Текст книги "Окопная правда чеченской войны"

Автор книги: Алексей Волынец

Соавторы: Анатолий Тишин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)

Современный герой

«Лимонка» № 268, март 2005 г.

Жарко было в Астрахани в августе 2002-го года. Тогда я собирался в Саратов, зарабатывая на поездку работой на стройке. «Работой на стройке» называлась каждодневная игра в нарды, за месяц я стал Каспаровым по нардам…

В те же дни менялся состав десантного батальона, базировавшегося в Ханкале. «Летающий дом» МИ-26 нёс в своём брюхе почти сто пятьдесят десантников, которые должны были сменить своих коллег, пробывших положенные полгода в Чечне. При заходе на посадку, от города Грозного стремительно отделилась красная точка, и начала сближаться с вертолётом. Это была «Игла». Ракета попала в топливный бак, и горящее топливо хлынуло внутрь. Машина стала разваливаться в воздухе. Многие десантники решили выпрыгнуть из этого ада, высота была относительно небольшой, и были шансы выжить. Выпрыгнули… Площадкой для приземления оказалось собственное минное поле. Выжило двадцать человек…

Я подробно написал об этом для того, чтобы читатель мог понять, зачем в ярком солнечном небе висят осветительные ракеты. Они привлекают на себя самонаводящиеся зенитные ракеты, так как температура горения этих самых «осветилок» много выше температуры летящей «вертушки». Умная мысля приходит опосля.

Вынужденно закончилась карьера положенного в таких случаях количества «больших погон», ракеты было приказано не жалеть, и, завидив приближающиеся вертолеты, Ханкала дружно салютовала с застав.

В скором времени личный состав научился споро разбирать различные салюты и использовать, мягко говоря, не по назначению. Их продавали в диких количествах, запускали в свободное время (с утра до ночи) и, конечно же, разбирали. Я и сам этим баловался в лесу, когда нужен был кипяток, а костёр вызвал бы ненужный ажиотаж со стороны офицеров. Чтобы не отвлекать их от важных военных дел я добывал кипяток с помощью «светящейся части».

Но были и такие ребята, которые хотели разобрать «осветилку» или «салют» вплоть до молекул и атомов. Один из них служил в моей роте.

Когда это случилось, на заставе не придали значения странному хлопку в траншее. Через несколько минут на КП заполз Анцик (кличка героя): спекшиеся волосы на голове, «кожа-гриль» и кровь вместо глаз живо напомнили старину Фреди Крюгера. Анцик разговаривал на странном наречии русского языка с единственной буквой «Ы».

Из госпиталя он вернулся через три месяца злой, как чёрт, с хреновым зрением, и навсегда полысевшим. И всё бы ничего, но случился очередной кипеш: из Москвы к нам пожаловал толстозвёздый генерал, и надо было не ударить в грязь лицом. Должна же дивизия в Чечне отличаться от дивизии в России героями. Вот тут-то и вспомнили про Анцика.

Он был механик, и мы жили в парке боевых машин. За ним пришёл сам замполит батальона. Ничего хорошего визит шерифа в полевой форме ВС РФ не сулил. Анцика позвали в штаб полка. В небе висели осветилки, и мы до вечера обсуждали с прапорщиком, к чему бы такое внимание к заурядному солдату-распиздяю. Прапорщику было интересно, а мне… о метафизике поговорить не двигатель в БМП менять.

Солнце улетело в Ингушетию, с Дагестана по горам ползла тёплая ночь, но Анцику не спалось. Ещё бы: не каждый день узнаёшь, что завтра станешь… впрочем до завтра было ещё далеко. Ночь не прошла даром, и к торжественному построению полка рядовой Анцибаров был безупречен. Генерал из Москвы произнёс трогательную речь, поблагодарил бойца. Ещё немного, и генерал наверняка пустил бы скупую мужскую слезу. Да кто бы не пустил! Ведь пацан, якобы, чудом остался жив, преследовав удирающих боевиков на окраине Грозного, когда один из них швырнул гранату, но раненый Анцик сразил гадину очередью из автомата, прежде чем его глаза залило кровью.

Якобы… Вот за это «якобы» и получил орден Мужества распиздяй Анцик.

Спустя время замполит батальона бросил ему: «Мудак. Лучше бы ты Героем стал!» Сказано это было в том смысле, что в Чечне, в основном, все посмертно получали звание Героя. Ну, или авансом, как Ахмат Кадыров. На месте Рамзана я бы крепко призадумался.

А спустя еще некоторое время, на окраине Грозного старая птицефабрика похоронила под своими развалинами девятерых разведчиков 42-й дивизии, чьё Знамя помнит поверженный Берлин и… распиздяя Анцика.

Яков Горбунов

Лётчик

«Лимонка» № 253 август 2004 г

Пропылив пять километров в полной выкладке по жаре, мы вернулись с тактики. На пороге казармы стоял заместитель командира роты: «К тебе пришли. Пройди в канцелярию». «Сука!» – подумал я.

Отмеряя последние шаги до канцелярии, я вспоминал разговор с батальонным психологом. Баба, прапорщик, 27 лет, ни с того ни с сего стала проявлять ко мне странный интерес. Я отвечал на вопросы всех тестов, которых она подгоняла мне немеряно. Не хотелось портить с ней отношения, и я отвечал «правильно» на все вопросы. Создавалось впечатление, что она не может добиться от меня того чего хочет. Когда мне надоело отвечать на суицидальные вопросы, а ей читать мои жизнерадостные ответы, наконец-то начался разговор.

Она сразу раскрыла карты. «Я плохой парень, по мне плачет тюрьма», – таков был лейтмотив её монолога, который я прервал тирадой, наполненной мистикой и метафизическими терминами. Мол, «все там будем». Она не выдержала, и попёрла в атаку. В ярости она была великолепна и похожа на доярку. Дескать, её муж – конторский, а я тут главный бунтарь, устраиваю собрания и вообще собираюсь сделать что-нибудь недоброе.

– Фамилии, мне нужны фамилии, – сказала она.

– К сожалению, я не знаю ни одного нацбола в радиусе двухсот километров. Если б знал, то, конечно, не сказал бы.

– Жаль. Не думай, что я помогаю мужу. Я зарабатываю свой кусок хлеба. С тобой будут говорить другие и по-другому…

Открыл дверь в канцелярию. «Другие и по-другому» предстали в виде майора в форме войск вероятного противника. Комбат и ротный, обнаружив срочные дела, оставили нас тет-а-тет.

Он представился. Я не стал, сказав, что он и так знает обо мне многое, так как не один день готовился к разговору. Он предложил говорить всё прямо, исходя из того, что оба мы знаем, «что есть контора» и «что есть НБП».

Погрязли в разговоре, как в трясине. Я понял, что у него против меня ничего нет, редко встретишь здесь умного человека. Скоро разговор перешёл в спор. контора и Партия упоминались как бы невзначай. Я смотрел на него и думал, что:

1) говорит он много;

2) то, что я хочу слышать;

3) при этом не рассказывая толком ничего.

Разговор стал напоминать партию Гарри Каспарова с «Дип Фризом». Потом, поняв, что говорить прямо никто из нас не будет, он ненавязчиво предложил работать на ФСБ, причём мастерски предложил, с его слов всё выходило прилично и даже очень.

– Вы предлагаете стать стукачом?

Он сделал гримасу. За весь разговор ни один мускул не дрогнул на его лице, а тут – гримаса. Я удивился. (Вообще, лицо его было настолько безликим, что через час, кроме цвета глаз, я не смог вспомнить ни одной черты). Я сказал, что это невозможно.

Дальше я выслушал гениальные теории восстановления России. неожиданную биографию Гитлера, а под конец он вообще сказал, что контора – это «полулюди-полуангелы, которые хранят Русь». Дальше продолжать не стоит. Потом он мне раз пятнадцать предложил сотрудничать.

Мне надоел этот тип, первая встреча с Конторой напоминала медузу, обволакивающую, вызывающую галлюцинации светлого будущего. Рассказывал, что Революции не будет, что «в случае чего» Контора своих шестерок не бросит. Я сказал, что в защите Конторы не нуждаюсь. Это люди, такие же как и все, разве что «приближенные». У них вызывает страх, что произойдёт «в случае чего». Поняв, что от меня большего не добьётся, он рассказал о себе. Был лётчиком, в 91-м ушёл в Контору, начинал, кстати, стукачом. С 1997 часто был в Чечне. Сожалел, что у Конторы связаны руки. Я ответил, что если бы были развязаны, то мы не торчали с ним сейчас в центре Чечни. Вспомнили Берию. Он сказал, что Контора хочет быть такой же всемогущей, как при Сталине. Я сказал, что страна должна стать такой же всемогущей. А Контора и так гайки закрутила, резьбу сорвала, а КПД нулевой. Я сказал ему, что мне не по пути с теми, которые находясь в километре от Грозного, с неутихающими в последнее время перестрелками и уже боями, пытаются перетянуть на свою сторону нацбола. Спросил: «Вы боитесь нас?» Он улыбнулся. Я предложил закончить бессмысленный разговор. Посмотрел на часы. «Я ещё успею на обед», – подумал и вышел на жару.

Вот чем занимается ФСБ на территории Чечни, где наступил долгожданный мир и процветание, а нас всё чаще подрывают «по боевой». В Грозный опять подтянули дополнительные силы и средства. Так что не удивляйтесь, товарищи, если среди ночи ебанёт так, что горшки с цветами упадут. ФСБ работает с нами. На хоббитов-ваххобитов не хватает. Чего? Забыл спросить у майора.

Контртеррорист, в/ч 646…

Война и Мир

«Лимонка» № 220 апрель 2003 г.

Товарищи, не подскажете, где купить телевизор с решёткой во весь экран и с брызговиком и дворниками? Чтоб можно было плевать в экран и кидать табуретки. Да и чисто эстетически приятно лицезреть, к примеру, г-на Ястржембского за решёткой. По-иному невозможно реагировать на его заявы по Чечне – масхадовский «парламент» пристроить опять к власти, а боевиков – в милицию и т. п. Да, правы были чеченцы, когда говорили нам, что войну давно можно окончить, только Москва этого не хочет.

Сами чеченцы ни в коей мере побеждёнными себя ни считают и просто берут тайм-аут. С нами довольно разговорчивы (мы в зачистках не участвуем, стоим в стороне, подстраховывая ментов и спецназ). Так вот: виноватыми они себя совершенно не считают. Резню русских при Дудаеве/Масхадове отрицают. Мол, мы только хотим независимости. Армия их уже «заебала», скорей бы выводили. Газ, свет, жильё для них – бесплатно. Ночью горы в огоньках – освещают свои судьбы. Мужики сидят дома, злость копят, по хозяйству вертятся бабы. «Гуманитарку» сами получают, сами с военными договариваются. Те мужики, что работают, получают очень хорошо, гораздо больше чем у нас на Псковщине – надо же их отвлечь от воинственных мыслей. Есть работающие, но в основном народ с ленцой: огороды у домов плюгавые. В большинстве враждебны (в горах, на равнине не был), но есть и дружественные. К примеру, сбежал один срочник от дедовщины и сдуру чесанул домой, в Россию. Ночью его привёз чечен – забирайте своего дурака, его счастье что ко мне постучал переночевать. В разговорах любят вспоминать о своей срочке в Советской Армии. Тем, кто с ними часто контачит (ну там на блок-постах), необходимо соблюдать дистанцию – «сдружившись», закидывают удочки, где живёшь, нельзя ли приехать, предложат продать боезапас (этого добра там как грязи, но стволы так просто не валяются). Если человек достойный, по их понятиям, могут предложить жениться. То есть стать чеченом. Дом дадут, деньгами помогут (какой там калым!). Вдов много осталось, да и девок надо замуж, а своих мужиков нехватка. Кстати, чеченки, хоть и тянут хозяйство, отнюдь не забиты. Во всяком случае, такого паскудства, как в Средней Азии, обматывают себя тряпками, обливают керосином и поджигают от адской жизни, у чечен нет. Между прочим, жителей Средней Азии чечены раньше за людей не считали. Так что тамошних «нациков», «сдружившихся» с чеченами на почве русских погромов ещё ждут сюрпризы. Армии они опасаются не очень.

Пример: на блокпосту «шакал» избивает солдата. Типичный шакал: сытенький и гладенький, в новом костюмчике. Типичный солдат: голодный и грязный, по уши пацан в чирьях. Мимо ехал чечен, – остановился, вылез: «Что к пацану доебался? Давай со мной!» – и в стойку. Шакал сразу испарился. Мое мнение. Чечены нужны русским как пример. Я могу рассказать массу примеров из своей срочки об их подвигах в борьбе с дедами и «шакалами» да формат газеты не позволяет. Скажу лишь, что не забуду как драпал из города и из армии начгуб-садист, сдуру избивший солдата чечена. Жить этому отморозку хотелось как нормальному…

Еще со своей срочки я вынес убеждение (а в Чечне только укрепил), что наиболее антирусские элементы из них проживают в России (а также в Казахстане и других республиках). Впрочем, это скорей не ненависть, а презрение. Получив хороший отпор, а такое в советское время бывало, они и извиняться могли и дружить с русскими (пока снова не почуют слабину).

Еще хочу выразить благодарность ихним лавочникам. Что бы делала без них наша армия. Все у них есть, чего нет – привезут, цены умеренные, берут всё, кроме оружия и свиной тушенки. Разборки с ФСБ им не нужны, а свинину придется жрать самим под одеялом. В армии без маркитантов никак не обойтись, денег там не дают (правильно делают, мы друг друга перестреляем) и военторгов не бывает (тоже правильно, иначе такие цены накрутят и так обсчитают). А у чечена цены умеренные, ездит за товаром безбоязненно, конечно доят его и бывает обчистят… И как только не прогорает? И не скажешь что хитер, наши их чаше обманывали. Иногда бывает смешно: просят принести разгрузку поновей и покрасивше. Брат, мол, в боевиках, должен же выглядеть по последней моде! У них каждая семья должна послать хоть одного в боевики. Не знаю, так они говорили.

Сейчас они попритихли, очевидно хотят собраться с силами. Сдаются, хотя не побеждены. В том же Центарое шмон был почти ежемесячно, кроме шкур и припасов к зиме ничего не находили, а когда возвращались во Псков, слышали по радио: сдалась крупная банда. Кадыров сам приезжал. Какие-то, видимо, свои у них расчеты. Про войну скажу: боевики везде и нигде. Большинство наших их и в глаза не видели. Но засечки везде рядом, артиллерия лупит по ним и днем и ночью. Мины ставят виртуозно, под самым носом. Иногда глупо: ставят дымовой фугас вместо боевого, воюют-то в основном непрофессионалы. Нас почти не обстреливали, а вот Ивановской группировке (сокращенной) стало доставаться. Иногда ночью на тебя с соседней горы смотрят в ночник (стрелять без разрешения нельзя).

Партизанская война: спецназ, разведка, рыская по горам, могут не обнаружить ни одного боевика, а, отставая, машина со слабой охраной может загреметь под фанфары. По-моему количество не боевых потерь заметно выше боевых. У армии уже нет того стимула, что был вначале – мстители за русских, надежда на улучшение жизни в стране – и она разлагается. Чечены это понимают, и видя их ухмылки, когда вытягиваем машины из грязи, понимаешь их мысли: все равно, кафиры, надорветесь свои танки по нашим дорогам таскать, уйдете, а мы будем жить по своему.

Кто сказал, что в России есть плохие дороги? Он не видел чеченских! Особенно жалко мне пацанов артиллеристов сорок второй дивизии (…или сороковой? Которая там постоянно…) из-под Энгеноя. Во мученики! Тощие (один помер зимой), половина глухих (шлемофонов нет), забитые. Все нормативы по стрельбе давно перекрыли, но на их шакалов не угодишь. Наш кэп (комполка) распорядился отправить ихних дистрофиков в нашу пекарню на откорм. Но их шакалам стало «стыдно», и никого не отправили. Я обещал им помочь, но что я мог? Только написать эти строки.

Вообще, те из нас, кто был в Югославии, говорили, что американцы в наших условиях бы не выжили. Баб у нас нет и это правильно. Одну видел вертолетчицу. (Между прочим «крокодил» водит). Помашешь ей с горы рукой – обязательно ответит: помашет в ответ или машину качнет. Но в окопах бабам делать нечего. Что интересно, мораль у чеченок не у всех твердокаменная, и лавочники иногда предлагают проституток. Своих. Русских давно вырезали. Водку они тоже пьют, но втихую. На людях боятся. Алкоголиков бьют палками по пяткам у мечети. У своих не воруют: собак почти нет, замков нет совсем. Зато наши крадут вовсю. Караулы по ночам ставят в основном от своих. Все горловины баков на замках, все на печатях. Кто поумнее делает нехилые деньги за командировку, прочие шакалы пьют не просыхая. Солдаты тоже стараются не отставать, хотя, конечно, возможности не те. Центроподвоз – так это вообще тушите свет! «Гуманитарка» до солдат вообще не доходит, разве что зубная паста, остальное разворовывается по пути и сжирается шакалами на месте.

Только не думайте, что я черню офицерское сословие. У самого друг – офицер, прошедший и площадь Минутка, и спецназ ВДВ, и копейки с солдат не поимевший. Я отлично понимаю что это, если работать, – тяжелейший труд. Мы сидели с ним на броне и говорили про жизнь, он про офицерскую, я про рабочую, и отлично понимали друг друга. Потому что нет отдельно ни офицерской чести, ни пролетарской, а либо они есть у человека, либо отсутствуют. Такие офицеры даже по внешнему виду отличаются от шакалья. Когда он проходил ко мне в гости, наши солдаты наливали ему стакан… Мы садились на нары и читали «Лимонку». А так шакалье просто не понимало, что это за газета. Голых баб нет, о чем читать? Кстати, убедительная просьба к православным священникам: не присылайте вы свою пропаганду про государственных новомученников и о вреде курения. Там это не в тему. Как-то неудобно видеть это все в сортире.

Ну вот, полгода командировки пролетело, и под проливным дождем едет смена. Интересная вещь: стоит нам куда-нибудь выехать, как погода моментально портится, это в Чечне все заметили. «Дует ветер над бараками (точнее – палатками), БМД нам лязгнет траками, домой, домой, пора домой!» Быстрая сдача, и вот наша колонна едет обратно. За Ножай-Юртом заметно теплеет – и вот солнечный Дагестан. В Хасавюрте грузимся в эшелон, и спать. Утром просыпаемся под стук колес. Все таращатся в окно, любуются многоэтажными домами, гражданскими людьми, даже рекламой (в горной Чечне её нет). «Я ехал в вагоне по самой прекрасной, по самой прекрасной земле…» На радостях дают кашу с мясом и чай с сахаром. Эшелон делает крюк: через Москву ехать нельзя, дабы не нервировать наше дорогое правительство. По мере продвижения к Пскову радость пропадает: снова влезать в этот тупизм! В Чечне проще – шакалы пьют, ты работаешь, все при деле, а тут ни того, ни другого. Вот и Псков. Под рявканье комдива вылезаем из вагонов. Все мечутся, никто ничего не знает. Наконец, шмон, и контрактников отпускают. До завтра.

Сколько получим? Около 60 тысяч за семь месяцев. Срочники – 2500 рублей в месяц. Им там вообще за такие деньги делать нечего, при таком отношении к ним. Да и нам… Если работать, то этого слишком мало, если валяться в палатке (кто как устроится) – это слишком много. Получают по-разному – иные группировки сразу всё, другим тянут месяцами. Нас уже ждут: целые батальоны дамочек занимают позиции в кабаках. Как говорится, на дурака не нужен нож, он сам все отдаст.

Отпуск за Чечню: шакалам тридцать дней, нам – пятнадцать. Им нужней: вот, наш взводный так опух, что ни в одни штаны не влазит.

Многие контрактники расторгают контракт. Этих обкрадывают при расчете по-черному. Уходящих «по окончанию» грабят меньше. Ну, не везет начальству с этим народом! Наш новый комбат так и говорит всегда: какие плохие эти русские, как ему трудно с таким народом. И, словно услышав эти слова, наш Всенародноизбранный и Министр Обороны сообщили, что эксперимент идет успешно, обещали подкинуть деньжат и начать набор в странах СНГ, раз уж имеются маленькие трудности в России. Вероятно, защитников отечества будут отлавливать сетью или капканами. Как будет рад такому пополнению наш комбат! Он даже внешне похож на Президента. Жаль, что я этого не увижу – счел себя недостойным лицезреть такого распиздатого командира, и уволился.

Глядя, как вертятся наши правители, понимаю, что при оккупации России войсками НАТО никакой войны не будет, – нас сдадут с потрохами. А глядя на таких комбатов, понимаю, что они этому будут только рады.

бывший Контрактник

Соседки (стенограмма одной пьянки)

«Лимонка» № 229 сентябрь 2003 г.

Место действия – мой дом.

– Нет, правда, ты сам это написал?

– Ну да, – я аж раздулся от гордости.

– А когда это было?

– В январе 2002-го. Ну, помнишь, когда после Катаями и Старых промыслов нашу роту ввели в бой, брали частный сектор; тогда еще прапору с санчасти голову оторвало. Ну, «комбат» – это комбат, «ротный» – это Жигулев, «замкомвзвод» – Иваныч, ну, контрактник, старшина… Здоровый такой, выше тебя на голову, усатый, бывший десант, самый старый во взводе – ему уж за 30 было. Вот он старика и завалил.

– То-то я и смотрю – позывные знакомые.

Замолчали. Влад первым нарушил тишину:

– Вообще-то Заричный был лучший комбат.

– Угу.

– Я таких больше не встречал. Ебал и кормил.

– Да че ты мне рассказываешь! Я шестерых комбатов поменял. Такого, как Заричный, не было. Я не говорю, что он был пиздец-образец. Он был умный, грамотный. И хитрый.

– Нет – очень грамотный и хитрый.

– Во. Брал все, что плохо лежит и что хорошо. И вообще, старался везде урвать, и у него получалось.

– И про свой батальон не забывал. А где он сейчас?

– Год как в академии. Вовремя свалил. В полку сифилис и разруха. Бардак полный. Округ задолбал проверками.

Опять замолчали. Блин. Зачем я ему «Соседа» показал? Похвастался своими литературными успехами. Весь разговор смялся, и настроение пропадает. Влад опять прервал молчание:

– Я тебе не рассказывал… Вообще никому. У меня похожий случай был. Ну, про это вообще никто не знает. Перед самым Грозным было. Не помню, зачем ехали – наверно, из штаба возвращались. И свернули не туда, там же равнина, ориентиров – хуй. Потом сориентировались: едем – дом стоит. А возле дома кто-то копается. Ну, пока подъехали, уже в дом зашли. Мы дом обшарили. Тоже до хуя чего нашли. Комбат приказал все загрузить. Потом на ПХД [2]2
  Пункт хозяйственной деятельности – кухня


[Закрыть]отнесли. Полный десант забили. Мука, сахар, крупы всякой. Больше, сказал, ничего не брать. Да техника уже на хуй была не нужна. До этого натаскали. У меня в палатке два видака, телевизор. У бойцов в каждой машине магнитофон, разве что колонки на борта не вешали. Так, погромили. Представляешь – заходишь, и очередь по телевизору. Я там все раздолбал. Мы только по подушке взяли на броню, под задницу.

Я перебил:

– У меня ковер был. Я его взял еще в октябре 99-го. С кошары. Ну, помнишь, перед Первомайским стояли. А у меня кошара под обрывом стояла, мы ее всю на дрова разобрали. Я на нем спал, а когда ездили – скручивал и на броню – офигеннно получалось! Кстати, он у меня до февраля продержался. Пока я в Ростов не съездил.

– Это на опознание?

– Да. Тогда еще какого-то Важного Хуя с проверкой ждали, и комбат приказал всю мародерку выкинуть.

– Да-да. Нагрузили два прицепа барахла и отогнали подальше в лес.

– Во! А меня-то, хули, не было. И все выкинули. И из сумки все сигналки – пачки три было. Сволочи. Ну ладно, а че ты хотел рассказать?

– Ну, говорю же – продукты все перегрузили, а в одной из задних комнат нашли двух баб. Одна-то старуха, а вторая – хрен разберешь, замотанная вся в одежду, лицо как-то накрашено – не поймешь, то ли молодая, то ли старая. Да я и не разбирался.

Я опять перебил:

– А подвала не было?

– Нет.

– Точно не было?

– Да точно, точно. Все ж обыскали. Я ж говорю – продукты в мешках в комнатах стояли, а в задней комнате эти бабы прятались.

– А у старика, ну про которого написал, здоровый подвал был. Варенья-соленья. Я там, кстати, один-единственныйраз за всю Чечню нашел баночку с грушевым вареньем! Полгода мечтал. Все абрикосы, алыча, айва. Одна-единственная баночка грушевого варенья за полгода! И то децельная – даже пол-литра не было. Я ее в одну харю заточил.

– Ладно, не перебивай. Ну, значит, когда закончили хавчик в десант складывать, я подхожу к своей 101-й, хочу уж на броню запрыгнуть, а комбат уже сидит. Ну, знаешь, где он всегда ездил? Вот. И говорит мне: «Заимов, иди разберись с бабами». Я сначала не понял: «Че», – говорю, – «разбираться-то?» «Разберись, чтоб проблем потом не было». Тут до меня доперло. «Не», – говорю, – «товарищ подполковник, я не буду. Ну их на хуй». «Ладно, позови Петрова». Я спрыгнул, пошел, Петрова позвал. Он на второй машине ехал. Петрова-то помнишь?

– Конечно, помню. Он же слоняра у меня в роте был. За полгода до Чечни закосил в санчасть, да там санитаром и зашарился. Это ж ему перед Чечней оперативно прапорщика дали и начальником медпункта отправили.

– Ну так вот. Говорю, мол, тебя комбат зовет, а сам возле машины остался. За нее зашел и смотрю. Он к комбату подошел, тот ему говорит. А Петров-то тоже не дурак, в отказ пошел.

– И чем закончилось?

– Ну, тогда комбат сержанта с обоза подозвал. Свои две гранаты отдал, и у солдата еще было. Ну, тот пошел и, ну, в общем, закидал их.

– М-да. А когда это было?

– Да говорю же – не помню. Помню, что еще в Грозный не вошли. Перед самым Грозным. В январе где-то.

Замолчали опять. Первым заговорил я:

– Вот знаешь, что мне не нравилось и не нравится – система награждений. Вот у тебя сколько медалей?

– Одна.

– Как, тоже одна?

– Ну да, одна. Как ее? Ну такая, второй степени…

– «За наведение порядка в тумбочке»? – я вытащил удостоверение к медали «За воинскую доблесть» 2 степени.

– Во! Она!

– В батальоне только еще у Дэна Драгина одна медаль.

– Во комбат сволочь! Ну, мне-то понятно – за водку, тебе – что на все приказы положил, а Данилу…

– А Дэна комбат с первого дня не взлюбил, как вы в батальон пришли… Он же всех заебывал – перевестись хотел или уволиться… А помнишь, как однажды комбат всех офицеров собрал у себя – а! Ты как раз в госпитале валялся со сломанной по пьяни ногой – построил и говорит: «У вас, Драгин, не взвод, а шайка. И вы сами, как Квакин из сказки Гайдара и солдаты ваши не драгинцы, а квакинцы. «Я», говорит, «объявляю социалистическое соревнование между вами, Драгин, вами, Шерингер, и л-том Заимовым, если он вернется, – кого из вас я первым отправлю по замене на Большую Землю». Я еще подумал – ну ладно, уйду в отпуск, Новый год дома встречу. А замена-то – во! Большой и толстый! Комдив-то обещал – через три месяца! Всех поменяем! 100 %! И кого заменили? Психолога полка, да замполита батальона. И усе! Ну и «пиджаков», у кого срок вышел. Зассали суки ехать!

Я отхлебнул пива.

– Вот смотри: двум ротным – Лопатьеву и Перепиленко кресты [3]3
  Орден «Мужества»


[Закрыть]дали, а Жигулеву – медаль с мечами. Перепиленко обсуждать не буду – да, парень проявлял героизм. А наша рота чем хуже была? Лопатьевская рота даже в Грозный не входила. Так на окраине и простояла. У них вех боевых потерь-то – замполит в жопу раненый, и это было – только в Чечню вошли. Взвод Максакова с перепугу обстрелял, когда «Камаз» рядом проехал. Комбат в кабине сидел, и замполит с бойцом в кузове. Хорошо, водила сообразил – руль вывернул. Комбат ему потом медаль Суворова дал. За спасение своей задницы. Ха-ха. Ну, вообще-то правильно – только война началась, а мы без командира. Ведь Заричный батальоном-то хорошо управлял… А у Макса-то постоянно было – ну, помнишь, да то его обстреляли, то какие-то фигуры в простынях в тумане ходили, то за взводом ночью из «ночника» наблюдают, то на связь чечены выходят. Слушай, а, может, так и надо было? Всем уши прожужжать, как ты героически сдерживаешь превосходящие силы противника? Тоже б медалек отхватили. Хотя на хуй они нужны – одни понты. Вот у меня товарищ есть, тоже партиец, капитан, боевой офицер. Уже 6 лет ротами командует! – в Таджичке – разведротой, в СКВО – мотострелковой, всю 2-ю кампанию там проторчал, потом командировки постоянно. Такая же – 2-й степени. Одна. Ему уже за 30. Хода не дают. Мужик принципиальный, с начальством на ножах. Ну чем Лопатьев лучше? Тем, что он водку пил не как ты, а грамотно – знал, с кем дружбу водить – с кадровиком.

Опять замолчали.

– Слушай, Вить, а ты там баб ебал?

– Не понял?..

– Ну, в смысле, местных, чеченок?

– Нет.

– А Жигулев с Максаковым ебали.

– Я знаю. Еще старшина наш, прапор-молдаван озабоченный весь бегал.

– Я раз привожу аккумуляторы к Максу во взвод. Отдал. Ну поговорили. А он спрашивает: «Хочешь бабу?» – «Какую бабу? Где?» – «Да вон», говорит, «В палатке, местная». Ну, я не стал. Отказался.

– Это в больнице было?

– Ага.

– Ну, знаю, знаю. Мой взвод рядом, в хирургическом корпусе располагался, рядом с проходной. Напротив Макса, через пустырь, дом стоял, жилой. Оттуда делегация целая приходила, одни женщины, просили его по окнам домов не стрелять.

– А к тебе не приходили?

– А с моей стороны уже развалины были. Как мы заняли, там в первый день какая-то сволочь по нам пальнула. Ну, я у ротного танк попросил. Макс его подогнал и проутюжил. Да здание административное было. Нежилое. Ну, Макс, может, увлекся. Вот они на второй день, после Максовой профилактической стрельбы по окнам и пришли. Типа не стреляйте, здесь никого нет.

…

– Как у тебя с увольнением?

– Документы уже в округе. Приказа жду. Оформили, все-таки, суки, по дискредитации.

– Ты б завязал.

– Я уже зимой кодировался. На 23-е. Да пошли они на хуй! Слушай, Вить, уже год всего лишают. Голый оклад получаю. Квартальные – хуй! ЕДВ – хуй! Да комбат сам дурак. Докомандывался. Его с понижением на север переводят. А он как узнал – сразу в госпиталь лег. Комиссоваться хочет. Чмо…

…Мы допили пиво. И практически протрезвели.

…Уходя, товарищ втихаря спиздил из-под стекла на столе «пятихатку». Боевое братство, блядь.

л-т Шерингер