Текст книги "Конструктор живых систем: С тобой и навсегда! (СИ)"

Автор книги: Алексей Птица

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава 8
В гостях у сказки

Женевьева оделась в прекрасное светло-бежевое платье, подчёркивающее её тонкую талию и высокую, затянутую плотной тканью лифа грудь. Её волосы, сейчас очень красивое уложенные в затейливую причёску, кудрявыми локонами спускались на виски. В ушах поблёскивали чистым бриллиантовым блеском маленькие серёжки, а с шеи спускалась тонкая серебряная цепочка с небольшим медальоном.

Графиня оделась гораздо строже, она не стремилась подчеркнуть свою зрелую красоту, ей не требовалось производить на меня впечатление. Я это понимал и, поклонившись, произнёс.

– Ваше сиятельство, я набрался смелости и вспомнил ваши слова о приглашении в имение. Спасибо, что вы обо мне ещё помните.

– Вы два раза оказали нам услуги, которые мы не вправе забыть. Жаль, что мой муж сейчас постоянно занят, но он обязательно найдёт возможность, чтобы лично поблагодарить вас.

– Да, я очень буду рад, если смогу заявить своё личное почтение.

– Не сомневаюсь в вас, однако, вы решили воспользоваться нашим гостеприимством в надежде отдохнуть от столицы или с какой-то другой целью?

Я не ожидал такого прямого вопроса и стушевался. Обе графини: и старшая, и младшая с любопытством смотрели на меня, ожидая, что я скажу в ответ. А у меня слова словно бы застряли в горле. Графиня смотрела на меня требовательно, а Женевьева словно что-то хотела сказать взглядом, я смотрел на неё, пытаясь понять, что она мне посоветует, и никак не мог сообразить.

Видимо и Женевьева отчаялась услышать от меня желаемый ответ, и посмотрела на меня с какой-то злостью. Испугавшись, что меня сейчас развернут (хотя этого в любом случае не могло случиться), я брякнул первое, что пришло мне на ум.

– Я хотел увидеть вашу дочь, раз мне получилось спасти её и… – не решился я продолжить.

– И? – продолжила графиня.

– И я желал бы позволения просить Вашего с графом Васильевым разрешения встречаться с вашей дочерью, если это только возможно.

Графиня вежливо улыбнулась, но её лицо осталось холодно. Женевьева, заслышав мои слова, зарделась и глянула с опаской на мать, предполагая самое худшее.

– Вы сирота?

– Да.

– У вас есть личное дворянство?

– Да, но я получил уже и наследуемое дворянство.

– Я слышала об этом. Вы очень прямой человек, барон, я бы даже сказала, слишком прямой, что я списываю на вашу молодость и нежданно-негаданно свалившееся на вас дворянство и наследуемый титул. Поэтому я считаю, это простительно, но именно для вас. Давайте отвлечёмся на время от личных вопросов, касающихся вашего положения в обществе. Я заметила, что вы опять ранены, где это случилось?

– Я входил в состав штурмовой группы по освобождению Кроншлота от анархистов, по приказу императора, и воевал там, ранения получены в результате трёх подряд разрывов гранат.

– Вот как? Простите меня, барон, за нетактичность, вы можете присаживаться и рассказать нам всё в подробностях. Сколько у вас есть времени, чтобы провести у нас в гостях?

– Ммм, я…

– Сколько максимально дней вы можете у нас гостить? – поправилась графиня, – не поймите меня превратно, вы можете жить у нас сколько угодно, и это не только моё решение, но и решение моего мужа.

– Спасибо! До конца недели я совершенно свободен, мне просто некуда ехать, а занятия начнутся только со следующей недели.

– Я так и поняла, получается, пять дней.

– Да.

– Хорошо. Значит, вы участвовали в штурме?

– Да.

– Очень интересно узнать все подробности, надеюсь, вы их расскажите нам за обедом и ужином.

– Безусловно.

– Вас наградили?

– Нет, я выполнял свой долг, ничего героического не совершил, и не знаю, как оценит мои действия мой командир.

– Но у вас есть награды за прошлые ваши заслуги?

– Да, орден Анны четвёртой степени «За храбрость» и орден «Белого орла».

– Прекрасные награды, особенно вторая. Вы знаете, что она сразу даёт наследуемое дворянство и титул?

– Нет, не слышал, я же и так его получил, только немного раньше.

– Да, тем не менее, император крайне редко награждает кого-либо данным орденом.

– Не знал.

– Теперь знайте. Это знак особого расположения императора, и я не могу отказать человеку, получившему его расположение и принявшему участие в судьбе моей дочери, во встрече с ней. Вы меня понимаете?

– Да.

– Расскажите мне о своём материальном положении, раз уж разговор неожиданно для всех подошёл к этому вопросу. Счастье моей дочери не должно омрачаться нуждой и нищетой, даже в намерениях.

После этих слов мысли смешались у меня в голове, выдав одно-единственное желание – ковать железо, пока оно горячо.

– Я продал родительскую квартиру за восемь тысяч злотых, десять тысяч я получил от императора, и ещё мне выдали большую премию от компании дирижаблей. У меня повышенная стипендия, и я не помню, сколько точно, но у меня на счету есть около двадцати тысяч злотых.

– Вот как? Не ожидала! Хорошая сумма для барона, особенно если она получена законным путём и своими собственными силами. Кроме того, орден «Белого орла» прибавит вам значительно жалованья после окончания академии, да и пенсия станет больше, дай вам Бог до неё дожить. Да, и я слышала от мужа, что о вас есть самые лучшие рекомендации, так что я могу быть спокойной за свою дочь при общении с вами, не так ли, барон?

– Да, Ваше сиятельство! Я никогда не вращался в высших кругах и не думал, что придётся, поэтому прошу у вас заранее прощения, за то, что плохо знаю этикет.

– Это как раз понятно. А вас не пугает разница в титулах, барон?

– Пугает, но я стану добиваться большего.

– Что ж, весьма самоуверенно, и в то же время похвально. Сейчас я позову дворецкого, и вас отведут в подготовленную комнату, где вы и будете жить всё это время. Надеюсь, она вам понравится. Дальше вам покажут наше имение, после чего мы вас ждём к обеду, где надеемся услышать ваши рассказы, как участника штурма Кроншлота.

– Благодарю Вас! – я встал и слегка поклонился.

– Пока не за что, барон. Ступайте, посмотрите вашу комнату.

Графиня взяла со стола бронзовый колокольчик и сильно потрясла им, вызвав переливчатую трель, через десяток секунд вошла горничная и присела в почтительном жесте.

– Мария, позови Александра Максимовича, пусть он отведёт барона Дегтярёва в назначенную ему комнату.

– Слушаюсь!

Через пару минут явился дворецкий и проводил меня в предназначенную комнату. Небольшая и светлая, с хорошей мебелью и парой картин на стенах, изображающих лесные пейзажи, она мне очень понравилась. Мне показали, где умываться, где находится туалет, где можно принять ванну и как пройти в столовую, остальное всё мне должны показать хозяева лично, по ответам дворецкого. Да мне это только лучше.

Пока я осваивался, подошло время обеда, о чём меня заранее оповестили. Вещей у меня с собой имелось немного, но всё же я смог переодеться в гражданский костюм, который мне любезно погладили, и в назначенное время явился на обед.

За большим столом сидели опять только графиня и Женевьева, и хоть у неё ещё имелся старший брат, но он жил уже не с ними, а где точно, я не знал. На обеде никто не задавал мне никаких вопросов, все только чинно ели и пили. Алкоголя на столе не имелось, лишь прохладительные напитки или чай, но мне и не хотелось ничего крепкого.

Женевьева зыркала на меня иногда глазками, которые почему-то смеялись, хотя мне лично было не до смеха. Лицо графини не выражало никаких эмоций, кроме вежливости и холодности, хотя буквально пару часов назад я наблюдал у неё целый калейдоскоп чувств, сейчас же она была крайне сдержанна. Я же был напряжен до такой степени, что думал, лопну, однако постепенно вкусная пища расслабляла меня, да и графиня не ставила меня в неудобное положение и делала так, чтобы я не напрягался лишний раз.

Прислуга, подававшая обед, старалась казаться ненавязчивой и незаметной, и хоть тёплой и дружеской атмосферы не получилось, но я на это и не рассчитывал, учитывая двусмысленность своего положения. Мне мучительно хотелось постоянно смотреть на Женевьеву, а в голове билась одна единственная мысль: «А не попросить ли её руки напрямую у матери? Хотя у матери спрашивать невместно, просить руку дочери принято только у отца».

Но всё когда-нибудь заканчивается, подошёл к концу и обед. Налив себе в стакан лимонного напитка, я стал запивать им воздушное пирожное, поглядывая при этом на Женевьеву, чем вызвал неудовольствие графини.

– Надеюсь, обед вам понравился, барон? – спросила она меня.

– Обед выше всяких похвал, Ваше сиятельство!

– Хорошо, а теперь мы с дочерью хотели бы услышать в подробностях рассказ о ваших очередных приключениях. Да, простите, вам нужно поменять повязку на руке?

– Нет, эта царапина, она уже заживает, а вечером я сам наложу на неё мазь и заново перевяжу.

– Хорошо, горничная принесёт вам чистые бинты, рассказывайте, мы все во внимании.

Я и принялся рассказывать, опуская многочисленные детали. Закончив свое длинное повествование, я резюмировал.

– А вообще, мне проще всё показать один раз, чем рассказывать несколько часов.

– Да, маман, барон же обладает даром, позволяющим ему показывать всё, как в кино.

– Я знаю, дорогая, но забыла об этой особенности нашего гостя. Я подумаю, как лучше использовать эту вашу способность, барон. Вечером приезжает мой муж и отец Женевьевы граф Васильев, вот ему такое проявление вашего дара окажется кстати.

– Как скажете, Ваше сиятельство.

– Ну вот, а сейчас Женевьева покажет вам наше имение, оно большое, так что показ займёт у вас почти всё время до ужина.

Женевьева тут же вспорхнула со своего места и выжидательно посмотрела на меня. А я что? Я готов гулять с ней хоть весь оставшейся день и всю ночь, особенно ночь, но всему своё время.

– Пойдёмте, барон, я покажу вам имение.

Я учтиво поклонился и пошёл вслед за ней, полный самого благостного настроения, но не тут-то было!

– Я смотрю, Фёдор, – сразу перешла на менее чопорный тон Женевьева, как только мы вышли из поля зрения матери, – вы совсем себя не бережёте! А я ведь вас просила поберечь себя!

Я с недоумением повернулся к девушке, наткнувшись на её действительно возмущённый взгляд, и попытался оправдаться.

– Я не помню этих ваших слов, может, вы говорили не так об этом прямо? – сказал я, действительно не припоминая подобного.

Взгляд девушки с гневного тут же сменился на удивлённый и вновь вернулся к первоначальному.

– Я помню, о чём я говорю всегда и везде, сударь, или вы сомневаетесь в этом? – и Женевьева грозно сдвинула брови.

У меня всё внутри похолодело, вот сейчас она скажет, что ей со мной не интересно и вообще она не обязана со мной ходить, и я останусь один, поброжу немного по имению в гордом одиночестве, переночую и буду вынужден уехать не солоно хлебавши, что для меня равно катастрофе. Видимо по моим глазам и выражению лица Женевьева это легко прочитала и, резко сменив тон, сказала.

– Не пугайтесь, барон, я не хотела вас ни в чём упрекнуть, просто я переживала за вас, ведь, как я поняла, вы опять оказались на острие атаки, и ваша жизнь висела буквально на волоске?

– Да, это действительно так, – выдохнул я с облегчением, – самым серьёзным оказалось последнее испытание. Анархисты устроили засаду на выходе, а мои силы уже находились на исходе, я еле удержал энергию взрыва, иначе бы не отделался только этими царапинами.

– Вы покажете это сегодня после ужина папеньке?

– Да, конечно!

– Тогда и я буду присутствовать.

– Как вам угодно.

– Хорошо, идёмте я начну показ нашего имения с сада.

– С превеликим удовольствием! – слегка покривил я душой, так как хотел посмотреть сначала внутренние комнаты особняка, но как есть.

Женевьева церемонно кивнула и, задрав кверху подбородок, царственно двинулась вперёд, начиная рассказывать об имении. Я пропустил её вперёд и пошёл вслед, в глубокой задумчивости изучая её тонкую талию и широкие, красиво округлённые бёдра, думая при этом о своём.

– А вот здесь у нас зимняя оранжерея.

– Да, очень интересно.

– Давайте зайдём внутрь?

– Да, я буду этому очень рад.

Оранжерея оказалась очень красивой и насыщенной всяческими растениями, но более всего мне, конечно же, нравился тот «цветок», что рассказывал сейчас с жаром о произрастающих здесь видах.

– А вот тут у нас лимоны, а здесь банановая трава, но она не плодоносит, к сожалению, а вот растёт инжир, но он у нас не вызревает и даже не цветёт. Папа хочет пригласить одного из ведущих ботаников императорской оранжереи, но всё никак не получается. А вам нравятся растения?

– Да, особенно те, что красивы и съедобны.

– Фёдор, у вас избирательные пристрастия, так нельзя! Вы должны любить бескорыстно и всеобъемлюще природу!

– Да, я так и делаю, – преданно глядя на Женевьеву отвечал ей я.

Я вообще не собирался с ней спорить ни по какому поводу, а аромат иноземных цветов дурманил и кружил голову, отчего хотелось приобнять Женевьеву за тонкую талию и прижать к себе, но это было невозможно, поэтому я просто соглашался со всеми её словами, млея от присутствия предмета своей любви.

– А что вы думаете об этом инжире?

– Хорош! – брякнул я первое, что пришло мне на ум.

– Да, он красив, но, увы, не цветёт. А вот лаванда и розмарин, чувствуете, как они пахнут?

– Да, прекрасный аромат, – ответствовал я, абсолютно не чувствуя никакого запаха, кроме лёгкого растительного флёра, который в другом случае не рискнул бы назвать приятным.

– Да, жаль, наш зимний сад очень мал, а я бы хотела в своём собственном доме иметь более обширную оранжерею с гораздо большим количеством разнообразных растений.

– У вас будет.

– Вы уверены, Фёдор?

– Да, абсолютно уверен. Я приложу к тому все свои силы.

– Ха, а при чём тут вы?

– Ну, – стушевался я, – ну, надеюсь, что у нас с вами ещё случится продолжение этого разговора, и я вам всё объясню.

– Может, будет, а может, и нет, всё зависит от вас, сударь.

– Я прилагаю все свои усилия для этого, Женевьева, если вы позволите перейти с вами на ты.

– Я позволяю, – благосклонно кивнула девушка, – но только не в присутствии моих родных и посторонних. Это важно.

– Я понимаю, – склонил я голову в ответ.

– Это прекрасно, что вы понимаете, я часто сталкиваюсь с тем, что меня, наоборот, не понимают и даже не хотят понять, что трагично.

Я промолчал, не комментируя услышанное, а Женевьева продолжала.

– Да, должна признаться вам, Фёдор, что ваше общество мне приятно и пусть я перехожу все рамки установленных приличий, но…

– Нет, что вы, вы, вы, вы… прекрасны! – успел я выпалить слова любви до того, как Женевьева не заткнула мне рот своим фи.

– Перестаньте! Я не люблю лесть!

– Это не лесть, мадемуазель, просто я люблю вас! – бросился я в омут с головой и покраснел, как рак.

В голову ударила лихая кровь, она закружилась от собственной наглости, и я готов был провалиться сквозь землю, но не мог не произнести эти слова, просто не мог, они бы разорвали меня, если я их не сказал, и я не простил себе, если не сделал это сейчас.

– Вот как⁈ Весьма неожиданно! А вы наглец, Фёдор!

То, что Женевьева назвала меня по имени, а не по фамилии или титулу, обнадёжило. Да и её глаза, притворно-гневные, смотрели на меня, тая в себе какую-то смешинку, что пряталась за напускной яростью.

– Прошу Вас простить мою любовь, но я потерял голову с того момента, как увидел вас тогда, в поезде, и вспоминал ту мимолётную встречу каждый день, как дар судьбы и надежду на будущее. А когда узнал, что вы тоже поступили в академию, и увидел вас на торжественной линейке, то окончательно потерял голову от любви.

– Это потому, что я графиня?

– Нет, это потому, что вы Женевьева. Я люблю вас и надеюсь, что вы это уже давно поняли. Я приехал сюда с одной целью – просить вашей руки у вашего отца. Всё остальное для меня неважно. Я не знатен, но готов идти вперёд, я не богат, но готов добиться большего, я не имею высокого статуса, но приложу все силы к его обладанию. Я всё сделаю ради вас, Женевьева!

С минуту девушка буравила меня испытующим взглядом, пытаясь проникнуть в мои мысли. Не знаю, удалось ли ей это или нет, но она кивнула и ответила.

– Давайте оставим эту тему и продолжим знакомство с моим имением.

– Как скажете, Ваше сиятельство, – покорно согласился я, ощутив в себе моральную опустошённость.

Женевьева это сразу почувствовала и сказала.

– Не стоит отчаиваться, барон. Не всё так плохо, как вы думаете, а может даже очень хорошо, но я не обязана вам об этом говорить сама, вы это поймёте позже, а пока делайте, как вам велит ваша совесть и ваше мужество, и получите за это достойную награду. Всё зависит от мнения отца, и я надеюсь, что вы приложите достаточно сил для того, чтобы благотворно повлиять на нужное вам решение с его стороны.

– Я буду надеяться и делать всё ради вас, Женевьева.

– Да, это правильные слова, барон. Надеяться и делать, без надежды нет дела, а без дела – нет надежды. А теперь, раз мы осмотрели всю оранжерею, приглашаю вас осмотреть наш прекрасный флигель.

Глава 9
Ужин

С Женевьевой по имению мы ходили ещё примерно два часа, и всё это время меня не покидало ощущение, что за нами внимательно наблюдают, так как вблизи всегда находился кто-то из прислуги. Иногда это могла быть горничная, иногда гувернантка, изредка дворецкий или кто-то из охраны, вынужденно нанятой графом, но мы всегда находились в зоне прямой видимости у незнакомых мне людей.

Не сказать, что меня это очень сильно напрягало, но свои выводы я сделал, да и особо не удивлялся. Возможно, на месте родителей Женевьевы я бы тоже так поступил. К концу нашей прогулки мы почти выяснили все нюансы общения, и я стал вести себя в обществе Женевьевы более расковано, и в то же время понял необходимые правила этикета.

Конечно, я их и до этого знал, но самые простейшие, в основном те, что приняты в среде мещан или обычного дворянства, а не аристократов, и сейчас понял для себя достаточно из того, что знала и выполняла Женевьева, не всё, но очень многое.

Мы расстались с Женевьевой в гостиной, и я отправился к себе в комнату, а она по своей надобности, не знаю, уж, куда. Ужин, судя по часам, состоится поздний, так как хозяин дома приезжал не раньше семи вечера и уже знал, что к ним пожаловал «дорогой» гость. Так оно и случилось, и на ужин меня вызвали ровно без пяти минут восемь вечера.

* * *

Граф Васильев знал, какой гость ждёт его сегодня дома, и по этому поводу испытывал самые противоречивые эмоции. Сам он не желал себе в зятья барона Дегтярёва, но понял желание императора и догадывался, чем оно вызвано, но сам по себе факт, что он окажется первопроходцем среди аристократов в этом вопросе, его совсем не радовал.

Конечно, счастье дочери дорогого стоило, но и место, которое она из-за этого займёт, не могло не заботить его, а в бароне Дегтярёве он совсем не был уверен. Можно сказать, что в некотором смысле он его даже опасался, слишком непонятен и непредсказуем оказался юноша. А для дочери хотелось более высокородного мужа и более перспективного. Дегтярёва он считал форменным выскочкой, если не хуже, возвышение которого произошло только благодаря прихоти императора.

С таким зятем о перспективах влияния на другие аристократические семейства думать глупо, разве что только предъявлять им ультиматум или действовать через третьих лиц, но этого ему не хотелось, слишком мелко. Не встречаясь с Женевьевой, граф решил переговорить сначала с женой, пока прислуга накрывала стол для позднего ужина, и уже после разговора с ней принять окончательное решение.

– Ну, как наш гость, дорогая?

– Как ты и предполагал, робок, но безрассуден, и сразу говорит то, зачем, собственно, и приехал.

– Что, сразу попросил руку нашей дочери или отделался простым намёком?

– Нет, то есть да, и в то же время нет.

– Как это, Наталья, объясни⁈

– Он просил у меня разрешения встречаться с нашей дочерью, только и всего!

– Пока только встречаться?

– Да, а что он ещё мог попросить? Сразу жениться? Это абсурд! Даже самые нетерпеливые юноши из благородных семейств на это не решатся.

– Он не из благородных.

– Он из благородных, только отец его имел не наследуемое дворянство, что уже является показателем статуса его семьи, а вот юноша, сам того не желая и не задумываясь, смог получить себе наследуемое. Так что, в этом плане он очень перспективный юноша, дорогой, и не стоит отметать данный факт.

– Хорошо, а может, он и прилагал все к тому усилия, чтобы жениться на Женевьеве? Я так не думаю, просто предполагаю. Ну и дальше, что ты у него узнала?

– Гм, даже не знаю, что и сказать. Он довольно богат, кстати.

– Тысяч десять злотых?

– Двадцать.

– Неплохо для юноши.

– Бережлив.

– Бережлив⁈ Гм, совсем неплохо.

– Не имеет родственников.

– Гм, это ты на что намекаешь?

– На то, что его легко принять в свою семью, и за ним потом не потянется ворох его дальних и близких родственников, которые станут кричать на каждом углу, что они породнились с графьями Васильевыми и теперь им сам чёрт не брат.

– Гм, об этом я даже не думал. Хотя, вспомнил! Император как раз говорил о том, что барон Дегтярёв сирота и его может усыновить любой из графов, а он это будет только приветствовать и одобрит.

– Вот видишь, и я так подумала, так что, с этой стороны он выгодная партия для Женевьевы – минимум неожиданностей.

– Да, согласен. Что-то ещё?

– Он удачлив и по-настоящему боевой офицер, вернее, теперь уже почти офицер. Он опять получил ранение, причем при весьма печальных для любого другого обстоятельствах. Тем не менее, он выжил и даже спас нескольких человек, которых, внимание, дорогой! Которых ему поручили охранять.

– Вот даже как…

– Да, именно поручили, и он справился с поставленной задачей, правда, не без последствий для себя, но выжил. Император отдал приказ набрать из подобных ему штурмовую команду, и он выполнил распоряжение, ещё и с честью, такое не забудут.

– Да, но и врагов он нажил себе много.

– Врагов? А сколько ты их себе нажил одним лишь нахождением на посту генерал-губернатора? А что ты сделал плохого людям? Да ничего! Ты днями и ночами проводишь время на работе, думаешь, как помочь и защитить, а в результате каждый анархист готов тебя убить, прикрываясь при этом заботой о счастье народа. А разве народ просит их убивать чиновников? Я уверена, что нет. Народу всё равно, кто у власти, лишь бы о нём заботились, а как можно заботиться, ставя во главу угла террор? Это не забота – это передел власти бандитскими методами.

– Это не совсем так, хотя в целом, да, но к чему ты говоришь мне об этом?

– К тому, что он способен защитить не только себя, но и нашу дочь, и всё может случиться, если настанет момент, то и тебя.

– Никак он меня не защитит, никак! Этот сосунок хорошо себя бы защитил.

– Себя он точно сможет защитить, он даже сейчас ходит с револьвером, даже у нас в гостях! Знаешь, я общаюсь со многими жёнами уважаемых семейств, а по долгу благотворительного общества и с женщинами из простых сословий, и много чего наслушалась от них. У подобных людей может войти в привычку быть постоянно настороже, и это не от хорошей жизни, из волка можно вырастить собаку, но из собаки трудно вырастить волка, а вот из человека может вырасти всё, что угодно, как в одну, так и в другую сторону. Барон Дегтярёв уже вырос и сформировался не домашним псом, в этом я убедилась сегодня окончательно.

– Что он натворил?

– Ничего, абсолютно ничего, просто я это почувствовала своим женским сердцем и уверена, когда он покажет картину боя, что провёл, ты в этом убедишься тоже. Не сможешь не убедиться.

– Мне бы твою уверенность, – проворчал граф.

– Я всегда готова поделиться ею со своим мужем, – пожала плечами графиня, на что граф грустно рассмеялся.

– Хорошо, я тебя понял, моя дражайшая супруга. А что Женевьева?

– Женевьева? А она просто влюблена.

– Что значит, просто?

– А то и значит – она влюблена в барона окончательно и бесповоротно. Ты бы видел её глаза и выражение лица, когда она смотрела на перевязанного барона, что вошёл к нам в гостиную! Нет, даже не так, я прямо почувствовала, как она задрожала от нахлынувших эмоций, увидев его, и это несмотря на то, что шрам на лице откровенно его портит, а вторая щека оказалась заклеена пластырем из-за новой полученной раны. Я находилась совсем рядом с дочерью, и я не придумываю ничего!

– Шрамы мужчину не портят, – проворчал граф.

– Для меня портят, для Женевьевы – шрамы Дегтярёва, как награды императора, они для неё прежде всего показатель его уверенности в себе и надёжности, как мужчины. И да, в этом она с тобою полностью согласна.

Граф только вздохнул, не став комментировать слова супруги.

– Скоро ужин?

– Да.

– Кино будет?

– После ужина.

– Если всё вновь окажется красочно, как у императора, то я приглашу его к себе в министерство, чтобы он повторил показ для моих подчинённых.

– А я приглашу в дом наших близких друзей с их жёнами и всем семейством.

– Со всем семейством не надо, пойдут ненужные разговоры, а кроме того, девицы начнут строить ему глазки, что будет дико бесить Женевьеву, отчего она начнет творить глупости.

– Гм, не знала, что ты так хорошо понимаешь нашу дочь.

– Что тут понимать, всё очевидно.

– Хорошо, я приглашу только самых близких к нам.

– На сколько он приехал?

– Мы договорились, что на пять дней.

– Договорились? Почему именно на пять?

– Да он бы и не уезжал, и видимо надеялся приехать на сутки-двое, но признался, что занятия начнутся только через неделю, а ехать ему некуда, поэтому я и определила ему пять дней, на что он сразу же согласился.

– Ещё бы, – хмыкнул граф.

– И я думаю, что можно с ним отпустить Женевьеву на учёбу.

– Ты с ума сошла⁈ Ты представляешь, какие могут случиться неприятности с ней? Павлоград по-прежнему опасен для всех семейств высших чиновников империи.

– Здесь тоже ей тяжело, и никто не может гарантировать, что мы сможем защитить её от невзгод и преступлений, но барон любит её больше, чем себя, и не позволит ни убить её, ни захватить в заложники.

– Одному человеку это невозможно.

– Согласна, но когда любит, то человек способен на невозможное, дорогой, вспомни себя.

– Гм, это нечестно, дорогая.

– Нет в любви честности, поэтому я готова отпустить Женевьеву с ним, но только при одном условии.

– Это при каком же?

– Если мы пообещаем ему её руку, и он будет готов на ней жениться. В этом случае он сделает всё, и даже немножко больше.

– Не слишком ли ты торопишь события?

– Нет, всё вовремя, с этим тянуть больше нельзя, либо мы соглашаемся, либо всё дальнейшее бессмысленно и принесёт только лишь огорчение.

– Понятно, – вздохнул граф, – хорошо, я подумаю, и для начала отблагодарю его гораздо щедрее, чем император. Я дам ему тридцать тысяч злотых и посмотрю на его реакцию. Если он достоин Женевьевы, то не станет их тратить и оставит на будущее с ней, если же нет, то…. Решу за эти пять дней, а может и раньше.

– Не сомневаюсь в твоём решении, хотя я считаю, что это слишком большие деньги, можно ему дать сумму и поменьше.

– Ты сама сказала, что у него есть двадцать тысяч злотых, я дам ему тридцать и округлю до большой суммы, кроме того, он реально спас дочь, а я её жизнь ценю гораздо дороже денег.

– Я понимаю, но всё равно…

Граф поморщился, и в этот момент дворецкий доложил, что ужин подан.

* * *

Меня пригласили на ужин позже хозяев, как это и предполагалось изначально, и я вошёл в столовую, когда всё семейство уже находилось в сборе. Граф Васильев благосклонно кивнул в ответ на моё приветствие и указал мне место за столом.

За ужином я молчал, а сам граф почти ничего не говорил, занятый поглощением пищи, он был голоден, к тому же сильно устал, и это чувствовалось. Когда граф насытился и подали чай, он решил начать непростой для него разговор со мной.

– Как добрались, барон?

– Спокойно. Поезда уже начали ходить по расписанию, кроме скоростных.

– Ясно, супруга рассказала мне в подробностях про вашу помощь в спасении моей дочери, в связи с чем я желаю и могу выразить вам свою благодарность, вы это заслужили.

– Барон помог нам целых два раза, – мягко заметила графиня.

– Да, и поэтому я готов вам помочь материально или любым другим образом, если вас не устроят деньги.

– Благодарю Вас! – отозвался я, – меня устроит любая ваша благодарность, но лучшей наградой для меня послужило приглашение посетить ваше имение.

– Это пустяки, как вам наш особняк?

– Не перестаю восхищаться им.

– Понравилась ли вам ваша комната?

– Да, благодарю вас.

– Что же, я рад, к тому же, с моего согласия графиня Васильева позволила вам встречаться с нашей дочерью, пока вы находитесь у нас в гостях. Вы её спасли, и вы с ней учитесь в одной группе, к тому же. Глупо не видеть вашу эмоциональную связь и запрещать вам прогуливаться вместе, но хотелось бы узнать, насколько серьёзны ваши намерения в отношении моей дочери?

– У меня… – я от волнения забылся и попытался привстать со своего места, но граф одним жестом заставил меня остаться на месте, – у меня самые серьёзные намерения, какие только возможны, я бы хотел встречаться с вашей дочерью и…

– Я понял, пока останемся на первом, прежде чем вы захотите озвучить второе. Пусть ваши намерения пока остаются только намерениями, ещё не время.

– Я готов ко всему, Ваше сиятельство!

– Никогда нельзя оказаться готовым ко всему, барон, ваша горячность мне импонирует, но не является чем-то необычным. За спасение дочери я предлагаю вам, скажем, тридцать тысяч злотых.

– Это слишком большая сумма для меня, Ваше сиятельство!

– Большая для вас, но не для вашей возможной невесты, на которой вы хотели бы жениться, я полагаю⁈

Я не знал, что на это ответить, и поэтому счёл за благо промолчать, что граф воспринял, как моё согласие. Переведя взгляд на Женевьеву, сидящую по левую руку от отца, я увидел её сияющие глаза и понял, что граф просто дал мне дополнительный шанс для женитьбы на его дочери. Ведь пятьдесят тысяч злотых – это гарантированная возможность на первых порах купить большой особняк и содержать его, что не уронит статуса его дочери.

Да и вообще, выйдя замуж, она будет вынуждена потерять титул для собственных детей, если я не смогу получить титул графа. А высокое материальное положение позволит ей сохранить свой статус без особого урона для её чести и достоинства. Здесь граф просто подстраховался, впрочем, я это ясно понял немного позже, а пока просто внимал его словам.

– Супруга мне сказала, что вы хотите показать нам бой за Кроншлот и, если вас не затруднит это сделать, то после чаепития мы сможет пройти в гостиную, где вы и задействуете свой дар в необходимом для показа антураже. Это для меня очень важно, так как вы покажете всё происходившее максимально достоверно.

– Да, я готов показать.

– Хорошо, тогда давайте закончим и перейдём в гостиную, – что мы и сделали чуть позже.