Текст книги "Каменный пояс, 1981"

Автор книги: Алексей Горбачев

«Вот ведь какая сложная штука жизнь», – думал Карло. Мог ли он предполагать, когда подростком помогал итальянским партизанам в горах разыскивать тайные тропы, был связным и переносил оружие, что минет не один десяток лет, и он, став взрослым, встретится с русскими, принесшими миру освобождение от фашизма. Встретится вот в таких обстоятельствах, и они, бывшие фронтовики, будут ободрять его: «Держись, Карло, где наша не пропадала!». И он, отвечая на сильные, теплые рукопожатия, вдруг почувствует себя своим среди них, и это чувство уже не исчезнет, останется с ним как великий дар нелегкой и счастливой его судьбы.

…Тихим вечером мы беседуем с Карло и его женой во дворе Научно-исследовательского института экспериментальной и клинической ортопедии и травматологии. Пышным белым букетом распустилось черемуховое дерево и горьковатым, чуть тревожным запахом наполняет воздух.

– Карло, когда вы собирались сюда, вас пугали Курганом, Сибирью, советовали снова лечиться в других странах?

– Да, меня оперировали семь раз, лечение стоило безумно дорого, а я оставался инвалидом. Мне, конечно, трудно было представить, что кто-то способен облегчить мою участь. В это надо было сначала поверить.

– Первым вас убеждает Юрий Сенкевич, потом вы вместе с ним летите в Курган, знакомитесь с доктором Илизаровым и его институтом?

– Все было так. Сейчас прошло немало времени, и я многое увидел своими глазами, пережил, поэтому хочу добавить кое-что и хочу, чтобы меня хорошо поняли.

Карло волнуется, то говорит торопливо, то замолкает, подыскивая самые образные слова, сравнения, чутко слушает переводчика, журналиста АПН Александра Бандерского, стараясь в интонациях пока незнакомой русской речи уловить переживаемое им состояние. И продолжает снова:

– Есть совершенно принципиальное отличие в методах лечения зарубежных и советских врачей, в их отношениях с больными. Наши врачи стоят далеко от больных, от народа, у них даже есть прозвище «бароны». Всюду, где я лечился, я спал хорошо – на ночь мне давали наркотики. Там чуть пожаловался на боль – сразу суют таблетки: успокойся и отвяжись.

Здесь врачи предпочитают, чтобы пациенты сами справлялись со своими жалобами и болями. Это очень правильно, потому что человек должен понять себя в боли и страдании и преодолеть их. Не ждать чуда, а бороться. У вас я впервые ощутил себя соучастником врача, помогающим преодолеть недуг. Наши медики используют не только научные методы, но также и человечность, а это для больного, понятно, совсем немаловажно.

– Вы говорили Карло, что поверили доктору Илизарову и его методам лечения?

– Здесь каждый день больные видят результаты: еще вчера был на костылях, а сегодня без них. Надежда на успех – все пронизано этим, чувства и настроения людей и по-моему даже воздух. Я приехал, потому что поверил доктору Илизарову. Меня привела сюда не только моя собственная болезнь, а еще и желание быть примером для итальянских врачей в освоении новых методов лечения. Политическая напряженность в мире воздвигает стены между людьми и государствами. Я глубоко убежден, что метод Илизарова тоже способен разрушать преграды к взаимопониманию и дружбе.

– Итальянские ученые и практики давно интересуются методами Илизарова. Вы знаете о переписке его с профессором Монтичелли. Вот и ученик Монтичелли, доктор Спинелли из клиники Римского университета, специализируется сейчас здесь.

– Доктор Спинелли приобрел много новых знаний от советского коллеги. Но лично я думаю, что самой лучшей пропагандой новых методов лечения и живым примером этого будем Микель, Роберто и я, излеченные в Кургане доктором Илизаровым и его помощниками.

Микель и Роберто, юные его соотечественники, вместе с советскими и зарубежными сверстниками были возле Карло во время нашей беседы и, что называется, ели его глазами, ожидая обещанный кинофильм. Много прекрасных фильмов о своих путешествиях привез Карло в Курган. Он показывал их с удовольствием во многих организациях города, на туристском слете и в пионерских лагерях. Сегодня он будет демонстрировать фильм для медицинских работников и пациентов клиники. В конференц-зале института уж нет свободных мест. Добровольных помощников – донести тяжелую сумку с кинолентами – множество. Восторженные детские голоса, раздающиеся в ожидании необыкновенных чудес, придают вечеру в клинике атмосферу радости и праздника. И снова плывет в океане хрупкая тростниковая ладья, а Карло говорит:

– «Ра» – это вроде бы весь наш мир в миниатюре. Земля ведь тоже как одна большая лодка, на которой плывет в будущее человечество, и от нас самих зависит судьба нашего плавания.

В институте лечатся люди из разных стран, и Карло обращается к ним с этими простыми и очень понятными словами. Ему, объездившему весь мир и много видевшему, хочется всем передать свою тревогу и свою любовь к людям. Он говорит:

– Мне кажется, что все советские люди связаны между собой какими-то необыкновенными связями. Мне доводилось бывать в разных государствах, о Советском Союзе скажу, что это самое великое общество людей нашего времени. Я это хорошо познал. Даже не вдаваясь в политику, экономику, социальные проблемы. Достаточно сказать о ваших детях. Они не только дети своих родителей, а дети общества, которое заботится о них.

На празднике искусств в Юргамышском районе нашей области, где побывал Карло, он увидел, что перед сельскими жителями давали концерт ведущие артисты различных республик страны, и никак не мог подсчитать, сколько бы это стоило, если бы на его родине профессиональные актеры задумали подобное.

– Нет, у нас это невозможно, – вздохнул он, – это просто несбыточно. У вас искусство действительно принадлежит народу.

В репортерском блокноте Карло делает бесконечные записи и пометки, записал он и впечатления от праздника искусств. Много собрано материала для будущей книги о Советском Союзе, которую они пишут вместе с Юрием Сенкевичем. Уже готов первый вариант литературного текста, отснято множество великолепных цветных слайдов. Крупнейшие иллюстрированные итальянские журналы публикуют их.

– Карло, – спрашиваю его при пашей последней встрече, – в вашей книге будут и страницы, посвященные Зауралью?

– С этого я и начал свою книгу. В ней будет много встреч с Зауральем и его людьми. Но в центре, естественно, институт, где работает профессор Илизаров. Здесь я увидел мальчиков и девочек, которые не ходили со дня своего рождения и сделали первые шаги. Здесь много людских страданий, но даже в боли здесь живет надежда. Нигде я не видал больных, так уверенных в излечении. И если сказать одним словом, что такое клиника доктора Илизарова, я скажу, что это – надежда. Сам профессор Илизаров представляется мне капитаном, а его институт – большим кораблем, уверенно плывущим в будущее.

…Карло Маури улетал из Кургана на родину июльским воскресным днем. А в субботу он попросил лауреата Ленинской премии профессора Гавриила Абрамовича Илизарова прийти с ним на площадь имени Владимира Ильича Ленина.

Аппарат с больной ноги сняли совсем недавно, но Карло уже шел без трости, и ровная гладь площади, залитая щедрым утренним солнцем, казалась ему самой главной вершиной, которую он когда-либо покорял. Сильный и смелый человек, лишенный начисто всяческих предрассудков, никогда не берущий в дорогу каких-либо талисманов и дерзко мечтающий о необыкновенных путешествиях, два года назад не осмелился сказать себе, что он пройдет по этой площади без костылей и палки: мысль об этом казалась ему фантастически нереальной. И вот они идут, счастливые, смеющиеся – доктор Илизаров, Юрий Сенкевич и он, Карло Маури. Как строка к ответу профессору Монтичелли. Клиника Римского университета приглашает лауреата Ленинской премии, директора Курганского научно-исследовательского института экспериментальной и клинической ортопедии и травматологии, профессора Г. А. Илизарова посетить Италию. Карло везет письмо с положительным ответом. С площади Карло снова едет в клинику, чтобы проститься, пожелать оставшимся выздоровления.

– Здесь так много людей, которым я лично должен сказать спасибо. Многих я не запомнил по именам, но все они сделали для меня необыкновенно много и боюсь, что всех мне не перечислить. Сердце мое полно благодарности к руководителям области, ко всему персоналу института – врачам, сестрам и санитаркам, ко всем, с кем сводила меня судьба хотя бы на самый короткий миг. Спасибо вам, советские люди.

Прежде я писал в своем дневнике, что ваша страна огромна, как космос, и чтобы хорошо узнать ее, надо над ней лететь в самолете. Теперь я изменил свое мнение. Пребывание в Кургане дало мне возможность шире и глубже узнать жизнь и быт советского общества, ближе познакомиться с людьми. Теперь самая главная мечта, самое большое мое желание – еще раз побывать в Советском Союзе, в лучшей стране мира и пройти ее всю – от Тихого океана до Балтики. Нет, не в самолете. Увидеть всю и рассказать о ней так, как понял сам.

В Москве Карло Маури встречается с журналистами АПН, желает советским друзьям успехов в работе на благо мира. Эта встреча происходит в канун открытия Олимпиады-80, и Карло Маури искренне желает, чтобы Олимпийские игры в Москве еще раз доказали, что мир и дружба восторжествуют, несмотря ни на какие старания противников международной разрядки напряженности.

В АПН ему задают традиционный вопрос:

– Каковы ваши планы как журналиста и путешественника?

– Впервые за двадцать лет я купил в Кургане обычные ботинки. Это грандиозно! Двадцать лет мне приходилось с трудом заказывать и носить ортопедическую обувь. Я еще не очень привык наступать на вылеченную, нормальной теперь длины ногу, но могу уверенно сказать – мое путешествие уже началось. И начал я его окрыленный увиденным в Кургане, заряженный энергией и желанием к новым путешествиям, к работе.

Я возвращаюсь домой в Италию, оставляя в вашей стране второй дом, Курган. А планов впереди много.

Александр Тавровский
СТИХИ

 
Мягко улыбается природа,
Умиротворенно и легко.
Где-то затерялась непогода,
И зима,
            как старость,
                                 далеко.
Ко всему рождается доверье —
Даже к сердцу,
                       что не в лад стучит.
И на полуголые деревья
Солнца осыпаются лучи.
Жаль,
         что жизнь дается не навеки!
Только в эту пору,
                            словно джинн,
Хочет стать природа человеком,
Променяв бессмертие…
                                     на жизнь!
 

 
Вперед, велосипед!
От самого порога
Заблещет, как рассвет,
Шоссейная дорога.
 
 
Поедем на зарю —
И за спиною скоро
У поля на краю
Останется мой город.
 
 
Где на семи ветрах,
Навеки успокоясь,
Качается ветряк
У городских околиц.
 
 
Скорей, велосипед!
Судьба у нас такая:
Мы этот белый свет
Исколесим до края!
 
 
И на краю Земли,
Где – дальше нет простора,
Все ж за спиной вдали
Мой не исчезнет город!
 
 
Волнующий, как флаг,
Далекий, словно полюс,
Где жив еще ветряк
У городских околиц.
 
 
Челябинск
 

Нина Ягодинцева
СТИХОТВОРЕНИЕ

 
Как будто я с другого края света,
А не из вьюг седого февраля
Смотрю, как обнажается земля —
Пленительная, чистая планета,
 
 
Ее еще не обжигало лето,
Ее еще не били сапоги…
 
 
Сползает лед – уже ненужный гипс,
Взлетают птицы – верная примета,
Что небо надо мной, здесь, рядом где-то!
Оттаяла земля – черна, сладка.
 
 
Беспомощна, как детская рука —
Земля…
А я не думала об этом.
 
 
Магнитогорск
 

МОЛОДЫЕ ГОЛОСА

СВЕТИТЬ «СВЕТУНЦУ»!

Поэтический клуб «Светунец» создан при Челябинской областной писательской организации два года назад. Его создание – конкретный ответ южноуральских писателей на постановление ЦК КПСС «О работе с творческой молодежью».

Клуб объединяет лучшие поэтические силы области. Произведения его участников публиковались в коллективных сборниках, выходящих в Москве и в местном издательстве, в журналах «Знамя», «Юность», «Урал», «Уральский следопыт», «Волга» и других. Клубом подготовлена рукопись поэтического сборника «Светунец», страницы которого будут предоставлены лучшим произведениям тридцати поэтов.

Поэтический клуб стал доброй школой мастерства, идейно-художественного воспитания молодых. Впереди у него новые творческие открытия и перевалы.

Виктор Щеголев
ПОСЛЕ СМЕНЫ
Стихотворение

 
Зима буранами насытилась,
Еще коварная вчера,
А утром медленно осыпались
Морозы сонные с копра.
 
 
И солнце, словно всполох радости,
Впервые за десятки дней
Из пухлой тучки глянув, празднично
Рассыпалось в глазах парней.
 
 
Еще спецовки мы не скинули,
Оставив угольный забой,
И от ствола тропой недлинною
Идем неспешно к ламповой.
 
 
Свинцовы ноги от усталости.
Душа, как оттепель, легка,
И не хватает самой малости —
Для сигареты огонька.
 
 
Копейск
 

Леонид Кузнецов
ВЕСНА
Стихотворение

 
В цветенье яблонь мирную весну
Дарует нам встревоженное время.
Отцы заводят песни про войну,
Горланит шлягер молодое племя.
 
 
   Но в сердце память к прошлому крепка,
   Она, как шрам израненного детства.
   Как даль времен ни будет далека,
   Мне никуда от этого не деться…
 
 
Я помню май в последний год войны!
Фронтовиков и слезы, и награды.
У нас счастливей не было весны,
Но больше нам весны такой не надо.
 
 
Челябинск
 

Николай Валяев
ЯБЛОНЯ
Стихотворение

 
Под окном моим яблоня
В белом цвету
Так походит на давнюю
Детства мечту.
Облетел в первый раз
С этой яблони цвет,
Огляделся вокруг я —
А детства и нет…
 
 
Закипая, цветы
Снова виснут вразброс —
Не заметил и я,
Как друзьями оброс.
А когда в черный час,
Вдруг свалился от бед,
Оглянулся на них —
Ни единого нет!
 
 
Ну, а яблоне – что?..
Все цветет да цветет!
И все думалось мне:
Где-то милая ждет…
Но летели в окно
Белым снегом цветы —
Десять весен подряд!
Не явилась
И ты.
 
 
Я другую несу
В зрелом сердце мечту.
Нынче яблоня вновь
В самом добром цвету…
Знаю,
Знаю, что он,
Как всегда, опадет!..
Да не знаю пока,
Что еще меня ждет?..
 
 
Может статься и так:
Будет сыпаться цвет —
Ты посмотришь вокруг,
А меня уже
Нет…
Только яблоне – что?!
Станет белой опять
И под ней
Все равно
Будет кто-то
Мечтать!
 
 
Челябинск
 

Владимир Курбатов
ВКУС ХЛЕБА
Стихотворение

 
Я с голодом знаком не описательно —
хлеб на столе имелся не всегда.
Чтоб цену знать ему, не обязательно
должна случиться горькая беда.
Судьба моя, богатая уроками,
сказать позволит искренне вполне:
чтоб хлеб ценить, проверь себя дорогами,
причастным будь к народу и стране.
Спасибо, жизнь, что родом я из будней!
Как говорится, намотал на ус:
пусть в каждом доме хлеб наш будет труден —
у легкого не самый лучший вкус.
 
 
Златоуст
 

Владимир Носков
ПОБЫВКА
Стихотворение

 
На срезах золотые, как медали,
Ядреные, в чешуйчатой коре
Томились чурки в солнечном закале
На зимнем запорошенном дворе.
 
 
А в доме под разгульную тальянку
Гурьбой сходились стопки за приезд.
Я вышел в снег и заломил ушанку:
– Скажи-ка, мать, топор в хозяйстве есть?
 
 
Колол дрова. В ушах хрустело эхо,
Стонала грудь, от жажды горяча.
Я столько дней на этот праздник ехал!
Я столько раз во сне его встречал!
 
 
А в нарезных стволах дымился порох,
А по степи горячий ветер дул.
В глаза мои глядели с косогоров
Глаза давно потухших амбразур.
 
 
И потому так горько пахнут смолы
И так светло от избяных торцов.
И по дворам, по улицам, по селам
Не умолкает говор топоров.
 
 
Копейск
 

Сергей Семянников
БЫТ ПО-ФИЛОСОФСКИ
Стихотворение

 
Мои соседи – выше этажом —
Веселые от водочки с грибками,
Всю ночь долбили пол свой каблуками,
Забыв, что он мне служит потолком.
 
 
А утром, извиняясь и шутя,
Оправдывались тем, что и над ними,
Как вечер, отмечает именины
Соседей многодетная семья.
 
 
Как часто, не желая быть в ответе,
Мы так юлим, кивая на других.
Глядят на это молча наши дети,
А мы все ждем хорошего от них.
 
 
И мне порой от взвинченности дел,
Придя домой, так хочется затопать,
Оправдываясь тем, что я не робот,
Что кто-то надо мной не так галдел.
 
 
Но я молчу. Я сдерживаю нервы,
С болезненным сознанием того,
Что кто-то в этом гаме служит первым,
И кто-то – продолжением его.
 
 
Я это в жизни постигал хребтом:
Где б ты ни жил, отдельно жить не можешь.
Всегда кому-то служит потолком
То, по чему ты топаешь и ходишь.
 
 
Челябинск
 

Людмила Сосновская
МАЙ 1941 ГОДА
Стихотворение

 
Был май как май.
Согрел в своих объятьях
Он город и деревья и кусты.
Девчонки шили выпускные платья
И покупали первые цветы.
Был май как май. В саду сирень качалась,
Мальчишкам снились розовые сны.
Не знал никто, что им уже осталось —
Всего один лишь месяц до войны.
Всего лишь месяц – небо почернеет,
И душу им перевернет война.
Коль свет в душе – то будет он виднее,
А если муть – то всколыхнет до дна.
Весною все особенно красивы,
И город по-особенному тих.
Не знал никто, что скоро злая сила
Разделит их на мертвых и живых.
Прошли года. Опять весна в России,
И вся земля приемлет новизну.
И вечера тихи, почти такие,
Как в ту, передвоенную весну.
 
 
Челябинск
 

Валентин Легкобит
ПОЛЫНЬ
Стихотворение

 
Твердый цвет у тебя —
Цвет проверенной в подвигах стали.
Ты всю силу взяла
У священной российской земли.
Ни татарские орды,
Ни бури тебя не стоптали,
Ни фашистские выродки
В злобе тебя не сожгли.
 
 
Ты не просто трава —
Стебли как-то по-слезному сини,
Словно беды людские
Из недр бытия проросли.
Ты и пепел, и горечь
Всех тяжких сражений России —
Ни Руси без тебя,
Ни тебя без великой Руси.
 
 
Челябинск
 

Валентин Чистяков
СТИХОТВОРЕНИЕ

 
Я к заводу
Еще не привык,
Глубока, знать,
Крестьянская сила,
Если дышит горячий
Родник
У черемухи в розовых
Жилах.
Не летят, а скользят
Журавли,
Диким кличем
Пленяя затоны.
Вся родня моя
Шла от земли,
Шла, земле отдавая
Поклоны.
Большаков
Бесконечная нить
Увела неизвестной
Судьбою,
Потому не могу
Я юлить
Перед светлою
Памятью тою.
Потому
Над полями не зря
Колыхаются дальние громы,
Где осинник
В ковше сентября,
Словно плавка,
Прольется знакомо.
Челябинск
 

Ларина Федотова
СТИХОТВОРЕНИЕ

 
Уральский край готовится к цветенью.
Лишь только снег растаивать начнет,
Я радуюсь земли веселому гуденью,
Походной спешке мутно-талых вод.
Мне стал заметен каждый бугорочек,
И мшистых скал горбатая гряда,
И первый распустившийся листочек,
И лужиц тихих гладкая слюда.
Ожили скверы заводских кварталов,
Здесь птичья радость явственно слышна.
Прославленному дымному Уралу,
Как воздух, зелень свежая нужна.
Он заслужил особенную ласку,
Для всей страны необходимый край.
Вот, словно добрый молодец из сказки,
Стучится к нам голубоглазый май.
Он улыбнется солнечно, знакомо
И тут же всех разгонит по домам,
Когда ударят батареи грома
И лопнут тучи по непрочным швам.
И вдруг к земле из огненного ложа
Протянет солнце веером лучи,
И так оно, огромное, похоже
На плавку в жаркой доменной печи.
 
 
Кыштым
 

Владимир Чурилин
ПОЭЗИЯ МАГНИТ-ГОРЫ
Стихотворение

 
Весомой поступью рабочей
Наполнив гулкие цеха,
Сквозь тьму осеннюю грохочет
Строка горячего стиха.
 
 
Слова, что голуби на крыше,
Им здесь просторно и светло.
Они взлетают выше…
                                  выше…
И камнем падают в тепло.
 
 
К себе приковывая взгляды,
Разряды выгнулись дугой.
А там, в ковшах, бушует рядом
Отцовской гордости огонь.
 
 
И ты прислушайся —
Грохочет,
Наполнив синие дворы,
Как зарево осенней ночи,
Поэзия Магнит-горы.
 
 
Магнитогорск
 

Юрий Кашин
НАЧАЛО
Стихотворение

 
Впервые на завод в шестнадцать
Пришел я к своему станку.
И страх засел во мне, признаться:
«Смогу я или не смогу?»
Металл звенит и стружкой вьется,
Моторов вой застрял в ушах.
А мой наставник лишь смеется
И объясняет не спеша.
И говорит:
                 «Ну, что робеешь?
Нужна не робость, а напор!
Пооботрешься, огрубеешь».
…А я не грубый до сих пор.
 
 
Челябинск
 

СТИХИ И ПРОЗА

Василий Юровских
СОЛДАТСКАЯ МАТЬ

На работу, а за сорок лет пришлось изведать немало профессий и сменить должностей, Владимир Алексеевич Барыкин любил приходить если не первым, то, во всяком случае, раньше положенного времени. Не изменил он этой привычке и после избрания его председателем исполкома сельсовета. Но сегодня Барыкин с раздражением переступил порог кабинета, вспомнив, что с утра предстоит читать очередную докладную отставного работника милиции Мотыгина… И того пуще рассердился, когда не обнаружил в нагрудном кармане пиджака очков. Без них долго, до рези в глазах, будет он расшифровывать кривые строчки докладной. И тут неслышно открылась дверь кабинета и, припадая на правую ногу, – увечье военного детства, вошла секретарь сельсовета Елена Петровна Ильиных.

В другой раз Барыкин удивился бы, зачем столь рано явилась она на службу, может быть, и поморщился бы недовольно, что помешала ему до дневной сутолоки справиться с бумагами и оставить больше времени на живых людей, но сейчас не скрыл радости. И не сразу приметил – секретарь чем-то опечалена и взволнована. Владимир Алексеевич насторожился: наверное, что-нибудь случилось дома, и ее надо отпускать, а на носу сессия с самой ответственной повесткой – отчетом о выполнении наказов избирателей. «Что поделаешь, беда приходит не вовремя», – подумал, вздыхая, Барыкин и приготовился слушать секретаря.

– Тут такое дело, Владимир Алексеевич, – неторопливо, как всегда, заговорила Елена Петровна. – Тут такое дело… Вчера под вечер померла Аграфена Серафимовна Ильиных.

– Родственница ваша? – участливо спросил Барыкин.

– Нет, однофамилица. Да вы привыкайте, у нас в краю чуть не все подряд Ильиных да Пономаревы.

– Жалко человека… Что с ней?

– Да что… Старушка. Почитай, была старше всех жителей села. На девяносто шестом году скончалась.

Барыкин уже не перебивал Елену Петровну. Он слушал и пытался припомнить эту старушку, и… не мог. Да и нечего напрягать память: не знает он ее. Видно, ни разу не обращалась при нем в сельсовет. А за год, что прошел с тех пор, как его избрали председателем, всех жителей трех крупных сел разве узнаешь? Тем более сам он родом из неближней деревни. Правда, живет здесь три года, но сельсовет вон какой: одна Уксянка – бывшее районное село, а не какая-нибудь деревенька!

– До чего славная была старушка! – продолжала секретарь. – В соседстве – наискосок ее дом – всю жизнь с нами прожила – и хоть бы одно худое слово слыхано! И не жалобилась сроду, не просила ничего ни у кого. Потому и выходило так, что ей люди помогали, когда она не в силе стала. А ведь кто-кто, а Серафимовна имела прав обижаться на жизнь куда больше, чем иные. И на помощь государства права имела немалые.

Елена Петровна грустно смотрела на отцветающую комнатную розу в глиняном горшке на подоконнике и голосом человека в летах немалых вела рассказ о покойной, как бы сама для себя:

– Хозяин у Аграфены Серафимовны помер в тридцать шестом. С колхозным обозом ходил в Далматово. Ехали зимником по Исети. Ну и провалилась его подвода в полынью. В ледяной воде Андрон Степанович успел гужи перерубить, лошадь выручил и сани с мешками тоже не утопил. Крепкий был мужик, а съела его простуда… Троих сыновей поставила на ноги Аграфена без мужа, всех на войну проводила, да вот ни одного не дождалась. Ордена и медали их только на память остались. Одна, как перст, жила. И хворая, и залетняя, а хоть бы разок что-то попросила у начальства…

Барыкин неожиданно зябко повел плечами, широкое лицо его посуровело. А ведь припомнил, припомнил он старушку. Нынче весной открывали обелиск сельчанам, погибшим на фронтах Великой Отечественной войны, и он в выступлении на митинге называл братьев Ильиных, чьи имена рядышком золотели на мраморной доске. И когда упомянул их, всхлипывающие женщины чуть расступились и осталась впереди старушка. До удивления махонькая, сморщенная, с редкими белыми прядями волос, выбивавшимися из-под черного полушалка. Барыкин тогда даже осекся и задержал взгляд на ней, и поразило его, что она, не в пример другим, не плакала. Смотрела устало сухими глазами вдаль, будто видела там что-то, недоступное остальным.

Потом с трибуны Владимир Алексеевич нет-нет да и разыскивал глазами крохотную старушку и давал себе слово узнать о ней побольше и обязательно выделить ее для оказания первоочередной помощи всем, чем располагал по должности. И вот не успел…

Другие старухи изо дня в день отаптывают порог кабинета, чего-то просят, требуют, ругаются. Есть свой сносный дом – подавай коммунальную квартиру; коровой давным-давно не пахнет во дворе – выделяй покос, да чтоб поближе и с травой доброй, словно от сельсовета зависят осадки с неба; у этой здоровенные сыновья в городе, каждое воскресенье прут от матери набитые продуктами сумки, метко прозванные народом «голова в городе, а брюхо в деревне», – ей тимуровцев посылай распилить и расколоть дрова. Настырная бабушка Груша не бранится, но такая зануда – камень из себя выведет! Сядет напротив, как вот сейчас сидит секретарь сельсовета, задышит протяжно, как должно быть в молодости, когда завлекала парней, и одно свое:

– Мне-ка, Володимер Олексеевич, советска власть роднее батюшки родимого, всем-то я довольнешенька и завсегда первая на выборах голосую за слугу народа. Много ли я и прошу? Покуда гиологи не смотались, пошли-ко их, штоб оне просверлили дыру в подполье и штоб вода мне оттелева прямо в ведро бежала. Заглодал меня сусед за колодец, заглодал…

Приходилось, хочешь или не хочешь, всех выслушивать с терпением, разнимать сварливых соседок прямо у себя в кабинете; приходится и по сей день слушать каждого и хлопотать-помогать, писать ответы на письменные жалобы и заявления. Добрую половину рабочего и личного времени приходится тратить нередко на тех, кто не заслуживает и не имеет права на то: на кляузников и вымогателей, на лодырей и пьяниц, на скряг и рвачей… «А тут на хорошего человека не хватило», – с ожесточением скрипнул зубами Барыкин.

– Родственников у бабушки Аграфены не осталось, – снова услыхал он голос секретаря. – Последнее время присматривала за ней тетя Наташа, тоже одинокая старушка. Я ей и наказала, чтобы там ничего не растащили бабенки, да свекра приставила проследить. А документы взяла с собой.

– Стало быть, нет у нее родни? – переспросил Барыкин и тут же устыдился радостной возможности: пусть с опозданием, а похлопотать, позаботиться о старушке. – Похороним с почестями, как и надлежит хоронить солдатскую мать. Ты, Елена Петровна, присмотри, чтоб Аграфену Серафимовну прибрали как следует и так далее по женской части. А я сию минуту закажу гроб, памятник в городе и оркестр. Как думаешь, со звездой памятник заказывать? Ага! И я считаю, что со звездой! Аграфена Серафимовна не была богомольной – значит, со звездой. А карточка с нее есть?

– Красные следопыты успели наснимать ее.

– Молодцы ребятишки! Да… пускай Нина, – вспомнил он о девушке, ведающей военно-учетным столом, – сообщит фронтовикам. Они понесут на красных подушечках награды сыновей. И охотников с ружьями нужно собрать. Прощальный залп произвести. Солдатскую мать только так и надо хоронить. Заслужила. Что еще у тебя?

– Вот тут, – замялась секретарь и встала. – Вот тут, Владимир Алексеевич, сберкнижка покойной и завещание.

– В Фонд мира? – машинально проговорил Барыкин.

– Нет! – воскликнула Елена Петровна. – В Фонд обороны!

– В Фонд о-бо-ро-ны?! – поразился Барыкин. – А ты того… не ошиблась?

– Нет, не ошиблась, – возразила с обидой.

– Ну, не обижайся, Елена Петровна. Может, описка в завещании?

– Да какая описка! Завещание Составлено по всем правилам, все на законном основании! Вот оно.

Владимир Алексеевич развернул документ и стал медленно читать необычную бумагу. Никакой ошибки, не было. Четко и ясно написано, что Аграфена Серафимовна Ильиных просит после ее смерти передать сбережения в Фонд обороны страны, изготовить на эти деньги автомат и вручить его лучшему солдату на границе.

«Деньги это не мои, они получены за младшего сынка Илюшу. Пенсию я за него получала у государства. И как мне принесли ее первый раз, так и порешила: пусть и окончилась война, а стану копить деньги для обороны страны. В войну-то ничего у меня не было, окромя трех сыновей. Все они погибли. Илюша командиром воевал, ротой командовал, пока не погиб под Варшавой.

Стало быть, сын мой не только оборонял свое Отечество, а и других вызволял из-под проклятого Гитлера. В память Илюши и примите, когда помру, мои сбережения в Фонд обороны СССР, а значит, и обороны мира. Потому как наше оружие завсегда стреляет по врагам мира. В просьбе моей прошу родное Правительство не отказать».

Барыкин взволнованно и растерянно смотрел на секретаря сельсовета. Всегда невозмутимо спокойная Елена Петровна тоже была взволнована и озадачена. Надо же так! В соседях жили, кажется, все знала про Аграфену, и, оказывается, не все. Видно, даже у самых открытых людей, какой была покойная соседка, есть свои заветные тайны, доступ к которым заказан до поры, до времени…

– Что делать будем, Владимир Алексеевич? С одной стороны – нет у нас в стране Фонда обороны, с другой – просьба человека, его завещание. Документ…

– Что делать? – Барыкин взлохматил гладко зачесанные русые волосы. – Содействовать завещанию покойной. Не имеем права не уважить, не имеем! Позвоню предрику, сейчас же позвоню, а ты, Елена Петровна, займись, о чем договорились. Ладно?

Оставшись один в кабинете, Владимир Алексеевич снова перечитал заявление и задумался. Эх, сердешная ты, Аграфена Серафимовна! Да как же ты, родимая, да на что жила все эти годы? Ведь ни копеечки из пособия за сына не израсходовала. А небось трудно, туго и голодно бывало… Не надо ему, Барыкину, рассказывать о послевоенных годах, самого дедушка с бабушкой на пенсию за погибшего отца растили, на одно пособие втроем жили.

Люди копят деньги на черный день, детям или на покупки. А тут в мирные годы тихонькая русская старушка из месяца в месяц откладывала пенсию за погибшего сына на сберегательную книжку не ради личной корысти… Отрывала от себя ради самого святого на земле – мира и жизни чужих детей. А для чего же еще могущество нашей страны?..

– Ты что, спятил, Барыкин?! Какой Фонд обороны? Есть Фонд мира, чего там выдумывать. Если делать нечего, так я подкину тебе работенки! – уж очень весело прокричал предрик, когда Барыкин в разговоре с ним, заикаясь, сообщил о заявлении-завещании покойной старушки.

– В том-то и дело, Леонид Борисович, что не спятил. И старушка не перепутала. Муж у нее умер, спасая колхозное добро, три сына полегли на поле боя. Она, может быть, лучше нас знала, что ей делать, для чего законную пенсию до копеечки сберечь и на что ее завещать.

Предрик надолго замолчал, в трубке было слышно, как он чмокал губами. Молодой еще, моложе Барыкина, тоже сын погибшего офицера. Должно быть, наконец, убедился, что председатель Совета вовсе не шутит и ждет от него ответа по существу. Да, учрежден у нас в стране Фонд мира, но умершая бабка просит принять ее сбережения в Фонд обороны страны и никуда больше. Она, десятилетиями, обделяя себя деньгами, верила, что просьбу ее уважат, ибо помнила, как высоко ценили патриотический порыв граждан и коллективов в годы войны. Те, кто отдавал свои сбережения на разгром фашизма, получали благодарственные телеграммы из Москвы, о них писали газеты, они вошли в историю нашей великой Родины.