Текст книги "Огонь ведут "Катюши""

Автор книги: Алексей Нестеренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)

Глава третья.
Первые залпы

Утром 25 сентября мы с комиссаром Радченко прибыли на наблюдательный пункт. Соломин доложил, что ночь прошла спокойно. Правда, фашисты сделали несколько орудийных выстрелов, очевидно пристрелочных, по разным районам нашей обороны. За ночь появились свежие окопы на высотках. Надо полагать, что это новые наблюдательные пункты гитлеровцев, так как на тригонометрической вышке больше никто не появлялся. На опушке урочища Переруб также были обнаружены свежие окопы и огневые точки.

Через стереотрубу я стал внимательно изучать местность. Действительно, новые цели, обнаруженные у противника, свидетельствовали о том, что он к чему-то готовится. Ведь в первые месяцы войны фашисты по ночам старались спать. Потом мы начисто сломали вражеский «распорядок дня».

Часов в десять утра меня вызвал по телефону командир третьего дивизиона капитан Худяк. Он доложил, что в урочище Переруб втягивается пехота и конные группы противника.

Спустя час Худяк снова «висел» на телефоне. Заметно волнуясь, он доложил, что все утро наблюдал, как в урочище стягивалась вражеская пехота и конница. Худяк просил разрешения дать залп. Я был не менее Худяка обеспокоен, но что можно было предпринять? Ведь стрельба без разрешения командования фронтом категорически запрещалась. Еще раз пришлось напомнить об этом Худяку. Вместе с тем ему было приказано зарядить боевые машины и держать дивизион в полной боевой готовности.

О своем решении я доложил генералу Крюченкину и просил его добиться разрешения у командования фронтом произвести залп.

Генерал Крюченкин обещал сделать все возможное. Минут через двадцать Худяк доложил, что дивизион готов к бою, и снова настойчиво просил разрешения дать залп.

– Товарищ Худяк! Для волнения нет оснований, – ответил я ему.

– Как нет оснований? – закричал в трубку Худяк. – Противник сейчас перейдет в атаку! Его передовые цепи показались уже на опушке леса...

– Когда враг перейдет в атаку, тогда и дадим залп, – заверил я.

Однако и сам стал опасаться, как бы действительно не опоздать с залпом. Ведь перед атакой противник непременно откроет артиллерийский и минометный огонь по нашим передовым окопам и наблюдательным пунктам. Он может сразу повредить связь, и тогда...

Признаться, я тоже с большим волнением и нетерпением ждал команды Крюченкина. Только чувство особой военной деликатности останавливало меня от звонка командиру дивизии. Ведь ясно, что Крюченкин не успел еще связаться со штабом фронта.

И вдруг тишину утра нарушил мощный гул, эхом прокатившийся над рощей, над Диканькой, над ближними и дальними хуторами. Слева, сзади нас, из-за леса непрерывным потоком вылетали огненные кометы. Они шумели над нашими головами. Через несколько секунд все урочище окуталось густым черным дымом, в котором виднелись яркие вспышки разрывов. Слышались громовые раскаты. Шум летящих снарядов, сопровождаемый каким-то особенным скрежетом, грохот разрывов, а также громадное черное облако, мгновенно окутавшее рощу, произвели сильное впечатление.

Когда дым немного рассеялся, мы увидели, как из рощи в разные стороны бежали обезумевшие от страха гитлеровцы, скакали по полю лошади без всадников.

Психологическое воздействие залпа было настолько велико, что даже мы, знавшие, что это такое, были потрясены. Ведь это был первый «полнокровный» залп дивизиона. Он ошеломил не только фашистов. Тут же позвонил генерал Крюченкин. Он ругал нас за самовольство. Я выслушал командира дивизии молча, а потом доложил:

– Товарищ генерал! Командир третьего дивизиона дал залп без моей команды. Это, конечно, не снимает с меня ответственности за случившееся. В свое оправдание могу лишь добавить, что залп положен удачно. Фашисты в панике бегут.

– Это хорошо, что фашисты бегут, – несколько сбавив тон, ответил генерал. – Но ведь наши части не предупреждены и не преследуют противника.

Как только малочисленные кавалерийские эскадроны узнали, что этот мощный огневой налет произвела наша новая артиллерия, они начали преследовать врага.

Вскоре на наш наблюдательный пункт прибыл генерал Крюченкин. Увидев воочию результаты залпа, он сменил гнев на милость.

– Вот так гвардия! Вот так молодцы!

Несмотря на некоторое запоздание, эскадроны 76-го кавалерийского полка, преследуя противника, захватили пленных и трофеи.

О залпе было доложено в штаб фронта. Полковник Зубанов был крайне возмущен тем, что огонь открыли без разрешения. Он потребовал произвести расследование и наказать виновных. Вечером этого же дня я с пристрастием допрашивал Худяка.

Худяк, вытянувшись, часто моргая добрыми серыми глазами, отвечал прямо и честно:

– Виноват, товарищ командир, но ничего добавить не могу. Не удержался, вот и все. Ведь они, гады, развернутым строем стали выходить из леса! Жди я разрешения, наверняка мы опоздали бы с открытием огня. Вам-то не было видно, а я все как на ладони наблюдал...

Строго предупредил я Худяка, но наказывать не стал, так как, откровенно признаться, в душе был доволен его действиями. Подумать только, что могло бы стать с третьим дивизионом, да и со всем полком, если бы Худяк не дал залпа! Но в то же время самовольство поощрять было нельзя. Хотя на войне иногда бывает трудно отличить самовольство от разумной инициативы. Разговор с ним я закончил так:

– Ваше счастье, товарищ Худяк, что победителей не судят. Залп вы положили удачно и вовремя. Но впредь подобную нервозность ни в коем случае не допускайте...

Худяк ушел от меня посветлевший и заметно приободрившийся. Этот «неплановый» залп открыл славную страницубоевой истории 4-го гвардейского минометного полка.

На участке обороны 14-й кавалерийской дивизии наш полк действовал с 24 сентября по 1 октября 1941 года. В это время дивизия не только удерживала занимаемый рубеж, но и смогла продвинуться вперед своим левым флангом на 12–18 километров. Все дивизионы нашего полка включились в активные боевые действия и своими батарейными и дивизионными залпами срывали каждую попытку врага сосредоточить на каком-либо участке свои силы и перейти в наступление. Вот как сказано о боевой работе нашего полка в это время в журнале боевых действий дивизии: «...В 11.00 один дивизион 4 гмп открыл огонь по Федоровке, где сосредоточилась конница противника. После обстрела гитлеровцы бежали, оставив Федоровку... Всего перед фронтом дивизии действовало 3–4 батальона пехоты и до 5 батарей врага. Противнику нанесены большие потери артогнем 4 гмп. В течение всего дня в Стаси немцы хоронили убитых» [1]1
  Архив МО СССР, ф. 6, ГКО, оп. 7282, д. 10, л. 139.


[Закрыть].

Придя в себя после наших ударов, фашистское командование всеми силами стремилось задержать продвижение советских кавалеристов. Для этого на левый фланг, где после первого залпа наши войска продвинулись вперед, противник подтянул свежие силы. Так как дивизия оборонялась на широком фронте, а в ее составе был всего один конно-артиллерийский дивизион, генерал-майор Крюченкин добился разрешения командующего фронтом использовать наш полк по своему усмотрению. Залпы теперь мы могли давать с разрешения генерала Крюченкина.

В эти дни нам пришлось произвести и первые ночные залпы. Произошло это при следующих обстоятельствах. 105-миллиметровая батарея противника безнаказанно обстреливала наши наблюдательные пункты. Мы несли потери. Подавить ее со своих огневых позиций не могли. Чтобы уничтожить батарею, координаты которой были определены точно, командир 2-го дивизиона капитан Р. Р. Василевич предложил вывести ночью боевые машины к переднему краю нашей обороны и оттуда дать залп.

Вся операция была произведена настолько быстро и неожиданно для противника, что он не успел открыть не только артиллерийский, но и пулеметный огонь. Обстрел наших наблюдательных пунктов и боевых порядков эскадронов прекратился.

29 сентября выдался погожий теплый день. С наблюдательных пунктов хорошо просматривалась дорога, ведущая из Полтавы в Диканьку. По ней двигались колонны немецких войск. Они стекались в рощу северо-западнее деревни Петровки. Район сосредоточения фашистов мы определили точно, нанесли на карту. Однако для стрельбы наших батарей с основных огневых позиций он был недосягаем. Противник, видимо, после наших первых залпов уже не рисковал сосредоточивать свои войска в непосредственной близости от переднего края.

Чтобы накрыть гитлеровцев своими залпами, имея уже опыт ночной стрельбы, мы решили вывести под покровом темноты боевые машины за наш передний край, на линию боевого охранения.

В. В. Добросердову было приказано выслать разведку во главе с капитаном Н. В. Митюшовым. В ее составе должны были быть командиры батарей. На них возлагался окончательный выбор огневых позиций и разведка путей подхода. Ночью командиры батарей должны были вывести свои боевые машины на огневые позиции.

Мы рассуждали так: гитлеровцы утомлены, поэтому бдительность боевого охранения понижена. Местность позволяла незаметно провести машины в лощину, что пролегла в нейтральной полосе. Союзником нашим должна стать темная южная ночь. Мы пришли к выводу, что такая операция, хотя и заключает в себе известную долю риска, возможна. Тем более что своими силами мы сможем организовать надежное прикрытие огневых позиций.

С наступлением темноты на наблюдательном пункте появился капитан Митюшов. Он доложил, что дорога и огневые позиции разведаны.

Добросердов и Митюшов выехали в дивизионы, а мы с комиссаром решили обсудить вопрос, когда доложить генералу Крюченкину о ночном залпе. По телефону говорить об этом нельзя. Ехать с докладом – потребуется много времени. Вынуждены были принять решение – действовать и доложить генералу после выполнения плана.

С колонной заряженных боевых машин мы встретились на дороге. Радченко, Добросердов и я выехали на пикапе вперед. В трехстах – четырехстах метрах от переднего края все спешились и пошли вслед за охранением, которое вел Митюшов. О нашем выходе за линию обороны передовые части были предупреждены.

Как только охранение заняло боевой порядок, установки с потушенными фарами одна за другой стали выходить на позицию. Командир дивизиона доложил о готовности...

– Огонь! – скомандовал я.

В такой близости от стреляющих машин мы были впервые. До этого во время залпов мы, как правило, находились на наблюдательных пунктах, а сейчас – на правом фланге дивизиона, метрах в тридцати – сорока от боевых машин. Нам представилась потрясающая картина. Сначала выстроенные в ряд на сокращенных интервалах боевые машины осветились ярким светом. Это были факелы реактивных струй первых выпущенных снарядов. Затем раздался пронзительный скрежет, от которого задрожала земля... С высоко поднятых ферм непрерывным потоком стали слетать огневые стрелы с ослепительными хвостами. Позади машин вначале образовывались серые облака, которые от яркого освещения на глазах превращались и оранжево-белые клубы и завихрения. От стремительно уносящихся вверх снарядов казалось, что все поплыло вниз – и боевые машины, и ярко освещенная местность. Впоследствии мне не раз приходилось наблюдать ночные залпы вблизи. Но ничто не могло сравниться с этим первым впечатлением, которое оставил ночной залп дивизиона под Диканькой.

...Угас факел последнего снаряда, и все вокруг погрузилось в кромешную тьму, как это всегда бывает после яркого света ночью. До нас донеслись громовые раскаты разрывов. Вокруг сильно пахло порохом и пылью.

Ночной залп так ошеломил гитлеровцев, что в течение пятнадцати – двадцати минут с их стороны не было сделано ни одного выстрела. В полной тишине и темноте боевые машины снялись с огневой позиции и, словно огромные черные тени, одна за другой стали уходить в тыл. Проводив последнюю машину, мы с комиссаром селив пикап и поехали к своему НП. Когда подъезжали к нему, над нашим передним краем взлетели в воздух одна за другой несколько осветительных ракет. Поднялась бешеная ружейно-пулеметная стрельба, прогромыхали беспорядочные выстрелы орудий и минометов. Артиллерийские и минометные налеты были предприняты врагом по разным участкам нашей обороны, и особенно по покинутой нами огневой позиции.

В районе сосредоточения противника, по которому мы дали залп, наблюдались яркие зарева пожаров.

Генерал Крюченкин, позвонивший к нам на НП, строгим голосом приказал доложить, в чем дело, почему без его разрешения был дан залп. Я ответил, что все в порядке, но подробности могу доложить только лично.

– Хорошо. Немедленно приезжайте! – Голос генерала звучал уже более спокойно.

Через полчаса мы с комиссаром были у генерала Крюченкина. Слушая мой доклад, он довольно потирал руки, его строгие глаза все больше добрели. Наконец он не выдержал, вскочил с места, быстро заходил по хате, азартно восклицая:

– Здорово, молодцы! Но бить вас некому! Это прекрасно, что вы сумели накрыть врага. Ну, а если бы напоролись? Вы же могли сами по-дурному погибнуть. Что тогда? Отвечай Крюченкин, так, что ли?

– Товарищ генерал, не было возможности вам доложить. Упустили бы время. Мы ведь были твердо уверены, что план свой выполним без потерь. И кто знает, если бы мы сегодня не ударили по фашистам, возможно, завтра утром они атаковали бы нас.

– Я еще раз вам повторяю: умело бьете врага – молодцы! Но надо же доложить, а потом давать залпы. Вы же «секретные», я ведь должен еще вас прикрывать... – В голосе генерала звучали отеческие нотки. Мы с Радченко поняли, что гроза миновала.

Конечно, такая «самостоятельность» могла нам дорого обойтись. Но... жизнь, боевая обстановка вносили свои коррективы и порой требовали немедленных действий.

1 октября 1941 года полк получил боевое распоряжение о передислокации в район города Валки Харьковской области. Командование 14-й кавалерийской дивизии издало в связи с этим такой приказ:

ПРИКАЗ

Кавалерийской орденов Ленина, Красного Знамени, Красной Звезды, подшефной КИМу имени Пархоменко дивизии

1 октября 1941 года м. Диканька

№37

На протяжении семи дней с 24.9 по 1.10 1941 года 4 гвардейский минометный полк участвовал в операции совместно с вверенной мне 14 кавалерийской дивизией.В процессе ведения боев весь личный состав полка показал исключительное умение и четкость в работе при выполнении боевых задач, личную выдержку и готовность к самопожертвованию.

Несмотря на явное превосходство противника в силах, его маневрирование на поле боя, командование полка в лице командира 4 гмп майора Нестеренко и батальонного комиссара Радченко быстро и четко ставили полку боевые задачи, которые он с честью выполнял, искусно используя мощь нового грозного вида оружия.

Все попытки противника создать концентрацию войск и перейти в атаку срывались метким огнем гвардейцев. Противник понес большие потери. Боевые задачи были выполнены.

За исключительно четкую работу, использование всей мощи новой техники, умелое маневрирование огнем на поле боя, безотказность управления и выполнение боевых задач командиру 4 гмп майору Нестеренко, комиссару 4 гмп батальонному комиссару Радченко и всему личному составу полка объявляю благодарность.Выражаю уверенность, что 4 гвардейский минометный полк, действуя на любом участке фронта, будет еще больше и метче громить и уничтожать фашистские орды.

Гвардейцы! За Сталина, за Родину всегда будьте готовы дать меткий всеуничтожающий залп!

Командир 14 кавдивизии генерал-майор (Крюченкин)

Комиссар 14 кавдивизии батальонный комиссар (Добрушин)

Начальник штаба 14 кд майор (Шмуйло)

Эта первая награда полку – благодарность боевых товарищей – была нам особенно дорога.

В архивах дивизии уже после войны я нашел следующую запись, воскресившую в моей памяти те далекие дни:

«По показаниям пленных из 101 пехотной дивизии противника 101 пд понесла большие потери, до 30–40% своего состава, от огня 4 гвардейского минометного полка».

В 1970 году я получил письмо от жителей Диканьки. Вот что они писали:

«...Мы знаем, что в сентябре 1941 года вы командовали полком «катюш» и дали первый залп из Диканьки (первые залпы на Полтавщине). Ваши бойцы называли тогда свое оружие «чудо-пушка». Вы задержали немцев на 14 суток, уничтожили много живой силы и техники врага.

Мы, жители Диканьки, решили поставить в парке имени Гоголя памятник первым «катюшам» и хотим просить Вас, чтобы Вы прислали нам свои воспоминания. Может, у Вас есть фотографии ваших товарищей, фронтовые газеты, плакаты или какие другие материалы, связанные с первыми залпами «катюш» под гоголевской Диканькой.

Вышлите по адресу: УССР, Полтавская область, пос. Диканька, Исторический музей или Райвоенкомат. Помогите нам через Министерство обороны закупить установку «катюши» образца 1941 года. Мы ее поставим на пьедестал и напишем фамилии воинов, которые дали первый залп под Диканькой. Наша молодежь, идущая служить в Советскую Армию, возле памятника «катюшам» будет получать первые уроки мужества. Когда будет построен памятник, мы Вас пригласим на открытие».

Далее шла приписка: «В Диканьку летом приезжают много туристов, наших и зарубежных, они спрашивают о залпе «катюш». В музее же нет никаких материалов, а люди-то знают – это история...»

Остается только добавить, что установка БМ-13 возвышается теперь на постаменте в Диканьке как памятник первым сокрушительным ударам «катюш» по врагу.

* * *

В журнале боевых действий оперативной группы ГМЧ Юго-Западного фронта есть несколько скупых строк:

«4.10.41 года 4 гмп приступил к выполнению боевой задачи на фронте 38 армии на участке Кочубеевка, Винников». За этой записью стоят интересные и поучительные события.

4 октября во второй половине дня полк был на марше, следуя в район обороны частей 38-й армии. Для получения задачи мы с комиссаром выехали вперед в штаб дивизии, которую нам предстояло поддерживать огнем.

Командир дивизии сообщил нам, что его полки обороняются на широком фронте, что локтевой связи с соседом справа нет. Он поставил нам задачу подготовить заградительные огни на наиболее опасных направлениях. Уяснив ее, мы с Радченко выехали навстречу полку.

День стоял ясный, воздух был по-осеннему прозрачен. Полевая дорога, еще не тронутая распутицей, походила на асфальтированное шоссе. В особенностях украинских дорог нам вскоре пришлось убедиться на своем собственном опыте. Насколько хороши они в сухую погоду, настолько же коварны и почти непроходимы во время дождей. Но пока природа нам помогала. Пикап ходко подминал под себя укатанную ленту грунтовки. Справа и слева простирались поля, возвышались холмы, в балках темнели перелески.

От штаба дивизии мы уже отъехали на четыре-пять километров, как вдруг увидели, что слева, по склону ближнего холма, во весь опор наперерез нам скачет всадник и отчаянно машет фуражкой. Подлетев к нам на взмыленной лошади, боец-кавалерист взволнованно доложил:

– Из леса выходит фашистская колонна!

Мы с Радченко переглянулись: «Это в тылу-то дивизии!»

– Ее с холма видно!

– А ну-ка, давай на холм! – приказал я водителю. Кавалерист поскакал впереди по полю, а мы двинулись вслед за ним.

Да, действительно, в бинокли была отчетливо видна вражеская колонна, которая двигалась по полевой дороге, примерно в трех километрах от нас. Впереди ее ехала группа всадников, за ней – крытые пароконные фургоны. Местность понижалась в нашу сторону. Колонна шла под некоторым углом к нам и хорошо просматривалась на всю глубину.

– Вот гады! – Радченко не в силах был сдержать свою ярость. – Движутся как на параде! Эх, нет еще наших! А то бы сбили с них спесь.

Бойца-кавалериста мы послали в штаб дивизии, а сами помчались навстречу своим дивизионам.

Отъехав с полкилометра, мы увидели боевые машины. Это был третий дивизион, в голове которого на полуторке ехал его командир капитан Худяк. Я мысленно прикинул: если развернуть дивизион для стрельбы с закрытой позиции, то, пока мы протянем связь на холм, где должен быть наш НП, и пока развернутся огневые взводы, колонна противника подойдет еще ближе и войдет в мертвую зону. Тогда наши залпы будут уже бессильны. Правда, был еще и другой выход: отойти на шесть-семь километров и оттуда дать залп. Но ведь за это время вражеская колонна может укрыться в лесу и балках или изменить направление движения. Кроме того, было тут еще одно обстоятельство, связанное с особенностями огня нашего оружия.

Дело в том, что рассеивание реактивных снарядов значительно больше рассеивания обычных артиллерийских. При стрельбе на предельную дальность эллипс рассеивания вытянут вдоль фронта. При стрельбе же на минимальную дальность он, наоборот, вытягивается вдоль трассы стрельбы. Значит, если бы мы отошли на предельную дальность, то залп лег бы поперек направления движения колонны противника. Если же стрелять с минимальной дальности, то эллипс рассеивания снарядов накроет колонну по ее длине. Я сказал Радченко:

– Иван Никифорович! Ты рвался сбить с фашистов спесь. Есть теперь такая возможность. Давай выведем головную батарею на холм и дадим залп прямой наводкой.

– Как же мы его дадим? – Он удивленно сдвинул брови. – Ведь до фашистов меньше трех километров! А пока будем выводить батарею, они подойдут еще ближе. Ты что, забыл, что минимальная дальность стрельбы у нас три километра?

– А вспомни, как на полигоне показывали нам стрельбу. Дальность-то была не более полутора-двух километров!

– Так ведь там специально аппарели отрыли!

– А мы будем стрелять со склона холма, обращенногок противнику. Уклон там подходящий. Вот он и поможет нам уменьшить прицел...

Надо ли говорить, что боевого комиссара мне дважды уговаривать не пришлось.

– Давай рискнем! – восторженно сказал он. – Надо проучить гадов!

Итак, командиру дивизиона капитану Худяку было приказано немедленно зарядить головную батарею и иметь к ней снаряды для второго залпа. Остальные батареи получили задачу отойти на шесть-семь километров и занять боевой порядок для отражения наступающего противника.

Через пять – восемь минут мне доложили о готовности батареи.

Как только установки в развернутом строю перевалили через вершину холма и стали спускаться под уклон, была отдана команда остановиться и навести боевые машины в центр колонны. В это время ее голова находилась от нас на расстоянии всего около двух километров. Чтобы наверняка накрыть колонну залпом, мы дали четыре пристрелочных выстрела. Снаряды разорвались с большим недолетом. На наши выстрелы фашисты, казалось, не обратили никакого внимания. Колонна продолжала двигаться в прежнем направлении, уверенно и нагло. «Ну, подождите же, – подумал я, – так ли вы сейчас запоете!» Была введена корректура в прицелы.

– По фашистским гадам, залпом... Огонь!

Первый залп реактивной артиллерии прямой наводкой лег точно. Колонна была накрыта от головы до хвоста. Когда рассеялись дым и пыль, мы увидели, что вдоль дороги валялись трупы гитлеровцев, горели машины и повозки. Уцелевшие фашисты бросились в разные стороны. Они бежали, падали, поднимались и снова бежали к лесу, из которого только что вышла колонна.

Боевые машины отошли на обратный склон холма. Второй залп было решено дать по опушке леса, куда отступили гитлеровцы. Следует подчеркнуть одно особое качество залпа реактивными снарядами. Дело в том, что как материальный, если так можно выразиться, так и моральный эффект одновременного разрыва группы снарядов значительно выше эффекта последовательных разрывов такого же количества снарядов. Это качество сразу было замечено, как только наши боевые машины появилисьв войсках. При одновременном разрыве нескольких снарядов на ограниченной площади с разных направлений действуют ударные волны. Их сложение, то есть встречные удары, значительно увеличивает разрушительное действие каждого снаряда. При этом волны складываются, если разница во времени между разрывами не превышает 0,8–1 секунды. Особенность залпа реактивной артиллерии как раз и состоит в том, что этот эффект здесь используется полностью. Надо сказать, что во время наших наступательных действий в 1944–1945 годах, когда плотность артиллерии на километр фронта сильно возросла и огонь большого числа орудий концентрировался на ограниченных площадях, наблюдался подобный эффект.

В первые месяцы войны противник старался двигаться вдоль дорог и имел, как правило, плотные боевые порядки. А это нам и было нужно. Кроме того, пехота и техника гитлеровцев располагались скученно.

В начале войны фашисты, упоенные победами, сосредоточиваясь для наступления, как правило, не заботились об укрытии своих войск и боевой техники, и поэтому они представляли собой хорошие цели для ракетчиков.

В этих условиях внезапный залповый огонь достигал большого поражающего и морального эффекта. При потере же внезапности противник успевал уходить в укрытия, и эффект огня снижался. Однако маневренность и преимущества многозарядности боевых установок, их огневая производительность в короткие промежутки времени, исчисляемые секундами, до конца войны оставались привилегией реактивной артиллерии. Дивизион М-13 за восемь – десять секунд мог выпустить 192 снаряда 132-миллиметрового калибра. Артиллерийский дивизон соответствующего калибра за это же время мог выпустить только 12–24 снаряда. Правда, с увеличением продолжительности стрельбы количество снарядов, выпускаемых боевыми машинами БМ-13 и БМ-8, приближалось к количеству снарядов, выпускаемых артиллерийскими орудиями, так как на перезарядку установок требовалось значительно больше времени, чем на перезарядку орудий. Однако тут надо заметить, что количество снарядов, выпускаемых из артиллерийских орудий, ограничено технически допустимым режимом огня. При нарушении установленногорежима орудийные стволы выходят из строя. Для боевых машин этого ограничения не существует.

Так, 4-й гвардейский минометный полк в боях под Сталинградом в августе 1942 года в течение нескольких дней выпустил по врагу тысячи снарядов. Режим огня для боевых машин определялся наличием снарядов и физической возможностью боевых расчетов.

Но вернемся к первому залпу прямой наводкой. Через шесть – восемь минут заряженные боевые машины опять вышли на вершину холма, и снова над полями и лесами загремел мощный «орган», а через пятнадцать – двадцать секунд опушка леса окуталась дымом и до нас донесся громовой раскат рвущихся снарядов. Фашисты получили сполна. Пора было уходить. Мы с комиссаром сели в пикап и двинулись вслед за отходящей батареей. Не успели отъехать и километр, как над высотой, с которой были даны залпы, уже появились фашистские самолеты. Они заходили один за другим и бомбили ближний лес и заросший кустарником овраг у подножия высоты: сюда ветром отнесло облако дыма, образовавшееся во время залпов. А установки уже находились в безопасности.

– Но все же, как ты додумался стрелять с такого расстояния? – На добродушном лице Радченко были и радость азартного бойца, и гордость за своих товарищей и оружие.

– Я об этом думал еще во время первого показа на полигоне. Ведь конструктивный недостаток боевой установки сразу виден. Наблюдая стрельбу из аппарелей, я понял, что можно стрелять и на ближние дистанции. А сейчас нас выручил не только холм, но и уклон в нашу сторону дороги, по которой двигалась колонна. Наклон сильно сократил глубину рассеивания.

– За какой-то десяток секунд мы разгромили такую большую колонну, – задумчиво сказал Радченко. – Нужно обучить этому способу стрельбы все батареи полка.

Мы с Радченко решили написать в Москву о конструктивных недостатках боевых установок и внести свои предложения. В дальнейшем нам стало известно, что независимо от нашего опыта стрельбу прямой наводкой применяли многие гвардейские минометные дивизионы, действовавшие на разных фронтах. Законы войны требовали такого способа ведения огня, несмотря на конструктивные недостатки боевых машин.