Текст книги "Ландскнехт. Победителей не судят (СИ)"

Автор книги: Алексей Штейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 18 страниц)

Ландскнехт. Часть третья

Алексей Штейн

Ландскнехт. Часть третья. Победителей не судят

  Глава 1

  Ехать лежа на телеге под мелким редким дождичкам, принимая его на непокрытую харю – очень даже и ничего. Тем более что Боря варит неплохой такой грог, или что-то подобное, прямо на ходу. Можно, практически не вставая, поправлять здоровье. А до вечера, до привала, можно настолько его поправить, что и завтра с утра снова лечь мордой под дождичек. До обеда. Хорошо едем, небыстро и без начальства. Есть время отдохнуть.

  ... Гэрт явился на третьи сутки, лично. Но меня не застал. Спал я. Не добудиться. Собственно говоря, ничего удивительного, третьего дня как началось, так и катится. Боря ему все показал и обсказал, и с его слов, капитан остался превесьма доволен. Однако же, приказал мне через Борьку, 'как проснется' – явиться к нему. Пришлось приводить себя в порядок, устроив даже баньку, и идти за заслуженным фитилем.

  Первый раз за все время увидел капитана, в его естественной среде обитания. Кубик, вроде моего нового жилища, только втрое больше, и с колоннами. Мебель, лампа с абажуром, скатерть, печь с изразцами, сервиз, пусть и простенький, но с серебром. Все, как у людей. Капитан восседал за письменным столом, в белой гражданской сорочке, заношенных, домашнего вида бриджах и тапочках. Писал что-то, поглядывая в угол – для вдохновения, надо понимать. Ни дать ни взять, Александр Лермонтов, пишет свои Севастопольские рассказы. Ну, или там адмирал Макаров, сочиняющий паровой самолет Можайскому. Меня увидел, кивнул на обитый кожей диванчик, и продолжил. Еще и прихлебывает из чашечки, кофий, поди. Ясное дело, что не видать его на передовой – я б тоже не показывался. Дурак я мол, что ли, съехать – на шестнадцати, как говориться, аршин...

  Разговор, когда капитан завершил, или скорее прервал, свои эпистолярные галеры, был продолжительным, и на удивление в весьма благодушных тонах. Я получил похвалу за образцовое командование взводом, четкое и неукоснительное выполнение приказов, и особенно – за порядок и укрепленную вертикаль власти. Оказывается, настолько поразил Гэрта порядок в ополовиненном, после боев толком не отдохнувшем взводе, при беспробудно пьяном третьи сутки командире – что они даже восхищение сим фактом выразил.

  – Вы, Йохан, меня поразили, должен заметить. Все ж, баронская выучка, да-с! У нас так не умеют! Уж если началось, то все, чуть вожжи отпустил, и через день же никого не найдешь на месте, служба вкось идет, и жди беды. А так все наладить, чтобы и десятники, причем из солдат назначенные, и сами солдатики службу несли, и порядок соблюдали... Поражен, честно скажу. Ни одного серьезного нарушения во взводе не встретил. Порядок, порядок во всем!

  – Да, вашбродь, посмели бы оне у меня – прохрипел я ему в ответ, горло пересохло с перепою-то – В порошок сотру, ежли чо. Еще б у них какой непорядок был! Знают! Уррою!

  – Вот, то-то и оно, что знают, и что порядок... Это-то и хорошо! Когда командир сам везде бегает, орет, а чуть отвернется, так дело не идет – это что? – это дерьмо, а не командир. Хорошего командира и видно-то не должно быть – а делается все, что должно, и с успехом!

  – Так точно, вашбродь! – в ответ ему совсем уж просипел – С Вас пример берем, есть у кого учиться!

  Незамысловатая лесть обернулась предложением 'промочить горло' – то ли скучно Гэрту, то ли впрямь сильно мной доволен. За неплохим вином и дальнейшие указания получил. Прямо сказать, неожиданные. Лейтенант тот не зря кудахтал, действительно развалины оказались той самой секретной мегопушкой, точнее, одной из двух. Потому толком и засечь не могли так долго. И очень уж она союзников заинтересовала. Тут дело принципа – как так, валашские оружейники союзных обскакали! В общем, собрали они, союзнички-то, останки с обеих пушек – да очень уж кстати пришлись найденные мной документы. Вместе с развалинами они сильно помогут союзным пушкарям в валашской новинке разобраться. А самое главное – конвоировать сей секретный и важный груз в Улле – приказано нашему геройскому взводу. Ну, точнее, тому, что от него осталось. Иначе, как поощрение, расценить такое и не выйдет. Как-никак, с настоящей войны, перед очередным штурмом – и в тыл, минимум недели на две, даже если просто сдал-принял, даром, что по реке повезут быстро. Как есть – поощрение, практически – отпуск. Сразу мне захотелось обрадовать ребят, заслужили. Однако, как оказалось, не все еще. Гэрт сообщил, что Борьке дают ефрейтора, по совокупности заслуг, благо я его, как врио комода почти в каждом донесении упоминал. Ну, да и есть за что, все верно. Плюс остальным, всем без исключения, и мне тоже – очередная медалька, и значок за окопные бои. Теперь рисские. Невелика награда, самая что ни наесть солдатская, зато ею капитан может без всякого согласования и представления, своей волей наградить. И главное, в сочетании со значком, да баронскими медалями – для понимающего глаза выглядит весьма и весьма солидно. Тут же капитан налил еще по маленькой, за это дело. Я уж готов был отбыть, с указанием прислать Борьку за лычкой, да и просто подышать воздухом – жарко у капитана и душновато, сомлею скоро, на старые-то дрожжи. Ан, нет. Гэрт вдруг меня эдак совсем уж неформально за локоток, и выдает. Так, мол, и так. Рекомендую, мол, в Улле подать рапорт о переводе в армию Союза. И намекает – мол, даже на взвод на постоянно поставить меня сейчас – он не может, карьеры мне тут не сделать. А вот в Союзе – там другое дело. И на отделение меня вернуть не очень хорошо – лучше бы туда свежеиспеченного ефрейтора поставить. Как, мол, мне такое предложение? Я, желая поскорее на воздух, думал не очень долго, секунды полторы, и согласился. То ли он мне и впрямь благоволит, то ли мешаю я ему, как типун на глазу, но игнорировать такие советы от, в целом крайне благожелательно ко мне все это время настроенного начальства – не только глупо, но и неприлично.

  И вот, трясемся мы на телегах в сторону реки, уже второй день, сопровождая обломки, и здоровенный ящик с опечатанным пакетом документов. А в этом же ящике – и мои бумаги, тоже запечатанные, пусть и не так строго, не полдесятка грозных сургучей, а всего лишь бумажка с ротной печатью. И ключ от ящика у меня в кармане, вместе с обязанностью его дважды в сутки проверять, и выставлять на стоянках у него отдельного часового. Это из минусов, если можно считать за минус. Из плюсов, кроме того, что мы уехали от войны, еще грозное письмо, по которому у нас нет проблем ни с ночлегом, ни с лошадьми, и нехилые командировочные на пропитание и 'прочие нужды'. Прочие нужды учится оформлять Борька. Как ему лычку дали, так он аж расцвел. На человека стал похож, толстая абизяна. Как и зависть у Коли. Ну, что поделать – шалопаям, пусть и весьма умелым и талантливым, лычки не дают! Даже на второе отделение поставил не его, а Бака, старшего расчета одной из полуторок. К Боре в отделение добавил второго командира расчета – Оржи. Пушки мы сдали, а ребята эти дельные, правильные, и умелые весьма. Как ни крути, лычка в ближайшее время Коле не светит, без боев он-то как раз карьеру не сделает. Да и не подняться ему выше ефрейтора, не командир он, ну никак. Так что – пусть завидует, его проблемы. И то сказать – еще вопрос, кому проще, ему, или мне, с непонятным положением временного комвзода. А Борьке учиться надо, полгольдена в день на всю нашу ораву списать дело не самое простое, пусчай привыкает, командиру без этого – никак невозможно.

  На четвертые сутки добрались до того самого лагеря, где проходили подготовку. Лагерь не уменьшился, но изменился. Половина – госпиталь, половина – учебка. Неправильно, конечно, моральный дух пушечного мяса не поднимает ни разрастающееся кладбище, ни калеки, коих регулярно оправляют в тыл, ни рассказы выздоравливающих. С другой стороны – выздоравливающими, особенно сержантами и офицерами, тут же разбавляют мычащее стадо новобранцев, кое-как доводя до условно-боеспособного состояния зеленые роты. Тут мы зависли еще на сутки – пароход ходит по расписанию, и даже грозная бумага с автографом самого Бальта Луррского не может этого изменить. Разве что нас загрузят в первую очередь, оставив кого-то из калек дожидаться следующего парохода. Хотя, может, и всем места хватит, баржи-то большие и обратно порожняком идут.

  Тут-то нам повезло – нашелся наш Хумос. Прибежал, голоса знакомые заслышав. Однако – тоже уже ефрейтор, с лычкой. Как выяснилось – успел отличиться, взяли его, дурака, с собой господа-офицеры на пикничок с девками деревенскими, надоело им, вишь, в селе, развеяться захотелось. Ну, дрова колоть, воду таскать и все такое – солдатик нужен. Не господам же офицерам этим заниматься. Хумос, мало что дурак, но парень сообразительный, отказываться не стал – и наелся господской еды вдоволь, и девки, когда господа офицеры изволили перепиться и уснуть, без внимания его не оставили. Кабы не девки, точнее одна из них, совсем уж ненасытная, он бы тоже с обжору спать завалился. И зарезали бы всех там эти валашские погранцы. Ободранные, голодные, они отступали от перевалов, винтовки уже давно побросали за ненадобностью – патронов нет, нести силы кончились, остались с револьвером да тесаками. Только револьвер, на их беду, осечку дал – видать, подмочили патроны, через речки переправляясь, а уж потом втроем против Хумоса с дубиной они долго не выдержали, как офицера спьяну стали материться, и обещать Хумоса пристрелить, так те ребята и сдали, побросали железки, и в плен сдались. Дело бы, может, и иначе обернулось, да этот дурак, натянув штаны, велел девкам в деревню бежать, и сообщить все кому-нибудь из военных. А сам остался охранять так и не проснувшихся офицеров, и кормить валашцев. Дело, так или иначе, получило огласку – и Хумосу выпала лычка, а офицерам разжалование. Вот и убрали его подалее, от греха, и предстоит ему вскоре топать аккурат туда, откуда мы и явились. Война – безумно красивая штука, постоянно требует жертв.

  Долго думать не стал, хоть я всего лишь и сержант – но с грозной бумагой. Да еще и временно комвзвода. Хотя, Хумос говорит, ходят слухи – на взводы собираются сержантов ставить, а лейтенанта на роту. Не хватает офицеров, потери большие очень. Ну да, я еще и заслуженный фронтовик. И не все трофеи выпил. Минус фляжка горилки, конфискованной у встреченного селянина (похоже, контрабандиста, больно уж рад был, что парой фляжек отделался), и получил Хумос предписание вернуться в свой взвод. А взвод – вот он туточки и есть. Нашего полку прибыло, это хорошо.

  И вторая неожиданная встреча случилась у меня в этом лагере. Отправившись искать свинтившего в поисках продажной светлой любви Колю, решил я срезать через госпиталь. Чорт меня толкнул под руку туда посмотреть, но что-то потянуло подойти к одиноко покуривающей фигурке в сером, кровью заляпанном халате. Он на шаги обернулся, смотрит, не узнает, а я его, хоть и похудевшего, сразу узнал.

   – Доброго Вам вечера, господин батальон-лекарь Берг. Вот, значить, и свиделись.

  Прежде всегда растрепано-добродушный, а сейчас какой-то осунувшийся и задумчивый, врач осматривает меня, явно не узнавая, чуть щурясь, потом спрашивает:

  – Э, простите... сержант?

  – Бывший рядовой второй батареи форта Речной, вашбродь – вытягиваюсь я – Вы, если не запамятовали, еще меня... кхм... с товарищами, значить, отговаривали в нашего, чтоб ему демоны печень жрали, коменданта стрелять.

  – Да... да-да-да – закивал головой он – Да-да, припоминаю... кажется, да, я Вас тогда видел, да-да...

  – Ну, может и не припомнили Вы меня, нас-то там таких много всяких таких было, а я Вас, мастер Берг, уж не спутаю!

  – Да-да... много было – все как-то так же растеряно-задумчиво, глядя куда-то сквозь меня, словно сам с собой говорит Берг – Много... да, я уговаривал не стрелять...

  – А вот, все же, не в обиду, мастер Берг. А зря Вы нас тогда отговорили. Конечно, так-то оно сказать, мы б тогда точно сдохли, и не мы одни. Но только – такого паскудства, как вышло – не было бы. Хотя, мне-то, конечно, оно грех бы жаловаться. Ан вот оно все же.

  – Да... Вы знаете, сержант, я и сам жалею, что помешал пристрелить нашего коменданта. Такая, знаете ли, сволочь он оказался...

  – А уж за это не переживайте. И начштаба свою пулю получил, и коменданта, так и подавно удавили за дела его.

  – Как? Кто же это?

  – Пулю начштаб в атаке словил, нашим штрафным взводом командуя, а коменданта, за трусость – по приказу барона Вергена. Ну, не самого конечно барона, по порядку, стало быть, бароном установленному.

  – Штрафным взводом... барона Вергена... Да-с, барона! – как эхо, сам себе повторяет доктор, потом смотрит на меня в упор, и выдает – Ну, и поделом им обоим, уж они-то заслужили, не меньше моего уж точно. А Вы-то сам как? Простите, я уж имени-то Вашего, сержант, запамятовал...

  – Йохан я, мастер Берг. С Севера. А мне-то чего? Комендант, сволочь такая, расстрелял господина вахмистра с господином лейтенантом, да еще кое-кого наших. Нас в кутузку, потом – в штрафную роту. И на перевал – укрепления брать. Там я оконтузился, зато не оконфузился – дали амнистию. Пошли потом вместе с Свиррским сводным полком в Валаш – да там... в общем, неудачный вышел поход. Но остатки моего взвода вернулись, тоже амнистию получили, да от барона – в рисское войско. Дальше, с этого ж лагеря – да и помотало нас, до самых укреплений, там... Ну, в общем, что осталось от взвода, на который меня временно поставили – сейчас в Улле едет. С... поручением, Вы уж не обессудьте, про то больше не скажу, не положено. Так вот, в общем. Не сказать, чтоб плохо, хотя никому б не пожелал. А у Вас оно как, мастер Берг?

  – У меня... – посмотрел куда-то на горизонт врач – У меня... Я ведь, голубчик, о раненых пекся очень. Много их больно было, весь лазарет забит. И это только лежачих.. Я ведь, понимаете, думал – что вот, мол, ежели мы с баронскими договоримся, то и они с нами... ну, то есть, все по честному. Вы, конечно, усмехаетесь – а я ведь и вправду так думал. Что раз мы им крепость без боя сдаем – то и они нам потом вреда чинить не станут...

  – И как? Не стали?

  – Не стали? А, пожалуй что, и не стали. Вы, поди, лагерь-то у форта видели? Хоть и остатки его? Да-с. Рвы, в них и уборная. Пологи растянули, старые, в прорехах все, солома на землю – куда ж пленным лучшего желать! И еда, хуже, чем скотину кормят. Нет, мне-то, как лекарю, чуть получше давали, но пусть я и делился с кем-то – да много ли с того проку? Еще и насмехались господа офицеры – мол, сам вызвался с ранеными быть... И главное... Лекарств даже никаких не было. Вообще. Бинты я сам к реке ходил стирать, меня выпускали. Пока деньги не кончились, ходил в городок в аптеку – да только на полсотни раненых на свои-то деньги не особо купишь всего. Кто ходячий был, те в основном просились в работу чтоб их взяли, да хоть в каменоломни, а кто лежачий... Эх! О чем говорить. Как дожди начались... сыро, холодно, пологи от дождя не спасают, солома подмокла, потом и гнить начала. Так они и стали иногда и по нескольку в день... Солдаты, что охраняли, все ругались – им же копать ямы приходилось, больше некому, я раз попытался, так промок и сам чуть не свалился с воспалением. Потом уж, как всего с десяток и осталось, солдаты стали предлагать мне, что придут ночью, да всех тихо переколют штыками – и им проще, и мне, и раненые чтоб не мучились. Знаете, я отказался. Хотя, наверное, зря. Недели с тех пор и не прошло, как все они и померли. До единого. Так что, сержант Йохан, выходит, что сдержали слово, вреда нам не чинили. Не убили никого. Да только, все одно – ни один из тяжелораненых у меня не выжил. Так-то вот...

  – И... что же дальше, мастер Берг?

  – Дальше? А что мне оставалось там делать? Деньги я все извел, идти с прочими офицерами в лагерь... Да как-то не хотелось мне до конца войны сидеть там, тем более что, после того что в крепости было... Временно меня в крепости оставили, а там стали уговаривать в их армию перейти. Ну, к барону-то я не мог идти. После того, что они с ранеными сделали. В крепости остаться, там из Союза гарнизон... как-то слишком в памяти все это было.... Не смог. Подался вот тоже в рисское войско, сначала в госпиталь в тылу, а потом и сюда отправили.

  – Ясно... Ну, да, работы тут вам немало. Мы как уходили – последний и решительный штурм готовили. Чутка взять укреплений осталось. Мы не смогли. Так что скоро Вам привезут... свежего солдатского мяса.

  – Эк вы, голубчик... Ну, да, вам, на фронте, оно понятно, без цинизма нельзя, иначе и рассудком можно повредиться... Да только, я, наверное, тайны не открою какой.... В общем, сегодня только офицеры обсуждали, ну а я, как батальон-лекарь – все ж к лейтенанту приравнен, и не особо они и воротятся – спирт-то всем нужен... Да-с, так вот. Только что прискакал нарочный, его на лодке и на тот берег. В общем – отступили валашцы. С Юга поднажали, сворачивать им фланг стали – и, говорят, взорвали форты и пушки, и отошли, забрав, что смогли. Оттянулись на переправы, на дальний столичный обвод. Нет, конечно, это еще не конец войне, и даже не победа в сражении – но, несомненно, успех. И передышка в боях, для всех, на какое-то время. Сержант, неужели вы не рады этому?

  Твою ж мать, только и получалось подумать. Вот уррроды. Неделю! Неделю, сука, подождать еще – и валашцы сами отошли. Какого хрена нужны были эти атаки в лоб? Как обычно, отрапортовать о взятии? Или таки был смысл – может, как минимум, не смогли снять что-то с нашего участка, и потому удалось на юге? Очень, очень хотелось бы верить, что не напрасно...

  Доктор Берг все говорил что-то, но я отключился, исправно кивая и поддакивая, а сам вспоминал, все, что было до того, как я написал Гэрту последнее внятное донесение, и заперся в кубике в компании трофейных фляг с сивухой.

  ***

  ...Выскочив тогда позади всех наших из траншеи, я из всех сил поднажал, вот уж правда, 'свету белого не взвидев', аж в глазах темнеет от боли, кто бы мог подумать. Как в тумане рванул вперед, словно на коньках бегу, отмахивая зажатым в руках карабином влево-вправо, и то сказать, не бегу, а с ноги на ногу прыгаю, словно по кочкам на болоте. Так боль не то что меньше, но как-то быстрее, что ли, чем если медленнее наступать. Башку набычил, и наклонясь – вперед и попер. Оттого конечно и не видел, что вокруг творится, ну, да так рассудив еще до того, что в нонешних раскладах командиру командовать незачем, максимум, что могу сделать – это геройски всех личным примером вперед увлечь, рвануться, так сказать, как Александр Маресьев на амбразуру. Так и пер себе, стараясь отвлечься от боли – получается, шагов сорок пропрыгал, а казалось – минуту, если не больше... Тут меня какая-то сволочь за воротник дернула, я чуть не споткнулся, с темпа сбился, и в себя пришел.

  Ну, я всегда же считал себя везучим. И тут тоже – полсекунды я столбом стоял, соображая, кому в лоб прикладом дать. И ведь так и не попали. Опять повезло. А потом конечно упал, прыгнув вниз на землю, как сам своих учил когда-то – ноги с-под себя выкинул назад, и тут же шмякнулся. Потому что вокруг воздух напрочь для человека вредный и опасный – содержание свинца превышает предельно допустимые нормы по всем статьям. И чорт бы с ним, с этим свинцом, кабы просто так – так ведь он же, гадость такая, летит в этом самом распоганом воздухе, со всей своей горизонтальной скоростью и кинетической, мать бы его, Ньютона, энергией. Что, в общем-то, и есть главный вред для организмов, даже ничем неизнеженных и неизмученных. Проще говоря – врезали валашцы со всех стволов. Славно врезали. Неизвестно, что там наши себе в штабах думали, но у валашцев похоже – полные окопы стрелков. И кроют они почем зря на всю обойму. Да еще тарахтят аж несколько пулеметов – впервые я тут попал под настоящий пулеметный огонь, и вовсе не сказать, чтоб ностальгия какая замучила, скорее, наоборот появилось настойчивое, и, к сожалению, неосуществимое желание выдернуть ноги здешнему дяде Максиму по фамилии Хайрем. В добавок затрещала сверху шрапнель – хорошо хоть, редко и неточно, больше куда-то в тыл наш пули посылая.

  Все это я ощущаю и обдумываю, валяясь на-в чистом поле, перед столбиками с жиденько натянутой колючкой. И прикрывают меня от валашцев только что лежащие у самых столбиков несколько тушек в фельдграу. А поверху словно дурной дождик, решивший вдруг пойти не вдоль а поперек, параллельно земле. Машинально полез рукой поправить плащ-палатку, которая скаткой перекинута через грудь – а то, как меня эта сволочь дернула так как-то сбилась. И соображаю тут же, что эта сволочь не просто так меня дернула, а еще и улетела куда-то дальше – и смотри-ка ты, смешно вроде – а в лохмотья порвала брезентуху-то, на ремонт минимум.

  Тут я от этих глупостей отвлекаюсь – отчетливо видно, как начинает месить грязь в нескольких метрах от меня пулевыми попаданиями. Сразу видать, пулемет со станка, с форта наверное, не иначе – кучно идет, даже слишком кучно, вот начал, двинулся ко мне, я даже испугаться не успел, только подумал – вот и крышка. Однако ж, пройдя метра три вдруг повернул, отдаляясь, словно по кругу идет, по спирали – ну, ясно, приспособа у него там, автоматически рассеивание дает. Ща пару спиралей еще нарежет, и точно мне крышка, на то оно и рассчитано – гарантированно засеять пулями площадь... Фигушки, башка уже соображает, и потому, не думая – рывком чуть вперед, там торчит какое-то бревно и воронка. Вскочил, три прыжка, перекатился, и весь в грязи – в воронку. Вжался под обломок бревна, стараясь уместиться на дне не такой уж и большой воронки. И несколько минут липко потея ждал, пока эта сволочь до меня доберется, уже вовсю сам себе представляя, как он, автомат, робот поганый, методично засыплет все вокруг, в том числе и мою воронку, пулями, порвет мне бочину – а иначе ну никак не лечь, и сдохну я тут, в грязи, потому как от такого количества ранений мне однозначно каюк. Когда рядом стало хлюпать-чвакать, оскалился, зажмурясь от страха, и сжав зубы стал материться, поминая всех сразу, от местного Максима и вражеского пулеметчика до Бальта Лурского и князя Вайма, а заодно и того, кто на свой лад пошутил, отправив меня опосля смерти вот в этот мир. Пожалуй, если б я в этот момент и обмочился, то не удивился бы, да только, похоже, организму уже было не до таких глупостей. Ну а там и наконец-то эта тварь прошлась и по моей воронке.

  Я все же сам себя перепугал – надо ж понимать, патрон-то тут хоть и винтовочный, а по сути не сильнее старого калашниковского – так уж здесь повелось. Да где-то с километра, если не больше – в общем, долетало оно весьма себе эдак навесом, но не сказать чтобы совсем сверху – а уж насчет пробить и вовсе силенок не хватало. Простучало оно швейной машинкой по бревну, шлепнуло парой пуль в дальний скат воронки – и -двинулось дальше. Да, пожалуй, и не будь бревна – ничего бы мне тут и не грозило. Но все одно неприятно.

  Однако, чуть в себя пришел, обдумался немного, ружье от грязи протер, хотя все одно заляпано все, морду рукавом вытер, но почувствовал, что только больше грязи размазал. Чего дальше-то делать? То, что атака захлебнулась, толком не начавшись, уже ясно. В памяти всплыло – когда я стоял, озираясь в поисках дернувшего за ворот обидчика – окрест больше стоящих-то никого и не было. Чуть поодаль сидел кто-то, да только поза такая... видал я уже тут таких, севших, с ружьем в обнимку – и потом долго еще так сидит, пока совсем не порвет пулями или взрывом не опрокинет. Стало быть, остальных всех или побило, что, конечно, вряд ли, или залегли. Стало быть, атаке конец. Дальше-то чего? Артиллерией нас не накроют, скорее всего – боятся, похоже, валашцы, свои траншеи слишком близко. Да и со снарядами у них, наверное, не очень-то густо. А вот пулемет... но ведь тоже – сколько патронов надо? Вот ведь и тот что меня чуть не убил – замолк, они тут нескорострельные, ленту на пятьсот патронов пару минут выстреливать может, однако тоже не бесконечно. Нет, пулеметами они нас не особо-то и возьмут. А вот если в атаку полезут... у нас же там никого, пустые окопы... Один лейтенант союзный при нагане – страшшшная сила... Хотя и враги этого не знают. Но все одно страшно – дернулся сам, едва не выглянув сдуру, почудилось – вот сейчас на краю воронки возникнут перемазанные землей усатые морды, со штыками да тесаками в руках, как навалятся да и прикончат. Гранатный подсумок проверил и расстегнул, кобуру потрогал, прислушался – нет, пожалуй, под такой огонь ни один храбрец не сунется ползти в атаку – а как стихнет – всяко какое пыхтение-звяканье услышу. То ладно, но делать-то что? Приказ выполнить мне ну никак невозможно, а геройски сдохнуть, просто высунувшись под пули – глупее некуда. Даже ведь как политрук Клочков проорать, что отступать некуда, а то расстреляю – не успею. Издырявят с азартом, как курицу в тире. Вот жеж суки, чего они там себе в штабах думали... Хотя, чего думали, понятно – кто-то решил сыграть в орлянку с судьбой. Нашими бошками, естественно – а чем еще штабным дядям играть? Ну и проиграл. Есть только слабая надежда, что это не сам Бальт Лурский, а значит, возможно, этот неизвестный нам урод, затеявший героический штурм, угробит свою карьеру. Надежда так себе, но хоть что-то должно согревать душу. А делать что-то надо. Вспомнил всех своих ребят, и решился. Достал свисток, хорошо хоть – машинально сунул его за ворот, не испачкал, не забил грязью – да и отсвистел, к демоновым родственникам, сигнал отхода. Вот и все. И пусть уже потом хоть и под суд. Да и выкручусь – у меня атака захлебнулась, а траншеи пустые. Совру, что враг начал готовиться к контратаке, и пусть докажут.... Хотя, если нужен будет виновный в срыве штурма – то никто ничего никому доказывать не станет. Да и наплевать, все одно уже сделано.

  И тут слева, потом справа, и далее по фронту – засвистали такие же сигналы – отход. Ну и тут же сыпанули валашцы гуще – похоже, кто-то сдуру вскочил, и их теперь азартно расстреливали. Снова ненадолго включился пулемет, но быстро смолк – далековато, не успевает пулеметчик нормально отработать – сюда от него пуля летит секунды три, наверное, а то и больше. Однако ж – сигнал подан, а там – выбирайтесь сами кто как сможет. Ко-то и перебежками запросто может суметь, кто ползком – в конце-то концов, не так-то и просто им будет всех пострелять...

  Тут бы и мне надо озаботиться, да только у меня, похоже, завелся на той стороне горячий поклонник и почитатель – заметил, падла, куда я от пулемета прятался – и сразу же едва не прострелил высунутую на стволе шапку. С другого края высунул спустя минуту – тут же чиркнуло по бревну и взбило грязь на том краю воронки. Бдит, гаденыш. Пусть и промазал оба раза – но в стрелялки с ним играть дело дохлое, тем более что к такой наглости тут же радостно присоединятся еще желающие. Будь тут метров триста хотя бы, да камни какие, или хоть рельеф, кусты – можно было бы сдуру ввязаться в такой блуд. А так – дохлый номер. Остается только темноты ждать, да тихо мерзнуть в грязи. Демоны ацкие, ну почему тут не принято лопатки с собой таскать, а?

  Мерзнуть долго не пришлось. Все же, похоже, в штабах не только совсем сволочи, но есть еще и несовсем. Часа не прошло – как таки грохнуло у нас в тылах, затрещало, словно полотно рвут – и спустя секунды дошел рев тяжелых шестидюймовых бомб, а потом жахнуло звонко, совсем рядом, казалось, только что из воронки не выбросило. Однако, уже не первый раз за уши – хавальник вовремя раззявил, ухи прикрыл – не оглушило, и услышал, как снова по всему фронту свистят отход, причем так мне показалось – с наших траншей свистят. Тут до меня долетает знакомый запах – ну, да, пушкари да минометчики, снова спасители наши – дымка подкинули, а шестидюймовая если мина дымовая – это о-го-го какое облако! Видать, вперемешку с фугасками жахнули. Думать тут долго нечего, извернулся, и как мог, на затекших-то лапах, поскакал-поковылл вприпрыжку, как собака побитая, к траншее. Да на ходу в свисток этот дурацкий свистеть пытаюсь, пока он на очередном прыжке из пасти не выпал. Так и доскакал, да и натурально свалился в нашу траншею. В эти почти трехметровые канавы, да с настилом внизу, прыгать не получится – только падать на край, да сползать переворотом – проверено уже, что так и безопаснее и быстрее. Да и враг часто секунду теряет, принимая валящееся тело за убитого или раненного, и иногда и вовсе отвернется, а порой не стрельнет, а штыком потянется колоть. Выдохнул, огляделся – довольно много народу, какие-то перепуганные новобранцы, тыловики с карабинами, мелькнули даже пара драгун с шашками – видать, кто-то в штабе сообразил, чем пахнет керосин, и озаботлися прислать хоть кого-то. А вот и старый знакомый, союзный лейтенант, бледный и перепуганный. Ну, все нормально, кризис преодолен, пошли обычные боевые будни, чего сказать. Зато никто не упрекнет командующего, что он сделал меньше, чем мог...

  – Тьфу – выплевываю изо рта невесть откуда взявшуюся там землю – Демонову матушку во все щели... Дайте, братцы, чем морду хоть от грязи обтереть...

  ***

  ... Из всех моих ребят в сразу поле положили только Серга. Жаль, но хоть, говорят, не мучился. Первым же залпом, наповал. Ну и всех киборгов вымели из моего отделения – впрочем, что мне уже то отделение, на мне взвод висит.

  А во взводе печально – половины, считай и нет, от того что утром стартовали. Правда, принесли приказ от капитана – оказывается эти вот молокососы, судя по необмятой толком форме военного пошива – самые что ни наесть новобранцы – это наше пополнение. Они, на их, да и наше счастье, просто не успели добраться к нам до начала атаки, заплутали. Может и специально, я б сам с удовольствием бы заплутал, да не вышло. А все равно сволочи. Серга конечно тоже жалко... И остальных...

  ... Мари кричала, наверное, пару часов. Откуда-то из воронки с нейтралки. Сначала звала на помощь, потом просто кричала, чтобы бросили гранату. Дура девка, кто ж просто так не глядя будет гранатами раскидываться. Не попасть же, да и где она там? А если высунуться, чтоб посмотреть... Вон, высунулся, хорек малолетний – валяется ее Петруха в углу с простреленной башкой. Дурак, бля. Хорошо хоть, кольцо с гранаты не успел дернуть, а то бы и еще кого прихватил. Свалился сразу, едва высунулся – прямо под ноги и без того никакому лейтенанту – тот теперь сидит и блюет в уголку. Ходил я, скрипел зубами, и покрикивал на всех, чтобы не высовывались. А то поначалу порывались снова в атаку рвануть. То мне тут мяса мала накрошено. Огрел легонько прикладом Колю, который плакал в углу, как гимназистка – нашел время. Наорал на Борю, топтавшегося с перекошенной мордой, постоянно мне мешаясь на пути. Нарычал на сбившихся в кучу новобаранцев. Господи, да когда ж она уже замолкнет-то? У нее ж револьвер с собой был, нешто патроны все расстреляла?.. Постепенно крики с нейтралки стихли, и я, потребовав принести воды, отправился в кубик. На входе едва не споткнулся – какая-то сволочь положила мне на пороге дохлую крысу. С испачканной белой краской спинкой. А внизу, на столе, меня ждал тот конверт, что я отдал Мари и велел ей держать при себе – с 'завещанием'.