Текст книги "Каменный пояс, 1981"

Автор книги: Алексей Горбачев

ПАМЯТНЫЕ ДАТЫ

Николай Гребнев
ПЕСНИ ГЕРОЯ

Едва ли не весь мир знает имя оренбуржца, поэта, Героя Советского Союза, лауреата Ленинской премии Мусы Джалиля, которому в 1981 году исполнилось бы семьдесят пять лет. Мы восхищаемся его жизнью и подвигом, мы читаем его стихи, его именем названы улицы, театры, пароходы. Но мы знаем, что подвиг Мусы Джалиля не был подвигом отчаянного одиночки. Рядом были соратники и друзья, разделившие с ним трудности борьбы в самом центре фашистской империи.

Фашисты не сомневались, что каковы бы ни были идейные убеждения этих людей, они купят себе жизнь и относительную свободу ценой предательства. Но эти люди жили не по фашистским меркам и представлениям.

В донесении одного из фашистских шефов по начальству, датированном 3 августа 1943 года, с тревогой отмечалось:

«Уже более трех месяцев работают они в газете, но до сих пор не написали ни одной пропагандистской статьи против большевизма… Наши старания включить их в активную работу и побудить их написать антибольшевистские статьи не имели успеха и встречали даже открытое сопротивление».

Абдулла Алиш – один из этих героев. Он родился в 1908 году, в 1941-м – окончил Казанский педагогический институт. В 1931 году опубликовал сборник рассказов «Знамя пионерского отряда». Его повесть «У Светлого озера» (1933), сборники рассказов «Волны» (1934) и «Клятва» (1935), сборники стихов «Вдвоем с Ильгизом» (1940) и «Мой брат» (1940) занимают значительное место в татарской детской литературе. Книга Алиша «Мамины сказки» (1940) не раз переиздавалась на русском языке.

Часто писатели начинают свой творческий путь со стихов. Путь Абдуллы Алиша сложился иначе. Он зарекомендовал себя вначале как прозаик. А жизнь в фашистских застенках сделала его поэтом, у которого не было иных песен, кроме лебединых.

Блокнот Алиша так же, как и «Моабитская тетрадь» Джалиля, кочевал по разным странам, побывал во многих руках перед тем, как попал на родину поэта. Я не сомневаюсь, что и другие стихи Абдуллы Алиша, его записи и свидетельства очевидцев будут опубликованы и послужат материалом и вдохновением для многих хороших книг. Покуда же предлагается читателям подборка стихотворений, которые я перевел с татарского на русский язык.

Абдулла Алиш
СТИХИ

 
Опять в груди тревожно сердце сжалось,
Печалью безысходной я грешу,
Но если буря в мире разыгралась,
Как не шуметь, не гнуться камышу?
 
 
Сгустилась мгла, и ныне в отдаленье
От мест, где первый я встречал восход,
Берет меня неволя в окруженье,
Беда моя дыхнуть мне не дает.
 
 
О родина, ты далеко осталась,
И все ж надежда в свете золотом,
Верней, ее оставшаяся малость
Является мне в облике твоем!
 
 
Вдыхал я аромат твой, край священный,
Но счастья я не понимал подчас.
Так мы не понимаем жизни цену,
Покуда смерть не окликает нас!
 

 
Я слышу: что ни утро надо мной,
Над крышами домов чужого края,
Как добрый вестник из страны родной,
Летишь ты, гул недолгий оставляя.
 
 
Но скинув груз и полетев назад,
Возьми меня в полет свой беспредельный.
Я, ослабевший, легче во сто крат,
Чем сброшенный тобою груз смертельный.
 
 
Возьми меня, чтоб я к тебе прильнул,
Чтоб взвился в небо – и прощай, чужбина.
Чтоб слился твоего мотора гул
С моим сердцебиеньем воедино.
 
 
Захочешь – сбрось в проклятой стороне,
Недоброй смертью недругов карая.
Ведь сила гнева, что кипит во мне,
Не меньшая, чем сила бомб взрывная.
 
 
Ты сбрось меня у вражьих переправ
Или в родимый край возьми с собою,
Чтоб победить, сначала путь начав,
Или погибнуть с честью в громе боя!
 
 
Нет счастья бо́льшего, чем сознавать,
Что можешь ты единственную малость —
Жизнь или то, что от нее осталось,
За родину любимую отдать!
 

 
Вокруг грохочет битва, мир в огне,
Чужая воля надо мной и сила,
Мне мысль: какою смерть придет ко мне —
Доселе в голову не приходила!
 
 
Хоть все равно, какого ждать конца,
Гадаю я, что мне судьба готовит.
Быть может заостренный грамм свинца
Вдруг просвистит и сердце остановит!
 
 
Не раз вступала смерть в свои права
И медлила, чтобы меня помучить
Там, в лагерях, где вешняя трава
Была густа за проволокой колючей.
 
 
Неведомо, что станется со мной,
Какую муку мне судьба пророчит,
Но смерть уже – я слышу – за спиной,
Она стоит, смеясь, и косу точит.
 
 
Когда ж определит она мне срок?
Свой явит лик сейчас или помедля?
Собьет меня волна взрывная с ног,
Иль ближе к небесам поднимет петля?
 
 
Иль голодом меня задушит плен,
Или умру от той премудрой штуки,
Которую папаша Гильотен
Придумал, будучи не чужд науке.
 
 
Пусть, выбирая вариант любой,
Приходит смерть, кичась своею силой.
Что б ни было, рожденные борьбой,
Мы, до конца борясь, сойдем в могилы.
 
 
Коль надо умирать, не все ль равно,
Какою смертью свалены мы будем.
И все-таки не каждому дано
Так умирать, как подобает людям.
 
 
Не мало строк написано о нас,
Их в папках подошьют, в архивы сложат,
И вы, друзья, узнаете в свой час
О наших муках и делах, быть может.
 
 
Мы и в неволе все равно – в бою.
Что б ни случилось, смерть мы встретим смело.
И, жизнь отдав за родину свою,
Погибнем за ее святое дело!
 

 
– Живи в светлейшем из краев земли,
Весь век в раю блаженствуй, небожитель!
– Нет рая мне от родины вдали,
Прошу, в родимый край меня верните!
 
 
– Живи, как царь, ты, что живешь, как раб,
А родина в неволе пусть томится!
– Чтоб родина свободною была б,
Меня оставьте здесь, в моей темнице!
 
 
– Красавиц видишь? Каждая нежна,
Как шах, ты властен выбирать любую!
– Но изо всех красавиц мне нужна
Лишь та, что слезы льет, по мне тоскуя!
 
 
– Все золото бери себе тотчас!
– О вы, глупцы, зачем мне блестки эти?
Родимый край и те, кто любит нас, —
Единственные ценности на свете!
 

 
Втекает мгла сквозь грязное стекло,
На воле ветви желты, листьев мало.
Ужель всего три осени прошло?
Мне кажется, лет десять миновало.
 
 
Три года! Более чем тыща дней
Прошли унылой чередой, и ныне
Я третий праздник родины своей
В бездействии встречаю на чужбине.
 
 
Сильней чем в день обычный третий раз
Болит моя душа и ноют раны,
Но закрываю я глаза сейчас
И вижу близких… пенятся стаканы…
 
 
Что б ни было со мною, все пройдет,
Я верую, что все минуют беды,
И тот четвертый праздник через год
Сольется с первым праздником победы.
 

 
Ты некогда смеялась детской шутке,
А ныне свой печальный прячешь взгляд,
Завидуя порою даже утке,
Идущей с дружным выводком утят.
 
 
Внушавшие и радость и тревогу,
Где сыновья твои, богатыри?
С надеждою ты смотришь на дорогу.
Не надо – на дорогу не смотри!
 
 
Но ты глядишь, ты веришь в возвращенье.
Который день уже, который год
В кладовке прошлогоднее варенье,
Для них тобою сваренное, ждет.
 
 
Не веришь ты, что к нам судьба сурова,
Что перед нами все – черным-черно,
Ты письма перечитываешь снова,
Хотя на память знаешь их давно!
 
 
Идет весна, цветут поля и села,
А следом летние приходят дни,
Щебечут птицы и кружатся пчелы,
Тебя одну не радуют они.
 
 
Из трех сердец мое лишь сердце бьется,
Но для тебя мы все еще в живых,
Ты думаешь: ужели не вернется
К тебе хотя б один из нас троих?
 
 
Не жди нас.
                  Вести из краев туманных
Не долетают до страны земной.
Нам суждено в могилах безымянных
Лежать вдали от стороны родной.
 

 
Полна своих печалей и забот,
Лишь в темноте быстра и легкокрыла,
Страдает мышь летучая и ждет,
Чтоб день прошел, чтоб землю тень покрыла!
 
 
Но, сколько помню, в прошлые года,
Хотя порою жарким было лето,
Подобно этой мыши, никогда
Не избегал я солнечного света.
 
 
И что б мне ни готовил новый день,
Я говорю и ныне: «Здравствуй, солнце!
Своим теплом рассей сплошную тень,
Пройдя сквозь щель тюремного оконца!
 
 
Мелькни на миг в моей сплошной ночи,
Рассей мои тревоги и печали.
Как руки братьев, протяни лучи,
Что нынче в отчем крае побывали».
 

Алмазу и Айвазу

 
Вдали отсюда, в тихой стороне,
Которую я позабыть не в силах,
Как две руки, принадлежащих мне,
Есть у меня два сына, сына милых.
 
 
И пусть прервется вскоре жизнь моя,
Я знаю: как бессмертье и продленье,
Останутся на свете сыновья —
Мой слух былой, мое былое зренье.
 
 
Я не прошу иную благодать.
Мне б только знать, что суждено им выжить,
И то, что я не видел, – увидать,
Услышать то, что я не мог услышать.
 
 
И в час, когда я буду слеп и глух,
И щеки ночь покроет смертным мелом,
Останутся глаза мои и слух,
И руки, вечно занятые делом.
 

Леонид Большаков
ЗАПРОС ИЛЬИЧА

Оренбургскому краеведческому музею в 1981 году исполняется сто пятьдесят лет. Поздравляя один из старейших музеев России со славным юбилеем, мы предлагаем читателю заметки писателя Леонида Большакова, посвященные Лениниане музея в Оренбурге.

Макет буровой установки… У основания «музейной вышки» – раскрытый том Ленина…

Между двумя этими экспонатами взаимосвязь теснейшая.

1

Пятьдесят первый том Полного собрания сочинений В. И. Ленина – это письма, записки, телеграммы, телефонограммы, написанные или продиктованные Ильичем с июля 1919 по ноябрь 1920 года.

Шла гражданская война. Объединившись, белогвардейцы и иностранные интервенты бросали против молодой Советской республики новые и новые силы. Страна переживала один из самых тяжелых периодов своей истории.

Ленин был душой гигантской работы партии по организации обороны республики, разгрома врага. И в то же время он смотрел далеко вперед, в завтрашний день страны.

Читая страницу за страницей, я задержался на письме под номером 86. Это было официальное обращение к заместителю председателя ВСНХ.

Пересказывать не стану. Приведу его полностью.

«30.IX.1919 г.

т. Ломову

или Милютину

Зам. председателя ВСНХ

т. Ломов! Прошу направить в соответствующий отдел

1) прилагаемую бумагу с поручением мне ответить, ч т о  и м е н н о  с д е л а н о  в этой области;

2) запрос: что сделано для утилизации нефти, имеющейся (по словам Калинина) в  7 0  в е р с т а х  о т  О р е н б у р г а.

С тов. приветом В. Ульянов (Ленин)».

Ленин спрашивал об оренбургской нефти. Той, что в 70 верстах от Оренбурга… Ни читать, ни слышать о таком факте ранее не приходилось.

2

Примечание к письму, отысканное в конце того же тома, ясности не внесло. Оно касалось только «прилагаемой бумаги» – иными словами, того, о чем шла речь в первом пункте ленинского письма. Комментаторы пояснили, что Ленин имел в виду докладную записку А. С. Соловьева «Ухтинская нефть», направленную ему 23 сентября 1919 года. Соловьев писал о нефти, обнаруженной на границе Усть-Сысольского уезда Вологодской губернии и Мезенского Архангельской. «Непрекращающаяся интенсивность выделения нефти, – отмечал автор докладной… заставляет думать, что те запасы, которые хранятся в недрах земли, должны быть очень грандиозны». Развивая мысль, геолог убеждал в возможностях «удобной транспортировки здешней нефти для ее широкого использования».

Нефтяная Ухта давно известна, о ней можно прочесть в энциклопедиях.

Относительно же ленинского запроса о нефти под Оренбургом из примечания не удалось извлечь ничего. Пункт второй никак не комментировался.

Единственным, что узнал еще дополнительно из того же тома и по поводу того же письма, было следующее: печаталось оно здесь по рукописи и не впервые…

Первая публикация состоялась в «Ленинском сборнике XXXIV», который увидел свет в 1942 году…

Может, оттого, что до нынешнего Полного собрания сочинений Ленина письмо печаталось только в изданном сравнительно небольшим тиражом сборнике, вышедшем к тому же в грозном, тревожном сорок втором, и не стало оно известным так широко, как некоторые другие ленинские документы, касающиеся Оренбурга.

3

– О письме слышу впервые, – ответил на мой вопрос начальник Оренбургского геологического управления, лауреат Государственной премии Илья Абрамович Шпильман. И тут же спросил: – В каком томе? На какой странице? О чем идет речь – не знаю, – признался он и добавил: – Я много занимался историей нефтяных разведок в крае, это мое кровное дело, моя, если хотите, стихия. Но о том, что Ленин занимался нашей нефтью…

Еще один звонок – на сей раз в объединение «Оренбургнефть». И та же заинтересованность.

– Страница 53-я? – переспрашивает главный инженер Валентин Иванович Кудинов. – Нашел. Читаю. Интереснейший документ… Просто выдающийся. Над ним нужно подумать. День-другой для размышления дадите?

– Дадим, конечно. И будем думать сами.

Страницы Оренбургской Ленинианы без этого ленинского письма представить себе уже невозможно.

4

О нефти, что есть неподалеку от Оренбурга, Владимир Ильич узнал от Калинина и на него же в своем запросе сослался.

Михаил Иванович только что вернулся из наших краев.

Семь дней, с 17 по 23 сентября, пробыл агитпоезд «Октябрьская революция» на территории Оренбуржья в его нынешних границах.

Бузулук – Сорочинск – Оренбург – Соль-Илецк – Оренбург – Покровка – Новосергиевск – Тоцкое – Бузулук… Таким был маршрут поезда по земле оренбургской. И каждый день до краев заполнялся делами. Повсюду проходили митинги, на которых выступал председатель ВЦИК. Не будет, казалось, конца беседам всесоюзного старосты с людьми: крестьянами, рабочими, красноармейцами, военнопленными. Допоздна продолжались совещания с партийными, советскими и военными работниками. Десятки учреждений, организаций, воинских частей подверглись глубокой, всесторонней проверке.

На всем пути следования поезда тысячи и тысячи людей встречали гостей из Москвы как посланцев Ильича: спрашивали и рассказывали, советовали и жаловались, делились наболевшим. Устами Калинина с ними говорила их родная, кровная власть, и они отзывались на ее нужды, сообща думали, как одолеть невзгоды.

Письмо датировано 30 сентября 1919 года. Агитпоезд к тому времени вернулся в Москву. Ленин уже беседовал с Калининым.

В поиск включались все новые люди: геологи и нефтяники, краеведы и архивисты.

Мне самому пришлось поднять чуть ли не все фонды губернского управления по топливу. Каждый документ, каждая страница переписки говорили об одном: напряженнейшем положении на топливном фронте.

«Положение Оренбурга в отношении топлива катастрофическое…»

«Нормы отпуска дров продолжают сокращаться…»

«Госпитали, лазареты, больницы почти не отапливаются…»

Меры предпринимали чрезвычайные: повсюду рассылали заготовителей, шли с обысками к тем, кто дрова и уголь прятал.

«Агентам по закупке нефти и керосина назначить высшие оклады по их должностям, выдавать суточные во время командировок и установить для них премии с доставленного пуда».

О нефти думали всего более. Нефть была эликсиром жизни. И каждый добытый пуд становился событием.

…«Акт. От председателя сельского Совета Лемешева принято 212 пудов нефти в обмен на такое же количество антрацита…»

Никаких указаний на то, что сельсовет, где председательствовал Лемешев, относится к другой губернии – дальней ли, ближней, но другой – в акте не было.

Возили нефть на телегах. Это говорило о многом. Не здесь ли надо искать разгадку?

«По словам Калинина…» Нет ли каких-то материалов о нефти в книге «М. Калинин в Оренбуржье»?

…На 116—117 страницах в докладе Калинина на заседании ВЦИК VI созыва об итогах поездок по РСФСР в поезде «Октябрьская революция» встретилось любопытное сообщение:

«В Оренбургской губернии можно наблюдать такое явление: крестьяне привозят откуда-то по две-три сотни пудов нефти, они берут ее из каких-то канав и сбывают в городе: на ней работают городские двигатели и мельницы. Бывает, что крестьяне привозят до трех тысяч пудов нефти».

Прямая перекличка с актом…

…Прокофий Корнеевич Десятерик, уважаемый в городе ветеран архивного строительства, готовя названную книгу, изучал материалы о поездке Калинина непосредственно в Государственном архиве Октябрьской революции в Москве. Сборник мог вместить лишь некоторую часть документов, многое в него не вошло.

Не вошло, но в память врезалось. Например, такое. Когда поезд останавливался на станциях Новосергиевская и Покровка, крестьяне ведрами приносили нефть для нужд состава, в котором ехал по России Михаил Иванович Калинин. Об этом, помнится Десятерику, писалось в поездной газете…

Этот-то факт, сообщенный краеведом, позволил поставить все на свои места. Районы поименованных станций и были теми, которые, находясь верстах в семидесяти от Оренбурга, давали надежду на то, что губерния, переживавшая топливный кризис, может получить нефть – свою, собственную нефть.

Ответ на ленинский запрос пока не найден. Он может отыскаться и в Москве, и в Оренбурге. Но достоверно известно: тогда «утилизация» могла состоять лишь в том, чтобы наиболее полно выявить источники нефти и как можно больше возить ее в города.

Разведки месторождений начались, когда власть Советов прочно встала на ноги. Геологи и пришедшие вслед за ними нефтяники решительно сказали: «Богатства огромны». Вся страна узнала о Бугуруслане. А сегодня… сегодня кладовых «черного золота» у нас много, охватили всю западную часть области и вплотную подошли к Оренбургу. Это поистине необозримое нефтяное море, на «берегах» которого – заводы по выработке нефтепродуктов, по производству продукции химии. Еще более грандиозно море газовое. И берет из него начало река, равной которой не было, – трансконтинентальный газопровод «Союз».

…Вот он, прямой комментарий к письму под номером 86 и самый желанный ответ на запрос Ильича.

* * *

Буровая вышка и раскрытый том Ленина…

Может ли что-то быть выразительнее этого символа оренбургской нови?

Леонид Большаков
ЛЕНИНЫМ ПОДНЯТЫЙ

Сноски в конце страницы набирают самым мелким шрифтом. Но внимательный читатель их не пропустит. Увидев звездочку в тексте – за словом ли, за строкой, он непременно переведет глаза вниз. Как не поинтересоваться, какая книга привлекла внимание автора, откуда почерпнуты приведенные им сведения, где тот источник, который – пусть крохотным ручейком – влился в огромное море, каким является истинное научное или литературное произведение?

Тем более – произведение Ильича.

1

Я читаю Ленина…

Название книги известно всем и каждому: «Развитие капитализма в России». Это изумительная книга. Изумительная по глубине анализа развития России после реформы 1861 года, по силе логической убежденности в неизбежности революции, по страстному, боевому темпераменту.

Не просто выдающийся теоретический труд – оружие необычайной взрывной силы. Оно, это оружие, сыграло решающую роль в борьбе со всем, что мешало распространению революционного марксизма на земле русской, что тормозило создание монолитной, могучей партии коммунистов.

Я читаю Ленина…

На каждой странице – цифры, таблицы, диаграммы. Сугубо деловой стиль – сдержанный, строгий. Но чем дальше продвигаешься по лестнице строк, тем большее волнение тебя охватывает, тем ярче разгорается воображение.

Музыка… вдохновенная музыка борьбы. Титанической борьбы, в которой Ленин, партия Ленина одержали полную и безраздельную победу…

Вспоминается история произведения.

Ильич начал его в 1896 году в петербургской тюрьме, а закончил тремя годами позднее – в сибирской ссылке. Сколько трудностей потребовалось преодолеть, чтобы сквозь тяжелые тюремные стены, сквозь тысячеверстные расстояния получить такое количество статистических справочников, материалов, книг, статей… Их было около шестисот, на многих языках. И каждый из этих источников прочитан, каждый – продуман и осмыслен, каждый – подвергнут скрупулезному анализу.

Я читаю Ленина…

Откуда, например, почерпнул Ильич вот эти сведения? Внизу страницы – ссылка на «Труды комиссии по исследованию кустарной промышленности». Тут же оценка:

«Бюджеты Карпова и Манохина …выгодно отличаются тем, что характеризуют отдельные группы крестьян».

Сведения, выписанные из статей некоего Карпова, – и в следующих разделах, главах, частях ленинской книги. И вдруг мне вспомнились кем-то мимолетно оброненные слова:

– Ленин в «Развитии капитализма» раз двадцать ссылается на Карпова. А Карпов-то жил у нас, в Оренбурге!

Кем это было сказано – теперь, пожалуй, уже не припомнить. Но разве в том дело? Дело – в Карпове. И узнать о нем хотелось больше.

«Записал А. Карпов…»

Передо мною – очень интересная книга. Называется она: «Народная поэзия Горьковской области». Сборник вышел несколько лет тому назад в Горьком. Составитель его – доцент В. Потявин – отобрал лучшие образцы дореволюционного и советского фольклора Поволжья. Под многими песнями, опубликованными в книге, значится: «Записал А. Карпов».

 
Как по городу по Астрахани
Тут ходил, гулял незнамый человек,
В черном бархатном кафтане,
Нараспашку рукава.
Свой персидский кушачок
В правой руке несет,
Черну шляпу с позументом
На левом ухе несет.
С гренадерами, с офицерами
Не кланяется, идет.
Увидал ли молодца
Губернатор со крыльца,
Посылал губернатор
Слугу верную свою:
– Ты, слуга ли моя верная,
Поди-ка, приведи:
Что за шельма за такой.
Привели молодца
К губернатору на крыльцо.
Как выходит губернатор на глаза,
Стал выспрашивать его:
– Уж ты чей такой, откуда, молодец?
Ты не с Низу ль иль не с Дону казачок?
– Я не с Низу и не с Дону казачок —
Проявился Стеньки Разина сынок.
Ожидай-ка, губернатор,
Моего батюшку в гости к себе!
 

Вот это замах… Лихая, смелая песня!

«Записал А. Карпов в 1875 году…»

И человеком записана она отважным. Не менее отважным, чем сочинители, которые за нее, быть может, ушли в свое время на каторгу. Собиратель знал, в каких муках рождал народ свои песни, чего стоило слово, противное властям. Записав песню-стон солдат:

 
…Нам и так-то, солдатам,
В службе тошно.
Нас загнал православный царь,
Загнал он нас в ину землю…
 

фольклорист взял себе на заметку: «Говорят, что за эту песню солдаты-песенники были сосланы в «Камчатку». Не мог ждать благоволения «власть предержащих» и он сам. Но Карпов не страшился преследований.

В статье составителя, которая сопровождает этот сборник, сообщается, что Карповым было собрано более пятисот песен. Пятьсот!.. Но света они так и не увидели.

Только в наше время с рукописей сняты «семь замков» и сметена пыль десятилетий. Песни возвращаются народу – их творцу. И сколько раз, читая их, вспомним мы с благодарностью еще недавно незнакомого нам собирателя.

В этих песнях – душа и кровь людская. В них душа самого Карпова. Такая же светлая, чистая, отзывчивая, как хорошая песня…

2

Песня и… статистика? Это кажется несовместимым. Но Карпов так не считал. Не считал потому, что оба его призвания брали начало из одного источника – любви к людям.

Экономические статьи Карпова называются весьма прозаически, например: «Сапожный промысел в северо-восточной части Арзамасского уезда и в смежной с нею части Нижегородского уезда». Здесь нет ни ярких портретов, ни бытовых сцен, ни сюжетных поворотов. Цифры, цифры… Но цифры не приукрашенные – достоверные, подлинные. Правдивые цифры, которые подводили к правдивым выводам.

Например, о том, что в деревне царит великая рознь между богатеями и бедняками, что из богатых крестьян здесь образуется «такая сила, которую бедным людям сломить трудно». Это слова Карпова. Но не все, далеко не все мог осмыслить правильно он сам. Впервые и по-настоящему глубоко в карповскую статистику проник Ленин.

Проник – и оценил.

Помните слова из сноски: «Бюджеты Карпова… выгодно отличаются…» Дело оказалось в том, что этим экономистом, в отличие от множества других, более ученых и куда более знаменитых, был применен принципиально новый подход к изучению материала. Карпов отказался от выведения некоего «статистического среднего» по уезду, занялся изучением отдельных типов крестьянских хозяйств, отдельных промыслов.

Таким цифрам нельзя было не поверить. И Ленин выписывает в свою тюремную камеру одну карповскую статью за другой, ссылается на почерпнутые из них сведения то там, то здесь – десятки раз.

Рождаются выводы – о разложении крестьянского земледелия, о возникновении крестьянской буржуазии, о появлении сельского пролетариата. Выводы, которые перечеркивали теории народников, прокладывали путь революционному марксизму.

…Но кем все-таки был этот человек?

3

И под теми, которые недавно напечатаны, и под сотнями других песен, хранимых ныне в Горьковском областном архиве, стоит одна и та же пометка: «Записано в с. Кириловке». В этом селе он родился. Ценой больших усилий удалось сыну бедного крестьянина пробить себе путь к знаниям. Но и в годы ученья в Арзамасском уездном училище, и в бытность гимназистом в Нижнем Новгороде, и позднее, студентом Казанского ветеринарного института, Андрей Карпов жил мыслями, чувствами, заботами своей семьи, своего бедняцкого класса.

Любовь к народу вдохновила его на кропотливейший труд по собиранию устного народного творчества. Трудно поверить, но это факт: большинство из пятисот песен записано Карповым в семнадцать-восемнадцать лет. Впрочем, те исследования нижегородской экономики, которыми пользовался Ленин, тоже были выполнены совсем молодым человеком. Совсем молодым… Да ведь и умер он всего двадцати восьми лет от роду!.. Это произошло на пятом году его жизни в Оренбургской губернии.

Я листаю дело № 467 Оренбургского губернского правления. На обложке название: «О службе ветеринарного помощника в г. Орске Карпова». На девяноста четырех листах – четыре года жизни деятельного и умного человека.

В Оренбургскую губернию Андрей Васильевич был прислан весной 1881 года – сразу по окончании Казанского ветеринарного института. Первое, с чем сталкиваешься, знакомясь с архивным делом, – это чувство беспокойства вновь назначенного врача Орского скотопрогонного пункта в связи с никудышней постановкой ветеринарной помощи. И тут же: «Крайне нуждаюсь». Нужда, в которой он родился, приехала с ним и на новое место жительства. Но не о собственном благополучии печется этот человек прежде всего. Вокруг – чума, сибирская язва, другие страшные болезни.

«В зимнее время, когда у меня нет никакого относящегося прямо до моей должности дела, я могу отправляться в уезд для прекращения повальных болезней», – пишет Карпов начальству. Для этого, по его словам, требуется лишь одно: чтобы врачебное отделение нашло возможным «устроить… бесплатные проезды».

Как ни странно, воодушевления это предложение не вызвало. И все-таки, несмотря ни на что, Карпова видели то в Ильинском, то в Губерле, то на Орловском хуторе. Самозабвенно, горячо бросался он в новые схватки – с мором, эпидемиями, гибелью скота. При этом Андрей Васильевич не щадил себя, своего здоровья. Обострение суставного ревматизма… Воспаление печени… Туберкулез… Но кому до этого дело!

А сколько горьких раздумий, сколько возмущения рождает казенно-пренебрежительная резолюция на письме Карпова с просьбой предоставить ему месячный отпуск для лечения в казанской клинике: «Подайте прошение об увольнении в отпуск, приложив две марки 60-копеечные»… А чего стоит конфиденциальное письмо губернского врачебного инспектора Ушакова? «Служебная деятельность ветеринара Карпова не отличается точностью исполнения требований не только местной полиции, но даже распоряжений местного начальства…» И это – о человеке, который всего себя, без остатка, отдавал делу!

Словам чиновника Ушакова веры было больше, чем делам «человека без положения» Карпова. Деятельность его в Орске, в конце концов, сочли нежелательной. Последовал приказ о перемещении в Оренбург, дабы он «находился под непосредственным наблюдением губернского медицинского начальства». Но служба в Оренбурге оказалась и вовсе недолгой. Вконец подорванное здоровье привело Андрея Васильевича в палату губернской больницы, а оттуда – на кладбище.

Медицинское начальство смерть Карпова поразила весьма. Нет, не оттого, что умер талантливый человек и было ему всего двадцать восемь. Поразила по другой причине: как же, ведь он… не отчитался в расходовании полученного аванса! Слов утешения молодой вдове ветеринарного врача (они поженились в Орске, в 1883-м) у чиновников ветеринарного ведомства не нашлось. Зато в изыскании путей покрыть задолженность покойного – двадцать рублей! – они проявили поистине колоссальную прыть. Запросы были разосланы всюду, где Карпов жил или бывал. Но ответы приходили однотипные: «имения и капиталов, принадлежащих ветеринару Карпову, как в Орске, так и в уезде его, не найдено»… «Не оказалось»… «Не разыскано»… «Не обнаружено»…

И заключительный документ: «Ветеринар Карпов отчета в расходе аванса не представил и 6 мая 1885 года умер, причем по розыску имущества у него никакого не оказалось».

Невдомек было оренбургским губернским властям, какое бесценное богатство оставил людям Андрей Васильевич Карпов.

Он закладывал его сызмала и умножал до последнего своего часа, до последнего вздоха. То богатство, которое смог оценить лишь Владимир Ильич Ленин…

* * *

Лениным прославленный Карпов остается с нами. Собранные им материалы сейчас в экспозициях музея Горького. А единственное известное его изображение – рисунок, выполненный на основе полустертой, ветхой фотографии – появилось недавно на стендах музеев в Орске и Оренбурге.

…– Это кто?

– Человек из книги Ильича.

Звучит гордо!