье, и в небольшом количестве (но мели довольно коварные, меняющие свое положение). Город находился на самом краю залива, фактически у основания полуострова, ну или выступающего мыса, вдававшегося на юг, в море. На самом мысу располагалась ВМБ Улле, дальше на восток – морской порт, и еще дальше – обширный залив, практически непроходимый для плавсредств, очень мелководный и сплошь усеянный всяческими камнями и скалами, надводными и подводными. К заливу, на востоке от городских окраин, примыкала низменная равнина, абсолютно незаселенная и неосвоенная – очевидно, ее сильно заливает при штормах. Таим образом Старый Улле, как он обозначался на карте, был с трех сторон ограничен – с запада и юга водой, с востока – болотистой низиной. При этом цитадель, Крепость Улле – занимала практически полностью вдававшийся в море полуостров, и на карте на широком перешейке были обозначены, надо понимать, весьма серьезные укрепления. Я еще покрутил головой – мол, а если я шпион? Но тут же подумал, что, с учетом местной специфики, где, какие, и сколько пушек – знают все, кому надо. Слишком редко и слишком на виду тут что-то меняют. А вот нюансы всякие и тонкости естественно на такой карте не показаны – хоть и союзники, но зачем им лишние подробности? Но как бы то ни было – Крепость от штурма с суши типа прикрыта. Хотя... вот проходили мы те укрепления – от них почти вплотную дома стоят. Иногда метров пятнадцать от эскарпов и стен. И пара домов, богатых – даже повыше укреплений будут. Оно понятно, воевать крепость никто не воевал столько лет, а место козырное, но все же... Интересно, саперы в крепости остались, и запас взрывчатки, если что? Ладно, будем надеяться, что до этого не дойдет, тем более что, несмотря на плотную застройку, вдоль прилегающих к стенам улиц и бульваров вполне могут работать обозначенные на плане фланкирующие батареи – а картечью-то вдоль по улочке – то, что надо будет. Авось обойдется, конечно.

  С северо-запада Старый Улле ограничивался небольшой речкой, под названием Раковка. Но, судя по обилию застройки по берегам, и примыкающим к ней промзонам – последний рак там сдох еще до исторического материализма, а название – лишь дань времени. Хотя как раз на границе Старого Улле вдоль Раковки протянулся Городской Сад – судя по плану некий довольно ухоженный лесопарк, нерегулярного типа, но обустроенный, спускавшийся терассами по крутому откосу почти к самой реке. По другому берегу словно специально, для контраста – Гнилая Пойма – похоже, болото, а за ним Лесной Порт, небольшая Улльская Верфь, далее Речпорт и примыкающая к нему Босяцкая Долина. Выше по течению Раковки располагались на северном берегу Пушзавод, Кузнечное, Литейный, и Полковой Городок, и рабочие пригороды – Нахаловка, Заречный, Новая Деревня и еще несколько столь же типичных названий. По южному, примыкая к Старому Улле – Новый Улле. Город регулярной планировки, с большой Рыночной площадью, раскинувшийся на площади едва не втрое больше зажатого между побережьем и болотистой низиной Старого. Его районы носили совсем другую топонимику – Купеческий Спуск, Гостиный Двор, Каретная слобода. Пригороды у него были относительно небольшими, судя по карте – в основном сады и виноградники, какие-то сельхозпредприятия. Был там и интересный объект – хотя раков в речке Раковке наверняка нет, но водозабор на ее берегу стоит выше всех поселений по течению, рядом Фильтрационная станция и водонапорка. Все по взрослому, хотя в городе есть и колодцы, я видел по пути минимум парочку. Что особенно радовало в такой диспозиции – это то, что, судя по всему, Раковка являлась естественной преградой, природным рубежом обороны, как раз между районами, лояльными нам, ну или так сказать, социально и классово близкими, и районами, поддерживающими бунтовщиков. Исключение составляли разве что верфи и лесной и речной порты, но там все держат в руках местные мафиози... или профсоюзы... хотя на самом деле никакой разницы, конечно, нет, и никогда нигде и не было. В общем, туда никто не сунется, рискуя получить картечью в харю. И не из-за политики какой, а чисто потому, что любые боевые действия и беспорядки повлекут с большой долей вероятности пожары и ущерб, а этого никому не надо. Охрана там всегда была злющая, учитывая соседство с Босяцкой, а поживиться там чем-то вкусным и ликвидным – не выйдет. Проще говоря – и пограбить только нечего, все требует 'брать целиком', а 'простому народу' никакой прибыли. Потому максимум что оттуда грозило – это проход контингента из Босяцкой, под вежливыми прицелами охраны. Пройти они им дадут, тем более, если те пойдут, как принято в таких случаях, 'в мирном виде', намереваясь вовсе не на штурм идти, а пограбить и похулиганить под шумок – народ простой и непосредственный, политикой не заморачивается. Вполне резонно, кстати, ибо на усмирение всяческих грабежей в такой ситуации военную силу никто дергать не станет, а полиция... в общем, резонно вполне, да.

  Но речка Раковка при всей своей мелководности имеет довольно-таки крутой южный берег, и наоборот – низменный и пустынный северный. И около десятка мостов. Причем мосты длинные, из-за топкого северного берега. Мосты капитальные, каменные. И, конечно же – с предмостными укреплениями. Точнее, наверное, правильно сказать – замостными? Потому как они имелись исключительно с южного конца мостов, позволяя простреливать все мосты и подходы к ним. По идее, с этих укреплений и вдоль реки можно бить, но вот есть ли такая возможность? Сектора обстрела пушек на этой карте не указаны – это, пожалуй, и есть те самые подробности, которые составляют военную тайну. Но конфигурация укреплений намекает, да и в одном месте, на излучине Раковки, имелось довольно обширное укрепление, именуемое Новая Крепость – как раз способное прикрыть мертвую зону ближайших мостовых укреплений. В общем, если так посмотреть, то при некотором везении вполне можно удержать 'чистый' город. Шансы есть, и неплохие. Что ж, слушая прожекты и предложения присутствующих, перешел к столу, бесцеремонно разглядывая детальный план 'вражьего логова' – Пушечного Завода. Обширная промзона, но основная цель – площадь с Заводоуправлением, у которой располагается ремеслуха, склады готовой продукции, выходят ворота сборочного цеха и примыкают две улицы с домами, где живут всякие квалифицированные рабочие и мастера. По слухам, там уже прошли погромы, но не масштабные, кому-то набили морду и обобрали, побили стекла в домах, но не более того. Директор, бухгалтера и господа инженеры обитали, ясное дело, в городе, и до них бунтовщики не дотянулись. Район Пушзавода отделяет тянущийся с севера на юг ручей Змеиный, и главная Заводская улица, выходящая на площадь, начинается аккурат с перекинувшегося через этот ручей Гадюкинского моста. Остальные подходы к заводу идут в обход с севера и востока в основном. Рядом усмотрел еще план Морского Училища – ну Нахимовка местная. Она располагалась как раз между Верфью и Пушзаводом, чуть выше по течению Змеиного, относительно Гадюкинского моста. Там сейчас 'штаб' восстания. Господа революционеры оценили и внутреннюю роскошь помещений, и наличие толстых стен и способствующей обороне ограды, судя по схеме – не хуже чем в Питере вокруг Кронверка, пушкой и то не всякой возьмешь, а стрелковкой и вовсе бесполезно. С другой стороны, и хорошо, что все там засели вместе – если их накрыть... а хоть бы и несколькими залпами береговых шестидюймовок?..

  Прислушиваясь к разговору, понял, что питаю иллюзии зря. Молодой лейтенантик, впрочем, с нашивкой за ранение, и держащийся довольно несуетливо, поведал 'последние новости'. Я уже сообразил по оговоркам и намекам прочих, что вместе с полком в Рюгель свинтило и все высшее руководство, безопасник, ключевые чиновники и командующий городской флотилией. Потому-то состояние у всех и было такое нервозное – власти-то в городе, по сути, нет, и надо или все просрать, или брать ответственность на себя, а это все ой как не любят... В городе из серьезных людей остался какой-то третий секретарь горисполкома, и полковник Палем, комендант и командующий всей артиллерией города. Ну и всяческое купечество, гильдейские всякие и прочие, тут ведь имелся самый натуральный Совет из 'лучших граждан' – орган скорее совещательно-рекомендательный, но имевший силу ввиду авторитетности участников. Вот собственно этот-то орган вкупе с купечеством всяким и поставил третьему секретарю Пуцу условие: никакой масштабной артстрельбы и массовых разрушений... в 'чистом' городе и промышленных районах. Частная собственность неприкосновенна, и никому не позволено ее разрушать! Горн, выслушав такое, хмыкнул в смысле что – Палем полностью в своей власти при такой ситуации разметать по камешкам любое задние, причем даже вместе с жильцами, даже женский приют для сирот, даже Ратушу или Совет – и никто ничего ему не сможет предъявить... А мнение господина советника Пуца вообще при объявленном осадном положении никого не волнует. Но тут же, нахмурясь, поправился – Палему тут еще жить, и ведь жизнь после мятежа не кончится. И Стечкин тут же подтвердил, что осадного положения так еще не объявили, введен только 'особый режим', а значит, обычные гражданские законы мирного времени все еще действуют... Бледный капитан прошелестел и вовсе неприятное – гелиографическая станция взята под охрану, и связи с Ирбе нет и не будет... до особого распоряжения. А проще говоря – никто ничего никому не сообщит, пока мы тут все дерьмо не разгребем... или не станет слишком поздно.