Текст книги "Указка"
Автор книги: Алексей Кошкин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц)
– Пять секунд тебе, чтобы подпись поставить. И штраф сто долларов за оскорбление должностного лица. Если не хочешь, чтоб тебя в участок отвезли.
В участок…
Я быстро так посмотрел вдоль улицы. Может, хоть канадец какой поедет с автоматом или араб появится, почему-то забывший бороду сбрить. Да где там! Канадцы только когда не надо появляются. А арабов и вообще уже не осталось. Это я так просто, в отчаянии головой вертел. Потом зубы сцепил и подмахнул эту проклятую бумагу. И вообще, черт с ним, с домом. Действительно, сороконожек много.
– Сто долларов, – говорит этот тип. И снова на машину оглядывается.
Тут я соврал ему. Одну сотенную я в автобусе разменял, когда билет покупал. И у меня восемьдесят с чем-то мелочью осталось. Я и говорю:
– У меня восемьдесят.
Он лапу свою протянул. Сам тюфяк жирный, и лапу хорошо так протянул, удобно. Ох, как бы я ему вделал! Потом пистолет бы забрал и пистолетом по шее… Если бы не те два придурка в машине… Да где там! Они меньше, чем по трое, сейчас не ездят. А откуда я знаю, может, в машине у них автомат. И рация есть. В общем, отдал я ему эти проклятые восемьдесят баксов. Потом спрашиваю:
– А где тот старик, который на кухне сидел?
Этот тип только буркнул: увезли, мол. И велел убираться поживее. Потом повернулся и в дом пошел. За вещами, конечно. Выбирать для себя самые дорогие. Хрен ему. Все дорогие вещи я давно продал. Фотография, где я с семьей, у меня вместе с документами лежит. А деньги в кроссовках, конечно. Что я, дурак, их дома оставлять?..
Пошел я в закусочную. Меня там знали и не стали стрелять. Я десятку за вход отдал и говорю:
– Позвонить бы. Мобильник есть у кого-нибудь?
Там за столиками человек пять сидело. Все жуют, друг на друга не смотрят. В любой момент готовы на пол упасть, это если что начнется. Я их, кажется, чуть ли не напугал. Жевать перестали, а глаз не подняли. Потом один говорит:
– Что толку в этих мобильниках? Спутники-то все попадали. Еще на той неделе вся связь вырубилась…
А я ждал чего-то такого. Да и вообще, сколько можно! Интернет накрылся, по телевизору один канал идет, а мобильники все работали и работали. Я говорю:
– Ну, тогда ладно. Есть тут нормальный телефон?
Мне на стенку показывают. Смотрю – а там не телефон, а какой-то ржавый унитаз с проводами. Наушник взял – работает.
Я думал, долго ждать придется. Нет, трубку сразу взяли:
– Полицейский участок. Напоминаю: за розыгрыш, неверную информацию или ложный вызов по законам штата Нью-Йорк полагается смертная казнь…
– Плохо, Вовка, – говорю, – ты в законах разбираешься. Не смертная казнь, а пожизненное заключение…
Вовка помолчал секунду:
– А, это ты… Понимаешь, все время распространители звонят. Героин по сниженным ценам… А тебе чего?
Ну, я объяснил ему, что меня из дому выгнали.
– Можно, – спрашиваю, – к тебе подъехать? Пока квартиру не найду?
Слышу, он запыхтел и говорит:
– Да нет… Не надо. Понимаешь, я тут уезжаю на пару дней… Да и вообще, соседи у меня… Тут такой хиппи есть, Роджер его зовут. Он тебе не понравится. А главное, ты ему тоже не понравишься…
– Ладно, – говорю. – Я пока пустую квартиру найду.
Он сразу повеселел как-то.
– Да, – кричит, – а если тебе что-то нужно будет, звони. Я для тебя что угодно достану. Хоть машину, хоть катер… А хочешь, пистолет тебе продам? С пистолетом не пропадешь…
– Успеется, – говорю. – Ты не знаешь, как Алексу позвонить?
– А Алекс уехал уже…
– Да ты что? Алекс уехал?..
– Месяц назад, – сказал Вовка. – Его сначала эти, в консульстве, пускать не хотели. У него ведь на руке татуировка «Ненавижу Россию»…
Да, думаю, удивительно, что Алекс уехал. Он ведь всегда какой-то такой был идейный. Говорил, что Америку даже сейчас любит, когда бардак кругом. Впрочем, ладно, трепаться мы все умеем…
Я подумал, подумал. В центр надо ехать. Ну, я на метро пошел. Из всего метро только линия «N» осталась. Хорошо хоть, что поезда часто ходят, один в полтора часа. Ночью где-нибудь в пустом Центре Рокфеллера отсижусь…
ГЛАВА ПЯТАЯ
Андрей Иванович ощущал беспокойство. Его племянник наотрез отказался заниматься физкультурой. Если так будет продолжаться, от Кабинетова трудно будет скрыть нерадивость Сенечки. А Петр Леонидович бесконечно терпеть не будет. Ему перед товарищем Советовым отчитываться. Кто сколько километров пробежал, с какими результатами. Ну да результаты – бог с ними, даже у самого редактора они не очень-то олимпийские, не говоря уже об Андрее Ивановиче. Но бегать-то все равно надо. Доказывать усердие в стремлении соответствовать образу всесторонне развитой личности, настоящего русского, гражданина Обновленной России. А также демонстрировать своим товарищам полное понимание необходимости выполнения президентской программы оздоровления населения.
Но Сенечка отказывается демонстрировать.
– Я еще не гражданин России, – сказал он. – До рассмотрения моего дела осталось полгода. На меня эти лыжные правила не действуют…
Андрей Иванович заглянул в Конституцию, в популярное издание. И правда, не действуют…
Редактор Кабинетов попросил Сенечку подготовить какой-нибудь новогодний материал. Интересный и в то же время с политической подоплекой. У Сенечки моментально готов замысел.
– Хотите историю про лидера оппозиции, который оставляет своих единомышленников праздновать Новый Год, а сам в это время крадет деньги из партийной кассы и удирает в Китай? Но случается новогоднее чудо, и вора ловит за шиворот сам Дед Мороз, отбирает деньги и жертвует их голодающей Японии?
– Пожалуй, не стоит, – сказал Кабинетов. – Лучше что-нибудь из жизни.
– Тогда я расскажу о том, чему сам был свидетелем, – сказал Сенечка. – Как в Майами к Рождеству построили ледяной городок. Там всегда собиралось много людей, ведь в непраздничное время у них так мало радостей. Сделали дорогую автостоянку. И однажды вечером шведские террористы взорвали на ней бомбу. Люди побежали и подавили друг друга. Их хваленая полиция ничего не смогла поделать. А власть, чтобы не создавать панику, солгала, что это был взрыв русской петарды…
Петр Леонидович подумал:
– Ладно… Только не перегибайте палку. Не надо слишком уж пугать читателей ужасами жизни на Западе…
В работе нередко возникали задержки. От полуденного гимна и до оздоровительной вечерней закуски в редакции нечего было делать, потому что еще не принесли материал. Антоша глядел на фотографию президента, потом вставал и снова напевал гимн. Витька играл с компьютером в поддавки. Тоня Алексеевна красила ногти.
Евгений Викторович появлялся с первым материалом в пятом часу.
– О человеческой халатности, – сообщал он.
«Кто из нас не был в здании Управления Повышением Цен на Нефть? Кто из нас не обращал внимания на величественный вестибюль с мраморными колоннами в два ряда и фресками, изображающими интеграцию нашего нефтяного рынка в Юго-Восточную Азию? Нас поражали поистине китайская аккуратность и предупредительность охранников и почти узбекская обязательность чиновников. Мы всегда гордились зданием УПЦН как украшением и одной из основных достопримечательностей нашего города.
Можете себе представить, каким шоком было для меня наблюдать в УПЦН дичайший случай проявления разгильдяйства и беспечности со стороны рабочих, приглашенных делать ремонт потолка на четвертом этаже здания! Проходя по коридору, я увидел в углу несколько десятков ртутных ламп, буквально сваленных в бесформенную груду. И сотрудники как ни в чем не бывало проходили мимо, словно и не знали, как опасны для здоровья эти лампы, особенно с нарушенной целостностью.
Как выяснилось, никто из сотрудников не знает, откуда и с какой целью здесь находятся ртутные лампы. И тем более не знают они, кто отвечает за их складирование и транспортировку. Тогда я обратился с вопросом к товарищу Бобрыкину, бригадиру ремонтников.
– Это нелепая случайность, – чутко реагирует товарищ Бобрыкин. – Несомненно, ошибка будет исправлена. Возможно, благодаря своевременному вмешательству журналистов, была предотвращена настоящая катастрофа.
Быстро провели расследование.
Как выяснилось, бригада ремонтников только наполовину состоит из русских. Остальные – это большей частью эмигранты из Финляндии и Норвегии. До сих пор существующий языковой барьер мешает взаимопониманию в бригаде. Иногда распоряжения товарища Бобрыкина понимаются превратно. Следует думать, что именно это и привело к созданию опасной ситуации.
– Однако надо встать на место этих бедняг, – делится товарищ Бобрыкин. – Издерганные, измученные, еще не верящие в свое освобождение от оков космополитизма, они появляются на работе невыспавшиеся, ведь у них до сих пор не всегда есть время на оздоровительные лыжные упражнения. Но мы работаем в этом направлении.
Нам остается пожелать товарищу Бобрыкину, а также и всему УПЦН в целом успешной работы и новых трудовых и творческих успехов».
Сенечка прочитал эту статью и полез к Кабинетову.
– Скажите этому Евгению Викторовичу, что если уж он приходит только с одним материалом про лампы, то можно было бы появиться и пораньше. Например, хотя бы в полдень!
– Не вам учить людей работать, – ответил Кабинетов.
– Почему? – удивился Сенечка. – Я работаю в три раза больше, чем все остальные. Пока какой-нибудь Евгений Викторович одарит нас очередным творением, я успеваю написать три или четыре статьи, а то и пять!
– Это интересно, – сказал Кабинетов. – Где они?
– Это не совсем статьи, – сказал Андрей Иванович. – Он пишет их, никуда не выезжая, и я был уверен, что это рассказы для «Странички творчества».
– Вы, дядя Андрей, их даже читать не стали, – сказал Сенечка. – Мои статьи гораздо интереснее, чем рассказы про ртутные лампы. Я давал читать Витьке и Антоше. Им было очень смешно, и они сказали: класс! Смеялась даже Тоня Алексеевна, хотя она не читала, а просто смотрела на нас.
– Ваша энергия мешает нам заниматься делом, – сказал Кабинетов. – Андрей Иванович устал править ваш стиль. Взять хотя бы статью о взрыве в Майами… Никуда не годится!
Сенечка заговорил на повышенных тонах:
– Ах вот как! Значит, и вы к этому руку приложили, Петр Леонидович? Кому не понравилась строчка: «Когда ударил взрыв, люди замолчали и повернули головы в ту сторону, откуда поднимался густой дым…»? Зачем заменили «ударил взрыв» на «прогремел взрыв»? Ведь это беспомощнейший в мире газетный штамп! Так не пишут даже в «Комсомольской правде»! А почему убрали детский плач?..
– Мы издаем обычную газету, а не сборник беллетристики.
– А почему бы не попробовать и не начать писать художественным языком? – сказал Сенечка. – В Обновленной России, Петр Леонидович, и газеты должны быть обновленными, то есть говорить с читателем на свежем языке!.. На таком, каким я пишу свои статьи!
Андрей Иванович смутился. Ему было неудобно за племянника.
Конечно, Сенечка слишком долго жил на Западе. Отсюда его агрессивность. Там, в этих диких странах, люди, которые не верят в свои силы или не самоутверждаются за счет других, рано или поздно погибают.
Еще Сенечка был недоволен, что в редакции все работают медленно. И все время отвлекаются, когда гимн по радио передают. И когда президента по телевизору показывают. Тогда, сказал Сенечка, вообще в коридоре не протолкнуться. Все из своих кабинетов выбегают и к телевизору лезут. А уж когда по улице после обеда Флаг проносят, так все готовы окна выдавить и выпрыгнуть навстречу.
Но Андрей Иванович отвечал, что задержки не мешают регулярному выходу газеты. Правда, засиживаться приходится допоздна. В шесть ли начали, в семь – верстку должны подготовить к полуночи и послать на визирование товарищу Советову. И если оплошность допустили, которую товарищ Советов заметит и зачеркнет красным карандашом, то все быстро переделывать приходится.
Но эти задержки не ослабляли боевой дух редакции. Ведь Андрей Иванович поддерживал этот самый боевой дух как мог! Он обходил каждого и хлопал по плечу. Когда по радио играл гимн, он пел громче других. Антоша тоже пытался подпевать, но у него не получалось перекричать Андрея Ивановича. А еще Андрей Иванович рассказывал анекдоты. Слушать их прибегали чуть ли не со всего Дома печати.
А вот верстальщик Витька не пел. И анекдотов не слушал. Чем ближе к вечеру, тем с меньшей охотой он отвечал на участливые вопросы и подбадривания Андрея Ивановича. Работать наловчился так, что рука почти срасталась с «мышкой», и порой он не сразу мог разжать пальцы.
С Витькой вообще что-то странное творилось. Над столом он повесил плакатик, нарисованный на развороте школьной тетради. Синий мультяшный человечек сидел, обхватив голову и повесив нос. Из носа падала большая капля. Главной была надпись:
«Вирсдальчиг – самая пичяльная прафесия».
Еще он создал гирлянду из разноцветных скрепок и протянул ее от окна к своему месту. Кабинетов увидел и пожал плечами.
– Порча редакционного имущества, – сказал он.
Витька огорчался и работал еще быстрее…
Однажды в редакцию пришел грузный человек с погонами директора детской театральной студии. Представился:
– Борис Невзрослейко. К вашим услугам.
Его сопровождали четверо детей.
Сенечка объяснил:
– Это я их пригласил, чтобы они посмотрели, как делают газету. Дети – исполнители главных ролей в спектакле «Славься, великая Россия». Этот мальчик играет Нефтяника; это Разведчик, а это Спецназовец.
– Был еще Менеджер-по-Рекламе, но он заболел, – сказал Спецназовец. – А я играл самого президента, – сказал Борис Невзрослейко. – По секрету скажу: слишком большая ответственность, чтобы доверять эту роль детишкам.
Сенечка положил перед Кабинетовым приготовленную статью.
«Детская театральная студия под руководством Бориса Невзрослейко поставила спектакль „Славься, великая Россия“.
Хотят ли эти дети, так живо воплотившие на сцене патриотические настроения миллионов юных россиян, стать настоящими актерами и попробовать себя в кино? Когда по городу идет человек с погонами актера, вслед ему оборачиваются, узнают. И даже если с ходу не узнали, то все равно автограф просят. Спрашивают: «Вы, простите, в каком патриотическом сериале снимались? „Брат“ или „Сибирский цирюльник“?»
Но пока они еще дети. Они учатся в школе, играют в хоккей и шахматы, подражая лучшим российским мастерам. Помогают родителям. Правда, не все гладко в жизни юных актеров. Например, им не нравится, что их заставляют заниматься синхронным плаванием.
Директор Невзрослейко: Не заставляют, а доказывают необходимость разностороннего развития личности. Артист должен уметь все.
Юные актеры: Если, например, придется девчонок играть…
Ребята смеются. Видно, что они любят своего директора.
Корр.: Помню, когда я был в вашем возрасте, в жизни было много проблем. Сейчас всем живется легче, но все же, наверно, никуда не делись споры с друзьями и родителями, необходимость отстаивать свою точку зрения. Порой, наверно, хочется спрятаться в свой собственный мир. Нет ли у вас чего-то, что отвлекает от суеты?
Невзрослейко: Они артисты, хоть и дети. И если, скажем, ребенок поспорил с родителями или обиделся на сверстников, то он приходит к нам и растворяется в мире искусства.
Корр.: А не было у вас иногда ощущения, что все зыбко и может измениться? Поэтому обиды и споры реального мира как бы не считаются?
Юные актеры: Точно, все еще изменится! Театр в Камбоджу и Лаос поедет на гастроли… И мы там кучу денег заработаем.
Смех.
Разведчик: Однажды я поругался с братом и пошел гулять. День был очень хороший, а мне было не очень хорошо… Я понимаю, что такое суета. Я пошел в школу, только не в саму школу, а на школьный двор. Мы там играем. И вот, я ходил там просто так, а в это время прошел мимо один… Это был, наверно, учитель. У него в руке была острая указка. И мне стало очень страшно… Мне показалось, что он ткнет меня, если я не помирюсь с братом своим… И я пошел и помирился.
Корр.: А почему он должен был тебя ткнуть?
Разведчик: Потому что у меня было плохое настроение… Я оглянулся на бегу, потому что зашумели заросли. Знаете, там такие заросли густые и колючие. Они всегда шумят от ветра. За ними ничего не видно, и лазить там больно. Он прямо в эти заросли пошел. И там пропал.
Невзрослейко: Внезапная фантазия восстановила мир в семье. Артисту часто приходят в голову образы – смешные и пугающие. От этого никуда не деться.
Пожелаем юным актерам и их директору новых творческих фантазий и успешного воплощения их на сцене».
– Хорошая статья, – сказал Кабинетов. – Есть шероховатости, но главное – тема нужная. Патриотический спектакль… Только вот историю про человека с указкой мы уберем.
– Почему? – удивился Сенечка. – Это самое интересное! Мир детских эмоций…
Кабинетов поднял глаза.
– Вы не понимаете? – спросил он.
– Нет, – сказал Сенечка.
Кабинетов подумал.
– Идите, – сказал он. – Кстати, я забыл сказать – зарплата ваша теперь больше в два раза.
После вечернего гимна Андрей Иванович приготовил кофе и разнес по редакции.
– Вы очень добрый человек, Андрей Иванович, – сказал Витька. – Мы вместе работаем уже четыре года. Я к вам привык.
– Спасибо, Витенька, – сказал Андрей Иванович. Чашечка с кофе в его руке задрожала.
– А я злой, – продолжал Витька. – И устал от всего. По утрам мне так печально и одиноко. Каждое утро я мучаюсь: пойти выпить или кому-нибудь морду набить. Быть или не быть, как говорит Евгений Викторович…
– Зачем уж так-то, Витенька… Ты пугаешь меня. Попробуй сходить на внеочередной киносеанс нового успокоительного фильма «Работа Министерства по чрезвычайным ситуациям». Или вот… Во Дворце Милицейской Культуры читают лекцию «Еврей или цыган. Кто лучше?» Очень поднимает настроение… А кроме того, спортом надо заниматься. Посмотри на президента. Он не ленится. Каждую среду бегает на лыжах, а в понедельник занимается фигурным катанием. Даже в хоккей играет по пятницам, а в остальные дни плавает в бассейне. Он гораздо старше тебя, но всегда бодрый и здоровый.
Вошел редактор Кабинетов.
– Я подсчитал, – сказал он. – Денег, которые приходят в редакцию, президенту хватит не только на лыжи, но даже и на китайский снегоход. Пусть спорт в России развивается… Андрей Иванович, готовьте соответствующую статью, а я позвоню товарищу Советову.
Антоша, сидевший до сих пор молча, оторвался от корректуры.
– А как вы думаете, Андрей Иванович, скоро Россия догонит Китай?
– Сначала надо Таиланд догнать, – сказал Андрей Иванович.
– А вы были в Таиланде?
– Был.
– Ну и как?
– Эх, Антоша! – вздохнул Андрей Иванович. – У каждого народа своя судьба. Но, в общем-то, и мы неплохо живем.
Этим вечером работа двигалась медленнее, чем обычно. Шумели компьютеры, горели лампы. Кабинетов принес откуда-то круглую штуковину, щелкнул выключателем, и редакция наполнилась ароматом сирени и каким-то еще.
– В инструкции написано: бодрит и повышает работоспособность, – сказал он. – Сделано в Бангладеш.
– Дорогой, наверно, – сказал Антоша. – Только не разбейте, Петр Леонидович.
Кабинетов оглядел всех по очереди.
– А где Виктор? – вдруг спросил он.
За монитором, на котором обозначался неготовый макет, никого не было.
– Он никуда не уходил! – крикнула Тоня Алексеевна, сидевшая у единственного выхода.
– Не мог же он раствориться в воздухе, – сказал Сенечка.
Андрей Иванович и Антоша переглянулись и потупились. Кабинетов махнул рукой и, пробормотав что-то, сел за компьютер сам. Он был очень зол…
* * *
…и теперь ни одного голубя в Нью-Йорке нет. Тем временем я довольно близко подошел. Вдруг слышу:
– Стой!
Я сначала даже присел. Оглянулся по сторонам. Не дай бог, канадцы. Потом сообразил: да это же мне русский охранник кричит, из укрытия. А канадцы, кстати, вообще не кричат «Стой!». Они сразу палят.
– Руки в стороны!
Я встал каким-то самолетиком. Говорю по-русски:
– Да я ваш! Я по вопросу возвращения на Родину…
Долгая пауза. Потом снова голос:
– Иди сюда. Руки не опускай. И не дергайся.
А, вот он где прячется. На втором этаже. Целится из окна.
А говорит со мной не он. Над дверью переговорное устройство. Динамик небольшой, а голос совсем не искажается. Вот это техника! Китайская, что ли?
Голос говорит:
– Сейчас откроется дверь. Сразу входи. И смотри, чтобы не прищемило. Она сразу захлопнется.
Дверь тяжеленная. На каких-то бесшумных рычагах. Я шагнул в темноту. За спиной сразу как бухнет железом! И замок щелкнул. Я стою, жду.
И, конечно, прожектором по глазам! И, кажется, не одним. Вот ведь соотечественники! Я зажмурился, а меня за руки взяли, в стену ими уперли. Ощупали меня во всех местах. Я им сказал:
– Что же в задницу забыли заглянуть?
Нет ответа.
Я до сих пор ничего не видел. Только что вокруг было несколько человек, а теперь остался один, и он повел меня по лестнице. Я говорю:
– Что, большая очередь?
Слышу, он хмыкнул:
– Да какая очередь! Все русские уехали уже.
Чувствую, меня перестали считать опасным. Тот, кто рядом идет, не следит за мной, а просто дорогу показывает. Еще и словоохотливый оказался. Рассказал, что в основном к ним приходят американцы, у которых дальние родственники давно уже в России живут. Хотя объявлено было, что для эмиграции этого недостаточно. Сначала от них просто документы не принимали, а теперь вообще не подпускают, стреляют поверх голов. Все окна напротив уже повыбиты. А еще придурки из белорусской общины манифестацию провели. Своего-то консульства у них нет, вот и решили снова к старшему брату под крыло… А когда поперли их, так они две гранаты швырнули. Хорошо хоть, что американские гранаты, последней модели. Одна, которая в окно влетела, пошипела, пошипела и все, а вторая вообще в воздухе на три детальки распалась, и ни одна деталька не взорвалась.
Мы пошли по коридору, в конце которого горел один плафон. Оказались у двери. Мой проводник кнопку нажал и говорит:
– Игорь Вадимович! Русский парень домой просится.
– Не он первый… – был ответ из динамика. – На предмет ножей-пистолетов-пулеметов-гранатометов хорошо проверили?
– Обижаете, Игорь Вадимович!..
– Ладно, сейчас пущу…
Дверь поехала на роликах. Мой проводник говорит:
– Удачи!
И хлопнул меня по плечу.
Я зашел. Смотрю – комната без окон. Лампы дневного света. Черный стол блестит, как озеро. Ноутбук стоит. На стене Высоцкий во все лицо. В углу саксофон на подставке. В другом – мусорка. Из мусорки бутылки от «Байкала» вываливаются. А напротив меня высокий мужик стоит. Не старый, но седой. Я хотел ему руку подать. Только руку ушиб: там стекло было от пола до потолка. Чистое, невидимое. Мужик говорит с довольным видом:
– Легко отделались! А вот который до вас приходил, так он себе вообще нос расквасил.
Я спросил:
– А как же я вам документы отдам?
А он сам мне мои документы показывает:
– Они уже у меня. Доставлены на специальном лифте. Правда, я еще не ознакомился.
Смотрю – и правда, у меня в кармане пусто. Еще внизу, значит, вытащили. Я стою, не знаю, что делать. На саксофон в углу показываю:
– Это вы играете?
Он говорит:
– Иногда… Вы присаживайтесь, поговорим…
Рядом с дверью стул стоял. Этот Игорь Вадимович тоже сел по свою сторону стекла, бумаги мои на столе разложил. Задумался, как гадалка над картами. Потом даже напевать стал. Я через стекло его слышал прекрасно. Конечно, опять какая-то техника работает.
Игорь Вадимович говорит:
– Что же вы, молодой человек, русское-то гражданство не стали получать по достижении совершеннолетия? Никаких бы проблем…
Я говорю:
– Я подавал документы. Но я тогда в Лас-Вегасе жил. Вы же знаете, в тамошнем вашем департаменте Партия Освобождения Невады концлагерь устроила. И все мои анкеты с доказательствами русского происхождения потерялись.
Игорь Вадимович по клавишам ноутбука постучал. Вдруг говорит:
– Нет, они не потерялись. То есть они остались в электронном варианте. Вижу, вы действительно не собирались терять связи с корнями. Это говорит в вашу пользу…
И давай глазами по экрану бегать. Я так обрадовался! Может, думаю, не зря я сюда пришел. Только слово «корни» я всегда не любил. Что он понимает! Один мой корень в Бенгальском заливе рыбу ловит, а второй вообще где-то в джунглях потерялся. Это я о тете Кате подумал. А вдруг!.. Ведь из Южной Америки в Россию, говорят, проще вернуться. Колумбийцев, например, вообще везде без визы пускают, как китайцев. Там у них страна процветающей демократии. И перуанцев тоже везде пускают. Только они никуда ехать не хотят. Им и дома хорошо. Ведь как только золото инков нашли, так Перу сразу по уровню жизни на первое место выскочило.
Игорь Вадимович говорит:
– Ну что же, молодой человек! Ваше русское происхождение несомненно. Опыт работы есть, и справки о несудимости настоящие. Но тем не менее у вас очень небольшие шансы.
Я сюда вообще безо всяких шансов шел, а оказалось – «небольшие». Правда, «очень небольшие». У меня сердце-то упало, конечно, но я решил, что он еще советов надает, раз сразу не выгнал.
– А что? – говорю.
Он на меня глаза поднял.
– Вы, – спрашивает, – женились-то по любви или как? Мы не можем пустить в Россию человека, женатого на американке. Ваша жена где, простите, родилась?
– В Бостоне, – говорю.
Он кивнул.
– Вот видите… Тем более не можем. У Бостона сейчас такая репутация! По подсчетам китайских социологов, в штате Массачусетс преступность в девяносто раз превышает преступность в Нью-Йорке.
– Но моя жена родилась двадцать два года назад! И в пять лет уехала в Нью-Йорк…
– Это неважно. У консульства есть свои стандарты, – ответил Игорь Вадимович. И опять защелкал клавишами.
Минут пятнадцать щелкал. Я ждал, ждал. А Игорь Вадимович ка-ак долбанет по своему ноутбуку! Потом кнопку под столом нажал, наклонился и говорит:
– Леха, ты?.. – и сразу как закричит: – Слушай, Леха! Как ты тридцать пять тысяч очков набрал, а? Я все время в эту яму падаю… Десятый уровень…
Незнакомый ехидный голос сказал:
– Умный в яму не пойдет. Умный яму перепрыгнет с помощью трамплина.
– Тут нет никакого трамплина!..
– Есть. Только он в стене спрятан. Под зеленой мишенью…
Игорь Вадимович задумчиво так на экран посмотрел и головой покачал. Потом встал и вышел в боковую дверь. Мне ничего не сказал.
Ну, думаю, плевать на Россию и на все это дурацкое возвращение. Сейчас пойду, денег достану, автомат куплю, да и в Южную Америку пешком отправлюсь. И будь что будет. Может, повезет. Жив останусь, тетю Катю с Генкой найду, тогда вместе что-нибудь придумаем. Я даже стулом заскрипел, так мне уйти захотелось. Я дверь подергал – закрыта, конечно. У них тут все автоматическое. Да и как я уйду? Документы-то у консула на столе.
А скоро вечер, кстати. Как я домой-то поеду, в темноте, один, безо всего? Хоть бы кастет какой-нибудь… Может, у охраны внизу попросить? Хотя они, конечно, хрен дадут. А если, как тогда, в автобус не пустят? Я губу закусил. Придется машину угонять. Никогда не угонял. Или подожду хозяина и дам по башке…
Тут Игорь Вадимович входит. Документы мои собрал в стопочку. Словно и не видит, как я на него посмотрел. Впрочем, я сразу успокоился. И правда, не мне тут порядки устанавливать… Игорь Вадимович педальку нажал, и стекло вверх поползло. Он стоит, ждет. Смотрит, как медленно оно ползет. Я не удержался:
– Значит, все-таки полное доверие соотечественнику?
А он серьезно так говорит:
– Конечно, полное доверие. Сейчас вы напишете заявление, что желаете вернуться. И заполните анкету, только не упоминайте о том, что вы состоите в браке. Мы нашли для вас выход, только вам надо спешить – консульство на той неделе закрывается…
