Текст книги "По Мещёрскому краю"

Автор книги: Алексей Попов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)

Посмотреть на петину находку сбежалась вся наша группа. Даже самые отъявленные скептики, вроде Серёжки и Владика, притихли и сделали вид, что они тоже всегда интересовались археологией. Мы разбрелись по песчаной косе, с любопытством набрасываясь на каждый подозрительный камешек, в которых наше воображение хотело видеть наконечники стрел или каменные скребки для звериных шкур.

Теперь уже никто из нас не сомневался, что именно здесь, на самом берегу Пры, и находилась стоянка древних жителей Владычинского полуострова.

В старину земли были населены слабо. На десятки километров вокруг не было человеческого жилья. Одни леса, звери, да реки. И если уж стояли рядом два поселения, то, наверное, было это место и рыбное, и для охоты добычливое. Видимо, к такому «густонаселённому» первобытному району и принадлежало Мартынове озеро.

На другой стороне Пры, напротив Владычина, археолог И. К. Цветкова в начале пятидесятых годов обнаружила ещё одну стоянку древних жителей Мещерского края. По своему значению, по количеству уникальных находок и интереснейшего материала, добытого в ходе раскопок, эта стоянка является сейчас наиболее значительным памятником каменного века на территории Рязанской Мещеры.

Если ехать вниз по течению Пры от Стружан, то вскоре справа покажется цепь высоких песчаных дюн, которая тянется вдоль берега на протяжении около четырёх километров. На одном из этих песчаных холмов даже издали можно заметить столбы с охранной доской. Это и есть Чёрная гора, где в течение нескольких лет проводит раскопки археологическая экспедиция государственного исторического музея под руководством И. К. Цветковой. Этот песчаный холм не случайно носит такое, на первый взгляд, странное название. Стоит только его увидеть, как сразу замечаешь, что по цвету он отличается от соседних холмов. Все они, как правило, светлые, сложены из белых кварцевых песков. Зачерпнёшь такой песок рукой, и он маленькими светлыми струйками бежит сквозь пальцы, как в песочных часах. А этот холм тёмный, почти чёрный – песок в нем смешан с пеплом костров, золой и различными органическими остатками, которые являются верными спутниками каждой большой первобытной стоянки. Поэтому и назвали местные жители этот холм Чёрной горой.

В выкидах земли на месте раскопок можно увидеть много интересных вещей: остатки рыбьей чешуи, кости птиц и животных, осколки раковин, моллюсками которых питались обитатели стоянки, глиняные черепки…

Раскопки на Чёрной горе ведутся несколько лет, и уже сейчас видно, какой большой интерес представляет эта стоянка для науки. Поэтому хочется предупредить туристов, путешествующих по Пре, чтобы они заботились о сохранении столь интересного археологического памятника.

На местах древних стоянок, которые находятся под охраной государства, категорически воспрещается разрывать землю и вообще предпринимать какие–либо самостоятельные поиски. Раскопки могут производиться только по специальному разрешению и под руководством археолога. Другое дело–обследование песчаных дюн или поиски по берегам рек и озёр древних черенков и каменных орудий, которые могли быть вымыты водой. Здесь туристы могут оказать существенную помощь археологам, навести их на след новой, ещё не открытой стоянки или могильника. В случае удачи об этом надо немедленно поставить в известность местный краеведческий музей, Московский институт археологии или Государственный исторический музей, точно зафиксировать место находки, составить её подробное описание.

Дюны возле деревни Фомино были заселены ещё в период нового каменного века, четыре с половиной тысячи лет назад. Это было большое поселение, в котором, как и на Владычинской стоянке, жило племя охотников и рыболовов. Культура этого племени была на достаточно высоком уровне. Археологи обнаружили на Чёрной горе большое количество изделий из керамики, кремниевые и костяные орудия–скребки, ножи, тесла, наконечники стрел и дротиков, кинжалы, рыболовные крючки, мотыги из кости и рога, гребни для расчёсывания пряжи, украшения в виде привесок из зубов животных, миниатюрные тщательно выделанные скульптурки с изображением птиц, оленей… Смотришь на них и думаешь – каким талантом, трудолюбием и художественным вкусом должны были обладать первобытные мастера, чтобы из костей птиц и диких животных вырезать эти скульптурки и украшения грубыми каменными ножами. Археологи нашли на Чёрной горе так много костяных поделок, оружия и орудий труда, что это наводит на мысль о существовании в этом месте неолитических мастерских косторезов, ювелирных дел мастеров.

Особый интерес представляют три уникальные первобытные флейты, сделанные из трубчатых костей животных. Сверху в них аккуратно просверлено по четыре круглых отверстия, а поверхность одной из флейт покрыта тонким нарезным орнаментом, напоминающим полосатый ствол берёзы. Это самый древний музыкальный инструмент, найденный в Европейской части Советского Союза. Видно, уже в те далёкие времена люди были не чужды красоте, уже тогда думали не только о хлебе насущном.

Несмотря на то что флейты пролежали в земле тысячи лет, они настолько хорошо сохранились, что на. них до сих пор можно играть. Две из этих флейт вместе с другими находками Рязанской археологической экспедиции экспонируются в Московском историческом музее, а третья занимает почётное место в Ленинградском институте театра, музыки и кинематографии.

Когда речь идёт о нашем далёком прошлом, всегда хочется знать: какими они были, эти древние жители Мещеры, и как они выглядели внешне? И на этот вопрос скоро ответят учёные. Дело в том, что Чёрная гора–это не только стоянка, но и древнейший могильник, где найдено около тридцати погребений. Многие скелеты настолько хорошо сохранились, что по ним можно восстановить облик человека черногорской стоянки. Известный скульптор–антрополог Михаил Михайлович Герасимов уже приступил к работе, и скоро мы увидим, как выглядели древние обитатели таинственной Чёрной горы–охотники и рыболовы, косторезы и музыканты (Подробнее о стоянке Чёрная гора и найденных в ходе раскопок предметах можно прочитать в публикациях начальника Рязанской археологической экспедиции Московского государственного исторического музея И. К. Цветковой: «Стоянка Чёрная гора» («Краткие сообщения о докладах и полевых исследованиях института истории материальной культуры». Вып. 75, М., 1959); «Флейта, которой тысячи лет» (журнал «Наука и жизнь», 1, 1965)).

…Вечером, когда зашло солнце и на землю спустились сумерки, река Пра показалась нам ещё более прекрасной и таинственной. Из–за сосен выкатилась луна, похожая на щит древнего воина, и залила и реку, и дюны, и луга каким–то холодным серебристым светом. Мы сидели у костра и молча смотрели, как магические светлые огоньки медленно пожирают толстые сосновые сучья. Вот так же, наверное, сидели у своих костров и те древние жители Мещерского края, сидели и задумчиво смотрели в таинственное и непостижимое огненное чудо. А где–то вдали слышался звук первобытной флейты. И так же ласково бормотал камыш, гулко шумели верхушки огромных сосен, а на их бронзовых стволах играли отблески первобытных костров.

Кто знает, может быть, не случайно выбрали древние люди это место для своих поселений. Может быть, оно просто понравилось им своей красотой, своими сое новыми борами, чистым, как родниковая вода, воздухом: ведь они тоже понимали толк в красоте.

На память об этих двух чудесных днях у нас осталась искусно вырезанная Петей из куска дерева фигурка древнего человека, которую мы храним среди прочих мещерских трофеев. Она стоит на полке, и маленький человек с раскосыми глазами и заострёнными скулами гордо взирает с высоты пятиэтажного дома на вереницы машин, со свистом проносящихся по Ленинградскому шоссе.

Встреча с Есениным

«В этом городке, как нарочно, было собрано все, чем хороши такие наши городки: домики с рассохшимися мезонинами, цветные стекла на крылечках, старые вязы, гулкий деревянный мост через чистую реку, металлический крик потревоженных гусей, дамба у моста с дуплистыми седыми ивами и пыльной травой по откосам, мальчишки с удочками, суетливые галки, плотники с пилами, завёрнутыми в холстину, девушки, царственно несущие на коромыслах полные ведра с водой, жалобный свисток паровоза на узкоколейке, погромыхивание далёкого грома над заповедными лесами, снеговые вершины грозовых облаков». Эти тёплые слова написаны Паустовским о маленьком тихом мещерском городишке со странным названием – Спас–Клепики.

Рассказывают, будто в далёкую старину в глухих лесах поселились здесь братья–разбойники Клепиковы, которые, разбогатев на грабеже, построили церковь в честь Спаса. Потом на этом месте выросло село Спас–Клепики. По другой версии церковь Спасу воздвигли в честь избавления от разбойников Клепиковых, которых будто бы поймали и казнили. Существует и ещё одна легенда: в склепах–углублениях, вырытых в земле, на том месте, где сейчас стоят Клепики, спасалось население, бежавшее в глухие мещерские леса от преследования татар.

Как будто бы ничего особенного нет в этом, похожем на большое село городке: ни огромных фабрик и заводов (кроме двух небольших предприятий), ни знаменитых музеев, ни театров и высших учебных заведении. Но как только вы оказываетесь вот в таком городке, то сразу попадаете под обаяние его тихих пустынных улочек, упирающихся прямо в поле, маленького пыльного скверика с вертушками вместо калиток всей его медленной и немного сонной жизни.

Впрочем, и эта медлительность, и эта размеренность очень обманчивы. Чем больше знакомишься с этим городком, тем все меньше он кажется таким тихим и безмятежным, каким описал его Паустовский. Нет уже гулкого деревянного моста через Пру – вместо него построен отличный бетонный мост, по которому мчатся комфортабельные автобусы, не видно плотников с пилами, завёрнутыми в холстину, и девушек с коромыслами–вот уже несколько лет как в городе проведён водопровод. Но старые вязы у деревянных домиков остались, остались и цветные стекла на крылечках, и дамба с дуплистыми ивами, и ребятишки так же ловят рыбу забрасывая удочки в стремительную Пру.

Мы давно мечтали побывать в этом небольшом городке, расположенном в самом центре Мещерского края Он привлекал нас не только своею тихой и задумчивой красотой, не только своими ватными фабриками, известными далеко за пределами Рязанской области, или знаменитой узкоколейкой, так проникновенно описанной Паустовским в его «мещерских рассказах». Нам интересно было побывать в этом городе и потому, что он неразрывно связан с именем одного из самых замечательных русских поэтов – Сергея Есенина.

Рязанская земля вскормила много талантов, прославивших нашу родину далеко за её пределами: воинов и землепашцев, писателей и художников, учёных актёров. Уроженцами Рязанской стороны были академик Иван Петрович Павлов и основоположник ракетостроения Константин Эдуардович Циолковский, географ Пётр Петрович Семёнов–Тян–Шанский и знаменитый флотоводец Василий Михайлович Головнин. Многие годы прожил в маленьком посёлке Солотче, что раскинулся на берегу Оки у самой границы мещерских лесов академик графики Иван Петрович Пожалостин, а совсем недалёко от Клепиков, в захолустной мещерской деревне Егорово, родился и провёл свои детские годы известный художник–передвижник Абрам Ефимович Архипов. И в этом ярком созвездии талантов как звезда первой величины сияет самобытное дарование простого рязанского парня—Сергея Есенина, о котором Алексей Толстой сказал: «Его поэзия есть как бы разбрасывание обеими пригоршнями сокровищ его души».

Мы с детства любили и восхищались удивительно музыкальными и поэтичными стихами Есенина, наслаждались его замечательным искусством просто и вместе

тем очень ярко передавать сложнейшие человеческие чувства и переживания. Перед походом мы снова перечитали Есенина, и нам показалось, что кто–то настежь распахнул окно в удивительно прекрасный и неповторимый мир русской природы.

От его стихов так и веяло запахом свежескошенной травы и потревоженной ветром осоки, холодком утреннего тумана и дымком костра над станом деревенских косарей. Стихи Есенина помогли нам полюбить этот край ещё до того, как мы впервые попали на мещерскую землю. И всё–таки только здесь, на родине поэта, мы по–настоящему почувствовали всю поэтичность и прелесть есенинского стиха. Не случайно говорят: чтобы понять поэта, надо побывать на его родине.

Как приятно, бывало, лёжа в палатке и прислушиваясь к монотонной дроби дождевых капель, открыть маленький томик его стихов и погрузиться в чтение замечательных, чистых и прозрачных, как колодезная вода, строф:

Низкий дом с голубыми ставнями,

Не забыть мне тебя никогда, —

Слишком были такими недавними

Отзвучавшие в сумрак года.

До сегодня ещё мне снится

Наше поле, луга и лес,

Принакрытые сереньким ситцем

Этих северных бедных небес.

Это стихи о родине, о Рязанской стороне, где он вырос, провёл свои детские и юношеские годы и любовь к которой пронёс через всю свою жизнь.

Родился Есенин километрах в пятидесяти от Клепиков в селе Константинове, 21 сентября (3 октября) 1895 года. Село было большое и стояло на крутом берегу Оки. За рекой, насколько хватал глаз, расстилались воспетые потом Есениным в его стихах «рязанские раздолья».

Не видать конца и края -

Только синь сосёт глаза.

Прямо напротив дома возвышалась Константиновская церковь. Сюда богомольная бабка водила маленького Сергея молиться «кроткому Спасу». Мальчик был впечатлительный. Он с робостью и страхом косился на расписанные богомазами своды, откуда величественно взирали на него царственно равнодушные лики христианских святых.

Воспитывался Есенин у своего деда по матери, у которого было трое взрослых сыновей. «Дядья мои, – вспоминает поэт, – были ребята озорные и отчаянные. Трёх с половиной лет они посадили меня на лошадь без седла и сразу пустили в галоп. Я помню, что очумел и очень крепко держался за холку. Потом меня учили плавать. Один дядя (дядя Саша) брал меня в лодку, отъезжал от берега, снимал с меня бельё и, как щенка, бросал в воду. Я неумело и испуганно плескал руками, и, пока не захлёбывался, он все кричал: «Эх! Стерва! Ну куда ты годишься?..» После, лет восьми, другому дяде я часто заменял охотничью собаку, плавал по озёрам за подстреленными утками».

Потом он скажет о своём детстве:

Худощавый и низкорослый,

Средь мальчишек всегда герой,

Часто, часто с разбитым носом

Приходил я к себе домой.

Позже, когда подрос, взрослые стали брать его за Оку–на сенокос. Потом–ночное, рыбалки на старицах и озёрах. Бывало, целыми днями вместе со своими сверстниками мальчик пропадал в заокских лугах.

Хотя Константинове и находится в стороне от нашего туристского маршрута, но съездить туда стоит обязательно (для туристов, которые хотели бы более обстоятельно познакомиться с есенинскими местами и совершить путешествие на родину поэта, рекомендуется десятидневный плановый маршрут № 158, который начинается в Солотче). Когда идёшь по этому старинному русскому селу, то какое–то острое, щемящее чувство охватывает тебя. Широкая улица, яблоневые сады у палисадников, полуразвалившаяся церковка на берегу Оки и маленький скромный домик со старым тополем, посаженным Есениным у плетня.

Эта улица мне знакома,

И знаком этот низенький дом.

Проводов голубая солома

Опрокинулась над окном.

Вижу сад в голубых накрапах,

Тихо август прилёг ко плетню.

Держат липы в зелёных лапах

Птичий гомон и щебетню…

Этот маленький домик давно уже стал местом паломничества туристов и любителей поэзии. Сейчас в нем мемориальный дом–музей Есенина, филиал Рязанского краеведческого музея. Сюда едут со всех концов России и даже из–за границы, идут пешком, чтобы посмотреть на эти священные для каждого из нас места, где родился один из самых тонких и лирических русских поэтов.

Сестры Есенина, Екатерина и Александра, бережно хранили все эти годы семейные реликвии, которые сейчас экспонируются в музее: деревянный сундучок, где будущий поэт держал свои книги и юношеские стихи, старое зеркало, обеденный стол, стулья… Обычная утварь крестьянской семьи того времени. В саду за домом – маленький амбар с одинокой яблонькой у двери и крохотная избушка, крытая соломой. Здесь во время своих приездов в родное село жил поэт и писал стихи.

Чтобы лучше почувствовать Есенина, надо посидеть на крутом косогоре над Окой, подышать свежим воздухом, пахнущим сеном и яблоками, половить рыбу с артелью рыбаков, походить по земле, по которой ходил поэт. И тогда понимаешь, откуда и эта широта, и эта поэтичность, и эта глубокая затаённая грусть в есенинских стихах, откуда эта беззаветная любовь к родному краю, которая всю жизнь его «томила, мучила и жгла».

Край любимый! Сердцу снятся

Скирды солнца в водах лонных.

Я хотел бы затеряться

В зеленях твоих стозвонных.

Русская природа, традиции устной народной поэзии, любовь к родине–вот что питало творчество Есенина. Он, как никто, умел чувствовать и передавать красоту нашей природы, раскрывать её душу и поэзию, учить нас великой любви к родине. Где бы он ни был, что бы ни делал, его помыслы были о милой и близкой его сердцу Руси. И всю–то земную красоту он мерил тоже на свой, на рязанский аршин:

Потому, что я с севера, что ли,

Что луна там огромней в сто раз,

Как бы ни был красив Шираз,

Он не лучше рязанских раздолий.

Когда Есенин окончил Константиновское училище, дед настоял на том, чтобы его внук продолжил учёбу. Его мечтой было сделать из Сергея сельского учителя. Ближайшая учительская школа была в Спас–Клепиках, куда константиновские крестьяне часто ездили на ярмарки. Вот в этот маленький городок и отправили на учёбу будущего поэта.

В Клепиках многое связано с Есениным. Здесь он три года учился в местной церковно–учительской школе. Здесь впервые начал писать стихи и «почувствовал» себя поэтом. Отсюда никому не ведомым крестьянским пареньком приехал в Москву, удивив всех своим изумительным поэтическим талантом.

Здание церковно–учительской школы сохранилось до наших дней. Сейчас в нем находится школа–интернат. Она стоит на окраине Клепиков, рядом со средней школой. У входа – небольшая мраморная табличка со скромной надписью: «Здесь с 1909 по 1912 гг. учился известный советский поэт Сергей Александрович Есенин».

Помню, как несколько лет назад мы в первый раз побывали в этих местах. К своему знатному земляку здесь относятся с большим уважением, и поэтому едва мы переступили через порог школы, возле нас тотчас же появился добровольный экскурсовод.

– Здесь они учились, там были спальни, – охотно объяснил он.

– А в какой комнате жил Есенин? – спросили мы. Экскурсовод–парень с копной белобрысых «есенинских» волос – мнётся.

– Не знаю. Об этом лучше Григория Львовича Черняева спросите. Он ведь вместе с Есениным в этой школе учился. Он–то уж наверняка знает.

Вот уж чего мы не ожидали–так это встречи с однокашником самого Есенина. Мы знали, что на родине Есенина – в селе Константиново – живёт немало людей, которые помнили его ещё по детским годам. Но встреча в Клепиках со сверстником Есенина, вместе с ним сидевшим чуть ли не за одной партой, была неожиданной.

Григория Львовича мы застали в парикмахерской где он работал много лет. Как и всем одногодкам Есенина, ему было далеко за шестьдесят. Широкое открытое лицо, добрые, немного грустные глаза, высокий лоб обрамлённый редкими седыми волосами, делали его похожим на старого сельского учителя. Говорил он спокойно, мягко, не спеша, точно объяснял урок своим ученикам.

– Какой он был? Да такой же, как все, – весёлый шустрый, непоседливый. Любил шутку и озорство и был коноводом среди ребят.

В свободное от учёбы время ученики Клепиковской школы убегали на речку или на глухие лесные озера, где «выткался алый свет зари», ходили в ночное, катались на коньках по закованной в ледяной панцирь Пре или бродили по знаменитым мещерским мшарам… Рыбалки, ночное, сенокос, споры у костра – вот в таком близком общении с природой и мужал талант Сергея Есенина – будущего певца волшебной страны берёзового ситца.

Ещё в Москве, перечитывая Есенина, мы задавали себе вопрос: и как это простой рязанский парень, к тому же окончивший всего три класса учительской школы, приехав в город из глухого медвежьего угла, вдруг стал сочинять такие удивительные, музыкальные стихи? И откуда взялись слова у неискушённого в литературе и поэтическом искусстве рязанского паренька?

И только здесь, в родных есенинских местах, мы по–настоящему начали понимать, что не «вдруг» и «не сразу» стал поэтом Сергей Есенин, да и легенда о неграмотном рязанском пареньке, в своё время выдвинутая некоторыми литературоведами, оказалась весьма далёкой от истины.

Несмотря на тяжёлую казённую атмосферу, которая царила в Клепиковской школе, её учащиеся жили интересной и напряжённой жизнью. Они много читали, устраивали диспуты. Уже тогда Есенин увлёкся литературой и устным народным творчеством, знал наизусть чуть ли не все «Слово о полку Игореве».

Занятию литературой во многом способствовали и уроки учителя словесности Хитрова – любимого учителя Есенина. Кто знает, может быть, этот скромный сельский учитель, который учил своих воспитанников любить литературу и искусство, понимать красоту, может быть, именно он и заронил в душу начинающего поэта семена, которые дали потом такие чудесные всходы? Хитров активно участвовал в установлении Советской власти в Клепиках, боролся за ликвидацию неграмотности среди населения. Умер он в тридцатых годах и похоронен в Клепиках, на городской площади.

Жена другого учителя Есенина, и ныне живущая в Клепиках, Александра Петровна Гусева, которая вела практику с учениками церковно–учительской школы, рассказывает, как однажды она встретила в коридоре у двери Хитрова вихрастого русоголового паренька. Он робко стоял, переминаясь с ноги на ногу, держа в руках какую–то бумажку.

– Что это у тебя? – спросила Александра Петровна.

– Да вот хочу учителю показать, – ответил Есенин и протянул ей мелко исписанный листок бумаги с текстом одного из своих стихотворений.

Из таких вот листков вскоре составилась целая тетрадь, в которую по просьбе Хитрова Есенин переписал свои первые стихи. Эту тетрадь Хитров сохранил и уже после революции передал в Институт мировой литературы.

…По вечерам, когда городок погружался во тьму, в доме одного из местных парней, Гриши Панфилова, собиралась клепиковская молодёжь. Вместе с другими ребятами в кружок Панфилова входили Сергей Есенин и Черняев. Начали в кружке с разговоров о школьных Делах и чтения Ната Пинкертона и Ника Картера, а потом перешли к произведениям Пушкина, Белинского, Чернышевского, Толстого и Горького, революционным Стихам и песням. Особыми симпатиями Есенина, да и других кружковцев пользовались книги Льва Толстого. Вслух читали его роман «Воскресение», до хрипоты спорили о трактате «В чем моя вера?», хотели даже совершить паломничество в Ясную Поляну. По домам расходились за полночь, когда весь город уже спал. Взявшись за руки, шумной гурьбой шли по улицам и пели песни, пугая сонных обывателей.

Уже тогда сверстники Есенина были знакомы с его стихами. Их он читал и в кружке у Панфилова, и в берёзовой роще невдалеке от города, куда собиралась на сходки клепиковская молодёжь. Стихи нравились, но никто не придавал им особого значения, в том числе и сам Есенин.

«Стихи он начал писать с первого года своего пребывания в школе, – рассказывает в своих воспоминаниях Е. М. Хитров–первый поэтический наставник Есенина. – Стихи его всегда подкупали своей лёгкостью и ясностью. Но здесь уже (в последний год учёбы в школе. – А. П.) в его произведениях стали просачиваться и серьёзная мысль, и широта кругозора… И всё–таки я не предвидел того громадного роста, которого достиг талант С. Есенина, развиваясь беспрерывно. Мешало мне рассмотреть и то, что в нашей школе у Есенина среди товарищей–однокурсников были сильные соперники в поэтическом творчестве. Из них наиболее выдающимся был Е. Тиранов, рабочий с Великодворского стекольного завода».

В Клепиках Есенин пишет свои первые стихи: «Выткался на озере алый свет зари…», «Там, где капустные грядки», «Подражание песне», «Сыплет черёмуха снегом», «Тихо дремлет река» и другие. Они ещё во многом несовершенны и незрелы по мысли. Да и сам поэт ещё замкнут в узком мирке своих юношеских переживаний. Но уже весной 1912 года, видимо под влиянием панфиловского кружка, он выступает с первой стихотворной декларацией, где говорит о гражданском назначении поэзии. Прощаясь со своим другом Гришей Панфиловым перед отъездом из Спас–Клепиков, он дарит ему на память свою фотографию, на обратной стороне которой пишет строчки «Поэта»:

Тот поэт, врагов кто губит,

Чья родная правда мать…

В Москву Сергей Есенин едет с твёрдым желанием стать поэтом. Тихая рязанская деревня подарила России удивительное поэтическое дарование. Городу предстояло отшлифовать и отточить его мастерство.

В Клепиках как будто сам воздух наполнен есенинскими стихами. Они звучат в вас, когда вы проходите мимо сосновой рощи за школой, где, как говорят, он сочинял свои юношеские стихи, когда вы идёте по улице, носящей его имя, спускаетесь по тропинке к Пре, в которой он любил купаться со своими сверстниками. Где–то там внизу, в небольшом заливчике, под порывами лёгкого ветерка стонет тростник, словно сказочная царевна, а вдали тревожно шумят бескрайние мещерские леса.

Здесь, в этом «задумчивом и нежном» краю, Есенин вырос, здесь он учился и здесь набирала силы его светлая и чистая поэзия.

На родине Архипова

Поход – это всегда узнавание знакомство с новыми местами и с новыми людьми. Поэтому не надо спешить расстаться с Клепиками. Этот город заслуживает того, чтобы задержаться в нем ещё на два–три дня. И не только потому, чтобы как следует осмотреть его достопримечательности, не и потому, чтобы совершить отсюда экскурсию на родину другого выдающегося уроженца Рязанщины – крупнейшего советского художника Абрама Ефимовича Архипова.

Помню, как много лет назад мы с товарищем впервые попали в Третьяковку. Пробежав, не переводя дыхания, по многочисленным залам музея, мы спустились вниз, где были выставлены картины советских художников. Голова гудела от усталости и обилия впечатлений. Века, живописные манеры, названия картин и фамилии художников – все перемешалось так прочно что разобраться в этом было уже невозможно. Мы хотели было пробежать дальше, как вдруг наше внимание привлекла одна картина.

Нет, она совсем не была похожа на то, что приходилось видеть раньше. Краски! Больше всего поражают яркие, пёстрые краски – красная, голубая, оранжевая, зелёная. Наполненные солнцем и воздухом, они светились какой–то удивительной силой, радостью и здоровьем. Прямо на нас, положив сильные рабочие руки на колени, глядела розовощёкая крестьянская девушка, слегка улыбаясь пухлыми, розовыми губами Мы посмотрели на подпись: «Девушка с кувшином». Это была наша первая встреча с Абрамом Ефимовичем Архиповым.

Потом мы часто приходили в Третьяковку и каждый раз с изумлением смотрели на крепких и задорных архиповских баб. Были в них какая–то удивительная сила и мощь, и броская красота, и здоровье, и хозяйская смётка. Таким все нипочём: ни трудности, ни тяжёлые невзгоды, выпавшие на долю русских крестьянок, ни мужская работа.

…Ничего–то не боятся —

Им работать да смеяться!

– Кто нас краше?

Кто сильней?

Вызов искрится во взорах…

В них залог грядущих дней,

Луч, сверкающий в просторах,

Сила родины моей!

Так писал об архиповских бабах В. А. Гиляровский. Так их и воспринимали современники–как символ новой России, разбуженной революцией.

Смотришь на этих крепких и розовощёких молодок в пёстрых паневах, ярких платках и кацавейках и удивляешься—и где это их увидел, где подсмотрел Абрам Ефимович и откуда он так тонко, до мельчайших подробностей знает детали крестьянского быта? Такое не изучишь по книгам да по этнографическим справочникам. Нужно было самому родиться крестьянином, самому хлебнуть горестей тяжёлой крестьянской жизни, чтобы так поэтично воспеть и природу Руси, и душу её народа.

Наш народ не случайно, как величайшие национальные реликвии, хранит память о выдающихся поэтах, писателях и художниках. Михайловское, Ясная Поляна, Спасское–Лутовиново, Константинове – они ценны для советского человека не только как памятники прошлого, но и как те святые и близкие для каждого из нас места, где мужали и набирались сил могучие таланты, впитывая в себя с молоком матери и любовь к народу, и к этим русским берёзкам и косогорам, без которых трудно представить себе родину. В жизни и творчестве Архипова его родная деревня Егорове сыграла такую же роль, как для Есенина – Константинове.

От Клепиков до Егорова–пять километров. Самый короткий путь – через старинное мещерское село Екшур, известное своей ватной фабрикой. Построена она была в конце прошлого столетия разбогатевшим мужиком Иваном Дроздовым. Его брат Алексей владел ватной фабрикой в Задне–Пилеве, а на родине Архипова—в Егорове такую же фабрику построил местный предприимчивый крестьянин Дворецкий. Работали они на привозном сырьё да на дешёвой рабочей силе. До сих пор на Пре возле Екшура виднеются остатки полукустарных отбельных сооружений.

Екшур и до революции был большим торговым селом, куда по праздникам собирались крестьяне со всех окрестных деревень. Здесь была каменная церковь, устраивались ярмарки, в семидесятых годах прошлого века открылась земская школа. Вот в эту школу и бегал из соседней деревни вместе со своими сверстниками мальчик Архипов. Ему повезло. Люди, которые окружали его, старались всячески поддерживать рано открывшиеся в нем способности к рисованию. А рисовал он везде, где только мог, – мелом и углём на воротах хлева, на стенах домов, на дверях. Одним из первых рисунков был намазанный глиной на двери сарая с жерновами огромный профиль, почему–то названный Ермилом Кузмичом. Однажды в школе на уроке нарисовал черта. Не успел закончить, как к нему подошёл учитель. Взял листок, повертел в руке. Видно, рисунок понравился. «Молодец, – похвалил он мальчика. – Рисуй ещё». И усадил его за свой стол. С этого дня учитель начал давать Архипову карандаши и бумагу, стал первым ценителем его таланта.

Екшур связан ещё с одним знаменательным событием в жизни Архипова, в дальнейшем определившим всю его судьбу. Приехала как–то в село артель богомазов расписывать своды местной церкви, а вместе с ними студент Московского училища живописи, ваяния и зодчества Зайков. Отец Архипова познакомился с ним где–то на ярмарке и показал ему рисунки сына. Зайков долго молча рассматривал их, а потом воскликнул: «Да это же настоящий талант! Учиться ему надо!» Через несколько лет тот же Зайков подготовит Архипова к экзаменам и поможет ему, простому крестьянскому парню из глухого мещерского села, сделать первый шаг на пути овладения высотами художественного мастерства – поступить в Московское училище живописи, ваяния и зодчества.