Текст книги "Искатель. 1979. Выпуск №2"

Автор книги: Алексей Азаров

Соавторы: Владимир Щербаков,Гюнтер Шпрангер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)

Кёрнер сидел за столом. Увидев рядом с инспектором Шельбаума, он явно забеспокоился.

– Почему вы пришли не один? – сдавленным голосом спросил Кёрнер инспектора.

– Обер-комиссар вас не скушает, – проворчал Нидл, – Вы же его знаете. Лучше, если мы покончим с делом тут же на месте.

Ловкий, казалось, еще не совсем пришел в себя, когда Шельбаум постучал по столу и нетерпеливо спросил:

– Что вы знаете о Фридемане? Не темните, выкладывайте быстрее.

– Я вообще ничего не знаю, – торопливо ответил Ловкий.

Инспектор угрожающе посмотрел на него.

– Меня послал друг, я могу доложить только то, что рассказывал он, и…

Шельбаум кивнул.

– Понятно. Начинайте.

Кёрнер рассказал о поручении, полученном его другом от некоего Ритцбергера, касавшемся кражи со взломом в кредитном бюро. «Ага, – подумал Шельбаум, – поэтому-то он и говорит о себе в третьем лице»

– Вы… ваш друг знает о содержимом папки? – спросил Шельбаум.

Ловкий кратко описал содержимое папки, и обер-комиссар легко нашел подтверждение своей догадки, что в основе кражи со взломом лежали политические мотивы. Только ССА мог быть заинтересован в том, чтобы исчез компрометирующий материал. Кёрнер приступил к рассказу о встрече с Ритцбергером на Южнотирольской площади. Когда он упомянул о полицейском жетоне, предъявленном компаньоном Ритцбергера, инспектор чуть не подскочил, но Шельбаум спокойно остановил его.

– Номер? – коротко спросил он.

– Мой друг, к сожалению, не заметил, – сказал Ловкий. – Но жетон был настоящим.

– Знает ваш друг этих двух?

Кёрнер отрицательно покачал головой.

– Почему вы… ваш друг обращается к нам? – спросил Шельбаум.

Ловкий мстительно произнес:

– Если такие субъекты выдают себя за полицейских, то разве вы не заинтересованы положить конец их проделкам?

Шельбаум отпил глоток вина из бокала, который поставил перед ним хозяин. С улыбкой он наблюдал за Кёрнером.

– Это наше дело, – сказал он, отставляя бокал. – Но если мы дадим делу ход, то ваш друг вынужден будет дать показания и против себя.

Ловкий тяжело задышал.

– Он это сделает, я его знаю.

– Поговорите с ним еще раз, – посоветовал Шельбаум. – И тогда дайте нам знать. Но он должен хорошо поразмыслить. Дело может иметь последствия, о которых он даже не помышляет.

– Я мог бы сейчас…

Движением руки Шельбаум оборвал его на полуфразе.

– Позвоните мне, – сказал он, вставая и кладя кредитный билет на стол. – Пойдемте, Алоис.

Когда они вышли на улицу, инспектор спросил:

– Не прихватить ли вам его с собой? Ведь это он совершил кражу со взломом…

– Тогда бы вы крепко разочаровали его друга, – с улыбкой сказал Шельбаум.

– Но мы же знаем…

– Достаточно ли подозрения для ареста, мы должны решить сами, – спокойно сказал обер-комиссар. – Для меня оно было недостаточным.

– Я понимаю, – сказал Нидл. Ему было ясно, чего не хотел Шельбаум.

– Он не имеет понятия, на что идет, – сказал Шельбаум. – За всем этим прячется ССА, а он не потерпит, чтобы ему напакостил какой-то мелкий жулик.

– Но полицейский жетон, – возразил Нидл. – Вы думаете, он был настоящим?

– Вполне возможно, – мрачно произнес обер-комиссар. – Если член ССА находится на полицейской службе, то для такого дела он может одолжить свой жетон.

– Не думаете ли вы, что настоящий служащий криминальной полиции?… – с недоверием вскричал Нидл.

– О, нет, – жестко произнес Шельбаум. – Это было бы довольно рискованно. Только одолжил. Если бы Кёрнер опознал номер, то истинный владелец жетона с легкостью мог бы доказать, что он, по-видимому, ошибается. Ведь его никто не видел на Южнотирольской площади, а служебный жетон из рук никто не выпускает. Но Кёрнер, по-видимому, частично прав. Этот мнимый Ритабергер мог – судя по его повадке – уже раньше иметь дело с нами. Возможно, не здесь, в Вене, а в Линце или Зальцбурге. И там он мог быть взят на заметку по какому-то нечистому делу. О нем мы вскоре получим сведения, как только ваш друг вновь даст о себе знать.

– Если даст…

– Несомненно, даст, – сказал Шельбаум. – Я чуть было не сказал: к сожалению. Не из-за свинства, которым мы затем должны будем заниматься, на это не стоит обращать внимания, а из-за этого парня.

Они миновали подземный переход электрички и остановились. На прощание Шельбаум подал руку инспектору и недовольным тоном сказал:

– Но и это нам не помогает прояснить дело об убийстве Фридеманов.

* * *

Перед домом на Бертлгассе она вновь заколебалась, стоит ли сюда идти. Вчера на похоронах к ней обратилась женщина:

– Мы должны поговорить, фрейлейн Дзура. Приходите ко мне завтра часов в одиннадцать. Я – Ковалова, живу над «Черкесским баром». – На ее удивленный взгляд она добавила: – Вы ведь дружите с господином Маффи?

Прежде чем Эвелин смогла что-то ответить, Ковалова уже удалилась. На что она намекала, упоминая Эдгара? Эвелин охотно бы спросила Карин, кто такая фрау Ковалова, но Карин ушла вместе с обер-комиссаром и до сегодняшнего утра еще не возвращалась.

С тревогой она подумала об Эдгаре. Эвелин его любила, вот только бы он не был таким вспыльчивым. Однако если уж он оказался в грудном положении, то она ему поможет. И Эвелин решительно вошла в коридор дома Коваловой.

На звонок открыла горничная и провела ее в комнату, утопавшую в пестрых подушках. Эвелин с интересом стала рассматривать ширму.

– Мирот, ученик Бухера, – раздался голос позади нее. – Возможно, несколько смело. Но мне понравились гравюры, и я попросила скопировать их на ширме.

Эвелин круто повернулась и покраснела.

– Располагайтесь дитя мое, – сказала Ковалова приторным голосом, занимая место на оттоманке. На этот раз на ней было кимоно с изображением дракона.

В позе торопливого ожидания Эвелин заняла место на скамейке.

– Хорошая фигура, – с похвалой произнесла Ковалова.

– Что такое? – удивленно спросила Эвелин.

– У вас хорошая фигура, – сказала Ковалова, располагаясь поудобнее. – Я могла бы предложить вам работу. Нужна партнерша.

– В качестве танцовщицы?

– А иначе в качестве кого же?

– Я совершенно не обучена!

– Но, дитя, не это мне важно, – сказала Ковалова с презрительной улыбкой.

– Благодарю, не желаю.

Ковалова, почти сомкнув тяжелые веки, произнесла:

– Возможно, вы и правы. Но самым разумным с вашей стороны было бы поехать в Токио. Вы еще успели бы.

– Почему в Токио? – оторопело спросила Эвелин.

– Тогда вы будете довольно далеко от сих мест, когда дело запахнет жареным.

– Какое дело?

Ковалова приподнялась и резко крикнула:

– Розали, бутылку!

Горничная появилась с бутылкой водки и двумя рюмками. Она поставила их на низенький столик. Эвелин сразу же отказалась.

– Я не знала, что вы привыкли к более тонким винам, – иронически заметила Ковалова, – но ведь у него не так много денег.

– О ком вы говорите?

– Естественно, о вашем друге, – сказала Ковалова с лицемерным удивлением, – о господине Маффи.

– Какое вам дело до господина Маффи? – крикнула Эвелин.

– Конечно, никакого, – произнесла Ковалова и выпила. – Я видела господина Маффи той ночью, когда умерли Фридеманы.

Эвелин вновь опустилась на скамейку.

– Вы его видели?

– Я участвовала в вечеринке, – небрежно сказала Ковалова. – Моя машина стояла недалеко от дома за поворотом дороги. Перед отъездом я немного прошлась по берегу Старого Дуная. Я так люблю природу.

Эвелин подозрительно посмотрела на старуху.

– Когда я возвратилась к вилле, – продолжала Ковалова, – господин Маффи, довольно легко одетый, вышел из вашего дома…

– Он был у меня, – невозмутимо подтвердила Эвелин.

Ковалова кивнула.

– Так именно я и подумала. Я только была удивлена: что он в это время искал в саду?

– Я была разбужена криком и попросила его выйти посмотреть.

– Криком? – спросила Ковалова, опустошая рюмку. – Никто там тогда не кричал.

– Но меня разбудил крик, – настаивала Эвелин. – Это был крик женщины.

Ковалова покачала головой.

– Я ничего не слыхала, а я должна была бы услышать.

– Фрау Фридеман убили, – нетерпеливо сказала Эвелин. – Вы знаете это. Умирая, она кричала.

– Это вы внушили себе, дитя мое, – сказала Ковалова. – Я не верю, что Дора Фридеман была мертва, когда господин Маффи вышел из дома по вашей просьбе.

Эвелин вспылила:

– Что вы хотите этим сказать?

Голос Коваловой упал до шепота.

– Я видела еще одного человека. Он меня не заметил, так как я стояла за деревом, пересек улицу и вошел в сад Фридеманов. Господин Маффи стоял у забора и разговаривал с ним.

Эвелин в упор смотрела на Ковалову и чувствовала, как ее лицо горит от возбуждения.

– Вы утверждаете, что… что…

– Ничего не утверждаю. Господин Маффи вернулся к вам, а тот, другой человек, исчез за виллой.

Эвелин с облегчением вздохнула.

– Если это так… – пробормотала она.

– Он что-нибудь рассказывал вам об этой встрече? – спросила Ковалова.

– Нет, но…

– Почему?

– По-видимому, не счел это достаточно важным.

Ковалова растянулась на оттоманке.

– Вы давали свои показания в полиции. Вы не спросили там, говорил ли он что-нибудь об этом?

– Полиция сама спрашивает и никаких справок не дает.

– Не притворяйтесь, – сказала Ковалова. – Господин Маффи утаил эту встречу. Не хочет ли он кого-то покрыть?

– Он сам служит в криминальной полиции!

– Тем хуже, – констатировала Ковалова. – Возможно, он видел убийцу, повесившего Фридемана. Возможно, он даже знаком с планом убийцы. Вы полагаете, что он пришел к вам ради вас самой? А не остался ли он у вас, чтобы непосредственно проконтролировать исполнение задуманного преступления?

– Вы с ума сошли! – вскрикнула Эвелин. – Он же спал!

– Спит человек или нет, на этот счет можно заблуждаться, – сказала Ковалова.

– Тогда почему вы не сообщили о своих наблюдениях полиции? – спросила Эвелин сдавленным голосом.

– Полиции? Я должна пойти в полицию, которая сама в этом замешана?

На какое-то время обе умолкли.

– Что вы намерены делать? – с большим трудом спросила девушка.

– Правда даст о себе знать, – таинственно произнесла Ковалова – Но поскольку вашей вины здесь нет, то я и хотела вам посоветовать: уезжайте куда-нибудь, где вас не смогут найти в ближайшее время. Мне кажется, вам угрожает опасность…

У Эвелин кружилась голова, когда она шла домой. Неужели Эдгар замешан в деле Фридемана? Должно быть, его принудили и шантажировали. Как же ему помочь?

В возбужденном состоянии она прошла мимо дверей своего дома. А когда вернулась назад, то увидела идущую навстречу Карин Фридеман. Карин выглядела спокойной. Посещение семьи Шельбаума сказалось на ней благотворно, и теперь она смотрела на мир не так уж безутешно.

– Привет, – сказала она. – Почему не здороваешься?

– Я просто задумалась, – ответила Эвелин с жалкой улыбкой. Внезапно слезы хлынули из ее глаз, и она побежала к дому.

* * *

«Этим надо немедленно заняться», – сказал себе обер-комиссар Шельбаум, получив депешу. Он подошел к телефону и вызвал машину. Набрав другой номер, он убедился, что его поездка не будет напрасной.

Когда вернулся в комнату, Карин Фридеман прощалась с его женой.

– У меня оказались дела в ваших краях, Карин, – сказал он. – Если вы собираетесь домой, я готов подвезти вас на машине.

– Мне действительно надо уже уходить, – сказала Карин. – Со вчерашнего обеда я не была дома. Благодарю вас за гостеприимство.

Она прижалась к щеке фрау Шельбаум.

– Вы были так добры ко мне.

– Приходите еще, – растроганно сказала Софи.

– Что вы теперь думаете делать? – спросил обер-комиссар.

– Подыщу работу, – твердо произнесла Карин. – Сегодня после обеда разошлю письма.

Обер-комиссар озабоченно посмотрел на нее, но ничего не сказал. Когда машина остановилась вблизи виллы Фридемана, Шельбаум подал девушке руку на прощание.

– Желаю счастья, – сказал он серьезно. – Не забывайте, что мы всегда с вами.

Затем он сказал шоферу отвезти его на противоположный берег Старого Дуная.

Фазольд сжигал в саду старые листья. Он нехотя оставил железные грабли и тупо посмотрел на обер-комиссара. Шельбаум обошел костер и подошел к художнику.

– Понравится ли дым соседям? – спросил он.

– До сих пор никто не жаловался, – хмуро произнес Фазольд. – Вы из-за этого позвонили мне?

Обер-комиссару показалось, будто Фазольд за агрессивностью стремился скрыть тревогу.

– У вас странные представления о задачах криминальной полиции, – ответил он укоризненно. – Не могли бы мы где то расположиться и спокойно побеседовать?

Художник указал на скамеечку возле дома. Сам он не сел. Вынув из одного кармана своих поношенных вельветовых брюк табакерку, из другого – трубку, он начал набивать ее табаком.

– Что вы хотите от меня? – спросил он.

– Дальнейших сведений о господине Фридемане, – ответил Шельбаум.

Трубка, казалось, трудно раскуривалась. Фазольд сделал две сильные затяжки, прежде чем ответил.

– Я сказал вам все.

– Возможно, и нет, – осторожно заметил Шельбаум. – Не могло быть так, что господин Фридеман вовсе не Фридеман, а Зандрак или Зондрак? Господин Фридеман под этим именем делал интересные пометки в блокноте.

– В одном блокноте?

– Или в нескольких, – ответил Шельбаум. – Вы не видели у него ничего подобного?

– Нет, никогда, – сказал Фазольд. – Вы не ошибаетесь?

– Думаю, едва ли. Отдельные листочки из этого блокнота или этих блокнотов находятся у нас. Один листок был послан старшему прокурору, один – господину Ланцендорфу, два – фрау Коваловой, один – мне. Если так пойдет и дальше, то мы вскоре соберем весь блокнот. Как вы думаете, кто заинтересован в том, чтобы посылать эти листочки?

Художник вынул носовой платок, вытер им лоб и вместо него сунул в карман трубку. Торопливо исправив ошибку, он ответил:

– Блокнот или еще что-то может быть и фальшивкой.

– Почему?

– Фридеман всегда был Фридеманом и никогда Зандраком или Зондраком, – сказал Фазольд. – Я знал его.

– Не совсем, – сказал обер-комиссар. – Иначе вы бы знали, что он убил фрейлейн Лоренци и пенсионера Лебермозера.

Шельбаум пристально посмотрел на Фазольда.

– Имеется обоснованное подозрение, – продолжал он, – что Фридеман не был заключенным концлагеря. На его руке мы обнаружили шрам. Можно предполагать, что там удалена татуировка, которую носили эсэсовцы. Сегодня я получил листочек из этого загадочного блокнота. На нем отмечена дружеская встреча с бывшими офицерами СС. Говорит вам такое знакомство о чем-нибудь?

Художник, по-видимому, был страшно возбужден.

– Вы оказались жертвой фальсификации, – возразил он. – Я познакомился с Вальтером Фридеманом в 1942 году. В октябре 1943 года он пошел за меня в карцер. Когда нас выгнали на поверку, я потерял кепку. Он сунул мне свою и получил за это десять суток карцера. Он же взял на себя вину, когда я опрокинул банку с типографской краской.

– С типографской краской? – переспросил Шельбаум.

Фазольд насторожился.

– Да, мы проводили опыты с новым способом фототипии.

Шельбаум молчал. Деталей, ставших ему известными, было достаточно для того, чтобы рассеять все свои сомнения. Тем не менее он не мог освободиться от чувства, что Фазольд не только тогда, но и сейчас не понимает смысла жертвы, приносившейся ради него.

Художник вынул помятое письмо из нагрудного кармана застиранной фланелевой рубашки.

– Его я получил вчера утром, – сказал он. – Оно написано Гансом Рингельблюмом, бывшим вместе с нами в заключении и живущим теперь в США. Он знал Фридемана и через меня передает ему привет.

Шельбаум прочел письмо.

– Господин Рингельблюм переписывался также и с Фридеманом? – спросил он.

– Я не знаю. – ответил Фазольд.

Обер-комиссар задумался. Ему вспомнился ключ, найденный в кармане покойника. Он достал его.

– Вы не знаете назначения этого ключика? – спросил он.

Художник долго смотрел на ключ. Затем отрицательно пока чал головой.

– Ни малейшего представления.

Шельбаум встал.

– Последний вопрос, – сказал он, – и я уйду. На вечеринке вы были с Деттмаром, следовательно, Деттмар подвез вас в гости на своей машине. А как вы добирались домой вечером?

Вопрос, казалось, вывел Фазольда из состояния оцепенения.

– На берегу у причальных мостков была моя лодка, – сказал он. – Я вернулся на ней.

– У причальных мостков, где повесился Фридеман?

Художник кивнул.

– Прекрасно, – сказал Шельбаум. – Тогда прощайте.

* * *

Эвелин видела, как Маффи ставил мотоцикл на стоянке. Она была и растерянна и рассержена. Вскоре после обеда он с оглушительным треском подкатил к ее дому и предложил прокатиться во Фриденау.

– Что тебе там понадобилось? – устало спросила Эвелин.

– Скачки, чего же еще, – отрезал он с раздражением. – Ты что, в первый раз слышишь о лошадях?

Эвелин смотрела сейчас на него другими глазами. Она пыталась уверить себя, что Ковалова обманула ее, но внушение старухи не исчезало.

Маффи подошел к ней, и они направились к ипподрому.

– Какие места вы нам порекомендуете? – несколько высокомерно спросил он, подойдя к кассе.

– Шиллингов за десять, – ответила кассирша.

Маффи покраснел оттого, что его так дешево оценили, но промолчал. Он раскрыл программу, внимательно просмотрел список стартующих лошадей, отметил что-то и сказал:

– В следующем забеге ставлю двадцать шиллингов на Броката и Сурка. Пойдем к тотализатору.

Она послушно двинулась за ним. Позади трибуны Маффи остановился перед турнирной таблицей и с завистью произнес:

– За ставку в каких-то десять шиллингов выплачивают сейчас шестьсот двенадцать. Вот это да!

«Неужели он жаден? – спросила себя Эвелин. – Но кто в наше время может обойтись без денег? Я ведь тоже больше люблю полный кошелек, чем пустой».

Из манежа конюхи выводили лошадей для следующего забега. Эвелин смешалась с толпой любопытных, и Маффи долго разыскивал ее, сердясь, что так и не дошел до кассы тотализатора. Наконец он увидел Эвелин. Рядом с ней стоял низкорослый человек с непомерно крупной головой. Растопырив локти, он копался в своем бумажнике, где, как отметил Маффи, лежали деньги. Маффи увидел даже купюру достоинством в пятьдесят долларов. «Иностранец, спускающий валюту на ипподроме», – подумал Маффи. В этот момент незнакомец поднял голову а взглянул на него. Какое-то мгновение он казался испуганным, но затем дружески улыбнулся и сказал:

– Господин Маффи? Вы также хотите испытать свое счастье?

– Я не думал, что вы интересуетесь бегами, господин Фазольд, – холодно ответил Маффи.

Художник нервно рассмеялся.

– Меня многое интересует. Иначе я не был бы художником.

«Он играет на доллары, – подумал про себя Маффи. – Откуда они у него?»

Художник фамильярно схватил его за рукав.

– Я охотно побеседовал бы с вами, – сказал он. – Не найдется ли у вас для меня пары минут?

– Пойди к кассе, Эвелин, – сказал Маффи, – и поставь в следующем забеге на тройку и восьмерку. Вот деньги.

Когда Эвелин ушла, Фазольд спросил:

– Нет ли чего нового по делу Фридемана? Вальтер был моим близким другом.

Маффи сдержанно ответил:

– Следствие продвигается.

– Вы кого-нибудь арестовали?

– Одного из террористов, – рассмеялся Маффи.

Художник нетерпеливо махнул рукой.

– Он к делу непричастен.

– Откуда вы знаете?

– Я в дружбе с Карин Фридеман. Полагаю, что в этой игре замешаны совершенно другие лица…

– Вы имеете в виду вашего друга Деттмара?

– Деттмар мне не друг, – возразил художник. – С ним я никаких дел не имею. Кстати, он уже пойман?

– Послушайте, – резко сказал Маффи. – Что вы, собственно, хотите?

Фазольд потупил взор.

– Жаль, что вы скрытничаете, – пробормотал он. – Я бы мог вам кое-что сообщить. Ну а так…

– Вы обязаны сказать нам все, что знаете, – перебил его Маффи, впадая в ярость от этих глупых расспросов. – Иначе вам грозит наказание.

– Вы неправильно меня поняли, – испуганно сказал Фазольд. – О следствии мне ровным счетом ничего не известно. Просто я мог бы вам помочь уяснить те или иные детали…

– С благодарностью отказываюсь от вашей помощи, – раздраженно сказал Маффи.

Когда вернулась Эвелин с билетами, он отвел ее к своим местам рядом с трибуной.

– Чего он хотел от тебя? – спросила Эвелин. Она несколько раз видела Фазольда на вилле Фридемана и узнала его сейчас.

– Он умирает от любопытства! – гневно произнес Маффи. – Не мог бы я ему кое-что сообщить… А сам он ровным счетом ничего не знает, убогий кретин. Стоп, – спохватился он, – начинается следующий забег.

Лошади выстроились на старте.

– Я хотела тебя кое о чем спросить, – решительно сказала Эвелин. – Только не сердись на меня.

Следя за лошадьми, Маффи всем корпусом подался вперед.

– Что у тебя? – нетерпеливо спросил он.

– В ночь, когда умерли Фридеманы, ты был в саду, – неуверенно начала Эвелин.

– Был, – согласился Маффи. – Ты меня сама послала.

– Ты видел кого-нибудь в саду?

– Видел? – повторил он удивленно. – Никого не видел.

– Ни одного человека?

– Что с тобой такое? – спросил он подозрительно. – Конечно, я не видел ни одного человека.

– Ты ни с кем не разговаривал?

– Ты что, сошла с ума? – вспылил он. – Я… – В это время прозвучал гонг, и он вскочил с места. – Брокат идет неплохо, – пробормотал он про себя. – Да и Сурок тоже.

– Ты действительно?… – спросила Эвелин.

– Тихо! – крикнул он. – Они завершают забег, выходят на финишную прямую. Впереди Брокат! Сурок третий! Он обгоняет! Брокат! Сурок! Темп! Нажми!

Лошади пересекли линию финиша. Маффи опустился на скамейку и вытер со лба пот.

– С ума сойти, – сказал он, переполненный счастьем. – Первый Брокат, за ним Сурок. Мы выиграли! Это же полторы тысячи за десятку!

– Я тебя спросила, не разговаривал ли ты с кем-нибудь в ту ночь, – упорно повторяла Эвелин.

– В какую ночь? – удивленно спросил он. – Ах да, тогда, когда это случилось с Фридеманами. Оставь меня в покое. Какое мне дело до Фридеманов? Мы выиграли! – Он попытался обнять ее, но она отстранилась.

– Эдгар! Если я тебе хоть капельку дорога, то скажи мне, что ты в деле Фридемана…

Маффи вынул билеты из кармана и впился в них взглядом, не веря своим глазам.

– Какие цифры ты назвала, когда покупала билеты? – спросил он каким-то свистящим шепотом.

– Как ты и велел – тройку и восьмерку.

– А что здесь?

Дрожащими руками Маффи потряс перед глазами девушки билетами.

– Ты поставила на двойку и восьмерку! – крикнул он. – Ты расспрашиваешь меня всякую чепуху о Фридеманах, как будто я имею какое-то отношение к их смерти, и лишаешь меня такого выигрыша. Я мог бы тебя…

Он был в бешенстве. Эвелин какое-то мгновение смотрела на него в полной растерянности, затем поднялась и ушла.

* * *

Они стояли под аркой Райхсбрюкке на Мексикоплац, окутанные мраком. Лестница, спускавшаяся сверху, заканчивалась приблизительно метрах в двадцати от них.

– Великолепное местечко, – проворчал обер-комиссар. – Ни души вокруг. Они могли сбросить вас в Дунай, Алоис, и ни кто бы ничего не заметил.

– Они не пошли бы на это, – меланхолично произнес Нидл.

Шельбаум пробурчал нечто невнятное. Вчера, уходя от Фазольда, он был полон решимости любыми путями выяснить дело. Вспомнил показания Эвелины Дзуры, которая видела Фридемана с французским тайным агентом Плиссиром. Самым простым было обратиться в отдел «С» министерства внутренних дел. Но он знал наверняка, что там никаких данных не получишь. Другое дело – Плиссир и Каррингтон. Если подойти с этой стороны, то, пожалуй, можно получить неожиданные результаты. Ему казалось, что именно в деле Фридемана решающую роль сыграли иностранные секретные службы.

Нидл был немало удивлен, когда Шельбаум предложил ему использовать свои связи с уголовным миром.

– Сомневаюсь в удаче, – скептически произнес инспектор. – Для них это слишком щекотливо.

– Все же попытайтесь, – полуприказал Шельбаум. – Они-то знают, кто сможет нас проинформировать. Анонимность гарантируется.

Около полуночи Шельбаума разбудил звонок. Нидл доложил об удаче и обещал через полчаса быть у шефа. Когда инспектор вошел в рабочий кабинет, он увидел разложенные на письменном столе фотоснимки причальных мостков виллы Фридемана.

– Через четверть часа мы должны быть перед лестничной площадкой на Мексикоплац, – Сказал Нидл. – Не имею понятия, с кем мы будем говорить. Информация доверительная. Условие: никаких записей.

Шельбаум усмехнулся.

– Что ж, сразим коллег своим благородством. Что ночью узнаем – утром забудем. Понятно, Алоис?

Инспектор кивнул.

– Вы все еще верите в самоубийство Фридемана? – спросил он, берясь за шляпу.

Инспектор медленно покачал головой.

– После листочков из блокнота – нет. Такой человек самоубийства не совершит. Если он убил жену, то скорее исчезнет, чем повесится. – Он взял один из фотоснимков, разложенных на столе. – Вместе с тем непонятно, как все произошло. Он сам прошел до конца мостка?

– Не дошел до конца восьмидесяти сантиметров, – сказал Шельбаум.

– Может, он действительно наступил на листья… – вслух подумал Нидл.

– Возможно, петля уже висела, о чем он не знал, – добавил обер-комиссар.

– Кто-то был так любезен, что держал ее в расправленном виде, – с иронией произнес инспектор.

Шельбаум ошеломленно уставился на него. Затем он повернулся и начал отыскивать в пачке один из фотоснимков.

– Кто-то держал ее в расправленном виде, – возбужденно повторял он. – Но это был не кто-то, это была ветка.

Он показал на фотоснимок.

– Дружище Алоис, вот решение! Как это нам не приходило в голову! Вы не видите?

– Вы имеете в виду сломанную ветку? – медленно спросил инспектор.

– Конечно! – крикнул Шельбаум. – Петля висела на этом крепком суку. Открытой ее держала маленькая ветка. Когда тело падало, ветка обломилась.

Нидл внимательно рассматривал фотоснимок.

– Вы правы, – подтвердил он. – Когда Фридеман появился здесь, ловушка была готова. Но как Фридеман упал с мостка? Толкнул его кто-нибудь или гнался за ним по мостку?

– В таком случае он не угодил бы в петлю, – сказал Шельбаум. – Если хотят применить насилие, то пользуются другим методом. В петлю ему следовало угодить добровольно.

– Значит, не самоубийство? – пробормотал Нидл.

– Пойдемте, Алоис. Нам предстоит важная встреча.

Они стояли под мостом Райхсбрюкке и ждали. Проходила минута за минутой, и Нидл терял всякую надежду. Когда минуло половина второго, Шельбаум сказал:

– Нет смысла ждать. Нас оставили в дураках.

Сверху донесся голос:

– Прошу извинить, господа, за опоздание. Обстоятельства не зависят от меня.

Шельбаум вскинул голову и на лестничной площадке увидел темную фигуру. Шляпа была глубоко сдвинута на лоб, воротник пальто поднят, так что лица невозможно было разглядеть.

– Прошу вас не пользоваться карманным фонариком, – сказал человек, – чтобы не привлекать внимания.

– Разумеется, – ответил Нидл и облегченно вздохнул.

– Меня просили, – сказал неизвестный, – сообщить вам некоторые сведения. По определенным причинам я готов это сделать. Условия вам известны?

– Известны, – коротко ответил Шельбаум.

– Тогда спрашивайте.

– Седьмого июля в Лобау был найден убитым некий Генри Плиссир, – медленно начал Шельбаум. – Он был агентом французской разведки. Можете вы объяснить, почему он должен был умереть?

Человек на лестничной площадке какое-то мгновение выжидал.

– Вспоминаете октябрь и ноябрь пятьдесят шестого года? – спросил он.

– Вы имеете в виду то, что произошло тогда в Венгрии?

– Именно, – сказал неизвестный. – Тот же рецепт. Хотели знать, как население ответит на соответствующие импульсы.

– Соответствующие импульсы? – повторил про себя Шельбаум, но не мог удержаться, чтобы вслух не добавить: – Они ставят на карту мир!

– Вы что-то сказали? – высокомерно спросил неизвестный. – Так вот, существовал подробный план во всех деталях. Плиссир заполучил его довольно сложным путем из дипломатической переписки одного посольства здесь, в Вене.

Шельбаум глубоко вздохнул.

– Вам нет нужды говорить мне, о каком посольстве идет речь, – произнес он. – Я не ошибусь, если предположу, что господин Фридеман находился в известной связи с хлопотами по возвращению документа.

– Вы не ошибаетесь.

– Поэтому-то он и должен был умереть?

– Здесь нет связи. Документ уже после… гм… гибели Плиссира возвращен авторам. Большего я вам сказать не могу…

– Или не хотите…

– Я действительно не знаю, – сказал человек, стоявший на лестничной площадке. – Это правда. Однако существует известная вероятность того, что у кого-то имеется копия плана.

– Поэтому Фридеман и был убит?

– Нет. Копия, должно быть, находится у кого-то другого. Хотя ценности она теперь не представляет.

– Почему?

– План изменили.

– Тогда в чем же дело?

– Она может скомпрометировать правительство одной страны.

– Которое хотело поддержать такого рода беспорядки?

– Господин Шельбаум, – сказал неизвестный. – Я сообщил вам все. На большее не рассчитывайте…

– Постойте! Только одно! Убрал Плиссира Каррингтон?

– Будьте здоровы, и не забывайте наш уговор…

Темная фигура исчезла с лестничной площадки.

– Конечно, Каррингтон, – сказал Шельбаум больше самому себе, чем Нидлу. – Мы попали, Алоис, в невеселую историю, а до пенсии еще далеко.

– Фридеман в качестве агента секретной службы, – зло произнес Нидл. – Кажется, не остается ничего, в чем бы этот негодяй не принимал участия. Поэтому его и убрали.

– Вариант не исключается, – согласился Шельбаум. – Однако полностью верить ему нельзя.

Они вышли из-под арки и остановились в поисках такси.

– С кем мы сейчас разговаривали? – спросил Нидл.

– Я-то думал, что вы давно догадались, – проворчал обер комиссар. – Кто же иной, как не конкурент по профессии, которого обошли. Полагаю, из страны, граничащей с нашей.

– Чех? Или венгр?

– Не очень быстро смекаете, Алоис. – Шельбаум усмехнулся. – Немец из Федеративной республики.

– Но ведь она союзник западных держав.

– Секретные службы действуют по другим правилам, – сказал Шельбаум.

* * *

В понедельник в первой половине дня Шельбаум и Нидл решили поехать в колонию района Зиммеринг. Выяснилось дело с убийством Кухельауэра. Когда они, молчаливые и раздраженные, вернулись к обеду в отдел, их встретил Маффи и шепотом доложил, кивая на дверь рядом с кабинетом Шельбаума:

– Шеф на месте. Я должен был доложить ему о состоянии расследования по делу Фридемана. Он приказал доставить ему Бузенбендер.

Маффи умолчал, что Видингер потребовал от него ответа: желает ли он, Маффи, вступить в ССА. В этом случае он может рассчитывать на повышение. Хотя Маффи и попросил время на обдумывание, но внутренне он давно решился.

Шельбаум пристально посмотрел на него.

– Что же выяснилось при допросе?

– Ничего, – ответил Маффш – Шеф приказал вам, как вернетесь, тотчас же зайти к нему.

Обер-комиссар подошел к двери, постучал и вошел.

Обер-полицайрат доктор Видингер сидел за письменным столом, на котором лежала папка с делом Фридемана. Шеф был рослым, стройным мужчиной со светлыми волосами, тщательно расчесанными на пробор. Взгляд его бледно-голубых глаз был колючим.

«Он порядком загорел», – подумал Шельбаум. В служебной поездке у него было для этого достаточно времени. Всегда, когда он встречал Видингера, ему вспоминались годы своих страданий и причиненные ему обиды. Во время войны обер-полицайрат был молодцеватым офицером нацистского вермахта. Когда Шельбаум вновь начинал с самых низов в полицейском комиссариате второго округа, Видингер, избежавший плена, заканчивал учебу в Венском университете. Отец его владел магазином антикварных вещей в Иозефштадте, получившим известность еще при нацистах, но настоящего размаха достигшим в период оккупации. Видингеры шли в ногу со временем.