Текст книги "Григорий Распутин"

Автор книги: Алексей Варламов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 61 страниц)

Что за женщина сначала призналась на исповеди, а потом отказалась от своих слов – сказать трудно. Скорее всего, это была не Берладская, но Вишнякова, и произошло это весной или летом 1910 года, по возвращении Мери из Покровского. Но самое главное даже не это. Существуют косвенные свидетельства того, что отчасти слухам о падениях Распутина Императрица верила и пыталась найти поведению своего Друга объяснение. Протопресвитер Шавельский приводит в мемуарах свой разговор с духовником Царской Семьи, сменившим епископа Феофана после того, как тот выступил против Распутина:

«О. Васильев не отрицал ни близости Распутина к царской семье, ни его огромного влияния на царя и царицу, но объяснял это тем, что Распутин, действительно, – человек, отмеченный Богом, особо одаренный, владеющий силой, какой не дано обыкновенным смертным, что поэтому и близость его к царской семье и его влияние на нее совершенно естественны и понятны. О. Васильев не называл Распутина святым, но из всей его речи выходило, что он считает его чем-то вроде святого.

– Но ведь он же известный всем пьяница и развратник. Слыхали же, наверное, и вы, что он – завсегдатай кабаков, обольститель женщин, что он мылся в бане с двенадцатью великосветскими дамами, которые его мыли. Верно это? – спросил я.

– Верно, – ответил о. Васильев. – Я сам спрашивал Григория Ефимовича: правда ли это? Он ответил: правда. А когда я спросил его: зачем он делал это, то он объяснил: «для смирения… понимаешь ли, они все графини и княгини и меня грязного мужика мыли… чтобы их унизить».

– Но это же гадость. Да и кроме того: постоянное пьянство, безудержный разврат – вот дела вашего праведника. Как же вы примирите их с его «праведностью»? – спросил я.

– Я не отрицаю ни пьянства, ни разврата Распутина, – ответил о. Васильев, – но… у каждого человека бывает свой недостаток, чтобы не превозносился. У Распутина вот эти недостатки. Однако они не мешают проявляться в нем силе Божией.

Эта своеобразная теория оправдания Распутина, как оказалось, глубоко пустила корни».

А дальше Шавельский пишет и вовсе об очень странной истории, которую поведала ему в сентябре 1915 года вдова герцога Мекленбург-Стрелицкого графиня Карлова и которая касается на сей раз даже не царского духовника, но самой Императрицы:

«За несколько дней пред тем Императрица Александра Федоровна передала ей (Карловой. – А. В.), порекомендовав прочитать, как весьма интересную, книгу: «Юродивые Святые Русской Церкви». (Заголовок книги привожу по памяти. Мне говорили, что книга эта составлена архимандр. Алексием (Кузнецовым), распутинцем, в оправдание Распутина. Может быть, в награду за эту услугу архимандрит Алексий, по протекции Распутина, в 1916 г. был сделан викарием Московской епархии, после чего он как-то хвастался одному из своих знакомых: «Мне что до Распутина: как он живет и что делает. А я вот, благодаря ему, сейчас Московский архиерей и, при всех благах, получаю 18.000 р. в год». (Архимандрит Алексий, как мне сообщил проф. Н. Н. Глубоковский, представлял эту книгу в СПб Духовную Академию для получения степени магистра богословия, но там ее, конечно, отвергли.)

В книге рукою Императрицы цветным карандашом были подчеркнуты места, где говорилось, что у некоторых святых юродство проявлялось в форме половой распущенности. Дальнейшие комментарии излишни».

Комментарии, впрочем, можно найти в книге С. Л. Фирсова «Русская Церковь накануне перемен»: «Скорее всего, императрица могла обратить внимание на главу IX („Бесстрастие, как завершение подвига 'юродства'. Проявление высшей степени святости в св. юродивых“). Автор (в то время иеромонах) подчеркивал, что бесстрастие есть стремление к богоподобию, при котором все страсти утихают. „Приобретению состояния бесстрастности, – указывалось в книге, – способствовала еще сильным образом та житейская обстановка, среди которой действовали св. юродивые, приучавшие себя к индифферентному бесстрастному обращению с людьми (напр[имер] с блудницами)“.

Приходя к блуднице, такой святой не только не чувствовал движения страсти, но даже блудницу приводил к чистому и подвижническому житию. Далее иеромонах Алексий приводил историю со святым юродивым Серапионом Синдонитом, предложившим одной затворнице проверить, умерла ли она для этого мира – снять одежды и пройтись вместе с ним обнаженной по городу. Таким образом, – делал вывод автор, – святые юродивые препобеждали естество, становились выше его. «И только божественной помощью, – указывал о. Алексий, – при собственных напряженных усилиях ума и воли, и можно объяснить то явление, что св. юродивые, вращаясь почти нагие в кругу женщин, оставались нечувствительными к женским прикосновениям».

Уже то, что Распутина могли сравнивать со св. юродивыми – достаточно показательно».

Все это выглядит очень убедительно и кажется исчерпывающим, особенно если сопоставить это свидетельство с показаниями епископа Феофана, утверждавшего, что Царица говорила с ним, опираясь на некие богословские книги, но одно обстоятельство обращает на себя внимание. Протопресвитер Шавельский, указавший на интерес Императрицы к юродству и к книге архимандрита Алексия о бесстрастии, сам свидетель слишком небеспристрастный. Во всяком случае архимандрит Алексий (Кузнецов), о котором пишет Шавельский, при всей превратности своей судьбы и в свете мученической кончины[23]23
  Приведем лишь те факты биографии Алексия, которые относятся к его служению в Церкви после революции: «В 1927 г. возведен в сан архиепископа. С 1924—1927 гг. арестовывался трижды. С 20 февраля 1931 г. по ноябрь 1931 г., с декабря 1931 г. по февраль 1932 г. временно управляющий Свердловской епархией. 8 февраля 1932 г. арестован. 7 сентября 1932 г. постановлением Коллегии ОГПУ приговорен к трем годам концлагеря. 28 мая 1933 г. амнистирован. С 22 ноября 1933 г. архиепископ Пензенский. С 27 марта 1934 г. архиепископ Тобольский. С 14 мая 1934 г. архиепископ Сарапульский, но в управление не вступил. С 22 октября 1935 г. архиепископ Сарапульский и временно управляющий Свердловской епархией. 17 марта 1936 г. награжден правом ношения креста на клобуке. С декабря 1937 г. епархией не Управлял. 15 ноября 1938 г. постановлением Тройки УНКВД по Удмуртской АССР приговорен к высшей мере. Расстрелян 18 ноября 1938 г. в городе Ижевске. Реабилитирован в 1989 г.» ( http://www.sara pul.ru/articles/alexiy.htm ).


[Закрыть] заслуживает большего, нежели презрительной клички «распутинец». Да и работа его «Юродство и столпничество. Религиозно-психологическое исследование» (СПб., 1913), вопреки мемуарам Шавельского, была не только утверждена в качестве магистерской диссертации, но и по сей день на нее ссылаются многие современные ученые (А. М. Панченко, Ю. Манн), а в 2000 году она была переиздана в Троице-Сергиевой лавре. Едва ли это произошло бы, будь все написано лишь ради того, чтобы оправдать блудные грехи сибирского мужика и получить за это доходное место.

Однако дело не только в этом. Черты, типологически схожие с юродством, в поведении Распутина действительно присутствовали. Все его рассказы про походы в баню с городскими барынями ради желания сбить с них спесь и унизить – действительно тяготеют к юродству, только находящемуся уже в стадии полураспада.

«Снимая с женщин страсти и как бы забирая их греховные помыслы на себя, Распутин для проверки полности покаяния приглашал с собою мыться в бане молодых девушек и женщин. В первое же свидание я спросил Григория, правда ли это, – писал Г. П. Сазонов. – Он как-то по-детски (выделено мной. – А. В.) спокойно признал это. На мою возмущенную реплику он так же спокойно ответил: «…Гордыню принижал. Великий грех гордыня. Пусть не думают, что они лучше других»».

Тут, конечно, никакая не борьба с гордыней, не духовное упражнение и даже не неожиданный жест, к которым прибегали юродивые вроде уже упоминавшегося Серапиона, а лишь тление былого юродства. Но при этом нельзя исключить, что прежде, на каком-то этапе своих странствий Распутин мог достичь истинных ступеней подвижничества, коим отличались настоящие юродивые. По всей вероятности, именно к этому периоду его жизни относится следующее приписываемое ему изречение:

«Любовь есть идеал чистоты ангельской и все мы братья и сестры во Христе, не нужно избирать, потому что ровные все мущины и женщины и любовь должна быть ровная, бесстрастная ко всем, без прелести, и тот человек совершенно может любить, который находился вообще спасающийся без всякой прелести и ровный во спасении и без больших порывов не предавался никаким видениям бесовским, ни к сребролюбию, то эти люди могут любить не избираемые: ни молодости девы и ни старости семидесяти лет. У них одинаковая картина мягкого прелестного сердца: должны любить одинаково не более и не менее, ту и другую, тогда истинно любители во Христе. А будем избирать лица, а не души – это бездна ада совершится на тех любителях, которые так ищут. Вообще те могут любить, у которых идеал любви с детства еще и всякое послушание кажется не в силу и не в моготу, с этими людями вообще Бог не предстоит: хотя Он всегда от нас не отходит, но когда послушание кажется противным и не в моготу, в это время Бога в нас нет, а любви окажется с женщинами убийца, себя убьешь и погубишь во век. Ах, как надо осторожно, изо всех прелестей это вам и прелесть, а любить надо, если их не полюбишь, то несовершенный человек, не имеет славы духа, а нужно совершенному и совершенствоваться, это необходимо, и не обманывать себя, что совершенный, и во всем далеко отстоим. Так нужно быть совершенным, чтобы молодые девы, старые, взрослые и в преклонных летах, не находились в струпьях или разных болезнях, так любить как своих родных и маленьких детей, приветство во Христе, зло и рана не приблизятся во век, и всякий яд не повредит спасающему. Этот дар приходит не в один год, а дожидаются много лет идеала любви».

Это была та высота, та мысленная высота, на которой он не удержался: не он одолел барынек, но они – его. Григорий Распутин пал, и в этом смысле он был фигурой павшей, то есть декадентской в самом прямом и точном смысле этого слова. Он был не просто приметой, но воплощением своего времени, и все же следы юродства – юродства Христа ради – в нем оставались и благодаря этому он производил столь сильное впечатление на людей, восприимчивых, чутких и доверчивых. К таким людям несомненно принадлежал и Государь, и в особенности Государыня. И то, что она была иностранкой, и по рождению и воспитанию инославной, а затем приняла православие, сыграло свою роль. В Средние века случалось, что именно иностранцы, не имеющие возможности юродствовать в своей родной стране, приезжали в Россию и становились юродивыми здесь. Царица юродивой, разумеется, не была, но в силу своей экзальтированной религиозности видела в Распутине близкую душу. Все это ни в коей мере не оправдывает самого Распутина, но дает объяснение, отчего так доверяла ему Государыня и почему искала аналогов его поведения в сочинении архимандрита Алексия «Юродство и столпничество», где действительно можно было прочесть что-то близкое к феномену «Нашего Друга».

Протоиерей Георгий Митрофанов, отвечая на вопрос «Неужели же в Царской Семье были неизвестны те слухи о Распутине, которыми полнилась Россия?», сказал так: «Александра Федоровна была человеком умным и понимала, что хоть, может, эти факты и неправда, но за ними что-то стоит. Но есть воспоминания о том, что она читала фундаментальное исследование о русских юродивых, в котором подробно рассказывалось о том, как подчас юродивые ходили к блудницам, голые ходили. Она пыталась, по-видимому, объяснить поведение Распутина именно этим. Так она до конца дней и не смогла понять, что это была жуткая подделка».

Формулировка очень точная: Григорий Распутин по отношению к юродству был примерно тем же, чем ложный белый гриб – к грибу настоящему. Или, возможно, и даже вернее, настоящим белым грибом, который по каким-то причинам мутировал и стал ложным… Пускай Николай и Александра этого не распознали, но ведь еще раньше их точно так же ошиблись Хрисанф, Феофан, Гермоген, Вениамин, сестры-черногорки… Да и мутация сибирского странника носила странный характер.

«Г. Е. был обращен к царской семье лучшей стороной своей души, и доходившие до царя слухи о его недостойном поведении воспринимались как клевета, вызванная завистью. Это только подтверждает святость царя и царицы. Святые отличаются особою доверчивостью: например, Свят. Григорий Богослов приблизил к себе и даже сподобил пресвитерского сана человека, который тут же попытался похитить его кафедру. Изредка бывая у царской семьи, Распутин участвовал в обсуждении государственных вопросов. Но слухи о его политическом или церковном влиянии безмерно раздуты. На поверку „распутинская легенда“ оказывается блефом. Не впадая в крайности известного исторического писателя О. Платонова, который доказывает, что Григорий Ефимович – величайший святой, можно все же понять интерес царской семьи к человеку, в котором ярко проявились свойства русской души и особенности народного благочестия» – так объяснил эту ситуацию уже в наши дни священник Валентин Асмус.

За это мнение его в церковной среде иногда критикуют, а выделенные нами слова в этой цитате – в контексте слухов о Распутине – могут вызвать ироническую усмешку. Однако есть любопытное свидетельство князя Жевахова, к Распутину прямо не относящееся, но раскрывающее своеобразие народного представления о святых:

«Я знал одного схимника, человека сравнительно не старого, пользовавшегося большим уважением у крестьян, всегда приглашавших его в качестве „свадебного генерала“ на свадебные торжества… Без этого схимонаха не обходилось ни одно деревенское торжество.

Величавою поступью, в полном схимническом одеянии, торжественно входил он в избу, садился на почетном месте, держал себя чинно, мало говорил, еще меньше вкушал, но… выдерживал свою позицию только… до первой рюмки. Но вот раздалось пиликанье скрипок и задорные звуки бубен и схимник протягивал руку за второй рюмкой, потом еще и еще и… русская натура не выдерживала, прорывалась, и схимник пускался в пляс, и так отплясывал «гопака», что вызывал зависть даже у деревенских парней. Такое «искушение» настигало схимника при каждом деревенском торжестве; в остальное же время он запирался в своей келий, вымаливал свой грех пред Богом, и его видели только где-нибудь в темном уголке храма… Его поведение нисколько не колебало его престижа у крестьян, которые ограничивались только одним замечанием: «ослабел батюшка; а раньше, когда был помоложе, то куда лучше танцевал; да и на ногах держался тверже»…»

О юродстве Распутина писал Радзинский. Как юродивого сыграл своего героя в известном фильме «Агония» Алексей Петренко: «Я считаю Распутина несчастным юродивым. Распутин был многолик. Я играл не дьявола, хотя некоторые его современники так его называли. На Руси юродивых считали святыми. Ведь они делали все против правил. Если нормальный мужчина никогда к незнакомой женщине не подойдет, то юродивый может сделать Бог знает что. Он провоцирует, нарывается на неприятности. Например, во время поста выходит на площадь у храма и демонстративно начинает есть кусок сала. Православные такого святотатства не могут вытерпеть и колотят юродивого. Он как жертва, а те, кто его бьет, берут на себя грех. В фильме „Агония“ Распутина тоже бьют, и он является жертвой, а не порождением зла, сатаны и т. д. Роль мне далась нелегко».

Стоит также заметить, что в современной и достаточно часто встречающейся характеристике Распутина как юродивого ничего ни принципиально нового, ни оригинального нет. Еще следователь комиссии Временного правительства Руднев писал о том, что «Распутин, несмотря на свою малограмотность, был далеко не заурядным человеком и отличался от природы острым умом, большой находчивостью, наблюдательностью и способностью иногда удивительно метко выражаться, особенно давая характеристики отдельным лицам. Его внешняя грубость и простота обращения, напоминавшие порою юродивого, были несомненно искусственны; ими он старался подчеркнуть свое крестьянское происхождение и свою неинтеллигентность».

«…"бабничество" Распутина никого особенно не удивляло: ведь так предлежит „старцу“, если он с „юродством“. К юродству же в каждой русской душе премирная тяга, – замечала Зинаида Гиппиус и при этом уточняла: – В Распутине настоящего юродства никогда не было, но юродствовал он постоянно и с большой сметкой: соображал, где сколько положить».

В серьезном издании «История Русской церкви. 1700– 1917» (автор – известный богослов И. К. Смолич) читаем: «Феномен Распутина родствен также другому явлению русской духовности – святому безумию, юродству, которое нередко оказывалось на грани сектантства. Святое юродство, или юродство Христа ради, которое было уже в древнем христианстве, играет большую роль в русском благочестии как один из путей христианского совершенствования в самоуничижении и смирении. Поначалу Распутина считали настоящим юродивым, который заслуживал тем самым признания и уважения».

«Аскетическое попрание тщеславия, всегда опасного для монашеской аскезы. В этом смысле юродство есть притворное безумие или безнравственность с целью поношения от людей», – охарактеризовал одну из черт юродства религиозный мыслитель Георгий Федотов.

«Легко казаться святым тем, кого признают таковым; но неизмеримо труднее удерживаться на определенной нравственной высоте тем, за кем не признается даже малейших нравственных качеств. „Юродивые“ своим поведением и отношением к окружающим умышленно создавали себе такую почву, какая до крайности осложнила их борьбу с их личными грехами, но в то же время доводила эту борьбу до конечных пределов, искореняющих самый источник греха. Они стояли уже на такой нравственной высоте, какая обязывала их вести борьбу с общественным мнением не тогда только, когда это мнение было против них, но и тогда, когда оно было за них, и эта последняя борьба была еще более ожесточенной, упорной и настойчивой…» – утверждал князь Жевахов, и странно применимо это определение к человеку, который для одних носил личину греха, а для других – святости, и который и в жизни своей был столь же многолик, как и в слухах о себе.

Известно предание о встрече Распутина с подлинной юродивой – Пашей Саровской (той, что предсказала Государыне рождение сына):

«В эти годы многие приезжали в Сэров и в Дивеево. Приезжал Распутин со свитой – молодыми фрейлинами. Сам он не решился войти к Прасковье Ивановне и простоял на крыльце, а когда фрейлины вошли, то Прасковья Ивановна бросилась за ними с палкой, ругаясь: „Жеребца вам стоялого“. Они только каблуками застучали».

Это «не решился войти» очень примечательно. «Распутин вошел в царский дворец так же спокойно и непринужденно, как входил в свою избу в селе Покровском», – писал о нем его будущий убийца Ф. Юсупов. А вот перед настоящей блаженной оробел, и эта робость странно трогательна в нем.

Каким бы грешником и прелюбодеем Григорий Распутин ни был, одного нельзя в нем отрицать – веры в Бога. Он и в грехе, и в разврате оставался глубоко верующим человеком. Возможно, с христианской точки зрения, это только усугубляет тяжесть его положения – но вероотступником, как иные из его современников, он не стал.

«Он часто беседовал с нами о Боге. Он говорил, что Бог – это утешение в жизни, но что нужно уметь молиться для того, чтобы получить это утешение. Чтобы молитва могла дойти до Бога, нужно во время молитвы всецело отдаваться вере в Бога и гнать от себя все другие мысли. Он говорил, что молиться не каждый может и что это трудно. Он часто постился и заставлял поститься нас. В пост ел одни сухари и строго соблюдал его. Он говорил, что посты установлены вовсе не для здоровья, как говорят ученые люди, а для спасения души… Он замечательно хорошо говорил о Боге, когда бывал пьяный».

Так писала не в мемуарах, а показывала на следствии Матрена Распутина. Последнюю фразу из этого фрагмента иногда цитируют, чтобы поставить Распутину в вину еще одно прегрешение – говорил о Боге пьяным. С одной стороны, это так: с годами у трезвого у него не хватало вдохновения и требовалась подпитка извне, но, с другой стороны, это косвенно доказывает, что Матрена, пытавшаяся отца защитить, не лгала, и крамольная фраза, вырвавшаяся у нее, быть может, помимо воли, подтверждает истинность ее показаний в целом. В ее родителе действительно сочеталось несочетаемое – пьянство, похоть и молитва. В эти духовные и душевные извивы благоразумнее не вникать, ибо слишком легко тут ошибиться и поскользнуться; проще принять это как данность и не рассуждать, руководствуясь словами, вынесенными в эпиграф этой книги. Однако был в России человек, который дерзнул свое суждение произнести. Возможно, потому, что в известном смысле в нем тоже соединилось нечто подобное. За вычетом, может быть, пьянства, все же меньшего из грехов.

Этот человек, как и Распутин, был близок к Церкви, но к церковной иерархии не принадлежал, находясь с ней в очень сложных взаимоотношениях, этот человек много размышлял над вопросами религии и пола и говорил о их глубокой взаимосвязи, он также критиковал монашество и пытался по-своему объяснить и себе, и русской публике феномен Распутина, в том числе и с точки зрения его поведения с женщинами. Был он вторым после Клюева (а может быть, и первым) Распутиным русской литературы, ее enfantterrible. Из всех великих писателей серебряного века он практически единственный, кто в случае с Распутиным пошел поперек общественного мнения и сказал свое слово – за. Родившийся в семье лесничего в маленьком заволжском городке Ветлуге, он был чем-то близок тобольскому крестьянину, и не случайно Ахматова, вспоминая в связи с «Поэмой без героя» литературно-артистическое кабаре «Бродячая собака», усадила рядом двух посетителей: «И я не поручусь, что там в углу не поблескивают очки Розанова и не клубится борода Распутина».

«…зашедши к священнику деловым образом, в будень, я встретил у него за сухим чаем („без всего“) не то мещанина, не то крестьянина… Пока я болтал со священником и матушкой, он выпил свою „пару чая“, ничего не говоря, положил стакан боком на блюдечко („благодарю, больше не хочу“) и, попрощавшись, вышел. Это и был „Странник“ – мужичонко, серее которого я не встречал».

Так писал о Распутине Василий Васильевич Розанов в «Апокалиптической секте», как будто предвосхищая то, что впоследствии напишет о Распутине Зинаида Гиппиус: «…я же утверждаю, что он был крайне обыкновенный, незамечательный, дюжинный мужик».

Но дальше Розанов взрывает ситуацию:

«От него „тяга“?!!

Влиявшая на непоколебимого и ученого архимандрита?!..

На эту изящную, светящуюся талантом женщину?!!

Какое-то «светопреставление»… Что-то, чего нельзя вообразить, допустить…

И что – есть!! Воочию!!

Совсем позднее мне пришлось выслушать два рассказа «третьих лиц», и не увлеченных, и не вовлеченных:

– Разговор, – о каком-то вопросе церкви, о каком-то моменте в жизни текущей церкви, – был в квартире о. архимандрита: и мы все, я и другие присутствующие, были удивлены, что о. архимандрит всегда такой определенный и резкий в суждениях, был на этот раз как будто чем-то связан… Разговор продолжался: как вдруг занавеска отодвинулась и из-за нее вышел этот Странник, резко перебивая всех нас:

– Пустое вы говорите, пустое и не то…

– И дальше – какое-то «свое решение», нам не показавшееся ни замечательным, ни убедительным. Нужно было видеть, что произошло с о. архимандритом: с момента, как вошел «Странник», очевидно слушавший все из-за занавески, его – не было. "Нет о. архимандрита". Он весь поблек, принизился и исчез. Вошел в комнату дух, «духовная особа» такой значительности, около которой резкий и властительный о. архимандрит исчез и отказывался иметь какие-нибудь «свои мысли», «свои мнения», быть «своим лицом», – и мог только повторять то, что «Он сказал»…

Вспомнишь пифагорийское «Сам изрек», "Учитель сказал".

…Но и без шуток и «примеров», – тут было что-то параллельное, одинаковое в силе; было что-то, проливающее свет на само пифагорейство… Была страшная личная скованность, личная зависимость одного человека от другого.

И в этой-то неисповедимой зависимости – все дело…»

Здесь все показано сквозь розановские очки. Розанов сознательно гиперболизирует роль Распутина, пифагорейца, мудреца, особы (в другой своей книге – «Мимолетное» он и вовсе скажет: «Гриша – гениальный мужик. Он нисколько не хлыст. Евгений Павлович[24]24
  Евгений Павлович Иванов (1879—1942) – литератор, участник Религиозно-философских собраний. Друг А. А. Блока.


[Закрыть] сказал о нем: «Это – Илья Муромец». Разгадка всего») и принижает отца архимандрита, по всей видимости Феофана, которого философ пола не любил за монашество, аскетизм и целомудрие (и поэтому написал: «Конь ослу не товарищ. Гриша – конь, а Феофан – осел») – Розанов любуется Распутиным и восхищается в нем тем, что возмущает других – женолюбием. «Серьезным тоном Гриша сказал:

– Я же к ним никогда не шел сам, и не привлекал: а когда они шли, ко мне, то я брал.

И еще:

– Тут граница есть только одна и важная, чтобы кому-нибудь не выпало страдания.

– Чтобы от этого никому не было боли (я). Он как пятерней вцепился.

– Вот! Вот!»

И следующей своей мишенью Розанов избирает не кого иного, как М. А. Новоселова:

«Новоселову этого нельзя понять. Но нельзя сказать, чтобы мир был ограничен Новоселовым».

В отличие от нынешних адвокатов Распутина Розанов не отрицает, не затеняет, а подчеркивает и выставляет напоказ самый скандальный из распутинских грехов, провоцируя своих собеседников:

«Мне как-то случилось обмолвиться в присутствии священника, что ведь "личность этого Странника с нравственной стороны ничем не удостоверена, потому что зачем же он целует и обнимает женщин и девушек? Тогда как личность вот такого-то человека (я назвал свою жену) совершенно достоверна и на ее нравственное суждение можно положиться"… Нужно было видеть, какое это впечатление произвело. Священник совершенно забылся и ответил резко, что хотя "странник и целует женщин (всех, кто ему нравится), но поцелуи эти до того целомудренны и чисты… как этого… как этого… нет у жены вашей, не встречается у человека"»…

И чуть дальше: «Я видел сущность дела: священник ревновал к славе странника. Малейшее сомнение в «полной чести» приводило его в ярость, в которой он забывался и начинал говорить грубости. «Да что такое?» – "Почему о всех можно сомневаться, а об этом, а об нем – нельзя?"»

А после этого следует довольно неожиданное и – надо отдать Розанову должное – довольно точное сравнение Распутина с еврейским цадиком[25]25
  Здесь: учитель, неформальный толкователь религиозных законов, оракул.


[Закрыть].

«Когда „цадик“ кушает, например, рыбу в масле, то случится – на обширной бороде в волосах запутается крошка или кусочек масляной рыбы. Пренебрегая есть его, он берет своими пальцами (своими пальцами!!) этот кусочек или крошку масляной рыбы и передает какой-нибудь „благочестивой Ревеке“, стоящей за спиной его или где-нибудь сбоку… И та с неизъяснимой благодарностью и великим благоговением берет из его „пальчиков“ крошку и проглатывает сама…

"Потому что из Его пальцев и с Его бороды"… и крошка уже «свята»».

Примечательно, что похожее описание трапез можно найти и в других воспоминаниях о Распутине.

«Находились дамы, которые не брезговали доедать остатки его ухи, снимать с его бороды оставшиеся куски рыбы, поднимать с полу орехи, выпавшие из его рта, и благоговейно вкушать», – писал неодобряемый Розановым М. Новоселов.

«Мне налили чай. Я протянула руку за сахаром, но Килина (Акилина Лаптинская. – А. В.), взяв мой стакан, сказала Распутину:

– Благослови, отец.

Он достал пальцами из стоявшей возле него сахарницы кусок и опустил его в мой стакан, – записывала в своем дневнике Елена Джанумова. – Заметив мое удивление, Килина объяснила:

– Это благодать Божия, когда отец сам своими перстами кладет сахар.

И я действительно заметила, все с благоговением тянутся к нему со своими стаканами».

А вот чем все закончилось:

«Стали расходиться. „Отцу“ целовали руку. Он всех обнимал и целовал в губы.

– Сухариков, отец, – просили дамы.

Он раздавал всем черные сухари, которые дамы заворачивали в душистые платочки или в бумажки и прятали в сумочки. Предварительно пошептавшись с некоторыми дамами, Дуняша вышла и вернулась с двумя свертками в бумаге, которые и раздавала им. Я с удивлением узнала, что это грязное белье «отца», которое они выпрашивали у Дуняши. «Погрязнее, самое поношенное, Дуняша, – просили они, – чтобы с потом его». И носили его».

Даже если это преувеличение – а Джанумова свидетель крайне ненадежный и ее дневник сильно беллетризован, – все равно известно, что атмосфера нездорового поклонения окружала Распутина уже при жизни, и едва ли кто-либо даже из его сторонников эту болезненность станет отрицать. Болезненным, к слову сказать, было и окружение святого и праведного Иоанна Кронштадтского. Но только он своим окружением тяготился и от этого поклонения страдал. Распутин же, по свидетельству самых разных мемуаристов, почитание собственной личности если не культировал, то по меньшей мере никак не пресекал, и это еще одно очень существенное отличие его от подлинного праведника.

Но вернемся к Розанову.

«Мы, собственно, имеем возникновение момента святости. Но этого мало, – начало момента, с которого начинается религия. "Религия – святое место", "святая область", "святые слова", "святые жесты"… «Религия» – святой «круг», круг "святых вещей". До «святого» – нет религии, а есть только ее имя. Суть «религии», таинственное «электричество», из коего она рождается и которое она манифестирует собою, и есть именно святое: и в «хасидах», «цадиках», в «Шнеерсоне» и «Пифагоре», и вот в этом «петербургском чудодее», мы собственно имеем «на ладонь положенное» начало религии и всех религий…

Которое никак не можем рассмотреть.

«Ум мутится», «ум бессилен»… «Ничего не понимаем»»…

И следом:

«Странник, о коем я упомянул, утонул в море анекдотов о нем, которых чем более – тем гуще они заволакивают от нас существо дела… Между тем здесь великая тема для мысли и для любопытства. Мы, конечно, имеем перед собою „что-то“, чего совершенно не понимаем, и что натурально – есть, реально – есть; что присутствует в этом страннике…

…можно объективно заметить в Сибирском Страннике, заметить «научно» и не проникая в корни дела, – это что он поворачивает все «благочестие Руси», искони, но безотчетно и недоказуемо державшееся на корне аскетизма, «воздержания», «не касания к женщине» и вообще разобщения полов, – к типу или вернее к музыке азиатской мудрости (Авраам, Исаак, Давид и его «псалмы», Соломон и «Песнь песней», Магомет), – не только не разобщающей полы, но в высшей степени их соединяющей. Все «анекдоты», сыплющиеся на голову Странника, до тех пор основательны, пока мы принимаем за что-то окончательное и универсальное «свою русскую точку зрения», – точку зрения «своего прежнего»; и становятся бессильны при воспоминании о «псалмах Давида», сложенных среди сонма его окружавших жен… Странник чрезвычайно отталкивает европейский тип религий, – а «анекдоты» возникли на почве великого удивления, как можно быть «религиозным лицом», иметь посягательство на имя «святого человека», при таких… «случайностях». Но ведь «взяв анекдот в руки» и вооружившись настроением анекдотиста, – это же самое можно рассказать о Магомете, о Соломоне, о Давиде, об Иакове и Аврааме, которые, однако, были близки к Богу и явили «знаки» своей близости. Вот эти-то «знаки» есть очевидно и у Странника: их читают те, кому это открыто. Это не «псалмы», которые все могли бы прочесть. Таким образом, у него нет «знаков» всеобщей убедительности. У него есть какое-то дело жизни… Какое? «Исцелил» и "научил молитве' – вот все, что пока определенно известно…