Текст книги "Искатель. 1979. Выпуск №2"

Автор книги: Алексей Азаров

Соавторы: Владимир Щербаков,Гюнтер Шпрангер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 12 страниц)

– От вас? – спросил он.

Ортвайн кивнул.

– Следовательно, копия была у вас?

– Да.

– Где она была запрятана?

– В моей темной каморке под подоконником.

– Вам известно, у кого находились блокноты?

Лицо Ортвайна исказилось.

– У Коваловой. Поэтому я и был в ее власти.

Шельбаум покачал головой.

– Тут сыграло роль нечто другое.

– Я знаю, – сказал Ортвайн. – Дзура якобы видела меня в ту ночь и рассказала ей обо всем.

– Фрейлейн Дзура? – повторил Шельбаум. – Ковалова сама за вами наблюдала. Большую часть мы узнали от нее. Может быть, теперь расскажете нам по порядку о событиях той ночи?

Он не счел нужным сообщать Ортвайну об отъезде Коваловой.

– Если бы я мог воспользоваться моей трубкой… – попросил художник. – С трубкой мне было бы легче…

– Она в лодке, – сказал Маффи, подняв голову.

– У меня есть другая, в письменном столе, – торопливо под сказал Ортвайн. – Там и табак…

Шельбаум выдвинул ящик. Нидл набил трубку, Маффи поднес зажигалку.

– Что же произошло после вечеринки в ночь с воскресенья на понедельник прошлой недели? – спросил Шельбаум, продолжая допрос. – Вы покинули дом вместе с другими…

– Я пошел вниз, к Старому Дунаю, где стояла моя лодка, – сказал Ортвайн. – Я очень боялся…

– Боялись? Чего?

– Цондрак обнаружил, что Дора, то есть его жена, имела любовника. Он только не знал, что это был я…

Признание было для обер-комиссара сюрпризом. До сих пор такое подозрение он считал бы малообоснованным.

– Понимаю, почему вы удивляетесь, – продолжал Ортвайн, нервно попыхивая трубкой. – Я не хочу себя переоценивать. Цондрак так часто обманывал свою жену, что она просто хотела отплатить ему той же монетой. Я был всего лишь средством к цели…

– Вы боялись, что он убьет вас, если узнает правду?

– Да, но не только поэтому. Я постоянно думал, что у него мои документы. Я хотел наконец-то избавиться от этой зависимости… – Голос его прерывался, а рука, державшая трубку наподобие кисточки, дрожала. – Было и еще кое-что, из-за чего он мог меня, как Плиссира, попросту уничтожить.

– Вы имеете в виду копию документа?

– Да… В ту ночь у него собралась толпа гостей, которая сводила меня с ума. Когда моя лодка тронулась, я перевернулся вместе с доской сиденья и упал на дно. Это и навело меня на идею… – Он отложил потухшую трубку. – Доска сиденья была приблизительно такой же ширины, как и причальные мостки, а над мостками торчал крепкий сук бука. Если прикрепить к нему петлю, а на мостки положить доску так, чтобы часть ее выступала – тогда тот, кто побежит по мостку, свалится и головой угодит в петлю…

– Недостающее пятно, – выпалил Нидл. – Оно на доске.

– Рассказывай те дальше, – спокойно сказал обер-комиссар.

– Веревку я нашел в моторной лодке, – продолжал Ортвайн. – Я соорудил петлю, закрепил ее на суку, а доску положил на причальный мосток. В темноте петлю не заметишь, а доску тем более…

– Как же вы думали заманить Цондрака на мосток?

– Я вернулся. – отвечал Ортвайн, – и наблюдал, как он выпроваживал из дома Деттмара. Я знал, что он был один. Лиза ушла в садовый домик, Карин в свою комнату на мансарде, жена в спальню, а Анну он выгнал вместе с другими. Я постучал и тут же сказал ему, что, наверное, знаю, кто является любовником Доры…

– Вы не хотели привлекать его внимания к себе?

– Конечно, нет. Я сказал ему, что на снимке, сделанном случайно на выставке садоводства, есть Дора а рядом с ней молодой человек. Очевидно, это он. Когда я фотографировал, они меня не заметили…

– Он вам поверил?

– Вы не знаете Цондрака. Он жаждал заполучить снимок и собирался сейчас же ехать ко мне.

– Он мог бы воспользоваться машиной.

– Я отговорил его, поскольку он был пьян. Когда он захотел переодеться, я пообещал ему, что буду ждать внизу у мостков.

Я спустился вниз, сел в лодку и выгреб от берега, наверное, метров на двадцать-тридцать. При лунном свете меня можно было легко заметить. Вскоре спустился и он. Я мог лишь судить по шагам, потому что под деревьями было очень темно.

Он спешил и раздраженным голосом звал меня. Затем на мостках послышались его шаги, раздался щелчок, и все смолкло.

– Петлю он не заметил, – сказал Шельбаум.

– Под буком был глубокий мрак. К тому же учтите его состояние: опьянение и неистовая ярость.

– Что было дальше?

– Я выловил доску из воды, привязал лодку к мосткам и вошел в дом. В сейфе были мои документы. Теперь я должен был их обязательно изъять. Ведь после его смерти сейф непременно вскроют и обвинят меня в убийстве Фазольда, а я…

– Вы были одержимы навязчивой идеей, – сказал Шельбаум. – Дело обернулось бы совершенно иным образом.

– Во всяком случае, я хотел сохранить за собой имя Фазольда, а прежние документы уничтожить. Поэтому я и вынул связку ключей из его кармана.

– Вы были в перчатках?

– Да, в старых лайковых перчатках, которые я всегда надевал для гребли. Затем я должен был подумать и о Доре…

– Что вы подумали? – спросил Шельбаум.

– Дора сразу бы поняла, что ее муж не совершал самоубийства. Никаких причин у него не было. Она не могла доказать мою причастность к его смерти, но она, как и он, держала меня в своих руках. Она знала, какие он давал мне поручения, она знала мое настоящее имя. Я вечно висел бы у нее на крючке. К тому же она давно мне надоела… – Он поморщился от боли в руке и попросил: – Не позволите ли выпить рюмку коньяка? Бутылка стоит возле письменного стола.

Обер-комиссар налил ему.

– Я также не знал, смогу ли незамеченным проникнуть в его рабочий кабинет. Так возникла мысль покончить и с ней… – Он поставил пустую рюмку перед Шельбаумом и попросил вновь ее наполнить. – Я вошел в дом. Ключ у меня был. Взял желтый шарф, висевший в гардеробе, и, подойдя к спальне, тихо позвал Дору. Спустя несколько мгновений она отодвинула засов и открыла дверь. Возможно, ей представлялось особенно пикантным принять меня, когда ее муж находился наверху в своей комнате. Она уже спала и не заметила, что он вышел из дома.

Я оттеснил ее к кровати и набросил на шею шарф… Она даже не поняла, что происходит. Только под конец закричала…

Голова ее поникла. Все произошло с какой-то роковой неизбежностью. Мысли мои вертелись вокруг одного, вокруг рабочего кабинета. В сейфе я нашел мои документы, вынул их, запер сейф и покинул дом…

– Стойте, – сказал Шельбаум, – кое-что неясно. Сколько пятидесятидолларовых купюр вы прихватили с собой. Почему не взяли другие деньги?

Ортвайн вскинул голову.

– Двенадцать, – ответил он. – Все, что там было. Я никогда не слыхал, чтобы у него были доллары. Поэтому и решился их забрать. Если бы забрал и другие деньги, то позднее это бросилось бы в глаза. Ведь все дело должно было выглядеть так: Фридеман задушил жену, а затем и сам повесился…

– Вы не знали, что банкноты были фальшивыми, что они были изготовлены в концлагере настоящим Фридеманом и настоящим Фазольдом?

Ортвайн оторопело покачал головой.

– Я их считал настоящими, – пробормотал он.

– Одну купюру вы разменяли на ипподроме во Фриденау, – сказал Шельбаум. – Где другие?

– В темной каморке, под подоконником.

Пока Нидл искал купюры, обер-комиссар думал о том, что Ортвайн, мелкий мошенник, не соврал, даже совершив крупное преступление. Инспектор возвратился и принес фальшивые банкноты. Шельбаум пересчитал и сунул их себе в карман.

– Вами было допущено множество и других ошибок, господин Ортвайн, – сказал он. – Слишком много…

– Я знаю, – мрачно произнес Ортвайн. – Не должно было случиться и этой истории с ключом…

– С ключом?

– Вы мне сами его показывали. Когда я клал связку ключей обратно в карман покойнику, я вместе с ней прихватил из своего кармана и ключ от моего почтового ящика…

– Что? – вскричал Шельбаум. – Ваш ключ?

– На кольце его выгравированы две буквы – «ВФ» – Вернер Фазольд. Вы же подумали, что это Вальтер Фридеман.

Шельбаум шумно вздохнул. Над злополучным ключом он достаточно поломал голову. Но ничего так и не пришло на ум. Ортвайн действительно допустил грубую ошибку, которая осталась без последствий.

– Почему вы убили Деттмара?

– Деттмар видел меня после того, как Цондрак выгнал его из дома, – сказал Ортвайн. – Он меня не узнал, но я боялся, что он может догадаться. Вечером в понедельник он ворвался ко мне из-за этих блокнотов. Это было незадолго до того, как ко мне приходил Маффи. Он угрожал, что выдаст меня, если полиция вновь его задержит. Он намекнул, что хочет посетить еще и Карин Фридеман. Я следил за ним вплоть до виллы. Когда он вышел, я сопровождал его до берега. Там я его и зарезал, забрал деньги, чтобы симулировать убийство с целью ограбления…

– Ножом для резания бумаги, к рукоятке которого прилипла типографская краска, – сказал обер-комиссар и повернулся к Маффи. – Пройдите с ним в спальню и ждите меня там.

– То, что на этот раз его не интересовали наличные Деттмара, я верю – сказал Шельбаум, когда Ортвайн вышел. – Стройподрядчик едва ли много имел при себе денег.

– Но вот как Ковалова добралась до блокнотов? – вслух размышлял Нидл.

– Об этом можно только догадываться, – ответил Шельбаум. – Едва ли она будет столь любезной, чтобы нам написать об этом. Во всяком случае, в ту ночь она не так быстро уехала домой, как утверждала. Скорее всего задержалась вблизи виллы и наблюдала…

– С какой целью?

Шельбаум пожал плечами.

– Возможно, имела поручение от ЦРУ следить за Цондраком, возможно, делала это по заданию нашей секретной службы. В конце концов, ей за это платили. Очевидно, она видела, как был изгнан Деттмар и как добивался доступа в виллу Ортвайн. Возможно, она следовала за ним вплоть до Старого Дуная, возможно, ждала, пока не появился Цондрак и не побежал по мостку. Так что она могла видеть, как Цондрак попал в петлю, а Фазольд забрал ключи. Потом она следовала по пятам за Фазольдом. Если Эвелин Дзура слышала предсмертный крик Доры, то его определенно слышала и она. Она выждала, пока Ортвайн выйдет из дома и дойдет до причальных мостков.

Когда он сунул ключи в карман Цондраку и отплыл на лодке, она сама забрала их у покойника и вышла на улицу. По-видимому, она оттуда и видела Маффи в саду, что дало ей возможность сконструировать против него это нелепое подозрение…

– Но для чего?

– Если бы Эвелин скрылась по ее совету, на что она рассчитывала, то нам был бы указан ложный след. Отреагируй она иначе, Маффи, возможно, действительно попал бы под подозрение.

– Но тогда мы бы столкнулись с ней самой!

– Она могла все отрицать. Так или иначе, но ей хотелось вы играть время и довести Ортвайна до такого состояния, чтобы он сам отдал ей копию документа. Наверняка у нее здорово чесались руки забрать также и деньги, но она их не тронула…

– Почему?

– Возможно, я здесь фантазирую, – сказал Шельбаум. – Но думаю, что причины были те же, что и у Ортвайна. Она хотела поддержать версию о самоубийстве. А получилось бы как раз обратное, если бы обнаружили пропажу денег из сейфа.

На вечеринке играли в карты. Цондрак разменял Деттмару немалую сумму денег, следовательно, каждый знал, что деньги в доме имеются. Позволь она себе большее, она бы не только попала под подозрение по делу об убийстве, но лишилась бы поддержки нашей секретной службы и ЦРУ. Могло случиться и худшее, ведь агенты обязаны играть по правилам игры своих хозяев, а не выдумывать собственные. Она не могла рисковать и взяла только то, что не могло быть замечено: блокноты, письма и еще кое-что. Она использовала эти вещи, посеяв неразбериху и шантажируя Ортвайна. Но, возможно, она имела и совершенно другие намерения, о которых мы не имеем ни малейшего представления.

– Выходит, что ключи она снова положила в карман покойника, – сказал Нидл.

– Определенно, – подтвердил Шельбаум. – Ее нервы оказались в отличном состоянии, хотя она, это и отрицала. – Он встал. – Сейчас, Алоис, после того как я уйду в спальню, вы впустите на веранду свору репортеров, собравшуюся перед домом, – сказал он. – Когда они все здесь соберутся, я вместе с Маффи незаметно выскочу и отвезу Ортвайна в комиссариат.

– Но обер-полицайрат может появиться здесь в любой момент, – напомнил Нидл.

– Отдайте его на съедение газетным волкам! Изобразите в красках его заслуги…

– Если бы он их имел.

– Этого никто не знает. Не будьте мелочны, не завидуйте, увенчайте его лаврами, – посоветовал Шельбаум, покидая Нидла.

* * *

Карин Фридеман провела Шельбаума через гостиную на веранду.

– Под открытым небом лучше, – сказала она. – Скоро мы не сможем уже здесь сидеть.

Обер-комиссар, восприняв – ее слова как замечание, относящееся к погоде, подвинул плетеное кресло на место, освещаемое теплыми лучами солнца. Он смотрел на участок с буками и каштанами, покрытыми разноцветной листвой, которые закрывали Старый Дунай. Никаких тайн в деле Фридемана больше не осталось.

Карин, извинившись, вышла и вскоре вернулась с подносом.

– Два кусочка сахара, без молока, – сказала она, наливая кофе. – Я запомнила с первого раза. – Она села напротив Шельбаума. – Если вы встретите Маффи, то поблагодарите его от моего имени, – попросила она. – Петер обязан ему своей жизнью. Я хотела поблагодарить его сама, но он не заходит больше к Эвелин.

– Со следующей недели господин Маффи получает другую должность, – сказал Шельбаум. – Мы с ним вместе больше не работаем.

Видингер сдержал свое обещание. По его ходатайству Маффи выдвинут на должность районного инспектора и перемещен в отдел по делам молодежи. Шельбаум был рад, что их сотрудничество закончилось.

– Жаль, – произнесла Карин. – В газетах его очень расхваливают, в особенности доктора Видингера. Кто это такой? Я считала, что вроде бы вы руководили следствием?

Шельбаум отпил глоток кофе и совершенно серьезно сказал:

– Господин доктор Видингер – мой шеф. Он несет ответственность. – «…И не очень совестлив», – подумал он про себя.

В тот же день, после ареста Ортвайна, Ловкий был отпущен.

Он отказался от своих показаний, что не помешало Видингеру отпустить его на свободу. За дезинформацию полиции он, возможно, еще заплатит денежный штраф из своего кармана, а скорее всего из кассы ССА. Прошлой ночью Нидл частным образом встречался с Ловким, но из него невозможно было вытянуть ни единого слова, кроме странного замечания, что ему дорога своя жизнь.

– Одно удивляет, – сказала Карин. – Во всем была замешана фрау Ковалова, но газеты о ней абсолютно ничего не пишут.

– Фрау Ковалова покинула Австрию, – осторожно сказал Шельбаум, он не хотел нарушать соглашения с министерством внутренних дел.

По широкой лестнице на веранду поднялся Петер Ланцендорф. Пластырь на лбу напоминал о его недавнем ранении.

– Все в порядке, господин Ланцендорф? – с улыбкой спросил обер-комиссар.

Петер кивнул и поцеловал девушку.

– То, что Карин вбила себе в голову, было сущей нелепицей. С понятием «семья преступника» вы связываете представление, будто человек рождается преступником, будто он наследует соответствующие наклонности. Ни одного человека природа на это не обрекает! Ни Цондрак, ни Бузенбендер, ни Ортвайн преступниками не родились. Они стали убийцами благодаря обществу, в котором живут. Не будь нацистов, жизнь Цондрака могла быть иной. Не будь нацистов и страшных первых послевоенных лет, Бузенбендер бы осталась на свободе. Без Цондрака не стал бы убийцей Ортвайн. Это звучит очень просто. Но, в сущности, каждый из нас по-своему способствует тому, что преступления не исчезают, потому что в нашем обществе мы не можем навести порядок. Даже если бы Цондрак и действительно был вашим дядей, то все равно вы оставались бы сама собой. А ваши наклонности и воспитание зависят от окружающих и, естественно, от вашей собственной воли.

На какое-то мгновение наступила тишина. Затем Карин тихо спросила:

– Можно ли посетить Лизу, я имею в виду Бузенбендер?

– Я позабочусь об этом, – пообещал Шельбаум. – Разрешение на посещение господина Ортвайна вы не хотите получить?

– Я не знаю, – неуверенно ответила она. – Это так страшно. Он и Петера хотел убить…

Ланцендорф пожал руку Карин и успокаивающе, посмотрел на нее.

– Подумайте, Карин, – сказал Шельбаум. – Если пожелаете, то позвоните мне. Или лучше приходите вместе с господином Ланцендорфом к нам на чашку кофе. Моя жена передает вам сердечный привет и очень рада вновь видеть вас. – Потушив сигару, Шельбаум сказал: – Но я пришел к вам еще и по другому делу. Вы хотели подыскать работу. Что-нибудь уже нашли?

Карин растерянно опустила голову.

– Пока ничего подходящего. Но не думаю, что это продлится долго…

– У меня есть кое-что на примете, – сказал Шельбаум. – Общество «Друзья литературы» подыскивает секретаря. Оплата не ахти как велика, но работа по вашей специальности. Если решите продолжить учебу, то с работы сможете уйти в любое время.

Карин порывисто вскочила и горячо поцеловала его.

– Не могу даже высказать, как я вам благодарна, – произнесла она. – Для меня вы как родной отец.

Обер-комиссар глубоко вздохнул.

– Пожалуйста, не преувеличивайте, – проворчал он. – К сожалению, я должен сообщить вам и нечто неприятное. Суд конфискует виллу и имущество Цондрака. До конца месяца вам, Карин, придется уехать отсюда.

– Мне об этом уже говорили, господин Шельбаум, – сказал Ланцендорф. – Для нас ясно, что Карин не сможет здесь оставаться. Я знаю одну сходную по цене комнатку недалеко от места, где я живу. Поэтому пусть вас это не беспокоит.

– Меня, однако, беспокоит, – сказал Шельбаум, вставая, – и будет беспокоить в дальнейшем. Но теперь мне надо домой. Скоро вы узнаете, что следует быть пунктуальным, особенно когда женат, – добавил он, смеясь.

Вместе они вышли в коридор, где Ланцендорф помог ему надеть пальто. Петер и Карин проводили его до садовой калитки. Отойдя на несколько десятков шагов, Шельбаум еще раз обернулся и приветственно помахал им рукой. Они ответили тем же. Такой эта юная пара и осталась в памяти Шельбаума…

Перевел с немецкого А. САВОСИН