Текст книги "Нуониэль. Книга 1 (СИ)"

Автор книги: Алексей Мутовкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)

Ломпатри поднялся из-за стола, держа в руке кружку, полную браги. Он пошатнулся, и брага выплеснулась на его пурпурный кафтан с золотыми узорами.

– Вертепы! – тихо выругался рыцарь, а потом произнёс, почти крича, – И мне уже стало ясно, что является причиной ваших бед. С самого прибытия в Дербены я ото всех только и слышу что жалобы. Скол сгубил нас! Разбойники разрушили наши дома! Треклятые королевские войска сидят и ничего не делают, дабы помочь простому народу! Непогода! Наш урожай сгнил!

Тут рыцарь пошатнулся и чуть не упал.

– Я не проиграл ни одной битвы, – продолжил он, опираясь на стол, – Потому что знал: только я отвечаю за то, что произойдёт. А вы, как болотные черви ползаете в грязи и ждёте, когда за вас решат ваши проблемы! Великий рыцарь! Помоги нам вернуть наших дитяток!

Крестьянин Мот резко встал со своего стула. Молнезар тоже поднялся из-за стола. Вандегриф, увидев, как злобно смотрит Мот, тоже встал и схватился за мизерикорд, висевший у него за поясом.

– Сядьте все! – приказал Ломпатри. Все послушались. Ломпатри тоже сел.

– Налей, – попросил он непонятно у кого. Я оказал ему честь и наполнил кружку новой порцией браги. – Вы слабаки, – спокойно продолжил Ломпатри. – У вас нет чести, нет благородства! Но, что ещё хуже, вы глупы. Вы видите только очевидное. Вы не задаёте неудобных вопросов самим себе. Хоть кто-нибудь из вас озадачился тем, почему похитили ваших детей? Почему не спалили всю деревню? Почему похитили именно их, а не других крошек? Почему не взяли, к примеру, старуху вашего старосты? Неужто, она стряпает хуже молодой Всенежи? И кто указал бандитам, кого брать, а кого оставить?

В общем доме повисла тишина. Крестьяне упёрли в старосту хмурые взгляды. Казалось, сейчас всё взорвётся, и на старика обрушится сила, ужаснее которой нет на этом свете – сила народного гнева. И в этой тишине, скрипя старыми проржавевшими петлями, отворилась дверь, а из сеней ступили пятеро мужиков. Раньше в деревне я их не видел; скорее всего, чужаки. При тусклом свете жировых горелок и танцующем пламени камина, разобрать их лица оказалось сложно, но одного из них я всё же узнал. Это был Акош – тот самый разбойник, которого Ломпатри чуть не убил тогда на привале. Здоровенный детина опять раздобыл себе дубину с ржавыми гвоздями. Он браво размахивал своим оружием, обращался с нею как царь со скипетром и указывал ею на того, к кому обращался. С собой он привёл ещё людей, обычных головорезов поменьше ростом, вооружённых старыми ржавыми мечами. Один из них держал в руках недурной лук. За спиной у него виднелся колчан стрел. Даже в полутьме мне стало ясно, что лук и колчан сделаны мастером и стоят немалых денег.

– Почто меня не пригласили? – заявил Акош, указывая своей дубиной на стол-поляну. Ему никто не ответил. – Подземные твари! Глядите-ка! Это ж рыцарь! А я думаю, отчего это так жареным пахнет! Парни, я рассказывал вам, как поджарил этого атарийского доходягу-рыцаря?

Жена старосты Бедагоста и несколько женщин, что сидели с нею на женской лавке тихо собрали своё шитьё и юркнули в другую комнату.

– Побледнел ты, холоп, – ответил ему Ломпатри, и протянул руку к рябчику, лежавшему у него на деревянной тарелке. – Крови много потерял? Или дерьма собственного обожрался и теперь болеешь?

Не успел он взять рябчика, как в поджаренную дичь угодила стрела, выпущенная разбойником-лучником. Деревянная тарелка раскололась пополам, а стрела засела глубоко в столешнице.

– Здесь я тебя в помоях полоскать буду, – надменно заявил Акош. – А потом убью. Ну, давай, вонючий рыцарь, хлебни браги!

Лучник вытащил из колчана очередную стрелу и наложил на тетиву. К тому моменту я уже точно знал, куда он будет стрелять. Что-то во мне пришло в движение, и я ощутил, как проснулись мои руки. Они словно налились кровью и готовы были броситься на разбойников, словно одичалые волки.

– Пей брагу, знать поганая! – приказал Акош.

Ломпатри мешкал. Исподлобья он глянул на Вандегрифа. Тот смотрел вниз себе на колени. На коленях рыцаря покоилась рука, сжимающая обнажённый мизерикорд. Воська онемел от испуга и, похоже, уже молился о своём спасении забытым в этих землях богам. Только Закич пристально смотрел на Ломпатри. Закич, будучи простолюдином, в кабацких драках понимал больше, чем знатный господин. Когда глаза рыцаря и коневода встретились, последний еле-заметно кивну господину, намекая на то, что выпить придётся, так как расклад получается не в пользу славного рода Сельвадо из Айну. Рыцарь медленно протянул руку к кружке с брагой, взялся за ручку и стал подносить кислое пойло ко рту. В этот момент я услышал треск тетивы. Тогда я выбросил руку над столом и сжал в кулак. В кулаке я держал стрелу, которую лучник выпустил в кружку Ломпатри. Она не долетела до цели всего с пол-аршина. В горнице Общего Дома снова повисло безмолвие. Только капля крови, упавшая на стол с моей руки, нарушила грозную тишину.

– Да как так-то? – опешил лучник. Это оказались его последние слова. Мгновением позже мизерикорд Вандегрифа уже вонзился в его грудь. И ловко же рыцарь метнул своё оружие через всю горницу! Ломпатри издал боевой клич и взялся поднимать стол. Сидящие по обе стороны присоединились к нему и потащили тяжёлый деревянный стол прямо на Акоша. Тот просто ничего не успел предпринять, а его уже придавили к стене. Громилу не раздавило. Сильный как буйвол разбойник взвыл от боли, поднял свою огромную дубину и одним махом расколол стол пополам. Теперь горницу заполнили перемазанные едою мужики, жаждущие убить друг друга. Завязалась драка не на жизнь, а на смерть.

– Убить всех! – заорал Акош и ринулся в бой. Молнезару досталось первому: главарь бандитов шибанул его по голове своей дубиной. Бедняга отлетел в угол, как драный кот. Крестьяне кинулись в рассыпную. Только Кер – низкорослый пахарь с косматыми бровями не растерялся. Он вытащил из лучника мизерикорд Вандегрифа и приготовился к схватке с одним из разбойников. Но тому хватило одного удара, чтобы выбить оружие из рук неумелого крестьянина. Тут и пришёл бы Керу конец, если бы Вандегриф, стоящий позади не оттолкнул беднягу и сам не занялся бандитом. Против рыцаря, даже безоружного, лихой малый с ржавым мечом долго не выстоял. Увернувшись от первого удара, черноволосый рыцарь с размаху огрел разбойника скамейкой по голове. Потом он забрал у бедняги меч и воткнул его ему же в брюхо.

Ломпатри тем временем не спешил удивлять всех своей силой и сноровкой. После приличной порции браги он двигался медленнее, а пурпурный кафтан совсем не защищал его от ударов. Главарь бандитов обрушил на владыку провинции Айну всю свою ярость. Теперь рыцарь валялся у камина в изорванном, залитом кровью облачении, и пытался придти в себя. К счастью Акош был слишком занят, чтобы нанести последний сокрушающий удар по голове своего заклятого врага: Закич, вооружившись острой щепой, отколовшейся от разбитой столешницы, атаковал его. Тем временем другие разбойники принялись резать крестьян. Убив двух стариков, они кинулись на помощь своему главарю, чтобы расправиться с Закичем. Однако тут их настиг Вандегриф. В одной руке он сжимал ржавый меч, а в другой короткий, но острый мизерикорд. Искусно парируя удары, рыцарь потеснил бандитов к алтарю, где стояли вырезанные из дерева фигурки пенатов. Эти деревянные идолы защищали деревню от злых духов и хранили в себе силы предков, населявших здешние земли много веков назад. В этом святом уголке Вандегриф и заколок разбойников. Ударив обухом меча одному по переносице, рыцарь навалился на другого и дважды вонзил ему под рёбра свой кинжал. Затем, он проломил ему ручкой кинжала затылок и швырнул бездыханное тело в сторону. Когда у первого разбойника снова прояснилось в глазах после удара по носу, Вандегриф схватил его за нижнюю челюсть и дважды проткнул ему шею своим любимым оружием. Кровь хлынула на алтарь, залив фигурки пращуров и потушив жировые горелки.

Мне удалось доползти до трупов разбойников и схватить их мечи. Один я кинул Ломпатри. Рыцарь поднялся на ноги и напал на Акоша, который уже чуть не расправился с Закичем. Они бились посреди развороченной горницы, наступая на яства, спотыкаясь о кружки и скользя по залитому кровью полу. Сначала Акош выбил из рук Ломпатри меч, потом рыцарь, ударом ноги, лишил главаря дубины. Сойдясь в рукопашную, они лупили друг друга, нанося тяжёлые удар, которые слышала вся провинция от северных гор, до южных полей. Акош был тот ещё верзила, и даже рыцарю, который сам в плечах – косая сажень, пришлось туго. Всё же ловкость, армейская выдержка и пот, пролитый в упорных тренировках, сделали своё дело: рыцарь одержал верх над необузданной силой дикаря. Ломпатри потеснил Акоша к камину, поставил его на колени и несколькими прямыми ударами в челюсть уложил противника. Скинув с плеч изорванный и уже никуда негодный кафтан, Ломпатри взял табуретку и топорик для рубки щепок, который лежал у камина. Положив руку потерявшего сознание Акоша на табурет, рыцарь яростно хватанул по ней топором и оттяпал четыре пальца. Акош мгновенно пришёл в себя и взвыл. Он метнулся в сторону, споткнулся и угодил прямо в пламя камина. Ломпатри потащил его за ногу и, как следует, треснул ему по челюсти обухом топора. Стряхнув с табурета отрубленные пальцы, он положил другую руку Акоша на эту трёхногую, шатающуюся плаху и снова ударил топором. Акош заорал. Его лицо скривила агония. В широко открытом рту желтели залитые кровью зубы. Ломпатри в ярости схватил табурет и сильно вмазал им по голове Акоша. Табурет разлетелся в щепки, а главарь разбойников упал лицом в пол, залитый кровью и брагой. Несчастный выл и кашлял, захлёбываясь кровавой смесью. Но ему стоило бы радоваться, ведь он остался один: все его спутники уже отправились в мир иной.

Ломпатри жестом приказал Вандегрифу и Закичу схватить главаря. Те подняли его за руки и поставили на колени перед Ломпатри. Рыцарь взял мизерикорд Вандегрифа и приставил к горлу Акоша.

– Ну как, холоп, пахнет тебе жареным? – тяжело дыша, спросил Ломпатри. В ответ он услышал только крик: главарь бился в агонии. – Да, да. Это тебе не крестьянских детей воровать.

– Провались ты в бездну, Белый Единорог! – заорал Акош.

– Ах, вот оно что? – удивился Ломпатри. – Я думаю, пальцев маловато. Нам стоит отрезать ему язык. Что скажете, господин Вандегриф?

– Вы поразительно изобретательны, господин Ломпатри, – ответил Вандегриф, удерживая брыкающегося Акоша. – Нам незамедлительно стоит провести это полезнейшее действо.

– Однако, раз уж он пленный, то, выходит, его нельзя подвергать истязаниям, господин Вандегриф, – заметил Ломпатри.

– Насколько я могу судить, господин Ломпатри, этот человек пока не сдался нам, а поединок до сих пор не окончен. Тем более, как вы сами не раз говорили – сражение выигрывает тот, кто использует все доступные средства, не гнушаясь ничем.

– Чтоб вы все провалились! – кричал Акош. – Забери вас тьма!

– Язык необходимо вырезать сию же минуту, – сказал Ломпатри и поднял с пола столовый нож для нарезки мяса, измазанный в крови и с прилипшими к лезвию волосами.

– Полностью согласен, господин. Однако, возможно, господин рыцарь, нам стоит сначала выведать у него, куда же разбойники спрятали деревенских детей? – спросил Вандегриф, обеспокоившись тем, что Ломпатри и в самом деле оттяпает язык этому верзиле.

– Пустое, господин Вандегриф, – отмахнулся Ломпатри, хватая Акоша за челюсть. – Я знаю, куда они их дели. Выяснить это оказалось не так и сложно. Видите ли, господин, простолюдины донельзя предсказуемые. Все их решения можно просчитать на несколько шагов в перёд. Будучи командующим в королевском войске, я предсказывал действия неблагородных каждый день. И весьма успешно. Возьмём, к примеру, хорошего, сильного мужика. Природа одарила его большими руками, и широкими плечами. Такому молодцу работать и работать! А тут возьми, и начнись война! Но если наш мужик обладает хоть толикой разума, то он и в ратном деле проявит себя. И не чуть не меньше, чем в мирном созидании. А если же мужик глуп, как впрочем, большинство из его слоёв, то на войне от него не будет проку. Пусть он выше остальных на голову и способен голыми руками раздавить череп врагу – если он простофиля, то не поднимется до сотника ни в жизни. Да и в десятниках не задержится, ибо в первой же атаке поведёт себя непредсказуемо и глупо. И что же ему останется делать по окончании войны, спросите вы? Вернуться к полю, к тяжёлому труду? Научившись убивать, наш верзила наверняка подастся в разбойники. Причём где-нибудь подальше от родных краёв. Примкнёт к какой-нибудь шайке и станет наживать добро на чужой беде. Верно я говорю, главарь?

Акош уже не кричал. Он тяжело дышал, но всё же слушал Ломпатри, державшего его за челюсть. Слушал внимательно, хмурился. Потом он дёрнул головой, и рука рыцаря слетела с его подбородка.

– Кончай свой трёп, Единорог, – прохрипел Акош. – Я знаю, что не выйду живым отсюда.

Тут Вандегриф заломил главарю руку так, что тот скривил лицо до неузнаваемости.

– Сначала ты скажешь, куда спрятал девчонок, гнусный червь, – крикнул Вандегриф.

– А это ты у Единорога спроси, – сквозь боль, ответил Акош, – он у вас всё лучше всех знает.

– Умри достойно, атарийский солдат! – снова крикнул Вандегриф.

– Был солдатом! Но не теперь! Я служу не королю, а кое-кому посильнее и важнее. Хотите убить – убивайте. Живым мне не быть. А если скажу, где ваши отпрыски, то смерть мне покажется счастьем. Мой хозяин знает, как наказывать неверных.

– У грозного главаря бандитов Акоша есть хозяин! – рассмеялся Ломпатри. – И давно ты стал послушным псом?

– Наверное, с тех пор, как прибыл в собачью Вирфалию, – предположил Вандегриф.

– Мой хозяин не подстать тебе, Белый Единорог. Моли богов, чтобы не встретить его на своём пути.

– Он боится гнева своего хозяина больше, чем смерти, – разведя руками, сказал Ломпатри. – Он превратился в безвольного раба!

– В безвольного раба калеку, – заметил Закич.

– Вы все вскоре будете рабами, – сказал Акош, ослабевший на столько, что Закичу и Вандегрифу приходилось удерживать его не от побега, а от падения. Они держали его за влажные руки, пытаясь не скользить по залитому кровью полу. – Мой господин возьмёт своё! – не унимался Акош. – Вы будете служить ему или умрёте. Его гнев и сила велики. Он видит всё, знает всё, слышит всё и шаг за шагом приближает своё владычество в этом мире. Мне всё равно убьёшь ты меня или нет. Смерть настигнет вас всех. Но вы даже не будете знать, что вы уже мертвы. Вы будете жить только в своём разумении, а мир даже не будет замечать вашего существования.

Коневод и рыцарь с трудом удерживали обессилевшего пленника. Руки Акоша, залитые потом и кровью как большие скользкие рыбы, выскальзывали из объятий Вандегрифа и Закича. Кровь буйно струилась из беспалых кистей. Бандита крутило и клонило вниз. Ещё чуть-чуть и сознание вот-вот покинуло бы его.

– Решай, рыцарь, будешь его убивать или нет. Чтобы этому кабану выжить, придётся мне чуток поврачевать, – заметил Закич, тщетно пытаясь ухватиться получше, чтобы не дать Акошу упасть. – Решай, господин, а то поздно будет.

Ломпатри выкинул столовый нож. Он поднял скамью и сел, смахнув испарину со лба. Теперь его лоб рассекала полоса из сажи и крови.

– Хорошо, главарь, – начал Ломпатри. – Можешь не говорить, куда дел детей. А раз твой хозяин столь силён, что ты боишься его пуще смерти, то будет тебе смерть.

– Он волшебник! – выкрикнул Акош и залился громким, злодейским гоготанием.

– Значит, волшебник, – спокойно произнёс Ломпатри. – В таком случае, тебе стоит умереть незамедлительно.

– С превеликим удовольствием оставлю вас гнить в этой поганой провинции в ожидании гнева моего хозяина, – сказал Акош, шепелявя, от обилия кровавых слюней.

– Мот, Молнезар, Влок, Кер, – обратился рыцарь к мужикам. – Зовите остальных. Этот человек причастен к похищению ваших детей. Даю голову на отсечение, что он один из тех, кто вёл их по степи, издеваясь и унижая. Кто знает, может быть, этот разбойник самолично совершил с ними… Впрочем, делайте с ним, что хотите. Мне он больше не нужен.

Мот, Влок и Керр, занимавшиеся тем, что приводили в сознание парнишку Молнезара, переглянулись. Не нарушая своего безмолвия, они направились к Акошу, подбирая по пути, кто кочергу, кто палку, кто красный уголёк из камина.

– Нет! – тревожно проговорил Акош, всё ещё находившийся в сознании.

Закич и Вандегриф отпустили скользкие руки пленника. Тот рухнул на пол и тут же стал отползать в дальний угол горницы. Он перебирал беспалыми руками по скользкому полу, где брага, кровь, пот и еда перемешались в блестящую жижу.

– Что же вы делаете? – ревел он надорванным голосом. – Не надо! Пощадите! Это неправда! Я ничего не делал! Мужики, почто же вы! Родные! Братцы, миленькие!

– Будет тебе заместо смерти и гнева волшебника, гнев народный, – сказал Ломпатри, выходя из горницы. – Сам из людей, знаешь, что почём.

– Не надо, родненькие! Будь проклят мой хозяин! – кричал Акош, отползая от надвигавшихся на него мужиков в дальний угол горницы. – Я всё скажу, всё, что просите! Всех гадов продам – пощадите! Свет с вами! Свет с вами, братцы!

Но Ломпатри уже не слышал этой мольбы. Выйдя из общего дома, он приказал привести в дом звездочёта старосту, а также приготовить баню. Так же он назначил дозорных, которые отправились по двое наблюдать за окрестностями и, если что, предупредить рыцарей о приближении врага. Закича Ломпатри попросил подготовить коней, чтобы завтра утром отправиться в путь.

Староста к Ломпатри идти не хотел, но деревенские, не занятые главарём разбойников, силком притащили старика в дом звездочёта. Рыцари уже сидели за столом, где догорали последние свечи. Воська бегал от печки к господам, устанавливая на стол то жировые горелки, чтобы стало светлее, то подавая рыцарям снедь с брагой.

Когда за старостой закрыли дверь, то глава деревни не поспешил проходить вперёд. Я сидел на лавке напротив печки и наблюдал за происходящим.

– Что медлишь, старик? – спросил его Вандегриф. – Проходи. Расскажи нам, как своих продавал.

Дряхлый старик сделал несколько шагов вдоль стены и остался в тёмном углу. Когда Вандегриф снова прикрикнул на него, старик заговорил.

– Простите великодушно, господа рыцари, но мы народ бедный и слабый. Ничего-то у нас нету. Бандиты да разбойники бесчинствуют который год. А мы только терпим. Из года в год урожая всё меньше. Люди мрут, словно подёнки на закате. Что нам остаётся? Воевать мы не умеем. Вон, в прошлый год Сопку сожгли. А деревня жила в десять семей. Кузнец там – и того не пожалели. А у нас что? Скотину забрали. Одну чахлую корову оставили. Овёс увезли дней с десять назад. Мольбами только выпросили себе часть. Тёмные твари оставили не более пяти мер. А с этим разве зиму протянешь?

– Сегодня господин Ломпатри оценил ваш стол, – перебил его Вандегриф. Рыцарь сидел рядом с Ломпатри и чистил свой мизерикорд от запёкшейся крови. – И птица, и плоды, и брага. Не рассказывай нам сказки.

– Мы уже с десять лет не рассказываем сказок, господин, – ответил Бедагост.

Вандегриф грозно посмотрел на старосту. Воська остановился посреди комнаты, так и не поставив на стол очередную горелку.

– А ну повтори? – тихо и грозно сказал Вандегриф.

– Десять лет, с тех самых пор, как упал Дербенский Скол, мы не рассказываем сказок, мой господин. Даже деткам нашим рассказываем только о том, что в мире делается. Про Скол, про разбойников, про мага.

– Про мага? – переспросил Вандегриф.

– Вы с главарём Акошем, как бы сказать, беседовали о нём. Разбойники промеж собой кличут его волшебником.

– Какая невероятная досада! – выругался Ломпатри, сидевший до этого в безмолвии. – Ну ладно бездари, бегающие по лесам и убивающие друг друга! Но вы-то так можете верить в эту ерунду? Вы же крестьяне. Вы должны верить только в дождь, солнце, урожай, тепло домашнего очага и в свои пенаты. Ты хоть знаешь, кто такие маги, старик?

– Конечно, я знаю, кто такие маги! – обидевшись на вопрос, ответил староста Бедагост. – В нашей деревне, может, и не бывало кузнеца, но у нас жил свой собственный звездочёт. В вашем большом и защищённом рыцарском замке есть звездочёт? А у вашего короля во дворце? Навряд ли! А у нас был! У него учились мальцы. И гостей он принимал разных. И маги к нему приходили и жрецы. А один раз к нему из-за моря приплыл один Серый монах. Так вот! Эти братии я хорошо знаю. Благо Мирафим, светлого ему бытья, человек был общительный и всегда рассказывал нам о своих гостях.

Больше книг на сайте – Knigoed.net

В горницу вошёл Закич. От него шёл пар, а красно лицо расплывалось в довольной улыбке.

– С молодым жаром! – сказал ему Бедагост.

– Чёчи пачи! – ответил ему Воська, как, видимо, полагалось отвечать в его родных краях, и тоже улыбнулся.

– С лёгким паром! – сказал Вандегриф.

Я поднялся с лавки, слегка поклонился вошедшему, и уже открыл рот, чтобы произнести: «Ни дирими ну ари?» Тут я понял всю глупость своего намерения и снова сел. Окружающие это заметили. Они уставились на меня, будто бы поняли, что я только что хотел сделать. Но я вспомнил не только вежливое приветствие выходящего из бани человека, но и его ответ: «Ар пар дирим», – что означает: «счастье, оно в самой бане». Закич поклонился мне в ответ и отправился в одрину. Там он бухнулся на кровать, ближнюю к горнице. Как странно всё же, что память возвращается мне такими незначительными осколками былого, не являя ничего существенного, что облегчило бы мне понимание своего прошлого! Возможно, я не готов вспомнить ни одной из важных деталей? Ведь, вспомнив что-то одно, я тут же ухвачусь за это, и моему разуму откроется и всё остальное. Я уверен, что, вспомнив хоть что-нибудь из прошлого, что-нибудь столь важное, без чего невозможно существовать, я смогу вспомнить всё.

– Маги – это сборище никчёмных бездельников из богатых домов Илларии и Местифалии, – произнёс Ломпатри.

– Не сборище, а гильдия, – донёсся из одрины голос коневода.

– Закич! – прикрикнул на него рыцарь. – Отправлялся бы ты за конями ходить, а не в перёд господ в бане сидеть.

– Да коль затоплена! – спорил Закич. – Остынет ведь, пока вы тут лясы точите. А мне после этой заварухи и врачевания выживших, ой как охота помыться!

– Старый Мирафим всегда говорил, что неважно, кто в конце окажется прав – маги или жрецы. Стремление к неведомому обеих братий должно служить на благо людям, – сказал Бедагост.

– Тогда твой Мирафим ещё глупее, чем я о нём разумел, – фыркнул Ломпатри.

– Пока ты, господин рыцарь о нём думал, я читал его труд «Размышления о перенаправлении солнечных лучей», – снова заговорил Закич.

– Закич! – рявкнул Ломпатри.

– Хотите, я его стукну? – спросил Вандегриф. Но Ломпатри как-то странно посмотрел на своего черноволосого товарища.

– У господина Ломпатри, из благородной провинции с благородным вином, особое отношение к простолюдинам, – язвительно заметил Закич.

– Не надо его бить, – спокойно ответил Ломпатри.

– Вот-вот, – снова отозвался Закич. – Не поднимай бич на кормящих тебя.

В горнице повисла тишина. Ломпатри, Вандегриф, Закич и Воська, как и все, кто бывал в Атарии, ни раз слышали прозвище Бич Кормящих. Эта странная кличка, стараниями провокаторов, стала для рыцаря Ломпатри вторым именем. Даже другое имя – Белый Единорог – доставшееся Ломпатри тяжёлой кровью на полях сражений за короля, не смогло заменить ему в народе эту нелицеприятную кличку. И даже стяг, с изображением белого единорога заставлял крестьян перешёптываться не о великом генерале последней войны, а о терзателе и мучителе людей.

Никто ничего не говорил достаточно долго. Наконец, Вандегриф закончил чистить мизерикорд и стал выводить кончиком клинка рисунки на залитой воском столешнице.

– Разбойники увели семь чад, – начал черноволосый рыцарь. – Ни восемь, ни шесть, а ровно семь. Они не взяли мужиков, которых можно использовать на тяжёлых работах в штольнях. Они не надругались над девушками и женщинами. Бандиты выбрали детей, одну девку, и забрали их с собой. Для разбойников – это не просто рабы. Это особый груз. И уважаемый всеми господин Ломпатри, в прошлом генерал королевского войска, стяжавший славу на ратных полях всего Троецарствия, считает, что в деревне есть кто-то, кто помог бандитам осуществить подобный план.

Воська поднёс рыцарям по чашке с брагой.

– Пойди в общий дом, Воська, – сказал ему Ломпатри. – Найдёшь там мой кафтан. Принеси мне как есть. Не чисти, не зашивай. Немедленно!

Воська откланялся и вышел прочь.

– Мы люди бедные… – снова начал староста Бедагост, но не успел продолжить: Ломпатри выхватил у Вандегрифа мизерикорд, подскочил к старику, схватил его за грудки и приставил острый клинок к горлу.

– Ты не бедный старик! – закричал он. – Ты трус и обманщик. Они вели с тобой переговоры. Ты сдал им детей. А когда увидел, что появилась парочка рыцарей на горизонте, решил стравить нас. Когда бы мы перерезали друг другу глотки, ты бы забрал с поля боя своих детей, а нас и в могилы бы не положил.

Староста, вначале испугавшийся, вдруг нахмурился. Глаза у него загорелись блеском слёз, а морщинистое лицо покраснело.

– Не положил бы! – гневно ответил Бедагост. – Завтра утром на нашем погосте на две могилы больше будет! И всё из-за вашей пирушки! Мы не воины! Разбойники перебили бы всех в деревне и всё равно забрали бы то, за чем пришли. И вы бы сейчас не в деревне сидели, а среди головёшек, пожарищ и печных труб под открытым небом. А наши головы, насаженные на копья, смотрели бы на вас с околицы! Всю деревню загубить или откупиться несколькими детьми? Хорош выбор для старика, который уже не каждый день из дому нос кажет, всё сидит у пенат, смерти ждёт. Но в могилу я бы тебя не положил, потому что ты не лучше этих разбойников. Думаешь, я с ними закодычничал? А я скажу, что это, может быть, и ты сам их на нас навёл. Уж больно скоро ты появился опосля этого происшествия. Я хоть и слеповат, но вижу более тебя, великий воитель.

Ломпатри припёр старика к стенке и приготовился вонзить ему в шею холодную сталь.

– Ты сидишь, – продолжал староста, – пьёшь нашу брагу, ешь нашу снедь в то время, как над нашими детьми издеваются, молодую жену Молнезара обесчещивают. И с каждым часом это горе крепчает. И жизнь каждого в Степках пропитывается этим горем. А ты «давишь муху» второй день, улыбаешься и называешь себя благородным рыцарем! Что это – честь? Пустая болтовня! Скажи прямо, что твоя честь? Где её потрогать? Где увидеть? И убери свой меч!

– Честь в крови! – ответил Ломпатри, припав к старику так близко, что тот почувствовал кислое от браги дыхание рыцаря.

В этот миг дверь хлопнула, и в горнице оказался Воська. В руках он держал изорванный кафтан Ломпатри. Рыцарь подошёл к слуге и достал из внутреннего кармана своего парадного одеяния латунный футляр – указ короля Хорада о возвращении Ломпатри всех титулов и наделов.

– Вот где честь! – сказал Ломпатри старику, и спрятал указ за пазуху. – Воська, кафтан зашить и отстирать!

Воська снова откланялся и поспешил в одрину. Ломпатри с минуту смотрел прямо на Бедагоста, который так и стоял у стены, будто бы рыцарь продолжал держать его за грудки.

– Живы ваши дети, – буркнул наконец Ломпатри, и сел на лавку между дверью и догорающим каганцом. – Я их вам верну. Завтра уйдём и приведём тебе детей, девушку и того, кто их похитил.

– Но бандиты могут придти отомстить за тех, кого ты убил сегодня.

– Бандиты не мстят. У них каждый сам за себя. А вот этого главаря убивать ещё рано. Живым от него больше пользы.

– Не зря я его подлатал, – заметил Закич из соседней комнаты. – Многовато для одного дня! Сначала малец этот Молнезар с шишкой на голове, потом этот ваш главарь. А ведь мне ещё перевязку зверушке делать!

– Не сильно его деревенские? – спросил Ломпатри.

– Насилу усмирил! И упёртые эти степковые! Посадили его в погреб. Караулят, – отвечал Закич.

– Старик, – продолжил Ломпатри, обращаясь к Бедагосту, – предупреди своих, чтобы не трогали беспалого. Он нас ещё к своему хозяину отвести должен.

– Нет, нет! Только не к нему! – со страхом в голосе проговорил Бедагост. – Только не к магу! Не надо с ним связываться! Это погибель! Я слышал, на что способно это чудовище. Идёт слух, что он настолько ужасен, что его никто не охраняет, и при этом ни один из бандитов не смеет на него напасть. А ведь среди бандитов подобное – обычно дело.

– Бедагост, – начал Вандегриф, подойдя к двери и готовясь выпроводить старосту в сени, – господин Ломпатри победил во множественных сражениях. С ним я – верный правому делу рыцарь. С нами добрые друзья. И говорят, рыцарь Гвадемальд с войском скоро вернётся. Этот жалкий человечишка не запугает нас своими фокусами!

– Но это не человечишка! – с полными страхами глазами заметил Бедагост, открывая дверь. Из сеней дунул холодный ветер, затушив каганец и даже стоящие на столе у противоположной стены свечи. Рыцарям и старику стало не по себе. Я почувствовал это по тому, как они смотрели друг на друга. Света из прикрытой печи хватало, чтобы разглядеть очертания их лиц. – Побёг я, побёг! – затараторил староста и скрылся в темноте.

– Ладно, – нарушил молчание Закич, встав с постели и войдя в горницу. – Что греха таить? Ломпатри, извини меня за эти речи о биче и о кормящих. Тёмные меня попутали. Кровь, смерть. В бане тёр себе руки долго. Тёр, что есть мочи. До крови, думал кожу сотру. Никак отмыться не мог от этого пира. До сих пор перед глазами половые доски в крови. Извини, господин. Ну или хоть прости, коль сможешь!

– Извиняю, Закич. А теперь и нам в баню можно.

– И я схожу, – ответил Закич. – Наперво зверушке перевязочку, а опосля к вам; ещё разок искупаться!

– Коневод! – осадил его Ломпатри за то, что обзывает благородного сказочного господина.

– Всё, всё! Молчу! – ответил Закич и прошёл со мною через одрину в дальнюю комнату, где Воська уже зажёг несколько лучин. Там Закич снял с меня старую повязку. Прямо у меня за спиной, за тонкой деревянной стенкой находились сени. Было слышно, как Ломпатри и Вандегриф выпроваживали Бедагоста.

– Синий вереск, – сказал мне Закич, разворачивая маленький кулёк и выкладывая его содержимое на новую повязку. Опять будет жечь.

– Вы видели это? – донёсся из-за стены голос Вандегрифа. Рыцарь старался говорить шёпотом, но его сильный бас доносился и сюда, за тоненькую стенку. Закич прислушался.

– Что именно? – спросил его Ломпатри.

– Тусветный поймал стрелу, – загадочно произнёс Вандегриф.

– Поймал. Но я бы посоветовал вам пересмотреть своё отношение к этому существу.