Текст книги "Искатель. 1979. Выпуск №2"

Автор книги: Алексей Азаров

Соавторы: Владимир Щербаков,Гюнтер Шпрангер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

Арестант тупо уставился на узкое окно, сделав по направлению к нему несколько шагов.

– Назад! – резко крикнул Хорнтхалер.

Деттмар повиновался. Он наконец освободился от панического настроения, владевшего им с момента его ареста в Гантерне. Однако он не мог избавиться от мысли, что ему припишут убийство.

Блондинка прошмыгнула в комнату.

– Господин доктор освободился, – прошептала она и открыла дверь в кабинет, куда Хорнтхалер ввел Деттмара.

Доктор Гюттл с неудовольствием посмотрел на стальные путы на руках Деттмара.

– Снимите с него наручники, – сказал он Хорнтхалеру.

– Это по инструкции, – возразил тот. – Я не могу…

– Как же мне его осматривать, если он закован? – нетерпеливо прервал врач.

Хорнтхалер помедлил. Потом достал из кармана ключ и снял наручники. Деттмар потер запястья.

– Располагайтесь пока там, в кабине, – сказал Гюттл и сел за письменный стол. Медсестра готовила инструменты.

Хорнтхалер с опаской посматривал на кабину с черной занавеской, куда зашел Деттмар. Он подумал, не последовать ли ему за ним.

Деттмар послушно выполнил указание врача. В кабине было темно, хоть глаз выколи. Но, пообвыкнув, он заметил, что позади стула, на котором сидел, горела красная лампа. К столу, стоявшему перед ним, были прикреплены различные оптические приборы. Справа от стола он обнаружил очертания двери, в замке торчал ключ. Снаружи, во врачебном кабинете, врач что-то спрашивал, а Хорнтхалер громким голосом отвечал.

Все остальное Деттмар проделал почти машинально. Он схватился за ключ и попытался его осторожно повернуть. Ключ повернулся почти бесшумно. Деттмар поднялся и надавил на дверную ручку. Дверь подалась, сместившись в сторону. Во врачебном кабинете все еще раздавались голоса. Мгновение Деттмар в оцепенении прислушивался, затем протиснулся в раздвинутую щель и осторожно прикрыл за собой дверь. Увидев впереди длинный белый коридор, побежал по нему до лестницы, которая вела в подвал. Он действовал наугад, и это, похоже, помогало ему.

Оказавшись на лестнице, он бросился в подвал, где, к своей радости, обнаружил дверь черного хода. И вот он уже в саду. Пробравшись через густой кустарник, Деттмар достиг низкой стены, окружавшей широкую площадь. За площадью, которая живой изгородью была разбита на отдельные прямоугольники, он увидел высокое здание, по-видимому школу. Перепрыгнув через стену, он очутился в одном из зеленых прямоугольников, в котором стояли песочница и детская лесенка. Дети, игравшие здесь, закричали от восторга, когда он кувырком скатился в песок.

Еще сидя на корточках в песке, он случайно бросил взгляд на здание за стеной, из которого только что бежал. В этот момент раскрылось одно из окон, и из него высунулся какой-то человек. Тогда на четвереньках Деттмар кинулся к лазу через живую изгородь в соседний прямоугольник. Здесь он вскочил и побежал, преследуемый разочарованными криками малышей, которые все восприняли как желание взрослого дяди поиграть с ними. Наконец Деттмар пересек задний двор и оказался в переулке, который вывел его на оживленную улицу. Он был в Нусдорфе, как значилось на щитке дорожного перекрестка.

* * *

Начальник отдела безопасности бушевал. Две дюжины чиновников были разосланы по всем направлениям. Нидлу было поручено тотчас же поехать к доктору Гюттлу и расследовать, каким образом смог убежать Деттмар.

Гофрату было бы желательно приписать врачу пособничество в совершении побега, но то было бы явной бессмыслицей.

Заваренную кашу должен был расхлебать Хорнтхалер. Возможно, Деттмар будет схвачен прежде, чем об этом пронюхает пресса.

Стук в дверь вывел Нидла из задумчивости. Он был очень удивлен, когда в комнату вошел Петер Ланцендорф.

– У меня не так много времени, – сказал Ланцендорф, переводя дух. – Я воспользовался обеденным перерывом, чтобы прийти сюда. Господин Шельбаум на месте?

Нидл покачал головой.

– Сегодня утром я получил письмо, – сказал Петер. – Оно мне кажется несколько странным.

Инспектор взял конверт. Адрес был написан на машинке, отправитель не указан. Он вскрыл конверт и вздрогнул. В конверте было две записки. Одна была написана шариковой ручкой и, по-видимому, была вырвана из блокнота. Ома была похожа на другую записку, которую знал инспектор. Вторая содержала краткую машинописную запись.

– Зуси! – позвал Нидл.

Вошла секретарша.

– Дело Фридемана еще у вас?

Зуси принесла папку. И когда Нидл открывал ее, на пол выпала фотография. Ланцендорф поднял фотоснимок и, прежде чем передать Нидлу, бросил на него беглый взгляд.

– Вы можете спокойно посмотреть на него, – сказал Нидл. – Здесь ничего нет, кроме причального мостка на вилле господина Фридемана и пары пятен краски. Последнее пятно в восьмидесяти сантиметрах от конца мостка. Почему нет пятен впереди? Краска, которой Фридеман испачкал свои ботинки, должна была бы оставить еще один след. Трудный вопрос, поставленный не мной, а обер-комиссаром. Почему этот след отсутствует? Мое решение ему не нравится. Возможно, оно действительно не отвечает на его вопрос.

Инспектор разыскал другой конверт. Он вынул записку, которая так разозлила старшего прокурора, и сравнил с принесенной Ланцендорфом.

– Записка, по всей видимости, из блокнота, который принадлежал Вальтеру Фридеману, – сказал он, стараясь оставаться спокойным.

Ланцендорф, который не знал почерка Фридемана, казалось, был сбит с толку.

– Тогда вы должны знать, что она означает! – воскликнул он.

– Я думаю, да, – сказал инспектор, не скрывая своего возбуждения. – Пометка на другой записке достаточно ясна.

Он рассматривал записку, отпечатанную на машинке. Она гласила: «Густав Лебермозер, пенсионер, 16 декабря 1958 года». Против записи черной тушью был поставлен крест.

– И что из этого следует? – настаивал Ланцендорф.

Инспектор взял записку из блокнота. В ней была указана та же дата – 16 декабря 1958 года. Под этой датой было написано: «Кредитное дело Лебермозера, 17 часов 30 минут». Затем следовало странное слово «узнан» с тремя вопросительными знаками, а в конце аналогичный крест, как и после машинописного текста.

Нидл закрыл глаза и откинулся.

– Очевидно, речь идет о кредитной сделке, которая не была заключена. Семнадцатого декабря пятьдесят восьмого года пенсионера Густава Лебермозера в восемь часов утра нашли убитым в своей квартире. Все шкафы и ящики столов были перерыты, и поскольку в квартире не оказалось ни ценных вещей, ни денег, то предположили убийство с целью ограбления. Убийцу не нашли…

– Убийцей был Фридеман, – произнес Ланцендорф побледневшими губами.

– Возможно, – согласился Нидл.

– Но не говорить же мне самому об этом Карин! – вскричал Ланцендорф.

– Это уж ваша забота, – сказал инспектор. – Наша – выяснить, откуда идут анонимные письма. Вы имеете представление об этом?

– Вы бесчувственный человек, – сказал Ланцендорф. – Откуда я могу знать? Лучше скажите, как обстоит дело с зажигалкой.

– Что касается зажигалки, то она действительно принадлежала Эллен Лоренци.

– Следовательно, еще одно убийство, – глухо произнес Ланцендорф.

– Это еще не доказано, – сказал Нидл.

Ланцендорф молча повернулся и вышел.

Инспектор покачал головой и приступил к сочинению докладной по итогам расследования происшествия у доктора Гюттла. Он так углубился в свою работу, что не заметил, как вошел Шельбаум.

– Что здесь случилось? – проворчал обер-комиссар. – Все шарахаются от меня, как будто я вылез из бочки с нечистотами.

– Ни у кого нет охоты сообщать вам печальную весть, – меланхолично произнес Нидл. – Вас вызывает гофрат.

– Не в связи ли с сумасшедшим розыском, о котором мы слышали по радио?

– По-видимому, – сказал Нидл. – Деттмар удрал.

Он рассказал о случившемся. К его удивлению, Шельбаум остался совершенно равнодушным.

– Деттмар неважен для нас, – заметил он. – Есть более интересные вещи. Например, то, что, вероятно, Фридеман убил Лоренци. Косвенные улики довольно однозначны. Кроме того, Фридеман в действительности имел совсем другую фамилию – Зандрак или Зондрак. Она была записана в блокноте, который он обронил в Турецком парке и который ему вернула Лоренци.

Очевидно, это был тот самый блокнот, из которого была вырвана записка старшему прокурору…

– И Ланцендорфу, – добавил Нидл.

Шельбаум вопрошающе посмотрел на него, и инспектор доложил о посещении Ланцендорфа. Обер-комиссар посмотрел на записку.

– Он был очень возбужден, этот молодой человек, – сказал Нидл. – Опасается, как бы это не отразилось на его девушке.

– Для нее это тяжелый удар, – сказал Шельбаум. – Кстати, в списке лиц, имеющих судимость, Фридеман не числится. Я только что просмотрел…

– Возможно, он совершил преступление перед войной где-то в другом месте, например, в Германии, – сказал инспектор.

– Вполне возможно. Но он может оказаться и военным преступником.

– Военным преступником? Он же был в концлагере. Это общеизвестно.

– А шрам? – спросил Шельбаум. – Если я не ошибаюсь, этот пенсионер Лебермозер тоже был в концлагерях, даже в тех же самых, в которых был и Фридеман, в Заксенхаузене и Эбензее. Что там делал Фридеман? Был заключенным? Принадлежал к криминальной полиции или был охранником?

– Вы забываете Фазольда, – сказал Нидл.

– Боже милостивый, да не забываю я его, – раздраженно сказал Шельбаум. – Я отправил Маффи к генеральному прокурору посмотреть список военных преступников. Он должен вернуться…

Он словно произнес магическое слово… В комнату тотчас же вошел Маффи.

– Фридеман в списке не числится, господин обер-комиссар, – доложил он. – Нет ни Зандрака, ни Зондрака, и никого другого под созвучной фамилией.

Обер-комиссар пододвинул к себе телефонный аппарат.

– Если бы нам удалось заполучить этот таинственный блокнот… – сказал он. – Блокноты бывают иногда очень содержательными.

Он отвернулся и снял трубку телефона.

– Фрау Ковалова? Обер-комиссар Шельбаум. Я вынужден еще раз побеспокоить вас по поводу все того же звонка. Господин Фазольд вспоминает, что именно Деттмар сообщил вам о смерти Фридеманов. В остальном все в порядке. Но он продолжает утверждать, будто присутствовал, когда раздался звонок. Вы же нам сказали, что он ушел до звонка. Как? Вы также могли ошибиться? Благодарю.

Он положил трубку и с великой досадой произнес слова, которых прежде Нидл от него не слышал:

– Подлая тварь!

* * *

Перед обедом следующего дня – это была суббота – Фазольд остановился на своем старом «опеле» перед виллой Фридемана, по привычке нажав на давно не действующий ручной тормоз. Взгляд его скользнул по окнам: шторы были задернуты. «Наверное, ее нет дома, – подумал он. – Сегодня после обеда состоится погребение. У нее сейчас достаточно хлопот…» Выйдя из машины, он прошел в сад. На звонок вышла Анна, проделав перед ним свой самый замысловатый реверанс.

– Ну конечно же, фрейлейн Фридеман дома, – поспешно ответила она на его вопрос. – Следуйте за мной.

Услышав шаги Фазольда, Карин тихо сказала:

– Это очень мило с твоей стороны, Вернер, что ты пришел. Теперь я мало кого вижу.

– А Петера?

– Его – конечно, – сказала она. – Сигарету?

– Нет, благодарю, – отказался художник со смущенной улыбкой и сел. – Если позволишь, лучше закурю мою трубку. Я пришел, чтобы выяснить недоразумение и извиниться. Я ведь был совершенно убежден, что именно ты сообщила фрау Коваловой о смерти родственников. Потом я с ней говорил еще раз. То была моя вина, что я ее неправильно понял, позвонил ей на самом деле Деттмар.

Карин безмолвно посмотрела на него.

– Ты укладываешься? – спросил он, увидев открытый чемодан. – Когда едешь?

– Вообще не еду. – Горькая улыбка исказила ее лицо. – Я распаковываюсь.

– Если речь идет о финансовой стороне, – настойчиво продолжал он, – ты знаешь, что я для тебя все…

– Я знаю, Вернер, – дружески прервала она его. – Но речь идет не только о деньгах…

– Тогда о чем же? – с тревогой спросил он и отложил труб ку.

– Есть еще зажигалка, – пробормотала она, – маленькая серебряная зажигалка. Я подарила ее Петеру…

– Я не понимаю тебя, – пробормотал Фазольд.

Она пристально посмотрела на него.

– У моего дяди была серебряная зажигалка с инициалами «ЭЛ», – медленно произнесла она. – Она принадлежала девушке, которая четыре года назад была убита в Турецком парке.

На дряблом лице Фазольда отразилась тревога.

– Ты думаешь, что он…

– Этого я не знаю. Я вообще ничего не знаю. Но именно поэтому я и не могу поехать в Грац на учебу.

– Ты хочешь отказаться из-за одного подозрения? – спросил Фазольд, который вновь овладел собой.

– Вчера вечером у меня был Петер. Зажигалку я отдала ему позавчера. Он уже был в полиции. Здесь, кажется, есть что-то еще…

– В полиции? – повторил Фазольд, бледнея. – Послушай, Карин. Ты думаешь, что твой дядя совершил преступление? Эта история в Турецком парке…

– Здесь кроется больше, Вернер, значительно больше, чем стало известно в последнее время. Он достал Лизе фальшивые документы и тем самым связал ее по рукам и ногам, он совершал сделки с ССА…

– Все это может оказаться недоразумением! – вскричал Фазольд. – Зажигалку можно получить самыми разнообразными путями. Лизе он определенно хотел помочь… А сделки… Карин, ты что, не знаешь, в каком мире мы живем?

Фазольд поднялся.

– Похороны в два? – спросил он. – Подвезти тебя на моей машине?

– Петер заедет за мной, благодарю, Вернер.

Фазольд распрощался и ушел. Некоторое время он просидел за рулем в глубокой задумчивости. Затем принял решение навестить Ковалову.

Конторка ее была закрыта. Неряшливо одетая женщина проводила Фазольда в комнату, утопавшую в море подушек и подушечек. У стены размещалась низенькая скамейка, накрытая пестрым пледом. Из-за высокой ширмы, на которой были изображены в неприличных позах голые человеческие фигуры, раздавались громкие стоны. Вскоре оттуда вышла массивная женщина в белой блузе с засученными рукавами. За ней появилась и Ковалова в халате, имевшем когда-то голубой цвет Она расплатилась с массажисткой, а домработнице, задержавшейся в комнате, дала понять, чтобы та убиралась ко всем чертям. Фазольд сел на скамейку, Ковалова расположилась на оттоманке.

– Готова афиша? – спросила она.

– Только в понедельник, – мрачно ответил Фазольд.

– Что же тогда привело вас сюда, уважаемый мастер? – продолжала она с иронией.

– Своим утверждением, будто Карин сообщила вам о смерти своих родственников, вы поставили меня в неприятное положение.

– Это я уже исправила, – весело отозвалась Ковалова.

– Если бы я только знал о ваших намерениях в связи с этой историей, – нервно произнес художник. – Вы что-нибудь имеете против Карин?

Ковалова громко рассмеялась.

– Я подозреваю, что вы здесь дергаете свои ниточки, – жестко произнес он – В последнее время вы относились к Вальтеру уже не так, как раньше. Если он этого не замечал, то я-то заметил. И если Карин теперь так о нем думает, то это определенно не без вашего участия.

– Не фантазируйте, – сказала Ковалова. – Карин я видела только один раз после его убийства.

– После его убийства? – вспыхнул Фазольд.

– Или после самоубийства, если вам так больше нравится. Но этому ни на йоту не верит полиция. Во всяком случае, вы не можете считать меня способной в такой момент возводить хулу на покойника.

– Вы знаете, что Дора была моей любовницей? – вдруг спросил Фазольд.

– Да ну? – Ковалова прикинулась удивленной. – Что ж, Дора была чертовски аппетитной бабенкой Но с вашей стороны, благородный мастер, это был не очень-то красивый ход. Фридеман дает вам всевозможные заказы, а в благодарность должен…

Лоб Фазольда покрылся испариной.

– Теперь я знаю, почему вы так поступили, – глухо сказал он. – С тех пор как в «Черкесском баре» начались полосы неудач, другие, более счастливые люди, были для вас бельмом на глазу.

– У меня достаточно денег, чтобы удержать любого мужчину, – холодно произнесла Ковалова. – Я бы могла получить и вас, и даже без финансового вознаграждения.

Художник горько рассмеялся.

– Но я отказываюсь от этого, – сказала Ковалова. – Скоро я предложу вам другую сделку, на которую вы определенно согласитесь. Вы ведь с Фридеманом совершили немало сделок.

– Вы угрожаете мне? – хрипло спросил художник.

– Я предупреждаю вас об осторожности… – произнесла Ковалова.

В этот момент в комнату внезапно ворвался Деттмар.

* * *

Деттмар размышлял недолго, что ему делать, и сразу же направился к своему старому приятелю Брандлехнеру. Проскользнув во двор, он пересчитал окна и определил конторское помещение. На его стук внутри появился свет. Вскоре окно открылось, и из него высунулся мужчина. С большой радостью Деттмар узнал Брандлехнера.

– Выключи свет! Это я, Деттмар, – прошептал он.

Брандлехнер крякнул от неожиданности и исчез. Свет тут же погас. Деттмар с трудом забрался на подоконник и, тяжело дыша, свалился в комнату.

– Окно закрыть, шторы задернуть! – скомандовал он и тут же услышал скрип закрываемого окна и шорох задергиваемых штор. Затем зажглась настольная лампа.

– Тебя ищет полиция, – испуганно произнес Брандлехнер.

Страх Брандлехнера вынудил Деттмара к еще более решительным действиям. Он подошел к открытому канцелярскому шкафу и запустил руку за стопку бумаг. Когда повернулся, в руке у него был пистолет.

– Ну-ка брось, – возбуждено сказал Брандлехнер.

– Осторожно, он заряжен, – предупредил Деттмар. – Ты эту штучку прихватил, когда уезжал в отпуск из Воронежа, и с тех пор хранишь без разрешения. Радуйся, что я освобождаю тебя от нее.

Брандлехнер злобно посмотрел на него.

– Отдай пистолет и убирайся! Иначе я позвоню в полицию.

Деттмар язвительно рассмеялся.

– Я уйду, – сказал он, – уйду сейчас же. Но сначала ты дашь мне костюм, пару ботинок, три тысячи шиллингов… и пакет со жратвой…

– Ты с ума спятил!

– Иначе, – Деттмар затряс головой, – я расскажу в полиции, как поджигают склад, набитый старым хламом, и получают кругленькую сумму страховых, за которую можно потом купить отель.

– Это ложь!

Деттмар махнул рукой.

– А потом террористы…

Брандлехнер овладел собой.

– Если ты это затронешь, то считай себя трупом, – яростно произнес он. – Уж поверь мне.

– Не беспокойся, я буду нем, как могила, если ты мне поможешь.

– Подожди, – мрачно сказал Брандлехнер и вышел. Минут десять спустя он возвратился. – Вот! Ничего другого у меня нет.

Со смешанным чувством брезгливости Деттмар оглядел поношенный костюм и стоптанные ботинки, серое демисезонное пальто с засаленным воротником и старую фетровую шляпу.

– Здесь кое-что из еды, – сказал Брандлехнер, кладя на письменный стол пакет. – И вот две тысячи шиллингов. У самого пустая касса.

Деттмар оделся и сунул деньги за пазуху. В боковой карман пальто ему с трудом удалось запихнуть пистолет.

– Старое барахло ты можешь сжечь, – распорядился он.

– Надеюсь, что мы больше не встретимся, – сказал Брандлехнер, вновь распаляясь. – И если тебя вновь застукают, помни: ты у меня никогда не был.

Деттмар покинул комнату тем же путем, каким проник в нее. Ночь он провел в каком-то садовом домике без дверей и окон. С восходом солнца почувствовал себя совсем окоченевшим, вышел на берег Дуная, размялся, сделал зарядку. Мысль работала теперь ясно и четко. «Чтобы доказать, что никого не убивал, – решил он, – я должен переговорить с людьми, которые участвовали в вечеринке. Надо разыскать фрау Ковалову или Фазольда».

Перед «Черкесским баром» он опасливо огляделся и стремглав бросился в прихожую. На звонок вышла домработница и провела его в комнату Коваловой. Войдя, он тотчас же закрыл за собой дверь и вынул пистолет.

– Спокойно! Не шевелиться!

Ковалова, сидевшая на оттоманке, выпрямилась.

– Что это за чудачество! – негодующе сказала она. – Будьте добры убрать эту игрушку.

Деттмар, повинуясь, сунул пистолет в карман.

– Я думала, вас арестовали в Пойсбруннене, – сказала Ковалова.

– Это был кто-то другой, – ответил Деттмар. – Меня полиция не сцапала.

– К вашему счастью или вашему несчастью, – несколько загадочно произнесла Ковалова. – Так что вы хотите?

– Он хотел бы нам рассказать, как ему удалось позвонить вам утром в понедельник и сообщить о смерти Вальтера и Доры, – с сарказмом произнес Фазольд.

– Я никому не звонил! – вскричал Деттмар. – Я ничего не знал. Мне самому позвонили и предупредили…

– О чем? – спросила Ковалова.

– О том, что меня подозревают! Но я к этому делу совершенно непричастен.

Фазольд наморщил лоб и бросил на Ковалову гневный взгляд.

– Должно быть, кто-то по телефону выдал себя за него, – беспечно произнесла она.

– Я невиновен! Вы должны это засвидетельствовать, – повторил Деттмар.

– Как это вы себе представляете? – холодно спросила Ковалова. – Разве вы не знаете, что Хеттерле, – собственно, фамилия ее Бузенбендер – показала на вас?

– На меня? – выдохнул стройподрядчик. Он стоял у двери с опущенными руками.

– Так ведь после вас никто не видел Фридемана живым, – вскользь заметила Ковалова, плотнее закутываясь в халат.

– Я ушел, – сказал Деттмар. – Но после меня мог вернуться кто-то из посторонних или один из гостей.

– Успокойтесь, – сказала Ковалова.

– Да! Мог вернуться любой другой! – закричал Деттмар. – Например, вы Фазольд.

Художник вздрогнул.

– Почему я?

– Тогда был один человек перед домом… – начал было Деттмар.

– У вас очень богатая фантазия, – прервала его Ковалова. – Во всяком случае, если вы думаете, что мы можем засвидетельствовать вашу невиновность, то заблуждаетесь. Войдите! – крикнула она, услышав стук в дверь.

Вошла домработница и подала письмо. Ковалова осмотрела его со всех сторон.

– Отправитель неизвестен, – пробормотала она, вскрыла конверт и вынула три записки. Две были написаны от руки, третья на машинке. Пока она читала, никто не проронил ни слова. Затем хозяйка подняла голову.

– Я всегда думала, что шрам на лице Хеттерле имеет двенадцатилетнюю давность, а причина его – автокатастрофа. Но, выходит, дело обстоит несколько иначе. Вы не знали, Фазольд, что она пятнадцать лет назад промышляла на панели? Что она также торговала героином? И что один наркоман разукрасил ее ножичком, когда она отказалась дать ему наркотик бесплатно?

– Нет, – глухо ответил художник.

– Странно, – сказала Ковалова и покачала головой. – В те времена вы как будто были знакомы.

– Ничего я не знаю, – повторил Фазольд, сжимая руки в кулаки, чтобы скрыть дрожащие пальцы.

– Но здесь есть нечто еще более интересное, – сказала Ковалова. – Четыре года назад была убита некая Эллен Лоренци…

– Фридеманом, – прошептал Фазольд.

– Откуда вы знаете?

– От Карин. Полиция подозревает его…

– Тогда здесь есть доказательство, – сказала Ковалова.

– Что же это за записка? – спросил художник в нервном напряжении.

– Не имею понятия. Одна записка должна, по всей видимости, служить пояснением к двум другим. Эти, очевидно, вырваны из блокнота.

– Почерк Фридемана?

– Я думаю, да. Но вот кто посылает такие письма? К тому же анонимно.

Она переводила взгляд с одного на другого. Деттмар ничего не понимал. Фазольд, казалось, над чем-то размышлял.

– Этим я осчастливлю Шельбаума, – сказала Ковалова. – Такие кости он гложет с удовольствием.

– А что будет со мной? – спросил Деттмар, который все еще стоял, прислонившись к двери.

– Вы исчезнете, мой друг, – сказала Ковалова. – Я вас никогда не видела. По старой дружбе я готова несколько смягчить вашу нужду. Господин Фазольд присоединяется. Пятьсот от меня и пятьсот от него. И будьте здоровы! И не жестикулируйте своим пистолетом…

* * *

Похороны состоялись на кладбище в Эдлезее. Погребальная процессия была небольшом, так как Карин отказалась давать объявление в газете. Она поручила Анне оповестить по телефону только компаньонов и друзей дома. Пришли немногие, большинство прислало венки и цветы. При всей щекотливости своих дел они все же не хотели компрометировать себя личным участием в похоронах супружеской пары, таким зловещим образом покинувшей их круг.

Карин стояла рядом с Петером Ланцендорфом. В тесном помещении морга она механически воспринимала слова соболезнования и была рада, что гробы с телами покойников не были выставлены для торжественного прощания.

Священник громко читал традиционную молитву, и черная шапочка на его голове покачивалась в такт с дымящимся кадилом. Сизоватые облачка тотчас же разгонял свежий ветер. «Аминь», – произнес причетчик в заключение молитвы. После этого священник с горестной миной подошел к Карин и пожал ей руку.

Провожавшие подходили друг за другом к могиле и бросали в нее прощальную горсть земли. Затем все вместе они отправились к уединенному участку кладбища. Там без церковных церемоний могильщики опустили гроб в свежевырытую яму. После того как каждый из пришедших простился с усопшим, могильщики снова взялись за лопаты. Карин не могла убедить священника, что Вальтер Фридеман не совершал самоубийства. Возможно, ей это удастся потом, с помощью Шельбаума, но сейчас у нее для этого просто не было сил.

Во время похорон обер-комиссар держался в тени, однако в церемонии прощания участие принял. Он и не думал проводить здесь какие-то эксперименты в целях выяснения дела Фридемана. Его служебные обязанности предписывали ему бывать и на таких церемониях, не говоря уже о чисто человеческом интересе, который он проявлял в отношении Карин.

Одним из первых кладбище покинул Фазольд. Он уехал на своем старом «опеле». Шельбаума, подошедшего к своей машине, окликнули-сзади.

– Не торопитесь, – послышался голос Коваловой. – У меня кое-что есть для вас.

Шельбаум обернулся.

– О чем идет речь? – спокойно спросил он.

Ковалова протянула ему конверт.

– Я получила его сегодня утром.

– Анонимно?

Она кивнула.

– Случайно присутствовал господин Фазольд.

– Благодарю, – сказал Шельбаум. – В моем собрании таких немало.

Он отступил на шаг, когда мимо него прошли к такси Карин и Петер. «Она в тяжелом состоянии, – подумал Шельбаум, увидев каменное лицо девушки. – Внешне она еще спокойна, но однажды чаша будет переполнена, и тогда катастрофы не миновать. Надо что-то предпринять»

Он машинально достал записки. «29 апреля 1960 г., Барри, 23.15», – было отмечено в одной. Затем эти слова автором записки были перечеркнуты и вместо них написано: «Тур. п., узн. ЭЛ». Затем стоял такой же крест, как и на записке, касавшейся пенсионера Лебермозера. 30 апреля следовала пометка: «Проследить расследование ЭЛ. Алиби!»

Наряду с другими косвенными уликами записи подтверждали, что Фридеман был убийцей Лоренци. Из другой записки Шельбауму стало ясно, что свою новую жизнь Бузенбендер начала продолжением старой. Кто в этом был виновен, читалось между строк: Фридеман.

Но кто посылает эти анонимные письма?

– Ко мне домой, – распорядился он, садясь в машину. Затем передумал и велел шоферу ехать к Старому Дунаю.

У грушевого склона Шельбаум попросил остановиться и остаток пути прошел пешком. Когда он входил в сад виллы Фридемана, из дома выскочил Ланцендорф в таком возбуждении, что чуть не сбил с ног обер-комиссара. Шельбаум крепко схватил его за рукав.

– Что случилось?

– Что случилось? – Ланцендорф горько рассмеялся. – Всему конец. А причина? Причина во мне! Это все ваши советы!

Он вырвался и убежал. Обер-комиссар посмотрел ему вслед, затем обеспокоенно двинулся к дому. Карин сидела в кресле, поджав ноги, слезы текли по ее лицу.

– Ну, ну, – отечески заговорил обер-комиссар. – Все миновало, теперь мы можем подумать и о себе.

Он сел и подал ей свой носовой платок. Она вытерла слезы и перестала всхлипывать.

– Он… он ушел?

– Пока да… – как бы вскользь произнес Шельбаум. – Почему вы его отослали?

Ее лицо исказила жалкая гримаса.

– Нужна ли я ему такая?

– Это надо пояснить поподробнее.

Так выяснилось, что толкнуло Карин на крайность. В совсем неподходящий момент Петер упомянул об убийстве пенсионера Лебермозера и о новом подозрении против ее дяди. Чувствительную девушку это окончательно лишило самообладания.

– Теперь я слишком многое узнала, чтобы не понять, что за человек был мой дядя… – сказала она. – Лиза была в его власти. Из-за меня он избил ее.

– Я знаю, – сказал Шельбаум. – Она несчастный человек.

– Его сделки, по-видимому, были нечистыми, – продолжала девушка. – Он поддерживал отношения с организацией, оправдывающей страшнейшую несправедливость… Теперь еще эти два убийства, которые, очевидно, он сам совершил. – Она посмотрела на Шельбаума глазами, полными страха. – Или все это не так?

– Боюсь, что так, – ответил Шельбаум. – Но что это имеет общего с вами? Ведь вы ничего не знали.

– Я принадлежу к семье преступника, – сказала Карин. – Именно поэтому я не хочу связывать судьбу Петера со своей.

– Вы ведь его любите? – спросил обер-комиссар.

– Вы еще спрашиваете? – Из глаз ее вновь побежали слезы.

– Тогда зачем вы говорите такие глупости? – произнес он строго. – Семья преступника! Ваш отец не был преступником, а ваша мать тем более.

Он мог бы ей сказать, что даже не верит, будто Вальтер Фридеман был ее дядя. Но какие у него для этого доказательства? Догадки же ей не помогут.

Шельбаум встал.

– Оставаться больше я не могу, – сказал он. – Жена давно ждет меня, и я не хотел бы ее огорчать. Но и вас я одну не оставлю. Вы пойдете со мной.

– Но, господин Шельбаум, я не могу…

– Без возражений! – отрезал он. – Достаточно того, что вы выпроводили своего молодого человека. Большей глупости вы уже не совершите.

Обер-комиссар принес ей пальто, попросил ключ, чтобы запереть дом, и повел Карин к машине.

– Я привел к нам гостью, Софи, – сказал Шельбаум, когда жена открыла дверь, – Это фрейлейн Фридеман. Она нуждается в смене обстановки. Мы не очень опоздали?

Он подмигнул ей. Фрау Шельбаум, знавшая о Карин из разговоров с мужем, все поняла.

– Как хорошо, что вы посетили нас, – сказала она с естественной сердечностью.

Впервые на лице Карин появилась робкая улыбка.

Пока она раздевалась, фрау Шельбаум предупредила мужа:

– У нас инспектор Нидл. Он хочет поговорить с тобой.

Шельбаум прошел в рабочий кабинет.

– Уж не задержали ли убийцу Фридемана? – весело спросил он.

Нидл покачал головой.

– Мне позвонил некий Рудольф Кёрнер.

– Ловкий? – спросил обер-комиссар без особого интереса. – Что ему надо?

– Он пригласил меня на краткую беседу в «Палитре» сегодня в одиннадцать. Это имеет отношение к делу Фридемана.

Обер-комиссар задумчиво посмотрел на него.

– Ваши отношения с известными кругами достойны внимания, – спокойно произнес он. – Однако есть люди, которые этим будут шокированы. Будьте осторожны.

– Поэтому я надеюсь, что вы составите мне компанию.

* * *

Погребок, в котором Кёрнер договорился встретиться с Нидлом, перед войной охотно посещали художники. Но с тех пор он совершенно утратил свою добрую славу.

Когда Шельбаум раздвинул портьеры, в нос ему ударил запах пивных паров и табачного дыма. В зале он увидел старых знакомых: Таксиста, Профессора, Красавчика и прочих людей, носивших всевозможные клички. Вот уж несколько лет они постоянно доставляли хлопоты полиции.