Текст книги "Бандиты. Красные и Белые"

Автор книги: Алексей Лукьянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)

– Я... я связист. Я не комиссар!

– А откуда такой богатый френч?

– Не знаю! Мне подбросили! Я офицер!

– Вот как! – обрадовался полковник. – Очень хорошо! Значит, вы офицер Красной Армии? Постойте, разве у красных есть офицеры?

– Я поручик! Я Георгиевский кавалер!

– Чепаев тоже Георгиевский кавалер, как я слышал, – усмехнулся Бородин. – Унтер-офицером вернулся с фронта. Выходит, Яшка Курнаков правду говорит?

– Кто говорит правду? Он?! – поручик и Георгиевский кавалер плюнул в Яшку Курнакова. – Это бандит Перетрусов!

– Я?! Дяденьки, вы что, вы на меня посмотрите, какой из меня бандит?! Я винтовку-то правильно держать не умею, – начал оправдываться Яшка.

– Он бандит! Я точно знаю!

– Откуда? – поинтересовался Бородин.

– Э... Я его видел.

– Где? В штабе? – удивился полковник. – Подхорунжий, эти двое слишком юлят. Сдается мне, они действительно знают больше, чем говорят. Который час?

– Половина двенадцатого, ваше превосходительство.

– Черт, обидно, опаздываем. Послушайте, товарищи, у нас крайне щекотливая ситуация – мы опаздываем на штурм вашей, с позволения сказать, цитадели. Если вам больше нечего сказать, мы попрощаемся, потому что брать вас с собой нет ни желания, ни возможности. Подхорунжий!

Белоножкин вынул нож.

– Нет! – заорал Георгиевский кавалер. – Я Ночков, начальник штаба.

– Начальник штаба? – удивился полковник. – А ты, Яшка Курнаков, не промах. Но все равно ошибся.

– Он не ошибся, – сказал начальник штаба. – Это никакой не Курнаков, это Перетрусов.

Подхорунжий показал на часы, но полковник поднял руку:

– Подождите, тут становится интересно. Продолжайте, Ночков. Вы хотите сказать, что этот молодой человек – кровавый душегуб Перетрусов, который не жалеет ни женщин, ни детей, ни стариков?

– Да, черт вас побери, именно это я и хочу сказать!

– Но откуда вы его знаете?

– А я на него работал, – улыбнулся Перетрусов. – Или ваше превосходительство думает, мои люди в степи на вас случайно наткнулись? Нет, это товарищ Ночков сказал, где вас ждать.

– Заткнись, идиот, – скорчился Ночков.

– Нет, почему, пусть говорит, – полковник с интересом разглядывал обоих, будто получал удовольствие от этой некрасивой сцены. – Возможно, если вы скажете что-нибудь интересное, я дам вам шанс.

•– Пожалел волк кобылу, – хмыкнул Перетрусов и снова получил удар.

Полковник кивнул подхорунжему и спросил у Ночкова:

– Ночков, откуда вы знали о передвижении нашего отряда?

– Авиаразведка доложила, – сказал Ночков. Перетрусов на это ответил булькающим смехом, переходящим в кашель.

– Что-то мне подсказывает, что ваш друг с этим не согласен, товарищ Ночков. Перетрусов, как дело было?

– Он еще неделю назад сказал: мол, ждите, пойдет отряд казаков. Велел немного их пощипать и отправить ему сообщение, где и когда они прошли.

– Ваше превосходительство, время! – сказал Белоножкин.

– Отставить, подхорунжий! Вы что, не понимаете – в штабе Чепаева известно о походе!

– Тогда почему здесь все еще нет красных? – задал резонный вопрос Белоножкин.

– Потому что через три часа мы сами к ним придем, – терпеливо объяснил полковник. – Зачем тратить ресурсы и ввязываться в бой в незнакомой местности, когда можно отлично подготовиться и победить на своей территории?

– Но у нас приказ, – напомнил подхорунжий.

– Идите вы с этим приказом знаете куда?! – вспылил полковник. – У нас больше тысячи человек, и вы хотите, чтобы они положили головы только из-за амбиций нашего Верховного Правителя? Видите ли, взбрело ему в голову отомстить Чепаеву и отобрать кулончик, которым Александр Македонский игрался. Отставить, этим походом я командую, и я решаю, начинать операцию или нет! Теперь вы, – Бородин повернулся к Ноч– кову. – Быстро и четко – кто и как передает информацию красным!

Ночков испуганно смотрел на полковника, и у него на лице было написано – одних кальсон маловато.

В наступившей тишине негромко похрюкивал Перетрусов.

– Что такое? – спросил Бородин. – Я что-то смешное сказал?

Перетрусов заржал уже в голос, и от его радостного и веселого смеха стало не по себе даже непробиваемому Белоножкину. Из глаз у бандита потекли слезы.

– Ну, Ночков, ну, жук! – смеялся Перетрусов. – Смотри, какой жути на офицеров нагнал! Признавайся, кто красный шпион, не то я со смеху лопну.

– Заткните его, – попросил Ночков. – Заткните или я за себя не отвечаю.

– Заткните меня, ха-ха-ха! Белоножкин, врежь мне как следует, а то умру со смеху!

Белоножкин ударил, чем вызвал новый приступ смеха. Далее последовала серия ударов, от которых из груди бандита вырывались смешные хлюпающие звуки, и Перетрусов смеялся еще громче, а потом начал икать.

– Пи... ик! ... ить дайте... ик! ха-ха!

– В чем дело?! – заорал полковник. – Заткнись или я...

– Ха-ха-ха!

Полковник подошел к столу с инструментами, взял клещи поудобнее, примерился к Перетрусову и одним точным движением откусил полмизинца на правой руке. Бандит взвыл, издевательский смех оборвался сам собой. Рукав гимнастерки тотчас намок от крови.

– Ох, ваше превосходительство, спасибо, что не указательный, – прокряхтел Богдан. – Как же я тебя потом пристрелю...

– Оптимист? Это хорошо. С оптимистами проще работать, – похвалил Бородин. – Ну-с, товарищ Ночков, чем вы меня порадуете?

– Я... Я знаю, зачем вы идете. Я сам это видел.

– Что вы видели?

– Я видел льва. На самом деле он мой, Чепаев его ошибочно получил. Если бы лев оказался у меня, мы бы выиграли войну. Мы бы всю Европу завоевали...

– Он бредит? – спросил Бородин у Перетрусо– ва. – Его пугает вид твоей крови?

– Нет, он вчера красного командира забил жерновом, даже не всплакнул, – заступился за Ночкова Перетрусов.

– Забил жерновом? Это у вас вместо расстрела?

– Нет, краском Чепаеву какой-то пакет привез, а Ночков осерчал – и убил.

– Постойте, господа, я совсем запутался. Зачем начальнику штаба убивать красного командира за доставленный пакет?

– Потому что пакет – от Махно, – резко ответил Ночков. – У вас всегда таких идиотов в командиры назначают? Тогда ясно, почему красные побеждают.

Бородин стерпел оскорбление. Он действительно не понимал, что говорят пленники, но очень хотел понять.

– Что ж вы, ваше превосходительство, такой непонятливый, – посочувствовал Перетрусов. – Видно же – товарищ Ночков и нашим, и вашим.

– То есть вы...

– Я двойной агент! – гавкнул Ночков. – И ваша операция целиком и полностью держится на той информации, которой я снабжаю Ставку. Мой псевдоним – Ясный. Теперь ясно?

Полковник кивнул.

– Тупой бандит разобрался во всем быстрее вас, кадровый вы болван! – плевался Ночков. – Развяжите меня, у нас мало времени.

Белоножкин потянулся перерезать веревку, но Бородин его остановил.

– То есть это благодаря вам спланирован глубокий рейд?

– Да, благодаря мне. И если вы пошевелитесь, скоро благодаря мне Уральское войско переломит ход войны.

– Каким образом?

– Благодаря льву, осел! Сколько вам лет, полковник? Тридцать пять, сорок? Почему вы ведете себя, как старая окопная крыса? Я вам уже сказал – я сам видел, как работает эта штука, и благодаря мне...

– Какая штука?

Ночков закатил глаза:

– Ваша цель – захватить Чепаева и изъять у него талисман в виде льва, я ничего не путаю, подхорунжий?

– Никак нет.

– Так вот – именно этот лев дает Чепаеву ту силу, которая до сих пор позволяла ему бить белых. Это магический артефакт, эзотерический предмет, вроде тех загадочных штук, о которых пишет госпожа Блаватская.

– Мы рискуем жизнью из-за безделушки?

– Не безделушка, а мощный стратегический ресурс, не хуже золота! С помощью этого ресурса

любая армия может стать непобедимой, какой была армия Александра Великого! Вас никто не ждет в Лбищенске, остается только войти, схватить Чепаева, и станица падет без единого выстрела. Половина бойцов – курсанты, большевики ненавидят Чепаева и поэтому специально обнажили его фланг, оставили без прикрытия. По моей, кстати, просьбе.

– По вашей?

– Я специально внедрился в ЧК как человек, который воевал с Чепаевым бок о бок в Волыни и Галиции.

– Как можно одновременно работать на ЧК и Ставку Верховного Правителя? Как адмирал Колчак вообще такое допустил, он же редкостный чистоплюй! – возмутился полковник.

– Потому что он такой же болван, как и вы, полковник. Развяжите меня наконец!

– Зря вы его слушаете, – вмешался в разговор Перетрусов. – Не связывайтесь с Чепаем, отпустите его. Он не завтра, так послезавтра уведет своих людей на Украину, и вот тогда берите Лбищенск, сколько влезет, там вообще никого не останется.

– А тебе какой в этом интерес? – удивился полковник.

– Не твое собачье дело, ваше превосходительство. Просто опостылели вы мне все, и белые, и красные, оставить вас хочу. Уехать, куда подальше, и там в свое удовольствие жить.

– Ночков, ваше слово.

– Мое слово? Вы что, всерьез полагаете, что слово мелкого жулика, которого на большую дорогу вывел я сам, который без меня шарил бы по карманам на вокзале в Александровом Гае, что его слово что-то значит? Да вы знаете, чего можете лишиться, если послушаете это ничтожество? Ну так я вам сейчас расскажу.

Ночков действительно рассказал. Времени как раз хватило, чтобы принять правильное решение.

Ночков

Трофей должен был получить командир разведгруппы поручик Ночков. Не важно, что первым на врага наткнулся фельдфебель Чепаев. Ночков был гораздо сильнее, опытнее, чем Чепаев, и он бы разобрался с командиром австрияков гораздо быстрее, и из этой потасовки они вышли бы с наименьшими потерями.

Чепай сунулся не туда, куда надо. Из-за него поручику пришлось выдерживать атаку превосходящих сил противника, пока Чепаев пытался справиться всего лишь с одним! Удивительно, как вообще справился.

Они выжили, взяли в плен элитное австрийское подразделение, вернулись настоящими героями. А потом, когда Ночков загремел в лазарет, поручик услышал весь разговор сослуживцев – от и до. Точнее, говорил только Гумилев. Этот был из аристократов, ходил, будто штык проглотил, и представлял себя, очевидно, в одном из тех поэтических салонов, где проводил время до начала войны. Ходили слухи, будто он знаменитый поэт, но стихов своих Колька никогда не читал, изредка лишь рассказывал всякие диковинки, которые видел в Африке.

Разговор у костра шел о каком-то украшении, талисмане, награждающим владельца необычайными качествами. У талисмана имелись и прочие удивительные свойства – он не только не плавился в огне, но даже не нагревался.

Сначала Ночков принял разговор за пустой солдатский треп, вроде рассказов казаков об оживших покойниках – мол, вдоль дороги с косами стоят, и тишина! Вся эта брехня забавляла – и только.

Однако потом понял, почему вдруг так преобразился во время драки Чепай, превратившись из посредственного бойца в античного героя, способного задушить голыми руками немейского льва или изрубить в капусту лернейскую гидру.

Лев – так назывался талисман Чепаева.

И этот лев, по справедливости и по старшинству, должен был принадлежать Ночкову. Зачем фельдфебелю лев? Поручик мог руководить взводом и с этим взводом творить чудеса. А после мог дослужиться до командования ротой, батальоном, бригадой! Что можно сделать с бригадой бесстрашных античных героев? Да отвоевать всю Галицию и Волынь, еще до Брусиловского прорыва!

Когда Ночков понял, что Чепаев владеет его талисманом, дружба в разведгруппе расстроилась. Формально она все еще называлась дружбой, но командир группы воспринимал своих подчиненных как подлых воров.

Сначала Ночков хотел просто стащить талисман во время купания или в банный день, но, как ни обшаривал форму Чепая, нащупать металлическую фигурку не мог.

Ночков нарочно ставил Чепаева на самые опасные участки, надеясь, что шальная пуля зацепит фельдфебеля и талисман попадет в руки законному владельцу. Однако смелый Чепаев неизменно выходил победителем. Командование ставило его в пример новобранцам, и это все больше бесило поручика.

История кончилась некрасиво: во время очередной атаки немцев Ночков будто случайно выстрелил Чепаеву в спину, ранил в плечо, кто-то это увидел, началось разбирательство. Ночкова подвели под трибунал, разжаловали до подпоручика и перевели в другую часть.

Чепаев верил в Ночкова, заступался за него. Гумилев тоже заступался, но шумиха поднялась слишком большая, об инциденте разнюхали газетчики, и командование, дабы замять скандал, отправило героя Волыни и Галиции в отставку с минимальной пенсией.

После этого Ночков жалел только об одном – что промахнулся. Добудь он льва с трупа Чепаева, мог бы сокрушить всех – и следствие, и газетчиков, и командование. Талисман бы в этом помог. Победителей не судят, как говаривал капитан Бу– рашников.

Какое-то время Ночков еще мог следить за Че– паевым и не терял надежды встретиться с ним в темном переулке. Он грезил львом, военной славой. Ночами ему снилось, что снимает талисман с мертвого Васьки-Чепая.

Скоро случилась Февральская революция, которая постепенно переросла в Октябрьский переворот, и след льва потерялся.

Обе революции Ночков категорически не принял. Он не был сторонником монархии, или социалистом, или кадетом. Но обе революции одним из лозунгов избрали скорейшее окончание войны. Это же надо – прекратить войну, когда немец почти сдался! Только идиоты и предатели могут так поступить! Ночков ненавидел за это всех революционеров, а вкупе с ними охранку, которая была неспособна эффективно вычистить из общества эту прогерманскую шваль во главе с Лениным.

Ненавидел Ночков и царя – за бесхребетность, за потакание низменным интересам толпы. На то он и царь, на то и самодержец, чтобы поступать, как сам считает нужным, а не как велит толпа попрошаек с кумачовыми хоругвями! Определенно – если бы у Ночкова был лев, он навел бы в стране порядок твердою рукой, и кто знает – может, основал бы новую династию русских царей: гордых, воинственных, неустрашимых!

Ему грезились военные операции на Волыни, в Австрии, Германии, Франции и отчего-то Индии. Бывший поручик мечтал, как в составе многомиллионной армии он моет сапоги в Индийском океане, а потом перешагивает океан и ступает в Африку, и под его сапогами мечется мелкий-премелкий Гумилев, делает знаки, чтобы Ночков опустил глаза и заметил его, пигмея.

Все глубже и глубже погружался поручик в несбыточные грезы, опустился, прожил все свои невеликие сбережения, заложил и потерял столовое серебро, золотые серьги и кольца матери, массивный золотой крест отца. Вскоре он оказался совсем без средств. А время наступило голодное, хлопотное, работу найти невозможно. Идти воевать за ту или иную сторону Ночков не хотел, хотя где-где, а в армии наверняка можно было не думать об одежде, жилье и пропитании.

Когда есть стало нечего, бывший поручик пошел на блошиный рынок, надеясь незаметно стащить какую-нибудь вещь, а потом обменять ее на еду. Пару раз ему это сошло с рук, пару раз едва не застукали и добычу пришлось бросить.

Однажды, после очередной неудачной эскапады, его окружила компания темных личностей.

– Ты чего, фраер, на чужой земле промышляешь? – спросил сутулый одноглазый парень с золотой фиксой во рту.

Это были гопники, контингент из Городского общежития пролетариата на Лиговке. Такие легко могли поставить на ножи. Но Ночков тоже был не лыком шит и с ножом обходиться умел, тем более что под шинелью у него на поясе всегда висел кортик.

– Молодые люди, вы дурно воспитаны, – сказал Ночков самым занудным манером. – Когда обращаетесь к человеку, который старше вас или занимает в обществе более высокое положение, следует говорить ему «вы» и желать здоровья при встрече. Вы что, на Лиговке живете?

Гопникам такое обхождение не понравилось, и пара из них по молчаливому приказу одноглазого кинулась с заточками на «фраера».

Не австрияки, усмехнулся про себя Ночков, втыкая одному заточку в глаз, а другому в горло. Даже не понадобилось выхватывать кортик.

Гопники затихли – подобного финта они не ожидали.

– Так чья это земля? – спросил Ночков.

Гопники признали право Ночкова промышлять

на их территории, а заодно посвятили в некоторые тонкости ремесла карманника. Ночков учился быстро и вскоре наловчился незаметно доставать из чужих карманов то, что плохо лежало, или то, что, по мнению Ночкова, владельцу было не очень нужно.

Гумилева он увидел случайно: тот нес каминные часы, явно восемнадцатого века, барокко. Выглядел Гумилев хоть и утомленно, но вполне прилично, одежду носил штатскую, хорошего покроя. И главное – руки заняты.

Ночков был уверен, что Гумилев не расстается со своим талисманом, и решил рискнуть. Он не знал, в чем особенность гумилевского предмета, не знал даже, как тот выглядит, но был уверен, что все талисманы связаны между собой и каждый из них дает обладателю небывалую силу. Он пристроился за бывшим сослуживцем и, когда толкучка была особенно плотной, запустил руку в карман пальто.

Тотчас что-то пребольно укололо его в палец, тело будто молния пронзила, а в следующую секунду железная хватка сдавила запястье, рука помимо желания пошла куда-то вверх и вбок, Ночков пребольно стукнулся о грязный заплеванный лед, и нога в идеально чистом ботинке встала у самого его лица.

– Эй, кто-нибудь, позовите околоточного, или как они сейчас называются! Я вора поймал! – крикнул Гумилев.

– Отпусти, больно! – прокряхтел Ночков.

Гумилев узнал голос, хотя по меньшей мере два года не слышал своего командира.

– Ночков? – спросил он и отпустил заломленную руку.

В вопросе чувствовалась смесь противоречивых эмоций: удивления, радости и брезгливости.

– Гумилев? – «удивился» Ночков.

– Ночков, ты что, карманником заделался? Ты же Георгиевский кавалер.

У Ночкова от ненависти к Гумилеву и жалости к себе слезы из глаз брызнули. Вот же тварь аристократическая, даже после революции ходит барином и поучает.

– Что, в уголовку заявишь? – сквозь слезы зло процедил Ночков. – Ну, давай, чего ждешь!

– Ты хочешь, чтобы тебя арестовали? – не понял Гумилев.

– А ты не хочешь?! Вы все только того и ждете, чтобы я в дерьме утонул! – Ночкову казалось, что из глаз текут не слезы, а едкий иприт.

– Знаешь, Ночков... – Николай поставил часы под ноги, залез во внутренний карман пальто и извлек оттуда записную книжку с карандашом. – Вот, я тебе сейчас адрес запишу. Когда захочешь – тогда и приходи. Но приходи обязательно, слышишь? Постараюсь чем-нибудь тебе помочь. Извини, что так получилось.

Он вырвал из записной книжки листок и протянул Ночкову. Тот, все еще лежа на снегу, послушно взял бумажку. Гумилев, забрав часы, торопливо ушел прочь.

Так Ночков попал в издательство «Всемирная литература», в компанию бездельников, которые вытягивали у большевиков деньги на издание каких-то книг, призванных повышать культурный уровень пролетариата. Ночков считал, что пролетариат можно окультурить только одним способом: заставить чистить сараи и сортиры, а по выходным показывать цирк и синематограф, а вся эта Античность, эпоха Возрождения и прочее у гопника вызовет лишь глумливую ухмылку.

Тем не менее он старался быть милым и обходительным, пытаясь сократить дистанцию с Гумилевым, который все время был чем-то занят, бегал по инстанциям и не допускал, чтобы кто-то с ним сблизился. Говорили, будто Николай какое-то время работал шифровальщиком в Русском правительственном комитете. Возможно, он не хотел, чтобы эта информация чем-то навредила окружающим: в ЧК забирали и за менее сомнительные знакомства.

Терпение Ночкова было вознаграждено. Гумилев стал разговаривать с ним о разных мелочах, порой они вспоминали прошлое.

Как-то за Гумилевым приехали из ЧК и забрали на Гороховую. Он вернулся через два часа, взвинченный и злой. Рассказал, что интересовались Че– паевым, который сейчас, оказывается, командовал частями красных где-то недалеко от Самары. Чекисты предложили Гумилеву, как бывшему сослуживцу Чепаева, втереться к нему в доверие. Ночков слушал, понимающе кивал, а сам думал: почему он не догадался до этого раньше?! Почему не пошел работать в ЧК, чтобы найти Чепаева?!

Он едва дотерпел до конца рабочего дня. Бегом добравшись до Гороховой, он стучал во все двери и спрашивал, куда именно вызывали Гумилева. Когда наконец попал к нужному человеку, сразу сказал, что был командиром Чепаева и готов выполнить любое задание. Возможно, чекисты думали, что им повезло, но куда больше повезло Ночкову.

Когда человеку улыбается удача, улыбаться она начинает буквально во всем. Не успел Ночков уволиться из издательства и собрать вещи, чтобы отправиться на фронт, как на него вышли колчаковцы. Странно, но они, как и чекисты, откуда-то знали о существовании льва.

Ночкову было смешно от объяснений, которые давали и большевики, и белые. И те, и другие скрывали, зачем нужен артефакт. Опасное мракобесие, говорили одни, ценная реликвия царского дома, уверяли другие, а Ночков им подпевал, уверяя, что сделает все, лишь бы добыть этот редкий кусок металла.

Оставшись один, Ночков хохотал во все горло, уставившись на себя в зеркале. Он представлял, как его глаза меняют цвет и как это пугает окружающих. ..

Казаки

– У меня все получилось! Я справился с заданием, я готов был принять вас завтра в Лбищенске. Возможно, я даже сумел бы обезвредить Чепаева, если бы не этот... – Ночков плюнул в Перетрусо– ва. – Отвяжите меня, в конце концов! У нас задание!

Бородин не отвечал, он смотрел на Белоножки– на. Подхорунжий тоже смотрел на своего командира, будто между ними шел какой-то разговор.

– Ночков, – спросил Бородин, когда молчаливое совещание закончилось, – ответьте на один простой вопрос: зачем вы натравили на нас бандитов?

– Я? Нет, это не совсем так, – ответил Ночков. – Мне нужно было узнать, насколько вы близко, нападения я не санкционировал!

– И операцию вы просили назначить...

– На пять часов утра, пока все крепко спят.

Белоножкин недобро ухмыльнулся.

– Да, точно, на пять утра, – улыбнулся подхорунжему Бородин. – Хотя постойте. Вы помните, что нам вчера говорил этот красноармеец, как его там?..

– Деревяшко, – подсказал подхорунжий.

– Деревянко, – растерянно поправил Ночков.

– Точно, Денис Деревянко, – обрадовался полковник. – Так что?

– О распорядке начдива Чепаева, ваше превосходительство.

– Помнится, очень ценные были сведения. Якобы Чепаев привык просыпаться крайне рано, до пяти утра, – полковник подошел вплотную к Ночкову и спросил: – Ночков, когда вы служили, кто просыпался раньше – вы или ваш командир?

Ночков не успел осознать, что прокололся на такой мелочи, как общий подъем: сзади свистнула шашка, и на крюке остались висеть только руки предателя. Голова, словно мяч, укатилась в угол блиндажа, тело без рук и головы мешком осело на земляной пол.

– Легко отделался, – позавидовал Перетрусов. – Я думал, вы ему сначала язык отрежете, потом еще что-нибудь...

– Белоножкин, я никак не могу поверить, что этот балагур – тот самый Перетрусов, – рассмеялся полковник.

– Я – тот самый, не сомневайтесь. Бы же знаете, что я отрезал вашим казачкам и куда именно вставлял?

И полковник, и подхорунжий потемнели лицами.

– Эй-эй-эй, ваше превосходительство, вы своему рубаке скажите, чтобы не торопился, – предупредил бандит. – Без пальца-то я еще куда ни шло, а без головы совсем бесполезным буду.

– Чем ты можешь быть полезен, Перетрусов? – спросил полковник. – Я без тебя знаю, что штурм нужно начать в три часа ночи, знаю, где дом Чепаева, знаю, где штаб. Есть ли в Лбищенске такое, что я без твоей помощи не смогу сделать?

– Чепаева вы узнать не сможете, господин полковник. Он сейчас со всеми своими бойцами на одно лицо, я его видел, вот почти как вас теперь.

– Ты же слышал – не нужен мне Чепаев, мне нужен его талисман.

– Но талисман-то у Чепаева. И домик его сгорел надысь, переехал Василий Иванович. Ухлопаете вы, скажем, половину его бойцов, хотя навряд ли – патронов не хватит. Еще сколько-то в плен возьмете, начнете стращать, чтобы выдали вам командира. Ладно, если погибнет Чепай вместе с первой половиной, тогда придется просто безделушку искать, а если выживет, да в ход пустит этого льва? Слышали, небось, что эта штука с людьми делает. Вас чепаевцы зубами загрызут.

– А ты, получается, сумеешь его найти?

– Уже нашел. Меня в Лбищенске верный человечек дожидается, он и выпасает вашего Чепая. И всего-то я от вас немного прошу – двадцать пять тыщ золотом.

– Каков мерзавец, а?! – восхитился полковник. – Я даже жалею, что поторопился с Ночковым.

– Да вы не жалейте. Кто он, ваш Ночков? Тля, сопля и ни рубля. Они, идейные, хуже всех. Я, конечно, тот еще сукин сын, боженька меня на тот свет вряд ли пустит, но со мной можно договориться, если цена хорошая.

– Цена? – полковник задумался. – Хорошо, давай поговорим о цене. Я хочу предложить тебе больше, чем двадцать пять тыщ. Как ты смотришь на то, чтобы я отпустил тебя живым, когда все закончится?

– Не «когда», а «если», – поправил полковника Перетрусов. – Уж поверьте мне – этим вашим «когда» еще и не пахнет совсем. Все еще тыщу раз поменяться может. Двадцать пять тыщ золотом!

– Наглый ты, душегуб. Молодой, красивый – и наглый. Подумай сам – разве в твоем положении можно условия ставить? Гляди – Белоножкин шашку даже не вытирает, потому что условия твои мы принимать не будем.

– Воля ваша, конечно. Но потом на себя пеняйте. Человечек мой не только за Чепаем в оба смотрит, но и за всей станицей. Увидит незнакомых людей, перепугается, шум поднимет...

Бородин долго сверлил недоверчивым взглядом красивые глаза Перетрусова, да так и не понял – блефует он или говорит правду.

– Добро, – сказал он, решив, что делать дальше. – Подхорунжий, снимите этого негодяя с крюка и залейте ему палец йодом. Под ваш личный контроль возьмете с собой в ударную группу, пусть указывает путь. Как только попытается обмануть или поставить новые условия – убить на месте.

Белоножкин аккуратно потянул за узел, и веревка будто сама собой распустилась, освободив пленника.

– Ох, спасибо, господа хорошие. Коли не обманете – не пожалеете, что со мной связались, а не с этим упырем, – Перетрусов беззлобно пнул тело. – Ну что, по коням?

Бородин покачал головой. Послал ведь Господь союзничка... или не Господь послал, а черт подсунул?

Думать на эту тему не хотелось. Допрос и очная ставка и так слишком затянулись, уже пятнадцать минут назад надо было начинать главную фазу операции.

Казаки были готовы. Накрапывал дождь, свистел ветер. Если мерить стратегическими и тактическими мерками, погода как нельзя лучше подходила для штурма. Караулить в такую промозглую ночь никому не хочется, все стараются спрятаться под крышу, желательно – с печкой. А диверсанту дождь не даст ни заснуть, ни расслабиться – в шуршании дождя легко можно пропустить посторонний звук. Так что сам Бог на стороне отряда.

Выехав перед строем, Бородин сказал:

– Знаю, что каждый из вас молится сейчас об успехе нашей миссии, о сохранении жизни соратникам, о лютой смерти врагу. Хочу просить вас о том, о чем не просил никогда и никогда больше не попрошу. Лбищенск – станица богатая, добра у красных предостаточно. Не трогайте ничего. Отвлечетесь – вас тут же застрелят, заколют, перережут горло. У нас одна цель – освободить станицу, трофеев быть не может, за мародерство расстреляю лично. Всем все ясно?

Молчание было ответом.

– Тогда – с Богом!

Отряд разделился на две лавы и начал движение.

Через час Лбищенск возьмут в клещи. Ударная группа подхорунжего Белоножкина снимет все посты и найдет дом Чепаева.

Как только Чепаев будет взят в плен или убит, а его талисман окажется в руках у Белоножкина, в небо пустят красную сигнальную ракету. Казаки войдут в станицу сразу с двух сторон, а четыре станковых пулемета и два орудия наглухо перекроют красным пути к отступлению.

Потом останется лишь отправить сообщение в Каленый и ждать подхода основных сил. Если, конечно, они у белого движения найдутся. У полковника Бородина на этот счет были самые мрачные предчувствия.

А вот у Богдана Перетрусова настроение стало – лучше некуда. Когда живодер-полковник откусил ему полпальца, головная боль разом куда-то делась, и теперь бандит ждал, когда сможет похвастаться перед новым приятелем своим подвигом.

5 СЕНТЯБРЯ 1919 ГОДА

Лёнька

Погода после полуночи внезапно испортилась. Мало того что холодный северный ветер пробирал насквозь, так он еще нагнал туч, которые скрыли луну, и в станице стало темно, хоть глаз выколи. Затем и дождь начал накрапывать.

Тупик за сортирами и впрямь оказался самым лучшим местом, где можно было спокойно ждать и не опасаться, что кто-нибудь нагрянет. Пахло здесь, конечно, не сиренью, но по сравнению с вонью, в которой Лёнька недавно пролежал полдня, было приятно и свежо.

Лёнька, забившись в лопухи и крапиву, даже умудрился заснуть. Правда, не сразу. Петух, которого сдал на хранение Перетрусов, неприятно зудел в кулаке. Так бывает, когда поймаешь по весне хруща, спрячешь в потной ладошке, а он там скребет своими жесткими крючковатыми лапками. Становится и щекотно, и слегка противно, а все равно жука не отпускаешь.

Только петух был еще и холодный. Рука начала мерзнуть едва ли не сразу, как Перетрусов ускакал в степь.

Как ни странно, насчет свойств талисмана он не обманул. Путь от тифозной ямы до сортирного тупика Лёнька преодолел быстро и без приключений, вовремя скрываясь в кустах или изображая мочащегося у забора красноармейца. Он не вызвал подозрений ни у одного патруля, ни у одного станичника.

В голове будто кто-то проснулся, кто-то знакомый и привычный, вроде внутреннего голоса, который и раньше подсказывал, что делать, но только Лёнька не особенно к нему прислушивался, потому что голос был робкий и неуверенный.

С петухом голос не только осмелел, но даже обнаглел и прямо-таки приказывал, что надо делать. Ослушаться его не хотелось. Кто его знает, ослушаешься – и сам от себя в ухо получишь. Вон как крепко кулак сжался, того и гляди – врежет.

Чувство это Лёньке не понравилось, поэтому, когда он спрятался в лопухах и внутренний голос сказал, что все отлично, Лёнька торопливо переложил петуха в карман гимнастерки.

В ожидании Перетрусова Лёнька пригрелся и заснул. Разбудил его внезапно начавшийся дождь.

Он открыл глаза, кругом было темно, холодно и сыро, капли дождя барабанили по крышам сараев и нужников, стекали за воротник и шуршали по листьям. В темноте постоянно чудились чьи-то шаги.

Лёнька даже не мог понять, который час, потому что луны на небе не было. В панике он потянулся к перетрусовскому талисману, отвернул клапан кармана и вытянул петуха за шнурок.

Холод в ладони окончательно разбудили Лёньку. Робкий внутренний голос, испугавшийся дождя, темноты и потери во времени, под действием талисмана вновь осмелел и нашел ответы на все вопросы. Судя по тому, как намокла земля, как шумит ветер в трубах и дрожат листья, сейчас не больше часа ночи. Скоро появится Перетрусов.