Текст книги "Огонь ведут "Катюши""

Автор книги: Алексей Нестеренко

Глава пятая.
Уроки Богдановского выступа

17 октября 1941 года решением Ставки Верховного Главнокомандования был начат отход войск Юго-Западного фронта. В то время враг был на подступах к Москве, рвался к Кавказу. Растянутый фронт наш с трудом сдерживал натиск гитлеровских полчищ. Организованный отход позволял улучшить оперативно-стратегическое положение войск. Юго-Западный фронт восстанавливал локтевую связь с соседними фронтами и, главное, получал возможность вывести в резерв большое количество сил, помочь войскам, сражавшимся под Москвой.

18 октября мы отступали через Харьков. У нас оставалось снарядов ровно на один-единственный залп. Это был неприкосновенный запас, который мы могли использовать лишь в самый критический момент для самообороны. Перед нами была поставлена задача во что бы то ни стало сохранить секретную технику, получить снаряды.

Нет слов, чтобы выразить боль и горечь, которую мы переживали, оставляя врагу Харьков! Из города спешно эвакуировались учреждения, вывозилось оборудование заводов, фабрик. На восток непрерывным потоком двигались машины, обозы, шли беженцы с тележками, узелками, детскими колясками. Мы не могли смотреть в глаза остающимся в городе и покидающим Харьков. В их скорбных взглядах мы читали горькие упреки: «Почему вы, бойцы и командиры, молодые, сильные, почему отступаете вместе с нами, стариками, женщинами, детьми?» Что мы могли ответить им?..

Успокаивало немного лишь то, что это отступление было совсем не похоже на отступление первых дней войны.Теперь уже фашистам не удавалось окружать наши войска, брать их в клещи. Война кое-чему нас научила. Мастерство командного состава значительно выросло.

Полк наш должен был сосредоточиться в Малиновке, что в трех километрах южнее Чугуева. Второй дивизион продолжал действовать на участке 212-й стрелковой дивизии, и ему были отправлены все оставшиеся снаряды.

В Харькове Радченко побывал в горкоме партии. Он решил организовать выпуск многотиражки. В горкоме на его просьбу откликнулись охотно, и комиссар получил портативное типографское оборудование, запас шрифтов и бумаги. Посетил он и горком комсомола, где ему порекомендовали взять в полк четырех девушек-комсомолок. Это были активистки, и в горкоме беспокоились за их судьбу (там было уже известно, что наши войска со дня на день оставят город). Девушкам дали прекрасные рекомендации. Если они не подойдут для санитарной части полка, сказали в горкоме, их нужно пристроить в какой-нибудь медсанбат.

Мы получили приказ начальника оперативной группы отходить на Старобельск. И вот перед самым началом марша прибыл Радченко с комплектом полиграфического оборудования и четырьмя девушками: Галей Гаркушей, Галей Савченко, Эльвирой Плесум и Симой Куценко.

Время было трудное, и обоими «приобретениями» комиссара, откровенно говоря, я остался не очень доволен. Я сказал об этом Радченко. На это комиссар ответил:

– Поживем – увидим! Думаю, что со временем мнение твое изменится. Девчата боевые, а для типографии у меня есть люди. Есть специалисты-наборщики и опытный редактор. Многотиражка же для дивизионов, действующих отдельно, просто необходима.

– Ну хорошо, – согласился я, – поживем – увидим. Однако не забывай, что у тебя не только санчасть и типография.

– Это я всегда помню, – парировал Радченко.

Полк наш продвигался по совершенно раскисшим дорогам. Местами машины и боевые установки без помощи людей просто не могли двигаться. Мы шли дивизионными колоннами днем и ночью. На трудных участках тросами сцепляли несколько машин. Все гвардейцы колонны, кроме шоферов, собирались у первой машины, тянули ее веревками, толкали вперед. Головная машина этого «поезда»с помощью людей проминала колею в густой грязи и тащила за собой остальные. Как ни странно, такой способ оказался самым эффективным. Он помогал преодолевать, казалось бы, совсем непроходимые участки.

За Чугуевом к нам подошел человек в кожаной куртке и попросил взять восемь городских автобусов, до отказа набитых ящиками и кожаными мешками. В них были деньги и драгоценности Харьковского отделения Государственного банка. Почти все машины оказались неисправными. Шоферов в колонне почему-то не было. Пришлось выделить гвардейцев, умеющих мало-мальски водить машину, и прицепить автобусы к боевым установкам. Надо ли говорить, что это еще больше затруднило наше движение.

Как только появлялся просвет в облаках, в воздухе показывались фашистские самолеты. Они бомбили и обстреливали из пулеметов наши отступающие войска и беженцев.

На переправах, на трудных участках дороги, где образовывались пробки, колонны полка прикрывал зенитный дивизион. Он состоял из трех батарей 37-миллиметровых зенитных пушек и батареи счетверенных пулеметных установок на машинах. Командир дивизиона капитан М. А. Синяговский умело выбирал огневые позиции для своих батарей, которые ему каким-то чудом удавалось перемещать от рубежа к рубежу.

Люди изнемогали от усталости, валились с ног. «Вот так марш, – угрюмо шутили гвардейцы, – седьмые сутки – восьмой километр...» А тут еще налеты вражеской авиации. По пикирующим и летающим на бреющем полете самолетам противника мы открывали еще и групповой огонь из винтовок и автоматов. Как-то наш зенитный дивизион подбил вражеский самолет. Фашистского летчика, приземлившегося на парашюте недалеко от колонны, мы взяли в плен.

От непрерывной усиленной работы моторов двигатели перегревались, расход горючего был большой. К нашему счастью, на станции Булацеловка оказалась пятидесятитонная цистерна с бензином. Мы заправили все машины и заполнили запасные баки. Это позволило нам добраться до Старобельска.

Через несколько дней в Старобельске вышел первый номер полковой газеты «Гвардеец». Наши ракетчики читалиее с не меньшим интересом, чем любую центральную газету. Впоследствии в «Гвардейце» была напечатана песня о нашей «катюше», написанная самодеятельным поэтом гвардии рядовым Э. К. Талалаевским. Вот ее текст:

 
Катюша
 
 
По-гвардейски весело и дружно
Грянем песню в сотни голосов
О своей прославленной «катюше»,
О бессмертной доблести бойцов.
 
 
В бой несется грозная «катюша».
Чтоб скорей на скопище зверей
С беспощадной меткостью обрушить
Залпы наших смелых батарей.
 
 
Озверелым фрицам из Берлина
С поля боя не уйти живьем,
Если наша грозная машина
Прогремит и сталью и огнем.
 
 
Так затянем весело и дружно,
По-гвардейски расправляя грудь,
Нашу песню о родной «катюше»,
Что на Запад пробивает путь!
 

С 2 по 18 ноября 1941 года наш полк своими силами проводил в Старобельске ремонт боевых и транспортных машин, накапливал боеприпасы, которые специальными эшелонами доставлялись из Москвы. Здесь мы отремонтировали и часть автобусов с ценностями Харьковского отделения Госбанка. Когда немного подморозило и окрепли дороги, «денежную» колонну мы отправили в Ворошиловград, где все ценности сдали в Государственный банк. За это полк впоследствии получил благодарность от Верховного Главнокомандующего И. В. Сталина и двенадцать боевых машин с именными табличками на кабинах. Эти машины прибыли в полк под Сталинградом. Вручили их самым отважным расчетам.

В Старобельске свободные от ремонта гвардейцы усиленно занимались боевой подготовкой. Коммунистов и комсомольцев в полку было около шестидесяти процентов. Это позволило создать в дивизионах первичные, а в батареях и подразделениях обслуживания низовые партийные и комсомольские организации. Комиссарам дивизионов и батарей представилась возможность более тщательно изучить личный состав, определить формы и методы партийно-политической работы. В подразделениях проводились собрания, заседания партийных и комсомольскихбюро, беседы, политинформации, выпускались боевые листки. Большим успехом у всего личного состава полка пользовалась полковая многотиражка «Гвардеец». Младший политрук Туманов оказался опытным и инициативным редактором, а гвардеец Щербак прекрасным наборщиком. Многотиражка освещала боевую жизнь подразделений полка, партийно-политическую работу, рассказывала об отличившихся в боях.

Творчески и инициативно начала работать партийная комиссия, созданная 19 сентября под Харьковом. Секретарем ее был И. И. Шеститко, а членами – В. П. Коровников и А. К. Мордовский. С первых дней комиссия избрала правильный метод работы. Прием в партию и комсомол, рассмотрение каких-либо дел проводились непосредственно в подразделениях – в их боевых порядках. Этим партийная комиссия оказывала неоценимую помощь командованию в поднятии дисциплины и боеспособности.

В честь 24 годовщины Великой Октябрьской социалистической революции мы с комиссаром решили провести общее собрание личного состава полка, а также собрание командного состава. Нам удалось на время заполучить городской клуб. Но так как всему полку там разместиться было негде, на собрании присутствовали представители от каждого дивизиона и службы полка. Перед началом собрания все мы, стоя, в скорбном молчании почтили память тех, кто погиб в первых боях – лейтенанта Спирина Николая Николаевича, старшего сержанта Агафонова Сергея Ивановича, рядового Быкова Романа Михайловича, сержанта Чувалова Виктора Ивановича, разведчика Кобзарева Николая Сергеевича, лейтенанта Романова Василия Андреевича, рядового Квашнева Ивана Ивановича, командира орудия Стрелова Федора Платоновича, рядового Степаненко Ивана Васильевича, наводчика Морозова Ивана Ивановича.

На собрании мы подвели итоги боев, проанализировали ошибки, отметили отличившихся: лейтенантов И. Ф. Маркова, И. Ф. Соколенко, В. С. Архипова, Н. И. Королева, капитана Р. Р. Василевича, младшего политрука А. Л. Жабко, заместителя политрука Радаева и многих других. Присутствующим был зачитан приказ генерала Крюченкина, в котором всем воинам полка объявлялась благодарность.

После собрания состоялся концерт. Ведь художественную самодеятельность дивизионов Радченко начал готовить еще в период формирования. Особенно большим успехом пользовалось выступление Гали Гаркуши – нашего нового санинструктора и автотехника И. К. Шевчука. Украинские песни в их исполнении звучали так дивно, что им могли позавидовать даже артисты-профессионалы.

– Ну, как, командир? «Поживем – увидим»? – с иронией напомнил мне Радченко о нашем разговоре в Малиновке.

Через несколько дней в том же клубе состоялось первое собрание командного состава полка. На нем присутствовали начальник оперативной группы А. Д. Зубанов, начальник штаба группы В. И. Вознюк, члены Военного совета Ф. Н. Жуков и А. К. Киселев. Были подведены итоги и поставлены задачи. В этот вечер офицеры полка ближе познакомились друг с другом.

Наступили ноябрьские холода. Фашистское командование стремилось во что бы то ни стало до наступления зимы овладеть городами Донбасса – Лисичанском, Верхнее, Переездное, Боровское, которые располагались на высоком западном берегу Северского Донца. Это позволило бы противнику занять господствующие высоты, а главное, разместить свои войска в крупных населенных пунктах. Лисичанск, Верхнее, Переездное и Боровское оборонял кавалерийский корпус генерала А. Ф. Бычковского в составе 26-й, 49-й кавалерийских и 320-й стрелковой дивизий.

Гитлеровцы подтягивали свежие силы и готовили наступление на Лисичанск. Командование Юго-Западного фронта решила, усилить корпус Бычковского оперативной группой ГМЧ фронта полковника Зубанова в составе нашего 4-го полка, вооруженного боевыми машинами БМ-13, и 7-го гвардейского минометного полка, вооруженного машинами БМ-8.

18 ноября было получено распоряжение Маршала Советского Союза С. К. Тимошенко о выступлении группы Зубанова в район Боровское, Верхнее для поддержки корпуса Бычковского.

Штаб группы и 7-й гвардейский минометный полк выступили в Боровское. Согласно боевому распоряжению командира корпуса 4-й гвардейский минометный полкдолжен был поддерживать 49-ю кавалерийскую дивизию в Лисичанске.

Первый и третий дивизионы нашего полка выступили в Лисичанск. Второй дивизион во главе с командиром капитаном С. И. Семеновым убыл по железной дороге на усиление 1-й гвардейской дивизии генерала И. Н. Руссиянова в район города Ельца.

Мы с комиссаром Радченко следовали в голове колонны первого и третьего дивизионов полка. Ночью в четырех-пяти километрах от Лисичанска нас встретил на легковой машине полковник из штаба корпуса.

– Имею срочное поручение командира корпуса, – сообщил он, – встретить ваш полк и поставить задачу на немедленное открытие огня по противнику, изготовившемуся для наступления на Лисичанск.

Тут же при свете фар он показал нам район сосредоточения гитлеровцев и расположение наших передовых частей.

– Товарищ полковник, – ответил я ему, – мы не можем стрелять, не убедившись лично, где находятся наши войска. Тем более что удар требуется нанести перед самым передним краем нашей обороны.

– Товарищ майор! – В голосе полковника зазвенел металл. – Если мы сейчас не накроем противника, с рассветом он захватит северную окраину Лисичанска. Попробуй его выбить потом из каменных строений. По городу придется вести огонь... В общем, за последствия вы не отвечаете. Я передаю приказ командира корпуса и требую немедленно развернуть полк и произвести залп. Дайте вашу карту.

Он взял карту, аккуратно обвел карандашом район, куда мы должны были дать залп, и здесь же, на карте, расписался. Нам и самим хотелось поскорее ударить по врагу. И потому я с облегчением сказал:

– Ну, хорошо, давайте прикинем, откуда можно дать залп.

– Вот это другой разговор, – улыбнулся полковник.

На своей карте прицельной линейкой я прикинул, что указанный район сосредоточения противника мы сможем достать только из самого Лисичанска, точнее, с городской площади. А для этого надо было переправиться на западный берег Северского Донца.

Свои соображения я доложил полковнику.

– Откуда угодно стреляйте, – ответил он, – только давайте быстрее огонь.

Полк на повышенной скорости двинулся в Лисичанск. Не сбавляя хода, мы переправились через мост, поднялись в гору и выехали на городскую площадь. Машины взводов управления вытянулись вдоль улиц, идущих на северо-западную окраину. Город еще спал. Я приказал командирам дивизионов выехать к железной дороге и установить связь с нашими передовыми частями. Одновременно устанавливалась связь между огневыми позициями и наблюдательными пунктами.

Боевые машины въезжали одна за другой на площадь и развертывались на сокращенных интервалах, как на параде. Вслед за ними на площадь въехали грузовые машины со снарядами. Пока установки наводили по заданному азимуту и заряжали, мы с помощником начальника штаба старшим лейтенантом Соломиным прямо на тротуаре, при свете фонарика готовили исходные данные для стрельбы. После взаимной проверки они были переданы батареям. А еще через пять-шесть минут дивизионы были готовы к стрельбе. Получив доклады о готовности, я подал ставшую для нас уже традиционной команду:

– По врагам нашей Родины... Огонь!

Полковник из штаба корпуса во время залпа стоял рядом со мной. Когда вылетел последний снаряд и все погрузилось во мрак, он восхищенно сказал:

– Вот это да! Вот это залп...

Гвардейцам было приказано снова зарядить боевые машины и ждать команды. Вместе с полковником, комиссаром Радченко и старшим лейтенантом Соломиным я выехал на северо-западную окраину города к железнодорожному переезду.

Когда мы подъехали к железнодорожной насыпи, уже совсем рассвело. По лощинам расстилался дым, были видны очаги пожаров. Повсюду, куда ни посмотришь, метались черные силуэты. Это удирали гитлеровцы. Радостно было смотреть на такую картину и в то же время досадно, что эффект внезапного огневого налета наши войска не использовали. Я спросил полковника, почему мы не преследуем бегущих фашистов. Он махнул рукой и сказал, что никто не ожидал такого результата. Потом тепло нас поблагодарил и поспешно уехал на командный пункт49-й кавалерийской дивизии. Уже отъезжая, он приоткрыл дверцу машины и крикнул:

– Будем исправлять ошибку!

Наши передовые эскадроны действительно через некоторое время перешли в наступление, но было уже поздно...

Гитлеровцы, не получив повторного удара вдогонку и не видя преследования с нашей стороны, через некоторое время стали приходить в себя. Отдельные фашистские подразделения, отходившие оврагами через село Богдановца, расположенное в пяти километрах от переднего края, укрылись в прочных каменных зданиях здешнего совхоза. Справа и слева от Богдановки немцы тоже зацепились за населенные пункты. Группа противника, засевшая в зданиях совхоза, образовала как бы форпост, прикрывающий основные силы. Конечно, если бы мы дали по отступающим гитлеровцам еще хотя бы несколько батарейных залпов, последующие боевые действия на этом участке фронта, возможно, развертывались бы иначе. Но расходовать снарядов больше, чем было указано командованием оперативной группы, мы не имели права. Бои за Богдановку приняли затяжной и тяжелый характер.

Кавалерийский корпус генерала Бычковского должен был сковать как можно больше сил врага, не рассчитывая на артиллерийскую и танковую поддержку. Основным средством усиления корпуса были два гвардейских минометных полка с ограниченным количеством боеприпасов.

В боях под Лисичанском выявились многие положительные качества нашего оружия и, увы, его недостатки.

Мы еще раз убедились в большой маневренности и силе нового оружия, его способности наносить по врагу внезапные сокрушительные массированные удары.

В то же время, когда пришлось выбивать противника из прочных зданий Богдановки и подавлять хорошо укрытые огневые точки, из-за большого рассеивания снарядов наших батарей мы не могли эффективно решать эти задачи. Здесь же мы обнаружили и еще один серьезный недостаток снарядов М-13. При стрельбе по каменным строениям взрыватели устанавливались на фугасное действие. И вот тут-то оказалось, что разрываются далеко не все снаряды. Об этом мы немедленно сообщили в Москву.

Со скоплениями живой силы врага на открытой местности мы справлялись довольно легко. Но, столкнувшись с хорошо окопавшимся и засевшим в прочных каменных зданиях противником, мы не смогли обеспечить эффективное решение огневых задач. Между тем ликвидация богдановского выступа и продвижение вперед были немыслимы без активной огневой поддержки. Без такой поддержки кавалерийские полки корпуса и полки 320-й стрелковой дивизии несли большие потери.

Во время боев под Лисичанском наша санитарная часть оказала неоценимую помощь передовым батальонам и эскадронам в эвакуации раненых с поля боя, в оказании им медицинской помощи. Тут проявили себя с самой лучшей стороны девушки-комсомолки, присоединившиеся к нам в Харькове.

Недалеко от нашего наблюдательного пункта в низине находилось несколько сараев. В них-то Холманских и оборудовал передовой медицинский пункт. Из пустых железных бочек были изготовлены печки-времянки, здесь же имелось все необходимое для оказания первой помощи раненым, доставленным с поля боя нашими хрупкими на вид девушками. Наблюдая за работой санитарок, мы удивлялись их мужеству, силе, энергии. Они выдерживали колоссальные нагрузки наравне с мужчинами.

Наша милая певунья Галя Гаркуша, ныне Галина Ильинична Дергачева – режиссер Харьковской телестудии, так вспоминает об этих боях:

«День 22 ноября 1941 года запомнился мне на всю жизнь. В этот день мне исполнилось двадцать лет, и он же стал днем моего боевого крещения. Этот день перемешался с ночью. Раненых пехотинцев и кавалеристов было столько, что я уже не плакала, перевязывая раны. Руки, онемевшие от усталости и холода, работали, казалось, автоматически. Но вот глаза в минуту передышки было страшно закрыть. Сразу же возникала одна и та же жуткая картина: живая, сверкающая, красная пелена. Больше ничего. Просто все красное. Кровь... Кровь...

Но было и другое чувство. Это чувство дикой радости, восторга, гордости, силы, которое вызвал впервые увиденный и услышанный мною залп «катюш». Время-то было какое! Отступали... Но молва о «чудо-девушке катюше» вихрем пронеслась по фронтам. Мало кто знал, каквыглядит она, что за «песни» поет. Однако стоило только кому-то сказать, что на этом участке фронта появилась «катюша», откуда только силы брались!»

Когда я однажды высказал нашему врачу восхищение мужеством и обученностью девушек-санитарок, Холманских, как всегда, налегая на «о», ответил мне:

– Товарищ командир, мы ведь в Старобельске время зря не теряли. С утра до вечера занимались с ними и со всеми санитарами. Весь курс первой помощи успели пройти. Обучили их и перевязывать и выносить раненых с поля боя. А мужество?.. Оно у них особенное. Если бы вы слышали, как по ночам они не то что плакали, а рыдали. Бывало, говорю им: «Ну что ж, поплачьте, девушки, легче на душе станет. Но чтобы потом, особенно в бою, никто не видел ваших слез!»

22 ноября 1941 года в нашем расположении мы задержали двух вражеских лазутчиков. Они были доставлены в Лисичанск. Один из них категорически отказывался понимать русский язык и бормотал, что он румын, бежавший от немцев.

В академии имени М. В. Фрунзе я изучал румынский язык и стал задавать диверсанту вопросы по-румынски. С первых же его слов стало ясно, что он такой же румын, как я негр.

Видя свой провал и надеясь сохранить жизнь, диверсант признался, что он в прошлом тамбовский кулак и был заброшен немцами с заданием сигнализировать самолетам противника о местах нахождения наших боевых установок, попытаться подорвать склад с боеприпасами, достать техническую документацию, а если сумеет, похитить реактивный снаряд. Он сообщил также, что после первого залпа «катюш» фашисты пытались установить места наших выжидательных позиций или склада с боеприпасами, а сейчас любой ценой стараются получить сведения о новом оружии. Для этого к нам в тыл они забросили четырех диверсантов. Двое остальных тоже вскоре были пойманы и понесли заслуженное наказание.

Наше оружие было страшно для врага. О силе его воздействия можно судить и по тем тревожным сигналам, которые фашистское командование рассылало своим войскам. Так, в приказе немецкого командования от 14 августа 1941 года говорилось: «Русские имеют автоматическую многоствольную огнеметную пушку... Выстрелпроизводится электричеством. Во время выстрела образуется дым... При захвате таких пушек немедленно сообщать». А вскоре появилась новая директива, озаглавленная «Русское орудие, метающее ракетообразные снаряды». В ней говорилось, что «войска доносят о применении русскими нового вида оружия, стреляющего реактивными снарядами. Из одной установки в течение 3–5 секунд может быть произведено большое количество выстрелов... О каждом появлении этих орудий надлежит доносить генералу, командующему химическими войсками при верховном командовании в тот же день».

За время боев под Лисичанском, с 19 ноября по 2 декабря, наш полк произвел 116 батарейных залпов. Всего было выпущено 6392 снаряда. Мы принимали все меры, чтобы помочь частям 49-й кавалерийской и 320-й стрелковой дивизий овладеть Богдановкой, Золотаревкой, Малым Рязанцевом и Мессарошем. Но без поддержки ствольной артиллерии крупных калибров, танков и авиации нам не удалось разрушить опорные пункты врага.

И что только мы не придумывали, чтобы помочь 49-й и 320-й дивизиям! Проводили ночные огневые налеты. Выводили на открытые позиции зенитные 37-миллиметровые батареи. Они внезапно появлялись со стороны леса на опушке и открывали беглый огонь по огневым точкам врага. В то же время с закрытых позиций мы давали батарейный залп по расположению минометных батарей противника в районе Богдановки. Цель была одна – уничтожить как можно больше живой силы врага.

За время этих боев мы тщательно изучили расположение огневых точек противника, его повадки и пришли к выводу, что ликвидировать богдановский выступ имеющимися силами и средствами можно только внезапной ночной стремительной атакой. Причем не в лоб, а с фланга.

Наш план сводился к следующему. Из артиллеристов и кавалеристов-добровольцев предполагалось создать четыре ударные группы, вооруженные автоматами, гранатами и ручными пулеметами. Под прикрытием темноты они должны были выдвинуться на исходные позиции для наступления. За ними прокладывалась телефонная связь. В это же время на опушку, куда выводились зенитные орудия, должна была выйти батарея боевых машин для стрельбы прямой наводкой по южной окраине села Богдановка.С этой батареей тоже устанавливалась телефонная связь. Другие батареи дивизиона предполагалось нацелить на центр Богдановки и ее северную окраину, где располагалась пехота противника. Установлены были сигналы осветительными ракетами на вызов и прекращение огня и другая сигнализация.

Наступление должно было начаться в три часа ночи, как только ударные группы займут исходное положение и на их фланги будут выведены счетверенные пулеметные установки на автомашинах. Батарея, поставленная на прямую наводку, откроет методический огонь – начнет выпускать по одному снаряду через равные промежутки времени. Затем последуют залпы других батарей по центру Богдановки и методический фланговый огонь по ее северной окраине. Тем самым предполагалось создать своего рода огневое окаймление ударных групп. Под прикрытием огня «катюш» и счетверенных пулеметов ударные группы пойдут в атаку: одна – впереди, две – уступом сзади на флангах. Четвертая группа составляла резерв командира штурмового отряда.

Надо сказать, что добровольцев для участия в этой ночной вылазке было более чем достаточно: проклятый богдановский выступ у всех нас, что называется, «сидел в печенках».

В ночь на 2 декабря мы с комиссаром доложили свой план взятия Богдановки А. Д. Зубанову и командованию корпуса. После некоторых уточнений наш план был принят. Нам от души пожелали успеха. Мы тут же выехали в район своего НП для организации и проведения наступления.

Оставалось только действовать. И вдруг по телефону получаем распоряжение: наступление отложить! Командиру и комиссару полка срочно прибыть в штаб оперативной группы, дивизионам дать отбой и сосредоточить их в Лисичанске.

В штабе группы нам сообщили, что на основании боевого распоряжения командования Юго-Западного фронта группа Зубанова должна срочно погрузиться в эшелоны для переброски на станцию Касторная с задачей поддерживать 5-й кавалерийский корпус генерала В. Д. Крюченкина, входивший в группу генерала Ф. Я. Костенко.