Текст книги "Тайна музея восковых фигур(изд.1965)"

Автор книги: Алексей Коробицин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)

Глава одиннадцатая
ПРИЗНАНИЕ

Я приступил к работе над повестью и не замечал, как быстро бежало время. За десяток дней не произошло ничего нового. Полиция настойчиво продолжала следить за Лоем Коллинзом в полной уверенности, что со дня на день он признается в убийстве Рамона Монтеро.

Однажды после целого дня работы я лег спать поздно. Сильно болела голова, и всю ночь меня мучили странные сновидения. То я видел мисс Паризини с искаженным от злости лицом, то «Царицу змей», которая тащила меня в ящик с отвратительными гадюками, то убитого мексиканца Рамона Монтеро лежащим в ванне с расплавленным воском… В сновидения стали упрямо вплетаться настойчивые, резкие звонки. Откуда-то из мрака выплыл образ длинноносого зазывалы из аттракциона «Электрический стул». Он ехидно улыбался и тряс колокольчиком, который держал перед лицом вместо микрофона. Потом он исчез, и я увидел перед собой электрический стул, на котором сидел жених мисс Паризини. По металлическим частям стула бежали искры, и раздавался сильный треск… Нет, звонок!

Я хотел спрятаться от этих проклятых звонков и, резко повернувшись на другой бок, проснулся.

Кто-то упрямо звонил и даже стучал в дверь.

Мне показалось, что прошла целая вечность, пока я нащупал кнопку ночной лампы. Часы показывали пять утра. Через закрытые жалюзи окна угадывалось пасмурное утро. Натыкаясь спросонья на мебель и теряя на ходу шлепанцы, я добрался до двери.

– Хэлло, Мак! Открой! Это я, Джо, – послышалось в тот же миг с той стороны двери.

Он ввалился в блестящем от дождя черном плаще и, по своему обыкновению, сразу же начал говорить, словно мы и не расставались.

– Понимаешь, Лой Коллинз признался. Можно считать, что дело закончено. Я сейчас с ним разговаривал битых сорок минут. Он мне рассказал все.

– Никак, идет дождь… – сказал я, отчаянно зевая. – О ком ты говоришь?

– О Лое Коллинзе! Зазывале из аттракциона «Электрический стул»… Ну, о том парне, которого мы видели. Так вот: является этот самый парень сегодня ночью в пятый полицейский участок Даун Тауна и заявляет: «Арестуйте меня, это я убил мексиканца Монтеро из Музея восковых фигур на Кони-Айленде. Признаюсь…» А начальник пятого участка – мой приятель. Он сразу мне и позвонил: «Даю тебе для разговоров один час, говорит, только с условием, чтобы моя фамилия была напечатана крупными буквами. Договорились?» Я ему это обещал. Имей в виду! Да… Ну и разговор у меня был с этим самым Коллинзом! Только я с ним говорил меньше часу, потому что черт принес Карригана. Ну, я, конечно, ускользнул… Где у тебя тут кофе?

Пока Джо говорил, мы уже оказались на кухне. Он был так же хорошо знаком с моей маленькой меблированной квартирой, как и с нравами моей холостяцкой жизни.

– Ну что ж, поздравляю с победой! – Я старался говорить как можно спокойнее. – Дело закончено. Оказывается только, что никакой тайны в этом проклятом деле нет и никогда не было! Полиция знала все с самого начала… А то, что нам стало известно о жизни Монтеро, о Губинере, о мисс Паризини, о девушке из «Переворачивающейся кровати», – всё это просто так, никому не нужная лирика! Ну и слава богу! Меньше всего мне бы хотелось видеть этих людей в зале суда…

– Терпение, Мак, терпение! Я тебе сейчас все выложу! Только ты не думай, что это так просто. Между прочим, знаешь, та милая девушка из «Переворачивающейся кровати» – родная сестра Коллинза! Но она совершенно ни в чем не замешана, ни в чем! Нет, ты себе не представляешь, какая она замечательная!.. Ну, иди, иди. Накинь на себя халат и тащи бумагу. Пока я вожусь с завтраком, буду тебе рассказывать, а ты записывай. Только поторапливайся, а то я, пожалуй, что-нибудь забуду…

Как всегда, Джо говорил сбивчиво, перескакивал с одной темы на другую и во время разговора не переставал двигаться, заглядывать в холодильник и готовить завтрак, который, как это ни странно, оказался великолепным.

Я даже не пытаюсь передать его рассказ. Это невозможно. Скажу лишь вот что: в тот день я понял, что журналистские достоинства Джо не ограничивались его способностью появляться словно из-под земли там, где этого требовали интересы газеты. Джо оказался на редкость проницательным человеком: в событиях и в людях он умел замечать главное. И еще, я убедился и в том, что Джо был очень человечен.

Одним словом, в то пасмурное воскресное утро я узнал, что…

… Лой Коллинз вовсе не был Лоем Коллинзом. По-настоящему его звали Леоном Колинским, и был он польским иммигрантом, приехавшим с сестрой в Соединенные Штаты одиннадцать лет назад с твердым намерением разбогатеть.

Уже в пятнадцать лет разносчик льда Леон Колинский прекрасно знал, сколько в Америке зарабатывает рассыльный, лифтер или рабочий на заводах Форда. Он был в курсе цен на одежду, на хлеб, мог назвать стоимость небольшой комнаты с пансионом в Нью-Йорке, с молниеносной быстротой переводил в уме злотые на доллары, доллары на злотые и снова на доллары. А главное, Леон твердо знал: в Америке не пропадешь! Там даже безработные получают за день больше, чем Леон за целую неделю, таская тяжелые, мокрые бруски льда… В крайнем случае, первое время можно поработать где-нибудь на ферме в Аризоне или в Техасе. Там, говорят, белых людей мало, все больше дикари – индейцы да негры. Разве можно им доверять? А там, в прериях, говорят, живой баран стоит дешевле, чем его шкура. Выходит: освежевал барана, получай бесплатно мясо да еще и деньги. Чудеса! Если бы он вздумал здесь, в Польше, купить хотя бы один килограмм мяса, то ему пришлось бы работать для этого целых три дня! Да что там говорить, когда даже сам пан доктор рассказывал, что в Америке простая больничная сестра получает больше жалованья, чем он, старый, опытный врач.

Давно бы Леон уехал в Америку, если бы не мать. Отца не было, а сестренка не в счет – ксендз обещал похлопотать, чтобы ее устроили в монастырь, как только ей исполнится тринадцать. А вот мать… С тех пор как Леон ее помнил, она все хворала. Даже надоело. Не то, чтобы Леон плохо к ней относился, – ему просто осточертели все эти бесконечные разговоры о лекарствах и о здоровье. Ведь все впустую, все без толку… От одних расспросов соседей можно было сойти с ума! Каждый день одно и то же: «Как себя чувствует мама?», «Что она ест?», «Чем ее лечат?», «Что говорит врач?»… А сами даже не слушают ответов – просто так спрашивают!

Когда мать умерла, Леон не плакал и даже не грустил. Покойница лежала в гробу нарядная и выглядела гораздо красивее, чем при жизни. Мягкая, чуть застенчивая улыбка скрадывала острые черты лица. И теперь уже Леону не было неприятно, когда кто-нибудь говорил, что он точная копия матери.

В день похорон в комнате царило оживление. Соседки громко болтали между собой и время от времени, подчеркивая свое близкое знакомство с покойницей, по-хозяйски поправляли складку на ее платье или цветок у изголовья гроба.

Единственным человеком, который плакал, была дочь покойной – маленькая Казимира. Она это делала, как всегда, тихо и отвернувшись от всех. Поэтому ее никто не замечал.

У Леона было на душе легко и спокойно. Америка… Скоро он увидит Америку!

Они возвращались с кладбища. И маленькая Казимира взяла брата за руку. Впервые в жизни брат и сестра шли вместе.

А когда Леону понадобилось достать из кармана платок и он попытался освободить руку, девочка еще крепче сжала свои пальчики и испуганно посмотрела на брата. И тогда он понял, что никогда не оставит ее.

Добраться до Америки было не так уж сложно. В это смутное время перед второй мировой войной в портовых кабаках Данцига всегда можно было встретить щеголеватых молодчиков в ярких клетчатых пиджаках. Со скучающим видом они сидели перед неполным стаканом пива в ожидании очередного клиента.

– Пан может не беспокоиться. Я устрою пана кочегаром на первоклассный греческий лайнер. Через каких-нибудь две недели будете в Нью-Йорке. Питание и обхождение – прима! О, греки – это же древняя цивилизация! Пан подпишет бумагу, в которой откажется от всякого жалованья в пользу капитана, и даст мне несколько злотых за комиссию. С паненкой, вашей сестрой, будет немного сложнее: ее работать не заставишь – ребенок еще… Но и это мы устроим. Она может сойти за дочь капитана…

«Греческий лайнер» оказался старым, грязным пароходом, насквозь провонявшим сырой овчиной, которой до отказа были набиты его трюмы. Капитан парохода был приземистый краснолицый англичанин, старший помощник и механик – немцы, а команда состояла из кого угодно, кроме греков.

Рейс был ужасным: он длился сорок пять суток! Старая машина то и дело ломалась, и неуправляемый пароход по нескольку дней болтался в открытом океане. Что касается «обхождения и питания», то об этом лучше не вспоминать… Маленькая Казимира, которая помогала повару, вынесла все тяготы рейса лучше брата.

…Вот он наконец, Нью-Йорк! Вон она, статуя Свободы, сказочные небоскребы и огромные океанские пароходы у причалов. И это не вид на открытке, не кино и не сон… По небу плывут облака, по заливу с криком носятся голодные чайки, и в воздухе пахнет прогорклым запахом дыма и железа. Это запах города! Запах Нью-Йорка! Это Америка!

Очень скоро Леону пришлось поближе познакомиться с этой самой Америкой. На третий день в дешевую портовую гостиницу с громким названием «Варшава», где Леон снял комнату, наведался гость. Это был грузный, неуклюжий человек с помятым, серым лицом и глазами навыкате. Он представился Леону на чистом польском языке:

– Эмиграционная полиция…

Затем, отчаянно зевая, достал из потрепанного портфеля какие-то бумаги, ручку и, бесцеремонно отогнув скатерть стола, приготовился писать.

– Сестра? – спросил он, равнодушно глядя на притихшую Казимиру. – Как зовут? Сколько лет?

Потом вопросы посыпались один за другим. Человек задавал их небрежно, не переспрашивая, словно заранее знал все ответы.

– …Фамилия матери, отца… Вероисповедание? Когда, где и зачем нарушили границу? Зачем, спрашиваю, приехали в Соединенные Штаты? Так. Какими обладаете средствами? Когда намерены оставить страну?..

Леон, бледный, испуганный, отвечал путаясь и все пытался вызвать сочувствие земляка. Напрасно – тот лишь отмахивался от него, как от назойливой мухи.

Так же внезапно, как начал задавать вопросы, он закончил и встал. Протягивая свое перо Леону, повернул к нему бумаги, подавляя зевоту, выпалил скороговоркой:

– Пан Колинский, вы нарушили федеральные законы Соединенных Штатов Америки об иммиграции и подлежите аресту и высылке на родину в административном порядке. Подпишитесь вот здесь… До свидания!

«Арест… На родину в административном порядке..» – все еще звучали страшные слова. Мысли Леона путались… «Бежать… А как же Казимира? Наверное, внизу уже стоит полиция».

На лестнице раздались тяжелые шаги.

Распахнулась дверь. Пани Буртянская, хозяйка гостиницы, никогда не считала нужным стучаться к своим жильцам. Эта толстая, недавно овдовевшая американка сорок лет назад вышла замуж за польского эмигранта и вместе с ним управляла гостиницей «Варшава». Сорок лет она говорила на ужасной тарабарщине – смеси польского с английским – и теперь уже не могла говорить иначе. Постояльцы гостиницы понимали ее куда лучше, чем соотечественники-американцы.

– Вот и все, – сказала она, неизвестно к кому обращаясь, и уставилась на Казимиру, разглядывая ее откровенно оценивающим взглядом. – Сколько лет вашей сестре, пан Колинский?

– Тринадцать… У нас неприятности, пани Буртянская…

– У всех неприятности, – отмахнулась хозяйка и кивнула на Казимиру: – Сирота?

– Да.

– Это хорошо. Значит, не избалованная. Скажи-ка, девочка, ты умеешь мыть пол?

– Да, пани.

– Я же говорю, – обратилась она к Леону, – сирота – это то, что надо. Я сама росла сиротой и никогда не боялась работы…

Было ясно: пани Буртянская хотела взять Казимиру в услужение.

– Вы знаете, пани Буртянская… – решился наконец Леон. – Здесь только что была полиция.

– Я? Знаю? Нет, как вам это нравится?! Конечно, знаю! Это же я ее позвала.

– Вы?!

– Да, я. А что тут страшного? Ах, перестаньте! Вы, уж конечно, вообразили бог знает что… Вы думаете, это так просто – впихнуть вас обратно в Польшу? Как же, нужны вы там очень!.. Тюрьма, вы говорите? А что тюрьма? Ну, посидите год, ну два, а потом что с вами полиция должна делать – опять голову ломать? Не-ет, пан Колинский, теперь вас зарегистрировали в офисе как нелегально проживающего. Можете быть уверены: вас уже никто не станет замечать. Вас нету, ха-ха! Вы – воздух, вы просто не существуете. Скажите спасибо мне! Но не вздумайте совать свой нос в политику, лезть в профсоюзы или бастовать. Это, я вам скажу откровенно, вам не простят. Вы поняли меня?.. Ну, вот и хорошо. Так сколько, вы сказали, лет вашей сестренке – пятнадцать?

– Тринадцать.

– Пустяки! Она выглядит на все пятнадцать.

Стыдно вспомнить. Почти целый год Леон жил на те гроши, которые зарабатывала Казимира у пани Буртянской. На большие предприятия принимали только членов профсоюза, а там, где было всего два-три рабочих, всегда находились конкуренты из «нелегально проживающих» с гораздо большим опытом, чем у Леона. Впрочем, Леон уже не был Леоном. Как только он научился болтать по-английски, стал называть себя Лоем Коллинзом. Так, по крайней мере, было труднее признать в нем эмигранта, да и к тому же поляка..

Потом он стал работать в Кони-Айленде. Временно, конечно. Пока не посчастливится найти настоящую работу.

Так прошло одиннадцать лет.

За это время маленькая Казимира превратилась в прелестную девушку, на которую в последние годы пани Буртянская переложила всю свою любовь и все заботы о гостинице «Варшава». Все шло хорошо, но однажды утром к пани Буртянской не удалось достучаться…

Похороны были по-американски деловиты. Похоронная фирма взяла на себя все заботы: доставила недорогой, но нарядный гроб, оповестила родственников, перевезла покойную к себе, в специально оборудованный зал для отпевания умерших, предоставила на прокат живые цветы в горшках, пригласила из польской церкви ксендза и после панихиды отвезла всех родственников и приглашенных на кладбище в просторных лимузинах, отделанных изнутри черным крепом.

Родственник пани Буртянской, унаследовавший гостиницу «Варшава», тоже был деловит. После похорон он любезно ознакомил Казимиру с завещанием, чтобы девушка убедилась в том, что ей ничего не причитается, и тут же предложил продолжать работу в прежней должности. Но – увы! – для нового владельца гостиницы «Варшава» Казимира была слишком привлекательна и слишком бесправна…

– Уедем обратно в Польшу! – просила она брата. – Там сейчас все иначе. Я сама читала письма оттуда. Там работы сколько угодно.

Но Лой Коллинз был мрачен…

– Нет, сестренка, для нас теперь уже ничего не изменится! Мы были такими же ненужными у себя в Польше, как и здесь, в Америке. В новой Польше будет то же самое! Да и уехать-то мы никуда не можем – нам никто не даст паспорта. Кто мы такие? Люди, нелегально проживающие на белом свете! Помнишь, как сказала когда-то пани Буртянская? «Вас просто нет. Вы – ничто, воздух..»

Они прогуливались по бетонным дорожкам центрального парка Нью-Йорка. Здесь пахло гудроном и автомобилями, а декоративный кустарник и деревья росли на крошечных клочках земли, строго очерченных границами из камня и асфальта. Казимира остановилась и взяла брата за руку,

– Леон, – сказала она, – я не могу так жить. Не хочу…

Лой Коллинз опустил глаза. Рука сестры была маленькой и беспомощной. Такой же, как и тогда, когда они вместе шли с кладбища после похорон матери.

– Ну, ну, сестренка, не вешай носа! Мы вырвемся, увидишь. Мы должны вырваться!.. – Как и все слабые, безвольные люди, Лой Коллинз легко переходил от отчаяния к надежде. – Мы начнем с самого начала: оформим американское гражданство, а потом обратимся в посольство Польской Народной Республики… Как это сделали Вишневские. Помнишь, я тебе о них рассказывал? Ну те, которые когда-то остались здесь с цирком. – Он воодушевлялся все больше и больше. – Вот, смотри, что они мне оставили на память…

Он порылся в старом бумажнике и достал открытку, исписанную жирным шрифтом с обеих сторон.

– На, читай! – сказал ей брат таким голосом, словно этот аккуратный квадратик из картона был залогом их будущего счастья.

Слова были польские. Казимира прочла:

БОЛЕСЛАВ МИХАЛЕК

Адвокат

Вице-директор департамента по делам иммигрантов

Министерства юстиции Соединенных Штатов Америки.

Оформление гражданства. Визы на въезд и выезд иностранцев.

Легализация проживающих в США эмигрантов любой национальности.

Быстро! Дешево! Полная гарантия!

– Ну что? Это ведь он устроил Вишневским бумаги. Польский американец, но солидный человек! Пользуется огромным авторитетом у властей. За каких-нибудь две недели выхлопотал Вишневским все бумаги. Он же в Министерстве юстиции свой человек…

– Да, я знаю. Такие открытки приходили к нам в «Варшаву» каждый день. Но, говорят, это стоит ужасно дорого!

– Ну и что же? В конце концов, как бы дорого это ни стоило, но заработать эти деньги можно! Заработали же их Вишневские. Да и другие… Главное – иметь впереди ясную цель!

– У меня уже триста долларов накоплено. – Казимире передалось настроение брата. – И ты знаешь,

Леон, я уже подсчитала, если каждую неделю откладывать пять долларов, то за год соберется двести пятьдесят..

– Вот видишь? Ты – двести пятьдесят, да я – двести пятьдесят. Итого полтысячи. Это уже солидные деньги!

Они оба избегали назвать сумму, которую требовалось накопить: пять тысяч долларов. Это означало еще десять лет жизни в Америке. Десять лет!

– Послушай, Леон, ты найдешь мне работу на Кони-Айленде? Ну, пожалуйста, Леон! Я готова хоть завтра…

– Да найти-то можно… – Лой Коллинз озабоченно наморщил лоб. – Ты понимаешь, у нас там есть один аттракцион. И платят неплохо. Но, право, не знаю…

Так Казимира стала работать в аттракционе «Переворачивающаяся кровать». Она превратилась в мисс Кэйзи Уайт и покрасила волосы. Новая работа не требовала ни опыта, ни навыков. Хозяин аттракциона, он же его изобретатель и зазывала, был человеком малоразговорчивым и флегматичным. «Лежите на правом боку и старайтесь не расквасить себе нос, когда вывалитесь на пол», – это все, что он сказал ей по поводу ее обязанностей. Аттракцион имел успех. Даже в будние дни возле него всегда толпились люди. «Разбудите ленивую девчонку, вывалите ее на пол! Разбудите ленивую девчонку!.» – кричал целыми днями зазывала. Казимира лежала под одеялом, напряженно ожидая, что вот-вот предательская кровать перевернется. Она никогда не знала, когда это случится.

Ночью ей снилось, что она все еще лежит на проклятой кровати. Мерещились крики толпы, удары мячей о перегородку. А когда просыпалась, привычно вытягивала руки, чтобы не ушибиться при падении. Казимира потеряла сон и похудела, но не хотела сдаваться: заработок легко позволял ей откладывать каждую неделю шесть, а то и семь долларов.

Лой Коллинз понимал, что на этой работе сестра долго не выдержит. Но, откровенно говоря, надеялся, что ее красота обратит на себя внимание и найдется – почему бы нет! – приличный и обеспеченный человек, который сделает Казимиру счастливой. На Кони-Айленде многие пытались за ней ухаживать. Среди них были неплохие парни, но девушка ни на кого не обращала внимания. Она думала лишь о Польше. Все ее мечты и планы на будущее были связаны с отъездом на родину.

В одном Лой Коллинз не ошибся. Красоту Казимиры очень быстро заметили. И… оценили.

– Леон, – сказала она однажды брату, – мне предложили новую работу. Постоянную. В Музее восковых фигур… – И объяснила ему, в чем состояла работа.

Сестру приглашали на место знакомого Коллинзу швейцара музея – мексиканца Рамона Монтеро. Это, конечно, было лучше, чем работать в «Переворачивающейся кровати», а главное – обеспечивало постоянный заработок. Но мечта о пяти тысячах долларов, которые нужно было накопить, оставалась такой же далекой и туманной, как прежде.

– Иди, конечно! – сказал он сестре. – Музей восковых фигур – богатый аттракцион…

Это ему давно говорил Рамон Монтеро. А уж ему ли не знать: чуть ли не пятнадцать лет он проторчал у дверей музея и пользовался полным доверием хозяина. Богатый аттракцион!

И тут у Лоя Коллинза родилась мысль. Дикая, чудовищная! Но, чем больше он пытался отогнать ее, тем сильнее она им овладевала.

«Деньги. Надо добыть их любым путем. Любым! Ведь они никогда не накопят нужную сумму, даже если Казимира получит постоянную работу в Музее восковых фигур! Остается одно – взять эти деньги. Украсть их. Да, да, украсть! Если умно это сделать, например, действовать в перчатках, чтобы не оставить отпечатки пальцев, полиция не скоро нападет на след. К тому времени они с Казимирой уже будут далеко от Америки – всего две недели требуется адвокату Михалеку, чтобы оформить бумаги на выезд. Она никогда не узнает, как он добыл эти деньги. Он скажет ей, что выиграл на скачках или еще что-нибудь в этом роде… Странно, что ему раньше не приходила в голову эта простая мысль. Ведь деньги были кругом, повсюду! В любом крупном аттракционе за неделю в сейфе наберется несколько тысяч… Надо найти только хорошего партнера, такого, который пошел бы на все…

Иногда отчаяние делает даже слабовольных людей решительными. Свой план Лой Коллинз продумал до мелочей.

Выбор пал на Музей восковых фигур вовсе не случайно. Там работал человек, которого Лой рассчитывал легко склонить на свою сторону. Этим человеком был швейцар музея, мексиканец Рамон Монтеро. Надо было только дождаться, чтобы Казимира окончательно договорилась о работе с мистером Губинером и чтобы об этом узнал Рамон Монтеро. Вот тогда-то будет легко уломать его. Вряд ли он станет отказываться от половинной доли в деле, когда поймет, что навсегда потерял работу..

Лой оказался прав: Рамона Монтеро он застал в отчаянии. Мексиканец сидел на ступенях лестницы, уткнув лицо в ладони. Только что начался обеденный перерыв, и музей был пуст. Время было дорого, и Лой, закрыв за собой дверь, выложил все напрямик:

– …Понимаешь, ты ничем не рискуешь – я крепко свяжу тебя, отниму ключи и возьму деньги. А потом в условленном месте оставлю для тебя половину. Смотри: я все предусмотрел, даже надел перчатки, чтобы не оставлять за собой следов… Нас никогда не видели вместе. И если ты скажешь, что на тебя напал человек с приметами, хотя бы немного отличными от моих, – например, немного толще, или выше, или в сером костюме, то полиция не скоро что-нибудь заподозрит. А к этому времени меня уже не будет в Америке, и ни одна душа не сможет ничего доказать… Ну, решай скорее! Неужели ты предпочитаешь нищету? Вспомни хотя бы о своей семье. Как они-то будут жить? Ведь ты ничего не умеешь делать – только стоять как истукан! Куда ты пойдешь, ну, куда? А это настолько верное дело, что я даже не боюсь, что ты откажешься и заявишь на меня в полицию. Никто тебе не поверит – свидетелей нет…

Все время, пока Лой Коллинз говорил, Монтеро не шевельнулся, не поднял головы. О чем он думал? Оценивал шансы на успех или был просто ошеломлен? Или, может быть, думал о том, что, если спасет деньги хозяина, тот не решится выгнать его на улицу?

Как бы то ни было, когда Лой Коллинз увидел лицо мексиканца, он понял – это провал. Затея не удалась…

То, что произошло потом, было так нелепо и неожиданно, что разум до сих пор отказывается верить, что все это действительно было.

Монтеро вскочил неожиданно, как развернувшаяся пружина, и с криком: «Полиция! Полиция!» – сгреб Лоя в охапку. Лой, который был гораздо слабее своего противника, оступился и упал, увлекая за собой восковую куклу. Все трое покатились по мраморной лестнице. Видимо, мексиканец был оглушен. Он отпустил своего противника, но, когда тот вскочил, собираясь удрать, снова вцепился в него, продолжая кричать.

– Замолчи! Замолчи, дурак!.. – бормотал Коллинз.

Ему показалось, что он чем-то заткнул рот мексиканцу. Тот сразу перестал кричать и ослабил объятия. Только поднявшись на ноги, Лой заметил, что сжимает в руке кусок мрамора. Монтеро хрипел… Лою показалось, что кто-то подходит к двери. И, хотя она была закрыта изнутри, он испугался и бросился бежать вверх по лестнице. Наверху он несколько пришел в себя. «Пусть будет что будет, – решил он, – надо взять у швейцара ключи и вскрыть сейф». Он вернулся, обыскал убитого, взял у него ключи и пытался ими открыть сейф. Но внизу уже стучались в дверь, и через окно было видно, как вокруг здания собирается народ. Он помнит, что пролез через какое-то окно в тот момент, когда начинался ливень, и вскоре оказался у себя на работе…

Через два дня Лой Коллинз понял, что полиция его подозревает. От самого дома вместе с ним шли два человека. Они громко разговаривали между собой о происшествии в Музее восковых фигур, о том, что убийце не уйти от кары, и перечисляли его приметы, которые полностью совпадали с приметами Лоя Коллинза. Напрасно Лой пытался отделаться от них, пересаживаясь с автобуса в метро, стараясь затеряться в толпе или скрыться в магазинах, имеющих несколько выходов, – эти люди неизменно оказывались возле него, ни на миг не прекращая разговора. Его сопровождали в лифте, стояли с ним рядом во время работы, следовали за ним, когда он возвращался домой. Преследователи менялись по нескольку раз в день, но разговоры всегда были одни и те же…

Лой Коллинз чувствовал себя в западне. Он понимал, конечно, что полиция принуждает его «добровольно» сознаться в убийстве потому, что у нее нет прямых доказательств его вины. Он понимал также, что такому же ужасному преследованию может подвергнуться и Казимира – ведь она в день убийства приходила наниматься в музей. Именно это последнее обстоятельство вынудило Лоя Коллинза признаться в убийстве мексиканца Монтеро. Для себя он не ждет никакого снисхождения – в конце концов, что означает тюрьма или даже электрический стул для человека, незаконно проживающего на земном шаре, для человека, которого «просто нет», как говорила пани Буртянская, который «как воздух, как ничто»?

Лишь об одном просит Лой Коллинз – не впутывать в это дело его сестру. Казимира ничего не знала о планах брата и ни в чем не виновата…

Все это я услышал в пасмурное воскресное утро из уст репортера отдела уголовной хроники газеты «Дейли Глоб» – моего друга Джозефа Кэсиди. Итак, моя миссия кончена. Теперь я знал, о чем и как я напишу свой репортаж для моего шефа, мистера Рэндольфа Грейтса-младшего.

Я напишу правду. Только правду…

– Ты знаешь, – сказал мне Джо, – все-таки тебе придется поговорить с Карриганом. Как-никак он вел официальный допрос Лоя Коллинза и, может быть, выудил у него еще что-нибудь интересное. Старик всегда знает больше, чем говорит… Кстати, удивляюсь, что он до сих пор тебе не позвонил. Дело-то ведь фактически закончено!

– Да, закончено! – вздохнул я. – Если не считать вдову Монтеро, Лоя Коллинза, его сестру… Для них оно только начинается!

– Я обещал Лою Коллинзу, что сделаю все, что возможно, для его сестры. – Джо сказал это необыкновенно твердо.

– Ты?..

Мой вопрос явно оторвал его от каких-то мыслей и даже смутил.

– Да, я. А тебе все-таки совершенно необходимо встретиться с Карриганом. Хотя бы для того, чтобы оградить бедную девушку от внимания полиции. Теперь ты знаешь, в чем оно выражается, это внимание! – Джо говорил, набирая телефонный номер. – Алло! Мистера Карригана, пожалуйста… Мистер Карриган? Одну минуту, с вами будет говорить Мак Алистер из «Дейли Глоба»…

Я попытался разъединить телефон. Какого черта! Я не знал, о чем говорить с Карриганом, и не считал возможным ему звонить, раз он сам этого не сделал. Но Джо уже совал мне трубку в лицо и делал отчаянные гримасы.

– Алло! – сказал я как можно любезнее и погрозил Джо кулаком. – Здравствуйте, Карриган…

– Алло, Мак Алистер! – раздался приглушенный голос полицейского инспектора. Он звучал непритворно радушно. – Очень рад слышать вас!.. Что нового, спрашиваете? Да, как сказать, кое-что есть. Хотя, видит бог, англичане правы, когда говорят, что самая хорошая новость – это отсутствие всяких новостей… Знаете что? Приходите ко мне домой. Я сегодня в одиночестве. После обеда все расходятся кто куда: жена на благотворительное собрание, дочь на скачки, да и сын куда-то собирается… Правда, приходите. Я возвращусь из церкви через два часа. Спокойно поговорим, выпьем настоящего шотландского виски…

Откровенно говоря, я отказывался не очень-то решительно. Промямлил что-то о свидании в клубе, но в конце концов согласился: было просто любопытно посмотреть, в какой обстановке живет полицейский инспектор. Современные авторы детективов почему-то никогда не пишут о частной жизни сыщиков, а единственные сведения, которыми я располагал в этой области, относились к далекому и к тому же не очень достоверному прошлому знаменитого Шерлока Холмса.