Текст книги "Вагнер"

Автор книги: Алексей Сидоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)

РЕВОЛЮЦИЯ

С 1848 года начался глубокий и неизгладимый перелом в истории Европы. Февраль опрокинул во Франции буржуазное правительство Луи Филиппа. В марте революция охватывает Австрию и Германию. Экономически отсталая Германия постепенно росла в направлении капитализма. Противоречие его с феодальными формами власти становилось неизбежным, несмотря на слабое развитие промышленности, слабость буржуазии. В одном из классических трудов, марксизма «Революция и контрреволюция в Германии», указано, что «буржуазная Германия стояла во главе революционного движения не как представительница инициативы новой общественной эпохи, а как защитница привилегий старой эпохи. Ремесленный пролетариат Германии был в большинстве еще проникнут цеховой идеологией. Но в 1847 г. по Германии прошла промышленная катастрофа. В 1844—45 г. в стране классической нищеты и феодального произвола, Силезии, вспыхнул голодный бунт. Крестьяне по всей стране восставали, протестуя против непомерных налогов. Но буржуазия принесла в жертву короне народ, взамен чего корона должна была пожертвовать буржуазии дворянством (Маркс). Корона, конечно, не сделала этого…

18 марта 1848 г. происходит вооруженное восстание в Берлине. 31 марта во Франкфурте собираете «предварительный парламент», 18 мая – основной парламент, в составе 586 человек из состава «цвет буржуазии», ученых, писателей, адвокатов, с сильной прослойкой аристократов, помещиков, фабрикантов, купцов. «Родина, тебя предали»… франкфуртский парламент вырабатывал конституцию, подавлял вооруженной силой всякие вспышки республиканских восстаний, и по существу похоронил революцию. В соседней Австрии она была уничтожена вооруженной силой. В ноябре 1848 г. реакция перешла в открыто, наступление, сначала в Пруссии ставшей палачом революции во всей стране. В 1849 г. рабочий класс южной Германии поднялся в открытом восстании против наступления контрреволюции; «восстания в Саксонии и Рейнской Пруссии принесли себя в жертву, чтобы выиграть время для организации южно-германского движения» (Маркс и Энгельс). В мае 1849 г. ареной революционного движения стал Дрезден 16 мая городская полиция издает приказ об аресте Вагнера. «Означенный ниже королевский капельмейстер Рихард Вагнер привлекается к доследованию за существенное участие в имевших место в данном городе бунтовских движениях… Все полицейские власти должны обратить на него внимание, арестовать Вагнера и самым спешным образом нам об этом сообщить… Вагнеру от 37 до 38 лет (ему было З6), он среднего роста, имеет каштановые волосы и носит очки». Через Фрейбург, Хемниц, Веймар, Иену, Кобург и Линдау Вагнер бежал в Швейцарию. Для него начинается тридцатилетний период эмиграции. Сам Вагнер, как в письмах, которые могли бы попасть в руки полиции (жене, Девриенту), так и в воспоминаниях, написанных для короля, впоследствии стремился затушевать свое участие в революции. Интересно проследить пути, которые привели автора «Тангейзера», «Лоэнгрина» в ряды «мятежников» под знаменем Бакунина. Известный чешский революционный поэт Мейснер (которому, впрочем, не во всем следует доверять) рассказывал, что еще в 1846 г. Вагнер говорил ему о том, что «революция в сущности совершена уже – в голове», что «события достаточно созрели». Внешне Вагнер этих дореволюционных лет всецело в области своей музыкальной карьеры. Но его деятельность не ограничивалась сочинением опер.

Декорация I акта оперы „Валькирия". Большой театр —1901 г.

Декорация II акта оперы „Зигфрид". Дрезден – 1913 г.

1 марта 1846 г. он подает в управление театрами доклад о «королевской хоровой капелле», выдвигая подробно выполненный проект новой организации всего певческого дела при театрах Дрездена. Проект был положен под сукно и отклонен. Через три года в преддверии саксонской революции, Вагнер помещает в «Аугсбургской всеобщей газете» сочувственную рецензию о книге Эдуарда Девриенга «История немецкого театра». Здесь Вагнер выступает как реформатор, сознающий социальную роль искусства, говорит, «о недошедшей еще до сознания общества достоинстве профессии актера», определяет задачи театра – «усилить и облагородить нравы и вкус народа». За то же дело борется Вагнер и в «проекте организации национального театра в Дрездене» (лето 1848 г.). Это – первая тропа Вагнера к революции. Некоторое сближение с непосредственным его творчеством дано в статье 1846 г. «Художник и критики» («Дрезденский указатель»). Здесь Вагнер выступает в защиту своей деятельности как постановщика против некомпетентной критики со стороны официальной прессы. Первая тропа – организационная – вела к революции Вагнера-капельмейстера; по второй – шел Вагнер-художник. Ему мало-помалу стала со всей очевидностью открываться невозможность – при существовавших условиях господства реакции, – добиться чего-либо для искусства. По этой тропе расположены и труды Вагнера по осуществлению в Дрездене девятой симфонии Бетховена, труды, которые ему приходилось проводить, пробивая огромную толщу косности, непонимания и инерции. В феврале 1847 г. он обрабатывает для сцены «Ифигению в Авлиде» Глюка, в марте 1848 г. – «Stabat mater» Палестрины. Враги Вагнера поносят его за «святотатственное» обращение с старыми образцами, а друзья – приветствуют за мужество приблизить искусство прошлого к современности. Летом 1848 г. Вагнер носится, как всегда одновременно, с двумя художественными планами: драмы, посвященной Фридриху Барбароссе – и оперы, героем которой должен был быть Зигфрид. К этому же периоду относится небольшая работа Вагнера, которая знакомит нас с его историко-культурными занятиями. Это «Вибелунги», диковинный этюд, относящийся скорее всего к области фантастических восприятий прошлого, которыми довольно богата была псевдонаука XIX века. В этой работе Вагнер убежденно и последовательно отрицает «внешние блага – власть, золото», все то, что лежит в основе как феодальной, так и капиталистической формаций: а именно собственность. Но в споре между «историей» и «мифом» побеждает последний, Вагнер начинает набрасывать драму о Нибелунгах, в ноябре 1848 г. пишет «Смерть Зигфрида». Из нее впоследствии получатся «Сумерки богов». Новая стихотворная форма, новый язык, новая самостоятельная мощь образов – и новая невозможность осуществить свой замысел так, как это нужно. Вагнер-художник чувствует себя одиноким. Один не может совершить переворота без помощи общества. Далее Вагнер пишет драму, посвящая ее «Иисусу из Назарета». Это не католический или протестантский бог. Вагнер усиленно изучает Фейербаха, «Сущность христианства» которого появилась в 1845 г. Его Иисус – олицетворение протеста индивидуума против бездушной, лишений любви среды, где царит закон.

Третья тропа, которая примыкает к первым двум, это путь Вагнера, как сознательного общественника. Многое в нем остается от непосредственной наивности энтузиаста-дилетанта. Уже первое выступление Вагнера в политической жизни Саксонии бросает свет в на «Вибелунгов», и на националистический момент В «Лоэнгрипе». 14 июня 1848 г. в «Дрезденском указателе» появляется его статья, озаглавленная «Как относятся республиканские стремления к проблеме королевской власти?» Эту статью Вагнер читает на собрании левобуржуазного «Отечественного союза». В ней Вагнер требует уничтожения «аристократизма» и войска, замены его народным ополчением, всеобщего избирательного права. Вагнеру рисуется как предельный идеал – бесклассовое общество, коммунистически организованное, проводящее «эмансипацию человечества от власти и денег». Идеал Вагнера – республика, но его наивность верит в возможность сочетания республиканского строя с королевским домом, причем король представляется ему «первым и самым настоящим» республиканцем. Как только это примирить с требованием уничтожения аристократизма?

Вагнер сотрудничает в радикальных «Народных листках», издававшихся его другом Рекелем. Здесь он выступает анонимно; в статье 15 октября 1848 г. им ставится та же проблема «что делать с королем при республике». Социалистически-революционное содержание его статей заостряется с течением времени.

10 февраля 1849 г. он печатает в «Народных листках» статью «Человек и существующее общество». «Борьба человека против господствующего общественного строя началась», пишет он: «сила для этой борьбы может у нас вырасти только из познания обреченности нашего общества; если она осознана, то оно уже осуждено». И наконец горячим гимном революции является его статья «Революция» в «Народных листках» от 8 апреля 1849 г. – «Я разрушу до основания господствующий строй», говорит Вагнер о имени революции: «пусть собственная воля будет господином человека… а его собственная сила – всем его достоянием; святыня – это свободный человек, и нет ничего выше его… я разрушу всякую власть одного человека над другим… ибо я – революция, я вечно творящая жизнь!..» Потерянное стихотворение Вагнера, в котором он призывал к борьбе с царисткой Россией, руководительницей европейской реакции, показывает еще раз направление его политических симпатий.

Болезненно самолюбивый, отзывчивый и поддающийся всем влияниям, эгоцентричный и нервный. Вагнер был окружен непониманием н неудачами. Его преследуют денежные заботы, все более настойчивые. Он переселяется из центра города в пригород, живет в дешевых комнатах бывшего дворца Марколини, где в саду (в июне 1848 г.) происходит собрания граждан по вопросу о вооружениях. Его оперы не принимаются. «Риенци», имевший такой успех в Дрездене, не удается в Берлине. Критика высмеивает и унижает Вагнера. За него берутся профессиональные остряки и интриганы… Когда, по возвращении из Берлина (1847 г.), Вагнер подает в дирекцию просьбу увеличить ему жалование хотя бы до того уровня, которым пользуется Рейссигер, директор театра дает Вагнеру прочесть составленный о нем отзыв: «переоценивая свой талант, прислушиваясь к экзальтированным и нелепым восхвалениям», Вагнер, «запутавшийся в долгах», подлежал бы, по мнению дирекции, совершенному увольнению с поста капельмейстера, если бы не кое-какие его заслуги и прилежание… Вместо увеличения жалования Вагнеру предлагают субсидию в 300 талеров. Несколько облегчает положение Вагнера только возобновление и начинающийся успех «Тангейзера», а также репутация, которую себе приобретает Вагнер, как симфонический дирижер. Умирает его мать… С женой своей Вагнер давно уже чувствует себя разъединенным… «Время, погрязшее в ничтожестве, убивающее всякую благородную инициативу!..» Известие о Февральской революции во Франции поразило его. Вагнер – не олимпиец, вроде Гете, и не политический литератор, как Гейне, – Вагнер – это бросающийся в движение порыв. Знал ли он точно, чего хотел? «Вы поняли сущность свободы», писал он в Вену. «Поняли, что ее нельзя приобрести наполовину. Если у нас отымут хотя бы малейшую частицу ее, мы вскоре лишимся и всего. Каждая малейшая частица ее связана с нашей честью… с оружием… должны мы… бороться за нее». Его имя и личность уже привлекали к нему людей – персонально и принципиально. Вокруг него группировались поклонники, – молодежь, из которых надо назвать Карла Риттера, Ганса фон Бюлова, Теодора Улига. Лист приезжает в первой половине 1848 г. в Дрезден, и между ним и Вагнером завязывается подлинная дружба. Но наступающая осенью 1848 г. реакция снова бросает свою тяжкую тень – на все живое в Германии. Зимою Вагнер вновь участвует в конспиративных собраниях ночью в саду дома семьи Науман, известном под названием «зверинца»; здесь Вагнер знакомится с Бакуниным. В этом настроении написана Вагнером в ноябре «Смерть Зигфрида»; написана без надежды на осуществление в каком-нибудь современном театре, с пессимистическим учетом гибели молодого энтузиазма, торжества злобы и мести – и последнего самопожертвования. Зима проходит для Вагнера «в состоянии смутного брожения». Даже музыкальное творчество перестает удовлетворять его. Он носится с идеями драм, бросает их. Вагнер все больше сближается с теми из попутчиков его жизни, в которых он учитывает стремление вперед, разрыв с тем, что было. Рекель изгнанный со службы за слишком демократические взгляды, ставший редактором и издателем «Народных листков», ему особенно близок в эти дни. Вагнер в начале 1849 г. переживает чрезвычайно интересный момент своей жизни. Годы странствий как будто давно прошли, королевский саксонский капельмейстер – как будто на верхних ступеньках музыкальной карьеры – и в то же время Вагнера тянет к новым бурям, все больше и больше сходятся те три тропы, о которых говорили мы выше.

Музыка? Разве музыка так уж ценна перед возможностью пережить мировой пожар?

На генеральной репетиции IX симфонии Бетховена, весною 1849 г., к Вагнеру подходит человек высокого роста, с пышной шевелюрой, в потертом костюме, но с уверенными манерами. «Если бы при ожидаемом великом мировом пожаре предстояло погибнуть всей музыке, мы с вами должны были бы с опасностью для жизни соединиться, чтобы отстоять эту симфонию», Вагнер сочувственно пожимает руку своему новому другу – Михаилу Бакунину,

Дворянин, бунтарь, славянин, агитатор, утопист– это пока все, что знает Вагнер о Бакунине. Он познакомится с ним через Рекеля. – «Все в Бакунине было колоссально, все веяло первобытной свежестью». После «святодуховского» восстания 12 июня 1848 г. в Праге Бакунин, руководивший революционным движением в славянских странах, переезжает в Германию. Обычно принятая в биографиях Бакунина схема указывает, что зиму 1848—49 г. Бакунин провел в Берлине, Бреславле. Кэтене и Лейпциге, появившись в Дрездене проездом в Прагу только в конце марта 1849 г. Это отвело бы на время знакомство и сближение Вагнера с Бакуниным не больше месяца. Времени однако хватило, чтобы Вагнер впитал в себя наиболее яркие впечатления от Бакунина. В биографии Вагнера необходимо поставить вопрос о взглядах Бакунина в это время. Даже в поздних воспоминаниях своих, написанных для баварского короля, Вагнер пишет о Бакунине с своеобразной теплотою.

1848—49 гг. Бакунин, конечно, не был еще законченным анархистом, зато вполне выработал в себе революционные установки и в частности ясное представление о движущих силах немецкой революции.

«Что живо в Германии – это начинающий двигаться пролетариат и крестьянское сословие», пишет Бакунин Анненкову в апреле 1848 г., «… поток этот смоет с лица земли развалины старого мира, и тогда доброму говорливому бюргеру будет плохо, очень плохо». Еще в 1842 г. Бакунин поместил в «Немецких ежегодниках», вышедших в Дрездене и по всей вероятности бывших в руках Вагнера, под псевдонимом Жюля Элизара ставшую знаменитой статью о реакции в Германии. «Свобода, реализация свободы, – кто станет отрицать, что это слово занимает теперь первое место в историческом порядке дня?» «Бакунин… оказывал даже влияние на людей, которые решительно не соглашались с его уж крайне революционными взглядами», говорит про него Рейхель. Сам он испытал на себе воздействие Прудона и Вейтлинга. Маркс был для Бакунина «слишком авторитарным».

В 40-х годах «определенной системы воззрений Бакунин все же не имел. Он работал над Фейербахом, в Париже чувствовал себя «тяжело, очень тяжело» – и всю свою колоссальную организаторскую силу бросил в практику революции. Известна его неоправдавшая себя историческая ставка на славянскую революцию; между прочим привлекал к участию в ней Бакунин и знакомого Вагнеру по началу 30-х годов Тышкевича. Б Германии 1948—49 гг. Бакунин был одною из крупнейших фигур революции. «Все в Германии ждали если не социальной, то политической революции», вспоминал Бакунин впоследствии. Но «немецкая буржуазия никогда не любила, не понимала и не хотела свободы». Бакунин видел причину «печального исхода» революции 1848 г. в противодействии, «которое было оказано немецкими радикалами попыткам крестьянского восстания». А сам Бакунин писал: «Я не верю в конституции и в законы». – «Наш мир – мир разрушения». – «Мир разделен на два стана. Здесь революция, там контрреволюция– вот лозунги».

Вагнер решительно и со всей своей горячностью приемлет первый из этих лозунгов. Рекель, последовательно отдавшийся освободительному движению, укрывает Бакунина, дает ему возможность «растянувшись на жестком диване, спорить с людьми самых разных взглядов на темы о задачах революции». Когда Бакунин говорил Вагнеру, что «в русском народе живет не то детская, не то демонская любовь к огню», И «пожар мира» становился чем-то вроде действительного сожжения ряда городов, Вагнер ощущал тот же «приятный холодок», как и от известий о революции в Париже и Берлине. Бакунин говорил Вагнеру, что «привести в движение разрушительные силы – цель, единственно достойная разумного человека», и Вагнер слушал это с ужасом и восхищением. У Вагнера болели глаза в тот год, и Бакунин целый час держал перед лампой свою широкую ладонь, заслоняя ею свет… Надо представить себе Вагнера, маленького ростом, худощавого и подвижного, на прогулке в окрестностях Дрездена со своей собачкой «Пепсом» и Бакуниным. Вагнер излагал Бакунину свои идеи об искусстве будущего, и Бакунин утверждал, что Вагнер непрактичен и витает в облаках. А когда Бакунин решил ехать с подложным паспортом в Прагу узнавать, как обстоят там дела славянской революции, и Рекель сбривал тупой бритвой его пышную бороду, Вагнер волновался при мысли, что он больше Бакунина не увидит живым – милого и опасного теоретика конспираций. Вагнер записывает высказывание Бакунина о том, что он, «достигнув точки отвращения от нашей цивилизации, был бы рад сделаться музыкантом». Бакунин был весь внимание, когда Вагнер играл ему «Летучего голландца». Под влиянием Бакунина Вагнер бросил мысль о драме «Иисус из Назарета», ибо Бакунин просил Вагнера «пощадить его и не знакомить с этой вещью».

Влияние Бакунина на убеждения, мысли и жизненное поведение Вагнера несомненно. Весною 1849 р, Вагнер весь в охвате новых идей, он готов без оглядки броситься в поток движения, куда бы он ни привел. Событие, которое раньше произвело бы на Вагнера сильнейшее впечатление, успех «Тангейзера в Веймаре в постановке Листа, как-то скользнуло по его сознанию. «Не слишком ли поздно, не слишком ли рано?» – Вагнер пишет, что находился «как во сне»…

Его «разбудил» набат с колокольни св. Анны, призвавший 3 мая 1849 г. Дрезден к вооруженному восстанию. «Вся площадь показалась мне озаренной темно-желтым светом», – несмотря на ясный солнечный день. Мы знаем, что ом был в числе тех, которые готовили саксонское восстание. В марте он вместе с Рекелем ходил заказывать ручные гранаты. В том письме к Рекелю, которое было найдено у последнего при аресте и послужило главным поводом для обвинения Вагнера, Вагнер опасается преждевременной, вспышки еще не подготовленного восстания.

Саксония в 1840 гг. была одной из передовых стран Германии. Экономическое ее развитие стояло уже достаточно высоко, это постоянно приводило к конфликтам с отсталыми феодальными формами государства. Вместе с тем в основе растущей промышленности лежала кустарная форма ее, что, как замечает Меринг, неизбежно замедляло процесс размежевания мелкой буржуазии и пролетариата. В саксонском ландтаге, созванном в 1848 г., была уже фракция. называвшая себя социал-демократической: из 24 саксонских делегатов, посланных во франкфуртский парламент, 20 примкнуло к «левой». Дрезден первым поднялся на защиту выработанной франкфуртским парламентом имперской конституции. В восстании главная роль принадлежала трудящимся.

1 мая новое правительство, созванное королем под давлением реакции, распустило ландтаг. Рекель был его депутатом и занимал место на крайней левой. После роспуска он благоразумно решил бежать; Бакунин дал ему поручение в Прагу. Вагнер берет на себя редакцию «Народных листков». В дни дрезденского восстания ему приходится таким образом стоять во главе революционной печати. День «набата» означал попытку городского пролетариата добыть себе оружие. Король бежал из Дрездена в замок Кенигштейн. В городе стали воздвигаться баррикады, в постройке которых принимал участие приятель Вагнера, архитектор Земпер. Остановить войска, не допустить вооруженного разгрома движения было одной из первых задач. Вагнер по своей инициативе дает 4 мая типографу Ремплеру заказ на прокламации, печатает в типографии «Народных листков» призыв к солдатам саксонской армии присоединиться к восстанию. Он вспоминает, как видел Бакунина с сигарой во рту, проходящим по всему городу. Другие сведения сообщают. что Вагнер уговаривал Бакунина взять руководство восстанием в свои руки, поскольку Вагнер был разочарован медлительностью и нераспорядительностью правительства Доезжена, составленного из либеральничающего чиновника Тодта. фоанкфуртского депутата Гейбнера и Чирнера, одного из дрезденцев, подготовлявших восстание. Тройка сделала ошибку, назначив командующим силами восставших неспособного Гейнце. Правда, удалось отстоять первые баррикады. Но саксонское королевское правительство уже призвало на помощь пруссаков…

Бакунин был всюду, лишь только дошло дело до вооруженного столкновения. Рядом с Гейбнером он организовывал героическую оборону баррикад. Гейнце сдался уже 7 мая, но к Дрездену приходили подкрепления из сельских местностей и рудников. Вагнер говорит о том колоссальном впечатлении, которое произвело на него приближение под звуки марсельезы длинной колонны рудокопов… Во главе вооруженной защиты становится Стефан Борн, наборщик, один из вождей берлинского пролетариата, бывший близким к Марксу. Но дрезденское восстание было предано буржуазией соседних городов, – в частности Лейпцига, – не поддержавших саксонскую столицу.

Вагнер рисует в своих мемуарах себя только в роли наблюдателя. Но он дежурит по поручению адъютанта временного правительства Цихловского на «Крестовой башне», сверху наблюдая за баррикадными боями; спускает на веревочке привязанные к камням записки, информирующие восставших о том, что он видит; прибегает в ратушу с известиями о подкреплениях из Хемница и Фрейберга; его посылают в Фрейберг за тем, чтобы поторопить помощь, побудить к реквизиции деревенских телег для скорейшего прибытия. После того, как Вагнер выполнил это поручение, он, не спавший несколько суток, заснул в экипаже, везшем его обратно. Его разбудили толпы защитников Дрездена, покидавших город. – «Что это значит?» – «Все кончено, задами, в коляске, едет временное правительство». – Вагнер бросился к подъезжающему экипажу и увидел Гейбнера и Бакунина. В Фрейберге Бакунин также свалился от усталости и спал, сидя на диване, навалившись огромной головой на плечо Вагнера… Поздно ночью прибывает Вагнер в Хемниц, в суматохе отделившись от своих друзей, спешивших туда же. Вызов в Хемниц был провокацией со стороны местных организаций: в эту же ночь Бакунин и Гейбнер были арестованы. Чистая случайность, разделившая Вагнера с ними в Фрейберге, и заставившая Вагнера в Хемнице остановиться в другой гостинице, спасла его от ареста.

В Хемнице жил муж сестры Вагнера, Вольфрам. Узнав от него об аресте дрезденцев, Вагнер решает совсем не возвращаться домой. В Веймаре его ждет Лист, «Тангейзер», слава новой оперы, благосклонность правящих сфер… Но вести о кровавом разгроме дрезденского восстания доходят и до Веймара. Лист отсылает Вагнера в имение Альтенбург. Приказ об аресте Вагнера опоздал на один день. С чужим паспортом Вагнеру удалось переехать швейцарскую границу. «Я сам себе казался птицей которой не суждено погибнуть в болоте… Я не могу ни с чем сравнить то ощущение блаженства, которое охватило меня… когда я почувствовал себя свободным… Теперь, когда меня, объявленного вне закона и гонимого, ничто уже не могло заставить солгать… я мог громко и свободно сказать этому миру, что я, художник, презираю всю его ханжескую заботу… Я в первый раз в жизни почувствовал себя свободным насквозь, здоровым и веселым, хотя я и не знал, где мне завтра случится преклонить голову…»

Лист рекомендовал Вагнеру ехать в Париж и там работать для оперы. Через Цюрих, где Вагнер в лице Якова Зульцера, секретаря цюрихского кантона одного из ответственных руководителей местной власти, нашел преданного друга, – Вагнер пробрался с легальным швейцарским паспортом в Париж.

В городе царила холера… Лист, только что опубликовал в «Journal des debats» свой анализ «Тангейзера» – первое авторитетное признание вагнеровского искусства. Но Вагнеру было не до музыки. В музыкальном магазине Шлезингера он встречается с Мейербером. «Чего вы ждете от революции?»– спросил его Мейербер: «или вы собираетесь писать партитуры для баррикад?» Вагнер ответил, что «при нынешнем положении вещей, когда весь мир стоит под гнетом реакции, он в состоянии думать о чем угодно, только не о композициях для сцены».

Он читает в Париже Прудона. Ему нечего делать в Париже. Лист предоставил ему снова некоторую денежную поддержку, и Вагнер возвращается в Цюрих, который будет для него в течение ряда лет местом напряженного творчества, размышлений, волнений, общественных и личных драм.

Полного учета его поведения и роли в дрезденские дни мы еще не имеем. Мы указали, что Вагнер сознательно многое затушевал и скрыл из своих дрезденских дел. Саксонская полиция искала его с большой настойчивостью, добивалась его выдачи от соседних стран. Бакунин на суде определил Вагнера как «фантаста». Очевидцы, которые встречали Вагнера в дни дрезденского восстания, вспоминают, как он на «Крестовой башне» разглагольствовал о музыке, античности, колокольном звоне и, с другой стороны, как он лично перелезал через баррикады, раз давая с опасностью для жизни враждебным солдатам свои листовки. «Молва» приписывала Вагнеру поджог старого здания оперного театра. Граф Бейст, усмиритель восстания, в своих мемуарах договорился до обвинения Вагнера в поджоге дворца, за что Вагнер был, по словам Бейста, присужден заочно к смертной казни. Основной смысл участия Вагнера в дрезденском восстании заключается в его идеологическом контакте с идеями скорее даже не Якунина, а Рекеля и других мелкобуржуазных радикалов.

Вряд ли Вагнер с красным знаменем вставал на баррикады (есть и такой рассказ); вряд ли поджигал дома; но в кармане Рекеля при аресте было найдено письмо Вагнера, которое является документом, подтверждающим право Вагнера на место среди деятелей революции. От нее Вагнер пока не отрекался. Он поддерживал с Рекелем, посаженным на тринадцать лет в тюрьму, переписку, свидетельствующую об его неизменной симпатии к другу и его идеалам. Когда до него дошла – оказавшаяся неверной – весть о том, что Бакунин и Рекель приговорены к смертной казни, он пишет им горячее сочувственное письмо…

Вагнер тех лет был искренним революционером, Хотя и с очень путанной идеологией.