Текст книги "По Мещёрскому краю"
Автор книги: Алексей Попов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)
Алексей Сергеевич Попов
Об этой книге
Волшебное стёклышко
Что такое Мещера
Ворота в Мещерский край
Поход начинается с библиотеки
В плену мещерских заколов
Пропавшее озеро
Блуждающая церковь
Чёрная гора
Встреча с Есениным
На родине Архипова
Кордон Желтова
О Бреме, ядовитых змеях и безобидных ужах
Лесная песня
По следам одного доноса
Дела рыбацкие
Брыкин бор
В царстве зверей и птиц
Земля, по которой мы ходим
Туристу – для справок
География Рязанской Мещеры
Как проехать в Мещеру
Туристские базы
Маршруты туристских походов
Что читать о Мещере
Окский государственный заповедник
Алексей Сергеевич Попов
По Мещёрскому краю
Тот, кто видел хоть однажды
Этот край и эту гладь,
Тот почти берёзке каждой
Ножку рад поцеловать. С. Есенин
Я много видел живописных и глухих мест в России, но вряд ли когда–нибудь увижу реку более девственную и таинственную, чем Пра. К. Паустовский
Об этой книге
Эта книга о Рязанской Мещере—о тихом и задумчивом лесном крае, расположенном неподалёку от Москвы, в излучине Оки. В ней рассказывается об одном из самых популярных водных туристских маршрутов – путешествии по рекам и озёрам Мещерской стороны, о прошлом и настоящем этого края, его природе и туристских возможностях, о его знатных уроженцах – поэте С. Есенине и художнике А. Архипове.
В книге собран интересный краеведческий материал, помещён список литературы о Мещерском крае, даётся ряд справочных сведений о маршрутах и туристских объектах, с которыми туристы могу познакомиться во время путешествия.
Словом, это книга для тех, кто любит природу нашей средней полосы, дымок походного костра, неизведанные туристские тропы.
Дорогой читатель! Мы надеемся, что эта книга поможет Вам хорошо отдохнуть в заповедных мещерских лесах, совершить увлекательные путешествия по озёрам и лесным рекам. Напишите, понравилась ли Вам книга «По Мещерскому краю». Ваши отзывы просим направлять по адресу: Москва. Центр, ул. Кирова, 13, Профиздат.
Волшебное стёклышко
Эта привычка осталась у нас от студенческих лет. Отправляясь в поход, мы брали с собой толстую тетрадь и записывали в неё все, что казалось интересным и поучительным: сказки, легенды, былины, народные предания и рассказы. В одном из таких походов мы и услышали эту любопытную притчу, которую потом не раз вспоминали во время туристских странствий. Вот с неё–то и хочется начать свой рассказ, потому что эта простая и поэтичная история имеет самое непосредственное отношение к теме этой книги.
Так вот, давным–давно, когда точно – никто не помнит, жил–был старик. И было у него три сына. Призвал их однажды старик и сказал:
– Весь свой век я праведно трудился, в поте лица своего зарабатывал на кусок хлеба. Даже побывать нигде не успел, красоты земной не повидал… А теперь, видно, пришла мне пора идти на покой. Каждый из вас достоин владеть моим добром, но я хочу выбрать самого достойного. Так и порешим: отправляйтесь–ка вы в путь, и кто найдёт самое красивое место на земле, тому и достанется все моё добро.
Первым в путь отправился старший брат. Он взял с собой посох, вскинул на плечо холщовый мешок и зашагал прямо на север, откуда дули холодные ветры и где лежала, как говорили старые люди, сказочная горная страна. Отсутствовал он два года, а на третий вернулся домой, бережно неся в суме кусок горного хрусталя. Посмотрел на него старик, и почудилось ему, что видит он горную страну с богатыми пастбищами, широкими долинами и бурными реками.
– В красивых местах ты побывал, – похвалил его отец и отправил в путь–дорогу среднего сына.
Взял тот посох, вскинул на плечо холщовый мешок и зашагал прямо на юг, откуда дули тёплые ветры, пахнущие морем и солнцем. Два года ждал его старик. Только на третий год вернулся он домой, загорелый и обветренный, и положил перед отцом удивительной красоты морскую раковину. Взял её в руки старик и услышал волшебные звуки – ласковый шум моря, грохот водопадов, шелест пальм и сказочных садов.
Ещё больше удивился старик. Похвалил он среднего сына и велел отправляться в путь–дорогу меньшому.
Не успела кукушка прокуковать сто раз и солнце спрятаться за лес, как тот уже стоял перед отцом. Разгневался старик, раскричался: «Как ты смел вернуться назад, не выполнив отцовской воли?»
Поклонился смиренно младший сын и положил на стол маленькое стёклышко. И хоть было оно неказисто, но зато чисто, как воздух после только что прошедшего дождя, и прозрачно, как вода из ближайшего родника.
– Не гневайся, отец, посмотри через это стёклышко, и ты сразу все поймёшь.
Посмотрел старик в стёклышко и отпрянул в изумлении. Сколько лет он прожил в этих местах и не подозревал, что они так сказочно красивы: и эта сосновая роща, насквозь пронизанная волшебным светом заходящего солнца, и эта маленькая речушка, переливающаяся всеми цветами радуги, и это изумрудное поле, словно оправленное в золотое кольцо начинающих желтеть клёнов, и даже это небо, на которое он раньше не обращал никакого внимания, даже небо, отсвечивающее нежным золотистым блеском, было неповторимо прекрасным. Подозвал он младшего сына и сказал:
– Ты нашёл самое красивое место на земле – тебе и владеть всем моим добром.
Не так ли и нам, туристам, подчас не хватает волшебного стёклышка, чтобы увидеть всю прелесть своих родных и таких близких нам мест? И почему мы считаем, что они беднее, некрасивее, неинтереснее Кавказа, Саян или Алтая, превратившихся в своего рода туристские Мекки? И почему даже новичков, ещё не искушённых в трудностях туристской жизни, тянет искать своё туристское счастье именно туда, за тридевять земель, где громоздятся величественные горы, шумят водопады и где у самых ног плещется спокойное лазоревое море?
Романтика? Борьба с трудностями? Неизведанные туристские тропы? Но разве все это можно найти только там, в тысячах километров от дома?
Мы давно путешествуем по нашей стране. Были мы и на Кавказе, и на Урале, и в Карелии. И всё–таки нет ничего на свете прекраснее этих хоженых–перехоженых московских и рязанских, владимирских и брянских, смоленских и калининских исконно русских мест. Порой, казалось бы, неказистые и неброские, лишённые экзотики и монументальной величавости, они наполнены таким неподдельным очарованием, такой теплотой и прелестью, что, раз увидев, вы уже будете любить их всю свою жизнь.
Тихие речки и зарастающие озера, сосновые боры и берёзовые рощицы, леса до самого горизонта и скирды соломы на сжатом поле, топи и болота и уходящие вдаль холмы с темнеющим лесом, тихие туманные утра с капельками росы на запотевших травинках и вечерние закаты с огненным заревом в полнеба, внезапные грозы и знойные полдни с монотонным стрекотанием кузнечиков – они, кажется, вобрали в себя все, чем так богата природа нашей страны.
Как много прелести и красоты в этих маленьких коряжистых речках, где куда ни кинь – огромные язи с хода топят дрогнувший поплавок, в этих полянах на лесных опушках, сплошь усеянных боровиками, хоть коси их косой и вывози на телеге, в зарослях спелой малины, которую вёдрами собирают местные ребятишки, в этих глухих, почти таёжных местах, где долго можно плутать по лесу и непроходимым болотам и так и не встретить человеческое жильё.
Об одном из таких сказочных уголков нашей средней полосы и пойдёт речь в этой книге. Имя ему – Мещерский край.
Что такое Мещера
Готовясь к одному из походов по Мещерскому краю, мы решили распространить среди своих знакомых анкету. В ней был единственный вопрос: «Что вы знаете о Мещере?»
«Мещера? – переспросил один из наших друзей. – Это где болота и комары?» – «Нет, – возразил Другой, – Мещера–это леса, которым нет ни конца ни края». А третий начал читать Есенина:
О Русь – малиновое поле
И синь, упавшая в реку, —
Люблю до радости и боли
Твою озёрную тоску.
Так какая же она, настоящая, всамделишная Мещера?
Мы много раз уже бывали здесь и летом, и осенью, и зимой. И всё–таки не рискуем ответить на этот вопрос одним словом, настолько разнообразен и красив, настолько обширен и изменчив Мещерский край.
Мещера – это леса. Огромные и необозримые, они некогда тянулись от Чернигова и Брянска до знаменитых муромских лесов, славившихся своей глушью и соловьями–разбойниками. Леса разные: то сосновые боры на высоких песчаных холмах, застланных коврами из хвои и шишек, то могучие дубравы по берегам рек и озёр, то стройные белоствольные берёзки вперемежку с осинником и ольхой. Сосновые боры раскинулись широко и привольно. Идёшь по лесной дороге и видишь насквозь этот бор, пронизанный ниточками солнечных лучей. Остановишься, вдохнёшь в себя свежий, пахнущий смолой воздух и подумаешь: до чего же хороши и эти песчаные косогоры, и эти сосновые боры, где даже в ветреную погоду всегда тихо и спокойно.
Но юркнула дорога вниз, в темноту, и пропали сосны. Вокруг сумрачно и тихо, пахнет сыростью и грибами, и начинает хлюпать под ногами болотная жижа. А слева и справа уже бегут нескончаемой вереницей хилые берёзки и тоненькие осинки на мохнатых кочках, и уже атакуют тебя несметные полчища неизвестно откуда взявшихся беспощадных мещерских комаров.
И сосновые боры – это Мещера, и комары – Мещера, и болота–тоже Мещера. Называют их здесь – мшары. Заросшие березняком, осинником и высоченной, в человеческий рост болотной травой–это настоящие болотные джунгли нашей средней полосы. В них можно плутать многие километры, пока набредёшь на какой–нибудь отдалённый кордон лесника.
Однажды мы заблудились вот в таких мшарах. Шли из Жуковских Выселков в сторону деревни Горки, приютившейся на берегу лесной реки Пры. Шли сосновым лесом по песчаной ноздреватой от дождя дороге. Но не заметили поворота налево и прошли по тропе прямо. Дороги в Мещере тоже особые, не похожие на подмосковные. Кажется, идёшь по отличному просёлку, по которому не то что на лошади–на машине ездят. Уж куда–куда, а к деревне–то она наверняка приведёт. Но дорога, словно поддразнивая, упирается вдруг в огромное болото с копнами скошенного сена и, описав круг, поворачивает обратно.
Вот тут–то мы и почувствовали по–настоящему, что такое мшары. Под ногами хлюпала вода, осока хлестала по лицу, а впереди плотным частоколом стоял сухой, как бамбук, березняк. Ломался он с гулким треском, похожим на звуки ружейных выстрелов. Мы с трудом, зигзагами, пробирались по мшарам, оставляя позади себя длинную змеиную просеку. К вечеру наткнулись на заброшенный шалаш косарей на небольшом песчаном холмике, возвышающемся над болотом, и заночевали там. Где–то вдали раздавались тревожные шорохи, шуршали в траве змеи, и ветер стонал в зарослях осинника. Только на следующий день мшары выпустили нас из своих объятий, и мы выбрались на. дорогу. Посмотрели на карту и ахнули: за это время мы отмахали по мшарам около двадцати километров.
Но Мещера – это не только сосновые боры и болота. Мещера – это и «синь, упавшая в реку», и стога сена на пойменных лугах, и лесные озера, заросшие тростником и осокой.
Весной, в половодье, реки выходят из берегов и разливаются по заливным лугам, затопляя мшары и прибрежный березняк, и дубравы по берегам. Связь между деревнями прекращается. Только на лодках можно пробраться по этому огромному морю воды.
В бешеном круговороте плывут бревна, вывороченные с корнем деревья. Бобры, норы которых заливает водой, спасаются на заранее построенных плотиках, а лоси отсиживаются на немногих, оставшихся сухими бугорках. Наверное, потому и называют в Мещере эти песчаные бугорки «островами». Даже когда схлынут вешние воды и они снова оказываются на сухом месте.
Но вот реки, словно обессилев, входят в берега и начинают течь медленно и степенно. Рек здесь много, и все они имеют какие–то симпатичные, по–домашнему простые названия: Бужа, Кадь, Гусь, Поля.
Наступает осень, и Мещера, как заяц–беляк, меняет свою окраску.
Заря холодней и багровей.
Туман припадает ниц.
Уже в облетевшей дубраве
Разносится звон синиц.
Тихо увядает лес. Осины и клёны в последний раз надевают яркие, как крестьянские платки, наряды: красные, жёлтые, багряные. Опадают листья в дубравах. Холодный ветер гонит их по лесным просекам, заваливает доверху канавы да лощины. Ночью листья покрываются инеем. Хмурые тучи нависают над опустевшим лесом. А где–то вверху тревожно курлыкают журавли, прощально помахивая крыльями. Значит, зима уже у порога…
Среди тех, к кому мы обратились с анкетой, был и ещё один товарищ. Он смущённо потоптался на месте и как–то неуверенно посмотрел на нас: «Что такое Мещера? – переспросил он. – По–моему, это где–то в Сибири».
Странное дело, но и многие другие наши друзья тоже не могли сразу ответить, где же находится этот удивительный лесной уголок. А расположен он совсем недалёко от Москвы, и, для того чтобы добраться до него, нужно потратить всего несколько часов.
Давайте посмотрим на карту, обыкновенную географическую карту Подмосковья. Зелёные пятна – это леса, жёлтые–луга и возвышенности, тёмные кружочки – населённые пункты с мелкой паутиной расходящихся от них шоссейных и просёлочных дорог. Причудливо извиваются реки: Москва–река, Клязьма, Ока. Вот здесь, в огромной излучине Оки, и раскинулась гигантским зелёным треугольником Мещерская низменность, нацеливаясь своим остриём в пригороды Москвы. Северная сторона этого треугольника ограничена рекой Клязьмой, юго–западная и южная Москвой–рекой и Окой, а основание треугольника покоится на Судогде и Колпи – реках, омывающих Мещерскую низменность с востока. С севера на юг этот треугольник разрезается цепочкой Клепиковских озёр и синенькой змейкой реки Пры.
Миллионы лет назад на том месте, где сейчас расположена Мещерская низменность, было море. Потом море отступило, оставив после себя залежи глины, песка и мергеля. В ледниковый период вся приокская территория оказалась покрытой, словно панцирем, толстым слоем льда. Огромные ледниковые лавины, надвигаясь с севера, превратили Мещеру в плоскую равнину с небольшим уклоном к Оке. Когда ледник растаял, наносы песка образовали толстую песчаную подушку, под которой начинались водонепроницаемые слои юрских глин. Они–то и задерживали влагу, являясь как бы дном гигантского глиняного подноса. Отсюда и болота, и бесчисленные водоёмы, и мелководные мещерские озера.
Своё название Мещерская низменность получила от древнего финского племени мещеры, обитавшего здесь наряду с мордвой и муромой ещё до появления в этих местах славян. Мещеряки жили в основном по берегам рек и озёр, занимались скотоводством, охотой, рыболовством и земледелием.
Мещера и мурома, являющиеся предками современной мордвы, по–видимому, уже тогда имели общий Язык. Один из крупнейших военачальников Ивана Грозного, Князь Курбский, вспоминая о своём походе через рязанскую землю, пишет: «А нас послал тогда Иван Грозный с тремя на десять тысяч люду через Рязанскую землю и потом через Мещерскую, иде же есть мордовский язык».
С IX—Х веков коренных жителей этого края стали вытеснять славянские племена вятичей и кривичей. На месте старого поселения мордовского племени эрзя, родственного племени мещеры, возник город Рязань – столица вятичей. Учёные предполагают, что это название славяне позаимствовали у племени эрзя (Рязань – это славянская форма слова «эрзань»). Между прочим, так зовёт себя одна из ветвей мордовского народа и сейчас.
Постепенно славяне заселили и Мещерский край. Племя мещера частью было ассимилировано, частью оттеснено к Волге. Однако название осталось, и те места, где некогда обитали финские племена, с незапамятных времён называют Мещерским краем или просто Мещерой.
Если вы посмотрите на карту, то увидите, что этот лесной край с трёх сторон окружён густонаселёнными и крупными промышленными центрами: Москвой, Владимиром и Рязанью. И вся Мещера тоже делится административно на три части. Есть Мещера Московская, Владимирская и Рязанская. Где–то в районе Клепиковских озёр они сходятся вместе, чтобы потом снова разойтись в разные стороны.
Близость крупных промышленных областей создаёт отличные условия для развития в Мещере туризма. Ежегодно летом и зимой, на лодках и пешком, на велосипедах и на лыжах в походы отправляются тысячи туристов. И каждый из них находит здесь то, что его интересует: сосновые боры и солнечные пляжи, рыбные реки и глухие озера, обилие грибов и ягод и удивительную, ни с чем не сравнимую тишину, которая лечит лучше многих лекарств. И, пленённые красотой этого края, возвращаются сюда снова и снова, потому что Мещера принадлежит к таким местам, которые никого не оставляют равнодушным.
Ворота в Мещерский край
В прежние времена попасть в Мещеру было довольно трудно. Редкие путешественники, посетившие этот край в конце прошлого столетия, в один голос утверждали: такой глухомани, такой дикости и такого бездорожья найти трудно.
Железных дорог не было, грунтовые дороги находились в ужасном состоянии. Единственный путь сюда лежал через небольшой лесной посёлок Солотча, расположенный в двадцати километрах к северу от Рязани, у самой границы мещерских лесов. Наверное, потому и укрепилось за Солотчей название «ворота в Мещеру».
Через этот посёлок, пересекая болота и леса, шла грунтовая дорога из Рязани в сердце Рязанской Мещеры Спас–Клепики и дальше в Егорьевск. Непролазная грязь, колдобины и ямы, расшатанные, пришедшие в негодность деревянные мосты–таким был этот тракт в недалёком прошлом. На всём пути от Рязани до Клепиков стояло всего несколько постоялых дворов и смолокуренных изб, а вокруг–леса и болота на сотни километров.
Осенью и весной по этой дороге нельзя было проехать – экипажи и телеги завязали по самые колеса. У местных крестьян существовал даже особый промысел – вытаскивание застрявших карет. Завидят какой–нибудь экипаж и сразу же бегут к уже проверенным на практике грязевым ловушкам. Терпеливо ждут, пока карета застрянет понадёжнее, а потом шапки долой – и к барину: так, мол, и так, если раскошелишься, то поможем вытащить, а если нет, хоть до утра здесь сиди. Приходилось раскошеливаться…
В начале 90‑х годов прошлого века у разбитой повозками и экипажами грунтовой дороги появился соперник – узкоколейная железная дорога. Построена она была в 1892 году для вывозки леса из Келецко–Солотчинской дачи. В эти годы страшные лесные пожары и голод окончательно разорили мещерских мужиков. Боясь волнений крестьян, правительство было вынуждено устроить в Келецко–Солотчинской даче общественные работы по заготовке леса. В короткий срок было заготовлено такое огромное количество древесины, что вывезти её на лошадях было просто невозможно. Вот тогда–то и была построена узкоколейка длиною в сорок три версты. Потом её продлили до станции Тума, оснастили пассажирскими и товарными вагончиками, и она долго была единственным средством сообщения Рязани с Мещерским краем. По узкоколейке ездили на работу в город, на базар, перевозили лес и торф.
Дорога производила впечатление какой–то игрушечной. Маленькие паровозики натруженно тащили неказистые вагончики, битком набитые пассажирами. Вдоль сего пути были построены деревянные вокзальчики. От Солотчи до Рязани всего 20 километров, но поезд проходил это расстояние за целый час. Двигался он медленно, и, говорят, его ничего не стоило догнать на лошади. Во время весеннего разлива Оки движение по узкоколейке прекращалось.
Эта любопытная дорога дожила до наших дней и очень красочно описана Паустовским в его мещерских рассказах. Но, видимо, перемены захватили и этот, некогда глухой и безлюдный лесной край. В прошлом году мы решили проехать по узкоколейке от Рязани до Солотчи, пришли на маленький пустынный вокзальчик, но поезда так и не дождались. «Отмаялась наша узкоколейка, – пояснил нам один старичок, – не ходят теперь пассажирские поезда». Как в своё время железная дорога отобрала всех пассажиров у грунтовой дороги, так теперь труженица–узкоколейка уступает своё место отличному шоссе.
Это шоссе – гордость рязанцев. Идёт оно от Рязани до Клепиков и дальше на Туму и Касимов и является частью огромного асфальтированного Рязанского кольца, которое связало самые отдалённые, глубинные районы Рязанской Мещеры. Теперь комфортабельный автобус, мягко шурша шинами по асфальту, доставит вас из Рязани в Солотчу за какие–нибудь полчаса. Дорога идёт по окским заливным лугам, мимо посёлка Шумашь, возле которого на песчаных холмах была обнаружена стоянка людей каменного века, через село Поляны и производственные постройки Полянской лугомелиоративной станции, мимо Аграфениной пустыни, куда в своё время великий князь московский Василий III сослал рязанскую княгиню Аграфену Фёдоровну – мать последнего рязанского князя Ивана Ивановича. Так современность переплетается с историей, настоящее с прошлым.
Возле Солотчи шоссе вступает в пределы знаменитых мещерских лесов. Огромные сосны подступают к самой дороге. С глухим стуком падают на асфальт шишки. Ветер метёт сосновую хвою. А дорога все бежит и бежит вперёд по болотам, по сосновым борам, туда, где сплошной стеной стоят мрачные и таинственные мещерские леса.
Эти глухие леса да бездорожье в своё время оберегали мещеряков от многих бурь и невзгод, укрывал их от набегов кочевников. Вихри истории, урагане» пронёсшиеся над рязанской землёй, обошли стороной Мещерский край. Тщетно мы будем искать в истории Мещеры каких–либо крупных исторических событий. Она никогда не имела политической самостоятельности и всегда подчинялась более могущественным соседям.
Во время наибольшего расцвета Владимиро–Суздальского княжества великий князь Всеволод распространил свою власть на рязанскую землю и Мещеру. В одной из летописей рассказывается о походе его воинов к реке Пре: «1210 года посылал князь великий Всеволод посла с полком Кузьму Ратишича, меченошу своего, и взял Пру, и возвратился со многим полоном во Владимир».
Во второй половине XIV века мы видим Мещеру, уже поделённую между четырьмя княжествами. Её северная часть принадлежала Муромскому, Владимирскому, а позже и Московскому княжествам, южная же (Мещерская сторона) – Рязанскому. К середине XV века Мещера относилась к Касимовскому царству, просуществовавшему в составе Московского государства до конца XVII века. Древней столицей Мещерского края был Городец–Мещерский, упоминаемый в летописи под 1152 годом и получивший по имени татарского царевича Касима название Касимов.
Рязанцы были первыми, кто принял на себя удары татаро–монгольских полчищ–неведомых до того на Руси азиатских кочевников, захвативших к тому времени все «дикое поле», как тогда называли южные степи. В 1237 году Батый подошёл к Рязани и, взяв её приступом, разорил дотла, перебив всех защитников. В страхе перед татаро–монгольскими завоевателями многие жители бежали за Оку и скрылись в мещерских лесах, где их не могла достать конница Батыя. Да и в дальнейшем мещерские леса неоднократно были прибежищем для тысяч рязанцев, спасавшихся от набегов татар.
Когда в 1379 году в пределы Рязанского княжества вторглись полчища Мамая, то, как говорится в одной из летописей, «князь Олег Рязанский не успел собрать войско, покинул город и ушёл за Оку реку с людьми своими». Там, в мещерских лесах, недосягаемых для татар, он и отсиживался со своею дружиной до тех пор, пока Мамай, разоривший Рязань и другие города, не покинул пределов княжества.
Как и многие поселения по реке Оке, Солотча играла роль сторожевого поста, охраняющего подступы к Рязани и Москве. Хотя на Куликовом поле в 1380 году татары и потерпели сокрушительное поражение, их набеги на русские земли не прекращались. К этому времени и относится основание рязанским князем Олегом Ивановичем Солотчинского монастыря (1390 год)
Наверное, была у хитрого и честолюбивого князя ещё одна причина для сооружения монастыря: за толстыми его стенами он чувствовал себя в большей безопасности. Олег Рязанский готов был идти на все, даже на союз с татарами, лишь бы не подчиняться московскому князю, за что многие летописцы справедливо наделяют его отнюдь не лестными эпитетами: «лукавый князь», «кровопийца», «новый Июда».
Перед смертью Олег постригся в монахи и был в 1402 году похоронен в Солотчинском монастыре. Там же хранилась и его кольчуга, которая после революции была передана в Рязанский краеведческий музей.
Солотчинский монастырь – одна из самых интересных достопримечательностей этого небольшого, ныне курортного посёлка. Стоит он на крутом обрывистом берегу, поросшем вётлами и тополями. Внизу блестит излучина старицы Оки, в которую справа впадает река Солотча. А дальше, насколько хватает глаз, раскинулись бескрайние окские луга со стогами сена и блюдечками пойменных озёр. Кирпичная монастырская стена, обрываясь к старице, опоясывает тугим кольцом внутренние постройки. За этими глухими стенами на крови и поте крепостных жирели монахи и попы, прибирая к своим рукам лучшие земли и угодья, разоряя крестьян непосильными поборами. Отсюда алчные руки духовенства и феодалов протягивались к землям мордвы и мещеры.
Монастырь рос и богател, а вокруг него росли всевозможные службы, развивались ремесла. Солотчинские каменщики уже тогда удивляли всех своим мастерством. Они строили крепкие монастырские стены и церкви, возводили лёгкие, устремлённые в небо колокольни и приземистые хозяйственные амбары. А слава об искусных солотчинских богомазах и позолотчиках гремела по всей рязанской земле. До сих пор на территории монастыря возвышаются изумительные по красоте и изяществу постройки, возведённые талантливыми солотчинскими мастерами.
Реставрационные работы в монастыре ещё не закончены, но уже сейчас во всем своём величии предстают перед нами творения мещерских строителей: устремлённая ввысь одноглавая надвратная церковь с пышными белокаменными наличниками и нарядная торжественная трапезная с высокими решётчатыми окнами, украшенными вставками из разноцветных изразцов. Эти шедевры русского зодчества созданы в конце XVII века известным крепостным архитектором Яковом Григорьевичем Бухвостовым.
После того как Рязанское княжество было присоединено к Московскому, встал вопрос о том, как обезопасить южные границы от набегов татар. В XVI веке, во времена Ивана Грозного, было начато сооружение засечной черты «для бережения всего Московского государства, а не для девяти деревень». На сотни километров протянулись с запада на восток лесные завалы с укреплёнными деревянными крепостями – «городками», в которых содержались небольшие гарнизоны.
Засека шла от брянских лесов через Тулу, упираясь своим восточным флангом в мещерские леса и болота. Строили засеки крепостные крестьяне, в том числе и Мещерской стороны. Строили в тяжелейших условиях, часто без инструментов и продовольствия. Руководитель сооружений Красносельской (Рязанской) засеки воевода Волконский докладывал в 1638 году в Москву, что «деловцы бегают» и «застав неким рубить». «А иные прежние деловцы с Мещерской стороны села Локаш разных помещиков оголодали, а перемениться им неким, столько не делают, сколько милостыни просят». И тем не менее засечная черта была сооружена и сыграла выдающуюся роль в обороне южных границ нашего государства. Рязанские «деловцы» и мещерские лесорубы вложили в неё много сил и таланта, закрыв подступы к Москве.
Позднее эти сооружения потеряли своё значение и пришли в упадок. Но ещё долгое время Мещера служила местом, где находили приют крепостные крестьяне, бежавшие от притеснений помещиков, и раскольники, стремившиеся в глухих лесах скрыться от недремлющего ока православной церкви.
Мещера и её богатства издавна привлекали к себе внимание помещиков и заводчиков. Ещё с XVI века сюда начали переселять крепостных крестьян. В XVIII веке возникли вотчины Баташовых, Воронцова, Засецкого, Лаптева. Но земля была скудна, заболочена и плохо родила. Вот тогда и возникла впервые мысль об осушении мещерских болот. В конце прошлого века в Мещеру была направлена мелиоративная экспедиция генерала Жилинского. С большой энергией принялся Жилинский за осушительные работы.
Тысячи солдат и крестьян по колено в воде под непрестанный комариный гул рыли каналы и осушительные канавы, чтобы спустить в реки излишние воды из болот. Большие работы развернулись в районе Солотчи, Кельцов, Криуши…
Об этих грандиозных по тем временам мелиоративных мероприятиях известные русские географы и путешественники, большие знатоки Рязанского края П. П. и В. П. Семёновы–Тян–Шанские писали: «Район этих работ имеет 90 вёрст длины и 30 вёрст ширины и обнимает до 16 тысяч десятин. Он тянется на запад от железной дороги до р. Цны, притока Оки, и на восток – до р. Ламши и притоков Оки. Болота, или «мшары», расположены в бассейнах рек Шьи, Солотчи, Пры, Вокши и Ламши и занимают обширные казённые лесные дачи. Из них в Куршинской (в истоках Ламши) прорыто более 15 вёрст, устроено 7 вёрст гатей и 58 мостов. В Боровой даче (на железной дороге) прорыто 60 вёрст каналов и перекопов шириной от 2 до 5 саженей, глубиной до Г/2 сажени, боковых каналов 125 вёрст и устроено 18 вёрст гатей и 60 деревянных мостов. Кроме того, здесь расширены 62 мелкие речки и устроена паровая лесопильня, так как по некоторым каналам производится сплав леса… Едва ли, однако, затраты на все эти сооружения находятся в соответствии со стоимостью и доходностью 15000 десятин земли при сомнительной её плодородности».
Остатки этих каналов до сих пор можно видеть и под Солотчей, и в районе реки Пры, и на территории Окского заповедника.
За двадцать лет (с конца 70‑х до конца 90‑х годов XIX века) экспедиция Жилинского провела сотни каналов, но селиться на этой земле никто не захотел. Работы по осушению мещерских болот были прекращены. Каналы заросли лесом и кустарником, мосты и гати сгнили, расчищенные речки заплыли илом и песком, и вся мелиоративная система пришла в негодность,
Между тем жизнь подтвердила правильность идей Жилинского. Осушенные болота при правильном их использовании давали великолепные урожаи капусты, картофеля, овощей, сена. Оказывается, под слоем болотной воды и торфа лежали чудесные «золотые» земли, замечательные луга и пастбища, которые как будто только и ждали, когда люди примутся за их освоение.
В советское время началось планомерное наступление на мещерские болота. По всей Мещере была создана широкая сеть машинно–мелиоративных станций, оснащённых замечательной техникой. Они осушили уже многие тысячи гектаров заболоченных земель, построили десятки километров магистральных каналов–водоприёмников, раскорчевали и привели в порядок заросшие осокой и кустарником луга.
Но задача освоения Мещеры не под силу одним мелиораторам. Работы ведутся широким фронтом и комплексно с участием почвоведов, ихтиологов, зоологов, экономистов, геологов. Проведены большие изыскания в Клепиковском и Спасском районах, составлен проект регулирования водного режима реки Пры.
