Текст книги "33 ступени (СИ)"

Автор книги: Алексей Саянский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

   Злат принял свиток, развернул и попытался прочесть, но его грамотность не давала возможности разобрать все полностью, язык был, тяжелым Англиконским, хотя и родные руны ему всегда давались с трудом. Он внимательно рассмотрел восковую печать, поставленную в королевской канцелярии, и вернул.

   Магический свет медленно угас, так же как и растаял посох в руке своего владельца.

   -Надеюсь, теперь я имею право на хороший отдых, все – таки, как вы сказали, местные чащи, не столь дружелюбны.

   Пошли – молвил Златогор, пропуская еще незнакомого мага вперед. Он никогда не верил этим хлипким умникам, обладающим страшной, непонятной силой, но исключительно здесь и сейчас он рисковал ради того слова, которое дал паладину. Свиток и дорогой перстень вручали право их обладателю найти приют в городе – крепости, но никак не снимали подозрений с него, он мог оказаться кем угодно и «Лукавым» и наваждением бесовских сил и упырем жаждущим проникнуть в людскую юдоль ради поживы, да и амулет правды, когда-то купленный им на арабском базаре молчал.

   Магистр Сэдрик взял под уздцы своего престарелого осла, перед этим поправил поклажу, укрепив ремни, вскользь глянул на Хастгарийца. Варвар или Барберианин, еще одно имя, какое давалось народом Ван Фарела, гордым, молодым народам северо-западных горных земель, заправил свои топоры обратно в кольца– крепления на поясе и отступил на край дороги. Хастгариец поистине был гигантом, как и описывали их старейшины братства, но Сэдрик их никогда не видел, и сумел отличить его только по редким для этих мест амулетам и странной светящейся ауре, со слабой рыжей прожилкой у основания, которая есть у народов с большим будущим полным трагедий и величия, такую он видел у Ромулян и Эллинойцев ныне древних, но еще крепко стоящих на ногах цивилизаций.

   Осел нервно затопал по ледяной корке образовавшейся на утрамбованной, замерзшей земле дороги и задергал головой, где – то рядом была угроза. Животное хорошо чувствовало чуждое присутствие, и Сэдрик поспешил, получше умастил свои вещи, и повел старика «Конунга» к поднимающимся воротам.

   Над заснеженным лесом послышался надрывный нечеловеческий вопль, и со сторожевой башни донеслись крики предупреждения. Кричали о небе и готовности. Арбалетчики на стене приготовили свои самострелы и будто слепцы начали водить выпирающими остриями болтов по сторонам. На сторожевой башне загрохотала рычагами баллиста.

   Златогор почувствовал на груди тепло, и вдобавок обратило на себя внимание слабое свечение в перламутровом камне амулета. Нежить была рядом. Он посмотрел на мага, быстро удаляющегося к воротам, и перекинул взгляд на вершины сосен, и вовремя. Черной тенью, с режущим слух визгом над ним пронеслось большое нечто, и он едва успел увернуться, совершив кувырок по земле. Рядом в лед воткнулось несколько стрел, он выругавшись, вскочил на ноги и отпрыгнул в сторону. Только сейчас он заметил, что холодный ветер теребит волосы, шлема на голове не было. Кровь забарабанила в висках. Он высвободил оружие и принялся изучать небо, откуда так коварно подкралась угроза. Ранее невиданная тень проявила себя, зависнув над высокой сторожевой башней. Тварь хорошо была видна в сигнальном свете дозорного костра. Размером с тура и крыльями нетопыря размахом в двадцать пять локтей, она теребила ими воздух и вызывающе ревела, выгибая чешуйчатую шею с драконьей головой, в передних лапах похожих на человеческие руки, но с длинными, как ножи когтями он узрел блеск камней своего шлема, все-таки она дотянулась до него. Тем временем Арбалетчики без устали накручивали механизмы своих самострелов, лучники изводили стрелы, но казалось впустую, если стрелы и попадали, то застревали в ее чешуе, не нанося никакого ущерба.

   По стене, бранясь на чем стоит свет, к башне уже неслись во всю прыть алибардиры, и вот сработала баллиста. Длинный кол с окованным сталью наконечником ответил на вызов невиданной твари мощным броском, пробил ее насквозь, выйдя меж лопаток, и отбросил на сосны. Хруст ломающегося дерева, там где – то в чаще нечеловеческий хрип, и восторженные крики ополченцев, все слилось вместе. Златогор расслабленно выдохнул и поспешил к воротам, откуда уже мчались гвардейцы. Неизвестно, сколько еще таких адовых созданий гнездилось в этих Марунийских дебрях.

   Ван Фаррел остановился возле плотников, которые вместо киянок сейчас держали сабли и напряженно разглядывали затянутое снеговыми тучами небо, они тихо переговаривались и ежились от наступившего холода в Акетоны*. Сэдрик успокаивал своего «Конунга», поглаживал его по морде и что – то нашептывал, будто убеждал не упрямиться.

   -Пошли за мной – позвал Златогор, отвлекая мага от занятия. – Сию минуту, княжич, но мне бы хотелось знать, где мне можно расквартироваться, мой осел устал и боюсь заболеет без ухоженного стоила.

   -Ничего с твоей животиной не станется, пошли, решать не мне.

   -Раз так, то ладно – ухмыльнулся чародей

   Зима рано навестила эти края, ко всем бедам не хватало только ее.

   Марун со времен переименования, около шести сотен лет тому назад, был торговым городом, он, как и Магдабург славился рынками и товарами, если тот древнейший перекресток торговых путей и раньше снабжал королевский дом и казну, еще до времен прихода миссии, около трех тысяч лет тому назад, то Марун, начал это делать недавно– шесть сотен лет не так уж много для города– тогда когда на океанском побережье Эбизана появилось несколько портов и был проложен путь среди густых хвойных Марунийских лесов.

   Основали город Толтреги, семья знатных купцов изгнанных из столицы за провинности перед императором. Они нашли приют в ветхом поселении стоявшем на берегу узкой речушки Марунийки. Поселение стояло на фундаменте древнего разрушенного города с одноименным названием. Из строений оставшихся от бывшего города имелась лишь одна башня порталов и подземные неизученные ходы.

   Энтузиазм живший в крови Толтрегов не давал им покоя и первым чем они занялись– починили башню, открыв торговлю древесиной. С тех пор башня порталов являет собой символ города и отображается на всех гербах Маруна.

   Потом в своей истории, Марун, подвергался набегам– соседи не признавали отсутствие у города повелителя – но вновь возрождался и снова утопал в крови. Сто лет назад, Северным Марунийским трактом в город пришел Хексус, от цитадели Толтрегов осталась одна глубокая дымящаяся яма, жители вовремя подались в леса, к разбойникам сумевшим откликнуться на несчастье. И даже после Пришедшего ( Имя его стараются не произносить) город восстановился и из Маруна снова во все края света потянулись цепочки караванов с шелками, пряностями, драгоценностями. А спустя сорок лет при становлении на трон Авзавура, под его влиянием город обзавелся глубоким рвом и окружной крепостной стеной, пожалуй, самой стойкой из всех существовавших на западе и юге страны. Авзавур установил сильную, где то даже жестокую власть и город, уставший от соседей, и нападок, зажил спокойно, постоянным потоком вливая в казну золото.

   Однако три года назад, егеря в лесу стали натыкаться на жутковатых пришельцев, потом земля погостов начала исторгать погребенных. Воскресшими они нападали на караваны и обозы, и тракт, и пути постепенно опустели. А затем с почтовыми голубями пришла новость– портовые города Эйс Нахил и Тогу Нур по велению чьей -то злой воли исчезли с берегов океана, нежить смела все со своего пути.

   Марун выживал пользуясь набитыми до отказа едой складами, помощью короля и небольшими фермерскими поселениями у гор Реликта, до куда еще не дошла нежить.

   Ожидание беды сбылось нашествием тленных и как везде по Эбизану, ночью в полнолуние. Стены выдержали, но бесноватые забрали четвертую часть жителей и воинов города. И вот уже как год, с той злополучной летней ночи, каждое полнолуние город подвергается нападениям, конечно не столь сильным, но болезненым, нежить берет свою дань жизнями десятка горожан, а последнее сражение явило на глаза повелителя «Новых», как он назвал свои полки и из его истлевших уст загробным голосом предупредил: «Марун с полной луной станет моим».

   Все знают что город больше не имеет сил, ни знаний обуздать грядущую беду. Остались только страх и привычное отчаяние, иногда доводящее до безумия – этой ночью упиваясь вином и элем, поджигая фейерверки, они празднуют скорую смерть– -свою.

   Сэдрик слишком долго прожил за пределами городов и селений безызвестным отшельником на каменистой равнине Эль Авгура, он проводил бытность, в изучении магии изредка беседуя с учениками и братьями по клану с помощью своих известных средств, пока его не позвал стародавний друг, ныне император. Беда пришла в земли Авзавура, затронула Турию и многих других соседей, она потянулась от океанического берега как приходит прилив на пологий берег. Для охраны караванов требовалось много золота, наемники жировали на бедах империй как муравьи на патоке, исчезла надежда на порталы, они все чаще уносили торговцев в неведомое, многие так и терялись в магических тоннелях пространства, хотя «Небесные ходы» раньше были гарантом стабильности экономики империи и империй.

   Сэдрик втянул носом воздух, поморщился, сказал:

   – Немудрено обрасти оспой, или еще, какой ни будь дрянью.

   Златогор обернулся, удивленно посмотрел на мага

   – Что вы глазеете, господин княжеский сын, или давно не поскальзывались на дерьме?

   – Чудной ты какой то – хмыкнул Злат и отвернулся

   Они прошли той же дорогой, которой шел Златогор, и все это время магистр выказывал свое отношение к городской жизни. Он указывал на «чистоплюйство» горожан, дворников, которые под носом не видят навозных куч, поносил мэрию за воровство, купцов жадных до безобразия – не желающих потратить на хорошую баню и медного сантима. Златогор лишь хмыкал, соглашаясь, хотя ему не было никакого дела до городского хозяйства. Его мысли будоражил Родуоридоган* (на Хастгарийском языке – сход правителей под древним орешником, на поле Ридогана). Проходя улицей Гончаров, маг вдруг остановился.

   Ветер порывами пытался столкнуть с места, бил снегом в лицо. Где– то там за городом бушевал верхушками лес, и чудилось, что совсем рядом шумит не зеленый густой бор, а ворчит штормовой океан.

   – Чего встал? – не стерпев, спросил Златогор. Он никак не мог понять, куда так усердно таращиться незнакомец. Сэдрик будто примерз к земле и, не двигаясь, смотрел в стену дома слева, такого же обыкновенного, как и все дома на этой узкой улочке.

   – Да так, кое – что приметил– улыбнулся ван Фаррел, накинул капюшон и повел дальше своего снулого «Конунга» за нетерпеливым Хастгарийцем. Улицами квартала Набруза мимо шумного борделя они свернули на все ту же широкую «Каштановую» и, проследовав мимо храма тысячи ликов, который сильно увлек чудаковатого мага, подошли к дому Шогеса. У его порога, пританцовывая от холода, держали стражу два гвардейца, один из них уже был знаком Злату, был провожатым. Только сейчас Златогор заметил, что от мага абсолютно не было слышно ни одного слова, будто его занимали, какие то мысли. Шагнув за порог они, скрипя потертыми ступенями, стали подниматься. Еще на первой, сразу же в нос ударили терпкие запахи эвкалипта и гвоздики, из– за тонких дощатых стен до слуха донесся храп прислуги, из -под лестницы, где был вход в подсобку, слышалось слабое бормотание кухарок, они тихо недовольно ворчали, отзывались о бессоннице хозяина. Златогор шел впереди и в каждом его шаге, ощущалась усталость, и сколько бы он не пытался бодриться, эта тяжесть поступи и движение плеч выдавала его. По пути Хастгариец расстегивал ремни кольчуги, ему сейчас она была тяжела и ненужная, лишь привлекала к себе звоном колец и скрипом о наплечники. Маг старался идти как можно тише, для дома достаточно было уханья Златовых шагов, что бы всем попадать с постелей, он будто тень, окутанная в балахон, скользил вдоль пыльной стены, стараясь мало привлекать внимания, но кот, загулявшийся по комнатам, вякнул, будто увидел призрака, выгнувшись мостом и ощерившись, зашипел на проходящего путника. Ван Фаррел расцепил руки, которые грел в длинных руках одежды, улыбнувшись, пальцем пригрозил наглецу, и холеная животина стрелой умчалась, вниз фыркая, будто ее накачали газированным сидром. Поднявшись последним маршем на узкую площадку, они коридором, гулко прошли к комнате, только маг немного отстал. Он остановился у оконца, и некоторое время неподвижно смотрел в затянутое небо. Взгляд его сделался задумчивым, в чем -то пытливым, как тогда у храма. – Мы пришли – окликнул его Златогор

   -О!..., спасибо сэр, вы очень любезны... показали мне дорогу

   -Ничего тут благодарностями сыпать – пробурчал Злат, поежившись, и отворил дверь.

   Весь второй этаж занимала одна комната с единственным окном, выходящим на восход. Как зала она была мала, а как комната была слишком просторной, Здесь имелся маленький камин, он придавал тепло и уют, немалая ценность при местной погоде, вечно слякотной, промозглой. На камине курилась миниатюрная жаровня, оттого сильно пахло специями. Комары не давали покоя даже поздней осенью. Над широким, обеденным столом, напротив входа, висела голова величественного марала. У чучела не было глаз, и потому оно казалось каким – то неестественным. Канцелярский Стол, за которым сейчас сидел капитан ютился у окна. Он был не то, что его собрат для трапез, сбитый из досок, у него имелась позолота на ножках, витиеватые узоры. Сейчас он был весь завален свитками и потрепанными гусиными перьями, которые Шогес почему -то не удосужился выкинуть. На стенах по бокам, потрескивали четыре масляных лампы, их свет делал все рыжим однотонным, и его хватало только на эту часть апартаментов, все остальное освещали свечи, каганцы и огонь из камина. У обеденного стола слева в углу, притулившись к стене большим телом, возвышался раненый шкаф. У него была треснута дверца, а на другой имелась отметка от удара, нанесли ее то ли топором, то ли копьем. Бедолага служил Шогесу, как хранилище для свитков и книг. Под ногами мягкой стриженой лужайкой стелился восточный ковер с изумительной красоты орнаментом. На нем значилась арабская пентаграмма защиты, настолько старая и потерявшая смысл, что уже не несла в себе силы, а именно служила узором.

   Появлению Златогора Шогес не удивился, он протер глаза, его клонило в сон с самого вечера.

   – А, это вы. Ну что как там наш монах?

   – Говори сам с ним – ответил Злат, махнув на дверь, прошел в дальний угол за обеденный стол, освещенный единственной свечей, и загрохотал кулаком по столу – где слуга... подавай на стол!

   За Хастгарийцем в дверном проеме бурой тенью явился маг и, не дождавшись приглашения, шагнул в комнату. Тем временем Шогес продолжал разбирать свитки и не счел нужным даже оторваться от занятия, он лишь спросил

   – Кто вы?

   – Приветливый у вас городок...празднуете?

   – Я спрашиваю, кто вы?

   Ван Фаррел прошел за спину капитану и, опершись о подоконник, посмотрел на веселящихся в снегопаде горожан, потом ответил

   – Некромант из Трора

   – Кто? – ошарашено, нет даже ошалело вскрикнул Шогес. Он вскочил и отбежал на середину комнаты.

   – Черт подери – поднялся Златогор, не зная, что предпринять

   – Вы кого ко мне привели?– уставился на Хастгарийца капитан

   Злат смолчал

   – Но, но господа... полноте вам – улыбаясь, обернулся маг– это я так, разрядить вашу мрачную обстановку. У меня здесь важная миссия, и выполнять ее буду по просьбе короля, надеюсь, вы мне не откажете в помощи? Он снял перстень и положил его на стол – взгляните.

   Шогес колебался.

   Некроманты Трора или проще «Братство яда» испокон веков были главными врагами западной церкви. Хулителями и язычниками, душегубами представали они в глазах прихожан из уст богомольных патеров, красноречиво вещавших с высоких трибун приходов. И Шогес исполненный суеверными страхами был одним из таких, тех которые боялись даже наступить на след богомерзкого людина продавшего душу нечисти. Их, и больше никого, не обвиняли в трагедиях этого мира, никто кроме них чернокнижников и колдунов не мог сотворить с этой землей такое кощунство. Знали все, только поклонник некрономики, самой проклятой из книг способен из неживого сотворить подвижное.

   – Ну что вы так на меня таращитесь? – усмехнулся ван Фаррел – не видели магов?

   – Некромант – процедил сквозь зубы капитан – причем тут магия?

   – Вы делите магию и некромантию, интересный вывод. Кстати в городе есть маг,... не отрицайте, пожалуйста, и не пытайтесь его спрятать.

   – Что тебе нужно? -

   ван Фаррел рассмеялся.

   – Ваши страх и осторожность меня так и принуждают, сделать, что ни будь этакое нехорошее Сэдрик кинул на стол папирус

   – Читайте,... заметьте, документ подкреплен печатью Ватикана – улыбнулся он

   – Ватикана? – снова удивился Шогес

   Ван Фаррел рассмеялся.

   – Да, именно нашим дорогим понтификом. И знаете, я с его выбором вполне согласен. Очень умный поступок выбрать меня, потому что натуру дьявола может познать только дьявол, и я!... к вашим услугам.

   Шаги бегущего человека нарушили разговор, все обернулись на дверь, которая неприминула отвориться. На пороге стоял капрал Валдис он был взмокшим, без оружия, в руках он держал голубя – почтаря и небольшой сверток, и как показалось Златогору, выглядел суровее, чем при встрече. Гвардеец сказал:

   – Новость, Паны – Магдабург пал.

   Глава 2. «Падение Магдабурга.»

   Магдабург простерся вдоль левого берега Магды на десять лиг. Издревле известный перекресток торговых путей юго-запада, город нередко подвергался набегам и потому по велению умов зодчих и воле правителей был окружен стеной, через равное расстояние, к которой примыкали башни. Их было ровно шесть, и каждая служила достойным стражем, в нужный момент способным ощетиниться луками, арбалетами и отбиться катапультами. Венчал город величественный бастион Тургор, имевший собственную крепкую защиту. Кроме того, Магдабург окружался глубоким рвом, заполненным водой из реки. Через него перекидывались мосты, они выходили к Магде на север и на равнину на запад, пропуская через стальные клепаные ворота, нескончаемые обозы и караваны купцов. Эта защита как никогда нужна была городу в эти темные дни.

   Нынешний рассвет ничем не настораживал горожан, хотя можно было заметить, что западные ворота пустовали. Тракт, ведший к ним серпантином, погруженный в утренний сумрак, был пуст, но в полдень, будто по чьему то велению ожил бесконечной лентой подвод, пеших и конных. К тому времени за два часа до появления люда, де Трой– повелитель Магдабурга уже знал, что его владения подверглись нападению на побережье. Тогда когда еще не померкли звезды, в эти ворота въехали два всадника – вестники из разведывательного гурта капитана Дюка Она. Они на взмыленных конях принесли весть об уничтожении пограничного гарнизона Шаль в одноименном форте, воздвигнутом на гранитном утесе океанического берега. И первыми поведали о полчищах нежити без устали гнавшей жителей равнины к городу.

   Магдабург начал готовиться к войне.

   Во все края владений были разосланы глашатае, призывать защитников. Только из Заречья, прибыло больше тысячи хорошо вооруженных воинов. Они переправлялись баркасами и лодками, в одиночку и отрядами, никто не хотел отстать, ударить в грязь лицом перед повелителем – Алан де Трой пользовался уважением и почетом. В руки взяли оружие и прибывшие беженцы, те же, кто не мог встать под знамена, уходили за стены замка принимать раненых. Каждая улица укреплялась баррикадами, заранее выкладывались кострища, в домах готовились схроны с оружием.

   Врага ждали к закату следующего дня. И он пришел с воем, боем барабанов, темно коричневой массой нежити, смрадом от которого выворачивало наизнанку. Никто такого никогда не видел. Они остановились в лиге от стен и стали чего– то ждать, будто приказа, хотя многие из защищавшихся знали, что никто не может повелевать вновь ожившими, у них никогда не было хозяев, ими всегда правит одно – голод, жажда крови и плоти. Тучи, с которыми пришел враг, на мгновение разошлись, и на чистом вечернем клочке неба обнажилась первая звезда. Мир вздрогнул под натиском животного рева и загробного воя, окатил прибоем и отхлынул. Нежить двинулась вперед. За их спинами заскрипели механизмы осадных орудий. Выпущенные требушетами глыбы обрушились на башни и стены, рои стрел прорезали пунктирами воздух, разя живое ядом. Атака началась. Чья воля, чей перст указал на Магдабург, где он тот, кто сумел объединить этот конгломерат в плотное, стойкое войско? Хотел бы знать ответ каждый из ополченцев, мало того найти и уничтожить как противное богу и природе явление.

   Карабкаясь на стены, стараясь дотянуться до обороняющихся, демоны изнывали от усилий и ненависти. У защитников в ход шло все, что можно было вылить, сбросить, выплеснуть, обрушить – камни и жидкий свинец, стрелы, дротики, багры и горящая смола. Ров заполнился искореженными и обугленными телами, и он ежесекундно пополнялся новыми. За их спинами зарделись пожары – зажженые стрелы искрами пролетали над головами и жгли все, что мог сожрать ненасытный огонь. Этим вечером жизнь и смерть столкнулись в поединке, будто последнем на этом свете. И, наконец, обрушиваемые на кладь защиты валуны выполнили свое предопределение, стена первого рубежа не выдержала и обвалилась под их ударами, и сразу же в пролом через перекинутый мост, хлынула черная, смрадная лавина. Плотный строй защитников дрогнул под натиском врага. Не арбалетные стрелы, не лучшие лучники, не наемные витязи, сейчас уже не могли остановить восставших. Некогда умершие в боях воины недавно вышли из могил и подняли свое ржавое оружие. Ночь за что-то мстила этому процветающему городу.

   Под звон клинков, брань и вопи вновь оживших, монахи и ополченцы выводили не успевших уйти женщин, стариков и детей за крепкие стены и непроходимые ворота второго рубежа, ближе к храму, замку и повелителю.

   -Дитятко, быстрее – сипел старый инок, он подгонял, пятилетнюю перепуганную девчушку, у которой только что сгинул среди нашествия, отец. Он поднял ее на руки и протянул вверх белобородому Россу, восседавшему в седле могучего Дарнийского скакуна, витязя только что позвал рог из башни «Созыва», лорд собирал наемные отборные войска защищать замок, чтобы те зря не канули у стен уже потерянного города. Воин, крикнул что – то на своем грубом языке, подхватил ребенка, и, подстегнув коня, рванул вверх по улице к воротам.

   Ребенок был последним, кому он, Афанаил, помог уйти от бойни, теперь прихрамывая, он, шел доказать, что не зря пятьдесят лет своей жизни потратил на моления и обеты. Впереди стояла безумное побоище, и он видел, что сила, восставшая против божьих творений, не знала пощады и была велика, столь велика какова, пожалуй, была ненависть самого мастера преисподней. Надо было доказать, что Творец не бросил заступников помирать здесь, доказать подъявшим восставших, что он тоже может быть дланью и перстом божьим.

   -Веруйте братья мои и дети, веруйте! – призывал он, стремясь к сражающимся.

   Но кто-то сбоку прокричал:

   -Уйди монах, убьют ведь!

   Афанаил обернулся и увидел Первеза, фермера из Заречья. Два полу -истлевших мертвеца, живее живых, наседали на крестьянина. Афанаил, в страхе прошептал молитву и перекрестил его, благословляя на ратный подвиг – оставив в покое Первеза в совершенном изумлении, вспыхнувшая огнем нечисть заметалась по улочке, будто их кто-то окатил горящей смолой. Инок никогда не видел такого, никогда, сколько бы не служил пред иконами, было, случались чудеса, и мира текла с ликов святых, и знамения приходили кому – то, и он усердствовал ради того, что бы это предвестие сошло к нему, хоть раз узреть святость, взглянуть на частичку рая, ради собственной веры, большой, но иногда поддающейся сомнениям. Но сейчас он ощущал себя гневом Божьим, и ни одно колебание мира не могло его заставить бросить свою веру, отвернуться.

   Рядом с крыши рухнул иссеченный ратник и, роняя кровавую пену с губ, потянул к нему руку, ужас и мольба стояли в глазах погибающего. Афанаил словно окаменел, он не знал что делать, а рука сама, троеперстием сотворила крест над отдающим душу. Человек сомкнул глаза, его рука упала. Инок, почти рыдая, бросился к бочке с дождевой водой, оглянулся – какого – то бедолагу подняли на копья – и, сорвав с шеи крест, окуная его в мутную воду, зашептал молитву. К нему уже бежали, гремя покореженными латами несколько Тленных. Он довершил молитву и всеми силами навалился на бочку. Хрястнув выпуклым боком, бочка покатилась вниз по улице, разливая мутным потоком освещенную воду. Вода быстро стекла к отступающим, а та шестерка восставших так и не сумела преодолеть поток, они вспыхнули и изошли паром в темных струйках, теперь пока не высохнет камень мостовой, это место будет губительной ловушкой для всех неправедно воскресших. Он все больше чувствовал силу, он уже видел серафимов, прозрачными крылатыми силуэтами паривших под плотным слоем туч, они творили молитву оглушительными голосами, будто хотели, чтобы те, кто даже не верует, услышали их и повторяли за ними. Он пошел к пролому, проговаривая за ними ощутимо древние малопонятные слова и будто почувствовав приближающуюся угрозу, нечисть, прыснула в разные стороны. Согбенная фигурка старца в потрепанной схиме была страхом для вновь оживших, гасила ярость, а значит, несла погибельный для них покой. Те, которые не сумели вовремя избежать встречи, попадали под его три перста и голос, и горели, горели, горели...

   Оставшаяся половина защитников, увидев могущество старца, начали подтягиваться, образовывая вокруг него защитный круг. Древнейшее Варамейское слово, прибывшее из далеких времен вместе с Миссией, звучало громом, Иерихонской трубой, над головами невероятно уставших ополченцев Магдабурга. Больше ни один ворог не мог подойти близко к защитникам, какова бы жажда и ненависть у него не была. Первая волна наступления захлебнулась. На пути восставших замком встал немощный старец– инок, со своим нещадным словом. Спустя какое то время улочки и дворы очистили от вторгшихся, когда со сторожевой башни оповестили о второй волне. Неизвестный их повелитель торопился до рассвета, подчинить город себе. Люди завалили пролом побитыми телегами, балками с крыш полуразрушенных домов, камнями из стенной кладки вышибленными катапультами и стали ждать. В завал три раза угодили из Мангонели*, и брешь заново открыла доступ в город. Разбрызгивая мерзость, гремя костьми, на улицы Магдабурга вновь вторгся враг. Защитники, разорвали круг, выпуская к ним монаха, старик, как и раньше, сотворил крест, и десяток недругов тряпками свалились у ног изготовившихся воинов. За тем десятком появились странные никем раньше не виданные твари с собачьими головами, в руках они держали луки.

   Старец скинул капюшон.

   -Вам нет дороги, возвращайтесь, откуда пришли...! – но его голос дрогнул, три стрелы вонзились в грудь и, осознав что, произошло латники, с силой и яростью, поддерживая друг друга и настрой, бранью, кинулись на врага, который стал последним, кого достало святое слово. Собакоголовые вступили в сражение уже, будучи сильно обоженными и не вынесли гнева людей, их тела вместе с мостом столкнули в ров.

   – Батюшка, ну зачем же ты подставился?–всхлипывал Дилан, сын мясника.

   – Дилан, это ты? – старик не открывал глаз. Его голос стал слабым, каким то бесцветным и паренек казалось вот – вот зарыдает в предчувствии горя.

   – Я батюшка

   – Ты опечален?

   – чему я могу радоваться

   – Это был глупый вопрос,... оставь меня и уходи...

   -Нет – почти вскрикнул Дилан, ему была страшна мысль, что он может пойти на такое

   -Оставь, ты же видишь моя жизнь...– старец закашлялся – она кончена. Подлунный мир больше не моя обитель.

   -Ну, старина ты совсем замечтался– прервал полусвязную речь неизвестно откуда взявшийся Первез, он улыбался.

   – Что ты тут делаешь? – уставился на него Дилан, поднимаясь с колена

   Фермер засмеялся.

   – За тобой пришел... батя твой просил, а вас тут оказывается двое. Дотащить сможешь?

   – ну да..., а куда? – Огляделся паренек

   Когда Афанаил был ранен, в пылу боя некому было поднимать упавшего, кроме юркого мальчишки увидавшего старика. Монаха в любой момент могли растоптать. Дилан протиснулся меж напирающих, и сумел непонятно какими силами унести его вглубь городских кварталов, подальше от угрозы. Он привалил его спиной к стене, потому что ноги уже не держали, весь день он помогал собирать обозы под стрелами, а потом женщинам помогал их таскать к замку.

   – К хозяину, пока ворота совсем не заперли, поторопись! – крикнул Первез. Он не стал пугать паренька тем, что сзади появились двое из теней подворотни. Старые знакомые, он с ними слишком часто имел дело, пока не покинул свой надел. Шаркающий шаг, тихое змеиное шипение, зловоние, отбивающее нюх даже у самой стойкой борзой

   Превознемогая боль в ногах Дилан водрузил на спину, к тому времени потерявшего сознание старика и, опираясь о стену дома, двинулся вверх по улице. Первез дождался до тех пор, пока Дилан уйдет подальше, резко подхватил с земли дротик оставленный парнем и швырнул в приближающиеся силуэты. Копье поразило цель, нечеловеческий крик резанул по ушам, падение тела подтвердило – что попал, точно, Он обнажил саблю, со спины перебросил щит на руку. С Шипунами как называют этих восставших в Заречье, дело плохо, любая рана оставленная этой тварью, долго заживает, а если она серьезная, то можно получить и гангрену.

   – Ну, давай... подходи – засмеялся Первез – Давно железа не жрал? Он крутанул саблей и выставил щит.

   Исходящим будто из глубокого колодца голосом, могильным как сама смерть мертвец позвал:

   – подойди... ко мне – показался он в свете пожаров, и, не дожидаясь, иззубренным, обагренным клинком атаковал. Движение было настолько резким, что фермер едва успел подставить щит. Иссушеная, где – то истлевшая плоть на лице мертвого, отобразила оскал, и на фермера посыпалась невероятной силы, серия ударов. Он поспел отразить шесть, от нескольких увернулся, два пришлись в плече, но броня выдержала. Скорее всего, сообразив, что живой не так прост, Шипун приостановился, обдумывая как можно его достать. Эти мгновения Первезу сыграли на руку. Пара отточенных ударов, которые демонизированный едва сумел парировать, на втором сломал меч, и третий, который уже нечем было отражать, отнял голову. Тело рухнуло на колени, конвульсивно дернулось и откинулось на спину. «Сдохни» – прорычал Первез. Он осмотрелся, гадливо плюнул на рассеченный труп и поспешил за парнишкой.