Текст книги "Смерть, идущая по следу… (интернет-версия)"

Автор книги: Алексей Ракитин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 42 страниц)

22. Возможные кандидаты

Самый недоверчивый читатель в этом месте может подумать, что фантазия завела автора совсем уж далеко. И даже разочарованно покрутит пальцем у виска. Самый недоверчивый читатель понимает, что контролируемая поставка потому и называется «контролируемой», что движение ценного (либо опасного) груза требует постоянного наблюдения представителей правоохранительных органов. Его нельзя просто так отдать каким-то мальчишкам или студентам в надежде, что те всё сделают правильно лишь потому, что они – хорошие ребята. Груз нуждается в контроле, в наблюдении и даже в охране от случайной утраты, хищения или повреждения. Рядом с грузом должен быть сотрудник правоохранительных органов и желательно даже не один. Где такой человек в данном случае?

Он есть. И даже не один.

Начнём с Семёна Золотарёва. Надо сразу сказать, что этот человек уже много лет вызывал и вызывает всякого рода подозрения у многих исследователей трагедии группы Игоря Дятлова. Всё, что связано с ним призрачно, всё оказывается не таким, каким кажется изначально. Долгое время Золотарёва подозревали в том, что он уголовник, который пошёл в январский поход с целью решения неких проблем, связанных с нелегальной золотодобычей в Ивдельском районе. Подобную трактовку образа Семёна Золотарёва предложил несколько лет назад один из исследователей, выступавший в Интернете под nic'ом Doctor, очень харизматичный, самобытный и интересный писатель, внёсший в исследование трагедии Игоря Дятлова немало здравого смысла. Которого, увы, зачастую не хватало и не хватает многим из числа «самодеятельных исследователей» трагедии. Считается, что Doctor имел доступ к некоему «делу КГБ», вёл частное расследование в интересах родственников некоторых погибших «дятловцев» и погиб в автомобильной катастрофе. Такая вот печальная повесть с мрачной нотой «до» в эпилоге. Однако поспешим успокоить впечатлительных читателей – это всё чистой воды легенда, всего лишь элемент шикарного мифа, придуманного Doctor'ом: никакого «дела КГБ» он не видел, расследований никаких ни вёл и в катастрофах не погибал. Однако заслугу этого талантливого мифомана переоценить трудно – он первым обратил внимание на очень странную фигуру Семёна Золотарёва.

Уже гораздо позже исчезновения Doctor'а другой серьёзный исследователь трагедии группы Игоря Дятлова, упоминавшийся не раз Алексей Владимирович Коськин, ввёл в оборот ряд необыкновенно интересных документов, связанных с Семёном Золотарёвым. Речь идёт об автобиографии последнего, написанной в 1948 г. во время обучения на втором курсе Государственного института физической культуры Белоруссии (ГоИФКБ), двух характеристиках, полученных Золотарёвым по результатам прохождения практик в минских школах, и «Учётной карточке инструктора туризма», содержащей летопись туристических достижений Семёна. Кроме того, большой информационно-просветительский интернет-портал «Подвиг народа» обнародовал документы, связанные с награждением Золотарёва орденом «Красного знамени» в мае 1945 г., что позволило под новым углом взглянуть на жизненный путь этого человека.

Перечисленные выше документы необыкновенно интересны сами по себе, но не в этом их главная ценность – в контексте исторических реалий 40–50-х гг. прошлого века они дают весьма богатую пищу для размышлений. И заставляют сделать некоторые прелюбопытнейшие выводы. Проанализируем эти документы и попытаемся понять, что же там написано между строк?

Начнём с автобиографии Семёна Александровича. Этот документ представляет собою приложение к анкете, заполняемой в обязательном порядке для отдела кадров при трудоустройстве или поступлении в учебное заведение. Золотарёв, как видим, написал автобиографию почему-то в конце второго курса (впрочем, тому могут существовать вполне невинные объяснения – его попросили переписать прежнюю автобиографию с целью уточнения неких деталей, либо автобиография была написана для оформления допуска к занятиям на военной кафедре, начинавшимся в советских ВУЗах, обычно, на третьем курсе. Следует подчеркнуть, что обязательное обучение на военных кафедрах вводились во всех советских ВУЗах с 1 сентября 1944 г. по постановлению Совета Народных Комиссаров СССР № 413 от 13 апреля 1944 г., т. е. Государственный ордена Трудового Красного знамени институт физической культуры Белоруссии также осуществлял подготовку офицеров запаса). Самое интересное в документе, обнаруженном Алексеем Коськиным, не время написания, а содержание.

Надо сказать, что документы такого рода заполнялись с соблюдением строгих формальных требований как по оформлению, так и содержанию. Часть таковых излагалась в «шапке» документа, на его первой странице, служившей своего рода памяткой автору, часть – сообщалась работником отдела кадров при выдаче бланка в виде напоминания («писать развёрнуто, без сокращений, помарок, зачёркиваний и подчёркиваний, отразить все изменения в документах, смену имён и фамилии, свадьбы-переезды-разводы, ничего не упустить…»). Впрочем, написание автобиографии – это как езда на велосипеде, если один раз у тебя получилось, то полученный навык не утратишь. Поэтому «кадровики» обычно обходились без долгих наставлений и лишь осведомлялись: «Писать автобиографию уже доводилось? Как это делать знаете?»

Семён Алексеевич Золотарёв к июню 1948 г., разумеется, уже прекрасно знал, как надо правильно писать автобиографию. Можно не сомневаться, что к этому моменту он уже не раз сочинял такого рода документы. И тем удивительнее те многочисленные «косяки», нестыковки и умолчания, которыми изобилует вышедший из-под его пера текст. Их появление невозможно объяснить неловкостью слога, письменная речь Семёна как раз очень легка, текст прост и читабелен. Но имеющиеся в автобиографии Золотарёва «области умолчания» не только недопустимы для советского студента тех лет, но и по-своему красноречивы. Они очень многое способны рассказать об этом человеке даже спустя шесть с лишком десятилетий. Попробуем предвзято разобрать этот замечательный документ.

Чёткий, выработанный почерк Семёна Золотарёва ясно свидетельствует о том, что ему доводилось немало работать письменными принадлежностями. Что, вообще-то, несколько удивляет, когда знакомишься с обстоятельствами его жизни. Родившийся 2 февраля 1921 г. в станице Удобная Краснодарского края Семён вступил в комсомол в 1938 г., а 10-летнюю школу закончил только в 1941 г., т. е. в возрасте 20 лет. Само по себе это событие не следует считать чем-то необычным для того времени – такое встречалось довольно часто (не станем вдаваться в причины, просто примем как факт). Закон СССР «О всеобщей воинской обязанности», принятый Верховным Советом СССР 1 сентября 1939 г., предусматривал возможность предоставления отсрочки от призыва учащимся средних школ для окончания обучения, но до тех лишь пор, пока им не исполнится 20 лет. Весеннего призыва в СССР не существовало вплоть до 1967 г., поэтому Золотарёв, которому 20 лет исполнилось в самом начале 1941 г., спокойно дожидался осени (призыв проходил в период с 15 сентября по 15 октября). И даже начавшаяся 22 июня 1941 г. Великая Отечественная война не сразу его задела. Так что с призывом на действительную военную службу у Семёна всё обстояло благополучно, хотя с точки зрения современных представлений – несколько странно. Но странность эта, как было показано, кажущаяся.

Настоящие странности возникают дальше. Итак, на действительную военную службу Семёна Александровича Золотарёва призвали 19 октября 1941 г., а в первый бой с фашистскими захватчиками он вступил аж 10 мая 1942 г., т. е. спустя почти 7 месяцев. Принимая во внимание, как перемалывались осенью и зимою 41-го добровольческие дивизии, поспешно сформированные из жителей Москвы и Ленинграда и немедля брошенные на передовую, задержке в 7 месяцев нельзя не удивиться. Подобной задержке в ту невесёлую годину обрадовался бы любой призывник…

Однако, дальше – больше. В совершенно удивительных выражениях Золотарёв описал своё участие в Великой Отечественной войне: «В бой вступил 10 мая 1942 года и после этого на боевых операциях, боевых заданиях был на протяжении всей войны.» Советское кадровое делопроизводство чётко разграничивало службу в Действующей армии и участие в боевых действиях. Дело в том, что за последние выслуга считалась по принципу «сутки – за трое». Участие в боевых действиях отражалось в солдатской книжке записями, сделанными строевой частью полка (либо отдельной воинской части – бригады или батальона) на основании приказа по армии. Приказ по армии чётко фиксировал эту дату, буквально с такой формулировкой: «С (такого-то числа) считать Армию участвующей в боевых действиях». И для всех военнослужащих этой армии выслуга считалась с этого дня «сутки – за трое», пока новый приказ по армии не отменял действие старого. Все периоды времени, в течение которых армия считалась воюющей на фронте, фиксировались в солдатских книжках всех солдат этой армии наподобие того, как в трудовых книжках мирных граждан отражался трудовой стаж. И пограничник, отсидевший всю войну на острове Врангеля или на Чукотке, ни при каких условиях не мог считаться участником боевых действий, хотя и отбыл всю войну призванным на действительную военную службу (Тут же можно указать и на то, что на военнослужащих офицерского состава, принимавших участие в боевых действиях, распространялось право ускоренной выслуги воинского звания с переходом на очередное высшее звание – это была весьма существенная льгота, которой были лишены остальные офицеры Действующей армии. К Золотарёву данная норма отношения не имела – он был сержантом – но для иллюстрации сказанного выше вполне годится).

Все фронтовики эти нюансы прекрасно знали. И работники отделов кадров по всей нашей необъятной стране знали разницу между «службой в действующей армии» и «участием в боевых действиях». И в анкетах, и в автобиографиях обычно делалась краткая типовая запись примерно такого содержания: «В период с (дата) по (дата), с (дата) по (дата) и с (дата) по (дата) принимал участие в боевых действиях». Допускались уточнения в произвольной форме, типа: «Принимал участие в освободительном походе Красной армии в Восточную Европу», или «освобождал братскую Украину от фашистского ига» или «Участник битвы за Кавказ». Это пожалуйста… но упоминать о «боевых операциях» и «боевых заданиях» почиталось совершенно неуместным. И так понятно, что на фронте операции и задания «боевые», а рассказы рассказывать про то, как касками «мессершмиты» сбивались, в отделе кадров не надо, эти басни нужно поберечь для другого места и иной компании.

Сказанное выше в полной мере относилось и к участникам партизанского движения. Партизаны имели точно такие же солдатские книжки, что и солдаты на фронте. Они хранились в строевой части Штаба партизанского движения. Приказами штабов отряды вводились в боевые действия и выводились из них, и система учёта движения личного состава была во всём аналогична той, что имела место в регулярной армии. Т. е. исключений в то время быть не могло ни для одной из категорий военнослужащих. В данном же случае мы видим очевидное отклонение от общепринятого порядка оформления документов, допущенное Золотарёвым явно с ведома работника отдела кадров.

Немного больше информации о воинском пути Семёна сообщает его наградной лист, размещённый на сайте «Подвиг народа». Из этого документа, подготовленного уже в самом конце войны и утверждённого Военным Советом 70-й армии 15 мая 1945 г. мы можем узнать следующее: «(Золотарёв) Участвовал в боях на Донском и Сталинградском фронтах, при освобождении западных областей Белоруссии. При вторжении в Восточную Пруссию и Померанию – в составе 3-го гвардейского Гродненского кавалерийского корпуса 2 Белорусского фронта в январе, феврале и марте 1945 г.» В том же наградном листе, кратко упоминается, что Золотарёв был награждён медалью «За оборону Сталинграда». А 15 мая 1945 г. за проявленные в ночь с 21 на 22 апреля мужество и героизм Семён получил орден «Красной звезды». На тот момент Золотарёв служил уже в 13 моторизованном понтонно-мостовом ордена Александра Невского полку. Данный полк не имел ни малейшего отношения к упомянутому 3-му гвардейскому кавкорпусу – это известно совершенно точно, поскольку 13 моторизованный понтонно-мостовой полк входил в состав Действующей армии очень недолго, чуть больше месяца – с 5 апреля по 9 мая 1945 г. Об этом сообщает самый надёжный источник, какой только можно вообразить – Приложение к Директиве Генерального штаба от 18 января 1960 г. № 170023 под несколько неудобоваримым названием «Перечень № 16 (Полков связи, инженерных, сапёрных, понтонно-мостовых, железнодорожных, дорожно-эксплуатационных, автомобильных, автотранспортных и др. отдельных полков, входивших в состав Действующей армии в годв Великой Отечественной войны 1941–45 гг.)»… Т. о. и наградной лист не очень-то проливает свет на военное прошлое Семёна Александровича, из него мы лишь узнаём, что встретил он победный 1945 г. в 3 гвардейском кавкорпусе, а в апреле очутился почему-то в 13 ордена Александра Невского моторизованном понтонно-мостовом полку, для которого, кстати, участие в боевых действиях фактически закончилось 3 мая с выходом 70 армии к побережью Балтийского моря в районе Висмар-Штеттин. Но это так, к слову. Вернёмся же пока к дальнейшему рассмотрению автобиографии Семёна Алексеевича.

Из всё той же автобиографии нам известно, что Золотарёв стал кандидатом в члены ВКП(б) в сентябре 1944 г., проходя службу в рядах 48 армии 2-го Белорусского фронта. Как раз тогда – в сентябре 1944 г. эту армию Ставка ВГК передала из состава 1-го Белорусского фронта во 2-й Белорусский. Но 3-гвардейский Гродненский кавалерийский корпус никогда не входил в состав 48 армии, подчиняясь командованию фронта напрямую. И если суммировать всё, вышеизложенное, мы видим следующее: сначала Золотарёв тянет солдатскую лямку в 48-ой армии (конец сентября – декабрь 1944 г.), затем в 3-м гвардейском кавкорпусе (январь – март 1945 г.), а уже после этого – в рядах доблестной 70-ой армии (апрель – май 1945 г.). Он крутится внутри 2-го Белорусского фронта буквально, как юла, каждые три месяца отбывая к новому месту службы. Не вызывает вопросов, когда штаб перебрасывает с место на место крупного военноначальника – генерал или маршал должен быть там, где его опыт наиболее востребован. Но обычный старший сержант, командир отделения, ценности для армии не представляет – таких сержантов миллионы. Никто не станет устраивать такие ротации на фронте, где строевые части воюющих соединений и без того перегружены работой, поскольку непрерывно идёт вал информации, требующей отражения в документах: кто-то из военнослужащих убит, кто-то ранен, но остался в армейском госпитале, а кого-то после ранения направили в эвакогоспиталь и дальше в тыл, с исключением из списков части, кто-то вообще пропал без вести… и всё это надо отразить в формуляре и личном деле и переслать документы в зависимости от судьбы военнослужащего либо по новому месту учёта, либо в архив. В такой обстановке думать о переводе какого-то сержанта из одного соединения в другое никто даже и не станет – на это нет ни сил, ни времени. Да и целесообразности в этом тоже нет ни малейшей. Но… всё сказанное верно только при одном условии – если мы имеем в виду обычного сержанта, самого что ни на есть заурядный. Поскольку Золотарёва чья-то невидимая рука заботливо переводила из одного соединения в другое каждые три месяца, можно сказать со 100 %-ной уверенностью, что Семён Александрович был далеко непростым старшим сержантом. Было в нём нечто такое, что делало его в глазах начальства человеком особым. Причём, речь идёт о начальстве высоком – уровня штаба фронта, поскольку Золотарёв спокойно перемещался между соединениями фронтового подчинения, но при этом за пределы 2-го Белорусского фронта не выходил.

Не будем пока делать поспешных выводов, а просто запомним отмеченную странность – через некоторое время нам придётся к ней вернуться.

Пока же продолжим изучение автобиографии Семёна Александровича. Странности в этом документе отнюдь не исчерпываются невнятным описанием воинской службы. Семён Золотарёв в своей автобиографии упомянул о 4 правительственных наградах, полученных, если следовать смыслу текста, за участие в боевых действиях. Однако что это за награды и когда они присуждены, не указал. Не указаны и их номера. Подобное умолчание было совершенно недопустимо в документах такого рода. Чтобы было понятно о чём идёт речь, приведём фрагмент автобиографии генерала А. А. Власова, того самого, что в годы войны перешёл к фашистам и возглавил РОА. Автобиография была им написана в 1940 г. Вот интересующая нас выдержка: «С июля 1937 г. командовал 215-м стрелковым полком, с ноября 1937 г. командовал 133-м стрелковым полком до мая 1938 г., с мая 1938 г. – начальником 2-го отдела штаба Киевского особого военного округа до сентября 1938 г., с сентября 1938 г. назначен командиром 72-й стрелковой дивизии Киевского особого военного округа и был отправлен в правительственную командировку по заданию партии и правительства, каковую и закончил в декабре 1939 г.(…) В РККА награждён медалью “XX лет РККА” № 012543. За правительственную командировку представлен к награде орденом СССР.»

В этой выдержке обращает на себя внимание не только детальное перечисление всех перемещений по служебной лестнице, но и указание номера медали. И даже упоминается неполученный покуда орден… В автобиографиях указывались даже номера почётных знаков, не являвшихся правительственными наградами в строгом смысле (правильнее их было бы классифицировать как «ведомственный юбилейный знак»).

А что мы видим у Золотарёва? Глухое упоминание о четырёх наградах, сделанное словно бы через силу. А ведь четыре боевых награды для сержанта – это по меркам военного и послевоенного времени очень немало. Советская власть не разбрасывалась наградами для нижних чинов и к юбилеям их не вручало, особых иллюзий на сей счёт питать не следует. Достаточно вспомнить сводные полки фронтов, проходившие по Красной площади во время Парада Победы в июне 1945 г. Среди шедших в их шеренгах старшин, сержантов и рядовых очень и очень многие имели по одной-две медали, либо вообще были без наград. А ведь в сводные полки включались лучшие военнослужащие (конечно, был важен и рост не ниже 170 см, но этот критерий не был определяющим, ведь солдат с таким ростом были миллионы). А у Золоатрёва мы видим четыре боевые награды, полученные в военное время! Да это же герой!

Фотографии Парада Победы на Красной площади 24 июня 1945 г. Обратите внимание на то, как много военнослужащих рядового и сержантско-старшинского состава награждены одной-двумя медалями, либо не имеют наград вообще. Процент неоднократно награждённых резко возрастал среди старшего офицерского состава, среди же младших чинов очень немногие получали четыре-пять медалей. Дело вовсе не в отсутствии мужества – просто смертность этой категории военнослужащих в условиях боевых действий в процентном отношении многократно превышала аналогичный показатель для старших офицеров.

Читая автобиографию Семёна Алексеевича, можно подумать, что перед нами просто скромный человек, но в кадровом делопроизводстве нет понятия «скромный». Есть понятия «сокрытие сведений» и «умышленное сокрытие сведений» – именно такими категориями оперирует «кадровик». Совершенно очевидно, что Семён Золотарёв не мог скрыть наличие четырёх военных наград, поскольку по разным торжественным случаям был вынужден надевать их и демонстрировать общественности, но… но при этом он явно не желал акцентировать внимание на их обладании. Странно? Ещё как, особенно если припомнить, что автобиография была им составлена в 1948 г., когда фронтовики были окружены всеобщей любовью и почтением.

Идём дальше. Семён Золотарёв скромно упоминает о том, что был комсоргом батальона «13 мотоинженерного и механизированного полка» (так дословно, но правильнее, всё же, написать «13 моторизованный понтонно-мостовой полк»). Опять же-шь, пишет он об этом как-то между прочим, не приводя никаких дат (сразу поднимаем глаза выше и вчитываемся в то, как описывал свои назначения будущий изменник Родине А. А. Власов). Сейчас мало кто вспомнит, что комсорг батальона – это, вообще-то, большая должность в войсках. Во-первых, «освобождённая», а во-вторых, офицерская. Золотарёв, однако, в годы войны офицером не был; он являлся старшим сержантом, т. е. был приписан к сержантско-старшинскому составу. Ладно, можно сделать поправку на боевые действия, убыль офицеров, которых постоянно нехватало несмотря даже на ускоренные выпуски в училищах. Должность комсорга имела важную особенность, отличавшую её от всех прочих офицерских должностей в звене «батальон» – «полк». А именно: косморг был первым помощником особиста, выражаясь иначе, это была низовая опора военной контрразведки, источник всяческих сведений о настроениях как солдатской массы в целом, так и отдельных военнослужащих. Ещё одно интересное следствие работы в этой должности – она требовала доброжелательного внимания к подчинённым и умения идти на контакт.

На некоторых форумах, посвящённых трагедии группы Игоря Дятлова, всерьёз обсуждались предположения о возможном конфликте между Золотарёвым и другими членами группы, например, с Дятловым или Тибо-Бриньолем. Мол, мужлан, годящийся в отцы интеллигентным туристам, пытался подмять под себя молодых ребят, «строил» их, скандалил, приставал к девушкам. Родились даже очень странные гипотезы о связывании Золотарёва в палатке (да-да, именно Золотарёва!), основанные на удивительных по своей эфемерности умопостроениях. Предположение о конфликтности Семёна следует признать совершенно оторванным от земных (а точнее советских) реалий. Можно не сомневаться, что человек, бывший комсоргом на фронте, умел находить общий язык с самыми разными людьми – этому искусству его научила сама жизнь. Комсорги поднимали свои подразделения в атаки – и это не пафосное преувеличение, это правда, которую подтверждают все воевавшие ветераны. У комсорга не было шансов отсидеться в блиндаже – он вставал под пули первым, увлекал подчинённых личным примером. Если комсорг был «идиот по жизни» и горлопан, то его после первого же боя находили с пулей в спине – и это не преувеличение, так действительно бывало, сохранились подобного рода военные предания, не отмахнуться от них. Поэтому те политруки и комсорги, кто пережил Великую Отечественную войну в боевых порядках рот и батальонов, были отличными товарищами, справедливыми руководителями и настоящими мужчинами. В этом можно быть уверенным. Лучшая характеристика Золотарёву как человеку и гражданину – его воинский путь и должность комсорга сначала роты, а потом батальона на фронте.

Однако, в данный момент нас интересует не психологический портрет Семёна Алексеевича, а его извилистый жизненный путь. Из чтения его автобиографии он (жизненный путь) яснее не становится. О своих фронтовых дорогах Золотарёв написал предельно скупо и невнятно: весь свой фронтовой путь Семён почему-то свёл к апрелю 1945 гг., когда ему довелось наводить переправы через Одер в составе 13 моторизованного понтонно-мостового полка. А как же 1942 год? а 43-й? а весь 44-й, наконец? Где был Семён Золотарёв и что он делал, если впервые принял участие в боевых действиях аж даже 10 мая 1942 г.?

Поспешим внести ясность: если кто-то решил, что герой нашего повествования надумал обмануть отдел кадров и приписал себе несуществующие заслуги, то это в высшей степени ошибочное суждение. Не забываем, что автобиография Золотарёва была написана 16 июня 1948 г. в Минске, в столице Советской Белоруссии. То было время весьма и весьма непростое. Во всех смыслах. Народ жил очень скудно, декабрьская 1947 г. денежная реформа и отмена продуктовых карточек вызвали рост цен по всей стране. Города за западе СССР стояли ещё неотстроенными. Жителям Минска в 1946–47 гг. годы было запрещено закрывать окна гардинами, поскольку в городе практически не было уличного освещения и свет из окон жилых домов должен был хоть как-то освещать улицы. Это была пугающая пора разгула кровавого послевоенного бандитизма. Кроме того, на свободе ещё оставались во множестве пособники оккупантов, неразоблачённые покуда госбезопасностью. Многие преступники скрывались под чужими именами, использовали чужие документы, а потому кадровые подразделения всех государственных организаций были исключительно внимательны и требовательны к принимаемым документам. Забыть что-то написать в своей автобиографии (да тем более забыть о периоде недавней войны!) значило сразу навлечь на себя самые серьёзные подозрения и вызвать пристрастную проверку. А быть изобличённым во лжи означало в ту пору почти неминуемую дорогу сначала в райотдел МГБ, а потом, глядишь, и в ГУЛАГ.

Так что можно не сомневаться – всё, что Золотарёв написал о себе в автобиографии – правда. Однако, очень неполная. Причём эта неполнота допущена с санкции работника отдела кадров. И отнюдь не рядового инспектора, а именно руководителя, потому что документ не подвергался уточнению и не был уничтожен; наоборот, он был принят и сохранён в архиве. Значит, на то была санкция руководителя подразделения.

Итак, мы видим:

– Текст автобиографии Семёна Золотарёва содержит неточности, недопустимые в документах такого уровня по формальным признакам;

– Неточности эти допущены автором умышленно, поскольку к этому времени Золотарёв уже неоднократно сочинял автобиографии при подаче документов в Московское военно-инженерное училище, последующем переводе в Ленинградское военно-инженерное училище, при поступлении в институт физкультуры, вступлении в партию и т. п.;

– Золотарёв – это однозначно! – дал пояснения по тексту автобиографии работнику отдела кадров, скорее всего, начальнику. Следует помнить, что в те времена начальник отдела кадров (тем более столичного ВУЗа!) – это либо действующий сотрудник госбезопасности, откомандированный в штат предприятия, либо работник из т. н. «действующего резерва», вышедший на пенсию (часто по инвалидности или болезни) и продолжающий выполнять работу в интересах своей alma-mater;

– Пояснения Золотарёва (и это обязательно!) были проверены и приняты к сведению как удовлетворительные (т. е. соответствующие действительности);

– Более того, можно с очень большой вероятностью утверждать, что сам же «кадровик», по требованию которого была написана эта автобиография, подсказал Золотарёву как лучше её написать, дабы грамотно обойти молчанием те моменты, о которых следовало умолчать.

Поэтому оснований сомневаться в правдивости написанной Золотарёвым биографии у нас нет. Но правдивость этого документа лишь усиливает ощущение странности судьбы этого человека. Прошедший всю войну сержант не имел ранений! Прямо-таки невероятное везение, особенно если вспомнить, что мужчины его поколения – т. е. родившиеся в 1921–22 гг. – погибли чуть ли не поголовно: 97 % из них не пережили войны! Именно тотальная гибель молодых мужчин этого и близких с ним возрастов дала славянскому этносу в СССР ту демографическую яму, последствия которой сказываются до сих пор. Погибли почти все, а Золотарёв даже ранен не был. Так и хочется спросить: да был ли он на фронте вообще? Но вопрос этот риторический, ибо ответ нам известен – Золотарёв на фронте был, по крайней зимою во время Сталинградской битвы 1942 г. и с января 1945 гг.

Так о чём же свидетельствуют все эти странные умолчания и нестыковки, столь обильно рассыпанные по всему тексту автобиографии этого человека?

Прежде всего, мы можем не сомневаться в том, что Семён Золотарёв совершенно не боялся проверки своей анкеты ни кадровой службой института физкультуры, ни более компетентными органами. Автобиография являлась документом во многом формализованным, её нельзя было написать, руководствуясь принципом, что хочу – то и кропаю. Просто потому, что документ возвратили бы автору и попросили переписать с соответствующими уточнениями пропущенных деталей и дат. В послевоенную пору у каждого начальника отдела кадров лежали в сейфе набор специальных брошюр с грифом «секретно», в которых приводилась подчинённость подавляющего большинства воинских частей армии, авиации и флота в годы войны (т. н. «Перечни вхождения воинских частей в состав действующей армии». Этих «Перечней …» было более двух десятков.). По такой брошюре можно было за несколько минут, не поднимаясь со стула, проверить в какую армию и в составе каких фронтов входили те или иные дивизии и полки, вплоть до отдельных батальонов. Автобиографии для того и подавались отделу кадров, чтобы по их содержанию можно было провести быструю проверку жизненного пути автора в военное время, а отнюдь не для того, чтобы девушка-машинистка во время обеденного перерыва могла почитать её от скуки. Можно не сомневаться в том, что Семён Золотарёв умышленно описал свою жизнь неполно и неточно, но сие было возможно лишь в том случае, если изложенная в его автобиографии легенда была полностью согласована как с начальником отдела кадров, так и куратором Института физкультуры из МГБ. Другими словами, в минском Управлении МГБ про Семёна всё знали и никаких подозрений в его адрес не имели. Неожиданный вывод, правда?

А вот теперь самое время вспомнить про странные ротации старшего сержанта Золотарёва внутри соединений 2-го Белорусского фронта. Как было сказано подобные перемещения были совершенно невозможны для обычного военнослужащего в таком звании. За одним только исключением, подчеркну, единственным! Такие перемещения могли иметь место только в том случае, если военнослужащий выполнял поручения военной контрразведки СМЕРШ. Причём не дивизионного, корпусного или армейского отделов, а Управления СМЕРШ фронта. Только фронтовое Управление могло так свободно и стремительно перебрасывать нужного ему человека из одного соединения в другое. Несмотря на секретность выполняемых Золотарёвым поручений носили они характер довольно заурядный – он был обычным осведомителем, который внедрялся в воинский коллектив для «освещения» оперативной обстановки изнутри. Он находился на связи с оперативным уполномоченным части, в которой служил, и сообщал тому о настроениях своих товарищей по оружию, подозрительной или преступной деятельности, свидетелем которой ему довелось стать. Необходимость таких переводов состояла в том, что в частях и подразделениях, ведущих активные боевые действия, имели место потери внутренней агентуры СМЕРШа, которая погибала и получала ранения наряду с остальными военнослужащими. Завербовать новых «конфиденциальных помощников» оперуполномоченный зачастую просто-напросто не успевал. Тем более, что завербовать – это лишь полдела, человека надо обучить хотя бы элементарным навыкам конспирации и специфике ремесла. На фронте на это зачастую не оставалось времени, особенно в условиях активных боевых действий и больших потерь личного состава. Поэтому для компенсации потерь производилась систематическая перегруппировка агентуры. Управление СМЕРШ фронта «тасовало» проверенных в деле осведомителей, забирая их из частей, находившихся на спокойных участках и перебрасывая туда, где имели место потери агентуры. Это была нормальная практика, оправданная временем и стоявшими перед СМЕРШем задачами.