Текст книги "Смоленское направление. Книга 2"

Автор книги: Алексей Борисов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Кузнец зачерпнул деревянной ложкой рассыпчатую перловую кашу, сдобренную топлёным маслом, подул и тщательно стал пережёвывать оставшимися зубами. Оценив моё внимание, продолжил: – Гонец тот, вовсе не гонцом оказался. Сказав, что дальше ехать надо, специально застрял в воротах и зарубил сторожа. Тут-то они и налетели. Дружина и сделать ничего не упела, в кремле заперлись, бой приняли. А как подожгли …, там и полегли все, вместе с княжичем. Пожар, сам знаешь, никого не щадит. Сгорел Освенцим. Мужики тушить было, принялись, бабы с детишками воду носят, а эти, шныряют, девок отлавливают, копьями тыкают. А как от жара невмоготу стало, то дёру дали. Выскочил на меня один из них, морда, что у борова. Да только я всю жизнь с кувалдой, не смотри, что стар, силушка ещё есть. Придушил гада.

Бронеслав привстал с колоды, на которой сидел, положил горшок с кашей и сходил в дом, откуда спустя минуту принёс трофейную саблю.

– Перековывать не стал. Пусть будет. Неспокойные времена ныне.

Похожую историю разорения могли поведать и немногие оставшиеся в живых жители русских городов, коварством и обманом лишившиеся, отчего дома.

– Ведь, хитро придумано, – размышлял я, – гонец якобы просит о помощи местного правителя. Зафиксировала же история поддельные грамоты. Если дружина в населённом пункте большая, то при выходе за стены, пападает в засаду, после чего город уже не удержать. А если войска немного, как было в Освенциме, то вырезается стража у ворот и город захватывают с наскока. Для потерпевших поражение, враг – подл, для победителей – военная хитрость.

В самом конце апреля наш караван вышел к Оломоуцу со стороны главных ворот. На овальной плоскости северного склона холма расположился укрепленный замок в романском стиле, состоящий из княжеского дворца, оборонной круглой башни и столетнего храма святого Вацлава. К этим сооружениям прилегали несколько посёлков-кварталов. Немногие, более-менее крупные дома огорожены забором. Общей городской стены, охватывающей строения по периметру, на юге и юго-восточной части, как например, в Новгороде – не было. Северные ворота, вместе с невысокой каменной стеной, полукругом окружали холм, обороняя только Малый град. Всё остальное, защищала река Морава. От старого городища, на правом берегу, осталось два десятка домишек, пестревших зеленью своих огородов. В замке мы планировали остаться, на целую неделю, ожидая привоза денег из Ратисбона.

Оси телег противно поскрипывали, иудеи радовались окончанию пути, поглядывая в сторону большого купеческого дома, чья крыша была еле видна за воротами. Гюнтер и Нюра ехали справа от каравана и, Штауфен рассказывал жене старое предание.

– Две сотни лет назад, Бржетислав влюбился в Йитку, сестру герцога Оттона Белого Бабенбергского, который тогда правил Швабией. Девушка воспитывалась в монастыре, возле города Швейнфрут и подумывала стать монашкой, так как в свои пятнадцать лет, любви ещё не испытала. Бржетислав решил похитить свою возлюбленную, пробравшись в монастырь со своими друзьями под видом путника. В этом монастыре был обычай, что к вечерней службе звонить в колокола выходили девушки. И когда Йитка со служанками пошли выполнять свой ежевечерний долг, Бржетислав схватил девушку, вскочил на коня и умчался прочь, перерубив мечом цепь, запирая за собой решётку ворот. Охрана монастыря бросилась в погоню, но была остановлена сопровождающими Бржетислава, оставшимися запертыми внутри. Их избили, а затем и вовсе казнили.

– Вот придурок! Кто ж так планирует операцию? – Возмутилась Нюра, – этот Бржетислав редкая сволочь, раз бросил своих людей.

– Он полюбил, – пытался оправдать поступок князя Гюнтер, – разве мог он думать о чём-то другом, кроме Йитки.

– Гюнтик, он должен был похитить невесту, сберечь своих людей и сделать это так, чтоб никто не догадался о его участии. Вот тогда, история романтична и поучительна.

Штауфен потерял дар речи. Он предполагал, что Нюра со вздохом закатит глаза, восхищаясь геройским поступком князя, однако всё вышло немного не так.

– И что было дальше?

– Йитка родила ему пятерых сыновей. Я думал, – с обидой в голосе, – тебе будет интересно.

– Конечно, интересно. Ты мой король Гюнтер Штауфен. – Нюра послала мужу воздушный поцелуй. – А ещё мне интересно, как ты ловко выбил из моих рук саблю вчера? Ты обещал научить.

– Ты, тоже много чего вчера обещала.

– Нельзя было, а вот сегодня, – Пахомовна подсчитывала в уме, загибая пальцы руки, – нет, соврала, и вчера можно было. Так как, на счёт финта?

Интимный разговор прервал громкий голос Трюггви. Датчанин созывал охрану, приказывая перестроиться в хвосте колонны, создавая Гюнтеру подобающую для важного посла свиту. Караван подходил к воротам.

Беньямин попытался сэкономить на уплате пошлины, при проезде через городские ворота, ссылаясь на посольство, но был огорчён местным мытарем. С каждого возка, независимо от количества груза взымался сбор, равный одной резане. Два стражника, вооружённых короткими копьями попытались проверить содержимое телег и, почти было запустили свои лапы в мешки с перцем.

– Руку отсеку! А ну, в сторону! – Трюггви направил своего коня в окольчуженной попоне прямо на пронырливых стражников.

– Да мы …, да сейчас, Ющер! На помощь, иудеи совсем нюх потеряли.

Из двери караульной, с правой стороны от ворот выскочил начальник стражников, поправляя спадающие штаны. Засаленная куртка была нараспашку, а выглядывающая из-под неё рубаха, некогда пурпурного цвета, выгоревшая до оранжевого оттенка несла следы чревоугодия в виде тёмных пятен, которые и отстирать уже невозможно. Вслед за ним, из проёма двери показалась женщина, совершенно непотребного вида с заплетённой косой вокруг головы и попавшей в волосы соломы.

– Платить, кто будет? – Завизжала она.

– Потом, бог подаст, мерзкая потас … – командир воротной стражи был уже в половине пути от телеги, возле которой стояли моравцы, как что-то стукнуло его по затылку и, закончить гнусную фразу он не успел, растянувшись на земле, вспарывая брюхом утоптанную землю.

Старая подкова, метко пущенная девицей лёгкого поведения, с глухим звоном отскочила от головы Ющера, закатываясь под копыта набирающего ход отряда рыцарей. Десять датчан проехали через ворота, в колонне по двое. За ними следовал Воинот, держа в руке развевающийся трёхцветный стяг с двумя медведями. За швабцем скакали Свиртил и Снорри, поочерёдно трубя в рог. Гюнтер, в ослепительно сверкающих на солнце доспехах, отставал от них на два корпуса лошади. Следом показалась Нюра с короной из жёлтого металла на голове, покрытой бирюзовым газовым платком. Невероятно длинный, с горностаевой оторочкой и беличьими хвостами плащ Пахомовны закрывал круп лошади, почти касаясь земли. Я замыкал кавалькаду всадников. Наши крытые возки въехали в Оломоуц спустя минуту, под присмотром Астрида, заместителя Трюггви.

Ющера не затоптали каким-то чудом. Глотая пыль, он отполз к возкам иудеев, спрятавшись под брюхо коня. Беньямин, предварительно отскочивший в сторону, скривился, от вида конского продукта жизнедеятельности, прилипшего к волосам командира воротной стражи.

– Кто это? – Просипел испуганным голосом Ющер.

– Гюнтер Штауфен Швабский князь Самолвы с посольством, – добавляя с гордостью в голосе, – а я, с ними.

– Пресвятая Дева, пронесло.

Кортеж ехал по пологой дороге к замку, минуя большой купеческий дом, выходивший фасадом на площадь, как раз, мимо двух кварталов. На звук рога высыпали горожане, глазеющие на богато одетых иноземцев. Обсуждение события начнётся чуть позже, а пока, только смотрины. Датчане сбавили ход, давая возможность бабуле, веткой отогнать корову, вылезшую на проезжую часть в тридцати шагах от головного всадника. Настал момент, когда жители Оломоуца могли всё внимательно рассмотреть.

Десятилетний сорванец в деревянных башмачках, выбежавший из подворотни, чуть не столкнулся с Пахомовной, раскрыв рот от удивления, уставившись на Нюру. В левой руке у него была палка, зажатая между ног с набалдашником в виде конской головы, а в правой, деревянный меч. Мальчик играл со своими товарищами и, следуя хитрому, им разработанному плану, должен был зайти в тыл мальчишкам соседнего квартала, дабы напасть со спины.

– Какой смелый мальчик. – Нюра притормозила лошадь, – как звать?

– Павел.

– Лови, Павлик. – В сторону мальчика полетел пфенниг, – назначаю тебя моим пажом.

Пока монетка летела, Павел лихорадочно думал, как её поймать. Выпустить из рук меч он не мог. Воспитывавшая его бабка, как-то рассказывала, что свой род он ведёт от Олега-варяга[70]70
  Более полные сведения о русском князе Олеге содержались в генеалогическом труде 'De origine baronum a Zierotin' (ок. 1620 г.) чешского писателя Яна Амоса Коменского, который имел в распоряжении некую древнюю рукопись. Содержание его труда известно по пересказу чешским историком Томашем Пешиной в сочинении на латинском 'Mars Moravicus' (1677 г.). Томаш Пешина сообщает: 'Испытывая отвращение вследствие братоубийства, совершенного Болеславом, Моравия совсем отделилась от Богемской империи, чтобы как и прежде иметь собственного князя, которым стал князь из рода русских князей, по имени Олег (Olgo), племянник Ярополка (Jaropolci), киевского князя, или Ольги брат, которая была женой Игоря (Jori), отца Ярополка'.


[Закрыть], много лет назад правившего в этих местах. Потомок славного воина, оружие не уронит ни при каких обстоятельствах, однако и ловкость свою хотелось показать прекрасной даме, пригласившей его в оруженосцы. Сжав коленями тело верного 'скакуна', мальчик поймал подарок левой рукой, учтиво кланяясь наезднице с короной.

Мыча, покачивая распухшим выменем, под хлёсткие удары ветки, корова отошла с дороги. Кортеж снова тронулся в путь, оставляя оломоутцам поводы для пересудов и гордо стоявшего у обочины Павла.

– Вацлав одноглазый совсем стыд потерял. Скоро от швабцев и баварцев продухнуть нельзя будет.

Зажиточный горожанин, владелец кожевенной мастерской, что располагалась на запад, от Северных ворот, делился своим мнением с соседом.

– А мне, без разницы. Силезец, моравец или баварец. Лишь бы монету платил. – Отвечал пивовар.

– Ну да, от твоего пойла все одинаково дохнут.

– Это от твоих сапог ноги кривыми становятся.

– Поучи жену …

Между уважаемыми горожанами завязалась драка. Иржи и Бедержих дрались по каждому поводу ещё с детства. Сколько их помнили, всю жизнь друзья ходили с синяками. Старожилы даже не пытались разнимать драчунов. Зато в лихую годину, пивовар и сапожник прикрывали друг дружку щитами, стоя в строю оломоутского ополчения и более преданных друзей, отыскать в городе было невозможно. Дети их недавно поженились, внуки скоро пойдут, а они всё продолжали своё любимое занятие, радуя развлечением горожан.

Но в этот день, тема для разговора была другая. В город прибыл сын Фридриха, да не один, а с красавицей женой, рыцарями и необычными телегами, плавно покачивающимися, когда колесо попадало в ямку или наскакивало на торчащий из земли булыжник. Женщины оценивали, во сколько коров обошёлся Гюнтеру плащ, чуть ли не подметавший улицы Оломоуца беличьими хвостами. Мужчины спорили о грузе, находившемся в возках, закрытым от посторонних глаз. Знатоки обсуждали достоинства коня, спрятанного под бордовой попоной. Девочки делали из коры короны и носили на голове, как Нюра. Мальчишки же, собрали отряд в количестве семи человек и решили на закате идти к замку, наниматься в пажи, как это сделал Павел, демонстрируя идеально круглый, целый пфенниг.[71]71
  Умельцы, иногда срезали стружку с рёбер монет. В то время, мастера чеканившие монеты, старались добиться только округлости формы. Правильный круг пфеннига был такой же редкостью, как чиновник, не берущий взяток).


[Закрыть]

Бруно Шауенбург представлял власть в Оломоуце как духовную, будучи епископом, так и светскую – исполняя роль советника моравского маркграфа. Приняв дорогие подарки, в виде толстой Библии и чертежей нового кафедрального собора, старый сгорит через четверть века, Бруно беседовал с Гюнтером и мной, единожды прервавшись на вечернюю молитву до самой ночи. По сути, его интересовали только два вопроса: ожидать ли продвижения кочевников на запад и не начнёт ли король Бела экспансию в Моравию. Причём венгерские новости, интересовали епископа особо.

– Не начнёт. Для войны нужно серебро, а его, после событий на Шайо едва ли хватит на собственные нужды. Как бы свои земли не пришлось закладывать.

– Не понял, что за события на Шайо? – Переспросил Бруно Гюнтера.

– Это Алексий лучше знает, – Штауфен перевёл на меня взгляд, – сведения весьма скудные.

– Арпады[72]72
  Бела IV (1206 – 3.5.1270), король с 1235 г., Коломан, герцог славонский и хорватский сын Андраша II из династии Арпадов. примечание автора.


[Закрыть] потерпели поражение от Бату на реке Шайо. У Белы больше нет армии, Пешт пал.

– Старший сын Андраша прирождённый правитель. Он поднимется и рано или поздно окажется здесь. Это вопрос времени. Однако новости требуют детального изучения. Располагайтесь во дворце, я пришлю слуг.

По приказу епископа нас разместили на втором этаже, с противоположной стороны от башни. Лошадей препроводили в конюшню, а возки остались стоять во дворе. Едва мы заняли свои комнаты, как прибежал начльник епископской стражи, сообщив, что у замка стоят мальчишки, рассказывая невероятную историю о приёме на службу женой Гюнтера.

– Никого я на службу не нанимала. – Нюра тренировалась во владении саблей при свете факелов, беря уроки у Воинота, что вызвало удивлённый взгляд стража. – Хотя, подожди …, Павел есть среди них?

– Есть. Именно он и сказал, что уже принял от Вас, достопочтимая госпожа, целый пфенниг.

– Его можно впустить. А на счёт остальных, уговора не было. Спустя десять минут, дверца в воротах замка распахнулась.

– Твоя правда, малец. Заходи. Остальные – живо по домам. – Грозный начальник караула звякнул кольцами кольчуги, – ждете, когда псов спущу?

– Павел, замолви словечко. Мы завтра тут будем ждать. – Раздавались голоса мальчишек, бегущих по направлению к городским кварталам.

Павлик зашёл внутрь, следуя за стражником. Тощая котомка с куском хлеба и новой, ещё ни разу не одёванной рубахой болталась за спиной. Верёвка, заменяющая рыцарский пояс, плотно облегала талию. К ней было приделано кожаное кольцо, в которое был продет деревянный меч.

– Да …, не повезло тебе сынок. К немчуре на службу нанялся. – Стражник освещал дорогу и как бы разговаривал сам с собой. – Не баба, а мужик в юбке.

Павел молчал. Под рубахой, на шнурке висел перстень, отданный бабушкой перед самым его уходом из дома. В голове эхом отдавались последние слова, сказанные ему на прощание: – Не посрами имя!

Вскоре мальчик переступил порог зала и от яркого, по его мнению, света прищурил глаза. На потолке, где было укреплено колесо с подсвечниками, висели три прозрачных бочонка, обрамлённые железными прутьями. Ярко-жёлтый свет, исходивший от них, освещал всю комнату. И лишь по слабо коптящему, поднимающемуся наверх от фонарей дымку, можно было догадаться, что там что-то горит. Дама, нанявшая его днём, сидела на каком-то огромном сиреневом мешке, набитом чем-то мягким и читала вслух книгу. Причём держала её в одной руке, а не воспользовалась помощью огромного воина, сидящего, справа от неё на таком же пузатом мешке. Рядом с незнакомцем, на зелёном сундуке лежал меч в ножнах, поблёскивая золотом перевязи.

– Госпожа, господин, – начальник епископского караула поклонился, подталкивая Павлика сделать аналогичный жест уважения, – вот этот мальчик.

– Да, это именно он, – Нюра вставила закладку между страниц и закрыла книгу, – спасибо …, –щёлкая пальцами руки, – запамятовала как Вас …

– Гостислав, госпожа. Временно исполняю обязанности каштеляна замка.

– Спасибо Гостислав, ты очень мне помог.

Дверь за каштеляном закрылась, и Павел остался один с незнакомыми иноземцами.

– Что скажешь, любимый муж? – Нюра повернула голову в сторону Гюнтера.

– Сколько тебе лет? – Штауфен наслаждался мягкостью надувного кресла и спрашивал, откинув голову на подголовник.

– Завтра исполнится двенадцать.

Гюнтер стал вспоминать себя в этом возрасте. Имея за плечами дюжину прожитых зим, он выглядел крупнее и явно повыше. Ещё бы, голодать пришлось только в шестилетнем возрасте, тогда по всей Швабии был неурожай, и репа считалась деликатесом.

– Сколько языков знаешь, обучен ли грамоте, смотрю, меч у тебя, умеешь пользоваться?

– Вас понимаю, с богемцами могу разговаривать, грамоте не обучен, но имя своё написать смогу, бабушка научила. С мечом, лучше меня во всём Оломоуце никто не сможет.

– Дерзок. Кто отец?

– Погиб батька. – Мальчик опустил голову, своего отца он не видел ни разу.

– Завтра Воинот проверит его умения, а Пин Янг осмотрит на предмет болезней. Гордый отрок, мне понравился, но грамоту надо знать. Неучи мне не нужны.

В этот момент за дверью раздались шаги, сопровождаемые звоном железа. Начальник стражи вновь вошёл в комнату.

– Господин, епископ просит Вас посетить его. Алексия я уже известил.

– Дорогая, – Гюнтер поднялся с кресла, – буду не скоро.

Утром, Нюра с Милкой в сопровождении Воинота и Свиртила отправились на городской рынок. Павел сидел за спиной швабца, поглядывая на большую сумку, в которую предполагалось складывать покупки. Ворота замка распахнулись, и четвёрка лошадей рысью поскакала к городским кварталам. Удивить новгородку обилием предлагаемых товаров было невозможно. Торг уступал её родному городу на порядок: как по количеству, так и по ассортименту. Первым делом был посещён большой купеческий дом, где Беньямин пообещал оплатить все покупки в счёт предстоящих расчетов. Ицхак уже убыл в Ратисбон, поклявшись не позже, чем через две седмицы вернуться с серебром. Так что иудей остался один, успел пристроить три капи воска и теперь оптом продавал перец, следя за купцом из Брно, перебиравшим зёрнышки в мешочке, пытаясь отыскать маленькие чёрные камушки кремния.[73]73
  Брно – Бржетиславский град или просто Бржетислав. Так назывался город в то время. Маленькие чёрные камушки действительно подсовывали к зёрнам перца для увеличения массы. Особенно этим славились венецианские купцы, практически монополизировавшие торговлю специями. Однако совершенно случайно (перец часто использовали для лечения) было обнаружено чудодейственное свойство этих камней при промывании кишечника. Таким образом, мошенничество привело к явной пользе.


[Закрыть]

Пока Павел ожидал Нюру, присматривая за лошадьми, за его спиной раздался приглушённый свист. Вчерашние соискатели места пажей звали своего товарища.

– Ну что, попросил за нас? – Ребята стайкой окружили друга, обращая внимание на кинжал, висящий на широком поясе с жёлтой бляхой.

– Ничего не выйдет. Берут только знающих грамоту.

Сорванцы поникли. Читать и писать никто не умел. Выучиться можно было только у монахов, либо у очень знатного сверстника, куда путь был закрыт.

– Жаль, удачи тебе, Павел. Не забывай о нас. – Мальчишки побежали по своим делам.

Когда из ворот купеческого дома вышла Нюра, отрок был уже один, занятый расчёсыванием гривы коня.

– Значит, у тебя сегодня день рождения?

– Да, госпожа.

В мастерской Иржи с пажа сняли мерки, пообещав к вечеру готовые сапоги и куртку. Свиртил пожертвовал порванную кольчугу, снятую с малорослого куявца под Краковом, которую местный кузнец должен был укоротить и подогнать по фигуре юноши. Милка подарила вязаную шапочку из овечьей шерсти, а Воинот согласился преподать пару уроков в обращении с холодным оружием. Лучшего дня рождения у Павла ещё не было.

Дни протекали своим чередом. На четвёртые сутки к Бруно прибыл монах от Вацлава, принесший известия о битве под Легницей, с подробным рассказом о похоронах Генриха. В секретном донесении говорилось о необходимости заготовить как можно больше продовольствия и направить волонтёров для наёма воинов. Оставшаяся без армии, с юным королём, соседняя страна нуждалась в крепкой моравской руке. Шауенбург в свою очередь отписал о приёме посольства с Руси, где в районе Псковских земель возникло никому не известное Самолвское княжество, управляемое одним из сыновей Фридриха. А также поделился своими рассуждениями.

– Двадцать седьмого апреля сего года посетил Оломоуц Гюнтер Штауфен Швабский князь Самолвы с женой и сопровождающими его рыцарями, затмивший роскошью и богатством верных слуг твоих. Прибыли с ним из Смоленска иудеи Богемские задолжавшие ему семнадцать пудов серебра. Из разговора стало известно о поражении сыновей Арпада: королей Белы и Коломана на реке Шайо одиннадцатого числа после Пасхи. Волею Господа нашего, Бела уцелел, оставив Пешт на разграбление кочевникам, и бежал к Фридриху Бабенбергу, врагу своему заклятому. Знания, проявленные Гюнтером и сопровождающим его никейцем Алексием, выдавающего себя за смолянина, ужаснули меня. Сообщили они, что Фридрих востребует с Белы области Шопронь, Мошон и Пожонь, а так же десять тысяч марок. Кровожадность же княжны, владеющей мечом наравне с рыцарями, ввергли в полное уныние. Считаю своим долгом сообщить, что новая угроза нашей церкви появилась со стороны востока.

То, что Гюнтер отшил Бруно, когда тот предлагал исповедаться, Шауенбург не написал. Слишком большой промах допустил епископ, пытаясь выяснить секреты таким примитивным способом. Но, идею исповедоваться властителям только Папе Римскому и своему духовному наставнику, оставил в складках своей памяти. А случилось это так.

На третий день пребывания посольства в Оломоуце, епископ решил посетить своих гостей. Предобеденное время было выбрано не случайно. Гостислав ещё с утра доложил, что посольские готовят еду сами, никому не доверяя, покупая продукты в огромных количествах, всегда у разных продавцов. Помощник начальника стражи, в своём рапорте упомянул, что Гостислав неоднократно угощался у гостей, хвалил хрустящие свежеиспечённые хлебцы и прозрачное вино. Разнообразие кухни и решил проверить священник.

Уже при входе во двор замка, до Бруно донёсся стук копыт и громкие крики датчан. Спрятавшись в тени прохода ворот, епископ обозрел действо, именуемое в настоящее время полным беспределом. Во внутреннем дворике, у башни, были установлены чучела на шестах с навешанными на них посечёнными доспехами. Рыцари Гюнтера, по очереди, на скаку выпускали болт из маленького арбалета с вогнутыми внутрь дугами, причём старались попасть в место, где предположительно должна была находиться голова мишени. После этого, разряженный арбалет прятался в сумку у седла, выхватывался искривлённый меч и всадник успевал срубить голову второму чучелу, разворачивая лошадь почти у самой каменной кладки башни. Сам епископ, слывший неплохим наездником, в жизнь бы не решился повторить подобный трюк. Успешные действия вызывали голоса одобрения рыцарей, а разворот коня впритык со стеной, сопровождался радостным гулом. Недавно взятый в услужение паж, уже в кольчуге и при мече устанавливал отрубленную голову на место и отходил в сторону. И вот, на белом коне появилась жена Гюнтера. Шауенберг видел её только мельком, всего несколько раз, но опознать в наезднице Нюру – смог. Девушка пустила коня с места в галоп. Выхватила два маленьких арбалета, всадила болты точно в головы, кинула разряженное оружие в широкие раструбы кобур. Срубленный шарик ещё падал на землю, а епископ только сейчас увидел, как в её руке оказалась сабля. Дальше случилось нечто невероятное. Рыцари поворачивали коней влево, где оставалось немного больше места для разворота, но тем самым давали возможность уцелеть оставшимся двум мишеням. Нюра же повернула лошадь вправо, впритык к стене, разворот, искры из-под подков и с четвёртого чучела слетает голова. Коса с алой лентой лупит по спине, а девушка орёт, несясь на белой лошади, крутя саблей над головой под общий, восхищённый рёв датчан.

Священник перестал дышать. Про таких женщин он читал только в запрещённых церковью книгах, где описывались мифы и предания северных народов, столь удачно окрещённых Римом.

Действие продолжалось. Нюру сменил Штауфен. Только в обеих руках у него были маленькие топоры. Проскакав три четверти пути, за сорок шагов до мишеней, два метательных бродекса со свистом полетели в крайние левые чучела, а оставшиеся лишились голов от длинного, полуторного меча. Причём разворот был сделан вправо. Снова раздался рёв, а когда Трюггви бросал копья, а Свиртил сначала из лука, а потом мечом изничтожил все мишени, датчане чуть ли не плясали от возбуждения.

– Господи, я приютил волков в овчарне. – Совершенно испуганно прошептал Бруно. – Если они вздумают погостить тут столько, сколько захотят, ничего нельзя будет сделать. Стража не продержится и падёт, не успею я прочитать Аве Мария.[74]74
  лат. Ave Maria – Радуйся, Мария. Молитва читается приблизительно сорок секунд, тридцать одно слово.


[Закрыть]

Отобедать с посольством не получилось. Епископ выскользнул из воротной ниши и до вечера просидел над размышлениями. С этого момента Бруно стал считать дни, когда посольский караван тронется в обратный путь. Впервые в жизни он помолился за здоровье иудея Ицхака, на всех парах спешащего в Оломоуц с серебром, за его транспортное средство и ровность дороги.

Нехорошее чувство зависти разрывало его душу. Обидно было то, что его личная охрана, которой и платилось исправно, и глаза закрывались на мелкие шалости, и кумовство процветало (что поделать, зато Гануш стучал исправно), с трепетом наблюдала за рыцарями, а особенно за белокурой дьяволицей. И случись что, неизвестно, за кем бы ещё пошла. Впервые в жизни Бруно почувствовал, как его харизма дала трещину, священнику стало холодно. Нет, уважение и почтение осталось. Безусловно, епископа боялись, но рядом, в каких-то трёхстах шагах, были веселье и радость, смех и любовь, что-то светлое. Шауенбергу же казалось, что он олицетворяет тьму. И это противостояние в душе, с каждым часом укреплялось, росло как на дрожжах, ища выхода. Поэтому и писал маркграфу об угрозе с востока, больше полагаясь на чувства, чем на разум.

Запечатав письмо, Бруно передал его монаху, наставляя доставить пергамент как можно скорее. С государственными делами было покончено. Торговый договор между Оломоуцем и Самолвой он подписал сам, без визы Вацлава. То, что в княжестве проживает всего сотня людей, епископ даже не представлял. Тем самым, одним росчерком пера открыв практически безпошлинную торговлю для двадцати купцов, список которых прилагался на отдельном листе. Туда вошли трое рыбаков из самой Самолвы, Евстафий, Иван, Ефрем, купцы Сбыслава, Гаврилы и Михайлы Сытинича, а также представитель оружейного цеха Данилы-бронника. Причём порто-франко[75]75
  Порт, пользующийся правом беспошлинного ввоза и вывоза товаров.


[Закрыть] значилась крепость Орешек, расположенная на Неве, в двухстах верстах от Самолвы, явно входящая в зону интересов Новгорода. Впервые в истории, княжество стало оффшорной зоной.

Прямого убытка, при подписании договора Моравия не понесла.[76]76
  Австрийский герцог Леопольд ввел в 1192 г. свое мыто для регенсбургских купцов 'руссариев': 'Купцы, торгующие с Русью, куда бы и в какое бы время они ни шли, платят 2 таланта и по возвращении из Руси – пол-таланта; они дадут 12 денариев.


[Закрыть] Оломоуц обеспечивал себя воском, мёдом, изделиями из стекла, специями и оружием. Предварительный объём торговых операций оценивался в сто тысяч гривен. Подобного количества товара город не смог бы переварить и за сто лет, но тем и хорош был Оломоуц, что через него проходили торговые пути ко многим европейским городам. А значит, сюда будут съезжаться со всего мира, ставить свои представительства и расширять город, обходя Краков стороной.

В то время, пока гонец наполнял высушенную, обтянутую кожаными лентами тыкву водой, в комнате Штауфенов шёл урок. Высунув кончик языка, Павел старательно выводил карандашом буквы. На листе блокнота, расчерченном бледно-лиловыми линиями в клетку, появилось слово 'Мама'. Алфавит он выучил ещё вчера, зазубрив перед самым сном, как советовала госпожа. На всякий случай, на закопченной от дыма факелов стене, мелом была нацарапна шпаргалка, в сторону которой, мальчик иногда подглядывал.

– А теперь, – Нюра посмотрела, что написал паж, – ты напишешь своё имя.

От волнения, на лбу мальчика появилась испарина. Строгий муж госпожи поставил условие его пребывания на службе: выучиться писать за семь дней. На это время его освободили от всех работ. Обязательная тренировка с оружием была не в счёт. Но уже после неё, Павел валился с ног, желая поскорее избавиться от тяжеленной кольчуги, свисающей до коленей. Детские игры в рыцарей, не шли ни в какое сравнение с реальностью. Воинот нещадно бил палкой, когда не удавалось точно повторить движения, старательно показанные старым воином. Руки ныли под тяжестью дубового меча, ноги дрожали от постоянных приседаний, а зудящую от пота спину под поддоспешником, хотелось расчесать до крови.

– Не Равел, а Павел. Пиши по-русски. Латынью с тобой Гюнтер займётся, если сумеешь доказать ему, что способен.

На восьмой день был назначен экзамен. Нюра читала диктант под пристальным взглядом экзаменационной комиссии. Спасательная шпаргалга на стене была стёрта, оставалось рассчитывать только на свои силы. Всего только две ошибки можно было допустить, а ведь ещё вчера, при подготовке, их было восемь.

– Готово госпожа. – Павел отложил карандаш в сторону.

– Проверь ещё раз.

Пробежав глазами, но кривоватым буквам, мальчик обнаружил сначала одну, а затем ещё три ошибки. Подтерев резинкой, Павлик заменил 'О' на 'А', добавил вторую 'Н' и стёр целое слово, переписав его заново. Повторная проверка ошибок не выявила.

Дядя госпожи принял написанный диктант, прочитал, усмехнулся, что-то подправил своим карандашом и закрыл блокнот, киавя головой. Наступила вторая часть экзамена.

Во дворе замка, раздетый по пояс Воинот держал обнажённый меч на плече. На Павлика надели поддоспешник, натянули кольчугу и нахлобучили каску, затянув ремешок под подбородком. Астрид подвязал стальную рубаху кожаными ремешками, закрепил на левой руке маленький круглый щит, приказал подпрыгнуть и после этого протянул деревянный меч, сообщая условия экзамена.

– Ты должен не пропустить ни одного удара и добежать до шеста, разбив на нём горшок.

Посмотреть на финальную часть собрались даже стражники епископа. Гостислав принимал пари, ставя один к десяти на Воинота, причём свою ставку сделал на отрока, выложив в шапку шесть пфеннигов.

Короткими шажками Павел пошёл вперёд. Улыбающийся до этого Воинот вдруг изменился в лице, резко сбросил клинок с плеча и прочертил на утоптанной до твёрдости камня земле дворика замка полукруглую линию, прямо перед ногами мальчика. Возвратное движение было ещё более быстрым. Сталь просвистела буквально в вершке перед глазами и приподнятый щит, будь это настоящий удар, не смог бы прикрыть владельца.

Павлик отпрыгнул назад и в этот момент меч рассёк воздух рубящим ударом сверху вниз, замер посередине, отпрянул и ударил плашмя по краю щита, отбрасывая левую руку мальчика в сторону. Паж даже зажмуриться не успел, а Воинот снова держал меч на плече, показывая всем видом, что каждый удар был смертелен.

Но не зря старый воин гонял мальца до седьмого пота, объясняя, что в бою, кроме заученных приёмов необходимо импровизировать, придумывать что-то новое, изумлять противника.

Павел прыгнул на Воинота, занеся деревянный меч над головой и, вместо удара свернулся клубком, кувыркнулся, перекатываясь слева от воина. Острая сталь клинка опускалась вниз, кисть державшая меч немного повернулась, и замерла, удерживая смертельное оружие на расстоянии волоска от кольчуги кувыркающегося отрока. Воинот оценил приём по достоинству, придержав руку. Хлопка стали о кольчугу не последовало, меч мягко коснулся земли, а Павлик уже бежал к шесту с насаженным на нём горшком.

– Я смог! У меня получилось! – Кричал мальчик.

– Хрясь! – Тёмно-коричневый горшок с отколытым горлышком разлетелся вдребезги.

Воинот вновь улыбался. Способный ученик радовал учителя. Незаметно, швабец подмигнул Павлику.

Гостислав даже не выслушивал жидкие протесты стражников, усмотревшие поддавки.

– Вы бы так смогли? То-то. – Шапка с серебром встряхнулась, монетки звякнули, а так как на Павла никто не ставил, то Гостислав забрал выигрыш себе. – Сегодня я угощаю, Бедержих сварил знатное пиво.

Вечером пажа отпустили на побывку домой. На новой вельветовой коте был нашит шеврон с двумя медведями, закрывающий практически всю грудь. Немного странноватые шоссы не крепились шнурками к поясу, а были как обтягивающие портки, облегающие всю нижнию часть тела, не спадая, благодоря чудесному шнурку-резинке, много позже их назовут колготками. Сапоги были прежними, подаренные ещё на день рождения, только с небольшим улучшением. Вместо деревянной подошвы, появилась толстая кожаная подмётка и наборной каблук с крохотной подковой. Иржи, когда выполнял заказ, с трудом подыскал нужные куски кожи, шедшие только на доспехи. А за бронзовыми гвоздиками тексами, Астрид специально возвращался в замок. Тяжёлый шерстяной плащ с капюшоном, прячущий кортик, висевший на поясе, завершал наряд мальчика.