Текст книги "Окопная правда чеченской войны"

Автор книги: Алексей Волынец

Соавторы: Анатолий Тишин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

Дагестанская рота

«Лимонка» № 202 август 2002 г.

С интересом прочитал в двухсотом номере «дневник наводчика». Прочитал и прикинул – судя по описанию, действие происходило в самом начале второй чеченской компании.

И вспомнилось, как для воинской части, где я в то жаркое лето 99-го служил, начиналась «контртеррористическая операция» или как её позже окрестили – 2-ая чеченская компания. За абсолютную точность не ругаюсь – всё-таки 3 года прошло.

Часть у нас была полнокровная – в смысле что она была полного состава (не «кастрированная») и солдаты были самых разных кровей. В каждом подразделении по-разному: от 1 до 5 солдат из Дагестана. Проблем с ними практически не было – все они были или кладовщиками (каптёрами) или старшинами, сержантами в ротах, батареях. То есть для всяких работ было достаточное количество остальной солдатской массы, состоящей в основном из ребят с Центральной России с образованием, ну чуть ниже незаконченного среднего.

Проблемы возникли с началом заварухи в Дагестане. Кавказцы не пропускали ни одного выпуска новостей в течение суток. Оторвать их от телевизора и поставить в строй стало совершенно невозможно. Круглые сутки сидят перед ящиком и обсуждают. Подходит офицер: «Строиться на вечернюю прогулку». «Таварыщ лэйтенант! Дома война. Сэйчас паслэдние новости пакажут».

Через 2–3 дня посыпались рапорта о переводе на родину. «Э! Если нэ пэрэвэдут – убэгу! Клянус! Мне по-хуй! Дома вайна!».

Наверно на самом-самом верху посовещались-порешали и приняли решение: на базе мотострелкового батальона соседнего полка, который как раз сокращали, начали формировать «дагестанскую» роту – собрали «дагов» со всего округа. Ну и «ограниченный контингент» собрали! Я таких не видел ни до ни после. Собрали около 100 человек. (Два дагестанца с нашей роты, которые написали рапорта о переводе, периодически заходили к нам в гости. На вопрос: «Ну как там, в новой роте?» ответили – «Совершенно отмороженные типы, совсем дикие. С гор за солью спустился и в армию забрали». Я не преувеличиваю – они так сами и сказали. Оба были с равнины, с Дербента, даргинцы, с образованием. Чувствовалось и было видно, что уже и не рады, что едут домой в такой компании. Гордость и чувство долга не позволили забрать рапорта назад.)

Это был ПИЗДЕЦ в гарнизоне. Полный беспредел – драки, пьянки, изнасилования. Ночью в казарме – больше половины нет.

Приехал генерал с округа, попытался построить на плацу – послали на хуй. Наконец 5-го сентября, в понедельник их отправили.

Во всём новеньком, все в берцах (Армия ещё лет 7 будет в кирзовых сапогах топать). Отправку и сопровождение повесили на офицеров батальона, который месяц как вернулся из Южной Осетии. Дескать у вас солдат всё равно нет (они уволились), отвезите роту, а потом пойдёте отпуска гулять. Отвезли. Вернулись. В компании за рюмкой чая рассказали:

Чем дальше от Москвы, тем хуже. Поведение всё более вызывающее. Наглее. На вокзале в Махачкале их встречают большие шишки и большой чин из республиканского военкомата. Торжественный митинг. Роту размещают в какой – то казарме. Моментально казарма облеплена джипами «Гранд чероки», мерсами, БМВ. Пошли делегации: «Э! Слюшай! Отпусти братишку! Год не виделись! Пусть семью повидает!» Большой чин нашим офицерам: «Отпустите солдат в увольнение!». Наши фишку срубили: «А они вернутся? Нет уж, давайте вы распишитесь, что личный состав приняли, а потом делайте, что хотите». Большой чин расписался. Построил роту на плацу: «Все в увольнение, через 3 дня в 20.00 построение на плацу. Отпускаю под свою ответственность. Под честное слово. Все вернётесь?» «ТАК ТОЧНО».

Прошло 3 дня. 20.00 – на плацу никого. К 22.00 на плацу материализовалось несколько фигур. Следующее утро – в казарме с десяток. Вечер – чуть больше, чем с десяток. И те подумывают, не раствориться ли им обратно. Большой чин рвёт и мечет: «Выступлю по телевидению. Всем пиздец – зачитают список, фамилии тех, кто слово не держит. Опозорю на весь Дагестан». К нему подошли: «Э! Слушай! Зачем такой сердитый! Братишка дома год не был. Приедет он!» (или уже воюет) Чин заткнулся.

Наши решили, что пора возвращаться в часть и уехали, когда там начали кашу расхлёбывать – раскидали роту по народным ополчениям и уволили из рядов Вооружённых Сил Российской Федерации.

А вскоре и один наш батальон убыл в командировку на Северный Кавказ «для выполнения правительственного задания». Но это уже совсем другая история.

Виталий Агаронов

Служу «Единой России»
(письмо из действующей армии)

«Лимонка» № 239 январь 2004 г.

Привет, дружище!

Большое спасибо за письмо и за газеты.

Из твоего письма мне показалось, что в Москве вы все оторваны от жизни и доверчиво слушаете то, что вам преподносят, и смотрите «В гостях у сказки».

Ты меня прости, но я разочарую идеалы многих – начнём с Трошева (подпольная кличка «Тролль»). По поводу его отставки у нас недовольны только тем, что его, этого ворюгу, не посадили. Это тварь, животное. Округ коррумпирован благодаря ему. Хотя говорят, что Тролля не посадили из-за того, что он мог бы потянуть многих «Москвачей». Может быть, и есть в СКВО боеспособные части, но, глядя на родную мотострелковую дивизию, – я очень в этом сомневаюсь. То, что у Тролля сеть заправок в Ростове и Ростовской области, известно всем офицерам округа. С его согласия (не безвозмездно) сопровождались колонны наливников негосударственного характера. Ты же сам рассказывал, как в октябре 99го, под Моздоком, к вам, к вашему командиру подходили местные жители и рассказывали, что по ночам, по федеральной трассе гоняют непонятные колонны в Россию, а вас посылали охранять стога на полях. В командировке, в Краснодаре я пожалел, что у меня не было возможности сфотографироваться на фоне генеральской дачи, очень «скромной» лачуги, просто хижины дяди Тома.

Теперь о Буданове. Со слов, точнее с рассказа соседа – следователя прокуратуры – в ненавязчивой обстановке, без погон, за кружкой «чая» я узнал подробнее об этом. В общих чертах – это животное нажралось, и захотелось женского тела… Его не освобождать надо – он преступник, который должен сидеть в тюрьме.

Ну, а в Чечне наступит мир только тогда, когда удастся навести порядок в Москве. Я тебе могу процитировать слова одного чечена, с которым у меня состоялся разговор во время одной из «командировок», и который спросил: «Зачем вы здесь?» Я: «Бороться с террористами и бандитами. Их пособниками». Он: «А вы у себя, в России, всех бандитов и пособников победили?» Я: «Честно – нет». Он: «Если бы вы несли сюда что-то нормальное, то я бы сам взял оружие и вместе с вами пошёл бы воевать, но не вместе с этим Кадыровым. А так – что те за деньги, что эти за деньги и идти-то не за кем».

Только после снятия Трошева я узнал, что, оказывается, мы – «боевые друзья», на которых он «всегда надеялся». Самые лучшие друзья – «попрошайки» из управления и отделов кадров. Имея таких друзей, и врагов не надо. Враг такого урона и развала нанести не сможет. Кстати, к развалу СКВО («Санаторно-курортного военного округа») приложил руку и Квашнин.

Их только тогда можно было бы назвать офицерами, если бы они взялись по-настоящему за боевую подготовку, а не водили подчинённых на экскурсию к «Нашим учителям» – чеченским боевикам.

А.К.

Кому оно надо

«Лимонка» № 195 май 2002 г.

Кому война – а кому мать родная!

Привет, «Лимонка», пишет тебе солдат-срочник, находящийся в это время в Чечне. Хочу рассказать о бардаке, который творится здесь.

Ну, во-первых, солдат-мальчишек, которые каждый день ходят рядом со смертью и выполняют свою боевую задачу, их ни во что не ставят. Гуманитарка, которую собирают по всем школам Пскова, до солдат не доходит, всё «исчезает» в Ханкале. «Тыловые крысы», совсем обнаглевшие, шлют сотнями ящиков на продажу в Дагестан тушёнку, которая по документам должна быть в солдатском котле.

«Секретуткам» закрывают по 20 боевых дней в месяц – максимум сколько можно закрыть. А солдатам в горах по одному-два. Хули говорить, если все нормальные офицеры поувольнялись, остались одни алкаши да «шакалы». Маховик разложения и деградации армии с каждым днём набирает обороты.

Где та армия, которую боялись во всём мире?

Где ты, уважение к офицеру?

Сейчас на них смотрят в лучшем случае сочувственно, а то и презрительно.

Но я верю в возрождение Русской Армии, Русского Народа, Русской Нации!

Zig-Zag, Чечня, г. Энгиной, «Глиняная Горка»

Караул, в ружьё!

«Лимонка» № 267 февраль 2005 г.

Обычно о заступлении в караул нам сообщалось за сутки. На следующий день (пропуская зарядку и развод) мы шли в казарму. Готовиться, значит. С 9.30 до 11.00 учили статьи УГиКС (Устав, короче). Я помню его наизусть, поэтому писал письма или слушал радио без палева. Иногда молодые придурки-лейтенанты пытались наехать на меня за письма, но, обнаруживая мои познания устава, сразу переходили на дружественный тон. Потом лейтенанты уходили пить пиво. К сожалению, по ходу службы мне, в основном, попадались тупые командиры, но к ним на смену приходили ребята вообще улётные. Я ржал над ними, как Дубовицкая над шизофрениками из «Аншлага».

Наша рота заступала сразу в два караула, и в санчасть ходили по очереди. Приходим в санчасть. Двадцать три человека – все здоровые, ни одной царапины. Всем ставят в карточках «здоров» и идём обратно. В караул заступали «и косые, и хромые», но на проверку в санчасть, само собой, за них шли здоровые.

По возвращении в казарму готовили внешний вид. Я укладывался в полчаса, и падал спать. Сквозь дрёму слышал крик дневального. Это значит, что пришёл психолог. В одних трусах иду в «ленинскую комнату». Вот она – волосы дошираком растут, накрашенная вся.

– Здравствуйте! Я говорю вам: здравствуйте!

Ну, меня она последним вызовет, сука. Представляю, как убиваю её или как трахаю. Подхожу, представляюсь по полной нарочно, ведь эта тварь знает всю мою биографию. Делает кислую рожу, я делаю вид, что это не мой член торчит сквозь трусы. Раскладываю нелепые карточки. Так, для формальности – кому, как ни ей знать, что с моими показателями психологических тестов, можно идти в любую организацию. Всё. Теперь иду спать со спокойной душой.

Дневальный будит на обед, просыпается часть мозга, ответственная по всей видимости за еду. Подумав, она будит память. Память говорит, что в карауле жратвы тьма. Мозг вырубается. Через какое-то время ротный замполит начинает лично будить всех сам.

Выхожу «на улицу». На этой «улице» я жил полтора года, но названия её не запомнил – оно было смешное, и чисто формальное. Ощущение, что всё вокруг сейчас воспламенится от солнца. Полковая помойка воняет так, что воздух над ней можно потрогать руками. Пошли на обед.

Столовая, ну конечно же, закрыта. Ждём полчаса. Ребята из кинологического отряда намыливаются пройти первыми, но мы – караул и заходим перед ними. РМО третьи сутки в наряде по столовой, и, конечно же, это не может не сказываться на качестве еды – ужасней быть может… Хотя, если разобраться, ничего не может быть ужасней трёх суток в наряде по столовой. Жрём семь минут («жрём», потому что за семь минут невозможно скушать первое, второе, ну да, и компот).

На всех парах прём обратно в казарму. Жара. Она мне нравится, прям, как на родине. Но внутри кипящий обед, ещё эта спешка, короче потом обливаемся конкретно.

Беру из тумбочки жгут, пару бинтов и еще кое-что. Залетаю в оружейку. Ищу свободный АКС – свободных нет. Приходится позамарачиваться, ведь у меня «калаш» нескладной, а в караул все идём со складными.

Опять строимся. Выходят начальники караулов. Всё. Идём на дивизионный плац. Про себя думаю: «Когда же побежим?», и тут же звучит команда «Бегом марш!». Ну правильно – все дивизионные наряды построились и ждут только нас. Мы лёгким галопом паркуемся на своё место – первое на правом фланге.

Начинается развод. Всё как всегда. Сто раз напоминают, что «нас ждут дома», давят на психику. Но я-то знаю, как будет всё на самом деле, и усмехаюсь про себя. Половина из состава караула обязанности знает плохо или вообще не знает. Очередь доходит до меня. Слово за слово… Отвечаю на все вопросы без запинки. «Сколько раз в сутки и как должно проветриваться караульное помещение?», – спрашивает товарищ капитан. Молчу. Мысленно перемещаюсь на рыбалку. Я ловлю рыбу. Диалог начкара с дежурным по части тает, как сахар в крутом кипятке. Смеются – они знают, сколько раз в сутки должна проветриваться караулка. Развод заканчивается, а это значит, что целые сутки мы проведём относительно спокойно.

Приходим в караулку. Артдивизион – полковые панки: режутся в приставку, на кухне срач, там варится и густо пахнет манага. Офицеры делают вид, что не замечают. Я в первой смене и через пять минут иду принимать пост. Третья смена уже гремит термосами и идёт за ужином. Я не вытаскиваю пластины из бронежилета, как делают многие, заряжаю по правилам автомат и даже докладываю своему разводящему, хотя он мой друг и я могу запросто сказать: «Валим, Лёха». Нет, я слишком хорошо знаю, куда иду, чтобы спалиться на пустяке.

Приходим на пост. Самый крупный в Чечне склад ГСМ охраняют двое часовых. Долго стучу прикладом по железной лестнице, пока часовой сменяемого караула соизволил открыть дверь вышки и спуститься на покрытую масляными пятнами землю. Короткий диалог, из которого стало ясно, что всё нормально и часовой дальше вышки никуда не ходил.

Разводящие ушли, я остался один. Догорал закат, было тепло и ощущение того, что я в тюрьме на берегу моря, наваливалось прозрачной темнотой. Поднявшись на вышку, я снял броню, каску и подсумок. Снял крышку с автомата, открыл банку тушняка. Где-то неподалёку печально застонал тепловоз. Ветер дул в мою сторону и испарения от земли пропитанной мазутом неприятно беспокоили нос.

Начало быстро темнеть. Я дослал патрон в патронник и лёг на ящик из-под снарядов, переделанный в кровать. Отлично – в запасе час времени. Быстро уснул.

Проснулся от вялого звонка телефона. «Смена выходит», – пробурчали на том конце телефона. «Понял», – ответил я, чтобы хоть что-то ответить. Быстро поднимаюсь и иду к проходной.

Подошла смена. Конечно, мы не пойдём принимать пост. Всё на доверии, иначе смена часовых займёт целый час, не меньше. Быстро идём обратно мимо стоянки грузовиков и вдоль псарни. Машины ждут утра, чтобы их без энтузиазма загрузили солдаты. Водители в шортах, они пьют пиво и смотрят маленький телевизор. Справа бетонный забор, слева – овраг. Глина осыпалась так, что ширина тропинки не больше пятидесяти сантиметров. Когда дождь, ходить становится небезопасно. Вот уже и яркие фонари гауптвахты слепят привыкшие к темноте глаза.

В караулке накурено. Экипаж БРДМ (два разведчика) явно выпили манаги больше нормы, раза в два. Да и мои сослуживцы не отстали: смех без причины после каждой фразы, произнесенной из телевизора, разносится громоподобно.

На губе в основном – убийцы. «Тройные», «двойные» и простые, которые отправили в мир иной по одному гомосапиенсу. Арестованные знают многих из караула. Арестованных часто выпускают из камер, арестованные имеют возможность купить себе всё, что душе угодно. Лишь бы деньги платили… В общем, – весёлая непринужденная обстановка. Жаль, что ужин сегодня – не очень: горелый. Но в животе у меня растворяется бывшая корова, и я отправляюсь смотреть телевизор. Такой ужин на хуй нужен.

Подкатил связист, мол разговор есть. Через караулку шли телефонные кабели, и он случайно вышел на межгород. Предложил позвонить. Позвонил знакомому. Тот удивился. Посмеялись. Пошёл спать.

Разбудили, значит пора на пост. Начкара нет, он с женой в казарме. Правильно, детей нужно делать. Думали заступать без него, но нет – пришёл с женой. Вышел вместе с нами проверить посты.

Приходим на мой на пост. А моего коллегу ребята из караульного помещения по телефону не предупредили, и начкар потихоньку взял его ствол, и разбудил пинком. А жена у него прикольная. Я с ней стою, угораем. Под шумок рассказываю ей о себе. Она бутылку пива выпила до этого. Выпила бы две – можно было бы и… но она выпила одну.

Короче, довольный начкар свалил с женой обратно. Я потерял много времени. Мой напарник Игорь (часовой с соседнего поста) заметно нервничал. Пора. Игорь полез. Я хожу туда-сюда. Часовой бля, склад охраняю. Смотрю, чтобы Игоря не заметили. Через десять минут у нас появилась коробка тушенки, коробка сгущенки и по мелочи. «Без сметаны беспонтово», – говорю ему. Тот неохотно полез обратно. Отлично. Игорь припёр молока в коробках, сметану и творог в банках. Отложили немного, остальное заныкали под носом у кладовщиков. Это было странное время, мы только и занимались, что спали на постах. Само собой, я стал весить под 90 кг.

А с утра было тревожно. Пришёл зампотех полка, та ещё свинья. С месяц назад он сидел на гауптвахте за взятку, и мы угощали его сигаретами, и вот теперь, когда он откупился, то первым делом припёрся в караулку и натянул весь караул. Поблагодарил, сука, таким образом, пришёл и заорал: «Караул, в ружьё!». Понеслась… «Нападение на парк!». Я пошёл на усиление поста, а эта мразь на броне БРДМа в сопровождении пацанов покатила в парк. Доехали до парка. Зампотех слез в пыль и сказал сухо: «Спасибо». Все злые.

Потом пришёл лох со штаба дивизии. Глядя на него, я мечтал о том, чтобы Ханкалу атаковали тучи масхадовцев, кадыровцев, гитлеровцев и инопланетян. Посмотрел бы я тогда на этих ребят в очках. Но, их к счастью, и так стабильно сажала прокуратура…

Эх, давал же я себе обещание – не стрелять зайцев на посту. Куда там! После того, как выслушаешь предъявы мудаков из штаба дивизии, нельзя оставаться спокойным. Два зайца расстались с жизнями во спасение моих нервов. Заячьи тушки скоро утащили весёлые собаки. За полчаса до смены на посту были замечены нарушители. Нарушители уперли десяток канистр бензина. Я, само собой, позвонил в караулку, дескать, всё хорошо. Сижу в тапочках (специально взял, чтобы ноги отдыхали) штанах и майке. Вид Грозного заволакивают клубы дымовой завесы.

Прикатил бронепоезд. Достал из тайника три патрона (на второго зайца ушло два патрона – после промаха он побежал аккурат на меня и схватил-таки пулю). Позвонил Игорь. Поговорили. Над вышкой пролетел крокодил. Теперь точно не усну. Караул подходит к концу, уже известно, что завтра нас ждут показательные занятия по строевой подготовке…

Вернувшись в казарму, я уселся писать письма. Служить под власовской тряпкой оставалось ещё четыре дня…

Контртеррорист

Ему уготован Рай

«Лимонка» № 251 июль 2004 г.

Наилучший путь, который я обнаружил, приняв ислам, – стать муджахидом, Аллах обещает муджахиду награду в Судный День за то, что он проливает кровь на джихаде. Если же он погибает, то ему уготован Рай. И лучший способ попасть туда – джихад! Аллаху Акбар!

Багауддин Мухаммад Кебедов , идеолог фундаменталистского ислама на Северном Кавказе

Первоначально ваххабитов в этих двух селах было немного (по оценкам членов общества «Мемориал», посетивших села после разгрома в 1999 г. около 15 %), но, действуя слаженно и целенаправленно, они убедили остальных местных жителей принять фундаменталистские идеи или, по крайней мере, отнестись к «Джамаату» уважительно. Постепенно в Карамахи и Чабанмахи стала стекаться ищущая молодежь со всего Северного Кавказа и России, привлеченная проповедью равенства всех людей перед Творцом. Там были разные люди, кто-то мог быть с трудной биографией, кто-то выдержал не одно столкновение с коррумпированным чиновничьим государством и не мог больше находиться в его жадных когтях, кто-то искал избавления от душевной боли и одиночества, были и романтики, и паладины, бескорыстные люди, конечно же, далеко не ангелы, но жаждущие обрести свой идеал и сражаться за него, а не гнить в продажном болоте ельцинской России, бесстыдно проигравшей войну небольшому горскому племени из-за безволия своих лживых правителей. Выдачи органам государственной власти из общины не было при условии покаяния преступника.

На территории сел действовала система подготовки молодых муджахидов (борцов за ислам) под названием «талибан». Она состояла из двух ступеней. Первая была идеологическая. Ее задачей было укрепление веры у бойцов, проверка их приверженности сражаться за Аллаха, ибо с того, кто берет оружие для других целей, будет сурово спрошено в день Страшного Суда. Подъем очень рано, омовение, намаз, затем бег по горам около 6 км. После этого изучение Корана, прослушивание лекций. За время этого этапа, который длился 3 недели, нужно было выучить основы веры, понимать их и уметь объяснять, знать наизусть 15 сур Корана. Все это проверялось на экзамене, и сдавшие его приступали ко второму этапу – боевой подготовке. Боевая подготовка включала в себя: рукопашный бой, стрельбу из различных видов оружия: от пистолета до зенитной установки, изучение тактики боя, в том числе и в горной местности. Одновременно на базе каждого из сел могли проходить обучение до 40 человек. Их делили на 3–4 группы, каждая под руководством своего «амира». Всем участника вменялось взять себе вымышленное имя, так как предполагалось, что среди обучающихся могли быть агенты российских спецслужб. На базе преподавали люди, получившие богословское образование в Египте, Саудовской Аравии, Пакистане, Сирии. Они читали курс «таухида» (единобожия) и «ибадата» (богопоклонения). Учили чистосердечному исполнению религиозных обязанностей, осуждали ханжеское благочестие. Особенно много времени посвящали изучению хадисов.

Среди фундаменталистов соблюдалась строжайшая дисциплина. Никто не мог безнаказанно оскорбить другого, не говоря о более серьезных проступках. В качестве наказания за мелкие проступки, например за сон на лекции, опоздание на построение, полагалось подняться несколько раз в гору с артиллерийским снарядом или вычистить зенитный пулемет. «Амир» не контролировал выполнение наказания, считалось, что если ты обманываешь своего командира, то ты обманываешь и Аллаха.

Любое дело следовало начинать со слов «бисмилля» (во имя Аллаха). Обращаясь к товарищу, называли его «брат». Старших и младших согласно шариату не было.

При изучении курса боевой подготовки физические нагрузки порой доходили до максимума. Много времени уделялось бегу по горной местности в полной боевой выкладке, но без бронежилета, так как воин ислама должен уповать на Аллаха, а не на бронежилет.

Особое внимание уделялось пропаганде важности джихада. Ислам предписывал мусульманину не щадить ни своего имущества, ни сил во имя веры. Муджахид (борец за веру) побеждает в любом случае: убивает ли он сам врагов или убивают его. Он попадает в рай, сановится «шахидом» (дословно – свидетель, свидетелем борьбы во имя Бога, свидетелем Божьего бытия в нашем мире), ему прощаются все грехи, он занимает высокое место рядом с троном Господа. Жизнь и смерть каждого находятся в руках Аллаха, и никто не может, кроме Всевышнего ими распоряжаться, следовательно, надо принимать свою судьбу и умирать за веру, так как это богоугодное дело. Прощение грехов можно получить только у Аллаха и только через «тауба» (покаяние). «Мушриков» (многобожников), «кафиров» (неверных) и мусульман, пытающихся вводить какие-либо новшества в сферу религии, следует уничтожать беспощадно ради сохранения чистоты веры. Особое внимание уделялось обсуждению темы технического отставания мусульманских стран в области вооружения от Запада и подчеркивалось, что причина побед и поражений – воля Аллаха, а не какие-либо другие факторы. Кстати, погибшие или умершие от болезни во время прохождения курса подготовки тоже приравнивались к воинам, погибшим на поле брани и в загробном мире получат все то же, что и верующие, убитые в сражении.

По окончании курса боевой подготовки следовал экзамен. Он заключался в нападении на воинскую часть или блок-пост. Это нападение снималось на видео, что потом служило с одной стороны доказательством верности молодых бойцов, а с другой стороны было средством пропаганды и привлечения финансовых средств. Практиковались также и другие испытания. Например, на одной из баз к группе молодых муджахидов, только что сдавших экзамен и получивших личное оружие и новую форму, подошел полевой командир и бросил в них боевую гранату. Пока они все не скрылись в траншее, он стоял и смотрел на происходящее и лишь в последний момент перед взрывом он успел прыгнуть в траншею. После этого испытания у некоторых молодых бойцов не выдержали нервы, и ночью они бежали из лагеря. Оставшихся же стали считать истинными муджахидами и приводить в пример как образец стойкости веры.

Амин аль-Мульк